Страница:
Отныне деньги потекли уже не от Людвига к Альфреду, а от Альфреда к Людвигу. Петербургские Нобели получили такие возможности для кредитов, какие и не снились их русским конкурентам. Да и русская армия постепенно оправляется от крымского разгрома. Нобели снова получают огромные казенные заказы – винтовки, скорострельные пушки, станки для оборонных предприятий. Завод Людвига был прекрасно оборудован и обладал уникальными специалистами, поэтому мог в кротчайший срок осваивать практически любые виды продукции.
В 1870-е годы Россия кишлак за кишлаком, оазис за оазисом аннексирует Среднюю Азию. Война с туземцами оказалась сложной не столько для военных, сколько для интендантов. Растянутые линии коммуникаций, иссушающая жара, песчаные бури. Но главное – отсутствие пресной воды. Знаменитый «белый генерал» Скобелев обращается к своему дальнему петербургскому знакомцу Людвигу Нобелю, и его завод за короткий срок изготавливает первые опреснители соленой воды для русской армии.
Знаменитый туркестанский генерал Кауфман также обращается к Нобелю: «Невозможно тащить пушки по пустыне, в колесную ось набивается песок, русские взводы застревают в барханах, воинственные туркмены оставляют после своих набегов только обезглавленные раздетые трупы». Нобель изготавливает специальные колесные оси со смазкой. Такие орудия можно тащить по пустыне, как по столбовой дороге. Перед новой русско-турецкой войной Нобель получает заказ на сто тысяч винтовок. Приклад поначалу было решено делать из древесины ореха. Орех растет на Кавказе; туда отправляется Роберт Нобель.
В ходе своих поездок Роберт Нобель посетил Баку и был поражен деловыми перспективами, которые открывались в этом нефтеносном районе. Людвиг всегда относился к затеям своего старшего брата скептически, но изобретатель динамита мультимиллионер Альфред забрасывал его письмами, где утверждал: «Нефтедобыча выгоднее, чем добыча золота, нельзя терять ни минуты», – и Людвиг сам, вслед за Робертом, отправляется в Баку.
Людвиг Нобель не был новичком в России и знал, что здесь связи и взятки чаще всего важнее законов, но то, что он увидел в Баку, поразило даже его. Местная администрация покупалась на корню, без подношения нельзя было ступить и шагу, бедность и дикость царила необычайная. Братья идут по туземной части города и видят: на обочине дороги валяется отрубленная голова, а несколько поодаль – две отрубленные кисти. Людвиг в ужасе, Роберт спокоен: «Не обращай внимания, таковы здешние обычаи».
С изобретением керосиновой лампы нефтепереработка развивается во всем мире и, прежде всего, в Америке. Русские предприниматели, не уступавшие американцам в предприимчивости, имели под боком на Кавказе огромные запасы черного золота, но из-за неразумного законодательства и отсутствия больших свободных средств один за другим разорялись. На нефтедобыче обломал зубы даже русский финансовый гений Василий Кокорев.
Нобели сумели обойти все препятствия, они скупили у туземных беков нефтеносные участки, главным из которых стал остров на Каспии – Челекен. Людвиг Нобель сразу понял, что ключевой вопрос нефтедобычи – транспортировка готовой продукции. На его заводе строятся первые в России нефтеналивные цистерны и целый танкерный флот. От острова к заводу протянули трубопровод.
В Баку привезли холодных и безжалостных инженеров из Техаса, для которых были созданы идеальные условия. Жили они на роскошной «Вилле Петролеа» со всеми возможными удобствами, включая бассейны и электрическое освещение. Баку делился на две части – Белый город и Черный город. Иностранцы, купцы и русские чиновники жили в Белом городе в условиях европейской цивилизации. А в туземных кварталах продолжалось средневековье – чума, холера, дикий уровень преступности. Баку того времени напоминал скорее не европейскую глубинку, а Калькутту или Лагос. Иностранцам платили в год столько, сколько на родине они могли заработать за десять лет.
Но главная причина удачи товарищества братьев Нобель заключалась в нещадной эксплуатации рабочей силы. Из-за языкового барьера и полной неграмотности азербайджанцы использовались только на самых тяжелых участках работы, нефть добывалась русскими, персами, лезгинами. Смертность у Нобелей была выше, чем на золотых копях Южной Африки. Себестоимость пуда керосина у Нобеля 8 копеек, причем оплата рабочей силы составляла меньше копейки, а продавался керосин по рублю за пуд. На подкуп местной полиции тратилось больше денег, чем на заработную плату и расширение производства. Посетивший Баку русский журналист писал: «Тысячи рук работают в грязи над приготовлением керосина и обогащением хозяев. С технической стороны – прелестно, с гуманитарной – черно».
У Людвига Нобеля было три ипостаси: в Баку – безжалостный колонизатор, не считающийся с европейскими законами и требованиями нравственности, в Петербурге – любезнейший господин, филантроп, глава шведского землячества, наконец, в письмах к Альфреду он предстает по-европейски образованным ученым и мыслителем, не чуждым пацифистских и социалистических идей.
На Петербургском заводе Нобеля рабочие зарабатывали по петербургским масштабам отлично. В этом не идеализм, а расчет опытного менеджера. Машиностроение – не нефтедобыча, здесь рабочему нужно быть грамотным, уметь читать чертеж, обращаться с механизмами. При обилии и дешевизне неквалифицированной рабочей силы хорошего станочника найти в Петербурге непросто. А чтобы удержать его, нужно платить больше, чем конкуренты.
Нобель – первый русский коммерсант, который уменьшил рабочий день до десяти часов. Людвиг Эммануилович следил за своим административным персоналом, выгонял хамов-приказчиков. Он писал: «Не так давно видел у церкви жен рабочих моего завода, был приятно удивлен, отметив, что босоножек среди них нет, у всех франтоватые сапожки, некоторые даже с зонтиками», – в этой фразе не столько альтруизм, сколько удовлетворение разумного коммерсанта. Впрочем, в конце 1880-х годов, почувствовав себя неважно, Людвиг Нобель уехал во Францию, оставив свои предприятия сыновьям Карлу и Эмилю. Карл вскоре умер, дело возглавил Эмиль.
