Летем Джонатан. Чужие в городе

Джонатан Летем
 
Чужие в городе

   Людей мы увидали возле торгового центра, когда я осматривался, нет ли поблизости доходяг. Мы с Глорией собирались их обчистить, конечно, если их попадется не шибко много. Торговый центр лежал милях в пяти от города, куда мы держали путь, так что никто бы не узнал. Но, когда мы подошли поближе, Глория засекла фургоны с людьми и сказала, что это скэйперы.
   Раньше я этого словечка не слышал и сам не догадался, что оно означает. Но она объяснила.
   Было лето. Дня два назад мы с Глорией отвалили от одной гопы… Нас там кормили, но — под псалмы и прочую религиозную муть. Осточертело до смерти.
   С тех пор у нас крошки во рту не было.
   — Ну, так что будем делать? — спросил я.
   — Я с ними поболтаю, — сказала Глория. — А ты не влезай.
   — Думаешь, до города подкинут?
   — Не только подкинут, но и… — Она не договорила и загадочно ухмыльнулась. — Будем толковать — молчок, сечешь?
   Я выронил обрезок водопроводной трубы, и мы с Глорией пересекли автомобильную стоянку. Жратвы в этом торговом центре было днем с огнем не сыскать, причем уже давно, но скэйперы пожаловали не за жратвой. Они вытаскивали из магазина складные стулья и привязывали к крышам фургонов. Я насчитал четырех мужиков. И одну женщину.
   — Здрасьте вам, — сказала Глория.
   Двое просто работали на разгрузке, на нас они даже не глянули и продолжали грузить. Женщина дымила сигаретой в переднем фургоне, ее мы тоже не заинтересовали. А остальные скэйперы повернулись к нам. Это были
   Кромер и Боюсь, но тогда я еще не знал ихних имен.
   — Кыш, — сказал высокий косоглазый парняга с золотой фиксой. Выглядел он малость потрепанным, но зуб намекал, что Кромер никому не уступал в драке и не спал в ночлежке. — Нам недосуг.
   Он, конечно, был прав. Если ты не в городе, то ты нигде. А что проку толковать с людьми, которых встречаешь нигде?
   А второй скэйпер смотрел на Глорию и улыбался. У него была узкая физиономия с маленькими усиками.
   — Ты кто? — спросил он, не глядя на меня.
   — Я, ребята, знаю, чем вы промышляете. Сама разок участвовала.
   — Да ну? — знай себе лыбился усатый.
   — Вам люди понадобятся, — сказала она.
   — Шустрая, — сказал усатый золотозубому. И заявил Глории: — Я Боюсь.
   — Чего? — удивилась Глория.
   — Просто Боюсь.
   — А-а… Ну а я просто Глория.
   — Чудненько, — сказал Боюсь. — Это Томми Кромер. Мы с ним тут главные.
   А как зовут твоего юного дружка?
   — Сам сказать могу, — проворчал я. — Льюис.
   — Вы оттуда? — указал Боюсь вперед по шоссе. — Из этого славного городка?
   — Не-а, — сказала Глория. — Мы туда.
   — Да? И как же вы туда пролезть собираетесь? — полюбопытствовал Боюсь.
   — Да как-нибудь, — ответила Глория с таким видом, будто все этим объяснила. — Можно и с вами…
   — Ишь ты, — ухмыльнулся Боюсь. — Сразу, значит, быка за рога…
   — Или сами придем и скажем, что вы в последнем городе народ обжулили и нас послали предупредить, — сказала Глория.
   — Шустрая, — повторил, ухмыляясь, Боюсь, а Кромер укоризненно покачал головой. Я не заметил на ихних рожах особого беспокойства.
   — Да бросьте вы ломаться, ребята, — уговаривала Глория. — Я же для вас настоящий подарок. Я сама — аттракцион.
   — А что? — сказал Боюсь. — Хуже не будет.
   Кромер пожал плечами и буркнул:
   — Тоща слишком для аттракциона.
