Лесли Марианна. Любовь на Утином острове

   Он резко повернулся к ней, и его серые глаза потемнели, как небо перед бурей. В них смешались вся боль и ярость, которые он носил в себе все это время.
   – Сильный?! Честный?! – зло прокричал Алан. Он хотел убедить ее, что из-за него не стоит терять сон, хотел убедить себя, что должен покинуть ее, хотя от одной лишь мысли об этом у него холодело все внутри. – Ты обманываешь себя, девочка, если видишь во мне эти качества. Думаешь, я не знал, что делаю с тобой, или не понимал, что тебе будет больно, когда я уйду от тебя?
   – Ну нет. – Она решительно тряхнула головой. – Я не позволю тебе причислить и меня к списку твоих промахов и неудач. Я к ним не отношусь.
   – Но ведь я собираюсь покинуть тебя, ты это понимаешь?
   – Прекрасно понимаю. – Она гордо вздернула подбородок. – И разве я просила тебя остаться? – Она обняла себя за плечи и зашагала прочь. – Знаешь, в чем твоя проблема, Маклей? – бросила она через плечо, затем остановилась и повернулась к нему. – Ты нисколько не отличаешься от других мужчин в этом созданном мужчинами мире. Ты никогда не согласишься с тем, что не в состоянии нести на своих плечах, какими бы широкими они ни были, ответственность за все и вся. Ты не отвечаешь за то, что в мире существует зло, что люди убивают друг друга, за то, что некоторых детей с самого рождения учат ненависти и вкладывают им в руки оружие. Ты не можешь переделать этот мир. Это не в твоей власти.
   Она расправила плечи и, помолчав, продолжила:
   – Не стоит делать культ из своих грехов, неудач и слабостей. Тебе не приходит в голову, что и у всех остальных они тоже есть? Мои демоны, возможно, не так велики и ужасны, как твои, но они тоже имеются. Не один ты прячешься и убегаешь от того, что тебя гнетет. Хочешь знать правду, почему я решила приехать сюда и восстановить пансион? – спросила она, сердитым жестом откидывая волосы с лица. – Я подумала, что, если здесь станет все как прежде, возможно, мой отец полюбит меня и вернется домой.
   Вот видишь, – продолжала она, не обращая внимания на его удивление, – не ты один слаб. И ты не несешь за меня никакой ответственности. Я сама отвечаю за себя. Я прекрасно знала, на что иду, когда… пришла к тебе. И тебе не стоит забывать об этом. Я сама пришла к тебе, по своему выбору и желанию, а не по твоему. Это было мое решение, и я ни о чем не жалею и тебе не позволю. Если бы я сама не хотела этого, ничего бы не случилось, ясно? И если я хотела, чтоб ты остался, я бы попросила тебя об этом.
   Поэтому ты можешь спокойно уходить, не отягощая своей и без того перегруженной совести новым ощущением вины. Я рада, что все случилось именно так, как случилось, и, будь у меня возможность повернуть время вспять, повторила бы каждый день, каждый час, каждый миг. Единственное, в чем я могу тебя обвинить, так это в том, что ты принизил то, что было между нами, смешав со своим комплексом вины. – Ее глаза жгли слезы. Она прогнала их и встретила его взгляд с высоко поднятой головой. – Но я уже большая девочка и со всем справлюсь. Я не раз тебе говорила, что в состоянии сама о себе позаботиться.
   Она резко развернулась и пошла дальше, оставив его стоять и в растерянности смотреть ей вслед.
 
   Дженни ушла в хижину, но Алан не пошел за ней. Он схватил топор и стал колоть дрова.
   Целый час он остервенело размахивал топором, пока боль в мышцах не стала нестерпимой, заглушая боль в сердце.
   Он сложил последнее расколотое бревно в поленницу, снял рубашку и вытер пот с лица и шеи.
