1985
Я долго бродил по городу
И понял, что глупо так -
Бродить по темному городу
просто так
И я вернулся домой.
И долго стоял перед дверью
И прочее, так домой
И стоял, как дурак, перед дверью.
1985
Я лежала на дива
Не как то и не как та
Я лежала на диване
Тра-та-та
Ты считаешь, что она
Я считаю, весна
Это очень тепловозная зима.
1985
Я давно не плакалы
Я плакал и пелы
А потом стал слушаты
Оказывается в доме очень
Много часов и ничего не
Слышноы
И я удивился:
Сердце стучит все так-же…
1985
Я видел собаку
У нее были уши
И большие глаза
И цепочка на шее
И обрубленный хвост
И из зада торчало
Что-то очень похожее
На безысходность
И не лаяла даже
А тихо смеялась
И я засмеялся
А потом вдруг заплакал
И собака завыла
Смертельно и страшно
А потом я свернулся
Калачиком рядом
А собака подохла
И даже из зада
Перестала торчать
У нее безысходность.
1985
По стаканчику растительного масла
Дядя Федя, по стаканчику
Насыпай.
Наверное это просто
Дядя Федя, дай лимончика
Подавай.
Мы стоим и аппетитные консервы
Визуально открываем
Берегись
Я вижу, что ты просто рыба
Рыба рыба рыба рыба
Проходи.
Закусили деликатно бутербродом
Дядя Федя бутербродом из тоски
А в желудке появилися микробы
Дядя Федя отчего-то
Отчего.
От того, что у тебя
Нехорошие дела
От того, что у меня
Нехорошие дела
Нехорошие дела.
1985
Погремите костями
Над могилой моей
Потопчитесь ногами
На могиле моей
Поглумитесь над прахом
На могиле моей
Задушитеся страхом
На могиле моей
Взвойте дикую песню
Над могилой моей
И булыжником тресни
По макушке своей.
И разверзнется сразу
Надо мною земля
И из гроба я выйду
И скажу «Это я».
Ля-ля-ля!
29.08.85
Самоискрящийся черный галун
Самоязвительный желчный солдат
Руки упрямо гледят на восток
Лепят в живот сладострастныя дни
Черные губы смущенно гремят
Прячутся сны за голодной спиной
Ласково хочется хмурая прядь
Густо вафлеет соленая грудь
Я убегаю и снова бегу
Серый огонь распластался как слон
Первый февраль перепутал венцы
Плавно стреляет ядреная вошь
Главное - это понять пустоту.
13.02.87
По моим да по гладким мозгам
Языком да шершавым
Славное море священный Байкахст
Я злого дядьку не боюся
А по утрам да по тошным мирром
Я подхожу досвидания тётя
Главное быть местом быть
И не то чтобы слить и кипеть
А ёрзать и страдать
И сопереживать
И сопливеть тихо
. . .
Пяли
Мур-р-р-р…
1987
Сон увидел Абдулла, что вода ушла.
Ушла водя под камень.
Заткни ухо, закрой рот.
Так велел товарищ У.
Сапогами в стену,
Руками в небо.
Приходи к обеду
Кушать плов,
Танцевать под радиолу
Новый танец «полли-ролли» -
Раз, два, три, четыре.
Кнопка в голове,
Выключи телевизор
И ко мне
В объятья,
Закрытые на обед с 14 до 15 часов.
1988
Вот она - благодать:
Розовые очки,
Полные пены слова,
Жирные руки жизни.
Ни дать ни взять -
Ничего нема.
Хоронили вчера меня…
1988
Я видел во сне дерево,
Я видел во сне свечу,
Может последнюю каплю
Я все еще не хочу.
Полные люди не ходят,
Пустые люди не спят,
«Жрать» зарифмуется со словом… -
Вот она - благодать.
В полночь откроется дверца.
В полночь закроется дверь.
Под звук похоронного сердца
Заплачет розовый зверь.
Зажмурится солнце в тарелке,
Новый наступит день,
Дождик начнется мелкий,
Застучит, басурман, по башке.
1988
Глина спит в тебе,
Дерево ждет в тебе.
