Страница:
- Что новенького?
Найджел указал на единственный стул.
- Вас интересовало: не меньше ли на самом деле скептиков, чем заявленных ников? - Он буквально подпрыгивал на месте.
- И что оказалось?
- Вы совершенно правы!
К стене был пришпилен мой исходный список, возле каждого ника стояла галочка. Он постучал по нему для наглядности.
- Гораздо меньше.
И стал по очереди совать мне под нос страницы из кипы распечаток, изукрашенных разноцветными маркерами.
- Вы хотите сказать, что во множестве случаев реплики в чате подает один и тот же человек? Разговаривает сам с собой? Но зачем ему это дурацкое занятие?
- Подобного я не утверждал. Обмен фразами вполне реален. Говоря вашими словами, есть много истинно верующих, много разоблачителей. - Собрав листы в аккуратную пачку, Найджел, выравнивая, постучал ею по столу. - Но из спокойных и бесстрастно рассуждающих участников, которых вы называете скептиками, почти половина ников сходятся к одному и тому же лицу.
Заявление настолько меня поразило, что его обдумывание я отложил на потом.
- Еще что-нибудь?
- Во-первых, язык для вашего друга не родной. - При слове «друг» я, наверное, воззрился на него недоуменно, потому что он пояснил: - Искомый. Все равно крайне интересно.
Из шкафа появились новые бумажки с десятками тысяч аннотаций. Чем больше воодушевлялся Найджел, тем загадочнее становились его рассуждения.
- А можно попроще? - взмолился я. Он глубоко вздохнул.
- Извините. Коротко говоря, язык у него слишком официальный: всегда правильная грамматика, а это классический признак образованного человека, говорящего на неродном языке. Почти у всех остальных участников реплики полны орфографических ошибок, слэнга и сокращений. Наш тип не употребил ни одного обособленного причастного оборота или разорванного инфинитива. Вы и сами, наверное, заметили, какими сухими кажутся его фразы. - Увидев мой кивок, он снова поддал жару: - Меня это настолько заинтриговало, что я немного расширил эксперимент. Разумеется, чаты уфологов есть во многих странах. Я более или менее бегло говорю по-французски, по-немецки и по-японски и в этих языках тоже обнаружил сходную ситуацию.
- Сходную ситуацию. - Я опустился до попугайского повторения.
- В чатах каждого языка этот самый «глас здравого смысла» скрывается под большим числом разных ников. И везде язык ему не родной.
Напрашивался очевидный вопрос:
- Одно и то же лицо в разных языках? Найджел задумчиво склонил голову набок.
- В английском, французском и немецком - точно. С японским мне не хватает знаний. Но если бы я заключал пари, то предположил бы, что и в нем та же ситуация.
Что движет человеком, который возвел здравый смысл в культ? Пока никто не начал ломать голову над этой загадкой относительно меня самого, следовало уладить другие дела. Чтобы мою стипендию возобновили, обязательно нужно было предъявить хоть какую-то работу над диссертацией.
Моя тема, одобренная факультетом, была связана с религиозными преобразованиями в раннесредневековых обществах. А точнее, я применял анализ дискурса в контексте королевских речей, оценивая их воздействие на подданных. В те времена, когда крестился король, того же ожидали и от подданных. Я выискивал сдвиги в мировоззрении, рассматривая, как они сказывались на повседневных мирских делах и обычаях.
Чтобы найти подходящие примеры, мне приходилось осваивать уйму научной литературы и произведений тех времен. А это, разумеется, требовало опосредованного подхода, поскольку наличествовали лишь письменные тексты элиты. Кто, кроме элиты, умел писать в Средние века? Тут я мог бы углубиться в дебри, но общее важнее частностей.
Странно, но в нашем университете имелись обширные источники по крещению Хлодвига и последующему массовому обращению в христианство его народа. Я копался в переводе на английский (Григорий, бывший в VI веке епископом Турским, разумеется, писал по-латыни) «Истории франков», когда мне в голову пришел вопрос, никакого отношения к диссертации не имеющий. А есть ли религиозные чаты? Я ведь даже не потрудился посмотреть.
Вторая группа интернет-сообществ совершенно меня поразила. Те феномены, которые в первом случае выдавались за доказательства прибытия на Землю инопланетян или путешественников во времени, в этом новом контексте представали чудесами, явлениями ангелов или Девы Марии. И снова я столкнулся с истинно верующими, разоблачителями и скептиками. Скептики тут были не менее упорны, чем критики уфологов. Часть их утверждала, что эти неожиданные феномены суть следствия личного религиозного опыта, а потому не подлежат анализу. Другим эти видения и откровения казались подозрительными в силу того, что неизменно были связаны с постами и бессонными бдениями в уединенных местах.
В приступе озарения я понял, что уже встречал подобный сценарий у энлэошников: кто-то стремится дискредитировать загадочные события какой-либо природы. Я поежился, когда традиционный анализ содержания подтвердил то, о чем уже вопила интуиция: темы скептиков (объективность, изоляция и уникальность человечества) в точности вторили диалогам уфологов.
И я нисколько не удивился, когда вскоре Найджел Уэлмен закончил второй лексический анализ. И в уфологических, и в религиозных чатах притаился один и тот же скептик.
- Откроешь? - заорал я из кабинета, обращаясь к Келли. Моя подруга была в гостиной, а это ближе к входной двери. Я пригласил девушку на пиццу.
- Ты кого-то ждешь?
- Только доставку, - солгал я.
Я отправил заказ через интернет, и раньше чем через полчаса пиццу не привезут. Мой взгляд не отрывался от четырех окон на экране компьютера: два от беспроводных камер, которые я спрятал в гостиной, и еще два от таких же в коридоре. Кто бы мог подумать, что я так ударюсь в экспериментальные методы? На одном сейчас возник профиль Найджела Уэлмена, который ждал перед дверью, щеки и губы его двигались: надо думать, он насвистывал. Во втором маячила дверь квартиры у него за плечом. В остальных двух окнах появились бок и спина Келли.
