Структура нашего мышления и культура были бы иными, если бы иной была система естественных и искусственных органов нашего тела. Как-то я предложил такой мысленный эксперимент. Допустим, разум возник в ходе эволюции особого вида существ, обладающих телепатическими способностями. Тогда их искусственными органами могли бы стать животные, психикой которых манипулировали бы мыслящие существа. Тип мышления у этих существ был бы непохожим на наш. Из-за телепатической связи общее воспринималось бы как исходная реальность, а индивидуальное – как абстракция.
Человеческая жизнедеятельность регулируется двумя типами программ – биологической (геномом человека) и социальной, надбиологической (геномом общества), представленной кодами культуры. С этих позиций должны оцениваться ожидаемые трансгуманизмом чудеса по генетическому улучшению человека.
Если мы изменим генетические программы, как это скажется на культуре? Ее базисные ценности соотнесены с биологией человека. Половой инстинкт трансформируется в сложное чувство любви, инстинкт питания тоже регулируется в разных культурах комплексом обычаев и символов. В антиутопии Оруэлла «1984» был представлен генетический план изменения у человека чувства половой любви, чтобы половой инстинкт стал подобен питательной клизме для рационального воспроизводства работников, служащих Большому Брату. Стоит ли говорить, что в этом случае исчезли бы поэзия, музыка, целые пласты культуры.
Вопрос: История учит, что если можно поставить эксперимент, пусть даже опасный, он неизбежно будет поставлен. В какой области, на ваш взгляд, будут сделаны первые опыты с генетическими манипуляциями над человеком?
Ответ: Это зависит от социальных запросов. Сейчас много говорится о создании идеального солдата. Вполне вероятно, приоритетной сферой генетических манипуляций также станет спорт. Генетическая инженерия может быть использована для «изготовления» олимпийских чемпионов. На повестке скандалы с кровяным допингом, но проблема повышения уровня гемоглобина может быть решена генетическими манипуляциями. Дальше откроется новая перспектива. Если генетическое вмешательство встанет на поток и окажется не очень дорогим, возникнет соблазн вывести новую породу людей, которая сможет дышать отравленным городским воздухом. Это же здорово – не нужно тратить средства на охрану природы! В результате это ускорит глобальную экологическую катастрофу. Как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Попытки генетического усовершенствования человека могут привести не к созданию более совершенной формы разумной жизни, а к уничтожению самих основ этой жизни.
Вопрос: Из ведущих лабораторий приходят сообщения, что генетическая инженерия подбирается к разгадке такого страшного недуга, как болезнь Паркинсона. Как же можно шлагбаумы перед наукой ставить, если цель столь благородная?
Ответ: Есть тонкая грань между генетическим вмешательством, которое поможет человеку избавиться от недугов, и экспериментами над здоровыми людьми с целью улучшить генетические свойства. Грань придется определять в каждой конкретной программе. Объектами науки все чаще становятся сложные саморазвивающиеся системы с включенным в них человеком. Возникли новые формы социального контроля за научными исследованиями – социально-этическая экспертиза научных проектов. Экспертизу нужно постоянно совершенствовать, что требует взаимодействия всех наук. В этических комитетах вместе с учеными работают политики, религиозные деятели, общественность. Усиление контроля над развитием науки не отменяет самого развития. Оно должно быть направлено на выбор таких стратегий, которые обеспечили бы безопасность человечества.
Вопрос: Появилось еще одно направление – иммортализм, который ставит задачу продления жизни человека до мафусаиловых лет и далее до бесконечности. Долголетие – самая заветная и главная мечта человечества во все времена. В России тоже ведутся исследования, в том числе в уважаемом МГУ. Иммортализм имеет подводные камни?
Ответ: В 2002 году эта проблема обсуждалась на встрече президента Буша с ведущими учеными Америки. Такие встречи президенты США проводят регулярно. Были высказаны любопытные доводы о том, что, поскольку продление жизни вначале будет стоить очень дорого и станет доступным только состоятельным людям, возможно создание касты долгожителей, аналога средневековой аристократии.
В проблеме долголетия есть зоны риска. Трудно представить, что случилось бы с человеческой цивилизацией, если бы диктаторы XX века были бессмертными. Не случилась ли бы уже третья мировая война с «ядерной зимой» и разрушением основ цивилизации?
Сейчас говорят, что научно-технический прогресс не сопровождается нравственным прогрессом. Но без науки нет будущего цивилизации. Биотехнологическая революция не решит всех кризисных проблем, порожденных цивилизацией. Выход из кризисов сопряжен с духовной революцией, с поиском новых ценностей развития цивилизации.
2009
Академик Борис Черток
Ответ: Черчилль направил Сталину письмо с просьбой помочь разыскать немецкие ракеты «Фау-2», которыми обстреливали Лондон. Была снаряжена внушительная экспедиция. На ракетном полигоне с помощью английских резидентов и польских партизан мы нашли эти ракеты и были поражены их параметрами. У наших ракет тяга была 1 200 килограммов, у немецких – 26 тонн. Мы хотя бы мечтали о таких ракетах, американцы даже не фантазировали. И мы не могли понять, как эти ракеты попадают в цель. Помню, ночью, перед тем как отправить эти ракеты в Лондон, нас с будущим главным конструктором Пилюгиным привезли в Хорошевские казармы и мы смогли в последний момент разгадать этот секрет.
В Германии мы были потрясены масштабами ракетного центра в Пенемюнде, института в Адлерсдорфе, подземного завода в Нордхаузене в Тюрингии. Это огромная удача, что эта территория отошла к нам в обмен на Западный Берлин. Такой производительности нет и сегодня нигде в мире – 30 ракет в сутки! Гитлер ставил задачу добиться производительности 50 ракет в сутки. Перспективы нового вида оружия была осознана не сразу. Нас поддержало лишь руководство гвардейских минометных частей, в ведении которых находились «катюши», а почти все министры были против. Вообще, в то время генералы, прошедшие от Сталинграда до Тюрингии, были дальновидными и смелыми людьми: они поддерживали нашу работу вопреки давлению из Москвы, когда нас пытались вернуть на прежние рабочие места.
