Страница:
– Переходи на наш корабль, Марк Лициний Красс. Я отвезу тебя к Лукуллу, – прозвучал все тот же бас, на этот раз несколько мягче. – Твой флот пусть следует за вторым судном. Оно укажет стоянку в Малой гавани.
Конечной целью морского путешествия Красса был остров вблизи города. Корабль причалил прямо к мраморным ступеням, ведущим к огромному красивому зданию. На каждой ступени стоял воин.
– Что это? – Красс указал рукой на здание.
– Дворец царя Египта, – ответил сопровождавший его грек.
– Ты хочешь сказать, что Луций Лукулл живет в царском дворце?
– Легат Суллы – единственный чужеземный военачальник, который удостоился подобной чести.
Луций Лициний Лукулл оказался молодым человеком – в ту пору ему было тридцать два года. Стройный, худощавый, с глазами мудреца и несколько женственным лицом, над которым, видимо, только что потрудились прославленные на весь мир египетские косметологи, – таким увидел легата Марк Красс. Судя по всему, Лукулл считал окружавшую восточную роскошь привычной и должной. Если бы не римское одеяние, его вполне можно было бы принять за царя Египта.
Лукулл крепко обнял Марка Красса, когда узнал, кто он такой и зачем здесь.
– Рад, очень рад. Египет дал мне многое, но лучшее приобретение за все время пребывания в Александрии – это ты и твой флот. У меня так мало римлян.
Красс коротко рассказал о своем пути от испанской пещеры до Александрии. При этом ему показалось, что Лукулл совершенно не слушает, а думает о чем-то своем. Как удивительно быстро восторг от встречи с соплеменником на чужбине сменился на лице Лукулла маской скучающего аристократа!
Чтобы проверить свои сомнения, Красс закончил рассказ вопросом:
– Правильно ли я поступил, что ушел от Квинта Метелла?
Лукулл улыбнулся:
– Твоя единственная глупость – покупка зерна в Беренике. Птолемей дает мне столько хлеба, сколько смогу увезти. Этого добра в Александрии всегда в избытке. Мне довелось слышать любопытную легенду по этому поводу. Когда Александр Македонский поручил Динократу из Родоса начертить план будущей Александрии, у того под рукой не оказалось мела. Тогда архитектор наметил контуры городских стен мукой. С тех пор город не знает недостатка в продовольствии. Впрочем, покупая пшеницу в Беренике, ты этого не знал.
– И еще один вопрос меня мучает, – замялся Красс.
– Говори, если смогу, я на него отвечу.
– Насколько верны слухи, что ты нанимаешь пиратов? Ведь Рим всегда с ними боролся…
– …но победить не смог. Сулла покорил их золотом, и за него морские разбойники сложат свои буйные головы. Однако, Марк, ты не слишком распространяйся на эту тему. Я беру на службу не пиратов, а воинов. Кем они были до этого, меня не интересует. Что поделаешь – положение Суллы не из легких; но можешь не сомневаться, когда он наведет порядок в Риме, в первую очередь грозный меч Вечного города будет направлен против морских разбойников. Ты, Марк, я вижу, другого мнения на сей счет?
– Нет, нет, Луций! – запротестовал Красс. – Я ни мгновения не сомневался в благоразумии Суллы и его достойного легата.
– Очень хорошо, – снисходительно кивнул Лукулл. – Волей судьбы ты оказался в одном из величайших городов мира. Александрия – лучшее из того, что построил великий Александр. Создатель настолько полюбил свое творение, что изъявил желание быть погребенным здесь, а не в усыпальнице македонских царей на родине. Но нам не доведется посетить гробницу Александра, равно как и самую большую в мире библиотеку. Мы не увидим древний Мемфис и еще одно чудо света, которым кроме Фаросского маяка обладает Египет, – пирамиды фараонов. Мы не станем осматривать прочие достопримечательности Египта, потому что это занятие путешественника, разъезжающего в свое удовольствие, а не легата, оставившего военачальника в походной палатке недалеко от укреплений врага. Завтра на рассвете мы покидаем Александрию.
