Лесков Николай Семёнович. Отборное зерно

   Прислал этот купец к барину приказчика принимать пшеницу. Приказчик вошёл в амбары, взглянул в закромы, ворохнул лопатою и видит, разумеется, что над его хозяином совершено страшное надувательство. А между тем купец уже запродал зерно по образцам за границу. Первая мысль у растерявшегося приказчика явилась такая, что лучше бы всего отказаться и получить назад задаток, но условие так написано, что спасенья нет: и урожай, и годы, и амбары - всё обозначено, и задаток ни в каком случае не возвращается. У нас известно: "что взято, то свято". Сунулся приказчик туда-сюда, к законоведам, - те говорят, - ничего не поделаешь: надо принимать зерно, какое есть, и остальные деньги выплачивать. Спор, разумеется, завести можно, да неизвестно, чем он кончится, а десять тысяч задатку гулять будут, да и с заграничными покупателями шутить нельзя. Подавай им, что запродано.
   Приказчик посылает хозяину телеграмму, чтобы тот скорее сам приехал.
   - Ты, братец, дурак и очень глупо дело повел. Зерно хорошее, и никакой тут ссоры и огласки не надо; коммерция любит тайность: товар надо принять, а деньги заплатить.
   А с барином он повел объяснение в другом роде.
   Приходит, - помолился на образ и говорит:
   - Здравствуй, барин!
   А тот отвечает:
   - И ты здравствуй!
   - А ты, барин, плут, - говорит купец, - ты ведь меня надул как нельзя лучше.
   - Что делать, приятель! а вы сами ведь тоже никому спуску не даёте и нашего брата тоже объегориваете? - Дело обоюдное.
   - Так-то оно так, - отвечает купец, - дело это действительно обоюдное; но надо ему свою развязку сделать.
   Барин очень согласен, только говорит:
   - Желаю знать: в каких смыслах развязаться?
   - А в таких, мол, смыслах, что если ты меня в своё время надул, то ты же должен мне теперь по-христиански помогать, а я тебе все деньги отдам и ещё, пожалуй, немножко накину.
   Дворянин говорит, что он на этих условиях всякое добро очень рад сделать, только говори, мол, мне прямо: что вашей чести, какая новая механика требуется?
   Купец вкратце отвечает:
   - Мне немного от тебя нужно, только поступи ты со мною, как поступил благоразумный домоправитель, о котором в евангелии повествуется.
   Барин говорит:
   - Я всегда после Евангелия в церковь хожу: не знаю, что там читается.
   Купец ему довёл на память: "Призвав коегожда от должников господина своего глаголаше: колицем должен еси? Приими писание твоё и напиши другое. И похвали господь домоправителя неправедного".
   Дворянин выслушал и говорит:
   - Понимаю. Это ты, верно, хочешь ещё у меня купить такой же редкой пшеницы.
   - Да, - отвечал купец, - теперь уж надо продолжать, потому что никаким другим манером нам себя соблюсти невозможно. А к тому, нельзя всё только о себе думать, - надо тоже дать и бедному народишку что-нибудь заработать.
   Барин это о народушке пустил мимо ушей и спрашивает:
   - А какое количество зерна ты у меня ещё купить желаешь?
   - Да я теперь много куплю... Мне так надо, чтобы целую барку одним этим добрым зерном нагрузить.
   - Гм! Так, так! Ты верно хочешь её особенно бережно везти?
   - Вот это и есть.
   - Ага! понимаю. Я очень рад, очень рад и могу служить.
   - Документальное удостоверение нужно, что на целую барку зерна нагружаю.
   - Само собою разумеется. Разве можно в нашем краю без документа?
   - А какая цена? сколько возьмёшь за эту добавочную покупку?
   - Возьму не дороже, как за мёртвые души.
   Купец не понял, в чём дело, и перекрестился.
   - Какие такие мёртвые души? Что тебе про них вздумалось! Им гнить, а нам жить. Мы про живое говорим: сказывай, сколько возьмешь, чтобы несуществующее продать?
   - В одно слово?
   - В одно слово.
   - По два рубля за куль.
   - Вот те и раз!
   - Это недорого.
   - Нет, ты по-божьему - получи по полтине за куль.
   Дворянин сделал удивленное лицо.
   - Как это - по полтине за куль пшеницы-то!
   А тот его обрезонивает:
   - Ну какая, - говорит, - это пшеница!
   - Да уж об этом не будем спорить - такая она или сякая, однако ты за неё с кого-нибудь настоящие деньги слупишь.
   - Это ещё как бог даст.