Вопрос: Но о Королеве вы тогда не слышали…
Ответ: В июле 1945 года я стал начальником совместного советско-германского ракетного института, что было самым рискованным решением в моей жизни. Осенью мне позвонили из Берлина: к тебе едет подполковник Королев, прими его любезнее, чем остальных. К нам тогда часто приезжали визитеры, мы их называли «шмотогенералами», потому что их интересовали только всяческие трофеи. Королева это не волновало ни в малейшей степени – только лаборатории и стенды. У него был упорный, пронзительный взгляд, который мог подавить собеседника. Помню, его неприятно удивила шикарная мебель в моем кабинете, кресло, в котором он утонул, наличие секретарши-немки. «Я так и думал, – сказал он. – Но нам с вами еще предстоит работать». Чувствовалось, что мыслями он далеко, и это ощущение не пропадало все двадцать лет нашей совместной работы. Весной 1946 года он вернулся из Москвы, где пробил историческое постановление ЦК о развитии ракетной техники, с полномочиями по организации крупного ракетного центра.
Вопрос: Борис Евсеевич, вы последний из тех, кто был с Королевым на ты. Скажите, удалось бы нашей стране достичь таких успехов в космонавтике, первой прорваться в космос, если бы не этот человек? Вопрос не схоластический: Королев чудом выжил в лагерях на Колыме…
Ответ: Уверен, мы не оказались бы первопроходцами, проиграли бы Америке. Политический престиж космоса сознавался уже в 1950-х годах, как только началась «холодная война». У Королева были невероятные организаторские способности. Если бы не Королев, первым Гагариным стал бы американец. И если бы не полетел Гагарин, то Армстронг в 1969 году не высадился бы на Луне. Королев создал первую ракету с ядерной боеголовкой, первую в мире межконтинентальную баллистическую ракету, первую ракету, которая запускалась с подводной лодки (мы вместе участвовали в этом запуске), множество других боевых ракет, первые межпланетные аппараты, но все это было для него лишь средством. Главная цель – человек в космосе. И обязательно – быть первыми.
В 1957 году, когда СССР запустил первый земной спутник, только шестой пуск ракеты Р-7 оказался успешным. Американцы тоже торопились. Удивительно, что военные поняли политическую важность искусственного спутника и выделили Королеву ракету. Ее надежность была 20–30 процентов. Тяга выровнялась всего за 0,1 секунды до аварийного отключения двигателя. Спутник, с которого сняли все приборы, вышел на орбиту на 90 километров ниже расчетной, но 4 октября 1957 года весь мир узнал: первый спутник – советский!
Когда уже стало понятно, что мы проигрываем США лунную гонку, Королев сказал: «Черт с ним, пусть высадятся, но мы облетим Луну первыми!» Он выдумывал невероятные схемы, чтобы первым хотя бы облететь Луну, предлагал связку из трех «Союзов», потом – ракету «Протон». Даже космонавтов для полета во главе с Леоновым отобрали и подготовили, корабль спроектировали.
Вопрос: То, что вы рассказываете, напоминает метания обреченного Наполеона перед Ватерлоо. Высадка американцев на Луне стала первым «космическим» поражением СССР. И все-таки мог ли СССР выиграть и лунную гонку?
Ответ: Нет, это было невозможно. В лунной программе главным козырем стал не конструкторский талант, а экономические возможности государства. В СССР в тот период слишком много ресурсов ушло на создание ракетно-ядерного щита. Страшно подумать, по ядерному потенциалу СССР и США могли четыре раза уничтожить все человечество! У США ресурсов хватало и на другие программы, а мы выложились. Королев в последние годы понимал обреченность лунной гонки. Ставил невыполнимые задачи, кричал, как обычно, а потом почти шепотом умолял: «Я прошу тебя, прошу, попробуй снизить вес еще на 800 килограммов».
Вопрос: А сейчас самостоятельная экспедиция на Луну и Марс для России реальна? Разговоры об этом в связи с трудностями МКС и лунно-марсианскими прожектами Буша ведутся все чаще.
Ответ: Космонавтику должны подпирать экономика, машиностроение, электроника, информатика, химия. Когда страна сидит на нефтяной игле, Марс, Венера и вся эта мутная наука никому не нужны. Американской науке сегодня можно только завидовать. Аппараты «Хаббл», «Кассини», «Гюйгенс», марсоходы меня как инженера восхищают. Но надо, чтобы эти достижения восхищали высшее политическое руководство.
Ракетно-космическая отрасль является достоянием России. Политический престиж космоса сознавался в период «холодной войны», но он и сейчас меньше не стал. Несмотря на долгий период общего кризиса, наша отрасль, которая получила великое наследие, сумела сохраниться. Авиация, машиностроение, электроника, тяжелая промышленность развалились, но космическая отрасль сохраняет ведущие в мире позиции. Но для возрождения необходимо дать отрасли новый импульс. Если бы я был президентом, стукнул бы министров лбами, потребовал создать мощный холдинг для решения крупных государственных задач в космонавтике. Но пока все выживают поодиночке. Только вот свободный рынок в наших делах не работает – во всем мире космонавтика является государственным делом. Самой большой бедой остается отсутствие национальной стратегии развития российской космонавтики. Если такая доктрина не будет выработана и если ее не поддержит высшее политическое руководство, о возрождении и говорить не стоит.
Вопрос: В американском фильме «Армагеддон» русский космонавт спасает космический корабль, который никто не может починить, с помощью кувалды. Часто приходилось слышать, что и в действительности наши специалисты совершают технические чудеса чуть ли не голыми руками.