Она распахнула дверь в тот момент, когда Найджел поднял руку, чтобы постучать еще раз. Я не отрывал глаз от экрана. Я убил уйму времени, правильно размещая камеры, зато теперь ясно видел лица обоих моих гостей. Они незнакомы друг с другом.
Трудно сказать, облегчение мне это принесло или разочарование.
- Найджел, Келли. - Я повел обоих к обеденному столу. - Обещанную пиццу, честное слово, доставят, только чуть позже. А пока хочу ввести вас в курс дела.
Они не сводили с меня изумленных глаз, пока я излагал им историю моей недавней одержимости чатами. Пицца прибыла как раз к концу речи.
- И что же тебе не дает покоя? То, что один и тот же человек во всех чатах анализирует тему и приводит аргументы? - спросила Кел-ли, отламывая облюбованный кусок пиццы, за которым потянулись длинные нити расплавленного сыра. - Ты хочешь, чтобы я написала программку, которая бы отыскивала его новые посты?
- Вот именно. Напишешь?
- Хорошая попытка. - Она ловко поддела щупальца сыра пальцем. - Однако кое-кто из нас не так легковерен.
- Ты о чем?
- Я помогла твоим друзьям. А ты в ответ хочешь сыграть с ними такую же шутку. Не выйдет.
Найджел поморщился от холодного пива. Я забыл заранее вынуть для него бутылку из холодильника.
- Когда я просматривал чаты, рядом никого не было. Брайан к моему эксперименту никакого отношения не имел, он не знал, ни какие чаты я выбрал, ни на каком языке они были.
Прежде чем ответить, Келли умяла первый кусок.
- Меня подписали разыграть Брайана. Не удивлюсь, что у него есть сообщник.
А вот мне и в голову не пришло, что Келли может усомниться в мотивах моих поступков. Я-то разорился на покупку жутко дорогих камер, лишь бы убедиться, что она больше не участвует в розыгрыше. И тут меня выручила моя же паранойя.
- Идите посмотрите, чем еще я занимался.
Любительские шпионские игры, неприятно и непреложно подтверждавшие наличие у меня психического расстройства, преуспели там, где провалились искренние заверения в невиновности. Камеры убедили Келли, что мы с Найджелом не сообщники в компьютерном розыгрыше, и она согласилась вместе с ним разработать программу. Многие алгоритмы лексического анализа уже давно есть в компьютерном виде, от Келли требовалось только встроить в стандартные версии, которыми пользовался Найджел, функцию поиска в реальном времени. Мне нужно было знать (и моих новых друзей мучило не меньшее любопытство), сколько же областей и чатов охватил наш невидимый скептик.
Через три дня мы устроили очередное заседание, на сей раз на диване в гостиной Келли, и я увлеченно смотрел, как Найджел перебирает распечатки, разбросанные по журнальному столику, приобретенному, видимо, в магазинчике «Армии спасения». Эти диалоги вычленил их с Келли «научный проект». Какие-то фразы Найджел обводил, какие-то выражения подчеркивал и не переставая что-то бормотал себе под нос. Общий итог: новые чаты, новые ники, даже новые языки… и все новые появления того же скептика.
- Но даже не это самое интересное. - Слова едва не потерялись за попкорном во рту у Келли. Раскладывая по столу свеженький слой распечаток, она утрированно задвигала челюстями, мол, старается жевать быстрее. - Я немного изменила программу, чтобы она провела поиски в архивах чатов тоже. Посмотрите на даты.
Даты тянулись с 1995 года - вскоре после зарождения коммерческого интернета. У кого нашлось столько времени и упорства?
Оглядевшись по сторонам, я невольно вспомнил Остров Потерянных Игрушек из неувядающей рождественской телепрограммы. В квартирке Келли скопилось всевозможное компьютерное старье, вплоть - если верить наклейкам - до неповоротливых 386-х. Несколько систем поновее Келли приспособила для сегодняшнего спектакля - у меня язык не поворачивался назвать наши игры «экспериментом». Каким бы ни получился результат, я сомневался, что он будет научным.
И почему это так не дает мне покоя?
- Готовы, ребята?
Келли пребывала в своей стихии. Сейчас она сжимала один из множества сотовых. Одноразовые аппаратики я купил за наличные и теперь немного напоминал себе босса мафии. Одноразовые телефоны казались уместной мерой предосторожности, пока мы не поймем, с каким маньяком имеем дело.
«С кем-то вроде тебя», - пробормотал мне внутренний голос.
А Келли все тараторила о своих достижениях. От мудреных словечек у меня закружилась голова, я все равно едва понимал, что она задумала. Были установлены шесть сессий в чатах, в которые она вошла под тем же числом ников с разных интернет-провайдеров и разных серверов через модемы в сотовых, которые невозможно отследить. Округ у нас малонаселенный, равнинный, а это значит, что точек трансляции сотовой связи немного и расположены они далеко друг от друга. Любой, взломавший систему мобильной связи, получит лишь смутное представление о том, где мы находимся («в царстве идиотизма», - подсказал все тот же внутренний голос). Последняя версия программного обеспечения для лексического анализа, которое соорудили Келли и Найджел, будет отслеживать диалоги в каждом чате.
Келли вывалила на меня уйму технических подробностей о подпрограммах, которым полагается нас спрятать: рероутеры сетевых адресов, зашифрованные линки, брандмауэры, динамичный протокол управления хостом, программы-спуферы. Теми же глубокими познаниями она могла бы наделить меня, не тратя столько времени, а просто произнеся «Ч-*-М». Первое - «черная», последнее - «магия», среднее слово вставляется по желанию.
Потребовался легкий тычок в плечо, чтобы вывести меня из самогипноза.
- Что, Найджел?
- Техноколдунья говорит, мы готовы.