Я наелся цветов со стен,
Я пьян от наших могил.
Большевик сказал «Нет»
Буржуй сказал «Нет»
Христос сказал «Нет».
Ты сделан из ботинок,
Ты сделан из пальто,
Ты сделан из завтрака,
Из зубной пасты «Поморин»,
Из Малова Виктора Ивановича,
Из Ивановой Марьи Иванны,
Из воды, просочившейся ночью.
Ты сделан из телефона,
Звонящего раз в неделю.
1988
Собачья харя на стенке
Под ней Моны-Лизы харя
Рядом харя моя
Развеселая.
Весело мне вечером:
Зубы во рту,
Глаза на лбу,
Волосы на голове -
Я на белой стене
Моны-Лизы собачья харя
Над моей развеселой стенкой.
Вечеро мне рядом:
Зубы на лбу,
Волосы во рту,
Глаза в кулаке -
Я на белой стене,
А стена на белом Христе, мисте, пройма, лок, вост, ейса,
ШРАК!
1988
- Не в коня корм, -
Кричали мне
Кормили меня жидким говном.
Чтобы мое лицо было чистым
Плевали мне в рожу кровавой слюной.
Хотели чтоб я был умным
И чистили мне мозги каждый день.
Приучали к хорошей музыке:
Играли мне похоронный марш,
А чтобы я ел только манну небесную
Выбили мне все зубы,
Но кормили меня только жидким говном
И поили меня дохлым вином.
И стал я таким же дохлым говном.
Взмахну своей сталинской головой,
Полетит она, гада, на зло врагам
Упадет на асфальт и крикнет:
«Трам-та-ра-ра-ра-рам!»
1988
Несу на ногах свою жизнь
В голове на которой шапка
В руках теплых от знака
В руках зашифровавших музыку
В кармане кожаных швов
Хлюпает жизнь в ботинках
Осторожно!
Очень осторожно!
Не перебегая дорогу на зеленый свет
Обходя бегущих ночью людей
Сторонясь дождей и грозы
Несу свою жизнь на северное кладбище.
1988
Берущему давая
Дающего давя
Хромая насекомая
Капельного дождя
Грозящего землю,
Пылящего от своего большевизма
Кончающегося сейчас
Небесного справедлива
Божащего облакова
Святцевого света
Лучезарного и глазного
Грохоча остатками дождя
Бью берущего
Давлю дающего
Хромую насекомую
Лечу от жизни
Топлю в капле.
Пылящего от большевизма дождя
Вдавливаю в страх мокрой пыли
Жду небесного справедлива
Ладонями вверх вздыхая…
1988
Черное дерево
Ржавый пирог
Красный противогаз
Желтый суп
Маринованный огурец
Жареная редиска
Кровавый женский
Муж умер! Муж умер!
По-по-по-по-по-по-по.
Та-а-а-а…
1988
Залезая на крест
Христом не грейся
Погост на урки
Мир под откос
Заткни, завесь
Зарежь и спейся
Закопай, зарой
Заляг и пой
Комузачем когдазачто
Никогданестанет этоткрестпоследним
Вспоминаяпойкричи и глохни
Караваныпсов
Железное солнце
1988
Пролетела последняя осень
Жизнь проста как холодный пельмень.
Подскажите мне верный способ,
Как встренуть последний свой день.
Главного, может быть, стула -
Это проблема проблем
Жопа давно не уснула.
Ты все пела - это дело
Так пойди же и поблюй!!
Где-то бежал пролежавший
Веня, ужасно уставший!!!
Громко смеялися дети,
Перднул в форточку ветер!!!
Гнили в тазу помидоры
Пока их не выпил Егоров!!!
Руки на солнце лежали,
Тени бежали по льду,
Бабушку долго искали -
Ночью вернулась она!!!
Течет по лицу яйцеклетка
Спой мне про родину, детка
Ласково солнце светилова
Хоронили завтра Данилова
Коровенка вчера околеет
Натер ли ты лысину мелом
Вставили в руки свечку -
Пальцы обжег парафин
Вчера говорил про утечку
Сегодня молчит, сукинсын
- Лошадь сжевали дедуня?