Ответ: Во время испытаний межконтинентальной ракеты Р-9 мы из перископа заметили течь кислорода из шланга. Дали «отбой» на старт. Это очень опасно, возможен пожар. Руководитель испытательного центра Леонид Воскресенский взял двух инженеров и пошел к ракете. Мы смотрим в перископ: подошли, осмотрели, зачем-то спрятались за сарай, вышли – и Воскресенский своим беретом заткнул течь. Дали команду на старт – все прошло успешно. Оказывается, Воскресенский помочился на берет, заставил то же самое сделать инженеров – и замерзшая мочевина загерметизировала течь. После старта он нашел берет, отстирал и носил еще много лет.
Вопрос: У Королева было очень много талантливых соратников. А друзья у главного конструктора были?
Ответ: Закадычных, задушевных друзей не было. Королев не хотел обременять себя излишней для дела мужской дружбой. Но он никогда не давал в обиду сотрудников. Помню, после нескольких неудачных по вине систем управления стартов я должен был делать доклад в Кремле в присутствии всех оборонных министров. Считал свою судьбу решенной. Королев, когда мне дали слово, рукой вдавил меня в стул, не дал встать: «Предлагаю Чертоку слово не давать. Он долго и нудно будет говорить, показывать графики, а вы люди занятые. Зачем время терять? Идет процесс познания. Следующий старт будет удачным». Все согласились. Старт прошел успешно.
Мы много спорили, ругались, но на моей памяти Королев лишь однажды обидел близкого человека – Леонида Воскресенского, которого нежно называл «мой Леня». Воскресенский настаивал на строительстве испытательного огневого стенда для лунной ракеты, а Королев, понимая, что времени нет, говорил, что все отладим на старте. Воскресенскому пришлось уйти в отставку. В декабре 1965 года он умер в возрасте 53 лет. Королев переживал страшно. Меньше чем через месяц не стало и Королева.
Вопрос: А как же расхождение с Валентином Глушко, который вытащил Королева из тюрьмы? Именно Глушко с 1974 по 1989 год был генеральным конструктором «Энергии»…
Ответ: Глушко был прекрасным двигателистом, и Королев ставил его двигатели на многие ракеты. Это были очень близкие люди. Но кошка между ними пробежала, когда было решено создать сверхмощную ракету, которая выводила бы на опорную орбиту груз в 75 тонн. Военные точно не знали, зачем нужна такая ракета. Фантазировали: можно поднять в космос водородную бомбу в 100 мегатонн. Королев предлагал поставить на ракету кислородно-керосиновый или кислородно-водородный двигатель. Глушко предлагал двигатели на ядовитых высококипящих компонентах. И Глушко был прав: кислород испаряется, требуется подпитка, на боевом дежурстве такие ракеты неэффективны. Но Королев-то всегда в конечном итоге думал о пилотируемых стартах, и экологически чистая ракета была нужна ему для полета на Луну. В итоге два выдающихся конструктора перестали работать вместе. Королев заказал двигатели другому конструктору, но отладить их не успевали, спешили, и это привело к четырем крупным авариям на старте советской лунной ракеты. Но, кстати, Королев понял свою ошибку и первым в мире начал работу над боевыми ракетами на твердом топливе.
Вопрос: Во многих воспоминаниях говорится, что Королев был тираном и не терпел возражений…
Ответ: Королев был жестким руководителем, но никак не тираном. Какой тиран добровольно раздавал бы части своей империи? Королев первым взялся за создание спутника связи, его «Молния» летает до сих пор. Когда цветной сигнал дошел до Владивостока, он вывел это направление в самостоятельное КБ. Так случилось и с другими направлениями – межпланетные автоматические станции, двигатели, ракеты для подводных лодок. Добившись успеха, Королев брался за новую задачу. Старую, решенную он не бросал, но, понимая ее важность, добивался постановления ЦК, которое гарантировало развитие этого направления. Но повторю, самое главное для Королева – это человек в космосе. Все остальное – средство для решения главной задачи.
Вопрос: Королев, Глушко, Туполев, многие другие выдающиеся советские конструкторы в сталинские годы прошли через тюрьму. Над вами такая опасность не витала?
Ответ: Кто знает… В 1937 году я работал у Туполева и одновременно учился в МЭИ. Участвовал в подготовке самолета Сигизмунда Леваневского к перелету через Северный полюс. Летчик разбился по невыясненной причине. В институте у меня образовалась академическая задолженность, и я пришел к секретарю парткома Валерии Голубцовой, жене Маленкова, с письмом от Туполева, где объяснялось, каким важным государственным делом я был занят. Голубцова почернела лицом, заперла письмо в сейф и сказала: «Никому про письмо не говори. Туполев – враг народа и арестован». Возможно, меня спасло то, что Валерия училась с нами в одной группе. Хвосты я сдавал с лихорадочной скоростью.
Вопрос: Борис Евсеевич, вам 93 года, но каждый день вы ездите на работу, возглавляете различные комиссии и советы в Академии наук, читаете лекции студентам. Вы знаете рецепт эликсира молодости?
Ответ: Кстати, я еще машину вожу… У меня «Волга», но хочу иномарку приобрести. Сыновья и внуки не разрешают. Говорят, что трудность управления «Волгой» – гарантия моей безопасности. И резину сезонную мне тоже с опозданием меняют – чтобы меньше ездил. Нет, с шофером я не люблю. Зачем мне ямщик? Когда сам за рулем – это дает ощущение свободы. Курить я бросил недавно – лет двадцать назад. А в войну к махорке пристрастился, чтобы чувство голода притупить. В Германии мы «Казбек» курили – специально, чтобы показать немцам, какие у русских папиросы хорошие. Спорт? Нет, особо не увлекался. Только в молодости, когда сердце будущей жены хотел завоевать, согласился вместе с ней альпинизмом заниматься. Алкоголь? Если наша беседа закончена, давайте выпьем за День космонавтики. Давайте покрепче – виски, коньяк…
2007
Лауреат Нобелевской премии академик Александр Прохоров
Ответ: Нас с Басовым выдвинул директор ФИАНа академик Скобельцын, который в научном мире пользовался безусловным авторитетом. Выдвижение на «Нобеля» – процесс конфиденциальный, называть имена не принято. Можно вызвать раздражение Нобелевского комитета, навредить номинантам. На каких-то этапах по политическим мотивам комитет не замечал наших ученых, на каких-то – мы сами свысока относились к этой премии. Незаслуженно были обделены премией создатель ускорителя высоких энергий Векслер и Завойский, который открыл электромагнитный резонанс. На принципе Векслера работают все мощные ускорители, он на год опередил американские публикации – это стопроцентная премия!