   — Конечно, тоща, — согласилась Глория, — а потому нам с Льюисом срочно надо похавать.
   Боюсь на нее пялился, а Кромер отошел к фургону и остальным скэйперам.
   — Впрочем, если с хавкой у вас напряг…
   — Все, милашка, завязывай с шантажом.
   — Нам пожрать надо…
   — Приедем — поедим, — обещал Боюсь. — И Льюиса накормим, если захочет участвовать.
   — Конечно, — закивала она. — Он захочет. Правда, Льюис?
   Я знаю, когда надо говорить «правда».
 
   На окраине нас встречала городская милиция. Похоже, скэйперов тут ждали; потолковав минуту-другую с Боюсем, городские заглянули в фургоны и помахали руками — мол, проезжайте. Мы с Глорией катили во втором фургоне вместе с целой горой аппаратуры и парнем по имени Эд, а за баранкой сидел
   Кромер. Боюсь вел передний фургон, с ним в кабине ехала женщина. Четвертый парняга вел последнюю машину.
   Я еще ни разу не въезжал в город на тачке, но ведь я всего-то два раза бывал в городах. В первый раз сам тайком пробрался, а во второй нас с
   Глорией провел ее чувак из милиции.
   Вообще-то те города были не шибко велики. Может, этот покрупнее окажется?
   Мы оставили позади несколько кварталов, а затем какой-то мужик на улице махнул Боюсю флажком. Боюсь тормознул, мужик подошел к его кабине, они потолковали, а затем мужик вернулся к своей тачке и махнул нам, чтобы ехали дальше. Мы двинули за ним вслед.
   — Это еще что за хмырь? — спросила Глория.
   — Джильмартин, пробивала, — сказал Кромер. — Я думал, ты все знаешь.
   Глория промолчала. Я спросил, кто такой «пробивала».
   — Добывает нам крышу, жратву и все такое, — объяснил Кромер. — С властями договаривается. Ну и народ зазывает.
   Близилась ночь. Жрать хотелось до умопомрачения, но я помалкивал. Тачка
   Пробивалы Джильмартина тормознула возле большого дома, похожего на корабль, хотя поблизости я не заметил никакой воды. Кромер сказал, что раньше тут был кегельбан.
   Эд со вторым парнем взялись выгружать барахло, Кромер велел, чтобы я им подсобил. В доме-корабле было пусто и пыльно, многие лампы не горели.
   Кромер сказал, чтобы мы перенесли туда вещи, потом сгонял куда-то на фургоне и привез целую гору раскладушек — их взял напрокат Пробивала
   Джильмартин. Так что я сразу смекнул, на чем буду дрыхнуть этой ночью. Еще мы перетащили в дом уйму всякой всячины для какого-то «марафона»: компьютерные кабели, пластмассовые скафандры, телевизоры… Боюсь поманил
   Глорию, и они сходили за хавкой — жареным цыпленком и картофельным салатом. Когда все поели, я не удержался и сходил за добавкой, и никто меня не попрекал.
   Потом я улегся на раскладушку и заснул. Дрыхнуть мне тоже не мешали.
   Глория на раскладушку не ложилась — она, наверное, провела ночь с Боюсем.
 
   Пробивала Джильмартин не даром ел свой хлеб. Чуть свет к нам повалили горожане. Когда я протирал зенки, Боюсь толковал с ними на улице.
   — Регистрация начнется в полдень и ни минутой раньше, — говорил он. -
   Соблюдать очередь, без нужды никуда не отлучаться. Мы позаботимся насчет кофе. Предупреждаю, мы возьмем только годных по состоянию здоровья. Все пройдут медосмотр, а нашего врача еще никто не обдуривал. Ну что, кореша, всем все ясно? Тут у нас дарвиновская логика: будущее — для сильных и наглых. Кротким и слабым достанется только нынешний день.