- Жива, дорогой наш Ильич
Лютые ветры подули
Умер железный кирпич
Буржуй промышляет всуе, а мы не идем не туда
Лютые ветры подули, унесли, любовь моя, навсегда…
1988
Пес залаял под горой
Солнце встало под горой
Люди вышли под горой
Люди ищут под горой
Помирают под горой
И рожают под горой
Снег идет под горой
Дождь стоит под горой
Машина едет под горой
Конь свистит под горой
Дерево горит под горой
Звезда блестит под горой
Слеза сопит под горой
Сопля поет под горой
Корова пьет под горой
Одним словом: трутовище и жилище
морище и стрище
днище и воще!
1988
Упавший снизу сгорает молча
Жуки-Мозги не нужны ему
Когда приходит зрение ночью
Миром страдающий крик
Ловец крокодилов, птиц немогутный
Жуки-Мозги не нужны ему
Река вертикальная дверь открывает
Входит туда живой
Очки одевающий совесть не евший
Ему не нужны стволы
Жуки-Мозги ползают громко
Тихо поет один.
1988
Гляньте в дирочку лукаво
Сдобой рот набейте смачно
И понюхав батарейку
Вспомните про прмакашку
Застревает в промакашке
Остро перышко от ручки
Оставляет на бумажке
Дирочки лукавых взглядов
Пятку пемзою потрите
Крякните бодро и зычно
Носом воздуху вдыхните
Так, чтоб свист пошел по хате
Важно взглядом проводите
Улыбнитесь, ухмыльнувшись
И тарелочку святую
Положите лепесточек
Розы бледной закадычной
Что старушка тетя Клава
Поливала в воскресенье
И нечаянно упавши
Умерла и загорелась
Всё равно вы не поймете
Что таинственные тени,
Что блуждают по квартирам
Навевая страх и зависть
На скулящих человёнков
Это оттого, что где-то
Кто-то пишет на бумажке
Слово страшное Лумумба
Оставляя в промакашке
Дирочки лукавых взглядов.
25-28.08.89
Слепые спят с открытыми глазами
Животные, животные, животные, животные
Свищ
Рукам перебирая складки у рта
Звери, звери, звери, звери
Прыщ
Ножками суча
У горизонта, у горизонта, у горизонта
Но ровно дышат
И видят
Животных, животных, животных, животных
Зверей, зверей, зверей, зверей
У горизонта
И закрывают глаза
Чтобы проснуться.
1989
Я весь
Сверху донизу
И снизу доверху
И с боку на бок
И с лева на право
Из стороны в сторону
Пальцами параллельно ребрам
Глазами силясь
И пять и пять
Я весь ПРУ!
1989
Физиология желтеньких тапочек
Спонтанных шапочек
Заячьих лапочек
Желтеньких карточек
Карточных домиков
Маленьких гномиков
Стареньких дедушек
Родненьких мамочек
Струганных досочек
Анатомических атласов мира
Игрушечных мышц
Искусственных легких
Пластмассовых почек
Потливых стопариков
Вонючих подмышек
Раздавленных мышек
Утопленных пальчиков
Сморщенных денежек
Сморщенных писек
Больших многоножек
Зеленых кривулек
Волшебных палочек
Колючих иголочек
Верхних полочек
Нижних ящичков
Новогодних елочек
Померших бабушек.
1989
Старенький бабушка
Старенький дедушка
Тихо бредут по заснеженным улицам
Саночки катят
Вздыхают тяжеленько
Идут покупать собрание сочинений Канта
…
Старенький дедушка
В дверочку звонит
Смотрит на бабушку
И улыбается
Дверь открывается
- Зравствуйте
- Здравствуйте,
Вы продаете собрание сочинений Канта?
.
- Что вы…
- Ну как же?..
- Нет-нет, ошибаетесь.
- Разве, позвольте!..
- Накладочка вышедши!..
Мы не давали такой объявление
У нас нет собрания сочинений Канта.