В последнее время каждый год я выдвигаю одного номинанта по физике и одного по химии. Если называть только соотечественников, комитет перестанет замечать эти кандидатуры. Но могу сказать, что Жореса Алферова я выдвигал семь раз. Не хочу заранее давать авансы, но у нас и сейчас есть достойные Нобелевской премии ученые, которых я поддерживаю. Но называть имена – навредить им.
Вопрос: Со студенческих лет вы руководствуетесь знаменитым ЖПЖ – железным принципом жизни. Не могли бы вы его расшифровать?
Ответ: Главное – не подорваться на ерунде. Касается и науки, и быта. В питании предпочитать простые продукты. Следить за здоровьем, гулять перед сном. В работе не преувеличивать свои достижения. Надо работать с людьми, которые есть, а не с теми, кого мы придумываем. Из Института общей физики я никого не увольнял, в свой отдел собирал тех, кого считали склочниками. Если в коллективе возникла склока, виноват руководитель. Ссорятся чаще из-за работы. Это нормально: ученый, который беспробудно уверен в себе, – уже не ученый. Нас так и называли: отдел колебаний и сомнений. Спорт, капустники, умение смеяться – это необходимо в коллективе.
Вопрос: Глупо предполагать, что для великих открытий имеются рецепты. Но все же, каким образом в голову приходят идеи, которые приобретают эпохальное значение? И что сейчас может заставить ученого работать, когда ни зарплаты, ни новых приборов?
Ответ: Многие считали, что у нас с Басовым поехала крыша. Гениальный Ландау, к которому Николай приехал на дачу, сказал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но Капица, а он был очень умный человек, сказал: даже если это неосуществимо, идея интересная, ее надо поддержать. В науке нельзя бояться необычных идей. Многие боятся, работают по принципу «у меня есть собственное мнение, но я с этим мнением не согласен». Спустя годы я вернул «долг» науке, поддержал идею Алферова о гетеропереходах, в которую никто не верил.
В ФИАНе защита докторской диссертации Басова была на моей памяти одной из самых сложных. Это парадокс: бурю возражений вызвала та работа, которая получила Нобелевскую и Ленинскую премии. Любой выдающийся результат – это не плод внезапного озарения, а результат тяжелого труда. Мы работали по двенадцать часов, на нас обижались жены и дети. Но что может быть увлекательнее, чем узнавать неизвестное? Наука – это своего рода болезнь. Радость открытия не проходит никогда. Когда я получил «Нобеля», академик Скобельцын спросил: «Дальше вы работать не будете?» До сих пор работаю. Ученый трудится в первую очередь для собственного удовольствия. Но он должен знать, что работа полезна обществу. Этим наука отличается от рыбной ловли, которая тоже бывает увлекательна.
А гениев судить нескромно. Сколько их было в минувшем веке? Эйнштейн, который, кстати, предвидел лазерный эффект, Дирак, Планк… Талант может взять работоспособностью, это хорошо натренированный снайпер. Но гений – вершина интуиции, он попадает в цель, которую никто не видит. Но и гений должен трудиться. Вернее, он по своей природе не может не трудиться. Потому и озарение часто приходит во сне. Если боишься, что забудешь ночную догадку, положи рядом стенографистку.
Вопрос: Портрет ученого, который живет в башне из слоновой кости, давно стал преданием. Ученый должен жить как человек и не думать о хлебе насущном. В связи с этим, Александр Михайлович, интересно было бы узнать, как вы распорядились Нобелевской премией? Как относитесь к жизненным благам?
Ответ: В Стокгольме я накупил много подарков, всякой мелочи для сотрудников и друзей. Никто ведь тогда за границу не ездил. Себе ничего не купил. Басов спрашивал: может, машину купим? Я отказался. И он не стал. Потом банкет в ФИАНе устроили. Весь институт гулял, было дико весело. А на иномарках я никогда не ездил. Зачем мне? Ездил на «Волге». Суета все это. И в Америку меня много раз приглашали на полный пансион – работать и лекции читать. Никогда не ездил. На фронте, когда на колонну немцы устраивали налеты и стреляли в конкретных людей, я понял, что нет ничего вернее закона: не до жиру, быть бы живу. Больше всего в жизни я хотел заниматься наукой. Как вшивый о бане, все время о ней думаю. Наукой и занимался, а от всяких назначений и соблазнов, даже если они сулили материальные блага, райское спецснабжение, отказывался.
Человеческая жизнедеятельность регулируется двумя типами программ – биологической (геномом человека) и социальной, надбиологической (геномом общества), представленной кодами культуры. С этих позиций должны оцениваться ожидаемые трансгуманизмом чудеса по генетическому улучшению человека.
Если мы изменим генетические программы, как это скажется на культуре? Ее базисные ценности соотнесены с биологией человека. Половой инстинкт трансформируется в сложное чувство любви, инстинкт питания тоже регулируется в разных культурах комплексом обычаев и символов. В антиутопии Оруэлла «1984» был представлен генетический план изменения у человека чувства половой любви, чтобы половой инстинкт стал подобен питательной клизме для рационального воспроизводства работников, служащих Большому Брату. Стоит ли говорить, что в этом случае исчезли бы поэзия, музыка, целые пласты культуры.