По воспоминаниям рабочих, в начале XX века на Путиловском заводе большую часть мастеров составляли поляки, на «Скороходе» – немцы, на Невской ниточной мануфактуре мастера и владельцы – англичане, ненавистный рабочим мастер-англичанин трудился на фабрике «Невка». О последнем мемуарист даже добавлял раздумчиво: «Немцы лучше англичан в противоположность тому, что думал Горький». Мастером на фабрике Пеля был австриец, а директором – поляк. На заводе Юлиуса Пинтиса «мастер котельного цеха и медицинской мастерской чухна и выживает русских … хочет брать на работу своих». На фабрике Воронина подвизались ненавистные мастера-иностранцы – Ванька Чешер и Сенька Курносый.
На Екатерингофской бумагопрядильной фабрике в 1878 г. среди причин возникших волнений были следующие: «…Мастер на фабрике – англичанин, говорит совершенно по-русски плохо, рабочие часто его не понимают, и за малейшие возражения рабочих он грозит им отказом от работы… среди них есть рабочий Карл, который, зная немецкий язык, близок к мастеру-англичанину и записывает на них штрафы неправильно».
В том же году по аналогичным причинам возникли беспорядки на Новой бумагопрядильне: «Фабрика принадлежит пайщикам почти исключительно великобританским поданным. Директорами общества состоят великобританцы, а управляющим – Фиш. Последний не знает ничего по-русски, человек суровый, не входит в нужды рабочих, а лишь эксплуатирует их посредством мастеров, также англичан и почти не говорящих по-русски. Мастера обращаются с рабочими грубо, ставят за всякую безделицу штрафы».
На «Лесснере» всеобщую нелюбовь вызывал финн Гельфорс – известный самодур. Мастер цеха Гемке на «Лангензипене» называл молодых рабочих не иначе как русские свиньи. На фабрике Варгуниных притчей во языцех был ненавистный писарь – француз К. Нане, вывезенный, в конце концов, рабочими на тачке.
В мастерских Варшавской железной дороги в состав наиболее привилегированной части рабочих входили финны, поляки и, в особенности, немцы. Немцы преобладали среди мастеров. Записи в книге ремонта паровозов производились по-немецки. Утром в знак приветствия рабочие говорили друг другу: «Морген». Рабочие-иностранцы относились к русским рабочим брезгливо, со скрытым, а то и открытым презрением.
Эммануэлю Людвиговичу Нобелю пришлось руководить русской частью нобелевской империи во времена, когда Выборгская сторона, где находился его завод, стала синонимом русского организованного рабочего движения. По Неве и Большой Невке, отделенные только заборами, стояли десятки огромных машиностроительных заводов. Русские и финские рабочие жили рядом в узких и грязных улочках, пересекавших большой Сампсониевский проспект.
Русскому рабочему воистину было нечего терять, кроме собственных цепей. Лишившийся связи с деревенским миром, выросший в пропитанной культом силы рабочей среде, он знал – у него нет друзей, кроме друзей по классу. Он не мог рассчитывать на пенсию в старости, деревенские земляки являлись для него тупыми покорными баранами. Даже если он был семи пядей во лбу и хорошо зарабатывал, жизнь не обещала ему никакого продвижения. Рабочие не становились ни мастерами, ни инженерами. Стачки в России были запрещены.
Русский рабочий исторически с недоверием смотрел в сторону мастера, приказчика, инженера – часто иностранца. Но недовольство ограничивалось мелким саботажем, манкированием, жалобами. До антинемецких бунтов на заводах дело не доходило.
На фабрике Эммануэля Нобеля ситуация была типичной. Инженеры и мастера – немцы, реже шведы и поляки, первый директор – господин Берг, среди рабочей аристократии тоже много «инородцев». В цеху для рабочего мастер – бог и господин, волю хозяина олицетворяет приказчик, администратор.
Эммануэль Нобель понимает это и в корне меняет структуру своей фабрики в Петербурге. Он ликвидирует старую систему аккордов, объединяет несколько мастерских в единый конвейер, увольняет с полсотни администраторов, способным рабочим предлагает должность мастера с равным прежнему окладом. «Никто не встанет между мной и рабочими», – говорит Эммануэль Нобель.
Когда Эммануэль Нобель радовался благополучию своих работников, он в первую очередь радовался своему умению вести дело. Затраты на социальные нужды с лихвой окупались относительным спокойствием и производительностью на Петербургском заводе. Нобель открыл школу для рабочих Выборгской стороны, нанял учителями студентов, выплачивал ежемесячные премии лучшим станочникам. Станочник у Нобеля получал больше начинающего офицера.
Последний из русских Нобелей изрядно обрусел. Он был женат на русской докторше – Марте Олейниковой. Председательствовал в многочисленных российских общественных организациях, в том числе в профсоюзе русских капиталистов, Петербургском обществе заводчиков и фабрикантов. Он председатель банка, основанного в свое время Василием Кокоревым и всегда считавшегося подчеркнуто русским – Волжско-Камского. Он сумел так повести дело с немцем Рудольфом Дизелем, что его знаменитые двигатели, работавшие на мазуте, выпускались и применялись именно в России. Он построил нефтеналивной флот, сконструировал первые в мире теплоходы, в его компаниях мечтали работать выпускники Петербургского политехнического института. Эммануэль Нобель жил в России и ему нравилось тут жить – огромные естественные богатства, талантливый народ, отличные инженеры.
Как и другие промышленники, Нобель чувствовал, что рабочий вопрос, который был злобой дня во всем мире, рано или поздно станет главным вопросом и на его новой родине. Как и большинство разумных западных собственников, он старался привязать рабочих к своему предприятию, заставить их гордиться им. Он делал все, чтобы его рабочие не пьянствовали – открыл для них первый в Петербурге Народный дом.
