Страница:
Товарищи, в старых странах парламентаризма и демократизма мы видим, какое огромное влияние имеют антипарламентские тенденции, как, напр., во Франции, Англии и т. д. Во Франции я наблюдал в начале войны, что первые смелые голоса против войны, – как раз в то время, когда немцы стояли у Парижа, – поднялись из маленькой группы французских синдикалистов: это были голоса моих друзей, Моната, Росмера и др. В то время мы не могли поставить вопрос об образовании коммунистической партии, ибо мы были слишком разнородны и немногочисленны. Но я чувствовал себя с товарищами Монаттом[50], Росмером[51] и др., у которых было анархическое прошлое, как товарищ с товарищем. Но что было у меня общего с каким-нибудь Реноделем, который прекрасно понимает необходимость партии, или Альбертом Тома[52] и др. господами, имена которых я не хочу назвать, чтобы не нарушить правил приличия?
Товарищи, французские синдикалисты работают в синдикатах, но когда я говорю, напр., с т. Росмером, у нас оказывается общая почва. Французские синдикалисты, вопреки традициям демократии с ее ложью и иллюзиями, сказали: мы не хотим никакой партии, мы хотим пролетарские синдикаты, а внутри их революционное меньшинство, применяющее прямое действие и массовые выступления. Что означало для французских синдикалистов это меньшинство – это не было ясно и им самим. Это было предчувствие дальнейшего развития, которое, несмотря на предрассудки и иллюзии, не помешало этим товарищам играть революционную роль во Франции и выдвинуть то небольшое меньшинство, которое к нам пришло на международный конгресс.
Что такое для наших друзей это меньшинство? Это избранная часть французского рабочего класса, у которой есть своя ясная программа и организация, где они обсуждают вопросы, и не только обсуждают, но и разрешают. Но французский синдикализм, благодаря опыту профессиональных союзов, благодаря борьбе рабочего класса с буржуазией, благодаря опыту как своему, так и иностранному, вынужден создать коммунистическую партию. Тов. Пестания[53] говорит: «Я не хочу касаться этого вопроса, я – синдикалист; Я не хочу говорить о политике, еще меньше хочу я говорить о партии». Это в высшей степени интересно. Он не хочет говорить о коммунистической партии, чтобы не оскорбить революцию. Это значит, что критика коммунистической партии, ее необходимости кажется ему в рамках русской революции оскорблением революции. Это так и есть, ибо партия, как таковая, в ходе развития революции отождествилась с нею. В Венгрии было то же самое.
Тов. Пестания, который является влиятельным испанским синдикалистом, приехал к нам, ибо у нас есть товарищи, которые стоят на почве синдикализма, есть товарищи, которые считаются, так сказать, парламентаристами, и есть товарищи, которые не являются ни парламентаристами, ни синдикалистами, но стоят за массовые выступления и т. д. Что же мы ему предлагаем? Мы предлагаем ему международную коммунистическую партию, т.-е. объединение передовых элементов рабочего класса, которые сюда приносят свой опыт, обмениваются здесь им, распределяют его между собою, критикуют друг друга, выносят решения и т. д. Когда т. Пестания с этими решениями вернется в Испанию, и его товарищи спросят его: «что ты привез из Москвы?», он представит им свои тезисы и спросит их, стоят ли они за эти резолюции или против них. Он должен будет их отстаивать, и те испанские синдикалисты, которые станут на почву его тезисов, образуют испанскую коммунистическую партию.
А разве дело обстоит иначе теперь, когда мы получили от польского правительства предложение о заключении мира? Кто решает вопрос? Куда должны обратиться рабочие? У нас есть Совнарком, но и он должен подлежать известному контролю. Чьему контролю? Рабочего класса, как бесформенной хаотической массы? Нет. Созывается Центральный Комитет партии, чтобы обсудить и решить вопрос. И когда мы должны вести войну, создавать новые дивизии, найти для них наилучшие элементы, – куда обращаемся мы? К партии, к Центральному Комитету. И он дает указания каждому местному комитету: посылайте коммунистов на фронт. Так же обстоит дело с аграрным вопросом, с продовольственным и со всеми другими вопросами. Кто будет решать в Испании эти вопросы? Испанская коммунистическая партия, – ибо я уверен, что т. Пестания будет одним из основателей этой партии.