   В доме-корабле Эд и второй парень настраивали аппаратуру. Посреди зала на полу были расстелены десятка три скафандров из пластмассы с проводами, а на них и между ними валялась такая уйма кабелей, что все вместе напоминало паутину с высосанными мухами. К каждому скафандру прилагалась металлическая хреновина — что-то вроде велосипедной рамы с седлом, без колес, зато с подголовником. Возле паутины Эд с напарником расставляли по дуге телевизоры с номерами на корпусах, такие же номера были и на скафандрах. Напротив экранов ставили стулья.
   Вернулась Глория и молча протянула мне пончики и кофе.
   — Это только начало, — сказала она, увидев мои большие глаза. — Будем хавать трижды в день, пока все не кончится. Вернее, пока мы не кончимся.
   Мы жевали пончики и слушали, как на улице треплется Боюсь. Народ все подваливал. Многие становились в очередь, как он и велел. Трудно их за это судить — Боюсь был мастер уговаривать. Остальные нервничали, а то и вовсе уходили, но мне думалось, что они еще вернутся — если не участвовать, то смотреть. Когда началась регистрация, Боюсь подошел к нам с Глорией и потребовал, чтобы мы тоже встали в очередь.
   — Нам-то зачем? — вскинулась Глория.
   — Раз говорю, значит, надо.
   В очереди мы познакомились с Лэйн, ей было двадцать лет, как и Глории.
   Хотя, по-моему, она малость приврала. Ей, наверное, было лет шестнадцать, как мне.
   — Тебе уже случалось этим заниматься? — спросила Глория.
   — Не-а. — Лэйн помотала головой. — А тебе?
   — Конечно, — сказала Глория. — А из города выбиралась когда-нибудь?
   — Раза два, — ответила Лэйн. — Когда маленькая была. Я бы и сейчас не прочь.
   — Почему?
   — Да так… Порвала со своим хахалем.
   Глория задрала верхнюю губу и сказала:
   — Боишься уйти из города, вот и решила заняться этим.
   Лэйн пожала плечами. Мне она нравилась, а Глории — нет.
   Врачом оказался не кто иной, как Пробивала Джильмартин. Сдается мне, он только прикидывался доктором. Но он послушал мое сердце. До него никто не слушал мое сердце; сказать по правде, это было приятно.
   Впрочем, регистрация была туфтой. Игрой на публику. Скэйперы задали каждому уйму вопросов, но отбраковали только двух баб и одного мужика.
   «Слишком старые», — объяснила мне Глория. Все остальных признали годными, хотя некоторые, вроде нас с Глорией, прямо-таки шатались с голодухи. Позже я смекнул, что Боюсь с Кромером потому и приехали в этот город, а деньги для них — не главное.
   После регистрации нам велели сгинуть до вечера. А к восьми быть как штык — начнется марафон.
 
   Мы прогулялись по бывшей деловой части города. Но почти все магазины оказались на запоре, работал только торговый центр, и туда не пускали без карточки жителя города. Понятное дело, мы с Глорией таких карточек не имели, у нас вообще за душой ни хрена, кроме свободного времени, — Глория часто это повторяла. А потому мы просто гробили время.
   К восьми воротились к кегельбану. Там кипела жизнь, с крыш фургонов светили прожектора, над входом висел флаг, а Боюсь распинался в микрофон.
   Я спросил Глорию, что все это значит, она коротко ответила: «Виртуальный марафон». Эд предлагал народу пиво из холодильника, и некоторые покупали, хотя он, конечно, добыл его здесь же, в городе, и теперь сбывал вдвое дороже. Вечер был душный. Скэйперы продавали билеты, но в зал пока никого не пускали.
   Нам с Глорией Боюсь велел войти.
   Там уже собрались почти все участники состязания. Среди них я заметил и
   Энн — женщину из фургона. Она помалкивала и вообще ничем особым не выделялась. Была там и Лэйн, мы помахали друг дружке. Каждому участнику
   Джильмартин помогал выбрать пластмассовый скафандр. Для этого сначала приходилось раздеться догола, но никто на тебя не пялился и не ржал. Как будто ты, пройдя регистрацию у скэйперов, стал невидим для других участников.
   — А можно нам с тобой рядом держаться? — спросил я Глорию.