1989
Ищи свищи
И если тебе повезет
То свистни в самый большой свищ
И тогда не удовлетворишься
Никогда
Соло, соло, совововово, хо, хо, хо ло ло
1989
Созвездие яйца на северном небе
Над гулкой поляной кишащих советников
Рычащих понятно частотами ливней
Прошедших вчера над джунглями рек
Сливающихся не сливающихся не сливающих
Падаль окостеневших гиен, околевших гиен
Отравившихся мясом слона
Доисторического слона индрикотерия
Умерщвленного множеством звезд
Множеством звезд, собравшихся в стаю
В хищную стаю голодных кобелей
Голодных кобелей, ищущих суку
Одну только суку на всех кобелей
Взбесившихся в сладостных снах праведников
В кельях влачащих слюнявую веру
Радостно прячущих библию за спину при иде голых
грудастых девок, ползущих на культях отрубленных ног,
вспоминающих резвые сильные пальцы, оставлявших
канавки струящихся мышц в жирной грязи деревенских околиц,
молчаливых околиц, взорвавшихся сел, бескрайних
околиц и сгнивших погостов, заброшенных улочек в синее
море. Поднялись бабы навстречу члену, а яйца -
созвездие в северном небе.
1989
Я с детства мягкие рубашки уважаю
Приятны телу и теплы, как апельсин…
К.Уо.
- Не уберег, не уберег, - кричал он, - Поберегись, поберегись, - кричал, - Да кто-ж там, кто еще? - Кому там мало, так мало, что один я, как будто бы какой нарвал?
А в окна веточки опавшие печальны.
Так просто по ветру печальны - вот и всё.
Летят в окошки, голосами восьмиклассниц кричат, что умирают, мол…Да где там…
А завтра в школе мальчик, - однокашник, отдаст последний комсомольским им салют, - вчера еще он пионером был, а сёдня уж веточки сажает, как большой. Ему неловко веточку сухую держать осемененною рукой. Глаза он прячет в пазуху малую, да выползают глазы из-под брюк. Глядят, как будто в женской раздевалке увидели припухлости каки. (Само собой понятно - есть секреты, которые нуждаются в скорейшем уничижении путем оласки оных ближайшей статуе иль ямке небольшой.)
Слезинки оросят слепую землю. (Да, кстати (иль не кстати), но сказать, что вроде как и не земля-то вовсе. (А все ж земля с сухих газетных корок, что по весне бывают).
Ну так вот, слепую землю оросив, слезинки не воспитают жизненные силы и никогда тем веточкам-подросткам не зеленеть…
1989
I
Приехал однажды Ершов со стройки и рассказал о шагающих экскаваторах Пришвину. Но чудеса сии, к огорчению оного, не тронули душу второго, и они перешли на разговор о стихах первого.
- Ваши стихи мне нравятся, - сказал второй, - но мне хочется чтобы вы были свободны, как поэт.
- Как же вы представляете себе свободу поэта? - спросил первый.
Второй же так ответил на вопрос о свободе поэта:
- Пусть лежит перед нашими взорами
Целина, несвободный поэт.
Вот поэт, скудный всякими влями
Разбирает где целина а где нет.
А свободный поэт, аки птица,
Устремит свой восторженный взор
На дрофу - улетающу жрицу
Коя новый питает простор.
Поелику гнездованны чреслы земны
Абсолютно свободный пиит пишет
Именно о сих выдающихся в небе птицах. А читатель уж дело его разумеет в порядке предмета и глядит в упор, понимая мастерство пиита и его великого труда!
- Я тоже так понимаю свободу пиита, - ответил Ершов, - ведь тут как? Главное ведь - поведение. Без особого поведения и пиит не пиит. В смысле отношения к таланту. Без этого, дорогой друг, не может быть свободного поэта, тут уж как ни крути, ни закручивай, тут уж как ни верти, ни заверчивай, тут уж как ни бросай, ни подбрасывай, дорогой ты мой стул-человек. Вот к примеру, приехал тут недавно один мой знакомый поэт Конякин со стройки и рассказал о чудесах навроде шагающих экскаваторов. Я хоть и не видал их никогда, а не тронули они мою душу, к сожалению, конешно, моему (хоть и не таю греха, а к вящему). Ну и чтобы, значит, не обидеть Конякина я к его стихам перешёл.