   Ей нужен молодой человек, который мог бы разделить ее взгляды на жизнь, а не сорокалетний, разуверившийся в себе циник, способный нести лишь бремя собственных ошибок. Ей нужен полноценный мужчина, который может подарить ей детей, а не бесплодный старик, упивающийся чувством собственной вины, которая поглотит и ее.
   Проклиная все на свете, он с размаху вонзил топор в полено. Ее страстная речь не обманула его. Она согласилась с тем, что он уходит, чтобы увеличить дистанцию между ними и облегчить ему задачу. Чтобы он не чувствовал себя виноватым в том, что покидает ее. Она сделала это так решительно, как он сейчас вонзил топор в деревяшку. Поэтому лучшим для него решением будет с этого момента держаться от нее подальше, чтобы не множить обоюдной боли неизбежного расставания.
   Тени становились все длиннее и в конце концов слились с темнотой, когда он подошел в хижине. В окошке светился неяркий свет. Алан смотрел на него, казалось, целую вечность. Наконец он набросил рубаху, не застегивая, взял охапку дров, не обращая внимания на острые зазубрины, которые царапали кожу.
   Потом он медленно взошел по ступенькам, с каждым шагом проникаясь решимостью устоять перед желанием заключить ее в объятия и любить медленно и самозабвенно, до тех пор пока ничто на свете не будет иметь значение, кроме них двоих.
   Открыв дверь, он сразу почувствовал тепло от разведенного в очаге огня.
   – Иди сюда, – позвала она. – Здесь тепло.
   Алан застыл на месте, потрясенный не вспыхнувшим в один миг в груди желанием – нет, это его не удивило, – а ее способностью щедро отдавать, ничего не требуя взамен.
   Дженни стояла возле камина, прелестная и чарующая, в одной фланелевой рубашке, накинутой на только что вымытое тело.
   Неимоверным усилием воли Алан отвел глаза, прошел через комнату и бросил дрова рядом с очагом. Поняв, что в очередной раз проиграл, он повернулся к ней. Она подняла руку и отбросила упавшие на лицо волосы. От этого движения ее незастегнутая рубашка распахнулась. Он стиснул зубы и не отрываясь смотрел жадным взглядом на нежную манящую плоть.
   Открытая и искренняя, Дженни не умела притворяться и недвусмысленно давала понять, чему хочет посвятить оставшееся в их распоряжении время.
   – Далеко не каждому выпадает такое счастье, как нам, – сказала она. – Но мы с самого начала знали, что рано или поздно ему наступит конец. Так давай же не будем тратить драгоценное время на сожаления и взаимные упреки. – Она шагнула ему навстречу и протянула руки. – Иди ко мне и люби меня, Алан.
   Как за такой короткий срок два человека сумели стать настолько близкими друг другу и в то же время создать столько непреодолимых преград, для Алана оставалось загадкой. Она восхищалась им, не признавая ни его вины, ни его сожалений. А теперь она предлагала ему свою любовь. Любовь-дар. Любовь-благословение.
   – Разве я когда-нибудь мог сказать тебе «нет»?
   Она с радостью позволила ему обнять себя.
   – Как жаль, что я хотя бы раз не могу предстать перед тобой не в старой рубашке, а в атласе или шелке, – прошептала она, пробегая пальцами по царапинам, оставленным поленьями.
   Он прижал ее к себе с таким отчаянием, с каким умирающий цепляется за остатки жизни. Погладив волосы, он обхватил ее голову руками и прижался щекой к ее щеке.
   – Ты сама как атлас, – пробормотал он, вдыхая аромат ее кожи и волос. Дрожащими пальцами он стащил с ее плеч рубашку. Она стояла перед ним, прекрасная в своей наготе. Алан опустился на колени и прижался губами к ее животу, лаская языком нежную кожу. Он словно пытался навсегда запомнить изгиб ее бедер, легкий трепет груди, упругость сосков. – И как шелк… – Он подхватил ее на руки и, нашептывая нежные слова, положил на расстеленную у очага постель. – Даже если ты будешь в рваном рубище, ты не станешь для меня менее прекрасной и желанной, – прошептал он, припадая губами к жаждущей его прикосновений вздрагивающей плоти.