   - Да уж тебе-то бог непременно даст. К вам, к купцам, я ведь и не знаю за что, - бог ужасно милостив. Даже, ей-богу, завидно.
   - А ты не завидуй, - зависть грех.
   - Нет, да зачем это все деньги должны к вам плыть? Вам с деньгами-то хорошо.
   - Да, мы припадаем и молимся, - и ты молись: кто молится, тому бог даёт хорошо.
   - Конечно, так, но вам тоже и есть чем - вы много жертвуете на храмы.
   - И это.
   - Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.
   Купец рассмеялся.
   - Ты, - говорит, - плут.
   А тот отвечает:
   - Да и ты тут.
   - Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.
   А барин отвечает:
   - Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.
   Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.
   - Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.
   А тот, не смутясь, отвечает:
   - Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.
   Купец не стал больше торговаться.
   - Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.
   Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.
   Купец о то самое место деньги и выклал.
   - Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.
   Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.
   "Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".
   Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.
   Купец завязал их в платок и ушёл.
   Тут фальцет перебил рассказчика словами:
   - Вы какие-то страсти говорите.
   - Я говорю вам то, что в действительности было.
   - Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?
   - Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.
   - Так как же он ни аглицкого консула, ни посла не боялся? Почему дворянин их боялся, а купец не стал бояться?
   - Вероятно потому, что купец опытнее был и лучше знал народные средства.
   - Ну полноте, пожалуйста, какие могут быть народные средства против англичан!.. Эти всесветные торгаши сами кого угодно облупят,
   - Да кто вам сказал, что он хотел англичан обманывать? Он знал, что с ними шутить не годится и всему дальнейшему благополучному течению дела усмотрел иной проспект, а на том проспекте предвидел уже для себя полезного деятеля, в руках которого были все средства всё это дело огранить и в рамку вставить. Тот и дал всему такой оборот, что ни Ротшильд, ни Томсон Бонер и никакой другой коммерческий гений не выдумает.
   - И кто же был этот великий делец: адвокат или маклер?
   - Нет, мужик.
   - Как мужик?
   - Да всё дело обделал он - наш простой, наш находчивый и умный мужик! Да я и не понимаю - отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как мужик трёх генералов прокормил?
   - Конечно, читал.
   - Ну так отчего же вам кажется странным, что мужик умел плутню распутать?
   - Будь по-вашему: спрячу пока мои недоразумения.
   - А я вам кончу про мужика, и притом про такого, который не трёх генералов, а целую деревню один прокормил.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МУЖИК
   Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский мужик, "с вида сер, но ум у него не чёрт съел". Родился он при матушке широкой реке-кормилице, а звали его, скажем так, - Иваном Петровым. Был этот раб божий Иван в своё время молод, а теперь достигал почтенной старости, но хлеба даром, лёжа на печи, не кушал, а служил лоцманом при Толмачёвских порогах, на Куриной переправе. Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит в том, чтобы провожать суда, идущие через опасные для прохода места. За это провожатому лоцману платят известную плату, и та плата идёт в артель, а потом разделяется между всеми лоцманами данной местности.
   Всякий хозяин может повести своё судно и на собственную ответственность, без лоцмана, но тогда уже, если с "посудкой" случится какое-нибудь несчастие, - лоцманская артель не отвечает. А потому, если судно идёт с застрахованным грузом, то условиями страховки требуется, чтобы лоцман был непременно. Взято это, конечно, с иностранных примеров, без надлежащего внимания к нашей беспримерной оригинальности и непосредственности. Заводили у нас страховые операции господа иностранцы и думали, что их Рейн или Дунай - это все равно что наши Свирь или Волга, и что их лоцман и наш - это опять одно и то же. Ну нет, брат, - извини!
   Наши речные лоцманы - люди простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, всё это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своём роде лоцманы - очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И всё это в простоте и в смирении - бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
   Мужик Иван Петров был из зажиточных; ел не только щи с мясом, а ещё, пожалуй, в жирную масляную кашу ложку сметаны клал, не столько уже "для скусу", сколько для степенства - чтобы по бороде текло, а ко всему этому выпивал для сварения желудка стакан-два нашего простого, доброго русского вина, от которого никогда подагры не бывает. По субботам он ходил в баню, а по воскресениям молился усердно и вежливо, то есть прямо от своего лица ни о чем просить не дерзал, а искал посредства просиявших угодников; но и тем не докучал с пустыми руками, а приносил во храм дары и жертвы: пелены, ризы, свечи и курения. Словом, был христианин самого заправского московского письма.