- Нравятся мне, говорю, твои стихи, - Только хочется мне, чтобы не был ты связан внешними, как говорится, материалами. Свободней, свободней надо, в смысле как поэт.
Спрашивает меня Конякин:
- Слушай, старик, а сам-то ты как свободу поэта представляешь?
Я же так ответил на его вопрос о свободе поэта:
Да лежит пред очами твоима
Целина - несравненная ширь
В отношении бедности духа
Тот поэт что взирает с высот
На невспаханность чудного суха
Это, прямо сказать, - идиот
Обоими же ты взором целинку
Угадай в ней целебную суть
И летящие дрофы и облачко, плывущее в небе.
Угадай в облачке обитель дрофы
Угадай в дрофе обитателя, потерявшего обитель, обитателя ищущего, но не обрящего и читатель в порядке предмета и глядя в упор, понимая мастерство пиита и его великого труда.
- Я тоже так понимаю свободу поэта, - ответил N. появившийся совершенно внезапно и без особого поведения в отношении таланта.
Рассказ N о шагающих экскаваторах.
Случилось мне в позапрошлом году побывать на стройке. Огромный размах строительства поразил меня, На многие сотни километров раскинулось оное. Не хватило бы мне и года, чтобы не только осмотреть, а даже описать и пятую часть предприятия. Но сильнее всего меня поразили шагающие экскаваторы. Железные, как барханы, сливались они в один могучий необходимый каскад. Необходимые, как слитки, одиноко могучили они в железе каскада. Одинокие, как каскады, слитно барханили они железную необходимость. Могучие, как тархуны, плыли они дрофами в небе. Из заоблачных высот показались вдруг мощные, как сархан-сарханы, баркун-тархуны. Барханы дрогнули. Начиналась охота на Белемнитов, большие косяки которых входили в залив.
N замолчал.
Ершов и Пришвин с ужасом смотрели на него…
II
Случилось однажды Пришвину 31 января 1953 года вспомнить, что нашелся такой поэт, что «бросил себя и даже наплевал на себя. И бросился в чан». На следующий день он очень крепко запутался в вопросе о правде.
Через два дня неожиданно испугался трудностей связанных со смертью.
Через год - 15 января 1954 года - восхитился «играют чудесно те самые деньки хорошие», а на следующий день около половины второго ночи Михаил Михайлович помер от рака желудка в припадке сердечной недостаточности.
Я, т. е. Константин Валентинович Рябинов, пребывая в благодатно-животворном рассудке и неумолимо-бодрой памяти (все прочее здоровьишко в последнее время так себе, конешно, но тоже ничё, грех жаловаться, а то… совсем, знаете…. да и то… господа не обманешь, иже еси на небеси… etc уполномочиваю самоё моё (самое себя) сделать это нижеследующее заявление: не помню какого числа и года (кажется два года тому назад - точно - в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году) а число, если вы уж так настаиваете, а риродой уж это таково - настаивать прямо у нас - у вас, у людей, у людей, - настаивать, настаивать! Ну настояли - я говорю, что не помню точно - числа двадцать какого-то, потому как дело шло к Новому Году - праздничку эдакому, знаете.
Но не в этом, однако, сущность сия. Работая в то время на заводе Электроточприбор в цехе, номера коего я не вспомню, и не настаивайте, (работая, позволю себе заметить, в качестве (случился со мной очередной общечеловеческий казус, присущий всей протяженности моего существования. Присущность же одного существовала как раз в двух аквариумах, впрочем, может, это мне только сейчас кажется, однако дело было именно в них, хотя возможно, что и в одной из надписей на обледеневшем окне троллейбуса, получившейся посредством разницы температур, и который (это уже троллейбуса касается) доставил меня на предприятие от Летова Игоря Федовича. Здесь я должен, и даже вынужден сделать еще одно заявление:
[Заявление. От сего числа, сего месяца и года тоже сего. Прошу не настаивать на том, чтобы выяснить у меня содержание надписи (какой то конкретной, конкретной надписи) на оледеневшем стекле троллейбуса (обстоятельства) описаны выше) ибо я, возможно, и уверен в том, что она была, как и множество прочих, таким же образом полученных, на множестве оледеневших зимних окон в городских троллейбусах, однако, будучи равно и почти уверенным в том, что её сейчас там уже нет, т. к. времени прошло много, а мало ли что… всякое быват, осмелюсь заявить, что может и не читал её вообще, но, что сейчас уже совершенно точно, - содержание или смысл сей воспроизвести не считаю возможным, ибо не помню, не помню! Подпись.]