   До этой ночи их любовь омрачалась его виной, отчаянием, сожалением о неизбежном расставании. Теперь он знал, что любит ее и поэтому должен покинуть, чтобы дать ей возможность связать свою жизнь с более молодым и достойным человеком и построить свое счастье. Осознание этого делало предстоящее расставание менее болезненным для него.
   Он не в состоянии подарить ей вечность, зато может подарить ночь, полную любви и страсти. То, что нельзя выразить словами, можно передать прикосновениями, ласками, поцелуями. То, что нельзя загладить извинениями, можно смягчить нежностью губ. Его любовь была нежной и в то же время страстной. Если раньше они все же что-то утаивали друг от друга, то теперь между ними не осталось никаких тайн, никаких преград.
   Лицо Дженни пылало от только что пережитого наслаждения, на глазах блестели слезы в тот миг, как она склонилась над ним, и он застонал, когда ее губы и маленькие волнующие груди унесли его в волшебную, заоблачную высь.
 
   На следующее утро, когда Дженни склонилась к нему с чашкой кофе в руках, от нее исходил его запах, смешанный с тонким ароматом ее тела. Волосы были спутаны и растрепаны. И все равно ему казалось, что нет на свете женщины красивее, и он не мог оторвать от нее глаз.
   – Иди, посидим вместе, девочка. – Он взял ее за руку и подвел к креслу-качалке перед очагом.
   Она устроилась у него на коленях.
   Кресло слегка поскрипывало, они смотрели на огонь и думали каждый о своем.
   – Как-то ты спрашивал меня, как я привыкла к одиночеству, – проговорила она, легонько касаясь губами его груди. – Я думаю, человеку, всю жизнь прожившему в городе, это довольно сложно понять. Я привыкла к длинным зимам, когда на улице холодно и морозно, а снегу столько, что можно неделями не иметь возможности выйти наружу. Единственный способ общения – это телефон.
   – Для горожанина, – сказал он, – понятие одиночества не столько географическое, сколько душевное. После первого ранения и ухода Элизы я едва не сломался, даже одно время начал пить, но вовремя одумался, в основном благодаря Сэму и Слейду, которые совместными усилиями быстро привели меня в чувство. Но я намеренно отгородился мыслями от всего, что стало для меня недоступным: семейный очаг, жена, дети. Словно какая-то часть меня умерла. – Он помолчал, а потом продолжил: – А после гибели Слейда я чувствовал себя так, будто от меня осталась одна пустая оболочка – тело без души. Но потом я встретил одну хорошенькую, гордую, самостоятельную, искреннюю и отзывчивую маленькую леди, которая научила меня вновь радоваться жизни.
   Она прижалась щекой к его груди.
   – Я рада, что сумела помочь.
   Он погладил ее по спутанным волосам.
   – Ты бы и отцу сумела помочь, если б захотела. Ты нужна ему, Дженни.
   Он почувствовал, как она на секунду застыла в его руках, затем снова расслабилась.
   – Он знает, где меня найти.
   Алан вздохнул.
   – Ты стала бы заботиться о нем, а он – о тебе. И мне было бы гораздо легче оставить тебя, если б я знал, что о тебе есть кому позаботиться.
   – Я не нуждаюсь ни в чьей заботе, ты же это знаешь, Алан.
   – Напомни мне об этом, когда я в следующий раз буду завязывать тебе шнурки. – Он почувствовал, как она улыбнулась. – Что ты станешь делать, если потеряешь пансион?
   Она помолчала, потом пожала плечами.