Тов. Серрати[54], которому, конечно, не приходится доказывать необходимость партии – он сам вождь большой партии, – нас спрашивает иронически: что собственно мы разумеем под средними крестьянами и полупролетариями? И разве не оппортунизм, когда мы делаем им различные уступки? Товарищи, что такое оппортунизм? Рабочий класс, который представляет собою и ведет за собою коммунистическая партия, стоит у нас у власти. Но у нас имеется не только рабочий класс, но и различные отсталые беспартийные элементы, которые часть года работают в деревне, часть года на фабрике; есть крестьяне различных слоев. Все это не создано нашей партией: мы получили это в наследство от феодального и капиталистического прошлого. Рабочий класс находится у власти, и он говорит: вот этого я не могу сделать ни сегодня, ни завтра, а вот здесь я должен сделать уступку. Оппортунизм имеется там, где ведут класс трудящихся и делают при этом уступки господствующему классу, которому они облегчают возможность оставаться у власти. Каутский упрекает нас, что наша партия делает величайшие уступки крестьянам. Рабочий класс, стоя у руля, должен ускорить развитие огромной части крестьянства, помогая ей перейти от феодального образа мышления к коммунизму, и должен делать уступки отсталым элементам. Таким образом, я думаю, что вопрос, который поставил тов. Серрати, не относится к тем вопросам, которые роняют честь коммунистической партии в России. Но если бы мы и совершили те или другие ошибки, причиной этого было бы только то, что мы действуем в очень сложной обстановке и должны маневрировать. Так мы, маневрируя, отступаем перед немецким империализмом в Брест-Литовске, так же мы маневрируем между различными слоями крестьянства: одних привлекаем к себе, других отталкиваем, третьих – подавляем бронированной рукой. Все это маневры революционного класса, который стоит у власти и может совершать ошибки, но эти ошибки входят в инвентарь партии и составляют опыт рабочего класса. Так мы понимаем нашу партию и так понимаем мы наш Интернационал.
«Правда» N 171, 5 августа 1920 г.
Л. Троцкий. МАНИФЕСТ ВТОРОГО КОНГРЕССА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
I. Международные отношения после Версаля
Товарищи, французские синдикалисты работают в синдикатах, но когда я говорю, напр., с т. Росмером, у нас оказывается общая почва. Французские синдикалисты, вопреки традициям демократии с ее ложью и иллюзиями, сказали: мы не хотим никакой партии, мы хотим пролетарские синдикаты, а внутри их революционное меньшинство, применяющее прямое действие и массовые выступления. Что означало для французских синдикалистов это меньшинство – это не было ясно и им самим. Это было предчувствие дальнейшего развития, которое, несмотря на предрассудки и иллюзии, не помешало этим товарищам играть революционную роль во Франции и выдвинуть то небольшое меньшинство, которое к нам пришло на международный конгресс.
Что такое для наших друзей это меньшинство? Это избранная часть французского рабочего класса, у которой есть своя ясная программа и организация, где они обсуждают вопросы, и не только обсуждают, но и разрешают. Но французский синдикализм, благодаря опыту профессиональных союзов, благодаря борьбе рабочего класса с буржуазией, благодаря опыту как своему, так и иностранному, вынужден создать коммунистическую партию. Тов. Пестания[53] говорит: «Я не хочу касаться этого вопроса, я – синдикалист; Я не хочу говорить о политике, еще меньше хочу я говорить о партии». Это в высшей степени интересно. Он не хочет говорить о коммунистической партии, чтобы не оскорбить революцию. Это значит, что критика коммунистической партии, ее необходимости кажется ему в рамках русской революции оскорблением революции. Это так и есть, ибо партия, как таковая, в ходе развития революции отождествилась с нею. В Венгрии было то же самое.