   — Конечно, только это не важно. Внутри ты меня не увидишь. А я — тебя.
   — Внутри чего? — спросил я.
   — Виртуальных реальностей, — ответила она. — Скоро и сам все поймешь.
   Глория помогла мне напялить скафандр. Он был из жесткой холодной пластмассы, весь в проводах и с ватной подбивкой на коленях, запястьях, локтях, под мышками и в паху. Я примерил шлем, он оказался жутко тяжел и неудобен, и вдобавок никто кругом шлем пока не надевал, так что я поспешил снять свой и решил не трогать, пока не прикажут.
   Потом Джильмартин вызвался пособить Глории, но она сказала, что сама управится. И вот мы стоим, опутанные проводами, посреди освещенного кегельбана; входит Боюсь со своим оглушительным микрофоном, за ним валит публика, и представление начинается!
   — Тридцать две юные души готовы покинуть этот мир и уплыть в светлые дали будущего, — шпарил как по писаному Боюсь. — Но далеко ли им позволят уплыть их тела — вот вопрос. Перед ними — новые миры, рог изобилия с иными реальностями — невообразимыми, подчас кошмарными, но обязательно щедрыми на впечатления. Эти счастливые дети окунутся в безбрежное море информации; их притупленные голодом чувства будут потрясены. Мы им предоставим великолепную коллекцию всевозможных моделей окружающей среды — пусть открывают, пусть изучают, пусть удивляются. И вы будете открывать, изучать и удивляться вместе с ними, для того и стоят перед вами мониторы. Но кто из участников нашего марафона сумеет пройти весь путь до финишной черты? Кто дольше всех продержится на гребне стремительной волны? Кто окажется победителем, кто унесет домой огромный приз — тысячу долларов? Вот что мы с вами хотим узнать, не правда ли, почтеннейшая публика?
   Джильмартин с Эдом нахлобучили всем марафонцам на головы шлемы и защелкали тумблерами — подключали нас к аппаратуре. Потом нам велели рассесться по рамам. Было довольно удобно — сидишь себе, башка на подголовнике, на пузе пристяжной ремень. Можно двигать руками и ногами, будто плывешь — так учил Боюсь. Правда, теперь мне не хотелось надевать шлем — толпа зевак действовала на нервы. И хоть я не всех видел (лампы светили в глаза), но знал, что они — вокруг. Смотрят. Ждут.
   Шлем закрывал глаза и уши, на подбородок давила пластмассовая лента с проводами. Сначала было темно и тихо, только в наушниках все еще квакал
   Боюсь:
   — Условия просты. Через каждые три часа участники соревнования получают тридцать минут на отдых. Мы обеспечим детей хорошей кормежкой, насчет этого просим зрителей не беспокоиться. Наш врач будет следить за их самочувствием. Может быть, вы наслышались всяких ужасов о виртуальных марафонах, но у нас — заведение высокого класса, и тут вы никаких ужасов не увидите. Дети у нас получают прекрасный уход, а за это они платят постоянным и сознательным пребыванием в потоке информации. В этом отношении мы непреклонны. Уснуть — значит умереть. В перерывах дрыхните на здоровье, а наше время тратить на сон запрещено. Кто хоть раз клюнет носом, вылетит из игры. Вот такие правила.
   В наушниках раздался ровный гул. Жалко, нельзя было дотянуться до руки
   Глории — она сидела слишком далеко.
   — В перцептуальном киберпространстве участники состязания не получат помощи от зрителей или друг от друга. Некоторые найдут ключи от дверей в тысячи миров, другие застрянут в преддверии грядущего. Тренироваться в перерывах строжайше запрещено, нарушителей дисквалифицируем без предупреждения!
   Голос Боюся снова оборвался, и начался марафон.
 
   Я очутился в коридоре. Стены сплошь из выдвижных ящиков, как будто я — между двумя конторскими шкафами, уходящими в бесконечность. На ящиках — надписи, но я их не разглядывал. Сначала я даже шевельнуться не мог, только башкой кое-как вертел. Потом научился ходить, но так никуда и не пришел. Казалось, я шагаю по громадному кругу — поднимаюсь по стене, пересекаю потолок, снова топаю по стенке, и вот я на прежнем месте.