Несмотря на ранний час, проводить Лукулла пришел царь Египта. В знак своего особого расположения он преподнес легату оправленный в золото смарагд. Лукулл, даже не взглянув на бесценный дар, подчеркнуто вежливо произнес:
– Великий Птолемей, я бесконечно благодарен тебе за гостеприимство, оказанное мне и флоту, за помощь Риму, но ничего не могу принять для себя лично.
– Ты неоднократно отказывался от моих подарков. Этот перстень я предлагаю от чистого сердца и очень обижусь, если ты его отвергнешь. Прежде чем в очередной раз сказать «нет», посмотри хотя бы на камень.
Лукулл взял драгоценность в руки и с изумлением обнаружил, что на камне вырезано его собственное изображение.
– Благодарю, великий царь, этот перстень – самый дорогой моему сердцу подарок. Обещаю никогда не расставаться с ним.
Лукулл, по примеру Красса, поплыл на восток вдоль берега. По пути он заходил в каждый более-менее значительный порт. Таким образом, обойдя побережье Сирии, он изрядно увеличил свой флот.
Затем легат Суллы взял курс на Кипр. Едва он прибыл на остров, как разведка донесла, что за мысом укрылся многочисленный флот неприятеля. Лукулл распорядился вытащить все корабли на сушу и обратился с просьбой к ближайшим городам позволить флоту остаться на острове до весны. Так как зимой море считалось закрытым, его просьбу нашли вполне естественной.
Лукулл дал морякам отдохнуть двое суток, пополнил запасы продовольствия и воды, а затем глубокой ночью спустил корабли на воду и обогнул остров с другой стороны от засады. Флот Лукулла миновал оплот пиратства – Киликию – и достиг Родоса.
Родосцы славились как великолепные моряки и кораблестроители. Поскольку легат Суллы не поскупился (золота и серебра у него было в избытке), остров вместе с флотом Лукулла покинули два десятка прекрасных боевых кораблей.
Обладая внушительной силой, Луций Лукулл принялся наводить порядок на островах. Он заставил признать власть Суллы жителей Коса и Книда и вместе с ними напал на остров Самос. Затем Лукулл изгнал войска Митридата с Хиоса.
Между тем разведка донесла, что какое-то римское войско осадило находящийся недалеко от Хиоса город Питану и пытается взять его штурмом.
Лукулл тут же приказал плыть к Питане. В душе он надеялся, что бой ведет Сулла или кто-то из его легатов. Приблизившись к городу, римляне увидели, как гавань порта спешно покидает небольшой понтийский флот. Его не стали преследовать, Лукулл решил, что важнее помочь осаждающим.
Остановив корабли на расстоянии, недоступном для городских камнеметов, если таковые имелись в Питане, Лукулл хотел послать Марка Красса для переговоров с осаждающими. Однако последние сами выслали старую триеру. Она была такой ветхой и плыла так медленно, что казалось, никогда не приблизится к флоту Лукулла. Легат потерял терпение и приказал своей прекрасной родосской пентере идти на сближение с кораблем.
– Гай Фимбрия! – воскликнул Красс, приглядевшись к пассажирам судна.
– Где? – удивился Лукулл.
– На триере, беседует с центурионом. Сейчас я рассчитаюсь с этой мразью.
– Не смей, Марк. Я запрещаю тебе даже разговаривать с ним.
– Фимбрия виновен в смерти моего брата и отца! Неужели ты позволишь ему и далее творить беззакония? Неужели мои родные останутся неотомщенными?
– Марк, ты замыслил не месть, а самое обыкновенное убийство. Он плывет к нам для переговоров. Если ты убьешь его сейчас, то чем будешь отличаться от Мария или Цинны?
Красс опустил голову и ушел прочь. Привычка к железной дисциплине и чувство долга были отличительными чертами всех поколений рода Крассов.
На пентеру Лукулла поднялся центурион с пятью легионерами.
– Я Квинт Фунданий, прибыл по поручению Гая Флавия Фимбрии, – представился центурион.
Выждав некоторое время, Лукулл спросил:
– А что же молчит сам Фимбрия?
– Он сейчас занят – готовит легионы к штурму.