Осмелюсь ещё раз, и да не будет это сочтено дерзостью, повториться: возможно в надписи, возможно в одном из аквариумов (а есть и более возможные ипостаси, перечисление коих не имеет никакого смысла в ном деле. Ибо это целое дело, имеющее вселенский, богоисходный смысл. Аллилуйся, Аминь. Аминь.) Присущность, сводящаяся к аквариумам же такова: На территории завода, отведенной цеху, где в вечернюю смену я должен был в тот день трудиться, находилось некое слесарное отделение, в коем и расположены были вышеозначенные резервуары. Считаю долгом заметить, что работал я не только в вечернюю смену, но и в дневную, а также иногда наряду и в ночную. Замечаю также по поводу надписи на окне троллейбуса - сия была сделана не мной, а то вдруг кто подумает, что мной, так вот нет, не мной. Тут я подряд даже замечаю, т. е. делаю замечания по поводу вышеописанного: 1) Если вы так настаиваете на том, чтобы я назвал номер цеха, так вот номер - 14. Пожалуйста! Я вспомнил. Отродье и исчадье вы! Там я написал, что, мол, «у вас, у нас, мол, у людей», так вот нет - у вас, у вас, т. е. у людей. У ВАС, У ВАС!
Далее - дело было совсем и не в аквариумах никаких, а про надпись я вообще придумал только что. Не было никакой надписи. Я точно и не знаю и не помню, ехал ли я в троллейбусе, может, вообще в автобусе ехал. И в автобусе надписей на окнах и не было не было! Да даже если бы и были дело совсем не в них, это все придумано было сейчас же. Еще раз заявление: [Заявление: Прошу не настаивать на выяснении у меня номера автобуса, троллейбуса и пр. транспортных средств, на коих я ехал в тот день (см. выше). Подпись. ] Я продолжаю: В вышеописанной, вышеозначенной и час от часу становящейся все более пресловутой, как и все сущее вообще, так называемой слесарной имели место (простите за избитость, а впрочем и не прощайте - сие не достойно прощения - а то уж совсем… Пусть буду я знать, говнюк, совсем уже!..) быть аквариумы, тиски, столы, за которыми сидела люди. Вошед, я увидел там знакомого. Оный был (и есть [может, однако, и ни к чему]) некто Паша Южаков (впоследствии лицо в этом деле хоть и не последнее но, честное слово, совершенно недостойное упоминания в дальнейшем моем богизбранном повествовании, имеющее, однако (лицо), для чересчур лоюбопытного читателя телефонный номер 64-86-06). Все они и, как говорится, в том числе по поводу праздничка тайным образом - по причине преследования сих фактов - потребляли спирт, доставаемый способами в том же предприятии, и имеющий другое предназначение, не умолящее однако его скоропостижных и весьма благополучных качеств. Впоследствии время прошло и сии ушед, за исключением Паши, который вкупе с вашим непокорным, я бы заметил, и вовсе никаким не слугой, а все вы свиньи и мясы! составлял ту немногочисленную вечернюю смену, коей предстояло приступить к тупой, пыльной, вонючей, собачей работе, заключающейся в случае просверливания дирок для приборов (вот тоска-то) в платах (ну это уж смерть просто! тут и тоска то просто «аллиллуйся!» в нонешном сравнении!) Я не замедлил сделаться пьян, ибо действие возымелось в несколько ином масштабе выгодно, впрочем, отличающемся в гораздо рьяную сторону, чем первоначально мной предполагалось. В этом месте моего повествования я хотел зачем-то снова упомянуть несчастные аквариумы (не упоминал я до сих пор, не упоминал и не выявлял даже намёком, в чем каюсь явно, сущих в сих резервуарах рыб, бытовавших в нешибок больших количествах и, насколько я понимаю оных, расценивая сих, возможно и неправо, по яркости окраски и кажущейся экзотичности, довольно не смелых качествах), но вспомнил, что обо всем этом и иже и выше уже неоднократно упоминал и большинством в явной тщете, да забыл про одну штуку, подразумевая которую