Никита (смеется).
   Да уж это что говорить, только подавай им деньги-то. Денежки всем нужны.
Матрена.
   Ну, ягодка, я и открылась ему во всех делах. Первым делом, говорит, надо твоему сыночку в ту деревню приписаться. На это денежки нужно, – стариков попоить. Они, значит, и руки приложат. Всё, говорит, надо с умом делать. Глянь-ка сюда (достает из платка бумагу). Вот и бумагу отписал, почитай-ка, ведь ты дошлый. (Никита читает, Матрена слушает.)
Никита.
   Бумага, известно, приговор значит. Тут мудрости большой нет.
Матрена.
   А ты слухай, что Иван Мосеич приказывал. Пуще всего, говорит, тетка, смотри, чтоб денежки не упустить. Не ухватит, говорит, она деньги, не дадут ей на себя зятя принять. Деньги, говорит, всему делу голова. Так мотри. Дело, сынок, доходит.
Никита.
   Мне что? Деньги ее, она и хлопочи.
Матрена.
   Эка ты, сынок, судишь! Разве баба может обдумать? Если что и возьмет она деньги, где ж ей обдумать, – бабье дело известно, а ты всё мужик. Ты, значит, можешь и спрятать и все такое. У тебя всё-таки ума больше, коли чего коснется.
Никита.
   Эх! женское ваше понятие не обстоятельное совсем.
Матрена.
   Как же необстоятельно! Ты заграбь денежки-то. Баба-то у тебя в руках будет. Если случаем и похрапывать начнет или что, ей укороту можно сделать.
Никита.
   Ну вас совсем, пойду.
ЯВЛЕНИЕ XIX.
Никита, Матрена и Анисья (выбегает бледная из избы за угол к Матрене).
Анисья.
   На нем и были. Вот они. (Показывает под фартуком.)
Матрена.
   Давай Микитке, он схоронит. Микитка, бери, схорони куда.
Никита.
   Что ж, давай.
Анисья.
   О-ох, головушка, да уж я сама, что ли. (Идет к воротам.)
Матрена (хватает ее за руку).
   Куда идешь? Хватятся, вон сестра идет, ему давай, он знает. Эка бестолковая!
Анисья (останавливается в нерешительности).
   О, головушка!
Никита.
   Что ж, давай, что ль, суну куда.
Анисья.
   Куда сунешь-то?
Никита.
   Аль робеешь? (Смеется.)
ЯВЛЕНИЕ XX.
Те же и Акулина (идет с бельем).
Анисья.
   О-ох, головушка моя бедная! (Отдает деньги.) Микита, мотри.
Никита.
   Чего боишься-то? Туда запхаю, что и сам не найду. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ XXI.
Матрена, Анисья и Акулина.
Анисья (стоит в испуге).
   О-ох! Что как он…
Матрена.
   Что ж, помер?
Анисья.
   Да помер никак. Я снимала, он и не почуял.
Матрена.
   Иди в избу-то, вон Акулина идет.
Анисья.
   Что ж, я нагрешила, а он да что с деньгами…
Матрена.
   Буде, иди в избу, вот и Марфа идет.
Анисья.
   Ну, поверила я ему. Что-то будет. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ XXII.
Марфа, Акулина, Матрена.
Марфа (идет с одной, Акулина с другой стороны. К Акулине).
   Я бы даве пришла, да к дочери пошла. Ну, что старик-от? Аль помирать хочет?
Акулина (снимает белье).
   А кто его знает. Я на речке была.
Марфа (указывая на Матрену).
   Эта чья ж?
Матрена.
   А из Зуева, Микиты мать я, из Зуева, родимая. Здравствуйте. Изныл, изныл сердечный, братец-то. Сам выходил. Пошли мне, говорит, сестрицу, потому, говорит.... О! да уж не кончился ли?
ЯВЛЕНИЕ XXIII.
Те же и Анисья (выбегает из избы с криком, хватается за столбик и начинает выть).
   О-о-о, и на кого-о-о и оставил и о-о-о и на ко-ого-о-о по-ки-нул о-о-о… вдовой горемычной… век вековать, закрыл ясны очи…
ЯВЛЕНИЕ XXIV.
Те же и кума (Кума и Матрена подхватывают ее под руки. Акулина и Марфа идут в избу. Народ приходит).
Один голос из народа.
   Старух позвать, убирать надо.
Матрена (засучивает рукава).
   Вода в чугуне-то есть, что ли? А то и в самоваре, я чай, есть. Не вылили. Потружусь и я.
Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

ЛИЦА ТРЕТЬЕГО ДЕЙСТВИЯ.