Тов. Пестания, который является влиятельным испанским синдикалистом, приехал к нам, ибо у нас есть товарищи, которые стоят на почве синдикализма, есть товарищи, которые считаются, так сказать, парламентаристами, и есть товарищи, которые не являются ни парламентаристами, ни синдикалистами, но стоят за массовые выступления и т. д. Что же мы ему предлагаем? Мы предлагаем ему международную коммунистическую партию, т.-е. объединение передовых элементов рабочего класса, которые сюда приносят свой опыт, обмениваются здесь им, распределяют его между собою, критикуют друг друга, выносят решения и т. д. Когда т. Пестания с этими решениями вернется в Испанию, и его товарищи спросят его: «что ты привез из Москвы?», он представит им свои тезисы и спросит их, стоят ли они за эти резолюции или против них. Он должен будет их отстаивать, и те испанские синдикалисты, которые станут на почву его тезисов, образуют испанскую коммунистическую партию.
А разве дело обстоит иначе теперь, когда мы получили от польского правительства предложение о заключении мира? Кто решает вопрос? Куда должны обратиться рабочие? У нас есть Совнарком, но и он должен подлежать известному контролю. Чьему контролю? Рабочего класса, как бесформенной хаотической массы? Нет. Созывается Центральный Комитет партии, чтобы обсудить и решить вопрос. И когда мы должны вести войну, создавать новые дивизии, найти для них наилучшие элементы, – куда обращаемся мы? К партии, к Центральному Комитету. И он дает указания каждому местному комитету: посылайте коммунистов на фронт. Так же обстоит дело с аграрным вопросом, с продовольственным и со всеми другими вопросами. Кто будет решать в Испании эти вопросы? Испанская коммунистическая партия, – ибо я уверен, что т. Пестания будет одним из основателей этой партии.
Тов. Серрати[54], которому, конечно, не приходится доказывать необходимость партии – он сам вождь большой партии, – нас спрашивает иронически: что собственно мы разумеем под средними крестьянами и полупролетариями? И разве не оппортунизм, когда мы делаем им различные уступки? Товарищи, что такое оппортунизм? Рабочий класс, который представляет собою и ведет за собою коммунистическая партия, стоит у нас у власти. Но у нас имеется не только рабочий класс, но и различные отсталые беспартийные элементы, которые часть года работают в деревне, часть года на фабрике; есть крестьяне различных слоев. Все это не создано нашей партией: мы получили это в наследство от феодального и капиталистического прошлого. Рабочий класс находится у власти, и он говорит: вот этого я не могу сделать ни сегодня, ни завтра, а вот здесь я должен сделать уступку. Оппортунизм имеется там, где ведут класс трудящихся и делают при этом уступки господствующему классу, которому они облегчают возможность оставаться у власти. Каутский упрекает нас, что наша партия делает величайшие уступки крестьянам. Рабочий класс, стоя у руля, должен ускорить развитие огромной части крестьянства, помогая ей перейти от феодального образа мышления к коммунизму, и должен делать уступки отсталым элементам. Таким образом, я думаю, что вопрос, который поставил тов. Серрати, не относится к тем вопросам, которые роняют честь коммунистической партии в России. Но если бы мы и совершили те или другие ошибки, причиной этого было бы только то, что мы действуем в очень сложной обстановке и должны маневрировать. Так мы, маневрируя, отступаем перед немецким империализмом в Брест-Литовске, так же мы маневрируем между различными слоями крестьянства: одних привлекаем к себе, других отталкиваем, третьих – подавляем бронированной рукой. Все это маневры революционного класса, который стоит у власти и может совершать ошибки, но эти ошибки входят в инвентарь партии и составляют опыт рабочего класса. Так мы понимаем нашу партию и так понимаем мы наш Интернационал.
«Правда» N 171, 5 августа 1920 г.
Л. Троцкий. МАНИФЕСТ ВТОРОГО КОНГРЕССА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
I. Международные отношения после Версаля
Буржуазия всего мира с тоскою вспоминает о вчерашнем дне. Все устои международных и внутренних отношений опрокинуты или расшатаны. Завтрашний день нависает над миром эксплуататоров черной угрозой. Империалистская война окончательно разрушила старую систему союзов и взаимных страховок, лежавшую в основе международного равновесия и вооруженного мира. Версальский мир не создал никакого нового равновесия ему на смену.