я и начал сие, как мне уже начинает казаться, если можно эпитет не удобомысленный заменить на эпитет ассоциативно передающий цветность, то уж желтеющее нехорошо, так знаете, как бывает со древлими бумагами сиими, повествование. Не в том смысле, что древлее нечто в смысле сем, однако передающее физически, так сказать, осязательно настроение сие, возможно, возникающее. Самое-то главное и, безо всяческих ненужных, пожалуй, предисловий, заключается в том, что, может кому-то сие и покажется непонятным, но, ей-богу объяснять смысл сего абсолютно ни к чему по причине нудности и житейскости сего, предмет, про который единственно, что стоит намекнуть это бумажность и даже некоторая картонажность, был действительно утоплен мной, идучи домой в четвертом или пятом часу по полуночи, (однако тоже не настаиваю на этом) в прибрежных речных водах, не застывающих по причине близкого расположения т. н. говнотечки. Не могу не позволить себе вспомнить и заметить по поводу так называемых говнотечек, столь обильно расположенных на протяжении всех набережной достославного нашего города. Точно вот в такой, пресловуто по поводу некоего факта изложенного выше упомянутой, говнотечке давненько уже имел место прескорбнейший факт, изложением которого почтеннейший читатель да не тяготится в моментальный период по вине автора сего. Точно вот в такой говнотечке давненько уже потонул мой сосед (с позволения сказать суседство - вещь суть в наше всеобщее время, - тут бы подошло слово «прободение», ну да ладно и так.) Юра - мальчик от рождения ненормальный, суть недоразвитый органически, т. е. в том, что имел несоразмерно с прочим туловом голову большую, черты лица анатомически с точки зрения недостойные и обилие соплей цветом преимущественно зеленого из ноздрей, выражение лица обычно досадно-обиженное, совершенно, впрочем, справедливо, ибо сие езмь физиогномически всеобъемлющее состояние всяческих несомненных лиц, что, однако, (это к тому, что, мол, сопли и пр.) не сказывалось на определенного рода симпатии к оному субъекту, которого один раз даже дети со зла накормили зажаренными ими в спичечном коробке кузнечиками. Будучи малым возрастно, а посему и умственно, я тоже был занят в тот час поимкой вышеозначенных насекомых, однако в богомерзком акте кормления кузнечиками ("зажаревшия") Юры Бернгардт (а именно оной фамилии сих имел) не участвовал, а как бы мельком это наблюдал в непосредственной, однако, близости и отвращения богопротивно не испытывал, а напротив (по причине младости лет), вдруг почувствовал (да даже и сей момент чувствую), что эта пища не так уж и гадка, как казалось глупым детям, и сейчас даже думаю и убеждаюсь всё более, что и сами они потом тайком озажаривали и жрали этих кузнечиков.
После этого случая прошло немного времени, когда Юра потонул в говнотечке, потому что любил купаться там, где тепло. Рассказывали, будто Юру в воду позвал какой-то дяденька. Юра туда пошёл и потонул. Это место, где он потонул, называют говнотечками, т. к. там осуществляется слив нечистых вод в реку по бетонным широким желобам. Кажется, что чужие человеческие говны катятся в реку по широким бетонным желобам, подгоняемые текущими водами, журчащими в своем соответствии. Но сколько я ни вглядывался в суть мелких водопадков говнотечек, я никогда не замечал, чтобы чужие человечески говны весело катились в воду реки, подгоняемые водопадиками городских говнотечек. Но что за напасть! Стоило мне пойти с того места прочь как я мысленно, отчётливо почти видел, как тугие человеческие говны резво катятся, влекомые мельчайшими негрустными водопадиками по бетонным руслам говнотечек, столь шумно расположенных на протяжении всей городской т. н. бетонки, так прочно оберегавшей берега от затопления.
КОНЕЦ