   Купцу, которого дворянин отборным зерном обидел, благочестивый мужик Иван Петров был знаем по верным слухам как раз с той стороны, с какой он ему нынче самому понадобился. Он-то и был тот, который мог всё дело поправить, чтобы никому решительно убытка не было, а всем польза.
   "Он выручал других - должен выручить и меня", - рассудил купец и позвал к себе в кабинет того приказчика, который один знал, с чем у них застрахованные кули на барки нагружены, и говорит:
   - Ты веди караван, а я вас где надо встречу.
   А сам поехал налегке простым, богомольным человеком прямо к Тихвинской, а заместо того попал к Толмачёвым порогам на Куриный переход. "Где сокровище, там и сердце". Пристал наш купец здесь на постоялом дворе и пошел узнавать: где большой человек Иван Петров и как с ним свидеться.
   Ходит купец по бережку и не знает: как за дело взяться? А просто взяться - невозможно: дело затеяно воровское.
   К счастию своему, видит купец на бережке, на обёрнутой кверху дном лодке сидит весь белый, матёрой старик, в плисовом ватном картузе, борода празелень, и корсунский медный крест из-за пазухи касандрийской рубахи наружу висит.
   Понравился старец купцу своим правильным видом.
   Прошел мимо этого старика купец раз и два, а тот его спрашивает:
   - Чего ты здесь, хозяин, ищешь и что обрести желаешь: то ли, чего не имел, или то, что потерял?
   Купец отвечает, что он так себе "прохаживается", но старик умный улыбнулся и отвечает:
   - Что это ещё за прохаживание! В проходку ходить - это господское, а не христианское дело, а степенный человек за делом ходит и дела смотрит - дела пытает, а не от дела лытает. Неужели же ты в таких твоих годах даром время провождаешь?
   Купец видит, что обрёл человека большого ума и проницательности сейчас перед ним и открылся, что он действительно дела пытает, а не от дела лытает.
   - А к какому месту касающему?
   - Касающее этого самого места.
   - И в чём оно содержащее?
   - Содержащее в том, что я обижен весьма несправедливым человеком.
   - Так; нынче, друг, мало уже кто по правде живет, а всё по обиде. А кого ты на нашем берегу ищешь?
   - Ищу себе человека помогательного.
   - Так; а в какой силе?
   - В самой большой силе - грех и обиду отнимающей.
   - И-и, брат! Где весь грех омыть. В Писании у апостолов сказано: "Весь мир во грехе положен", - всего не омоешь, а разве хоть по малости.
   - Ну хоть по малости.
   - То-то и есть: господь грех потопом омыл, а он вновь настал.
   - Научи меня, дедушка, - где для меня здесь полезный человек?
   - А как ему имя от бога дано?
   - Имя ему Иоанн.
   - "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн", - проговорил старик. А как по изотчеству?
   - Петрович.
   - Ну, сам перед тобою я - Иван Петрович. Сказывай, какая твоя нужда?
   Тот ему рассказал, впрочем только одну первую половину, то есть о том, какой плут был барин, который ему отборное зерно продал, а о том, какое он сам плутовство сделал, - про то умолчал, да и надобности рассказывать не было, потому что старец всё в молчании постиг и мягко оформил ответное слово:
   - Товар, значит, страховой?
   - Да.
   - И подконтрачен?
   - Да, подконтрачен.
   - Иностранцам?
   - Англичанам.
   - Ух! Это жохи!
   Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил:
   - Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить - подумавши.
   Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, "кручинная голова", к Ивану Петрову, а тот его на огород, - сел с ним на банное крылечко и говорит:
   - Я твоё дело всё обдумал. Пособить тебе от твоих обязательств действительно надо, потому что своего русского человека грешно чужанам выдать, и как тебя избавить - это есть в наших руках, но только есть у нас одна своя мирская причина, которая здесь к тому не позволяет.
   Купец стал упрашивать.
   - Сделай милость, - говорит, - я тысяч не пожалею и деньги сейчас вперед хоть Николе, хоть Спасу за образник положу.
   - Знаю, да взять нельзя.
   - Отчего?
   - Очень опасно.
   - С коих же пор ты так опаслив стал?
   Старик на него поглядел и с солидным достоинством заметил, что он всегда был опаслив.
   - Однако другим помогал.
   - Разумеется, помогал, когда в своём правиле и весь мир за тебя стоять будет.
   - А ныне разве мир против тебя стоит?
   - Я так думаю.
   - А почему?