Сперва Россия, затем Австро-Венгрия и Германия оказались выбитыми из мировой игры. Могущественные страны, занимавшие первостепенное место в системе мировых захватов, сами оказались превращенными в объект грабежей и разделов. Перед победоносным империализмом Антанты открылось новое необозримое поле колониальной эксплуатации, начинающееся сейчас же за Рейном, охватывающее всю центральную и восточную Европу и простирающееся далее до Тихого Океана. Могут ли Конго[55] или Сирия[56], Египет или Мексика идти в какое-либо сравнение со степями, лесами и горами России и квалифицированной рабочей силой Германии? Новая колониальная программа победителей определялась сама собой: опрокинуть рабочую республику в России, ограбить русское сырье, принудительно привлечь к его переработке немецкого рабочего при помощи немецкого угля, поставить вооруженного немецкого предпринимателя в роли надсмотрщика, – и получать в свое распоряжение готовые продукты и с ними прибыль. Программа: «организовать Европу», выдвинутая германским империализмом в момент его высших военных успехов, перешла по наследству к победительнице-Антанте. Сажая побежденных бандитов в Германской империи на скамью подсудимых, правители Антанты судят их, поистине, «судом равных».
Но и в самом лагере победителей оказались свои побежденные.
Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала для других, буржуазная Франция мнит себя повелительницей Европы. На самом деле никогда Франция не находилась в самых основах своего существования в такой рабской зависимости от более сильных – Англии и Северной Америки, как теперь. Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу, превращая более слабую союзницу в порабощенную провинцию, но в отношении Англии Франция сама играет роль Бельгии лишь несколько большего размера.
Английские империалисты до поры до времени предоставляют французским ростовщикам самоуправствовать в указанных им пределах континента, искусно отводя таким путем наиболее острое возмущение трудящихся Европы и самой Англии от себя на Францию. Могущество обескровленной и разоренной Франции имеет призрачный, почти бутафорский характер; днем раньше или позже это станет ясно даже мозгам французских социал-патриотов.
Еще более пал в мировых отношениях удельный вес Италии. Без угля, без хлеба, без сырья, совершенно выбитая войной из внутреннего равновесия, буржуазная Италия, несмотря на все наличие злой воли, неспособна в полной мере осуществить свои права на грабеж и насилие даже в отведенных ей Англией колониальных закоулках.
Япония, раздираемая капиталистическими противоречиями в феодальной оболочке, стоит накануне глубочайшего революционного кризиса, который уже сейчас, несмотря на благоприятную международную обстановку, парализует ее империалистический размах.
Остаются только два подлинно-мировых государства: Великобритания и Соединенные Штаты.
Английский империализм освободился от азиатского соперничества царизма и от грозной немецкой конкуренции. Морское могущество Великобритании достигло апогея. Она окружает континенты цепью подвластных ей народов. Наложив руку на Финляндию, Эстонию и Латвию, она лишает Швецию и Норвегию последних остатков независимости и превращает Балтийское море в один из великобританских заливов. Ничто не противостоит ей в Северном море. Через Капландию, Египет, Индию, Персию, Афганистан она превращает Индийский океан в великобританское море. Господствуя над океанами, Англия контролирует материки. Ее миродержавная роль ограничивается Американской Республикой Доллара и – Российской Республикой Советов.
Мировая война окончательно выбила Соединенные Штаты из континентального консерватизма. Программа расправляющего крылья национального капитализма – «Америка для американцев» (доктрина Монроэ)[57] сменилась программой империализма: «Весь мир для американцев». От торгово-промышленной и биржевой эксплуатации войны, от нейтральной наживы на европейской крови Америка перешла ко вмешательству в войну, сыграла решающую роль в разгроме Германии и запустила руки во все вопросы европейской и мировой политики.
Под флагом Лиги Наций Соединенные Штаты сделали попытку свой опыт федеративного объединения больших и разноплеменных масс населения распространить на другую сторону океана, прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона. Лига Наций должна была стать по существу мировой монопольной фирмой «Янки и К°».
Президент Соединенных Штатов, великий пророк общих мест, сошел с Синайской горы для завоевания Европы со своими 14 пунктами в руках. Биржевики, министры, деловые люди буржуазии ни на минуту не обманывали себя насчет смысла нового откровения. Зато европейские «социалисты» на каутскианских дрожжах пришли в состояние религиозного восторга и, приплясывая, как царь Давид, сопровождали священный ковчег Вильсона.