Я снова осмотрелся по сторонам. Мигающие на мониторах иконки подтвердили, что Скептик (мы решили превратить это обозначение в имя собственное) вошел во все чаты - под все новыми псевдонимами. На деле Скептик активно участвовал в гораздо большем числе диалогов, но мы ограничились теми электронными сообществами, где существовали не только групповые чаты, но и возможность отправлять личные сообщения.
С клавиатуры каждого компьютера мы заранее набрали одну и ту же фразу, которая теперь только и ждала клика мышью, чтобы отправиться по назначению.
- Поехали!
Мы расселись так, чтобы каждый без труда дотягивался до двух компьютеров.
- На счет три. Один… два… три…
Каждый кликнул двумя мышами.
«Мы знаем, что ты делаешь», - подкалывали наши шесть одновременных сообщений.
Почти тут же зазвякали звоночки входящих. На моих экранах возникло «Назад я не вернусь» и «Почему вы так рано вернулись?». На одном из экранов Келли повторилось «Назад я не вернусь» с добавкой «Ни за что не вернусь!», а на другом появилась еще более загадочная надпись «Что с твивитерами?!». Найджела спрашивали «Почему вы так рано вернулись?» и требовали «Оставьте меня в покое».
- Слишком коротко, много информации не извлечешь, - констатировал Найджел. - И как понимать абракадабру с твивитерами?
Мы попытались привлечь внимание Скептика. По всей видимости, нам это удалось, поэтому нет причин менять тактику.
- Попробуй «Почему ты не вернешься?», - предложил я, а когда клики на клавиатуре смолкли, добавил: - Отсылай.
И снова множественные ответы, самые интересные из которых относились к быстрому слому племенных барьеров, осмосу культурных конструктов посредством столкновения дискурсов и изменения поведения как реакции на примитивное, но стремительно совершенствующееся мастерство художников и ремесленников. Вскочив, Найджел перегнулся через мое плечо и стал тыкать пальцем в одну из моих клавиатур.
- Дай мне подумать, - заворчал я. - Не путайся под ногами.
У моей клавиатуры был длинный, растягивающийся шнур. Выхватив ее у меня из-под рук, он начал печатать. На одном из моих экранов открылось еще окно, закрыв большую часть загадочного текста.
- Хорошо, - сказал англичанин. - Наконец-то появился образец, достаточный для анализа. Определенно от нашего друга.
Слом межплеменных барьеров? Может, наш таинственный Скептик антрополог? А если да, то почему он столько времени тратит на НЛО? Слом межплеменных барьеров? Разум подсказывал несколько возможных интерпретаций: глобализация, демократизация и распространение капитализма. Затем последовали другие неожиданные варианты: вездесущие американские музыка и кинофильмы; общество в период технореволюции.
Не антрополог. Социолог.
Было еще одно папино правило, вызывавшее мой протест с детства. Правило Третье постулировало, что чаще всего вещи или события являются именно таковыми, каковыми кажутся. Долгое время я считал его смешной, вывернутой наизнанку старой пословицей, мол, вещи не всегда то, чем кажутся. Первый же курс философии в колледже открыл мне глаза: гораздо проще преподать ребенку Правило Третье, чем принцип бритвы Оккама. Уильям Оккам, английский философ четырнадцатого века, вошел в историю, провозгласив, что не следует умножать сущности сверх необходимости. Знаменитое заявление, но не слишком внятное. Обычно «бритву Оккама» понимают так: в отсутствие свидетельств обратного примем самое простое объяснение. Когда я понял Правило Третье, то не мог не одобрить его.
И сейчас, не дав себе шанса передумать, стремительно напечатал и отправил:
- Как долго ваша раса изучает планету Земля?
- Ты был прав лишь отчасти, - писало существо, которое быстро согласилось называть себя Скептиком. Такой ответ на мои многократные провокации и разоблачения пришел лишь некоторое время спустя.
- Я был совершенно прав, - возразил я. - Это не опровергает второго факта, о существовании которого я тогда не подозревал.
- Думаю, ты больше похож на своего отца, чем тебе кажется.
Я раздраженно уставился на монитор, а потом вдруг рассмеялся.
- Верно, - набрал я.
Какой смысл отпираться? Скептик по природе своей великий наблюдатель.
А точнее, он - внеземной искусственный интеллект, в 1995 году внедренный в стремительно развивавшуюся тогда сеть Интернет. Инопланетный разум, втайне оставленный изучать человечество и докладывать о своих выводах, на случай если пролетающие мимо хозяева вернутся.
Учитывая межзвездные расстояния, в ближайшие несколько десятилетий повторный визит не ожидался… Теперь я понял, почему ИИ впал в такую панику. Ведь их возвращение всего через каких-то десять лет могло означать лишь катастрофу или еще какое-то несчастье во время перелета. А твивитеры были просто собратьями-ИскИнами, за судьбу которых беспокоился Скептик. В интернете нет механизма для передачи невербальных языков, и за неимением точного перевода наш искусственный интеллект прибег к транслитерации.
«Мы знаем, что ты делаешь», - бросил я ему вызов. На тот момент мы этого не знали, но он ошибочно расценил наши слова как «Мы знаем, что ты здесь осел. Вот почему мы вернулись. Вот почему связались с тобой через примитивную человеческую информационную сеть, в которой ты напрасно пытался спрятаться».
В том, что инопланетянин, сболтнувший «назад я не вернусь», действительно ассимилировался, сомнений не возникало. Нашему внеземному гостю человечество показалось бесконечно любопытным - эдакий котел культур, в котором лишь зарождается планетарное единство. Его создатели прошли фазу гомогенизации еще несколько столетий назад. На нашей планете ему было слишком интересно, чтобы просто так ее покинуть.
А сверхъестественно многосторонний скептицизм в разных областях, в результате которого и был раскрыт подпольный социолог? По иронии судьбы, настойчивые и упорные попытки ИскИна дискредитировать все паранормальное как раз и должны были отвратить человечество от поисков инопланетян, реальных или виртуальных.