– Это за твоей-то спиной? – удивился легат Суллы. – По-моему, все его мысли заняты тобой, центурион. Фимбрия уже приготовился толкнуть тебя в спину, чтобы ты не болтал лишнего.
Разоблаченный Фимбрия вышел из-за спины центуриона и злобно сверкнул глазами в сторону Лукулла. Однако, вспомнив о цели визита, он изобразил на лице радость и добродушие.
– Доблестный Луций Лукулл, – обратился он к легату, – твой флот появился здесь как нельзя более вовремя. Злейший враг римлян, человек, приказавший в один день перебить восемьдесят тысяч италиков, заперт моими легионами в Питане.
– Насколько я понимаю, речь идет о Митридате, – предположил Лукулл.
– Именно о нем. Понтийский царь попал в западню вместе со своими приближенными и казной. Он даже не пытается сопротивляться и помышляет лишь о бегстве. С трех сторон Питану окружили мои войска, но четвертую, со стороны моря, мне нечем закрыть. У меня нет флота, но он есть у тебя, Лукулл. Если мы одновременно нападем на Питану с моря и с суши, то Митридат со всей казной окажется у наших ног.
– Я не получал от Суллы указаний брать в плен Митридата.
– О чем ты говоришь, Луций? В наших руках Митридат, доставивший Риму столько неприятностей. Победа над ним может сравниться только с поражением Ганнибала. Если мы захватим царя Понта, прекратится война в Греции и Азии, перед нашими деяниями померкнет слава побед Мария над кимврами и тевтонами, битвы Суллы под Орхоменом и Херонеей покажутся мелкими стычками. Все золото и слава Востока достанутся Луцию Лукуллу и Гаю Фимбрии.
– Я должен подумать, – спокойно ответил Лукулл на восторженную речь собеседника.
– Если тебя что-то смущает, можешь не участвовать в штурме Питаны, – в голосе Фимбрии звучала почти мольба. – Я прошу лишь закрыть твоим флотом гавань города. Еще день-два – и мои легионы покончат с грозой Востока.
– Я подумаю, – вновь произнес Лукулл.
Он отвернулся от гостя, желая показать, что разговор окончен. Лицо легата Суллы исказила гримаса брезгливости.
Фимбрии ничего не оставалось делать, как покинуть негостеприимную пентеру. С трудом сдерживая бессильную ярость, он отправился на свою дряхлую триеру.
Красс проводил взглядом униженного врага и обратился к Лукуллу.
– Откуда взялся в Азии Фимбрия?
– Цинна отправил в Грецию своего товарища по консульству Луция Валерия Флакка. Флакк высадился в Эпире с двумя легионами. Одним командовал его легат Гай Фимбрия. В задачу Флакка входило принять в свое подчинение легионы Суллы и очистить от войск Митридата Грецию и Азию, – Лукулл презрительно усмехнулся. – Однако дела пошли далеко не по плану Цинны. Едва ступив на греческую землю, легионеры Флакка начали толпами перебегать к Сулле. Не имея возможности бороться с Суллой, консул повел свои легионы на север. Ему удалось пройти Македонию и Фракию, переправиться в Азию и достигнуть Калхедона. Здесь войско взбунтовалось против своего консула. Несомненно к этим событиям приложил руку Фимбрия. Одни утверждают, что он собственноручно убил Флакка, другие говорят, что Фимбрия своей демагогией лишь подтолкнул легионеров к изгнанию и убийству консула. В общем, легионы перешли под власть Гая Фимбрии. Каким образом ему удалось загнать в ловушку Митридата, я знаю не более твоего, Марк. Впрочем, удивляться вряд ли уместно: Фимбрия злодей и убийца, но он энергичен, умен, смел и талантлив.
– А ведь если ты примешь предложение Фимбрии, Митридату придет конец.
– Совершенно верно, Марк. Но союз с таким человеком, как Фимбрия, вряд ли понравится Сулле.
– Принимает же он на службу пиратов; почему бы не воспользоваться услугами Фимбрии?
– У Суллы свой кодекс чести, как, впрочем, и свои счеты с Митридатом. Лучшее, что мы можем сделать в данной ситуации, – это поспешить к Луцию Корнелию Сулле Счастливому.