При переходе к практическим вопросам американскому апостолу стало ясно, что, несмотря на великолепный курс доллара, первое место на всех морских дорогах, соединяющих и разделяющих нации, по-прежнему принадлежит Великобритании, ибо у нее более сильный флот, более длинный кабель и старый опыт мирового грабежа. Кроме того, на своем пути Вильсон наткнулся на Советскую республику и коммунизм. Оскорбленный американский мессия отрекся от Лиги Наций, которую Англия превратила в одну из своих дипломатических канцелярий, и повернулся к Европе спиной.
Было бы, однако, ребячеством полагать, что отбитый Англией в своем первом наступлении американский империализм замкнется в скорлупу доктрины Монроэ. Нет, продолжая все насильственнее подчинять себе американский континент, превращая страны центральной и южной Америки в свою колонию, Соединенные Штаты, в лице обоих своих правящих партий, демократов и республиканцев, собираются, в противовес английской Лиге Наций, создать свою собственную, т.-е. с Северной Америкой, в качестве центра мировой системы. Чтобы подойти к делу с надлежащего конца, они намерены в течение ближайших трех-пяти лет сделать свой военный флот могущественнее великобританского. Этим для империалистской Англии ставится вопрос: быть или не быть? Бешеное соревнование двух гигантов в области судостроения сопровождается не менее бешеной борьбой за нефть.
Франция, которая рассчитывала играть роль третейского судьи между Англией и Соединенными Штатами, но оказалась вовлеченной в великобританскую орбиту, как второстепенный спутник, видит в Лиге Наций невыносимую обузу и ищет выхода в разжигании антагонизма между Англией и Северной Америкой.
Таким образом, самые могущественные силы работают над подготовкой нового мирового поединка.
Выдвинутая в войне программа освобождения малых наций привела к полному разгрому и закабалению балканских народов, победителей и побежденных, и к балканизации значительной части Европы. Империалистские интересы толкнули победителей на путь выделения из состава разгромленных ими великих держав отдельных мелких национальных государств. Здесь нет и в помине так называемого национального принципа: империализм состоит в преодолении национальных рамок, даже великодержавных. Новые мелкие буржуазные государства являются лишь побочным продуктом империализма. Создавая, как временную опору для себя, цепь мелких наций, открыто угнетаемых или официально протежируемых, но по существу вассальных, – Австрию, Венгрию, Польшу, Югославию, Богемию, Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Армению[58], Грузию[59] и проч., – владычествуя над ними при помощи банков, железных дорог, угольной монополии, – империализм обрекает их на невыносимые экономические и национальные затруднения, бесконечные конфликты и кровавые столкновения.
Какой чудовищной насмешкой истории является тот факт, что восстановление Польши, входившее в программу революционной демократии и первых выступлений международного пролетариата, осуществлено империализмом в целях противодействия революции, и «демократическая» Польша, предтечи которой умирали на баррикадах всей Европы, играет сейчас роль самого грязного и кровавого орудия в разбойничьих руках англо-французской шайки против первой в мире республики пролетариата?
Рядом с Польшей «демократическая» Чехо-Словакия, продавая себя французскому капиталу, поставляет белогвардейские отряды против Советской России и советской Венгрии.
Героическая попытка венгерского пролетариата вырваться из государственного и экономического хаоса средней Европы на дорогу советской федерации – единственный путь спасения – была задушена объединенной капиталистической реакцией в такой период, когда обманутый своими партиями пролетариат сильнейших государств Европы оказался еще неспособным выполнить свой долг по отношению к социалистической Венгрии и к самому себе.
Советское правительство Будапешта было свергнуто при содействии социал-предателей, которые, продержавшись у власти три с половиной дня, были сброшены разнузданной контрреволюционной сволочью, превзошедшей своими кровавыми преступлениями Колчака, Деникина, Врангеля и других агентов Антанты. Но даже временно подавленная советская Венгрия светит трудящимся центральной Европы, как маяк.
Турецкий народ не хочет подчиняться тому подлому миру, который выработала для него лондонская тирания. Для осуществления своих условий Англия вооружила и направила Грецию на Турцию. Этим путем Балканский полуостров и передняя Азия, турки, как и греки, обрекаются на окончательное опустошение и взаимоистребление.