Вопрос: История учит, что если можно поставить эксперимент, пусть даже опасный, он неизбежно будет поставлен. В какой области, на ваш взгляд, будут сделаны первые опыты с генетическими манипуляциями над человеком?
Ответ: Это зависит от социальных запросов. Сейчас много говорится о создании идеального солдата. Вполне вероятно, приоритетной сферой генетических манипуляций также станет спорт. Генетическая инженерия может быть использована для «изготовления» олимпийских чемпионов. На повестке скандалы с кровяным допингом, но проблема повышения уровня гемоглобина может быть решена генетическими манипуляциями. Дальше откроется новая перспектива. Если генетическое вмешательство встанет на поток и окажется не очень дорогим, возникнет соблазн вывести новую породу людей, которая сможет дышать отравленным городским воздухом. Это же здорово – не нужно тратить средства на охрану природы! В результате это ускорит глобальную экологическую катастрофу. Как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Попытки генетического усовершенствования человека могут привести не к созданию более совершенной формы разумной жизни, а к уничтожению самих основ этой жизни.
Вопрос: Из ведущих лабораторий приходят сообщения, что генетическая инженерия подбирается к разгадке такого страшного недуга, как болезнь Паркинсона. Как же можно шлагбаумы перед наукой ставить, если цель столь благородная?
Ответ: Есть тонкая грань между генетическим вмешательством, которое поможет человеку избавиться от недугов, и экспериментами над здоровыми людьми с целью улучшить генетические свойства. Грань придется определять в каждой конкретной программе. Объектами науки все чаще становятся сложные саморазвивающиеся системы с включенным в них человеком. Возникли новые формы социального контроля за научными исследованиями – социально-этическая экспертиза научных проектов. Экспертизу нужно постоянно совершенствовать, что требует взаимодействия всех наук. В этических комитетах вместе с учеными работают политики, религиозные деятели, общественность. Усиление контроля над развитием науки не отменяет самого развития. Оно должно быть направлено на выбор таких стратегий, которые обеспечили бы безопасность человечества.
Вопрос: Появилось еще одно направление – иммортализм, который ставит задачу продления жизни человека до мафусаиловых лет и далее до бесконечности. Долголетие – самая заветная и главная мечта человечества во все времена. В России тоже ведутся исследования, в том числе в уважаемом МГУ. Иммортализм имеет подводные камни?
Ответ: В 2002 году эта проблема обсуждалась на встрече президента Буша с ведущими учеными Америки. Такие встречи президенты США проводят регулярно. Были высказаны любопытные доводы о том, что, поскольку продление жизни вначале будет стоить очень дорого и станет доступным только состоятельным людям, возможно создание касты долгожителей, аналога средневековой аристократии.
В проблеме долголетия есть зоны риска. Трудно представить, что случилось бы с человеческой цивилизацией, если бы диктаторы XX века были бессмертными. Не случилась ли бы уже третья мировая война с «ядерной зимой» и разрушением основ цивилизации?
Сейчас говорят, что научно-технический прогресс не сопровождается нравственным прогрессом. Но без науки нет будущего цивилизации. Биотехнологическая революция не решит всех кризисных проблем, порожденных цивилизацией. Выход из кризисов сопряжен с духовной революцией, с поиском новых ценностей развития цивилизации.
2009
Академик Борис Черток
ДОСТИЖЕНИЯ КОСМОНАВТИКИ ДОЛЖНЫ ВОСХИЩАТЬ НЕ УЧЕНЫХ, А ПОЛИТИЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ
Академик Борис Черток – патриарх космонавтики. На Байконуре он жил в одном домике с Королевым, а сейчас живет в Останкине, на улице академика Королева. В его подъезде когда-то проживало шесть Героев Социалистического Труда, а сейчас остался он один. Борис Черток был заместителем Королева по системам управления, участвовал в создании первой ракеты-носителя для ядерного оружия, первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты, первого в мире искусственного спутника Земли, первой в мире межпланетной автоматической станции и первого в мире пилотируемого космического корабля. А потом – новых поколений космических аппаратов. Академик Черток родился в 1912 году, но каждый день к восьми утра он приходит на работу в родную РКК «Энергия» имени Королева. Академик Борис Черток вспоминает о драматических страницах космонавтики и размышляет о ее перспективах.Вопрос: Борис Евсеевич, принято считать, что у нашей страны полный мировой приоритет по всем направлениям ракетно-космической техники, заложенный Кибальчичем, Можайским, Циолковским, Цандером. Зачем же в 1944 году в Германию был командирован многочисленный отряд специалистов, из которого впоследствии вышел весь наш легендарный Совет главных конструкторов во главе с Королевым?
Ответ: Черчилль направил Сталину письмо с просьбой помочь разыскать немецкие ракеты «Фау-2», которыми обстреливали Лондон. Была снаряжена внушительная экспедиция. На ракетном полигоне с помощью английских резидентов и польских партизан мы нашли эти ракеты и были поражены их параметрами. У наших ракет тяга была 1 200 килограммов, у немецких – 26 тонн. Мы хотя бы мечтали о таких ракетах, американцы даже не фантазировали. И мы не могли понять, как эти ракеты попадают в цель. Помню, ночью, перед тем как отправить эти ракеты в Лондон, нас с будущим главным конструктором Пилюгиным привезли в Хорошевские казармы и мы смогли в последний момент разгадать этот секрет.
В Германии мы были потрясены масштабами ракетного центра в Пенемюнде, института в Адлерсдорфе, подземного завода в Нордхаузене в Тюрингии. Это огромная удача, что эта территория отошла к нам в обмен на Западный Берлин. Такой производительности нет и сегодня нигде в мире – 30 ракет в сутки! Гитлер ставил задачу добиться производительности 50 ракет в сутки. Перспективы нового вида оружия была осознана не сразу. Нас поддержало лишь руководство гвардейских минометных частей, в ведении которых находились «катюши», а почти все министры были против. Вообще, в то время генералы, прошедшие от Сталинграда до Тюрингии, были дальновидными и смелыми людьми: они поддерживали нашу работу вопреки давлению из Москвы, когда нас пытались вернуть на прежние рабочие места.