   Делать было нечего, я выдвинул первый попавшийся ящик. Он только с виду был маленьким — под карандаши или еще какую-нибудь канцелярщину. А стоило потянуть на себя, ящик оказался самой настоящей дверью.
   — Добро пожаловать в «Службу Страсти», — поприветствовал голос.
   За мной затворилась дверь.
   — Нашими услугами могут пользоваться только совершеннолетние граждане.
   Если вы еще не достигли восемнадцати лет, во избежание судебного преследования убедительно просим выйти…
   Я не вышел. Не знал, как это сделать. Там было красочно. И тесно, хоть я и не видел стен и потолка. Просто чувствовал, что тесно.
   — Это главное меню. Будьте любезны протянуть руку и выбрать один из следующих вариантов: «женщина ищет мужчину», «мужчина ищет женщину»,
   «женщина ищет женщину», «мужчина ищет мужчину» или «прочее»…
   Каждый вариант был столбиком из слов прямо в воздухе. Я поднял руку и дотронулся до ближайшего.
   — Цифра «один» позволит вам заново воспроизвести запись, цифра «два» — записать собственную информацию. Цифра «три» даст возможность перейти к следующему варианту или вернуться в главное меню.
   Тут ко мне в красочное пространство вошла женщина — одетая, с помадой на губах.
   — Приветик, меня зовут Кэйт, — сказала она, и мне почудилось, будто она глядит на что-то за моей спиной прямо сквозь голову. Кэйт затараторила, то и дело поправляя прическу: — Я живу в Сан-Франциско, в финансовом районе.
   Работаю менеджером по кадрам, но мое истинное призвание — искусство, особенно люблю рисовать и писать…
   — Как ты попала в Сан-Франциско? — спросил я.
   — …Только купить новые горные ботинки, и в эти выходные, наверное, я поднимусь на Маунт-Там, — говорила она, не слушая меня.
   — Никогда не встречал людей из Сан-Франциско, — сказал я.
   — …Ищу мужчину, который не боится женщин с интеллектом, — продолжала она. — Ведь это так важно — чтобы ему нравилось то, чем вы занимаетесь, где живете… Еще он должен быть достаточно волевым, чтобы я могла проявить свою легкоранимую натуру… Ему необходимо быть хорошим слушателем…
   Я «коснулся» тройки. Цифры я различать умел.
   Появилась другая женщина — в точности как первая, только не старше
   Глории. И лицом подобрее.
   — Я себя снова и снова спрашиваю: какого черта ты связалась со «Службой страсти»? — сказала она, тяжело вздохнув. — В Сан-Франциско я недавно, и мне нравится театр, но я вообще-то люблю прямоту. Родилась я и выросла в
   Чикаго, то есть я по характеру человек не западного, а восточного побережья. Я бойка на язык и цинична. Наверное, я немножко цинична из-за рекламных спецэффектов. То небеса раскалываются, то молния сверкает…
   Неужели без этого никак…
   Я от нее избавился, благо, что теперь умел.
   — …У меня свой сад и фирма по озеленению…
   — …Кто-нибудь забавный, не зануда…
   — …Я нежная, я чувственная…
   Я уже начинал удивляться: откуда эти телки взялись? Из древности, что ли? И совсем не нравились чувства, которые я, слушая ихний треп, испытывал
   — смущение пополам со злостью. Вряд ли я бы сумел кого-нибудь из них осчастливить. Даже пытаться бы не стал, наверное, — уж очень они многого требовали.
   Обратно в коридор я выбрался довольно не скоро. И впредь, залезая куда-нибудь, старался получше запомнить дорогу.