   - Потому что у нас, на Куриной переправе, в прошлом году страховое судно затонуло и наши сельские на том разгрузе вволю и заработали, а если нынче опять у нас этому статься, то на Поросячьем броде люди осерчают и в донос пойдут. Там ноне пожар был, почитай всё село сгорело, и им строиться надо и храм поправить. Нельзя всё одним нашим предоставить благостыню, а надо и тем. А поезжай-ко ты нынче ночью туда, на Поросячий брод, да вызови из третьего двора в селе человека, Петра Иванова, - вот той раб тебе всё яже ко спасению твоему учредит. Да денег не пожалей - им строиться нужно.
   - Не пожалею.
   Купец в ту же ночь поехал, куда благословил дедушка Иоанн, нашёл там без труда в третьем дворе указанного ему помогательного Петра и очень скоро с ним сделался. Дал, может быть, и дорого, но вышло так честно и аккуратно, что одно только утешение.
   - То есть какое же это утешение? - спросил фальцет.
   - А такое утешение, что как подоспел сюда купцов караван, где плыла и та барка с сором вместо дорогой пшеницы, то все пристали против часовенки на бережку, помолебствовали, а потом лоцман Пётр Иванов стал на буксир и повёл, и всё вёл благополучно, да вдруг самую малость рулевому оборот дал и так похибил, что все суда прошли, а эта барка зацепилась, повернулась, как лягушка, пузом вверх и потонула.
   Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: "ишь ты! поди ж ты!" Словом, "случилось несчастие" невесть отчего. Ребята во всю мочь вёслами били, дядя Пётр на руле весь в поту, умаялся, а купец на берегу весь бледный, как смерть, стоял да молился, а всё не помогло. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: "Бог дал, бог и взял - буди его святая воля".
   Всех искреннее и оживлённее был народ: из народа к купцу уже сейчас же начали приставать люди с просьбами: "теперь нас не обессудь, - это на сиротскую долю бог дал". И после этого пошли весёлые дела: с одной стороны исполнялись формы и обряды законных удостоверений и выдача купцу страховой премии за погибший сор, как за драгоценную пшеницу; а с другой - закипело народное оживление и пошла поправка всей местности.
   - Как это?
   - Очень просто; немцы ведут всё по правилам заграничного сочинения: приехал страховой агент и стал нанимать людей, чтобы затонувший груз из воды доставать. Заботились, чтобы не всё пропало. Труд немалый и долгий. Погорелые мужички сумели воспользоваться обстоятельствами: на мужчину брали в день полтора рубля, а на бабёнку рубль. А работали потихонечку - всё лето так с божией помощью и проработали. Зато на берегу точно гулянье стало погорелые слёзы высохли, все поют песни да приплясывают, а на горе у наёмных плотников весело топоры стучат и домики, как грибки, растут на погорелом месте. И так, сударь мой, всё село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась и понаелась, и божий храм поправили. Всем хорошо стало, и все зажили, хваляще и благодаряще господа, и никто, ни один человек не остался в убытке - и никто не в огорчении. Никто не пострадал!
   - Как никто?
   - А кто же пострадал? Барин, купец, народ, то есть мужички, - все только нажились.
   - А страховое общество?!
   - Страховое общество?
   - Да.
   - Батюшка мой, о чём вы заговорили!
   - А что же - разве оно не заплатило?
   - Ну, как же можно не заплатить - разумеется, заплатило.
   - Так это по-вашему - не гадость, а социабельность?!
   - Да разумеется же социабельность! Столько русских людей поправилось, и целое село год прокормилось, и великолепные постройки отстроились, и это, изволите видеть, по-вашему называется "гадость".
   - А страховое-то общество - это что уже, стало быть, не социабельное учреждение?
   - Разумеется, нет.
   - А что же это такое?
   - Немецкая затея.
   - Там есть акционеры и русские.
   - Да, которые с немцами знаются да всему заграничному удивляются и Бисмарка хвалят.
   - А вы его не хвалите.
   - Боже меня сохрани! Он уже стал проповедовать, что мы, русские, будто "через меру своею глупостию злоупотреблять начали", - так пусть его и знает, как мы глупы-то; а я его и знать не хочу.
   - Это чёрт знает что такое!
   - А что именно?
   - Вот то, что вы мне рассказывали.
   Фальцет расхохотался и добавил:
   - Нет, я вас решительно не понимаю.
   - Представьте, а я вас тоже не понимаю.
   - Да, если бы нас слушал кто-нибудь сторонний человек, который бы нас не знал, то он бы непременно вправе был о нас подумать, что мы или плуты, или дураки.
   - Очень может быть, но только он этим доказал бы свое собственное легкомыслие, потому что мы и не плуты и не дураки.
   - Да, если это так, то, пожалуй, мы и сами не знаем, кто мы такие.