Но я еще не ответил на вопросы Скептика. Папе на это хватило бы восьми слов или даже меньше. Для меня, как для мамы, осмысленный ответ - это скорее путь, чем место назначения.
- Что теперь? - вопрос Келли отличался краткостью, которой гордился бы отец.
- Мы в офф-лайне? - В голове у меня ухало, на сей раз без алкоголя.
Она указала на выложенную в ряд нашу коллекцию сотовых. Крошечные экранчики на них погасли. Мониторы стояли темные, и лампочки, показывающие, что компьютеры включены, тоже не горели.
- Вот уж точно, что теперь? - согласился Найджел. - Что подумают о нашей «домашней работе» власти? - Он нервно хохотнул. - То есть если мы знаем, к каким властям обращаться. Я, например, понятия не имею.
Возможно, у меня разыгралось воображение, но почему-то я засомневался.
- Почему вы оба на меня смотрите? Ждете решения?
- Ага.
- Да.
Здрасьте, почему я?!
- Послушайте, вы сами-то верите, что мы разговаривали с инопланетным искусственным интеллектом-социологом, свободно бродящим по интернету? - Два задумчивых кивка. - Полагаю, вы считаете это вопросом социологии?
Опять два кивка, на сей раз решительных.
Заявление, да еще доказуемое, что внеземной разум действительно существует, может произвести (и произведет) эффект разорвавшейся бомбы. Да, у нас есть подтверждение, но не стопроцентно бесспорное: любое «доказательство» будет зависеть от того, когда и как ИИ, которого мы окрестили Скептиком, пойдет на следующий контакт.
Не попадут ли наши заверения в копилку знаний об инопланетянах, которые так хочется разнести в пух и прах?
Тут я невольно зажмурился, вспомнив о прочих подобных инцидентах в истории. Революционному открытию Коперника, что Земля не есть центр мироздания, потребовались столетия, чтобы получить общее - и до сих пор не полное - признание. Дарвиновская теория эволюции остается спорной. Средневековые крещения, до недавнего времени предмет моего близорукого интереса… Да, кому, как не мне, знать, какими разрушительными могут стать сдвиги в мировоззрении. «Мы не одни» - на мой взгляд, это самый крупный сдвиг мировоззрения, какой только можно себе представить.
- Брайан… - голос у Келли был мягкий, но настойчивый. - Мы не можем жить-поживать, скрывая подобные факты. Оценка последствий - это, скорее, по твоей части.
И на каком основании, скажите на милость, мне принимать такое решение?
- Утро вечера мудренее, - солгал я.
- Как только вернулся от Келли, то сразу вышел в Сеть, - напечатал я.
Если решать мне одному, то нет и причин не продолжить разговор с глазу на глаз. В силу необходимости я не стал подсоединяться к тех-нопримочкам Келли. Любая предсказуемая опасность при возобновлении контакта грозила не мне.
- Хотя ты, конечно, это знаешь.
- Ты обо мне расскажешь? - спросил Скептик, как только я подключился из собственной квартиры и назвался автором недавнего разоблачения.
Ответил я быстро, хотя и с нехарактерной краткостью:
- Не знаю.
И после, казалось бы, бесконечных раздумий (хотя прошло лишь несколько секунд) изменил ответ на еще более краткое:
- Да.
И теперь вот уже два часа мучился над неизбежным следующим вопросом: «Почему»?
Все началось с того, что я упустил из виду Правило Второе: «Перед тем как делать, подумай». Я разоблачил Скептика, запоздало применив Правило Третье.
Так почему я зациклился на чертовых папиных правилах?
В конечном счете мой многословный ответ угодил в самую точку.
- Меня учили наблюдать за обществами, а не разрушать их, - напечатал я.
Таков бесстрастный профессиональный подход. Устоявшийся и истинный.
Но так ли важна эта узколобая истина? Я не мог поверить, не верил, что все столь просто.
Коперник был прав, какой бы удар ни нанесло его открытие чьему-либо самомнению. Земля не есть центр мироздания, и нет ничего дурного в том, что мы сейчас это признаем. И Дарвин тоже был прав: человечество - ниточка в полотне жизни, а не стоит над ней и от нее не отделена. Сомневаюсь, что, даже будь это в моей власти, я стер бы из истории эти открытия. Так какое у меня право замалчивать (даже если на минуту предположить, что я такое сумею) открытие столь же фундаментальное, как Коперника и Дарвина? Факты - упрямая вещь, Брайан: мы не одни.
Я был убежден… Вот только хотелось бы знать почему.
Мой глаз уловил неожиданное движение. На экране компьютера прыгал по кровати странно знакомый мальчик. И, словно активированная моим вниманием, внизу пробежала короткая текстовая строка:
- Я понимаю.
Я уперся взглядом в камеру, которую так и не вернул в магазин и которая сейчас лежала на мониторе. Стоило мне понять, что Скептик за мной наблюдает, я уразумел, кто этот ребенок. Это экстраполяция вспять того, как я выгляжу сейчас в реальном времени, это тот я, каким мог бы быть в пять лет. Знай Скептик, что мне полагается стрижка под ноль, сходство было бы полным.
- Я понимаю, - прочел я вслух.
Интересно, что он понимает, подумал я, глядя как виртуальная кровать сотрясается в такт «моим» прыжкам. У «меня» за спиной с захламленных полок повалились книжки и игрушки. Что бытность социологом еще не лицензия на цензорство? Уверен, это правда, но вся ли?
Раздражающие увещевания из моего детства эхом отдались у меня в голове за секунду до того, как Правило Первое возникло текстом на экране. «Если это перевернет весь дом, не делай».
Мой инопланетный друг действительно меня понимал. Если уж на то пошло, он знал меня лучше, чем мой собственный отец или даже я сам.
Я никогда не умел жить по правилам.
Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ
© Edward M. Lerner. By the Rules. 2002. Публикуется с разрешения автора.