   Аким.
   Никита.
   Акулина.
   Анисья.
   Анютка.
   Митрич – старик-работник, отставной солдат.
   Кума Анисьи.
Изба Петра. Зима. После 2-го действия прошло 9 месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет. Анютка на печи. Митрич, старик-работник.
ЯВЛЕНИЕ I.
Митрич (входит медленно, раздевается).
   О, Господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?
Анисья.
   Чего?
Митрич.
   Микита-то из города не бывал?
Анисья.
   Нету.
Митрич.
   Загулял, видно. О, Господи!
Анисья.
   Убрался на гумне-то?
Митрич.
   А то как же? Всё как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как-нибудь. О, Господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.
Анисья.
   Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…
Митрич.
   Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина-то почто в город поехала?
Анисья.
   А ты спроси ее, зачем туда нелегкая понесла.
Митрич.
   В город-то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О, Господи!
Анютка.
   Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.
Анисья.
   Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила – и забыла. То-то бесстыжая!
Митрич.
   Вона! Чего стыдиться-то? Деньги есть, так и гуляй. О, Господи! Ужинать-то рано, что ли? (Анисья молчит.) Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О, Господи, Матерь пресвятая Богородица, Микола угодник!
ЯВЛЕНИЕ II.
Те же и кума.
Кума (входит).
   Не ворочался, видно, твой-то?
Анисья.
   Нету.
Кума.
   Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фекла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.
Анисья.
   Анютка! а Анютка!
Анютка.
   Чего?
Анисья.
   Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?
Анютка (спрыгивает с печи, одевается).
   Сейчас.
Кума.
   И Акулину с собой взял?
Анисья.
   А то бы ехать не-зачем. Из-за нее дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а всё только она его путает.
Кума (качает головой).
   Уж и что говорить. (Молчание.)
Анютка (в дверях).
   А коли там, сказать что?
Анисья.
   Ты посмотри только, там ли?
Анютка.
   Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ III.
Анисья, Митрич и кума. (Долгое молчание.)
Митрич (рычит).
   О, Господи, Микола милослевый.
Кума (вздрагивая).
   Ох, напугал. Это кто ж?
Анисья.
   Да Митрич, работник.
Кума.
   Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину-то.
Анисья (вылезает из-за стана к столу).
   Посыкнулись было из Дедлова, да видно слушок-то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?
Кума.
   А из Зуева-то Лизуновы?
Анисья.
   Засылка была. Да тоже не сошлось. Он и к себе не примает.
Кума.
   А отдавать бы надо.
Анисья.
   Уж как надо-то. Не чаю, кума, как со двора спихнуть, да не паит дело-то. Ему неохота. Да и ей тоже. Не нагулялся, видишь, еще с красавой-то с своей.
Кума.
   И-и-и! грехи. Чего вздумать нельзя. Вотчим ведь ей.
Анисья.
   Эх, кума. Оплели меня, обули так ловко, что и сказать нельзя. Ничего-то я сдуру не примечала, ничего-то я не думала, так и замуж шла. Ничегохонько не угадывала, а у них согласье уж было.
Кума.
   О-о, дело-то какое!
Анисья.
   Дальше – больше, вижу от меня хорониться стали. Ах, кума, и уж тошно ж мне, тошно житье мое было. Добро б не любила я его.
Кума.
   Да что уж и говорить.
Анисья.
   И больно ж мне, кума, от него обиду такую терпеть. Ох, больно!
Кума.
   Что ж, сказывают и на руку ерзок стал?
Анисья.
   Всего есть. Бывало, во хмелю смирен был. Зашибал он и допрежде того, да всё, бывало, хороша я ему была, а нынче как надуется, так и лезет на меня, стоптать ногами хочет. Намедни в косы руками увяз, насилу вырвалась. А уж девка хуже змеи, и как только таких злющих земля родит.
Кума.
   О-о-о! Кума, болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?
Анисья.
   Ох, кумушка милая! С сердцем своим что сделаю. Покойник на что строг был, а всё ж я как хотела, так и вертела, а тут не могу, кумушка. Как увижу его, так и сердце всё сойдет. Нет у меня против него и смелости никакой. Хожу перед ним как куренок мокрый.
Кума.
   О-о, кума! Да это, видно, сделано над тобой что. Матрена-то, сказывают, этими делами занимается. Должно, она.
Анисья.
   Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется, разорвала б его. А увижу его, – нет, не поднимается на него сердце.
Кума.
   Видимое дело, напущено. Долго ль, матушка моя, испортить человека. То-то погляжу я на тебя, куда что делось.