   – Не знаю, я пока еще не думала об этом. У меня была неплохая работа в туристическом агентстве. Когда я уходила, они сказали, что для меня всегда найдется место. Не знаю – возможно, вернусь туда. – Она грустно улыбнулась. – А может, возьму ружье, явлюсь на аукцион и под страхом смерти заставлю всех претендентов на «Кедры» отказаться от своих притязаний.
   Дженни придвинулась ближе, наслаждаясь, быть может, последними минутами близости с Аланом. Озеро последнее время стало совсем спокойным. Еще немного – и кто-нибудь, скорее всего Арчи, приедет за ними.
   Я не буду рыдать, цепляясь за Алана, пообещала себе Дженни. Когда придет время, отпущу его с миром, дам возможность жить без угрызений совести.
   Да, Алан любит меня. Я знаю это твердо. Когда его не будет рядом, эта уверенность поможет мне преодолеть боль одиночества, решила Дженни.
   Быстро-быстро заморгав, чтобы прогнать непрошеные слезы, она хотела было задать Алану очередной вопрос, когда услышала приближавшийся шум моторной лодки.
   Дженни подняла голову, и их взгляды встретились. Глаза сказали все. Ощущение опустошающей, безвозвратной потери на какой-то миг парализовало их. Сказка кончилась. Реальная жизнь продолжается.

10

   Прошло три месяца. Оглядываясь назад, Дженни часто думала о том, что за те несколько дней, которые они с Аланом провели на Утином острове, она прожила целую жизнь. Сейчас ей казалось, что это было давным-давно. От тех дней остались лишь воспоминания. Она бережно хранила в памяти каждый день, каждый час. Сердце ее болезненно замирало при воспоминании о том, как Алан любил ее.
   Он ушел, но воспоминания были не единственным, что он оставил ей.
   С тех пор на нее навалилось множество разных важных дел, времени скучать почти не оставалось. Нужно было многое сделать, чтобы пережить предстоящую зиму, но Дженни не жаловалась. Главное, что ей удалось сохранить пансион. Как и почему случилось это чудо, она до сих пор не могла понять. В день аукциона она уже была готова расстаться со своими мечтами, но угроза, как ни странно, миновала. С аукциона она возвращалась ликующая, и единственное, что омрачало ее радость, это то, что рядом не было Алана, который мог бы порадоваться за нее и вместе с ней.
   Но его рядом не было. И не будет.
   В тот же день, когда на моторке за ними приплыл Арчи с изнывающим от одиночества Снупи, Алан сложил свои пожитки в рюкзак и вернулся в Чикаго.
   Заставив себя сосредоточиться на работе, Дженни открыла рекламную брошюру пансиона «Кедры», которую готовила вот уже несколько дней. Сегодня она работала над текстом. После Рождества брошюра будет отпечатана.
   Рождество.
   Дженни грустно посмотрела на маленькую елочку, которую поставила в углу. Рождество наступит через пять дней. Запретив себе думать о том, что еще один праздник она будет встречать в одиночестве, она вернулась к тексту.
   Брошюра получилась очень даже ничего. Она помассировала затекшую шею и выключила лампу. Скоро стемнеет.
   Медленно поднявшись из-за стола, Дженни включила гирлянду, которая засверкала, засияла и замигала разноцветными лампочками, подошла к заиндевевшему окну и выглянула на улицу.
   Волшебница-зима уже полностью вступила в свои права. Озеро покрылось льдом толщиной фута в два. Еще целый фут снега плотным белоснежным покрывалом укутал все вокруг. И только следы вездеходов разрисовывали девственно-белые берега озера. Красота была захватывающей и величественной.
   Дженни закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Она подумала о весне. Когда придет весна, озеро зарыдает и застонет – лед начнет ломаться и раскалываться на куски. Стенающие звуки наполнят весь северный край. Природа примется оплакивать уход зимы, как она оплакивала уход своего возлюбленного.