В борьбе Антанты с Турцией Армения играла такую же программную роль, как Бельгия в борьбе с Германией, как Сербия в борьбе с Австро-Венгрией. После того как Армения была создана, – без границ и без возможности жить, – Вильсон отказался от армянского мандата, который ему предлагала «Лига Наций»: почва Армении не скрывает в себе ни нефти, ни платины. «Освобожденная» Армения сейчас менее ограждена, чем когда бы то ни было.
Почти у каждого из вновь созданных «национальных» государств есть своя ирредента, т.-е. свой внутренний национальный нарыв.
В то же время национальная борьба во владениях стран-победительниц достигла высшего напряжения. Английская буржуазия, которая хочет опекать народы четырех частей света, оказывается неспособной у себя под носом разрешить ирландский вопрос.
Еще грознее стоит национальный вопрос в колониях. Египет, Индия, Персия потрясаются восстаниями. От передовых пролетариев Европы и Америки трудящиеся колоний усваивают лозунг советской федерации.
Официальная, государственная, национальная, цивилизованная, буржуазная Европа – в том виде, как она вышла из войны и Версальского мира – похожа на сумасшедший дом. Искусственно расщепленные мелкие государства, экономически задыхаясь в своих пределах, грызутся и воюют из-за пристаней, провинций, ничтожных городков. Они ищут покровительства более крупных государств, антагонизмы которых снова нарастают со дня на день. Италия враждебно противостоит Франции и склонна поддержать против нее Германию, чуть последняя окажется способной поднять голову. Франция отравлена завистью к Англии и, чтобы извлечь свои проценты, готова снова поджечь Европу с четырех концов. Англия поддерживает при помощи Франции Европу в состоянии хаотического бессилия, развязывая этим себе руки для мировых операций, направленных против Америки. Соединенные Штаты предоставляют Японии увязнуть в Восточной Сибири, чтобы тем временем обеспечить своему флоту перевес над великобританским до 1925 года, – если только Англия не решится померяться силами до истечения этого срока.
Сперва Россия, затем Австро-Венгрия и Германия оказались выбитыми из мировой игры. Могущественные страны, занимавшие первостепенное место в системе мировых захватов, сами оказались превращенными в объект грабежей и разделов. Перед победоносным империализмом Антанты открылось новое необозримое поле колониальной эксплуатации, начинающееся сейчас же за Рейном, охватывающее всю центральную и восточную Европу и простирающееся далее до Тихого Океана. Могут ли Конго[55] или Сирия[56], Египет или Мексика идти в какое-либо сравнение со степями, лесами и горами России и квалифицированной рабочей силой Германии? Новая колониальная программа победителей определялась сама собой: опрокинуть рабочую республику в России, ограбить русское сырье, принудительно привлечь к его переработке немецкого рабочего при помощи немецкого угля, поставить вооруженного немецкого предпринимателя в роли надсмотрщика, – и получать в свое распоряжение готовые продукты и с ними прибыль. Программа: «организовать Европу», выдвинутая германским империализмом в момент его высших военных успехов, перешла по наследству к победительнице-Антанте. Сажая побежденных бандитов в Германской империи на скамью подсудимых, правители Антанты судят их, поистине, «судом равных».
Но и в самом лагере победителей оказались свои побежденные.
Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала для других, буржуазная Франция мнит себя повелительницей Европы. На самом деле никогда Франция не находилась в самых основах своего существования в такой рабской зависимости от более сильных – Англии и Северной Америки, как теперь. Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу, превращая более слабую союзницу в порабощенную провинцию, но в отношении Англии Франция сама играет роль Бельгии лишь несколько большего размера.
Английские империалисты до поры до времени предоставляют французским ростовщикам самоуправствовать в указанных им пределах континента, искусно отводя таким путем наиболее острое возмущение трудящихся Европы и самой Англии от себя на Францию. Могущество обескровленной и разоренной Франции имеет призрачный, почти бутафорский характер; днем раньше или позже это станет ясно даже мозгам французских социал-патриотов.
Еще более пал в мировых отношениях удельный вес Италии. Без угля, без хлеба, без сырья, совершенно выбитая войной из внутреннего равновесия, буржуазная Италия, несмотря на все наличие злой воли, неспособна в полной мере осуществить свои права на грабеж и насилие даже в отведенных ей Англией колониальных закоулках.