Вопрос: Но о Королеве вы тогда не слышали…
Ответ: В июле 1945 года я стал начальником совместного советско-германского ракетного института, что было самым рискованным решением в моей жизни. Осенью мне позвонили из Берлина: к тебе едет подполковник Королев, прими его любезнее, чем остальных. К нам тогда часто приезжали визитеры, мы их называли «шмотогенералами», потому что их интересовали только всяческие трофеи. Королева это не волновало ни в малейшей степени – только лаборатории и стенды. У него был упорный, пронзительный взгляд, который мог подавить собеседника. Помню, его неприятно удивила шикарная мебель в моем кабинете, кресло, в котором он утонул, наличие секретарши-немки. «Я так и думал, – сказал он. – Но нам с вами еще предстоит работать». Чувствовалось, что мыслями он далеко, и это ощущение не пропадало все двадцать лет нашей совместной работы. Весной 1946 года он вернулся из Москвы, где пробил историческое постановление ЦК о развитии ракетной техники, с полномочиями по организации крупного ракетного центра.
Вопрос: Борис Евсеевич, вы последний из тех, кто был с Королевым на ты. Скажите, удалось бы нашей стране достичь таких успехов в космонавтике, первой прорваться в космос, если бы не этот человек? Вопрос не схоластический: Королев чудом выжил в лагерях на Колыме…
Ответ: Уверен, мы не оказались бы первопроходцами, проиграли бы Америке. Политический престиж космоса сознавался уже в 1950-х годах, как только началась «холодная война». У Королева были невероятные организаторские способности. Если бы не Королев, первым Гагариным стал бы американец. И если бы не полетел Гагарин, то Армстронг в 1969 году не высадился бы на Луне. Королев создал первую ракету с ядерной боеголовкой, первую в мире межконтинентальную баллистическую ракету, первую ракету, которая запускалась с подводной лодки (мы вместе участвовали в этом запуске), множество других боевых ракет, первые межпланетные аппараты, но все это было для него лишь средством. Главная цель – человек в космосе. И обязательно – быть первыми.
В 1957 году, когда СССР запустил первый земной спутник, только шестой пуск ракеты Р-7 оказался успешным. Американцы тоже торопились. Удивительно, что военные поняли политическую важность искусственного спутника и выделили Королеву ракету. Ее надежность была 20–30 процентов. Тяга выровнялась всего за 0,1 секунды до аварийного отключения двигателя. Спутник, с которого сняли все приборы, вышел на орбиту на 90 километров ниже расчетной, но 4 октября 1957 года весь мир узнал: первый спутник – советский!
Когда уже стало понятно, что мы проигрываем США лунную гонку, Королев сказал: «Черт с ним, пусть высадятся, но мы облетим Луну первыми!» Он выдумывал невероятные схемы, чтобы первым хотя бы облететь Луну, предлагал связку из трех «Союзов», потом – ракету «Протон». Даже космонавтов для полета во главе с Леоновым отобрали и подготовили, корабль спроектировали.
Вопрос: То, что вы рассказываете, напоминает метания обреченного Наполеона перед Ватерлоо. Высадка американцев на Луне стала первым «космическим» поражением СССР. И все-таки мог ли СССР выиграть и лунную гонку?
Ответ: Нет, это было невозможно. В лунной программе главным козырем стал не конструкторский талант, а экономические возможности государства. В СССР в тот период слишком много ресурсов ушло на создание ракетно-ядерного щита. Страшно подумать, по ядерному потенциалу СССР и США могли четыре раза уничтожить все человечество! У США ресурсов хватало и на другие программы, а мы выложились. Королев в последние годы понимал обреченность лунной гонки. Ставил невыполнимые задачи, кричал, как обычно, а потом почти шепотом умолял: «Я прошу тебя, прошу, попробуй снизить вес еще на 800 килограммов».
Вопрос: А сейчас самостоятельная экспедиция на Луну и Марс для России реальна? Разговоры об этом в связи с трудностями МКС и лунно-марсианскими прожектами Буша ведутся все чаще.
Ответ: Космонавтику должны подпирать экономика, машиностроение, электроника, информатика, химия. Когда страна сидит на нефтяной игле, Марс, Венера и вся эта мутная наука никому не нужны. Американской науке сегодня можно только завидовать. Аппараты «Хаббл», «Кассини», «Гюйгенс», марсоходы меня как инженера восхищают. Но надо, чтобы эти достижения восхищали высшее политическое руководство.
Ракетно-космическая отрасль является достоянием России. Политический престиж космоса сознавался в период «холодной войны», но он и сейчас меньше не стал. Несмотря на долгий период общего кризиса, наша отрасль, которая получила великое наследие, сумела сохраниться. Авиация, машиностроение, электроника, тяжелая промышленность развалились, но космическая отрасль сохраняет ведущие в мире позиции. Но для возрождения необходимо дать отрасли новый импульс. Если бы я был президентом, стукнул бы министров лбами, потребовал создать мощный холдинг для решения крупных государственных задач в космонавтике. Но пока все выживают поодиночке. Только вот свободный рынок в наших делах не работает – во всем мире космонавтика является государственным делом. Самой большой бедой остается отсутствие национальной стратегии развития российской космонавтики. Если такая доктрина не будет выработана и если ее не поддержит высшее политическое руководство, о возрождении и говорить не стоит.
Вопрос: В американском фильме «Армагеддон» русский космонавт спасает космический корабль, который никто не может починить, с помощью кувалды. Часто приходилось слышать, что и в действительности наши специалисты совершают технические чудеса чуть ли не голыми руками.