Главный бич питерского пролетариата – жилищные условия. Чем ближе к заводу, тем дороже жилье. Приходилось или приплачивать, или платить за трамвай, а он был дорог, или к шести утра идти через весь город. Городская дума не беспокоилась о дешевом муниципальном жилье. Нобель перенес в Россию шведский опыт строительства дешевого жилья для рабочих, каждая семья имела маленькую отдельную квартиру. Петербургский опыт постепенно переносился и в Баку. Теперь уже не только инженеры, но и рабочие перебирались из бараков в каменные дома.
Но невозможно создать оазис процветания на одном предприятии. На соседних заводах копившаяся годами социальная ненависть постоянно готова была привести к взрыву насилия. Да и сам Нобель был не столько филантроп, сколько предприниматель – в 1910-е годы он одним из первых в России внедряет на своем предприятии так называемую систему Тейлора, т. е. переходит к конвейерному производству. Для конвейера квалифицированные рабочие не нужны. Самые сознательные мастеровые, гордившиеся своей «рабочей костью», имевшие опыт забастовок, состоящие в профсоюзах, существеннейшим образом ущемлены. Они стали получать немногим больше женщин и подростков.
Нобель оставался в России во время Первой мировой войны, он видел Февраль, знал, что такое рабочий контроль, и дождался, пока на его предприятие пришел комиссар и объявил о национализации. Вместе с Юзами, Кенигами, Сан-Галли и другими людьми, вложившими миллионы в русскую промышленность, он бежал из России, чтобы уже никогда в нее не вернуться. Настоящий капитализм любит политическую стабильность, которую старый режим обеспечить не мог.
Человек ВПК
В 1870-е годы Россия кишлак за кишлаком, оазис за оазисом аннексирует Среднюю Азию. Война с туземцами оказалась сложной не столько для военных, сколько для интендантов. Растянутые линии коммуникаций, иссушающая жара, песчаные бури. Но главное – отсутствие пресной воды. Знаменитый «белый генерал» Скобелев обращается к своему дальнему петербургскому знакомцу Людвигу Нобелю, и его завод за короткий срок изготавливает первые опреснители соленой воды для русской армии.
Знаменитый туркестанский генерал Кауфман также обращается к Нобелю: «Невозможно тащить пушки по пустыне, в колесную ось набивается песок, русские взводы застревают в барханах, воинственные туркмены оставляют после своих набегов только обезглавленные раздетые трупы». Нобель изготавливает специальные колесные оси со смазкой. Такие орудия можно тащить по пустыне, как по столбовой дороге. Перед новой русско-турецкой войной Нобель получает заказ на сто тысяч винтовок. Приклад поначалу было решено делать из древесины ореха. Орех растет на Кавказе; туда отправляется Роберт Нобель.
В ходе своих поездок Роберт Нобель посетил Баку и был поражен деловыми перспективами, которые открывались в этом нефтеносном районе. Людвиг всегда относился к затеям своего старшего брата скептически, но изобретатель динамита мультимиллионер Альфред забрасывал его письмами, где утверждал: «Нефтедобыча выгоднее, чем добыча золота, нельзя терять ни минуты», – и Людвиг сам, вслед за Робертом, отправляется в Баку.
Людвиг Нобель не был новичком в России и знал, что здесь связи и взятки чаще всего важнее законов, но то, что он увидел в Баку, поразило даже его. Местная администрация покупалась на корню, без подношения нельзя было ступить и шагу, бедность и дикость царила необычайная. Братья идут по туземной части города и видят: на обочине дороги валяется отрубленная голова, а несколько поодаль – две отрубленные кисти. Людвиг в ужасе, Роберт спокоен: «Не обращай внимания, таковы здешние обычаи».
С изобретением керосиновой лампы нефтепереработка развивается во всем мире и, прежде всего, в Америке. Русские предприниматели, не уступавшие американцам в предприимчивости, имели под боком на Кавказе огромные запасы черного золота, но из-за неразумного законодательства и отсутствия больших свободных средств один за другим разорялись. На нефтедобыче обломал зубы даже русский финансовый гений Василий Кокорев.
Нобели сумели обойти все препятствия, они скупили у туземных беков нефтеносные участки, главным из которых стал остров на Каспии – Челекен. Людвиг Нобель сразу понял, что ключевой вопрос нефтедобычи – транспортировка готовой продукции. На его заводе строятся первые в России нефтеналивные цистерны и целый танкерный флот. От острова к заводу протянули трубопровод.
В Баку привезли холодных и безжалостных инженеров из Техаса, для которых были созданы идеальные условия. Жили они на роскошной «Вилле Петролеа» со всеми возможными удобствами, включая бассейны и электрическое освещение. Баку делился на две части – Белый город и Черный город. Иностранцы, купцы и русские чиновники жили в Белом городе в условиях европейской цивилизации. А в туземных кварталах продолжалось средневековье – чума, холера, дикий уровень преступности. Баку того времени напоминал скорее не европейскую глубинку, а Калькутту или Лагос. Иностранцам платили в год столько, сколько на родине они могли заработать за десять лет.
Но главная причина удачи товарищества братьев Нобель заключалась в нещадной эксплуатации рабочей силы. Из-за языкового барьера и полной неграмотности азербайджанцы использовались только на самых тяжелых участках работы, нефть добывалась русскими, персами, лезгинами. Смертность у Нобелей была выше, чем на золотых копях Южной Африки. Себестоимость пуда керосина у Нобеля 8 копеек, причем оплата рабочей силы составляла меньше копейки, а продавался керосин по рублю за пуд. На подкуп местной полиции тратилось больше денег, чем на заработную плату и расширение производства. Посетивший Баку русский журналист писал: «Тысячи рук работают в грязи над приготовлением керосина и обогащением хозяев. С технической стороны – прелестно, с гуманитарной – черно».