Найджел указал на единственный стул.
- Вас интересовало: не меньше ли на самом деле скептиков, чем заявленных ников? - Он буквально подпрыгивал на месте.
- И что оказалось?
- Вы совершенно правы!
К стене был пришпилен мой исходный список, возле каждого ника стояла галочка. Он постучал по нему для наглядности.
- Гораздо меньше.
И стал по очереди совать мне под нос страницы из кипы распечаток, изукрашенных разноцветными маркерами.
- Вы хотите сказать, что во множестве случаев реплики в чате подает один и тот же человек? Разговаривает сам с собой? Но зачем ему это дурацкое занятие?
- Подобного я не утверждал. Обмен фразами вполне реален. Говоря вашими словами, есть много истинно верующих, много разоблачителей. - Собрав листы в аккуратную пачку, Найджел, выравнивая, постучал ею по столу. - Но из спокойных и бесстрастно рассуждающих участников, которых вы называете скептиками, почти половина ников сходятся к одному и тому же лицу.
Заявление настолько меня поразило, что его обдумывание я отложил на потом.
- Еще что-нибудь?
- Во-первых, язык для вашего друга не родной. - При слове «друг» я, наверное, воззрился на него недоуменно, потому что он пояснил: - Искомый. Все равно крайне интересно.
Из шкафа появились новые бумажки с десятками тысяч аннотаций. Чем больше воодушевлялся Найджел, тем загадочнее становились его рассуждения.
- А можно попроще? - взмолился я. Он глубоко вздохнул.
- Извините. Коротко говоря, язык у него слишком официальный: всегда правильная грамматика, а это классический признак образованного человека, говорящего на неродном языке. Почти у всех остальных участников реплики полны орфографических ошибок, слэнга и сокращений. Наш тип не употребил ни одного обособленного причастного оборота или разорванного инфинитива. Вы и сами, наверное, заметили, какими сухими кажутся его фразы. - Увидев мой кивок, он снова поддал жару: - Меня это настолько заинтриговало, что я немного расширил эксперимент. Разумеется, чаты уфологов есть во многих странах. Я более или менее бегло говорю по-французски, по-немецки и по-японски и в этих языках тоже обнаружил сходную ситуацию.
- Сходную ситуацию. - Я опустился до попугайского повторения.
- В чатах каждого языка этот самый «глас здравого смысла» скрывается под большим числом разных ников. И везде язык ему не родной.
Напрашивался очевидный вопрос:
- Одно и то же лицо в разных языках? Найджел задумчиво склонил голову набок.
- В английском, французском и немецком - точно. С японским мне не хватает знаний. Но если бы я заключал пари, то предположил бы, что и в нем та же ситуация.
Что движет человеком, который возвел здравый смысл в культ? Пока никто не начал ломать голову над этой загадкой относительно меня самого, следовало уладить другие дела. Чтобы мою стипендию возобновили, обязательно нужно было предъявить хоть какую-то работу над диссертацией.
Моя тема, одобренная факультетом, была связана с религиозными преобразованиями в раннесредневековых обществах. А точнее, я применял анализ дискурса в контексте королевских речей, оценивая их воздействие на подданных. В те времена, когда крестился король, того же ожидали и от подданных. Я выискивал сдвиги в мировоззрении, рассматривая, как они сказывались на повседневных мирских делах и обычаях.
Чтобы найти подходящие примеры, мне приходилось осваивать уйму научной литературы и произведений тех времен. А это, разумеется, требовало опосредованного подхода, поскольку наличествовали лишь письменные тексты элиты. Кто, кроме элиты, умел писать в Средние века? Тут я мог бы углубиться в дебри, но общее важнее частностей.
Странно, но в нашем университете имелись обширные источники по крещению Хлодвига и последующему массовому обращению в христианство его народа. Я копался в переводе на английский (Григорий, бывший в VI веке епископом Турским, разумеется, писал по-латыни) «Истории франков», когда мне в голову пришел вопрос, никакого отношения к диссертации не имеющий. А есть ли религиозные чаты? Я ведь даже не потрудился посмотреть.
Вторая группа интернет-сообществ совершенно меня поразила. Те феномены, которые в первом случае выдавались за доказательства прибытия на Землю инопланетян или путешественников во времени, в этом новом контексте представали чудесами, явлениями ангелов или Девы Марии. И снова я столкнулся с истинно верующими, разоблачителями и скептиками. Скептики тут были не менее упорны, чем критики уфологов. Часть их утверждала, что эти неожиданные феномены суть следствия личного религиозного опыта, а потому не подлежат анализу. Другим эти видения и откровения казались подозрительными в силу того, что неизменно были связаны с постами и бессонными бдениями в уединенных местах.
В приступе озарения я понял, что уже встречал подобный сценарий у энлэошников: кто-то стремится дискредитировать загадочные события какой-либо природы. Я поежился, когда традиционный анализ содержания подтвердил то, о чем уже вопила интуиция: темы скептиков (объективность, изоляция и уникальность человечества) в точности вторили диалогам уфологов.
И я нисколько не удивился, когда вскоре Найджел Уэлмен закончил второй лексический анализ. И в уфологических, и в религиозных чатах притаился один и тот же скептик.
- Откроешь? - заорал я из кабинета, обращаясь к Келли. Моя подруга была в гостиной, а это ближе к входной двери. Я пригласил девушку на пиццу.
- Ты кого-то ждешь?
- Только доставку, - солгал я.
Я отправил заказ через интернет, и раньше чем через полчаса пиццу не привезут. Мой взгляд не отрывался от четырех окон на экране компьютера: два от беспроводных камер, которые я спрятал в гостиной, и еще два от таких же в коридоре. Кто бы мог подумать, что я так ударюсь в экспериментальные методы? На одном сейчас возник профиль Найджела Уэлмена, который ждал перед дверью, щеки и губы его двигались: надо думать, он насвистывал. Во втором маячила дверь квартиры у него за плечом. В остальных двух окнах появились бок и спина Келли.
