Леви Марк. Между небом и землёй

   «Вы правы, — продолжал Филипп — мы врачи, и мы не знаем всего. Эта женщина — тоже врач». Он умолял Фернштейна дать ей шанс. Известны случаи, когда люди возвращались к жизни после шести месяцев комы, хотя никто ничего не понимал. Ни у кого никогда не получалось то, что получилось у неё, и неважно, сколько будет стоить её содержание в больнице. «Не позволяйте ей уйти, она не хочет, и она нам это сказала».
   Профессор выдержал паузу, прежде чем ответить:
   — Доктор Стерн, Лорэн была одной из моих учениц, у неё был тяжёлый характер, но был и настоящий талант, я очень уважал её и питал большие надежды в отношении её карьеры, как и в отношении вашей; разговор окончен.
   Стерн вышел из кабинета, не закрыв дверь. В коридоре его ждал Фрэнк.
   — Что ты тут делаешь?
   — Да что у тебя с головой, Филипп, ты знаешь, с кем ты говорил в таком тоне?
   — Ну и что?
   — Тип, с которым ты говорил, — профессор, он знал эту женщину, он работал с ней пятнадцать месяцев, он спас больше жизней, чем ты, возможно, сумеешь спасти за всю врачебную карьеру. Ты должен научиться контролировать себя. Честное слово, иногда ты слетаешь с катушек.
   — Отцепись от меня, Фрэнк, свою порцию нравоучений я уже получил.

ГЛАВА 3

   Доктор Фернштейн закрыл дверь кабинета, снял трубку, заколебался, повесил её, сделал несколько шагов к окну и решительно вернулся к телефону. Попросил, чтобы его соединили с операционным блоком.
   — Это Фернштейн, готовьтесь, мы оперируем через десять минут, сейчас отправлю карту.
   Он аккуратно повесил трубку, покачал головой и вышел из кабинета. У двери нос к носу столкнулся с профессором Вильямсом.
   — Как дела? — спросил тот. — Угостить тебя кофе?
   — Нет, я не могу.
   — Чем ты занят?
   — Глупостью. Собираюсь сделать глупость. Мне надо бежать, я позвоню…
   Фернштейн вошёл в операционный блок; зелёный халат был ему узковат в талии. Медсестра натянула ему на руки стерильные перчатки. В огромном помещении операционная бригада окружила тело Лорэн. Позади её головы монитор пульсировал в ритме её дыхания и ударов сердца.
   — Как показатели? — спросил Фернштейн у анестезиолога.
   — Стабильные, очень стабильные. Пульс шестьдесят пять, давление сто двадцать на восемьдесят. Она спит, газовый состав крови нормальный, можете начинать.
   Профессор Фернштейн скальпелем сделал надрез на бедре вдоль перелома. Начиная раздвигать мускулы, обратился ко всей бригаде. Называя их «своими дорогими коллегами», он объяснил, что сейчас они увидят, как профессор хирургии с двадцатилетним стажем приступит к хирургическому вмешательству, которое соответствует уровню студента пятого курса: репозиции^[1]бедра — А знаете, почему я это делаю?
   Потому что ни один студент пятого курса не согласился бы провести репозицию бедра пациенту, который церебрально мёртв уже более двух часов. По этой причине он просит не задавать вопросов, дел тут максимум на пятнадцать минут, и он благодарен им за то, что они включились в игру.
   Лорэн — одна из учениц Фернштейна, и все, присутствующие в операционной, понимали хирурга и готовы были его поддержать.
   Зашёл рентгенолог и протянул снимки — результаты сканирования. На снимках просматривалась гематома в затылочной доле.
   Было принято решение сделать пункцию, чтобы ослабить давление. В задней части головы проделали отверстие, и тонкая игла, движение которой отражалось на мониторе, прошла сквозь мозговую оболочку. Хирург направил её в область гематомы. Мозг по видимости не был затронут. Зонд начал отсасывать кровяную жидкость. Почти немедленно внутричерепное давление стало падать. Анестезиолог тут же повысил содержание кислорода в смеси, подаваемой через интубационную трубку, чтобы увеличить насыщенность мозга кислородом. Освобождённые от давления, клетки вернулись к нормальной работе, мало-помалу выводя накопившиеся токсины.
   С каждой минутой атмосфера в операционной менялась. Как будто все постепенно забывали, что оперируют клинически мёртвое человеческое существо. Каждый включился в работу, один отточенный профессиональный жест сменял другой. Операция проводилась методично и чётко.