У Людвига Нобеля было три ипостаси: в Баку – безжалостный колонизатор, не считающийся с европейскими законами и требованиями нравственности, в Петербурге – любезнейший господин, филантроп, глава шведского землячества, наконец, в письмах к Альфреду он предстает по-европейски образованным ученым и мыслителем, не чуждым пацифистских и социалистических идей.
На Петербургском заводе Нобеля рабочие зарабатывали по петербургским масштабам отлично. В этом не идеализм, а расчет опытного менеджера. Машиностроение – не нефтедобыча, здесь рабочему нужно быть грамотным, уметь читать чертеж, обращаться с механизмами. При обилии и дешевизне неквалифицированной рабочей силы хорошего станочника найти в Петербурге непросто. А чтобы удержать его, нужно платить больше, чем конкуренты.
Нобель – первый русский коммерсант, который уменьшил рабочий день до десяти часов. Людвиг Эммануилович следил за своим административным персоналом, выгонял хамов-приказчиков. Он писал: «Не так давно видел у церкви жен рабочих моего завода, был приятно удивлен, отметив, что босоножек среди них нет, у всех франтоватые сапожки, некоторые даже с зонтиками», – в этой фразе не столько альтруизм, сколько удовлетворение разумного коммерсанта. Впрочем, в конце 1880-х годов, почувствовав себя неважно, Людвиг Нобель уехал во Францию, оставив свои предприятия сыновьям Карлу и Эмилю. Карл вскоре умер, дело возглавил Эмиль.
По воспоминаниям рабочих, в начале XX века на Путиловском заводе большую часть мастеров составляли поляки, на «Скороходе» – немцы, на Невской ниточной мануфактуре мастера и владельцы – англичане, ненавистный рабочим мастер-англичанин трудился на фабрике «Невка». О последнем мемуарист даже добавлял раздумчиво: «Немцы лучше англичан в противоположность тому, что думал Горький». Мастером на фабрике Пеля был австриец, а директором – поляк. На заводе Юлиуса Пинтиса «мастер котельного цеха и медицинской мастерской чухна и выживает русских … хочет брать на работу своих». На фабрике Воронина подвизались ненавистные мастера-иностранцы – Ванька Чешер и Сенька Курносый.
На Екатерингофской бумагопрядильной фабрике в 1878 г. среди причин возникших волнений были следующие: «…Мастер на фабрике – англичанин, говорит совершенно по-русски плохо, рабочие часто его не понимают, и за малейшие возражения рабочих он грозит им отказом от работы… среди них есть рабочий Карл, который, зная немецкий язык, близок к мастеру-англичанину и записывает на них штрафы неправильно».
В том же году по аналогичным причинам возникли беспорядки на Новой бумагопрядильне: «Фабрика принадлежит пайщикам почти исключительно великобританским поданным. Директорами общества состоят великобританцы, а управляющим – Фиш. Последний не знает ничего по-русски, человек суровый, не входит в нужды рабочих, а лишь эксплуатирует их посредством мастеров, также англичан и почти не говорящих по-русски. Мастера обращаются с рабочими грубо, ставят за всякую безделицу штрафы».
На «Лесснере» всеобщую нелюбовь вызывал финн Гельфорс – известный самодур. Мастер цеха Гемке на «Лангензипене» называл молодых рабочих не иначе как русские свиньи. На фабрике Варгуниных притчей во языцех был ненавистный писарь – француз К. Нане, вывезенный, в конце концов, рабочими на тачке.
В мастерских Варшавской железной дороги в состав наиболее привилегированной части рабочих входили финны, поляки и, в особенности, немцы. Немцы преобладали среди мастеров. Записи в книге ремонта паровозов производились по-немецки. Утром в знак приветствия рабочие говорили друг другу: «Морген». Рабочие-иностранцы относились к русским рабочим брезгливо, со скрытым, а то и открытым презрением.
Эммануэлю Людвиговичу Нобелю пришлось руководить русской частью нобелевской империи во времена, когда Выборгская сторона, где находился его завод, стала синонимом русского организованного рабочего движения. По Неве и Большой Невке, отделенные только заборами, стояли десятки огромных машиностроительных заводов. Русские и финские рабочие жили рядом в узких и грязных улочках, пересекавших большой Сампсониевский проспект.
Русскому рабочему воистину было нечего терять, кроме собственных цепей. Лишившийся связи с деревенским миром, выросший в пропитанной культом силы рабочей среде, он знал – у него нет друзей, кроме друзей по классу. Он не мог рассчитывать на пенсию в старости, деревенские земляки являлись для него тупыми покорными баранами. Даже если он был семи пядей во лбу и хорошо зарабатывал, жизнь не обещала ему никакого продвижения. Рабочие не становились ни мастерами, ни инженерами. Стачки в России были запрещены.
Русский рабочий исторически с недоверием смотрел в сторону мастера, приказчика, инженера – часто иностранца. Но недовольство ограничивалось мелким саботажем, манкированием, жалобами. До антинемецких бунтов на заводах дело не доходило.
На фабрике Эммануэля Нобеля ситуация была типичной. Инженеры и мастера – немцы, реже шведы и поляки, первый директор – господин Берг, среди рабочей аристократии тоже много «инородцев». В цеху для рабочего мастер – бог и господин, волю хозяина олицетворяет приказчик, администратор.
Эммануэль Нобель понимает это и в корне меняет структуру своей фабрики в Петербурге. Он ликвидирует старую систему аккордов, объединяет несколько мастерских в единый конвейер, увольняет с полсотни администраторов, способным рабочим предлагает должность мастера с равным прежнему окладом. «Никто не встанет между мной и рабочими», – говорит Эммануэль Нобель.
Когда Эммануэль Нобель радовался благополучию своих работников, он в первую очередь радовался своему умению вести дело. Затраты на социальные нужды с лихвой окупались относительным спокойствием и производительностью на Петербургском заводе. Нобель открыл школу для рабочих Выборгской стороны, нанял учителями студентов, выплачивал ежемесячные премии лучшим станочникам. Станочник у Нобеля получал больше начинающего офицера.