Япония, раздираемая капиталистическими противоречиями в феодальной оболочке, стоит накануне глубочайшего революционного кризиса, который уже сейчас, несмотря на благоприятную международную обстановку, парализует ее империалистический размах.
Остаются только два подлинно-мировых государства: Великобритания и Соединенные Штаты.
Английский империализм освободился от азиатского соперничества царизма и от грозной немецкой конкуренции. Морское могущество Великобритании достигло апогея. Она окружает континенты цепью подвластных ей народов. Наложив руку на Финляндию, Эстонию и Латвию, она лишает Швецию и Норвегию последних остатков независимости и превращает Балтийское море в один из великобританских заливов. Ничто не противостоит ей в Северном море. Через Капландию, Египет, Индию, Персию, Афганистан она превращает Индийский океан в великобританское море. Господствуя над океанами, Англия контролирует материки. Ее миродержавная роль ограничивается Американской Республикой Доллара и – Российской Республикой Советов.
Мировая война окончательно выбила Соединенные Штаты из континентального консерватизма. Программа расправляющего крылья национального капитализма – «Америка для американцев» (доктрина Монроэ)[57] сменилась программой империализма: «Весь мир для американцев». От торгово-промышленной и биржевой эксплуатации войны, от нейтральной наживы на европейской крови Америка перешла ко вмешательству в войну, сыграла решающую роль в разгроме Германии и запустила руки во все вопросы европейской и мировой политики.
Под флагом Лиги Наций Соединенные Штаты сделали попытку свой опыт федеративного объединения больших и разноплеменных масс населения распространить на другую сторону океана, прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона. Лига Наций должна была стать по существу мировой монопольной фирмой «Янки и К°».
Президент Соединенных Штатов, великий пророк общих мест, сошел с Синайской горы для завоевания Европы со своими 14 пунктами в руках. Биржевики, министры, деловые люди буржуазии ни на минуту не обманывали себя насчет смысла нового откровения. Зато европейские «социалисты» на каутскианских дрожжах пришли в состояние религиозного восторга и, приплясывая, как царь Давид, сопровождали священный ковчег Вильсона.
При переходе к практическим вопросам американскому апостолу стало ясно, что, несмотря на великолепный курс доллара, первое место на всех морских дорогах, соединяющих и разделяющих нации, по-прежнему принадлежит Великобритании, ибо у нее более сильный флот, более длинный кабель и старый опыт мирового грабежа. Кроме того, на своем пути Вильсон наткнулся на Советскую республику и коммунизм. Оскорбленный американский мессия отрекся от Лиги Наций, которую Англия превратила в одну из своих дипломатических канцелярий, и повернулся к Европе спиной.
Было бы, однако, ребячеством полагать, что отбитый Англией в своем первом наступлении американский империализм замкнется в скорлупу доктрины Монроэ. Нет, продолжая все насильственнее подчинять себе американский континент, превращая страны центральной и южной Америки в свою колонию, Соединенные Штаты, в лице обоих своих правящих партий, демократов и республиканцев, собираются, в противовес английской Лиге Наций, создать свою собственную, т.-е. с Северной Америкой, в качестве центра мировой системы. Чтобы подойти к делу с надлежащего конца, они намерены в течение ближайших трех-пяти лет сделать свой военный флот могущественнее великобританского. Этим для империалистской Англии ставится вопрос: быть или не быть? Бешеное соревнование двух гигантов в области судостроения сопровождается не менее бешеной борьбой за нефть.
Франция, которая рассчитывала играть роль третейского судьи между Англией и Соединенными Штатами, но оказалась вовлеченной в великобританскую орбиту, как второстепенный спутник, видит в Лиге Наций невыносимую обузу и ищет выхода в разжигании антагонизма между Англией и Северной Америкой.
Таким образом, самые могущественные силы работают над подготовкой нового мирового поединка.