   Алан ушел и никогда не вернется. Разумом она все понимала, но сердце отказывалось принять это как данность и разрывалось от тоски. Теперь, как никогда, она понимала, что испытывал отец, когда умерла мать.
   Она понимала и желание Алана поскорее уехать. Разрыв был неизбежен, и не имело смысла оттягивать его.
   Послышался громкий и настойчивый стук в дверь. Снупи вскочил и с лаем бросился к двери. Дженни отвлеклась от своих мыслей. Смахнув слезу, она успокоила собаку и пошла открывать, недоумевая, кто мог заявиться к ней в такой поздний час, да еще в такую погоду.
   – Арчи!
   – Ну и холодина! – объявил он, входя и поспешно захлопывая за собой дверь, в которую успел-таки ворваться порыв ледяного ветра. Постучав ногами, чтобы отряхнуть налипший на сапоги снег, Арчи стянул перчатки, отбросил капюшон, отороченный мехом, и расстегнул парку. Щеки его раскраснелись от мороза, черные волосы растрепались. – Не найдется ли у тебя чашечки кофе для продрогшего и умирающего от жажды человека? – спросил он, поёжившись. Пригладив замерзшими пальцами волосы, Арчи направился к камину.
   – Что ты здесь делаешь в такую погоду? – спросила Дженни. – По радио только что объявили штормовое предупреждение – понижение температуры и усиление ветра.
   Арчи вытянул руки к огню, согревая их, потом почесал Снупи за ухом.
   – Вот решил навестить тебя, – сказал он с приятной улыбкой.
   Дженни принесла ему кофе.
   – Спасибо, конечно, только зря ты это.
   – Может, я беспокоюсь за тебя, – мягко возразил он. – Тебе не стоит оставаться здесь одной, особенно теперь.
   Она отвернулась от него и снова подошла к окну.
   – У меня есть все необходимое, и я прекрасно себя чувствую.
   – Не сомневаюсь. А вот я истосковался по человеческому теплу. Поговори со мной. Убеди меня, что не о чем волноваться.
   – Да что, в конце концов, может случиться? – Внезапно она разозлилась на него за то, что он слишком хорошо ее знает, и еще больше – на себя за то, что разоткровенничалась с ним месяц назад одним хмурым долгим вечером. Слезы опять подступили к глазам, и она заморгала, прогоняя их.
   Арчи отвел взгляд, испытывая неловкость, и наконец сел на диван. Он заглянул в кружку с кофе, которую держал в руках, и глубоко вздохнул.
   – Дженни, мое предложение остается в силе.
   Она ничего не ответила.
   – Я знаю, ты все еще любишь его, – продолжил он, – но также знаю, что и я тебе небезразличен. Этого вполне достаточно, Дженни. У нас с тобой очень много общего – немногие люди начинают совместную жизнь с таким багажом. Мы друзья. Мы сумеем поладить.
   – Ты полагаешь, одной дружбы достаточно? – Она покачала головой и грустно улыбнулась. Да, у них с Арчи действительно много общего. Дженни вспомнила, как однажды, когда Арчи было тринадцать лет, он сломал ногу. Дженни тогда вела моторную лодку, а Арчи решил выскочить на сушу на водных лыжах. Но он немного не рассчитал и налетел на пристань. Она была первой, кто пришел ему на помощь. А когда Дженни потеряла мать, Арчи утешал ее. Особая нить, которая часто рвется, когда кончается беззаботное детство и начинается взрослая жизнь, по-прежнему соединяла их. Но то, что он предлагает, невозможно, потому что они не любят друг друга. – Нет, Арчи. Спасибо тебе, ты настоящий друг, и я люблю тебя как друга, но этого мало. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем то, что я могу тебе предложить.
   Он внимательно заглянул ей в лицо, а она расправила плечи и заверила его:
   – Со мной все будет в порядке.
   – Тебе придется очень нелегко.
   – Я справлюсь.