Старая триера еще не достигла берега, а флот Лукулла уже выходил в открытое море.
Луций Сулла
Митридат
Конечной целью морского путешествия Красса был остров вблизи города. Корабль причалил прямо к мраморным ступеням, ведущим к огромному красивому зданию. На каждой ступени стоял воин.
– Что это? – Красс указал рукой на здание.
– Дворец царя Египта, – ответил сопровождавший его грек.
– Ты хочешь сказать, что Луций Лукулл живет в царском дворце?
– Легат Суллы – единственный чужеземный военачальник, который удостоился подобной чести.
Луций Лициний Лукулл оказался молодым человеком – в ту пору ему было тридцать два года. Стройный, худощавый, с глазами мудреца и несколько женственным лицом, над которым, видимо, только что потрудились прославленные на весь мир египетские косметологи, – таким увидел легата Марк Красс. Судя по всему, Лукулл считал окружавшую восточную роскошь привычной и должной. Если бы не римское одеяние, его вполне можно было бы принять за царя Египта.
Лукулл крепко обнял Марка Красса, когда узнал, кто он такой и зачем здесь.
– Рад, очень рад. Египет дал мне многое, но лучшее приобретение за все время пребывания в Александрии – это ты и твой флот. У меня так мало римлян.
Красс коротко рассказал о своем пути от испанской пещеры до Александрии. При этом ему показалось, что Лукулл совершенно не слушает, а думает о чем-то своем. Как удивительно быстро восторг от встречи с соплеменником на чужбине сменился на лице Лукулла маской скучающего аристократа!
Чтобы проверить свои сомнения, Красс закончил рассказ вопросом:
– Правильно ли я поступил, что ушел от Квинта Метелла?
Лукулл улыбнулся:
– Твоя единственная глупость – покупка зерна в Беренике. Птолемей дает мне столько хлеба, сколько смогу увезти. Этого добра в Александрии всегда в избытке. Мне довелось слышать любопытную легенду по этому поводу. Когда Александр Македонский поручил Динократу из Родоса начертить план будущей Александрии, у того под рукой не оказалось мела. Тогда архитектор наметил контуры городских стен мукой. С тех пор город не знает недостатка в продовольствии. Впрочем, покупая пшеницу в Беренике, ты этого не знал.
– И еще один вопрос меня мучает, – замялся Красс.
– Говори, если смогу, я на него отвечу.
– Насколько верны слухи, что ты нанимаешь пиратов? Ведь Рим всегда с ними боролся…
– …но победить не смог. Сулла покорил их золотом, и за него морские разбойники сложат свои буйные головы. Однако, Марк, ты не слишком распространяйся на эту тему. Я беру на службу не пиратов, а воинов. Кем они были до этого, меня не интересует. Что поделаешь – положение Суллы не из легких; но можешь не сомневаться, когда он наведет порядок в Риме, в первую очередь грозный меч Вечного города будет направлен против морских разбойников. Ты, Марк, я вижу, другого мнения на сей счет?
– Нет, нет, Луций! – запротестовал Красс. – Я ни мгновения не сомневался в благоразумии Суллы и его достойного легата.
– Очень хорошо, – снисходительно кивнул Лукулл. – Волей судьбы ты оказался в одном из величайших городов мира. Александрия – лучшее из того, что построил великий Александр. Создатель настолько полюбил свое творение, что изъявил желание быть погребенным здесь, а не в усыпальнице македонских царей на родине. Но нам не доведется посетить гробницу Александра, равно как и самую большую в мире библиотеку. Мы не увидим древний Мемфис и еще одно чудо света, которым кроме Фаросского маяка обладает Египет, – пирамиды фараонов. Мы не станем осматривать прочие достопримечательности Египта, потому что это занятие путешественника, разъезжающего в свое удовольствие, а не легата, оставившего военачальника в походной палатке недалеко от укреплений врага. Завтра на рассвете мы покидаем Александрию.