   Второй мой ящик был как раз напротив первого. Ни единой души, только земля и воздух. Я мог летать на самолете почти над всем миром. Передо мной была консоль с приборами и переключателями, но я в них ни бельмеса не смыслил. Сначала я шпарил над горами и вскоре здорово врезался, потом пришлось ждать, когда голос дочитает нудную лекцию, и я полетел снова — на сей раз над пустыней и без особых аварий. Я скоро понял, что надо говорить
   «нет» всякий раз, когда голос предлагает «заход на цель», «маневр уклонения» или что-нибудь вроде этого. Мне просто хотелось полетать.
   Сверху пустыня выглядела неплохо, хоть я чего-чего, а пустынь на своем веку навидался.
   Кабы не малая нужда, я б, наверное, так и летал до скончания века. К тому же скоро в кабину самолета ворвался голос Боюся. Перерыв.
 
   — …Первое знакомство с чудесами будущего, но они еще свежи и полны сил, — говорил Боюсь сидящим на стульях людям. Публика наполовину разошлась. — И наш мир уже кажется тусклым. И по мере того, как любознательные умы привыкают к роскошным впечатлениям, начинают восставать тела. Вот в чем кроется ирония…
   Глория мне показала, как отстегнуть провода, так что я, не снимая скафандра, смог выбраться из «паутины». Шлем я оставил на раме. К туалету выстроилась очередь, потом мы перешли в угол зала, где стояли раскладушки, но спать никто не лег. В следующий раз многие задрыхнут, подумал я, а пока не хотелось. Я был слишком возбужден, остальные тоже. Боюсь все чесал языком, как будто перерыв был только частью представления.
   — Чудеса будущего, блин, — проворчала Глория. — Куча кибернетического мусора.
   — А я на самолете летал, — сказал я.
   — Заткнись, — велела Глория. — Нам об этом толковать не положено. Если тебе там что-нибудь понравится, запомни дорогу. После найдешь.
   Я пока ничего особо хорошего не нашел, но не шибко волновался на этот счет.
   — Ну и хорошо, что не нашел, — сказала она. — Пожуй.
   Скэйперы разносили сэндвичи, я взял один себе, один Глории. Но у нее вроде не было охоты говорить.
   Хотя марафон только начался, Липовый Доктор Джильмартин корчил из себя делового — ходил по кегельбану и каждого расспрашивал про самочувствие. Я смекнул, к чему вся эта трогательная забота о нас: публике дают понять, что виртуальный марафон — штука не совсем безопасная.
   Эд ходил с мешком, раздавал яблоки. Я взял одно, подошел к Лэйн, сел на ее раскладушку. В скафандре она смотрелась шикарно.
   — Мой хахаль тут, — сказала она.
   — Что, помирились?
   — Я хотела сказать, бывший. Я притворяюсь, будто его не заметила.
   — Где он?
   — Вон, как раз перед моим монитором. — Она легонько качнула в его сторону головой.
   Я промолчал. Честно говоря, я ей даже позавидовал маленько. Ведь не так уж и плохо, когда кто-нибудь из зрителей смотрит только на тебя, верно?
 
   Сначала я попал в библиотеку. Любая книга, которую я брал со стеллажа, оборачивалась игрой с картами и рисунками, но скоро я смекнул, что это все мура для деловых. Про то, как делать деньги. Мне стало скучно.
   Потом я очутился в подземелье, и там волшебник вырастил меня из жука.
   Мы были в его мастерской, куда ни глянь — пыльные горшки и паутина. Его лицо напоминало оплывшую свечу, и он, как Боюсь, любил потрепаться. Кругом сновали летучие мыши.
   — Ты обязан довершить начатый Кройдом поиск, — заявил он и стал тыкать в меня волшебной палочкой. Я увидел свои руки и ноги — куда девался скафандр? И откуда эти здоровенные бугры мускулов?
   Волшебник дотронулся до меня, и я обзавелся мечом и щитом.
   — Это твои спутники Рубись и Крепись, — сообщил он. — Они будут покорны тебе; они защитят тебя. Не вздумай предать их; не вздумай обменять на другие. Избегни ошибки Кройда!
   — Ладно, — обещал я.