Выдвинутая в войне программа освобождения малых наций привела к полному разгрому и закабалению балканских народов, победителей и побежденных, и к балканизации значительной части Европы. Империалистские интересы толкнули победителей на путь выделения из состава разгромленных ими великих держав отдельных мелких национальных государств. Здесь нет и в помине так называемого национального принципа: империализм состоит в преодолении национальных рамок, даже великодержавных. Новые мелкие буржуазные государства являются лишь побочным продуктом империализма. Создавая, как временную опору для себя, цепь мелких наций, открыто угнетаемых или официально протежируемых, но по существу вассальных, – Австрию, Венгрию, Польшу, Югославию, Богемию, Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Армению[58], Грузию[59] и проч., – владычествуя над ними при помощи банков, железных дорог, угольной монополии, – империализм обрекает их на невыносимые экономические и национальные затруднения, бесконечные конфликты и кровавые столкновения.
Какой чудовищной насмешкой истории является тот факт, что восстановление Польши, входившее в программу революционной демократии и первых выступлений международного пролетариата, осуществлено империализмом в целях противодействия революции, и «демократическая» Польша, предтечи которой умирали на баррикадах всей Европы, играет сейчас роль самого грязного и кровавого орудия в разбойничьих руках англо-французской шайки против первой в мире республики пролетариата?
Рядом с Польшей «демократическая» Чехо-Словакия, продавая себя французскому капиталу, поставляет белогвардейские отряды против Советской России и советской Венгрии.
Героическая попытка венгерского пролетариата вырваться из государственного и экономического хаоса средней Европы на дорогу советской федерации – единственный путь спасения – была задушена объединенной капиталистической реакцией в такой период, когда обманутый своими партиями пролетариат сильнейших государств Европы оказался еще неспособным выполнить свой долг по отношению к социалистической Венгрии и к самому себе.
Советское правительство Будапешта было свергнуто при содействии социал-предателей, которые, продержавшись у власти три с половиной дня, были сброшены разнузданной контрреволюционной сволочью, превзошедшей своими кровавыми преступлениями Колчака, Деникина, Врангеля и других агентов Антанты. Но даже временно подавленная советская Венгрия светит трудящимся центральной Европы, как маяк.
Турецкий народ не хочет подчиняться тому подлому миру, который выработала для него лондонская тирания. Для осуществления своих условий Англия вооружила и направила Грецию на Турцию. Этим путем Балканский полуостров и передняя Азия, турки, как и греки, обрекаются на окончательное опустошение и взаимоистребление.
В борьбе Антанты с Турцией Армения играла такую же программную роль, как Бельгия в борьбе с Германией, как Сербия в борьбе с Австро-Венгрией. После того как Армения была создана, – без границ и без возможности жить, – Вильсон отказался от армянского мандата, который ему предлагала «Лига Наций»: почва Армении не скрывает в себе ни нефти, ни платины. «Освобожденная» Армения сейчас менее ограждена, чем когда бы то ни было.
Почти у каждого из вновь созданных «национальных» государств есть своя ирредента, т.-е. свой внутренний национальный нарыв.
В то же время национальная борьба во владениях стран-победительниц достигла высшего напряжения. Английская буржуазия, которая хочет опекать народы четырех частей света, оказывается неспособной у себя под носом разрешить ирландский вопрос.
Еще грознее стоит национальный вопрос в колониях. Египет, Индия, Персия потрясаются восстаниями. От передовых пролетариев Европы и Америки трудящиеся колоний усваивают лозунг советской федерации.
Официальная, государственная, национальная, цивилизованная, буржуазная Европа – в том виде, как она вышла из войны и Версальского мира – похожа на сумасшедший дом. Искусственно расщепленные мелкие государства, экономически задыхаясь в своих пределах, грызутся и воюют из-за пристаней, провинций, ничтожных городков. Они ищут покровительства более крупных государств, антагонизмы которых снова нарастают со дня на день. Италия враждебно противостоит Франции и склонна поддержать против нее Германию, чуть последняя окажется способной поднять голову. Франция отравлена завистью к Англии и, чтобы извлечь свои проценты, готова снова поджечь Европу с четырех концов. Англия поддерживает при помощи Франции Европу в состоянии хаотического бессилия, развязывая этим себе руки для мировых операций, направленных против Америки. Соединенные Штаты предоставляют Японии увязнуть в Восточной Сибири, чтобы тем временем обеспечить своему флоту перевес над великобританским до 1925 года, – если только Англия не решится померяться силами до истечения этого срока.