Она распахнула дверь в тот момент, когда Найджел поднял руку, чтобы постучать еще раз. Я не отрывал глаз от экрана. Я убил уйму времени, правильно размещая камеры, зато теперь ясно видел лица обоих моих гостей. Они незнакомы друг с другом.
Трудно сказать, облегчение мне это принесло или разочарование.
- Найджел, Келли. - Я повел обоих к обеденному столу. - Обещанную пиццу, честное слово, доставят, только чуть позже. А пока хочу ввести вас в курс дела.
Они не сводили с меня изумленных глаз, пока я излагал им историю моей недавней одержимости чатами. Пицца прибыла как раз к концу речи.
- И что же тебе не дает покоя? То, что один и тот же человек во всех чатах анализирует тему и приводит аргументы? - спросила Кел-ли, отламывая облюбованный кусок пиццы, за которым потянулись длинные нити расплавленного сыра. - Ты хочешь, чтобы я написала программку, которая бы отыскивала его новые посты?
- Вот именно. Напишешь?
- Хорошая попытка. - Она ловко поддела щупальца сыра пальцем. - Однако кое-кто из нас не так легковерен.
- Ты о чем?
- Я помогла твоим друзьям. А ты в ответ хочешь сыграть с ними такую же шутку. Не выйдет.
Найджел поморщился от холодного пива. Я забыл заранее вынуть для него бутылку из холодильника.
- Когда я просматривал чаты, рядом никого не было. Брайан к моему эксперименту никакого отношения не имел, он не знал, ни какие чаты я выбрал, ни на каком языке они были.
Прежде чем ответить, Келли умяла первый кусок.
- Меня подписали разыграть Брайана. Не удивлюсь, что у него есть сообщник.
А вот мне и в голову не пришло, что Келли может усомниться в мотивах моих поступков. Я-то разорился на покупку жутко дорогих камер, лишь бы убедиться, что она больше не участвует в розыгрыше. И тут меня выручила моя же паранойя.
- Идите посмотрите, чем еще я занимался.
Любительские шпионские игры, неприятно и непреложно подтверждавшие наличие у меня психического расстройства, преуспели там, где провалились искренние заверения в невиновности. Камеры убедили Келли, что мы с Найджелом не сообщники в компьютерном розыгрыше, и она согласилась вместе с ним разработать программу. Многие алгоритмы лексического анализа уже давно есть в компьютерном виде, от Келли требовалось только встроить в стандартные версии, которыми пользовался Найджел, функцию поиска в реальном времени. Мне нужно было знать (и моих новых друзей мучило не меньшее любопытство), сколько же областей и чатов охватил наш невидимый скептик.
Через три дня мы устроили очередное заседание, на сей раз на диване в гостиной Келли, и я увлеченно смотрел, как Найджел перебирает распечатки, разбросанные по журнальному столику, приобретенному, видимо, в магазинчике «Армии спасения». Эти диалоги вычленил их с Келли «научный проект». Какие-то фразы Найджел обводил, какие-то выражения подчеркивал и не переставая что-то бормотал себе под нос. Общий итог: новые чаты, новые ники, даже новые языки… и все новые появления того же скептика.
- Но даже не это самое интересное. - Слова едва не потерялись за попкорном во рту у Келли. Раскладывая по столу свеженький слой распечаток, она утрированно задвигала челюстями, мол, старается жевать быстрее. - Я немного изменила программу, чтобы она провела поиски в архивах чатов тоже. Посмотрите на даты.
Даты тянулись с 1995 года - вскоре после зарождения коммерческого интернета. У кого нашлось столько времени и упорства?
Оглядевшись по сторонам, я невольно вспомнил Остров Потерянных Игрушек из неувядающей рождественской телепрограммы. В квартирке Келли скопилось всевозможное компьютерное старье, вплоть - если верить наклейкам - до неповоротливых 386-х. Несколько систем поновее Келли приспособила для сегодняшнего спектакля - у меня язык не поворачивался назвать наши игры «экспериментом». Каким бы ни получился результат, я сомневался, что он будет научным.
И почему это так не дает мне покоя?
- Готовы, ребята?
Келли пребывала в своей стихии. Сейчас она сжимала один из множества сотовых. Одноразовые аппаратики я купил за наличные и теперь немного напоминал себе босса мафии. Одноразовые телефоны казались уместной мерой предосторожности, пока мы не поймем, с каким маньяком имеем дело.
«С кем-то вроде тебя», - пробормотал мне внутренний голос.
А Келли все тараторила о своих достижениях. От мудреных словечек у меня закружилась голова, я все равно едва понимал, что она задумала. Были установлены шесть сессий в чатах, в которые она вошла под тем же числом ников с разных интернет-провайдеров и разных серверов через модемы в сотовых, которые невозможно отследить. Округ у нас малонаселенный, равнинный, а это значит, что точек трансляции сотовой связи немного и расположены они далеко друг от друга. Любой, взломавший систему мобильной связи, получит лишь смутное представление о том, где мы находимся («в царстве идиотизма», - подсказал все тот же внутренний голос). Последняя версия программного обеспечения для лексического анализа, которое соорудили Келли и Найджел, будет отслеживать диалоги в каждом чате.
Келли вывалила на меня уйму технических подробностей о подпрограммах, которым полагается нас спрятать: рероутеры сетевых адресов, зашифрованные линки, брандмауэры, динамичный протокол управления хостом, программы-спуферы. Теми же глубокими познаниями она могла бы наделить меня, не тратя столько времени, а просто произнеся «Ч-*-М». Первое - «черная», последнее - «магия», среднее слово вставляется по желанию.
Потребовался легкий тычок в плечо, чтобы вывести меня из самогипноза.
- Что, Найджел?
- Техноколдунья говорит, мы готовы.