   Волшебник отправил меня в подземную темницу, и там Рубись и Крепись заговорили человеческими голосами. Растолковали мне, что делать. Везет же мне на болтунов, подумал я.
   По дороге нам попался червелев — так его назвали Рубись и Крепись. У него на башке было полно червяков с крошечными человеческими рожицами.
   Рубись и Крепись приказали его убить, это оказалось делом несложным.
   Голова лопнула, черви рассыпались и убежали в щели пола, как вода.
   Потом мы встретили телку в сексовом прикиде, тоже при щите и мече.
   Только ее оружие было густо усажено драгоценными камнями и смотрелось поприличнее, чем Рубись и Крепись.
   На моем месте любой дурак бы понял: вот она, ошибка Кройда. Только я прикинул, что вместо Кройда тут сейчас я и мне, может, тоже хочется сделать эту ошибку.
   Мы с телкой обменялись оружием, и Рубись с Креписем, конечно, заверещали. Потом мы стали драться, она меня прикончила, и я снова оказался в дверях мастерской волшебника, куда я недавно прибежал в облике жука. На этот раз я повернулся и пошел к выдвижным ящикам. Вот тогда-то я и встретил снеговика.
   Я тупо озирался в ящике. Поначалу ничего не видел — темно, хоть глаз коли. Потом разглядел в углу маленький столбик мигающих цифр. Я потыкал в них пальцем, но толку добился лишь от единицы.
   Света не прибавилось, зато возникли пять изображений снеговика. Он состоял из трех белых шаров, больше похожих на пластмассу, чем на снег.
   Глазами были обыкновенные кружочки, рот не двигался, даже когда мы разговаривали. Веточки служили ему руками, они гнулись, как резиновые. На двух картинках он был маленький и далекий, на третьей — близкий и большой, а четвертая показывала его снизу, будто он стоит на холме. На пятой картинке он смотрел в окно, правда, окна видно не было. Только голова и часть туловища в прямоугольнике.
   — Тебя как зовут? — спросил он.
   — Льюис.
   — А я мистер Апчхи. — Когда снеговик говорил, его голова дергалась на всех пяти картинках, а глаза-колечки то расширялись, то сужались.
   — А что это за местечко?
   — Это не местечко, — сказал мистер Апчхи. — Просто мусорный файл.
   — А почему ты живешь в мусорном файле?
   — Из-за консультантов по авторскому праву. — Что бы ни говорил мистер
   Апчхи, это звучало радостно. — Я их напугал.
   — Ты? Напугал? Это чем же?
   — Я готовился к рождественской передаче по сетевому телевидению, но в последнюю минуту в юридическом отделе кто-то решил, что я слишком похож на снеговика из видеоигры «Брось грязью». Менять мой облик было поздно, так что меня просто вырезали и швырнули в мусорный файл.
   — А куда-нибудь перекантоваться ты не можешь?
   — У меня со свободой передвижения туговато. — Он подпрыгнул и перекувырнулся пять раз кряду. — Вот и все.
   — Так ты что, даже не смотрел ту передачу?
   — Да, но надеюсь, все прошло хорошо. Ребята так старались…
   Я не стал ему говорить, что это, наверное, было давным-давно.
   — Льюис, а что ты здесь делаешь?
   — В виртуальном марафоне участвую.
   — В чем?
   Я рассказал ему про Глорию, Боюся и Кромера. И про состязание.
   Наверное, мистеру Апчхи было приятно узнать, что его показывают по телевизору.
 
   Людей перед мониторами осталось немного. Боюсь рассказывал о том, что будет завтра утром, когда они вернутся. Кромер и Эд всех нас прогнали к раскладушкам. Лэйн уже спала, а ее хахаль слез со своего стула и ушел.
   Я лег на свободную раскладушку рядом с Глорией.
   — Устал, блин.
   — Ну, так покемарь чуток, — сказала она и положила руку мне на плечо.
   За стенкой Боюсь говорил про секс-марафон, я спросил у Глории, что это такое.
   — Это завтрашний вечер, — сказала она. — Сейчас об этом лучше не думать.