   – Но я могу хотя бы помогать тебе?
   Она подошла к нему, села рядом и позволила обнять себя.
   – Конечно.
   Он крепко сжал ее плечи, и голос его зазвучал подозрительно хрипловато:
   – Ну, мне, пожалуй, пора, а то уже темнеет. Дров у тебя достаточно?
   Она кивнула.
   – Не забудь подзарядить свой сотовый, а то при такой погоде стационарная связь ненадежна. Если понадоблюсь, звони мне на мобильный в любое время суток. Договорились?
   – Хорошо, не волнуйся. В случае чего обязательно позову тебя.
   Одеваясь, он не сводил с нее глаз.
   – Дженни, ты уверена, что все будет в порядке?
   – Перестань беспокоиться, мамочка. Разве ты забыл, что перед тобой самая независимая девушка в мире?
   Он обнял ее на прощание.
   – Да, конечно… помню. Ты же не дашь забыть об этом, верно? Береги себя, девочка. Я тебя люблю.
   – Я тоже люблю тебя, Арчи. – Она улыбнулась, закрывая за ним дверь.
   Через несколько секунд заурчал мотор его вездехода. Дженни постояла, прислушиваясь к удалявшемуся звуку.
   Когда она вернулась на кухню, сумерки уже сгустились. Она стала глядеть в окно, любуясь тем, как закат окрашивает снежно-белый покров розоватыми бликами. На плите разогревался суп. Она была не голодна, но заставила себя поесть. Теперь она должна думать не только о себе. Ей надо думать еще и о ребенке.
 
   Ночь была лучшим и в то же время самым сложным временем суток для Дженифер. Ночью она сильнее тосковала по Алану. Когда она вспоминала его, все обретало реальные черты, как будто он возвращался к ней на краткие мгновения.
   Каждую ночь, лежа в кровати, она прижимала ладонь к животу и думала о ребенке Алана, который рос внутри нее. И улыбалась. Что бы сказал Алан, узнав о том, что они создали новую жизнь? Обрадовался бы так, как радуется она? Был бы счастлив или огорчен?
   Этого она никогда не узнает. Не узнает и Алан. Она не собирается вынуждать его возвращаться из чувства долга. Она не станет для него еще одной тяжкой ношей.
   Дженни натянула одеяло до подбородка и уставилась в темноту спальни, вспоминая тот день, когда они обнаружили, что вполне могут поместиться в старой ванне вдвоем. Они плескались в теплой воде, смеясь и забрызгав весь пол вокруг, а потом долго и самозабвенно предавались любви.
   Дженни заснула, согретая воспоминаниями. Спала она чутко и сразу же услышала предостерегающее рычание Снупи. Глаза тут же раскрылись. Сердце застучало. Она поняла, что в доме кто-то есть.
   Она лежала не шелохнувшись, стараясь вспомнить, заперла ли она входную дверь за Арчи.
   Успокаивая себя и стараясь не скрипеть пружинами, она быстро поднялась с постели и неслышно скользнула на пол. Тихо наклонившись, достала из-под кровати заряженное ружье. На цыпочках прокралась к двери в гостиную и смело шагнула через порог.
   Высокая фигура с неясными очертаниями поднялась навстречу ей в темноте.
   Она вскинула ружье и прицелилась туда, где, по ее расчетам, должно было находиться сердце.
   – Стой, где стоишь, или буду стрелять! – предупредила она грозным тоном, не оставлявшим сомнения в решительности ее намерений.
   От страха сердце подпрыгнуло куда-то к горлу и заколотилось там. Она едва не теряла сознания от страха, глядя на возвышавшуюся перед ней мужскую фигуру.
   – Молодец, Дженни! Узнаю свою бесстрашную девочку. – Знакомый хрипловатый голос наполнил комнату.