Ответ: Во время испытаний межконтинентальной ракеты Р-9 мы из перископа заметили течь кислорода из шланга. Дали «отбой» на старт. Это очень опасно, возможен пожар. Руководитель испытательного центра Леонид Воскресенский взял двух инженеров и пошел к ракете. Мы смотрим в перископ: подошли, осмотрели, зачем-то спрятались за сарай, вышли – и Воскресенский своим беретом заткнул течь. Дали команду на старт – все прошло успешно. Оказывается, Воскресенский помочился на берет, заставил то же самое сделать инженеров – и замерзшая мочевина загерметизировала течь. После старта он нашел берет, отстирал и носил еще много лет.
Вопрос: У Королева было очень много талантливых соратников. А друзья у главного конструктора были?
Ответ: Закадычных, задушевных друзей не было. Королев не хотел обременять себя излишней для дела мужской дружбой. Но он никогда не давал в обиду сотрудников. Помню, после нескольких неудачных по вине систем управления стартов я должен был делать доклад в Кремле в присутствии всех оборонных министров. Считал свою судьбу решенной. Королев, когда мне дали слово, рукой вдавил меня в стул, не дал встать: «Предлагаю Чертоку слово не давать. Он долго и нудно будет говорить, показывать графики, а вы люди занятые. Зачем время терять? Идет процесс познания. Следующий старт будет удачным». Все согласились. Старт прошел успешно.
Мы много спорили, ругались, но на моей памяти Королев лишь однажды обидел близкого человека – Леонида Воскресенского, которого нежно называл «мой Леня». Воскресенский настаивал на строительстве испытательного огневого стенда для лунной ракеты, а Королев, понимая, что времени нет, говорил, что все отладим на старте. Воскресенскому пришлось уйти в отставку. В декабре 1965 года он умер в возрасте 53 лет. Королев переживал страшно. Меньше чем через месяц не стало и Королева.
Вопрос: А как же расхождение с Валентином Глушко, который вытащил Королева из тюрьмы? Именно Глушко с 1974 по 1989 год был генеральным конструктором «Энергии»…
Ответ: Глушко был прекрасным двигателистом, и Королев ставил его двигатели на многие ракеты. Это были очень близкие люди. Но кошка между ними пробежала, когда было решено создать сверхмощную ракету, которая выводила бы на опорную орбиту груз в 75 тонн. Военные точно не знали, зачем нужна такая ракета. Фантазировали: можно поднять в космос водородную бомбу в 100 мегатонн. Королев предлагал поставить на ракету кислородно-керосиновый или кислородно-водородный двигатель. Глушко предлагал двигатели на ядовитых высококипящих компонентах. И Глушко был прав: кислород испаряется, требуется подпитка, на боевом дежурстве такие ракеты неэффективны. Но Королев-то всегда в конечном итоге думал о пилотируемых стартах, и экологически чистая ракета была нужна ему для полета на Луну. В итоге два выдающихся конструктора перестали работать вместе. Королев заказал двигатели другому конструктору, но отладить их не успевали, спешили, и это привело к четырем крупным авариям на старте советской лунной ракеты. Но, кстати, Королев понял свою ошибку и первым в мире начал работу над боевыми ракетами на твердом топливе.
Вопрос: Во многих воспоминаниях говорится, что Королев был тираном и не терпел возражений…
Ответ: Королев был жестким руководителем, но никак не тираном. Какой тиран добровольно раздавал бы части своей империи? Королев первым взялся за создание спутника связи, его «Молния» летает до сих пор. Когда цветной сигнал дошел до Владивостока, он вывел это направление в самостоятельное КБ. Так случилось и с другими направлениями – межпланетные автоматические станции, двигатели, ракеты для подводных лодок. Добившись успеха, Королев брался за новую задачу. Старую, решенную он не бросал, но, понимая ее важность, добивался постановления ЦК, которое гарантировало развитие этого направления. Но повторю, самое главное для Королева – это человек в космосе. Все остальное – средство для решения главной задачи.
Вопрос: Королев, Глушко, Туполев, многие другие выдающиеся советские конструкторы в сталинские годы прошли через тюрьму. Над вами такая опасность не витала?
Ответ: Кто знает… В 1937 году я работал у Туполева и одновременно учился в МЭИ. Участвовал в подготовке самолета Сигизмунда Леваневского к перелету через Северный полюс. Летчик разбился по невыясненной причине. В институте у меня образовалась академическая задолженность, и я пришел к секретарю парткома Валерии Голубцовой, жене Маленкова, с письмом от Туполева, где объяснялось, каким важным государственным делом я был занят. Голубцова почернела лицом, заперла письмо в сейф и сказала: «Никому про письмо не говори. Туполев – враг народа и арестован». Возможно, меня спасло то, что Валерия училась с нами в одной группе. Хвосты я сдавал с лихорадочной скоростью.
Вопрос: Борис Евсеевич, вам 93 года, но каждый день вы ездите на работу, возглавляете различные комиссии и советы в Академии наук, читаете лекции студентам. Вы знаете рецепт эликсира молодости?
Ответ: Кстати, я еще машину вожу… У меня «Волга», но хочу иномарку приобрести. Сыновья и внуки не разрешают. Говорят, что трудность управления «Волгой» – гарантия моей безопасности. И резину сезонную мне тоже с опозданием меняют – чтобы меньше ездил. Нет, с шофером я не люблю. Зачем мне ямщик? Когда сам за рулем – это дает ощущение свободы. Курить я бросил недавно – лет двадцать назад. А в войну к махорке пристрастился, чтобы чувство голода притупить. В Германии мы «Казбек» курили – специально, чтобы показать немцам, какие у русских папиросы хорошие. Спорт? Нет, особо не увлекался. Только в молодости, когда сердце будущей жены хотел завоевать, согласился вместе с ней альпинизмом заниматься. Алкоголь? Если наша беседа закончена, давайте выпьем за День космонавтики. Давайте покрепче – виски, коньяк…
2007
Лауреат Нобелевской премии академик Александр Прохоров
ГЕНИЕВ СУДИТЬ НЕСКРОМНО
Александр Прохоров вместе с Николаем Басовым стал создателем лазера, который дал мощный толчок развитию многих научных направлений, преобразил технологии и прочно вошел в бытовую жизнь, будто существовал всегда. Лауреат Нобелевской, Ленинской, трех Государственных премий, дважды Герой Социалистического Труда академик Александр Прохоров создал Институт общей физики, который стал одним из крупнейших учреждений Российской академии наук.Вопрос: Александр Михайлович, несмотря на безусловные заслуги отечественной науки, Нобелевских премий у России до обидного мало. Версий на сей счет много. Говорят даже, что наши ученые из-за взаимных трений при выдвижении на премию не поддерживают друг друга, как делают американцы.