Последний из русских Нобелей изрядно обрусел. Он был женат на русской докторше – Марте Олейниковой. Председательствовал в многочисленных российских общественных организациях, в том числе в профсоюзе русских капиталистов, Петербургском обществе заводчиков и фабрикантов. Он председатель банка, основанного в свое время Василием Кокоревым и всегда считавшегося подчеркнуто русским – Волжско-Камского. Он сумел так повести дело с немцем Рудольфом Дизелем, что его знаменитые двигатели, работавшие на мазуте, выпускались и применялись именно в России. Он построил нефтеналивной флот, сконструировал первые в мире теплоходы, в его компаниях мечтали работать выпускники Петербургского политехнического института. Эммануэль Нобель жил в России и ему нравилось тут жить – огромные естественные богатства, талантливый народ, отличные инженеры.
Как и другие промышленники, Нобель чувствовал, что рабочий вопрос, который был злобой дня во всем мире, рано или поздно станет главным вопросом и на его новой родине. Как и большинство разумных западных собственников, он старался привязать рабочих к своему предприятию, заставить их гордиться им. Он делал все, чтобы его рабочие не пьянствовали – открыл для них первый в Петербурге Народный дом.
Главный бич питерского пролетариата – жилищные условия. Чем ближе к заводу, тем дороже жилье. Приходилось или приплачивать, или платить за трамвай, а он был дорог, или к шести утра идти через весь город. Городская дума не беспокоилась о дешевом муниципальном жилье. Нобель перенес в Россию шведский опыт строительства дешевого жилья для рабочих, каждая семья имела маленькую отдельную квартиру. Петербургский опыт постепенно переносился и в Баку. Теперь уже не только инженеры, но и рабочие перебирались из бараков в каменные дома.
Но невозможно создать оазис процветания на одном предприятии. На соседних заводах копившаяся годами социальная ненависть постоянно готова была привести к взрыву насилия. Да и сам Нобель был не столько филантроп, сколько предприниматель – в 1910-е годы он одним из первых в России внедряет на своем предприятии так называемую систему Тейлора, т. е. переходит к конвейерному производству. Для конвейера квалифицированные рабочие не нужны. Самые сознательные мастеровые, гордившиеся своей «рабочей костью», имевшие опыт забастовок, состоящие в профсоюзах, существеннейшим образом ущемлены. Они стали получать немногим больше женщин и подростков.
Нобель оставался в России во время Первой мировой войны, он видел Февраль, знал, что такое рабочий контроль, и дождался, пока на его предприятие пришел комиссар и объявил о национализации. Вместе с Юзами, Кенигами, Сан-Галли и другими людьми, вложившими миллионы в русскую промышленность, он бежал из России, чтобы уже никогда в нее не вернуться. Настоящий капитализм любит политическую стабильность, которую старый режим обеспечить не мог.
Человек ВПК
Все русские революции начинались на одном и том же заводе – Путиловском, ныне Кировском. Основал этот крупнейший в Петербурге завод Николай Иванович Путилов, любимец великих князей, министров, адмиралов. Промышленник, спасший Петербург от британского десанта, создатель финской металлургии. Инженер, наладивший производство артиллерии для русских броненосцев и рельсов для российских железных дорог. Основатель петербургского порта. Признанный во всем мире изобретатель. Гениальный менеджер, решавший задачи, кажущиеся неразрешимыми принципиально. Только смерть спасла его от долговой тюрьмы.
Весна 1854 г. Дворец «Коттедж» в Петергофе. Император Николай часами не отходит от подзорной трубы. Перед фортами Кронштадта, в нескольких верстах от столицы крейсирует британский флот. Коварный Альбион поставил императора великой страны в унизительное положение. Государь, любивший сравнивать себя с Петром Великим, впервые в жизни чувствовал полную беспомощность.
Черноморский флот пришлось затопить у входа в Севастопольскую бухту, Балтийский неприятель загнал в Маркизову лужу. Петербургу угрожала опасность быть взятым с моря. Требовалось срочно организовать оборону от превосходящих сил противника.
У императора четверо сыновей: Александр, наследник, – человек недурной, но бесцветный, артиллерист Михаил, армеец Николай и моряк Константин.
Флотские офицеры отличались от армейских. В Морской корпус, единственное в стране учебное учреждение, готовившее офицеров флота, принимали с разбором: сыновей генералов, столбовых дворян и флотских офицеров.
Лихие офицеры с парусников – у них невесты во всех портах от Рио до Нагасаки, они виртуозно сквернословят на десятках языках, они повидали мир, избавлены от бессмысленного сухопутного фрунта и могут выдержать любой шторм. Недаром героями Крымской войны являлись именно они – Нахимов, Корнилов, Истомин.
Из всех великих князей Константин Николаевич был самым способным, образованным и волевым. Он вырос в дальних морских походах. Как и большинство флотских офицеров, был резок, порой жесток. Изысканно вежливый с дамами, он мог обложить нерадивого подчиненного большим петровским загибом. Амбициозный великий князь препятствий не боялся, к цели шел напролом. Многие полагали, именно Константину, а не Александру следовало бы наследовать престол отца. Одни поклонялись великому князю, другие (их при дворе было больше) – ненавидели.
Константин вызвал к себе в Мраморный дворец Николая Путилова, 34-летнего чиновника морского ведомства. Тот закончил Морской корпус и был известен великому князю как отличный знаток кораблестроения. «Можешь ли ты, Путилов, сделать невозможное, построить до конца навигации флотилию винтовых канонерок для обороны Кронштадта? Денег в казне нет – вот тебе мои личные 200 тысяч».
Путилов происходил из славного, но обедневшего новгородского дворянского рода. Он осиротел в детстве, и десяти лет был принят в морскую роту Александровского кадетского корпуса (сегодня Нахимовское училище), а оттуда как лучший ученик попал в Морской корпус – ныне знаменитое Военно-морское училище имени Фрунзе.