Я снова осмотрелся по сторонам. Мигающие на мониторах иконки подтвердили, что Скептик (мы решили превратить это обозначение в имя собственное) вошел во все чаты - под все новыми псевдонимами. На деле Скептик активно участвовал в гораздо большем числе диалогов, но мы ограничились теми электронными сообществами, где существовали не только групповые чаты, но и возможность отправлять личные сообщения.
С клавиатуры каждого компьютера мы заранее набрали одну и ту же фразу, которая теперь только и ждала клика мышью, чтобы отправиться по назначению.
- Поехали!
Мы расселись так, чтобы каждый без труда дотягивался до двух компьютеров.
- На счет три. Один… два… три…
Каждый кликнул двумя мышами.
«Мы знаем, что ты делаешь», - подкалывали наши шесть одновременных сообщений.
Почти тут же зазвякали звоночки входящих. На моих экранах возникло «Назад я не вернусь» и «Почему вы так рано вернулись?». На одном из экранов Келли повторилось «Назад я не вернусь» с добавкой «Ни за что не вернусь!», а на другом появилась еще более загадочная надпись «Что с твивитерами?!». Найджела спрашивали «Почему вы так рано вернулись?» и требовали «Оставьте меня в покое».
- Слишком коротко, много информации не извлечешь, - констатировал Найджел. - И как понимать абракадабру с твивитерами?
Мы попытались привлечь внимание Скептика. По всей видимости, нам это удалось, поэтому нет причин менять тактику.
- Попробуй «Почему ты не вернешься?», - предложил я, а когда клики на клавиатуре смолкли, добавил: - Отсылай.
И снова множественные ответы, самые интересные из которых относились к быстрому слому племенных барьеров, осмосу культурных конструктов посредством столкновения дискурсов и изменения поведения как реакции на примитивное, но стремительно совершенствующееся мастерство художников и ремесленников. Вскочив, Найджел перегнулся через мое плечо и стал тыкать пальцем в одну из моих клавиатур.
- Дай мне подумать, - заворчал я. - Не путайся под ногами.
У моей клавиатуры был длинный, растягивающийся шнур. Выхватив ее у меня из-под рук, он начал печатать. На одном из моих экранов открылось еще окно, закрыв большую часть загадочного текста.
- Хорошо, - сказал англичанин. - Наконец-то появился образец, достаточный для анализа. Определенно от нашего друга.
Слом межплеменных барьеров? Может, наш таинственный Скептик антрополог? А если да, то почему он столько времени тратит на НЛО? Слом межплеменных барьеров? Разум подсказывал несколько возможных интерпретаций: глобализация, демократизация и распространение капитализма. Затем последовали другие неожиданные варианты: вездесущие американские музыка и кинофильмы; общество в период технореволюции.
Не антрополог. Социолог.
Было еще одно папино правило, вызывавшее мой протест с детства. Правило Третье постулировало, что чаще всего вещи или события являются именно таковыми, каковыми кажутся. Долгое время я считал его смешной, вывернутой наизнанку старой пословицей, мол, вещи не всегда то, чем кажутся. Первый же курс философии в колледже открыл мне глаза: гораздо проще преподать ребенку Правило Третье, чем принцип бритвы Оккама. Уильям Оккам, английский философ четырнадцатого века, вошел в историю, провозгласив, что не следует умножать сущности сверх необходимости. Знаменитое заявление, но не слишком внятное. Обычно «бритву Оккама» понимают так: в отсутствие свидетельств обратного примем самое простое объяснение. Когда я понял Правило Третье, то не мог не одобрить его.
И сейчас, не дав себе шанса передумать, стремительно напечатал и отправил:
- Как долго ваша раса изучает планету Земля?
- Ты был прав лишь отчасти, - писало существо, которое быстро согласилось называть себя Скептиком. Такой ответ на мои многократные провокации и разоблачения пришел лишь некоторое время спустя.
- Я был совершенно прав, - возразил я. - Это не опровергает второго факта, о существовании которого я тогда не подозревал.
- Думаю, ты больше похож на своего отца, чем тебе кажется.
Я раздраженно уставился на монитор, а потом вдруг рассмеялся.
- Верно, - набрал я.
Какой смысл отпираться? Скептик по природе своей великий наблюдатель.
А точнее, он - внеземной искусственный интеллект, в 1995 году внедренный в стремительно развивавшуюся тогда сеть Интернет. Инопланетный разум, втайне оставленный изучать человечество и докладывать о своих выводах, на случай если пролетающие мимо хозяева вернутся.
Учитывая межзвездные расстояния, в ближайшие несколько десятилетий повторный визит не ожидался… Теперь я понял, почему ИИ впал в такую панику. Ведь их возвращение всего через каких-то десять лет могло означать лишь катастрофу или еще какое-то несчастье во время перелета. А твивитеры были просто собратьями-ИскИнами, за судьбу которых беспокоился Скептик. В интернете нет механизма для передачи невербальных языков, и за неимением точного перевода наш искусственный интеллект прибег к транслитерации.
«Мы знаем, что ты делаешь», - бросил я ему вызов. На тот момент мы этого не знали, но он ошибочно расценил наши слова как «Мы знаем, что ты здесь осел. Вот почему мы вернулись. Вот почему связались с тобой через примитивную человеческую информационную сеть, в которой ты напрасно пытался спрятаться».
В том, что инопланетянин, сболтнувший «назад я не вернусь», действительно ассимилировался, сомнений не возникало. Нашему внеземному гостю человечество показалось бесконечно любопытным - эдакий котел культур, в котором лишь зарождается планетарное единство. Его создатели прошли фазу гомогенизации еще несколько столетий назад. На нашей планете ему было слишком интересно, чтобы просто так ее покинуть.
А сверхъестественно многосторонний скептицизм в разных областях, в результате которого и был раскрыт подпольный социолог? По иронии судьбы, настойчивые и упорные попытки ИскИна дискредитировать все паранормальное как раз и должны были отвратить человечество от поисков инопланетян, реальных или виртуальных.