Ответ: Нас с Басовым выдвинул директор ФИАНа академик Скобельцын, который в научном мире пользовался безусловным авторитетом. Выдвижение на «Нобеля» – процесс конфиденциальный, называть имена не принято. Можно вызвать раздражение Нобелевского комитета, навредить номинантам. На каких-то этапах по политическим мотивам комитет не замечал наших ученых, на каких-то – мы сами свысока относились к этой премии. Незаслуженно были обделены премией создатель ускорителя высоких энергий Векслер и Завойский, который открыл электромагнитный резонанс. На принципе Векслера работают все мощные ускорители, он на год опередил американские публикации – это стопроцентная премия!
В последнее время каждый год я выдвигаю одного номинанта по физике и одного по химии. Если называть только соотечественников, комитет перестанет замечать эти кандидатуры. Но могу сказать, что Жореса Алферова я выдвигал семь раз. Не хочу заранее давать авансы, но у нас и сейчас есть достойные Нобелевской премии ученые, которых я поддерживаю. Но называть имена – навредить им.
Вопрос: Со студенческих лет вы руководствуетесь знаменитым ЖПЖ – железным принципом жизни. Не могли бы вы его расшифровать?
Ответ: Главное – не подорваться на ерунде. Касается и науки, и быта. В питании предпочитать простые продукты. Следить за здоровьем, гулять перед сном. В работе не преувеличивать свои достижения. Надо работать с людьми, которые есть, а не с теми, кого мы придумываем. Из Института общей физики я никого не увольнял, в свой отдел собирал тех, кого считали склочниками. Если в коллективе возникла склока, виноват руководитель. Ссорятся чаще из-за работы. Это нормально: ученый, который беспробудно уверен в себе, – уже не ученый. Нас так и называли: отдел колебаний и сомнений. Спорт, капустники, умение смеяться – это необходимо в коллективе.
Вопрос: Глупо предполагать, что для великих открытий имеются рецепты. Но все же, каким образом в голову приходят идеи, которые приобретают эпохальное значение? И что сейчас может заставить ученого работать, когда ни зарплаты, ни новых приборов?
Ответ: Многие считали, что у нас с Басовым поехала крыша. Гениальный Ландау, к которому Николай приехал на дачу, сказал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но Капица, а он был очень умный человек, сказал: даже если это неосуществимо, идея интересная, ее надо поддержать. В науке нельзя бояться необычных идей. Многие боятся, работают по принципу «у меня есть собственное мнение, но я с этим мнением не согласен». Спустя годы я вернул «долг» науке, поддержал идею Алферова о гетеропереходах, в которую никто не верил.
В ФИАНе защита докторской диссертации Басова была на моей памяти одной из самых сложных. Это парадокс: бурю возражений вызвала та работа, которая получила Нобелевскую и Ленинскую премии. Любой выдающийся результат – это не плод внезапного озарения, а результат тяжелого труда. Мы работали по двенадцать часов, на нас обижались жены и дети. Но что может быть увлекательнее, чем узнавать неизвестное? Наука – это своего рода болезнь. Радость открытия не проходит никогда. Когда я получил «Нобеля», академик Скобельцын спросил: «Дальше вы работать не будете?» До сих пор работаю. Ученый трудится в первую очередь для собственного удовольствия. Но он должен знать, что работа полезна обществу. Этим наука отличается от рыбной ловли, которая тоже бывает увлекательна.
А гениев судить нескромно. Сколько их было в минувшем веке? Эйнштейн, который, кстати, предвидел лазерный эффект, Дирак, Планк… Талант может взять работоспособностью, это хорошо натренированный снайпер. Но гений – вершина интуиции, он попадает в цель, которую никто не видит. Но и гений должен трудиться. Вернее, он по своей природе не может не трудиться. Потому и озарение часто приходит во сне. Если боишься, что забудешь ночную догадку, положи рядом стенографистку.
Вопрос: Портрет ученого, который живет в башне из слоновой кости, давно стал преданием. Ученый должен жить как человек и не думать о хлебе насущном. В связи с этим, Александр Михайлович, интересно было бы узнать, как вы распорядились Нобелевской премией? Как относитесь к жизненным благам?
Ответ: В Стокгольме я накупил много подарков, всякой мелочи для сотрудников и друзей. Никто ведь тогда за границу не ездил. Себе ничего не купил. Басов спрашивал: может, машину купим? Я отказался. И он не стал. Потом банкет в ФИАНе устроили. Весь институт гулял, было дико весело. А на иномарках я никогда не ездил. Зачем мне? Ездил на «Волге». Суета все это. И в Америку меня много раз приглашали на полный пансион – работать и лекции читать. Никогда не ездил. На фронте, когда на колонну немцы устраивали налеты и стреляли в конкретных людей, я понял, что нет ничего вернее закона: не до жиру, быть бы живу. Больше всего в жизни я хотел заниматься наукой. Как вшивый о бане, все время о ней думаю. Наукой и занимался, а от всяких назначений и соблазнов, даже если они сулили материальные блага, райское спецснабжение, отказывался.