Анисья.
   Вовсе в лутошку ноги сошлись. А на дуру-то, на Акулину, погляди. Ведь растрепа девка, нехалявая, а теперь погляди-ка. Откуда что взялось. Да нарядил он ее. Расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде. Тоже, даром что дура, забрала себе в голову: я, говорит, хозяйка. Дом мой. Батюшка на мне его и женить хотел. А уж зла, Боже упаси. Разозлится, с крыши солому роет.
Кума.
   О-ох, житье твое, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты, говорят. Да видно, матушка моя, и через золото слезы льются.
Анисья.
   Есть чему завидовать. Да и богатство-то всё так прахом пройдет. Мотает денежки, страсть.
Кума.
   Да что ж ты, кума, больно просто пустила? Деньги твои.
Анисья.
   Кабы ты всё знала. А то сделала я промашку одну.
Кума.
   Я бы, кума, на твоем месте прямо до начальника до большого дошла. Деньги твои. Как же он может мотать? Таких правов нет.
Анисья.
   На это нынче не взирают.
Кума.
   Эх, кума, посмотрю я на тебя. Ослабла ты.
Анисья.
   Ослабла, милая, совсем ослабла. Замотал он меня. И сама ничего не знаю. О-о, головушка моя бедная!
Кума.
   Никак идет кто? (Прислушивается. Отворяется дверь, и входит Аким.)
ЯВЛЕНИЕ IV.
Те же и Аким.
Аким (крестится, обивает лапти и раздевается).
   Мир дому сему. Здорово живете? Здорово, тетинька.
Анисья.
   Здорово, батюшка. Из двора, что ль? Проходи, раздевайся.
Аким.
   Думал, тае, дай, значит, схожу, тае, к сынку, к сынку пройду. Не рано пошел, пообедал, значит, пошел; ан снежно как, тае, тяжко, итти, тяжко, вот и, тае, запоздал, значит. А сынок дома? Дома сынок то есть?
Анисья.
   Нетути; в городу.
Аким (садится на лавку).
   Дельце до него, то есть, тае, дельце. Сказывал, значит, ему намедни, тае, значит, об нужде сказывал, лошаденка извелась, значит, лошаденка-то. Объегорить, тае, надоть, лошаденку-то какую ни на есть, лошаденку-то. Вот и, тае, пришел, значит.
Анисья.
   Сказывал Микита. Приедет, потолкуете. (Встает к печи.) Поужинай, а он подъедет. Митрич, иди ужинать, а Митрич?
Митрич (рычит, просыпается).
   Чего?
Анисья.
   Ужинать.
Митрич.
   О, Господи, Микола милослевый!
Анисья.
   Иди ужинать.
Кума.
   Я пойду. Прощавайте. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ V.
Аким, Анисья и Митрич.
Митрич (слезает).
   И не видал, как заснул. О, Господи, Микола угодник! Здорово, дядя Аким.
Аким.
   Э! Митрич! Ты что же, значит, тае?
Митрич.
   Да вот в работниках, у Никиты, у сына у твоего, живу.
Аким.
   Ишь ты! Значит, тае, в работниках у сына-то. Ишь ты!
Митрич.
   То в городу жил у купца, да пропился там. Вот и пришел в деревню. Причалу у меня нет, ну и нанялся. (Зевает.) О, Господи!
Аким.
   Что ж, тае, али, тае, Микишка-то что делает? Дело, значит, еще какое, что работника, значит, тае, работника нанял?
Анисья.
   Какое ему дело? То управлялся сам, а нынче не то на уме, вот и работника взял.
Митрич.
   Деньги есть, так что ж ему…
Аким.
   Это, тае, напрасно. Вот ото совсем, тае, напрасно. Напрасно это. Баловство, значит.
Анисья.
   Да уж избаловался, избаловался, что и беда.
Аким.
   То-то, тае, думается, как бы получше, тае, а оно, значит, хуже. В богатстве-то избалуется человек, избалуется.
Митрич.
   С жиру-то и собака бесится. С жиру как не избаловаться! Я вон с жиру-то как крутил. Три недели пил без просыпу. Последние портки пропил. Не на что больше, ну и бросил. Теперь зарекся. Ну ее.
Аким.
   А старуха-то, значит, твоя где же?..
Митрич.
   Старуха, брат, моя к своему месту пристроена. В городу по кабакам сидит. Щеголиха тоже – один глаз выдран, другой подбит, и морда на сторону сворочена. А тверезая, в рот ей пирога с горохом, никогда не бывает.
Аким.
   О-о! Что же это?!
Митрич.