Но я еще не ответил на вопросы Скептика. Папе на это хватило бы восьми слов или даже меньше. Для меня, как для мамы, осмысленный ответ - это скорее путь, чем место назначения.
- Что теперь? - вопрос Келли отличался краткостью, которой гордился бы отец.
- Мы в офф-лайне? - В голове у меня ухало, на сей раз без алкоголя.
Она указала на выложенную в ряд нашу коллекцию сотовых. Крошечные экранчики на них погасли. Мониторы стояли темные, и лампочки, показывающие, что компьютеры включены, тоже не горели.
- Вот уж точно, что теперь? - согласился Найджел. - Что подумают о нашей «домашней работе» власти? - Он нервно хохотнул. - То есть если мы знаем, к каким властям обращаться. Я, например, понятия не имею.
Возможно, у меня разыгралось воображение, но почему-то я засомневался.
- Почему вы оба на меня смотрите? Ждете решения?
- Ага.
- Да.
Здрасьте, почему я?!
- Послушайте, вы сами-то верите, что мы разговаривали с инопланетным искусственным интеллектом-социологом, свободно бродящим по интернету? - Два задумчивых кивка. - Полагаю, вы считаете это вопросом социологии?
Опять два кивка, на сей раз решительных.
Заявление, да еще доказуемое, что внеземной разум действительно существует, может произвести (и произведет) эффект разорвавшейся бомбы. Да, у нас есть подтверждение, но не стопроцентно бесспорное: любое «доказательство» будет зависеть от того, когда и как ИИ, которого мы окрестили Скептиком, пойдет на следующий контакт.
Не попадут ли наши заверения в копилку знаний об инопланетянах, которые так хочется разнести в пух и прах?
Тут я невольно зажмурился, вспомнив о прочих подобных инцидентах в истории. Революционному открытию Коперника, что Земля не есть центр мироздания, потребовались столетия, чтобы получить общее - и до сих пор не полное - признание. Дарвиновская теория эволюции остается спорной. Средневековые крещения, до недавнего времени предмет моего близорукого интереса… Да, кому, как не мне, знать, какими разрушительными могут стать сдвиги в мировоззрении. «Мы не одни» - на мой взгляд, это самый крупный сдвиг мировоззрения, какой только можно себе представить.
- Брайан… - голос у Келли был мягкий, но настойчивый. - Мы не можем жить-поживать, скрывая подобные факты. Оценка последствий - это, скорее, по твоей части.
И на каком основании, скажите на милость, мне принимать такое решение?
- Утро вечера мудренее, - солгал я.
- Как только вернулся от Келли, то сразу вышел в Сеть, - напечатал я.
Если решать мне одному, то нет и причин не продолжить разговор с глазу на глаз. В силу необходимости я не стал подсоединяться к тех-нопримочкам Келли. Любая предсказуемая опасность при возобновлении контакта грозила не мне.
- Хотя ты, конечно, это знаешь.
- Ты обо мне расскажешь? - спросил Скептик, как только я подключился из собственной квартиры и назвался автором недавнего разоблачения.
Ответил я быстро, хотя и с нехарактерной краткостью:
- Не знаю.
И после, казалось бы, бесконечных раздумий (хотя прошло лишь несколько секунд) изменил ответ на еще более краткое:
- Да.
И теперь вот уже два часа мучился над неизбежным следующим вопросом: «Почему»?
Все началось с того, что я упустил из виду Правило Второе: «Перед тем как делать, подумай». Я разоблачил Скептика, запоздало применив Правило Третье.
Так почему я зациклился на чертовых папиных правилах?
В конечном счете мой многословный ответ угодил в самую точку.
- Меня учили наблюдать за обществами, а не разрушать их, - напечатал я.
Таков бесстрастный профессиональный подход. Устоявшийся и истинный.
Но так ли важна эта узколобая истина? Я не мог поверить, не верил, что все столь просто.
Коперник был прав, какой бы удар ни нанесло его открытие чьему-либо самомнению. Земля не есть центр мироздания, и нет ничего дурного в том, что мы сейчас это признаем. И Дарвин тоже был прав: человечество - ниточка в полотне жизни, а не стоит над ней и от нее не отделена. Сомневаюсь, что, даже будь это в моей власти, я стер бы из истории эти открытия. Так какое у меня право замалчивать (даже если на минуту предположить, что я такое сумею) открытие столь же фундаментальное, как Коперника и Дарвина? Факты - упрямая вещь, Брайан: мы не одни.
Я был убежден… Вот только хотелось бы знать почему.
Мой глаз уловил неожиданное движение. На экране компьютера прыгал по кровати странно знакомый мальчик. И, словно активированная моим вниманием, внизу пробежала короткая текстовая строка:
- Я понимаю.
Я уперся взглядом в камеру, которую так и не вернул в магазин и которая сейчас лежала на мониторе. Стоило мне понять, что Скептик за мной наблюдает, я уразумел, кто этот ребенок. Это экстраполяция вспять того, как я выгляжу сейчас в реальном времени, это тот я, каким мог бы быть в пять лет. Знай Скептик, что мне полагается стрижка под ноль, сходство было бы полным.
- Я понимаю, - прочел я вслух.
Интересно, что он понимает, подумал я, глядя как виртуальная кровать сотрясается в такт «моим» прыжкам. У «меня» за спиной с захламленных полок повалились книжки и игрушки. Что бытность социологом еще не лицензия на цензорство? Уверен, это правда, но вся ли?
Раздражающие увещевания из моего детства эхом отдались у меня в голове за секунду до того, как Правило Первое возникло текстом на экране. «Если это перевернет весь дом, не делай».
Мой инопланетный друг действительно меня понимал. Если уж на то пошло, он знал меня лучше, чем мой собственный отец или даже я сам.
Я никогда не умел жить по правилам.
Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ
© Edward M. Lerner. By the Rules. 2002. Публикуется с разрешения автора.