   Пять часов спустя профессор Фернштейн хлопнул перчатками, стаскивая их с рук. Он попросил зашить разрезы и перевести пациентку в послеоперационную палату. Приказал, чтобы после окончания действия анестезии вспомогательные дыхательные аппараты были отключены, Он ещё раз поблагодарил бригаду за участие в операции и заранее выразил признательность за сдержанное поведение при обсуждении данного случая в будущем. Прежде чем покинуть операционную, профессор попросил одну из медсестёр, Бетти, предупредить его, когда она отключит аппараты. Выйдя из блока, быстрым шагом направился к лифтам. Проходя через приёмный покой, обратился к дежурной и пожелал узнать, находится ли ещё доктор Стерн в больнице. Девушка ответила отрицательно: Стерн ушёл, совершенно подавленный. Профессор поблагодарил её и удалился, предупредив, что будет в своём кабинете, если понадобится.
   Лорэн перевели из операционного блока в послеоперационную палату. Бетти подключила кардиомонитор, энцефалограф и интубационную канюлю для искусственного дыхания. Окрученная всем этим оборудованием, Лорэн на своём ложе походила на космонавта. Медсестра взяла анализ крови и вышла. У спящей пациентки вид был безмятежный, сомкнутые веки будто намечали контуры мира сна, сладкого и глубокого.
   Прошло полчаса, и Бетти позвонила Фернштейну. Она сообщила, что действие анестезии закончилось. Профессор поинтересовался жизненными показателями. Бетти сказала то, чего он и ожидал, — показатели оставались стабильными. Она настойчиво попросила подтвердить указания относительно дальнейших действий.
   — Отключайте дыхательный аппарат. Я сейчас спущусь.
   И профессор повесил трубку.
   Бетти зашла в палату, отсоединила трубку от канюли, предоставив пациентке возможность дышать самостоятельно. Несколько секунд спустя она убрала интубационную трубку, освободив трахею. Отвела назад прядь волос со лба Лорэн, посмотрела на неё с нежностью и вышла, погасив свет. Комната освещалась теперь только зелёным светом энцефалографа. Линия на нём оставалась прямой.
   Примерно через час сигнал осциллографа дрогнул, вначале лишь чуть-чуть. Внезапно точка, обозначавшая конец линии, рванулась вверх, выписав большой пик, затем стремительно стала падать вниз и, наконец, вернулась на горизонтальную прямую.
   Свидетелей этой аномалии не было, Бетти вернулась в палату только час спустя. Она сняла показатели Лорэн, развернула несколько витков регистрирующей ленты, постоянно выползающей из аппарата, обнаружила аномальный пик, нахмурила брови и просмотрела ещё несколько витков. Отметив, что дальше на ленте пиков не было, Бетти бросила ленту и не стала задаваться вопросами. Подняв трубку телефона, она вызвала Фернштейна:
   — Это я, у нас случай глубокой комы со стабильными показателями. Что я должна делать?
   — Найдите кровать на пятом этаже; спасибо, Бетти. — Фернштейн повесил трубку.

ГЛАВА 4

   ЗИМА 1996 ГОДА
 
   Артур нажал на пульте кнопку, открывающую дверь гаража, и закатил машину. Поднявшись по внутренней лестнице, он вошёл в свою новую квартиру. Ногой захлопнул дверь, поставил сумку, снял пальто и рухнул на диван. Пара десятков коробок, грудой наваленных посреди гостиной, взывала к его чувству долга. Он переоделся и принялся распаковывать картонки, расставляя книги по полкам. Паркет поскрипывал под ногами.
   Намного позже, вечером, все закончив, он сложил пустые коробки, прошёлся пылесосом по комнатам и закончил обустройство кухонного уголка. Огляделся. «Похоже, у меня появляются маниакальные наклонности», — сказал он себе.
   Отправившись в ванную, на секунду заколебался, выбирая между ванной и душем. Остановился на ванне, пустил воду, включил маленькое радио, стоящее на подоконнике рядом со стенным шкафом, разделся и с глубоким вздохом облегчения залез в воду. Без промедления несколько раз окунулся с головой, Пегги Ли пела на коротких волнах «Лихорадку». Артур удивился. Звучание было явно стереофоническим, хотя сам аппарат — моно. К тому же, прислушавшись, Артур обнаружил, что щёлканье пальцами, сопровождавшее мелодию, доносится из шкафа. Заинтригованный, он вылез из воды и подкрался к дверцам. Звук стал более отчётливым. Он замер в нерешительности, потом набрал в грудь воздуха и распахнул обе створки. И оторопел.