   Неверие, изумление, радость, надежда – все в один миг смешалось в ней. Почувствовав внезапную слабость в коленях, она прислонилась к стене и, пошарив рукой, включила свет. Перед ней стоял Алан Маклей в темно-синей парке, с красным носом и серыми смеющимися глазами.
   Он откинул с головы капюшон.
   – Привет, малышка. – Алан окинул жадным взглядом ее лицо и фигуру, затем перевел его на ружье. – Ну сделай же что-нибудь, Дженни: либо пристрели меня, либо поцелуй, только скорее. – За его шутливым тоном угадывалось отчаяние.
   Она не знала, смеяться ей или плакать. Она сделала и то и другое, когда опустила ружье и бросилась к нему на шею.
   – Алан!
   Он зарылся лицом в ее волосы и крепко прижал к себе. Но этого было мало, слишком мало. Расцепив ее руки, он расстегнул куртку и снова обнял ее, потом немного отстранился и заглянул ей в глаза.
   – Бог мой, девочка, как же я соскучился по тебе!
   – Не говори ничего! – попросила она, прикрывая ему рот ладонью. – Не говори, просто обними меня. – К ее ужасу, слезы потекли у нее из глаз и не было никакой возможности остановить их. А потом все ее тело начали сотрясать рыдания, бурные, безудержные. Словно плотину прорвало. – Господи… мне было так плохо… Я так тосковала… – с трудом выговаривала она между всхлипываниями.
   – Я знаю, маленькая, знаю. – Он держал ее так, словно больше никогда не собирался отпускать. Он долго успокаивал ее, потом подхватил и отнес в кресло у огня. Сбросив куртку, он усадил ее к себе на колени и убрал пряди волос с мокрых от слез щек. – Тебе лучше? – спросил он, натягивая ночную рубашку на ее голые ноги, а потом согревая их в своих ладонях.
   Она кивнула.
   – Извини, сама не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она. – Просто ты появился так неожиданно. Откуда ты взялся? Как добрался сюда?
   Он откинулся на спинку кресла. Только сейчас она заметила следы усталости на его лице. Но, несмотря на усталость, еще никогда он не казался ей таким красивым.
   – До Уайт-Пойнта я доехал на машине, но там пришлось ее оставить, потому что меня заверили, что до «Кедров» сейчас не добраться даже на внедорожнике, не то что на «шевроле». Можно было переночевать в гостинице, а утром приехать на вездеходе, но я не мог ждать до утра, поэтому взял в прокате лыжи и пришел сюда.
   – Господи, Алан! – всполошилась она. – На лыжах! В темноте! Ты же мог заблудиться и замерзнуть!
   – Не мог, малышка. У меня был надежный проводник – мое сердце. Оно безошибочно привело меня к тебе.
   Дженни никак не могла поверить в то, что Алан здесь, с ней, не могла поверить в то, что он говорит. Неужели?.. Она должна спросить.
   – Почему ты приехал?
   Алан нежно обхватил ее лицо ладонями.
   – Я приехал потому, что ни на минуту, даже во сне, не мог забыть этих прекрасных ореховых глаз. – Он с нежностью посмотрел на нее. – Потому что ни на минуту не мог забыть, какая мягкая эта кожа на ощупь… – Он погладил ее щеки костяшками пальцев, потом запустил обе руки в ее отросшие до плеч волосы. – Я приехал потому, что не мог дождаться, когда снова подержу в руках эти блестящие локоны.
   – Я и не знала, что ты поэт, – проговорила она, изумленная и потрясенная.
   Алан улыбнулся.
   – Я и сам этого не знал. Но я не знал и многого другого до тех пор, пока не встретил тебя… и пока тебя не потерял. – Он заглянул в ее глаза, и на его губах заиграла лукавая улыбка. – Я приехал потому, что мне нравится быть на побегушках у маленькой шустрой леди с командирскими замашками. И потому, что мне нравится, как она выглядит в одной моей рубашке, а еще больше без нее.