   - Ну отчего же не знать. Что до меня касается, то я отлично знаю, что мы просто благополучные россияне, возвращающиеся с ингерманландских болот к себе домой, - на тёплые полати, ко щам, да к бабам... А кстати, вот и наша станция.
   Поезд начал убавлять ход, послышался визг тормозов, звонок, - и собеседники вышли.
   Я приподнялся было, чтобы их рассмотреть, но в густом полумраке мне это не удалось. Видел только, что оба люди окладистые и рослые.
   ПРИМЕЧАНИЯ
   Впервые - журнал "Живописное обозрение", 1884, ЛЛ 1 - 3, с подзаголовками "Натуральная трилогия" (в Л 1) и "Оригинальная трилогия" (в ЛЛ 2 и 3). Вошло в сборник "Святочные рассказы" с новым началом (первые три
   Стр. 57. "Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы" - "Когда люди спали, пришёл враг его и посеял плевелы между пшеницею" (Сокращенная цитата из Евангелия от Матфея, XIII, 25).
   ...на князя Бисмарка за его неуважительные отзывы о моих соотечественниках... - Князь Отто фон Бисмарк (1815 - 1898) - выдающийся германский государственный деятель реакционного направления. Провёл объединение Германии под главенством Пруссии. С 1871 по 1890 г. - канцлер Германской империи.
   Внятие - внимание.
   Стр. 58. Социабельность - гражданственность.
   Стр. 60. ...славянский деятель, и в Красном кресте ходил... - Русская общественность оказывала помощь славянам в их борьбе за освобождение от турецкой власти, в частности в войне Сербии и Черногории с Турцией (1876 1877).
   Экспонент - лицо, выставляющее что-нибудь на выставке.
   Стр. 61. ...как муромцы, - сидим на земле... - Илья Муромец, по былине, прежде чем стать богатырем, тридцать лет "сиднем сидел".
   ...упорядочение наших славянских княжеств, которое повредил берлинский трактат... - Берлинский трактат (подписан 13 июля 1878 г.), завершивший Берлинский конгресс великих держав, изменил условия русско-турецкого договора к невыгоде России и балканских государств: Болгария была расчленена, Босния и Герцеговина подчинены Австрии и т. д.
   Стр. 63. Тремтете - вместо: creme de the (франц.) - чайный ликёр.
   Стр. 64. ...всучит либо борзую собаку, либо шарманку. - В четвертой главе I тома "Мёртвых душ" Н. В. Гоголя Ноздрёв пытается продать Чичикову собак и шарманку.
   Стр. 66. Прима - первый, или основной голос, первая скрипка.
   Втора - второй голос, вторая скрипка.
   Ингерманландские болота. - Ингерманландия - древнее название страны по берегам Невы и по побережью Финского залива.
   Обры и дулебы... - Обры (или авары) и дулебы - славянские племена. В VII в., по летописному свидетельству, дулебы находились под тяжким игом обров.
   Стр. 68. Утешительный в гоголевских "Игроках". - Утешительный - герой комедии Гоголя "Игроки" (1836 - 1842), глава шайки картёжных шулеров, выманивающих посредством ловко разыгранной мистификации деньги у шулера Ихарева.
   Стр. 70. ...благоразумный домоправитель, о котором в Евангелии повествуется. - Имеется в виду притча о неправедном домоправителе, расточавшем имущество господина. (Евангелие от Луки, XVI, 1-8).
   ...после Евангелия в церковь хожу... - т. е. прихожу после чтения Евангелия.
   "Призвав коегождо от должников... глаголаше: колицем должен еси?.." Призвав каждого из должников... сказал: сколько ты должен?" (Неточная, сокращенная цитата из Евангелия от Луки, XVI, 5).
   Стр. 73. ...как мужик трёх генералов прокормил. - "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" - сказка М. Е. Салтыкова-Щедрина.
   Стр. 74. ...к Тихвинской... - т. е. на богомолье в Тихвинский монастырь; Тихвинская икона Богоматери почитается чудотворной. Тихвинская водная система отличалась обилием порогов, гряд и мелей.
   "Где сокровище, там и сердце" - сокращенная цитата из Евангелия от Матфея: "Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (VI, 21).
   Стр. 75. Корсунский медный крест - равносторонний крест.
   Касандрийская рубаха - вместо: александрийская, из ситца сорта "александрийка".
   "Весь мир во грехе положен" - неточная цитата из Нового Завета (Первое послание Иоанна, V, 19).
   "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн" - цитата из Евангелия от Иоанна, 1, 6.
   Стр. 76. Спас - икона с изображением лика Христа.
   Стр. 77. Похибил - покачнул.