   А куда же солдатской жене место? К делу своему пределена.
(Молчание.)
Аким (к Анисье).
   Что ж Никита-то в город, тае, повез что, продавать, значит, повез что?
Анисья (накрывает на стол и подает).
   Порожнем поехал. За деньгами поехал, в банке деньги брать.
Аким (ужинает).
   Что ж вы их, тае, деньги-то куда еще пределить хотите деньги-то?
Анисья.
   Нет, мы не трогаем. Только 20 или 30 рублей; вышло, так взять надо.
Аким.
   Взять надо? Что ж их брать-то, тае, деньги-то? Нынче, значит, тае, возьмешь, завтра, значит, возьмешь, – так все их и, тае, переберешь, значит.
Анисья.
   Это окромя получай. А деньги все целы.
Аким.
   Целы? Как же, тае, целы? Ты бери их, а они, тае, целы. Как же, насыпь, ты, тае, муки, значит, и всё, тае, в рундук, тае, или амбар, да и бери ты оттуда муку-то, – что ж она, тае, цела будет? Это, значит, не тае. Обманывают они. Ты это дознайся, а то обманут они. Как же целы? Ты, тае, бери, а они целы.
Анисья.
   Уж я и не знаю. Нам тогда Иван Мосеич присудил. Положите, говорит, деньги в байку – и деньги целее, и процент получать будете.
Митрич (кончил есть).
   Это верно. Я у купца жил. У них всё так. Положи деньги да и лежи на печи, получай.
Аким.
   Чудно, тае, говоришь ты. Как же, тае, получай, ты, тае, получай, а им, значит, тае, с кого же, тае, получать-то? Деньги-то?
Анисья.
   Из банки деньги дают.
Митрич.
   Это что? Баба, она раздробить не может. А ты гляди сюда, я тебе все толки найду. Ты помни. У тебя, примерно, деньги есть, а у меня, примерно, весна пришла, земля пустует, сеять нечем, али податишки, что ли. Вот я, значит, прихожу к тебе. Аким, говорю, дай красненькую, а я уберусь с поля, тебе к Покрову отдам да десятину уберу за уваженье. Ты, примерно, видишь, что у меня есть с чего потянуть: лошаденка ли, коровенка, ты и говоришь: два ли, три ли рубля отдай за уваженье, да и всё. У меня òсел на шее, нельзя обойтись. Ладно, говорю, беру десятку. Осенью переверт делаю, приношу, а три рубля ты окроме с меня лупишь.
Аким.
   Да ведь это, значит, тае, мужики кривье как-то, тае, делают, коля кто, тае, Бога забыл, значит. Это, значит, не к тому.
Митрич.
   Ты погоди. Она сейчас к тому же натрафит. Ты помни. Теперича, значит, ты так-то сделал, ободрал меня, значит, а у Анисьи деньги, примерно, залежные. Ей девать некуда, да и бабье дело – не знает, куда их пределить. Приходит она к тебе; нельзя ли, говорит, и на мои деньги пользу сделать. Что ж, можно, говоришь. Вот ты и ждешь. Прихожу я опять на лето. Дай, говорю, опять красненькую, а я с уважением.... Вот ты и смекаешь: коли шкура на мне еще не ворочена, еще содрать можно, ты и даешь Анисьины деньги. А коли, примерно, нет у меня ни шиша, жрать нечего, ты, значит, разметку делаешь, видишь, что содрать нечего, сейчас и говоришь: ступай, брат, к Богу, а изыскиваешь какого другого, опять даешь и свои и Анисьины пределяешь, того обдираешь. Вот это и значит самая банка. Так она кругом и идет. Штука, брат, умственная.
Аким (разгорячась).
   Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же ученые-то, тае…
Митрич.
   Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несет в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ-то. Штука умственная!
Аким (вздыхая).
   Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.
Митрич.
   Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как еще околузывают-то дочиста. То-то и дело-то.
Аким (вздыхает).
   Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, Бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы Бога-то, Бога-то. Спасибо, родная, сыт, доволен.
(Вылезают из-за стола; Митрич лезет на печь.)
Анисья (убирает посуду и ест).
   Хоть бы отец усовестил, да и сказывать-то стыдно.
Аким.
   Чего?
Анисья.
   Так, про себя.
ЯВЛЕНИЕ VI.
Те же и Анютка.
(Анютка входит.)
Аким.
   А! умница. Всё хлопочешь! Перезябла, я чай?
Анютка.
   И то озябла страсть. Здорово, дедушка.
Анисья.
   Ну, что? Тама?
Анютка.
   Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их еще в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный-распьяный.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента