Левашов Виктор. Дойти до рассвета

   Молится... Ладно, пускай Аллаха попросит - авось, поможет. Сад райский вымолит, прощение за грехи получит... Аллах всё прощает. Только я не могу простить Саню Рябцева, который свою Ирку с сыном никогда не увидит. Пусть "дух" молится - время у него ещё будет.
   Дёмушкин нажал спуск, и "дух" скрючился от невыносимо-жгучей пули, пробившей его живот. Дёмушкин наклонился, подобрал трофейный автомат и, не оборачиваясь, полез вверх по склону. На половине пути он вдруг сообразил, что чего-то не хватает в окружающем мире, и лишь добравшись до вершины, понял: душманский гранатомёт больше не грохочет, и вообще - уже почти не стреляют. Лишь хлопают кое-где одинокие выстрелы - там тоже кто-то не прощает, и мстит...
   Настырного "духа"-гранатомётчика он нашёл на вершине. Над его скрюченным телом стоял Палванов и курил. Увидев Дёмушкина, обычно невозмутимый узбек вроде как удивился: "Живой, Дёма?"
   Дёмушкин молча подкурил от подрагивающей сигареты Палванова, вытер взмокшее лицо, присел рядом.
   - Живой... - угрюмо повторил Палванов, бросил окурок на труп "духа", полез за новой сигаретой. - И я вот живой... - он помолчал, чиркая спичками. - Знаешь, Генку убило... - вяло толкнул ногой "духа". - Этот козёл... Когда рвануло, мы рядом были... Мне - ни царапины, а Гену наповал...
   - Саню тоже... - оборвал его Дёмушкин, глядя на подножие склона, где смутно темнело тело. - Только я его достал...
   - Плох он, ты бы сходил к нему...
   - Что? - Дёмушкин непонимающе оглядел Палванова.
   - К Сане сходи, говорю... - Палванов снова уставился на мёртвого "духа". - Помирает он, весь живот осколками изорвало. Тебя несколько раз звал...
   - Где он? - облизнув мигом пересохшие губы, спросил Дёмушкин и встал. Где?!
   - Там... - показал рукой назад Палванов. - Туда иди, увидишь...
   Троих "тяжёлых" постарались устроить поудобнее: стащили отовсюду спальники, какие-то одеяла и халаты. Поймав пробегающего мимо фельдшера, Дёмушкин отстранённо спросил: - Вить, Сашка как?..
   - Хреново... - ответил фельдшер. - Очень плох он...
   - Сделай что-нибудь, слышишь!..
   - Отвали!.. - разозлился Витька. - Ты тут ещё!.. У него множественные осколочные, проникающие - понимаешь, нет?! - и, вырвав рукав, быстро побежал к стонущему Кольке Разуеву.
   Дёмушкин в бессилии подошёл к Рябцеву и осторожно присел рядом, мазнув взглядом по набухающей кровью повязке на животе. Саня лежал с закрытыми глазами, дышал тяжело и прерывисто. Дёмушкин бережно взял холодную Санькину ладонь в свои руки, и тот, чуть заметно вздрогнув, открыл глаза.
   - Дёма... - он попробовал улыбнуться.
   - Я, я... - Дёмушкин ободряюще похлопал его по ладони. - Лежи, не дёргайся...
   - Всё... - Саня перевёл дух. - Отдёргался...
   - Брось ты!.. - Дёмушкину хотелось взвыть, но язык ворочался, выдавая успокаивающее: - Вертушка скоро подойдёт, в Баграм наладим, в госпиталь, а там медсестрёнки знаешь какие? О-о, брат, ты таких девочек...
   - Глохни... - выдавил Саня и, переведя дыхание, попросил: - Пить...
   - Нельзя тебе, Санёк...
   - Друг... Называется... - с трудом произнес Сашка и неожиданно закашлялся. Кашлял он тяжело и долго, бледнея и задыхаясь, а повязка всё сильнее набухала красным. Дёмушкин оглянулся на фельдшера, но Витька только покачал головой.
   Потом Саня долго отдыхал, тяжело дыша, и наконец прохрипел: "Слушай..."
   Дёмушкин склонился над ним, и Сашка, хрипя и задыхаясь, зашептал горячечным шёпотом:
   - Дёма, прошу... Ирку найди... Кольцо... Кольцо передай... От мужа... Пусть... Простит... Сына... Пусть... Сына бережёт...
   - Слушай... - хрипло ответил Дёмушкин, безуспешно пытаясь проглотить застрявший в горле ком. - Сам всё скажешь, слышишь?! Ты продержись только, слышь, Саня?! - он вновь оглянулся на фельдшера, но тот уже был рядом.
   Витька быстро перехватил руку раненого, щупая пульс, потом приподнял веко. Глянул на Дёмушкина: "Всё, агония..."
   - Сделай ещё что-нибудь!..
   - Бесполезно, Дёма...
   - Пристрелю... - с тихим бешенством пообещал Дёмушкин, сверля фельдшера диким взглядом.
   - Стреляй... - устало согласился Витька и с треском распахнул свою сумку. - Два промедола всего, на, смотри... Других чем вытаскивать - не знаю...
   Дёмушкин, стиснув зубы, никак не мог оторвать взгляда от Сани, который уже потерял сознание и бредил, всё больше покрываясь лихорадочным потом на сереющем лице...
   Вот и всё. Парня, который прикрывал спину на пяти "караванах", больше нет. Младший сержант Рябцев умер, а я так и не смог ему помочь. Просто сидел рядом, слушая его речь, да смачивал его воспалённые губы тёплой водой. А Санька в бреду звал свою Ирку, бессвязно крыл кого-то матом и всё просил прикрыть слева. И так - около часа, а потом, вздрогнув, он вытянулся и затих...
   Дёмушкин долго глядел в умиротворённое, разгладившееся лицо Сани, потом отвернулся и дрожащей рукой вытащил сигареты. Подкурил кое-как и жадно затянулся...
   Никто не мог помочь Сане, никто. Не будет никакой "вертушки" и госпиталя в Баграме, потому как наша рация разнесена в куски вместе с радистом Лёхой Свиридовым ещё в начале боя. Здесь, в этом капкане, помощи ждать неоткуда... В этих долбанных горах "духи", кажется, везде. Они торчат на той стороне реки, зачем-то скапливаясь в районе моста, шастают уже в районе "моей" до дрожи любимой скалы. Обстановка в кишлаке тоже неясна. Короче, пахнет весьма паршиво: окружение. Болтают, что примерно вот так сгинула в Чёрных горах группа лейтенанта Сёмушкина прошлым летом. Кислая перспектива, одним словом. И это меня совсем не устраивает - мне надо вернуться живым, хоть тресни!.. Исхитриться выполнить просьбу Сани. И я её выполню, даже если придётся "духам" глотки зубами рвать...
   Над головой вжикнуло, позади гулко протрещала очередь, и Дёмушкин резво свалился за камни.
   - Ложись! - заорал кто-то дурным голосом, и Дёмушкин рывком подтянул к себе автомат...
   Если смотреть сбоку, то Саня совсем не похож на мёртвого. Просто вымотался и спит - такое ощущение. Чёрт, если бы это был только сон...
   Дёмушкин вдруг почувствовал, что камень под щекой всё больше напоминает подушку, а глаза слипаются всё сильнее. Отрубиться бы сейчас хоть на полчаса, а там видно будет. Тем более, никакой драки в ближайшем времени не намечается. Чтобы это понять, надо просто знать нашего прапорщика. А я его за семь месяцев еженедельных "боевых" изучить успел. И сейчас точно могу сказать: таким грандиозным матом Виталя кроет только своих, славян. Значит, тот раздолбай, что резанул по нам очередью - из своих, с пехоты-матушки, или из родной десантной братвы...
   - Дёмушкина к майору!
   Он открыл глаза и, рывком поднявшись, огляделся. Саню уже унесли, не было "тяжёлых" Разуева и Клименко. Были другие: до полусотни пропотелых солдат, неспешно обустраивающихся на высотке. "Пришельцы" исподтишка зыркали на остальных, но от комментариев воздерживались. Оно и ясно - эту высотку им подарили, и лязгать сейчас языком - себе дороже. По всей видимости, понимал это и их командир - офицер в маскхалате, сидящий на камнях рядом с Дубовым. На раскинутой плащ-палатке лежали сухари, фляжка, стояла раскрытая банка с тушёнкой, но сейчас на это застолье никто не обращал внимания. Дубов и офицер глядели на широкоплечего парня, который с угрюмым упрямством пялился на свои запылённые сапожищи. Вид у офицера был задумчивый, майор же смотрел на парня с очень нехорошим любопытством.
   ...Не нравится мне это - не люблю, когда у нашего майора такой вот взгляд. Таким я видел его месяца два назад. Тогда мы только-только вернулись с "боевых", были усталые и злые, и тут прикатил какой-то хрен с политотдела. Этому "пылесосу" возжелалось "прочесать" местные дуканы, для чего он потребовал взвод разведки для сопровождения. Тогда-то я и заприметил такой взгляд у нашего майора... Волчий, исподлобья и вроде как с любопытством...
   Короче, когда последовала команда "заводи!", откуда-то из неведомых просторов Афганистана прилетела пуля. Одна-единственная. Но задницу заезжему начальнику политотдела калибр 5,45 порвал очень даже качественно, после чего тот со своей свитой дёрнул от нас в очень быстром темпе. Снайпер Юрка потом клялся, что для акции был предложен калибр 7,62, но Дубов приказал - только 5,45. Вот так-то...
   И сейчас наш майор смотрит на парня с сержантскими погонами точно так, как на того политотделовского хмыря... Жаль, парень-то с виду неплохой. И петлички десантные. Коллега, стало быть. Вмешаюсь-ка...
   - Товарищ майор, младший сержант Дёмушкин по вашему приказанию прибыл! - браво, с интонацией столично-гарнизонного идиота отрапортовал Дёмушкин, и все уставились на него.
   Во-во, что надо. Смотрят как на дебильного, от сержанта отвлеклись вот и славно, теперь валяйте, ставьте задачу.
   Дубов некоторое время рассматривал Дёмушкина, потом вздохнул и, убирая в карман какой-то бумажник, приказал довольно дёрганым тоном:
   - Значит так, Слава. Возьмёшь четверых наших, поздоровей, пойдёте с этим... Сусаниным...
   - Майор... - предостерегающе подал голос офицер в маскхалате, а сержант, прекративший разглядывать сапоги, поднял голову и хрипло отчеканил:
   - Моя фамилия Охрименко, если вы забыли...
   - Молчать!!! - рявкнул Дубов и, скрипнув зубами, с трудом поднялся, опираясь на СВД и стараясь не тревожить забинтованную ногу.
   - Разрешите выполнять? - быстро сориентировался Дёмушкин и, чётко развернувшись, поволок за собой багровеющего Охрименко, который с немым бешенством всё пялился на Дубова...
   * * *
   ... - Долго ещё?
   - С полчаса будет... - пробурчал Охрименко. - Торопишься?
   - Угадал... - Дёмушкин сейчас не был настроен трепаться. Задача была несложной и от этой простоты хотелось рычать и крыть матом всех теоретиков-штабистов, из-за которых всё полетело к чёрту. Выходит, всё было зря: Фарук со своей растерзанной женой, предрассветный бой в "зелёнке", мычащий на колу Вова-"дух" и умирающий Саня Рябцев, который так и не увидел родного сына... Задачу - любой ценой взять наёмника живьём - мы не выполнили. И судить-рядить - кто прав, кто виноват, - муторно и бесполезно.
   Когда мы торчали с биноклями на скале, нам даже в голову не пришло, что кто-то может рассматривать кишлак с противоположной стороны. А там обосновалась потрёпанная десантно-штурмовая рота, которая имела задачу "зачистить" кишлак и выйти к высоте 2714. Но ротный, тот самый офицер в маскхалате, будучи грамотным мужиком, не рискнул днём лезть в кишлак, который кишмя кишел "духами". Он стал ждать ночи. По иронии судьбы он тоже обратил внимание на бурную деятельность нашего "клиента" и попытался взять его ночью, приказав десантуре тихо войти в спящий кишлак.
   Но что-то не склеилось, завязался ночной бой, и в этой кутерьме "клиент" ушёл. Точнее, почти ушёл. Потеряв двух своих, Охрименко загнал-таки "клиента" на скалу, которая с трёх сторон обрывалась в пропасть. На предложение сдаться тот едва не достал Охрименко ножом - его спас "лифчик", - и, получив в ответ пулю в ногу, сам прыгнул в пропасть. Ошалевший от такого финта сержант спустился со скалы к телу, изъял бумажник и, привалив труп камнями, вернулся к своим в кишлак. Потом рота двинулась на высоту 2714, где мы и встретились, едва не перестрелявшись...
   А из-за чего так взбесился на Охрименко майор, я так и не понял. То ли из-за того, что всё полетело к чёрту, то ли из-за слишком трепетного отношения сержанта к трупу наёмника. И вот теперь мы топаем следом за Охрименко к месту, где он схоронил того "друга", за которым мы тащились аж из-под Кандагара.
   ... - Спички есть?.. - Дёмушкин едва не налетел на Охрименко, который полуобернулся к нему с зажжённой сигаретой. - Если б не "Ангола", забил бы я на вашего майора могучий пролетарский...
   Дёмушкин хмыкнул и вяло поинтересовался:
   - А при чём тут Ангола?
   - Ротного мы так кличем, Селькова, - пыхая сигаретой, отозвался Охрименко. - Он там ещё с 79-го воевать начинал, не то что хмыри некоторые...
   Он вдруг остановился, вглядываясь в нагромождение камней, сплюнул в сердцах и, пробормотав: "Вот паскуды, а!" - резко прибавил шагу, почти побежал.
   ...Тут Охрименко верно подметил - действительно, паскуды, другого слова не подберёшь. Это про серых, безликих бородачей, которых лучше всего видеть сквозь прорезь прицела... Короче, мы в очередной раз опоздали, и последняя хрупкая надежда нашего майора разлетелась на мелкие осколки. Труп человека, лежащего среди торопливо раскиданных камней, опознанию и идентификации уже не подлежал. Лица у мужика не было - кто-то старательно размолотил его, превратив в кашеобразную массу, над которой деловито жужжали мухи. Не было у него и обеих кистей рук.
   - Паскуды... - растерянно повторил Охрименко и стащил с головы выцветшую панаму. - Что же они своего-то так, а?..
   Дёмушкин нагнулся, одёрнул на трупе задравшийся свитер:
   - Чтоб не опознали... Про отпечатки пальцев и фотографии "фас-профиль" слыхал? - и, обернувшись к своим, распорядился: - Забираем его, хватит пялиться...
   - Ну и что дальше? - странно спросил Охрименко, не отрывая взгляда от трупа.
   - Дальше-то? - Дёмушкин забросил автомат за спину. - Дальше, браток, совсем просто. Будем вдоль "колючки" бродить, в небо палить и про Тисенгаузен орать... - перехватив недоумённый взгляд сержанта, он с невесёлой усмешкой поинтересовался: - Кстати, не знаешь, где это такое тёплое место - Тисенгаузен?
   * * *
   Кишлак встретил щекочущими запахами дыма и непередаваемого мясного вкуса, от чего безумно хочется есть. Оказалось, в одном из дувалов вовсю хозяйничал старшина десантной роты, которая сейчас торчала на вершине и грызла сухпай. Здесь же булькала баранинка, шкворчал лучок и присутствовала вся наша группа - усталая, но сытая и умиротворённая.
   Горячую и жирную шурпу мы глотали торопливо, обжигаясь и давясь, не обращая внимания на приколы обожравшихся сослуживцев. На такой вот прозаической ноте Панджшер для нас закончился. Пара "восьмых" прилетела через час, и скоро мы были в Баграме. Нас ждали двое в штатском весьма сурового вида и десяток чистеньких солдат. Им сдали тело наёмника, после чего суровые штатские начали что-то настойчиво внушать Дубову. В ответ майор послал их очень-очень далеко, а штатские дружно принялись орать про трибунал... Но тут к ним подошёл Лямин, имея хмурый вид и ПК на плече с заправленной лентой, и штатские сразу куда-то подевались.
   Раненых отправили в госпиталь, убитых забрали ребята с 345-го, пообещав сделать всё по уму. А ещё через пару часов АН-12 нёс нашу группу в старинный город Кандагар...
   * * *
   ...За три дня после возвращения с операции можно успеть переделать многое: отмыться, отпиться, отоспаться. Или подумать, к примеру. Лучшее место для этого - наша курилка, которую отгрохали "дембеля" ещё по осени 80-го. Широкая, добротная, вкруговую ящиками с песком обложена - одним словом, о смысле жизни хорошо поразмышлять как раз здесь. Смысл, в принципе, нехитрый - тельняшка. Знакомо: полоска тёмная, полоска светлая. Как наша жизнь: кончилась кровавая круговерть "боевых" - минута тёмная, сменилась белой. Отшваркались в бане, пообедали, выспались, вид божеский навели - всё, снова к тёмной готовься. Она уже близка, поэтому я никуда не тороплюсь, досмаливая вторую сигарету.
   Дело в том, что каптёр Кушкалиев, к которому мне сейчас надо идти шкура. Можно ещё шакалюгой назвать - суть не изменится. Отслужив почти полтора года, он умудрился ни разу не попасть на "боевые". И это в нашем-то батальоне!.. Все наши отцы-командиры, правда, смотрели на это сквозь пальцы. И даже прапорщик Лямин, люто ненавидевший всякого рода "шлангов", обычно отделывался бурчанием - дескать, не трожь дерьмо...
   Болтали, однако, что Кушкалиев "стучит" на всех подряд, поэтому и пользуется особым расположением "особистов". За пределы расположения каптёр выбирался только за продуктами, когда ожидалось приближение начальства, и плов, говорят, он умел готовить отменный. А ещё у Кушкалиева всегда можно раздобыть самогона или "дури", лишь бы имелись в наличии "чеки" или "зелень" - "афошки" каптёр категорически не признавал. Любимой темой каптёра была карьера неведомого нам его брата. "Брат Хаким юристом стал, скоро ба-алшым пракурором будет, понял, э-э?" Дальнейшие рассуждения Кушкалиева сводились к радужным перспективам, которые обязательно начнутся после "дембеля" с помощью брата Хакима. И вот такой личности Саня доверил на хранение кольцо. М-да... Кажется, полоска тёмная шибко широкой выходит...
   Дёмушкин вздохнул, выбросил окурок и решительно зашагал к каптёрке.
   - Привет...
   - О, Дёма! - Кушкалиев захлопнул толстую тетрадь, в которую что-то записывал. - Салям, дарагой, прахади!
   - Я по делу... - Дёмушкин подвинул к себе табурет. - Саня тебе...
   - Ай, зачэм так гаваришь, дарагой? Зачем дела? Сначала хлеб кушать, чай пить будем, дела потом делать будем...
   - Некогда... - пробурчал Дёмушкин. - Я за кольцом, тебе его Рябцев перед "боевыми" отдал...
   - Да-да... - Кушкалиев согнал улыбку, принял скорбный вид. - Нету Сани, погиб...
   - Погиб... Перед смертью попросил меня кольцо в Союз переправить... Давай, где оно?
   - Кольцо? Сейчас... - Кушкалиев полез в стол и, порывшись, вытащил что-то, завёрнутое в чистую тряпку. - Вот оно, Дёма, держи... Жалко Саню хороший человек был... Родителям горе какое, ай-ай...
   - Погоди ты!.. - Дёмушкин выложил кольцо на стол, посмотрел на Кушкалиева хмурым взглядом. - Это не то кольцо. Где Сашкино?
   - Как не то? - удивился Кушкалиев и проворно вылез из-за стола. - Это, это он оставлял...
   - Дуру не гони... - поморщился Дёмушкин. - Это серебро, Саня тебе золотое оставлял, с рубином...
   - Ты путаешь, дарагой... - покачал головой Кушкалиев. - Это кольцо, другого не было...
   - Не тарахти... - Дёмушкин поднялся. - Гони Санино кольцо, быстро!..
   - Ай, зачэм так гаваришь, дарагой? - укоризненно покачал головой Кушкалиев и неожиданно зловеще улыбнулся. - Тебе бы ходить, Дёма, по-хорошему...
   Дёмушкин молча смотрел в глаза каптёра, а в памяти всё стоял заходящийся в кашле Саня и расширяющееся ярко-алое пятно на повязке...
   Ничего не поделаешь - так, наверное, будет всегда: кто-то ходит на "боевые", парится в засадах, кормит вшей в окопах и гробится в горящих колоннах; а кто-то другой, типа мрази Кушкалиева, будет спокойно греть задницу в штабах и на кухнях, в складах и каптёрках. Потом эти Кушкалиевы вернутся в Союз, звеня чужими наградами, и начнут потихоньку лезть в верха. Милиция, прокуратура, райкомы, комитеты комсомола и другие тёплые местечки... Они всегда будут желанными гостями на пионерских сборах, где расскажут о "своих" подвигах и научат правильному пониманию "интернационального долга". Потом брат-прокурор подсобит подобраться к официальной кормушке, откуда это рыло примется учить жизни всех подряд...
   - Бери кольцо, дарагой... - неверно истолковал молчание Дёмушкина Кушкалиев. - Не нравится - оставляй. На твой век караванов хватит, ещё добудешь...
   Хряск!..
   А-а, чёрт, старею... Раньше этим ударом доску ломал, а сейчас всего-навсего эту сволочь в дальний угол отправил, даже не "вырубил". Сидит, башкой слишком умной трясёт. А это ещё что?.. Бутылку нашёл... Боковиной о кровать - "розочка" вышла... Ну, давай, покажи, чему тебя друзья-"особисты" научили...
   Ещё через десяток секунд геройский каптёр корчился на полу, а Дёмушкин, покручивая в руке "розочку", наблюдал за ним с холодным любопытством. Потом присел рядом:
   - Ещё минута - и жертвой душманского нападения станешь, понял?
   - Понял... - прохрипел Кушкалиев и с усилием сел. - Зря ты так, Дёма, ай зря...
   - Тридцать секунд... - напомнил Дёмушкин.
   - Подавись!.. - Каптёр достал из внутреннего кармана куртки тускло сверкнувший золотой перстень, бросил на пол. - Всё равно не сохранишь...
   Дёмушкин, не отвечая, вытер кольцо о рукав и, полюбовавшись блеском, молча сунул его в карман. Он был уже на выходе, когда сзади раздалось: "Не спеши, дарагой..."
   - Ну, чего ещё? - Дёмушкин обернулся.
   - Ты его в Союз не провезёшь... - Кушкалиев с трудом поднялся. - Отдай его мне, патом в Союзе харошие дэнги сдэлаем... Там у меня брат Хаким, юрист...
   - Знаю... - оборвал каптёра Дёмушкин. - "Брат Хаким скоро прокурором станет"...
   - Нехорошо шутишь, Дёма...
   - Какие шутки... - Дёмушкин откинул полог палатки. - Если он такая же гнида, как ты, - хреноватая жизнь в Союзе начнётся...
   * * *
   Через пару дней появился следователь военной прокуратуры и начались выматывающие душу вопросы, сводящиеся к фактам грабежа мирного афганского населения военнослужащими Рябцевым и Дёмушкиным. Потом была гауптвахта, где Дёмушкин успел смириться с перспективой тюряги, передавить массу клопов и перегрызться с парочкой "дембелей" из ОБМО4. "Дембеля" "парились" за сплавляемую "бачам" солярку и бензин, грустили о грядущих перспективах и яростно поносили своего замполита, проворачивающего такие дела почти что легально. Себя "дембеля" считали людьми деловыми и снисходительно жалели дурака Дёмушкина, влипнувшего, по их авторитетному мнению, из-за ерунды. Дёмушкин же вслух определял "дембелей" как "чмырей" и "крыс", чем и вызвал их пару раз на драку. Отлупив "коммерсантов", Дёмушкин малость поостыл и грядущую тюрягу начал воспринимать вполне философски. Но его думы были смятены новым событием: через неделю его вызвали "с вещами", дали расписаться в каких-то бумагах, после чего он оказался за воротами "губы"...
   С минуту он обалдело разглядывал захлопнувшуюся дверь, и перевел взгляд на афганское небо, которое показалось ему прекрасно-безмятежным. Так и стоял, пока знакомый голос не поприветствовал: "Явился, сукин кот..."
   В ответ Дёмушкин блаженно улыбнулся и уставился на грешную землю. На земле присутствовал битый службой бэтр с бортовым номером "078", на броне которого восседал в любимой позе - опёршись на башню, - самый лучший прапорщик в мире по фамилии Лямин! На Панджшере Виталю зацепило, и некоторое время его в батальоне не было. Но сейчас он торчал на броне, живой и невредимый, и лишь повязка, белеющая из-под куртки, напоминала о нашей недавней одиссее...
   - Здравия желаю, товарищ прапорщик...
   - Вольно... Гляди, Дёмушкин, до чего благотворно "губа" действует даже Устав припомнил...
   - Я уже думал - звиздец полный... - честно признался Дёмушкин, забираясь на броню.
   - Правильно думал, рядовой... - философски отозвался прапорщик и, перехватив взгляд Дёмушкина, добавил: - Да-да, рядовой... И, считай, легко отделался, что только лычки потерял...
   - Да чёрт с ними, с лычками!.. - Дёмушкин провёл ладонью по шероховатой броне.
   - Никто ничего не подтвердил - вот в чём тебе повезло... - сказал Лямин, глядя куда-то вдаль.
   - Никто? - опешил Дёмушкин. - А этот?..
   - Закуривай... - перебил прапорщик, протягивая сигарету. - Туго с куревом-то?
   - Туго... А всё-таки?..
   - Потери у нас... - объяснил прапорщик, чиркая зажигалкой. Оба затянулись, и Лямин, пыхнув дымком, продолжил: - Наш каптёр на базаре продукты закупал, из толпы кто-то пальнул... Короче, в голову, сразу наповал...
   Дёмушкин долго молчал, переваривая услышанное, потом в две затяжки прикончил сигарету: "Вот как бывает..."
   - Бывает... - согласился Лямин, по-прежнему глядя в сторону. Пуля-дура, откуда и куда летит - неведомо...
   - Спасибо, командир... - тихо сказал Дёмушкин и выбросил обжигающий пальцы "бычок". - Вовек не забуду...
   - За что спасибо? - удивился Лямин. - С "губы" тебя забрать - так это майор распорядился... - и, переведя взгляд на Дёмушкина, сказал с нажимом: А больше - не за что. Понял, рядовой?..
   Всю дорогу до расположения батальона Дёмушкин глядел на щербатую ленту "бетонки". И молчал. Молчал и прапорщик, лишь на подъезде к КПП обернулся к Дёмушкину:
   - Заменщик мне пришёл, Дёма, уезжаю завтра... Ты смотри, дров не наломай больше... Второй раз уже не вытащат...
   - Понял... - разлепил губы Дёмушкин и снова умолк.
   А что говорить? Дай бог самому всё как-то осмыслить. Слова и эмоции это потом. А пока - служба продолжается, всё как обычно. Погибших на Панджшере ребят похоронят дома с почестями, как и гниду Кушкалиева, брательник которого всё же станет прокурором... Сын Сани Рябцева уже никогда не увидит отца, а далёкой неизвестной Ирине кольцо на палец наденет кто-то другой... Стоп, кольцо! Кольцо он всё-таки доставит адресату, только бы дожить...
   Он огляделся. Уже вечерело, надвигались сумерки, вытесняя последние остатки жаркого дня. Скоро ночь навалится на всю эту землю, но после ночи всегда наступает рассвет. И он дождётся, когда придёт ЕГО рассвет, когда можно будет спокойно проснуться - просто так, без надрывного: "Рота, подъём, тревога!", спокойно лежать, бездумно уставившись в потолок... Когда не надо будет вскакивать во сне от раскатов грома и судорожно шарить возле койки в поисках автомата... Когда можно тихонько встать, стараясь не потревожить спящую рядом жену, и глянуть на своего сопящего карапуза...
   Главное - дойти до этого рассвета. Дойти сквозь череду рейдов, засад, сопровождений и "блоков". И пусть в вечно враждебной "зелёнке" сейчас кто-то сжимает в руках холодную сталь ножей и приклады "буров". Он тоже будет стрелять и резать, чтобы вырвать с чьим-то чужим предсмертным хрипом долгожданный мирный рассвет...
   * * *
   Дембель пришёл через год - весной 1983-го. Дома Дёмушкин пробыл около месяца, а потом неожиданно для всех укатил к однополчанину в Рязань, имея наглую мечту поступить в РВВДКУ5. К его немому изумлению мечта воплотилась в жизнь! Он поступил на факультет спецназа и успел проучиться целый год. Но потом снова вступил в действие "закон тельняшки", и жизнь снова обернулась к Дёмушкину тёмной полоской.