   Среди вешалок сидела женщина, одетая в непритязательное платье, босая, глаза прикрыты. Поглощённая ритмом песни, она подпевала и щёлкала пальцами.
   — Кто вы и что тут делаете? — спросил Артур. Женщина встрепенулась и распахнула глаза.
   — Вы меня видите?
   — Разумеется, я вас вижу.
   Она казалась потрясённой тем, что он её видит.
   Заверив её, что он не слепой и не глухой, Артур снова спросил, что она тут делает. Вместо ответа женщина заявила, что это потрясающе. Артур не видел ничего «потрясающего» и куда более раздражённым тоном повторил вопрос: что она делает в его ванной ночью?
   — Мне кажется, вы не совсем понимаете, — заговорила она. — Прикоснитесь к моей руке!
   Его это озадачило, но она продолжала настаивать:
   — Прикоснитесь к моей руке. Пожалуйста!
   — Не буду я вас трогать! Что происходит?
   Она взяла Артура за запястье и спросила, чувствует ли он её прикосновение. С видом человека, доведённого до предела, он заверил, что почувствовал, когда она его коснулась, и что он замечательно её видит и слышит. В четвёртый раз спросил, что она делает в шкафу в его ванной. Она проигнорировала вопрос и очень радостно повторила, как «невероятно здорово», что он её видит, слышит и может коснуться.
   Усталый после тяжёлого дня, Артур не был расположен шутить.
   — Хватит, мисс. Это шутка моего компаньона? Кто вы? Девица в подарок на новоселье?
   — Вы всегда такой грубый? Я похожа на проститутку?
   Артур вздохнул.
   — Нет, вы не похожи на проститутку, просто вы прятались в моём шкафу почти в полночь.
   — Между прочим, голышом стоите вы, а не я!
   Артур вздрогнул, схватил полотенце, обернул вокруг бёдер и постарался вернуть себе равновесие. Он повысил голос:
   — Ладно, шутки в сторону. Вы сейчас вылезете, вернётесь к себе и скажете Полу, что это очень средне, очень, очень средне.
   Она сказала, что незнакома с Полом и полагает, что тон лучше сбавить. В конце концов, она тоже не глухая, это другие её не слышали, она же их слышала отлично.
   Он ответил, что очень устал и абсолютно не понимает, что происходит. Она выглядит крайне возбуждённой, он же только что закончил расставлять вещи и хочет, чтобы его оставили в покое.
   — Будьте так любезны, идите к себе и, кстати, вылезайте в конце концов из шкафа.
   — Не торопитесь, это не так легко, я ещё не достигла абсолютной точности, хотя за последние дни стало намного лучше.
   — Что стало лучше за последние дни?
   — Закройте глаза, я попробую.
   — Вы попробуете что?
   — Вылезти из шкафа, вы же этого хотите? Ну и закройте глаза, мне надо сосредоточиться. И помолчите.
   — Вы совершенно спятили!
   — Фу! Хватит скандалить, замолчите и закройте глаза, не будем же мы препираться всю ночь.
   Обескураженный Артур повиновался.
   Две секунды спустя он услышал голос из гостиной.
   — Неплохо, слишком близко к дивану, но неплохо.
   Он поспешно вышел из ванной и увидел молодую женщину сидящей на полу посередине комнаты. Вид у неё был такой, как будто ничего не произошло.
   — Вы оставили ковры, мне это нравится, но вон та картина на стене отвратительна.
   — Я вешаю картины, какие мне хочется, и там, где хочется, и я собираюсь отправиться спать, так что если вы не желаете сказать, кто вы, то и не надо. Уходите! Убирайтесь домой!
   — Но это и есть мой дом! То есть был. Все так запутано…
   Артур покачал головой. Объяснил, что снял эту квартиру десять дней назад и что это его дом.
   — Да. Я знаю, вы мой посмертный квартиросъёмщик; ситуация забавная.
   — Что вы несёте? Агент по недвижимости говорил мне, что владелица квартиры — женщина лет под семьдесят. И что такое — «посмертный квартиросъёмщик»?
   — Ей было бы приятно услышать — ей уже семьдесят два, это моя мать, и сейчас она мой официальный опекун. Настоящая владелица — я.
   — У вас есть официальный опекун?
   — Да, ввиду сложившихся обстоятельств мне было бы крайне затруднительно подписывать бумаги.
   — Вы находитесь на лечении в больнице?
   — Да, это самое меньшее, что можно сказать.
   — Они там, наверное, очень беспокоятся. Какая это больница, я вас провожу.
   — Скажите на милость, вы меня действительно принимаете за сбежавшую сумасшедшую?
   — Да нет…
   — Сначала шлюха, теперь сумасшедшая — не слишком ли для первого знакомства?
   Ему было глубоко плевать, девица она по вызову или натуральная сумасшедшая, он совершенно вымотан и хочет спать.
   Однако она не обращала внимания на его слова и продолжала в том же духе.
   — Как вы меня видите? — поинтересовалась она.
   — Я не понимаю вопроса.
   — Какая я? Я не вижу себя в зеркале, какая я?
   — Возбуждённая. Вы очень возбуждены.
   — Я имела в виду — физически.
   Артур замешкался, потом описал её: высокая шатенка с длинными волосами, очень большие глаза, красивый рот, лицо нежное, в отличие от поведения; упомянул о грациозной пластике и тонких руках с Минными пальцами.
   — Если бы я вас спросила, как пройти к метро, вы бы мне рассказали о всех пересадках?
   — Простите, я не понял.
   — Вы всегда так приглядываетесь к женщинам?
   — Как вы вошли, у вас что, дубликат ключей?
   — Они мне не нужны. Это так невероятно, что вы меня видите.
   Она ещё раз повторила, какое для неё чудо, что её видят. Заявив, что ей понравилось то, как он её описал, она предложила ему присесть рядом.
   — То, что я сейчас расскажу, непросто представить и невозможно допустить, но если вы согласитесь выслушать мою историю, если вы согласитесь отнестись ко мне с доверием, тогда, может быть, в конце концов мне удастся все объяснить, а это очень важно, потому что, сами того не зная, вы — единственный человек в мире, с которым я могу поделиться тайной.
   Артур понял, что у него нет выбора. И хотя единственным его желанием было отправиться спать, он сел рядом с женщиной и выслушал самую невероятную историю из всех, слышанных когда-либо.
   Её звали Лорэн Клайн, она была врачом-интерном и шесть месяцев назад попала в серьёзную автомобильную аварию.
   — С тех пор я в коме. Нет, подождите, дайте объяснить.
   Она ничего не помнила об аварии. Пришла в себя в палате, после операции. Ощущения были самые странные: она слышала все, что говорилось вокруг, но не могла ни шевельнуться, ни заговорить.
   Сначала она решила, что это последствия наркоза.
   — Я ошибалась, часы шли, а мне не удавалось прийти в себя.
   Она продолжала все чувствовать, но была неспособна общаться с внешним миром. Решив, что её парализовало, она пережила самый большой страх в жизни.
   — Вы не представляете, через что мне пришлось пройти. Остаться на всю жизнь пленницей собственного тела…
   Она изо всех сил стремилась умереть, но трудно покончить с жизнью, когда не можешь двинуть и пальцем. Мать сидела у её постели. Она мысленно умоляла мать удушить её подушкой.
   А потом в палату вошёл врач, она узнала его голос, это был её профессор.
   Миссис Клайн спросила у него, может ли её дочь что-либо слышать, когда к ней обращаются. Фернштейн ответил, что не знает, но исследования показывают, что люди в её положении могут улавливать сигналы из внешнего мира, поэтому следует крайне тщательно относиться ко всему, что говорится в присутствии больной.
   — Мама хотела узнать, вернусь ли я когда-нибудь. Профессор спокойно ответил, что и этого не знает, нельзя терять надежды, известны случаи, когда больные возвращались после нескольких месяцев — такое случалось очень редко, но случалось. «Всё возможно, — сказал он, — мы не боги, мы знаем не все. — И добавил: — Глубокая кома — загадка для медицины».
   Как ни странно, она почувствовала облегчение — её тело было в порядке. Диагноз не слишком утешительный, но зато и не окончательный.
   — Полный паралич необратим. А в случае глубокой комы всегда есть надежда, пусть самая маленькая, — добавила Лорэн.
   Неделя сменялась неделей, и каждая была длиннее предыдущей. Она проживала их, питаясь воспоминаниями и мыслями о мире вокруг. Однажды ночью, когда Лорэн грезила о жизни по ту сторону двери палаты, она представила коридор, медсестёр, бегающих с охапками медицинских карт или толкающих тележки, коллег, переходивших из одной палаты в другую…
   — И тогда это случилось в первый раз: я оказалась посреди коридора, который с такой силой представляла. Сначала я подумала, что воображение сыграло со мной такую шутку — я хорошо знала обстановку, ведь это больница, где я работаю. Но все вокруг потрясало реальностью. Я видела, как ходят люди, как Бетти открыла шкаф, достала оттуда компрессы и снова закрыла, как прошёл Стефан, потирая голову. У него нервный тик, он всегда так делает.
   Она слышала шум лифта, чувствовала запах еды, которую разносили дежурные.
   Лорэн же не видел и не слышал никто. Люди проходили рядом, даже не пытаясь обогнуть её, совершенно не замечая её присутствия. Почувствовав усталость, она вернулась в своё тело.
   В следующие дни Лорэн научилась передвигаться по госпиталю. Она подумала о столовой и тут же очутилась там, вспомнила о приёмном отделении — и оп! она уже там. После трех месяцев упражнений она уже могла удаляться от госпитального комплекса. Так она разделила ужин с французской парой в одном из своих любимых ресторанов, посмотрела половину фильма в кинотеатре, провела несколько часов в квартире матери.
   — Больше я этого не делала; было слишком тяжело находиться рядом и не иметь возможности ничего сказать.
   Кали чувствовала её присутствие и, поскуливая, бегала кругами; это доводило Лорэн до безумия.
   Тогда она вернулась сюда: в конце концов, это её дом, и здесь она чувствовала себя лучше всего.
   — Я живу в абсолютном одиночестве. Вы не представляете, что это значит — не иметь возможности ни с кем поговорить, быть совершенно прозрачной, не существовать ни в чьей жизни. Теперь понимаете, как я была удивлена и взбудоражена, когда вы заговорили со мной там, в шкафу, и когда я поняла, что вы меня видите? Не знаю, почему так случилось… Но только бы это продолжалось, только бы я могла общаться с вами, у меня накопилось столько всего, что я хотела бы высказать!
   Лихорадочный поток фраз сменился тишиной. Слезы заблестели в уголках её глаз. Она посмотрела на Артура, провела рукой себе по щеке и под носом.
   — Вы, наверно, принимаете меня за сумасшедшую?
   Артур успокоился; волнение женщины трогало, а поразительный рассказ захватил его.
   — Нет, все это, как бы сказать, волнующе, удивительно, непривычно. Я не знаю, что говорить. Я хотел бы вам помочь, но не представляю, что делать.
   — Позвольте мне остаться здесь, я буду как мышка, я вас не побеспокою.
   — Вы действительно верите во все, что рассказали?
   — А вы ни одному слову не поверили? Вы говорите себе, что напротив сидит совершенно рехнувшаяся девица? Тогда у меня нет ни единого шанса.
   Артур предложил Лорэн несложный ход,. Если бы она в полночь очутилась нос к носу с возбуждённым мужчиной, который прятался в её шкафу в ванной и пытался объяснить, что является чем-то вроде привидения человека, находящегося в коме, — что бы она подумала и как бы реагировала?
   Лицо Лорэн смягчилось, сквозь слёзы пробилась улыбка. Наконец она признала, что первым делом она бы безусловно заорала; так что у него есть смягчающие обстоятельства.
   Он поблагодарил.
   — Артур, умоляю вас, вы должны мне поверить. Такое нельзя выдумать.
   — Вовсе нет, мой компаньон вполне способен сочинить штуку и похлеще.
   — Да забудьте, наконец, про своего компаньона! Он здесь ни при чём, это не розыгрыш…
   Когда Артур поинтересовался, откуда она знает его имя, она ответила, что была здесь задолго до его переезда. Так, она видела его во время осмотра квартиры и когда он с агентом по недвижимости подписывал арендный договор на кухне. Она была здесь и когда доставили ящики, и когда, распаковывая их, он сломал макет самолёта. Справедливости ради она должна признать, что, несмотря на сочувствие, тогда её здорово позабавило его негодование. Она видела и то, как он вешал эту бездарную мазню.
   — Вы чокнутый: двадцать раз двигать диван, прежде чем поставить на единственное подходящее место… Так и хотелось подсказать… Я здесь с вами с первого дня. Всё время.
   — И когда я под душем, и когда в постели?
   — Подглядывать не люблю. Но могу сказать, что вы хорошо сложены. Даже очень, если, конечно, не обращать внимания на лишний жирок.
   Артур нахмурил брови. То, что она говорила, — убеждало. Однако Артуру казалось, что он ходит кругами; история женщины не лезла ни в какие ворота. Ей хочется верить в свою историю? Пожалуйста. С какой стати он должен разубеждать её? Он же не психиатр.
   У Артура слипались глаза, и, чтобы покончить со всем этим, он предложил женщине остаться на ночь — он ляжет в гостиной на диване, «который с таким трудом поставил на нужное место», а ей постелет в спальне. А завтра она вернётся к себе, в больницу, или куда заблагорассудится, и их пути разойдутся.
   Но Лорэн не согласилась. Она встала, полная решимости сделать так, чтобы он выслушал её, и на одном дыхании перечислила все, чему была свидетельницей в последние дни.
   Она пересказала позавчерашний телефонный разговор Артура с Кэрол Энн. «Кэрол Энн бросила трубку сразу после того, как вы выдали сентенцию, кстати весьма напыщенную, объясняя, почему не желаете возвращаться к выяснению отношений. Поверьте мне!»
   Она напомнила о двух чашках, которые он разбил, распаковывая ящики. «Поверьте мне!»
   Она напомнила, как он проспал, а потом ошпарился под душем. «Поверьте мне!»
   Она напомнила и о том, как он, свирепея, долго искал ключи от машины. «Да поверьте же мне, черт побери!»
   Кстати, на её взгляд, он очень рассеян, ключи лежали на столике у входа.
   «А когда вы ели сэндвич с салями, вы посадили пятно на пиджак, и вам пришлось переодеваться перед выходом. Теперь вы мне верите?»
   — Почему вы шпионите за мной?
   — При чём тут «шпионите», тоже мне, Уотергейт! Может, «жучки» начнёте искать?
   — Почему бы и нет! По крайней мере, это логичнее, чем ваша история… Ну правда?
   — Берите ключи от машины!
   — Куда мы едем?
   — В госпиталь, посмотреть на меня.
   — Сейчас?! Почти час ночи, а я заявлюсь в больницу на другом конце города и попрошу дежурную медсестру оказать любезность: отвести в палату к женщине, призрак которой заявился в мою квартиру. А ещё добавлю, что я эту женщину знать не знаю, и что она очень упрямая, и что я хочу спать, и что это единственный способ отвязаться от неё…
   — Вы знаете какой-нибудь другой?
   — Что «другой»?
   — Другой способ. Вы же все равно не уснёте.
   — Боже, за что? Почему это случилось именно со мной?
   — Вы не верите в Бога, вы сами сказали по телефону вашему компаньону, когда обсуждали контракт: «Пол, я не верю в Бога. Если мы заполучим этот подряд, то исключительно потому, что были лучшими, а если упустим, тогда надо будет разобраться и понять, в чём мы не правы». Так вот, подумайте пять минут, в чём вы можете быть не правы, это все, чего я прошу. Поверьте мне! Вы мне нужны, вы единственный человек!..
   Артур снял трубку и набрал номер телефона компаньона.
   — Я тебя разбудил?
   — Да нет, всего час ночи, и я ждал твоего звонка, чтобы отправиться спать, — ответил Пол.
   — Почему? Я должен был позвонить?
   — Нет, ты не должен был звонить; да, ты меня разбудил. Чего ты хочешь?
   — Хочу передать трубку кое-кому и сказать тебе, что твои шутки становятся все глупее и глупее.
   Артур протянул трубку Лорэн и попросил поговорить с его компаньоном. Она не могла взять трубку и объяснила ему, что не может ничего удержать в руках. Полу надоело ждать, и он поинтересовался, с кем Артур разговаривает. Артур ухмыльнулся и с видом победителя нажал на аппарате кнопку «громкая связь».
   — Ты меня слышишь, Пол?
   — Да, я тебя слышу. Скажи: что ты затеял? Я бы хотел поспать.
   — Я бы тоже хотел поспать, помолчи секунду. Говорите с ним, Лорэн, вот теперь говорите!
   Она пожала плечами.
   — Как вам угодно. Здравствуйте, Пол. Вы меня, конечно, не слышите…
   — Ладно, Артур, сейчас слишком поздно, чтобы звонить и молчать в трубку.
   — Ответь ей.
   — Кому?
   — Особе, которая только что с тобой разговаривала.
   — Ты — та особа, которая только что со мной разговаривала, и я тебе отвечаю.
   — Ты не слышал никого другого?
   — Скажи, ты, случаем, не Жанна д.Арк, которая слышала голоса, призывающие её спасти короля и Францию?