Директором корпуса был русский Магеллан, организатор первой русской кругосветной экспедиции Иван Крузенштерн, математику преподавал академик Михаил Остроградский, странный одноглазый господин, один из немногих в тогдашней России ученых с мировым именем. Преподаватель он был преотвратный, потому что выделял только тех, кто почитал и понимал его предмет. Николай Путилов стал его любимцем и соавтором. По окончании корпуса его оставили преподавать математику. Но молодому преподавателю смертельно скучно объяснять гардемаринам теорему Пифагора.
Путилов уходит в отставку, строит корабли на Черном море, возвращается в Петербург чиновником судостроительного департамента. Однако время не способствовало людям энергичным, инициатива не поощрялась, морским министром служил балагур, светский лев, любимец государя князь Меншиков, никогда не управлявший и шлюпкой.
Маленький, подвижный как ртуть холерик, пузырящийся энергией и тщеславием, Путилов пропадал в канцелярской рутине. Поручение Константина Николаевича стало его звездным часом. Паровые двигатели в Россию ввозили из-за границы, война закрыла возможности импорта. Полагаться следовало на собственные силы.
Военное судостроение с петровского времени мало изменилось – на казенных верфях корабли строили крепостные под присмотром чиновников. Огромный бюрократический аппарат и работавшие из-под палки мастеровые воспринимали каждый новый заказ как постылую рутину.
Частные машиностроительные предприятия были маленькими и маломощными. Но они могли под заказ изготовить любую продукцию, брали на себя риск и ответственность. Путилов распределил работу между двадцатью частными петербургскими заводами. Ему удалось тайно проникнуть даже в мастерскую, которая ремонтировала придворные экипажи – спрашивать разрешения у Министерства императорского двора было просто некогда, ответ мог прийти к моменту окончания войны. Петербургские ткачи сидели в это время без работы – хлопок шел в Петербург из-за границы, порты блокировал неприятель. За три месяца Путилов превратил их в токарей и слесарей, а затем и в механиков на канонерках. Николай Иванович ни перед кем не отчитывался, платил живыми деньгами.
Паровая канонерка – моторный баркас с несколькими орудиями небольшого калибра. Она маневренна и пригодна для действий в мелководье Финского залива. Через четыре месяца в строй вошли первые 32 канонерки, в следующие восемь – еще 35 и 14 судов побольше – корветов. Французский адмирал Пэно писал по окончании войны: «Паровые канонерки, столь быстро построенные русскими, совершенно изменили наше положение». Неприятельский флот к Петербургу прорваться не смог.
По окончании всей эпопеи строительства заводчики подарили Путилову серебряный венок, на 81 листке – названия построенных им кораблей. Николаю Ивановичу удалось сэкономить деньги Константина – 20 тыс. рублей он вернул великому князю. Путилов стал известен флоту и столице.
Между тем ситуация в стране решительно изменилась. Николай I умер, на престол вступил Александр II. История России отмечена проигранными войнами и сражениями. Россия, словами Петра Великого, – государство военное. Поражение означает необходимость изменений.
Самым решительным сторонником реформ в императорской семье был великий князь Константин Николаевич. Именно его окружение, так называемая «партия Мраморного дворца», инициировала и проводила либеральные преобразования. Главным из них было освобождение крестьян от крепостной зависимости.
Преобразования, как хорошо известно, почти всегда поначалу не улучшают ситуацию, а ухудшают ее. Константин нажил множество новых врагов. Его называли временщиком, подозревали даже в желании свергнуть брата и царствовать самому. Но царь был на его стороне. Приверженцы «партии Мраморного дворца» в начале царствования Александра II возглавили важнейшие министерства: Головнин – народного просвещения, Рейтерн – финансов, Милютин – военное, Краббе – Адмиралтейство. Путилов был членом этой команды и оказался в центре преобразований.
9 марта 1862 г. на Темплтонском рейде у Атлантического побережья Америки произошла первая в истории битва двух броненосцев: «Мерримака», принадлежавшего южанам, и «Монитора» северян. Целый день эти неповоротливые бронированные бегемоты поливали друг друга огнем без всякого успеха. В конце концов, более подвижный «Монитор» просто забодал соперника. Началась гонка между артиллерией и броней, защитой и нападением. Новые типы кораблей и орудий сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой.
Из Крымской войны Россия по существу вышла без флота. Надо было создавать его заново. Но в этом был неожиданный выигрыш. В середине XIX века оказалось, что все военные флоты можно без особого ущерба затопить. Появление разрывных снарядов сделало деревянные корпуса беззащитными перед артиллерией. Тысячелетняя история деревянного флота уходила в прошлое. Россия как морская держава должна была либо исчезнуть, либо поспеть за странами более экономически развитыми.
Николай Иванович, между тем, окончательно оставил государственную службу и стал заводчиком. Поступок рискованный и породивший много толков. При покровительстве великого князя Путилов мог рассчитывать на блестящую государственную карьеру, богатеть без особого риска. Большинство дворян считало предпринимательство делом малопочтенным. Дворянин служит, торгует купец.
Крымская война показала – у России нет постоянных союзников, есть постоянные интересы. Оборону следовало вести по всем азимутам. Необходимо было создавать военные заводы, не зависящие от импорта. Путилов получил кредиты от Морского министерства и создал три металлургических завода в Финляндии, позволивших наладить производство английского котельного железа. Кредит, взятый у Адмиралтейства, он вовремя возвратил.
Следующее начинание Путилова – создание в России судовой артиллерии нового типа – стальных нарезных орудий. На производстве таких пушек выросла династия Круппов, монопольно поставлявшая артиллерию русским броненосцам. Между тем на Урале полковник Обухов сумел создать сталь не хуже крупповской. Упругость ее, как писали тогда, превосходила всякую вероятность. Клинок для шпаги можно было свернуть в кольцо, и он распрямлялся, не изменив формы. Шесть лет Обухов пытался внедрить свое изобретение, обивал пороги ведомств, награжден был даже орденом за свое изобретение, но толка так и не добился.
Так было, пока он не встретился с Путиловым. Тот выбил огромный двухмиллионный кредит из казны, привлек частных инвесторов, получил бесплатно участок земли под Петербургом и основал завод, получивший название Обуховского. Через год состоялась первая плавка обуховской стали. И хотя затея оказалась непростой, денег не хватило, расплатиться с казной не удалось, и завод за долги перешел под контроль морского ведомства, в конце концов, русская морская артиллерия перестала зависеть от Круппа.
Если бы не близость к «партии Мраморного дворца», Путилову не дали бы такого кредита, и он бы, скорее всего, разорился. Военные подряды просто так, за красивые глаза, не раздавались. Важным условием была близость к государю или его ближайшим клевретам.
Александр II страдал наследственной тугостью пищеварения. Посетив Кавказ, он от тамошних сведущих людей узнал, что курение кальяна слабит. Отныне после утренней прогулки он отправлялся в обширную ретираду и, воссев на судно, закуривал кальян. Между тем по другую сторону ширм, скрывавших государя, собирались лица, удостоенные чести разговором своим развлекать императора в ходе его занятия. Среди этих, как их называли в свете, «кальянщиков» были флигель-адъютанты, министры, сенаторы, генералы. Немало железнодорожных концессий, орденов, выгодных назначений получено было именно теми, кто имел доступ на эту экзотическую церемонию. Путилов кальянщиком не был.
Директору горного департамента Скальковскому предложили взятку за утверждение устава акционерного общества: «Десять тысяч, и об этом не узнает никто вне этого кабинета». «Давайте пятнадцать и можете болтать об этом на каждом углу», – отвечал сановник.
Весна 1854 г. Дворец «Коттедж» в Петергофе. Император Николай часами не отходит от подзорной трубы. Перед фортами Кронштадта, в нескольких верстах от столицы крейсирует британский флот. Коварный Альбион поставил императора великой страны в унизительное положение. Государь, любивший сравнивать себя с Петром Великим, впервые в жизни чувствовал полную беспомощность.
Черноморский флот пришлось затопить у входа в Севастопольскую бухту, Балтийский неприятель загнал в Маркизову лужу. Петербургу угрожала опасность быть взятым с моря. Требовалось срочно организовать оборону от превосходящих сил противника.
У императора четверо сыновей: Александр, наследник, – человек недурной, но бесцветный, артиллерист Михаил, армеец Николай и моряк Константин.
Флотские офицеры отличались от армейских. В Морской корпус, единственное в стране учебное учреждение, готовившее офицеров флота, принимали с разбором: сыновей генералов, столбовых дворян и флотских офицеров.
Лихие офицеры с парусников – у них невесты во всех портах от Рио до Нагасаки, они виртуозно сквернословят на десятках языках, они повидали мир, избавлены от бессмысленного сухопутного фрунта и могут выдержать любой шторм. Недаром героями Крымской войны являлись именно они – Нахимов, Корнилов, Истомин.
Из всех великих князей Константин Николаевич был самым способным, образованным и волевым. Он вырос в дальних морских походах. Как и большинство флотских офицеров, был резок, порой жесток. Изысканно вежливый с дамами, он мог обложить нерадивого подчиненного большим петровским загибом. Амбициозный великий князь препятствий не боялся, к цели шел напролом. Многие полагали, именно Константину, а не Александру следовало бы наследовать престол отца. Одни поклонялись великому князю, другие (их при дворе было больше) – ненавидели.
Константин вызвал к себе в Мраморный дворец Николая Путилова, 34-летнего чиновника морского ведомства. Тот закончил Морской корпус и был известен великому князю как отличный знаток кораблестроения. «Можешь ли ты, Путилов, сделать невозможное, построить до конца навигации флотилию винтовых канонерок для обороны Кронштадта? Денег в казне нет – вот тебе мои личные 200 тысяч».
Путилов происходил из славного, но обедневшего новгородского дворянского рода. Он осиротел в детстве, и десяти лет был принят в морскую роту Александровского кадетского корпуса (сегодня Нахимовское училище), а оттуда как лучший ученик попал в Морской корпус – ныне знаменитое Военно-морское училище имени Фрунзе.
Директором корпуса был русский Магеллан, организатор первой русской кругосветной экспедиции Иван Крузенштерн, математику преподавал академик Михаил Остроградский, странный одноглазый господин, один из немногих в тогдашней России ученых с мировым именем. Преподаватель он был преотвратный, потому что выделял только тех, кто почитал и понимал его предмет. Николай Путилов стал его любимцем и соавтором. По окончании корпуса его оставили преподавать математику. Но молодому преподавателю смертельно скучно объяснять гардемаринам теорему Пифагора.
Путилов уходит в отставку, строит корабли на Черном море, возвращается в Петербург чиновником судостроительного департамента. Однако время не способствовало людям энергичным, инициатива не поощрялась, морским министром служил балагур, светский лев, любимец государя князь Меншиков, никогда не управлявший и шлюпкой.
Маленький, подвижный как ртуть холерик, пузырящийся энергией и тщеславием, Путилов пропадал в канцелярской рутине. Поручение Константина Николаевича стало его звездным часом. Паровые двигатели в Россию ввозили из-за границы, война закрыла возможности импорта. Полагаться следовало на собственные силы.
Военное судостроение с петровского времени мало изменилось – на казенных верфях корабли строили крепостные под присмотром чиновников. Огромный бюрократический аппарат и работавшие из-под палки мастеровые воспринимали каждый новый заказ как постылую рутину.
Частные машиностроительные предприятия были маленькими и маломощными. Но они могли под заказ изготовить любую продукцию, брали на себя риск и ответственность. Путилов распределил работу между двадцатью частными петербургскими заводами. Ему удалось тайно проникнуть даже в мастерскую, которая ремонтировала придворные экипажи – спрашивать разрешения у Министерства императорского двора было просто некогда, ответ мог прийти к моменту окончания войны. Петербургские ткачи сидели в это время без работы – хлопок шел в Петербург из-за границы, порты блокировал неприятель. За три месяца Путилов превратил их в токарей и слесарей, а затем и в механиков на канонерках. Николай Иванович ни перед кем не отчитывался, платил живыми деньгами.
Паровая канонерка – моторный баркас с несколькими орудиями небольшого калибра. Она маневренна и пригодна для действий в мелководье Финского залива. Через четыре месяца в строй вошли первые 32 канонерки, в следующие восемь – еще 35 и 14 судов побольше – корветов. Французский адмирал Пэно писал по окончании войны: «Паровые канонерки, столь быстро построенные русскими, совершенно изменили наше положение». Неприятельский флот к Петербургу прорваться не смог.
По окончании всей эпопеи строительства заводчики подарили Путилову серебряный венок, на 81 листке – названия построенных им кораблей. Николаю Ивановичу удалось сэкономить деньги Константина – 20 тыс. рублей он вернул великому князю. Путилов стал известен флоту и столице.
Между тем ситуация в стране решительно изменилась. Николай I умер, на престол вступил Александр II. История России отмечена проигранными войнами и сражениями. Россия, словами Петра Великого, – государство военное. Поражение означает необходимость изменений.
Самым решительным сторонником реформ в императорской семье был великий князь Константин Николаевич. Именно его окружение, так называемая «партия Мраморного дворца», инициировала и проводила либеральные преобразования. Главным из них было освобождение крестьян от крепостной зависимости.
Преобразования, как хорошо известно, почти всегда поначалу не улучшают ситуацию, а ухудшают ее. Константин нажил множество новых врагов. Его называли временщиком, подозревали даже в желании свергнуть брата и царствовать самому. Но царь был на его стороне. Приверженцы «партии Мраморного дворца» в начале царствования Александра II возглавили важнейшие министерства: Головнин – народного просвещения, Рейтерн – финансов, Милютин – военное, Краббе – Адмиралтейство. Путилов был членом этой команды и оказался в центре преобразований.
9 марта 1862 г. на Темплтонском рейде у Атлантического побережья Америки произошла первая в истории битва двух броненосцев: «Мерримака», принадлежавшего южанам, и «Монитора» северян. Целый день эти неповоротливые бронированные бегемоты поливали друг друга огнем без всякого успеха. В конце концов, более подвижный «Монитор» просто забодал соперника. Началась гонка между артиллерией и броней, защитой и нападением. Новые типы кораблей и орудий сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой.
Из Крымской войны Россия по существу вышла без флота. Надо было создавать его заново. Но в этом был неожиданный выигрыш. В середине XIX века оказалось, что все военные флоты можно без особого ущерба затопить. Появление разрывных снарядов сделало деревянные корпуса беззащитными перед артиллерией. Тысячелетняя история деревянного флота уходила в прошлое. Россия как морская держава должна была либо исчезнуть, либо поспеть за странами более экономически развитыми.
Николай Иванович, между тем, окончательно оставил государственную службу и стал заводчиком. Поступок рискованный и породивший много толков. При покровительстве великого князя Путилов мог рассчитывать на блестящую государственную карьеру, богатеть без особого риска. Большинство дворян считало предпринимательство делом малопочтенным. Дворянин служит, торгует купец.
Крымская война показала – у России нет постоянных союзников, есть постоянные интересы. Оборону следовало вести по всем азимутам. Необходимо было создавать военные заводы, не зависящие от импорта. Путилов получил кредиты от Морского министерства и создал три металлургических завода в Финляндии, позволивших наладить производство английского котельного железа. Кредит, взятый у Адмиралтейства, он вовремя возвратил.
Следующее начинание Путилова – создание в России судовой артиллерии нового типа – стальных нарезных орудий. На производстве таких пушек выросла династия Круппов, монопольно поставлявшая артиллерию русским броненосцам. Между тем на Урале полковник Обухов сумел создать сталь не хуже крупповской. Упругость ее, как писали тогда, превосходила всякую вероятность. Клинок для шпаги можно было свернуть в кольцо, и он распрямлялся, не изменив формы. Шесть лет Обухов пытался внедрить свое изобретение, обивал пороги ведомств, награжден был даже орденом за свое изобретение, но толка так и не добился.
Так было, пока он не встретился с Путиловым. Тот выбил огромный двухмиллионный кредит из казны, привлек частных инвесторов, получил бесплатно участок земли под Петербургом и основал завод, получивший название Обуховского. Через год состоялась первая плавка обуховской стали. И хотя затея оказалась непростой, денег не хватило, расплатиться с казной не удалось, и завод за долги перешел под контроль морского ведомства, в конце концов, русская морская артиллерия перестала зависеть от Круппа.
Если бы не близость к «партии Мраморного дворца», Путилову не дали бы такого кредита, и он бы, скорее всего, разорился. Военные подряды просто так, за красивые глаза, не раздавались. Важным условием была близость к государю или его ближайшим клевретам.
Александр II страдал наследственной тугостью пищеварения. Посетив Кавказ, он от тамошних сведущих людей узнал, что курение кальяна слабит. Отныне после утренней прогулки он отправлялся в обширную ретираду и, воссев на судно, закуривал кальян. Между тем по другую сторону ширм, скрывавших государя, собирались лица, удостоенные чести разговором своим развлекать императора в ходе его занятия. Среди этих, как их называли в свете, «кальянщиков» были флигель-адъютанты, министры, сенаторы, генералы. Немало железнодорожных концессий, орденов, выгодных назначений получено было именно теми, кто имел доступ на эту экзотическую церемонию. Путилов кальянщиком не был.
Директору горного департамента Скальковскому предложили взятку за утверждение устава акционерного общества: «Десять тысяч, и об этом не узнает никто вне этого кабинета». «Давайте пятнадцать и можете болтать об этом на каждом углу», – отвечал сановник.