Несмотря на ранний час, проводить Лукулла пришел царь Египта. В знак своего особого расположения он преподнес легату оправленный в золото смарагд. Лукулл, даже не взглянув на бесценный дар, подчеркнуто вежливо произнес:
– Великий Птолемей, я бесконечно благодарен тебе за гостеприимство, оказанное мне и флоту, за помощь Риму, но ничего не могу принять для себя лично.
– Ты неоднократно отказывался от моих подарков. Этот перстень я предлагаю от чистого сердца и очень обижусь, если ты его отвергнешь. Прежде чем в очередной раз сказать «нет», посмотри хотя бы на камень.
Лукулл взял драгоценность в руки и с изумлением обнаружил, что на камне вырезано его собственное изображение.
– Благодарю, великий царь, этот перстень – самый дорогой моему сердцу подарок. Обещаю никогда не расставаться с ним.
Лукулл, по примеру Красса, поплыл на восток вдоль берега. По пути он заходил в каждый более-менее значительный порт. Таким образом, обойдя побережье Сирии, он изрядно увеличил свой флот.
Затем легат Суллы взял курс на Кипр. Едва он прибыл на остров, как разведка донесла, что за мысом укрылся многочисленный флот неприятеля. Лукулл распорядился вытащить все корабли на сушу и обратился с просьбой к ближайшим городам позволить флоту остаться на острове до весны. Так как зимой море считалось закрытым, его просьбу нашли вполне естественной.
Лукулл дал морякам отдохнуть двое суток, пополнил запасы продовольствия и воды, а затем глубокой ночью спустил корабли на воду и обогнул остров с другой стороны от засады. Флот Лукулла миновал оплот пиратства – Киликию – и достиг Родоса.
Родосцы славились как великолепные моряки и кораблестроители. Поскольку легат Суллы не поскупился (золота и серебра у него было в избытке), остров вместе с флотом Лукулла покинули два десятка прекрасных боевых кораблей.
Обладая внушительной силой, Луций Лукулл принялся наводить порядок на островах. Он заставил признать власть Суллы жителей Коса и Книда и вместе с ними напал на остров Самос. Затем Лукулл изгнал войска Митридата с Хиоса.
Между тем разведка донесла, что какое-то римское войско осадило находящийся недалеко от Хиоса город Питану и пытается взять его штурмом.
Лукулл тут же приказал плыть к Питане. В душе он надеялся, что бой ведет Сулла или кто-то из его легатов. Приблизившись к городу, римляне увидели, как гавань порта спешно покидает небольшой понтийский флот. Его не стали преследовать, Лукулл решил, что важнее помочь осаждающим.
Остановив корабли на расстоянии, недоступном для городских камнеметов, если таковые имелись в Питане, Лукулл хотел послать Марка Красса для переговоров с осаждающими. Однако последние сами выслали старую триеру. Она была такой ветхой и плыла так медленно, что казалось, никогда не приблизится к флоту Лукулла. Легат потерял терпение и приказал своей прекрасной родосской пентере идти на сближение с кораблем.
– Гай Фимбрия! – воскликнул Красс, приглядевшись к пассажирам судна.
– Где? – удивился Лукулл.
– На триере, беседует с центурионом. Сейчас я рассчитаюсь с этой мразью.
– Не смей, Марк. Я запрещаю тебе даже разговаривать с ним.
– Фимбрия виновен в смерти моего брата и отца! Неужели ты позволишь ему и далее творить беззакония? Неужели мои родные останутся неотомщенными?
– Марк, ты замыслил не месть, а самое обыкновенное убийство. Он плывет к нам для переговоров. Если ты убьешь его сейчас, то чем будешь отличаться от Мария или Цинны?
Красс опустил голову и ушел прочь. Привычка к железной дисциплине и чувство долга были отличительными чертами всех поколений рода Крассов.
На пентеру Лукулла поднялся центурион с пятью легионерами.
– Я Квинт Фунданий, прибыл по поручению Гая Флавия Фимбрии, – представился центурион.
Выждав некоторое время, Лукулл спросил:
– А что же молчит сам Фимбрия?
– Он сейчас занят – готовит легионы к штурму.
– Это за твоей-то спиной? – удивился легат Суллы. – По-моему, все его мысли заняты тобой, центурион. Фимбрия уже приготовился толкнуть тебя в спину, чтобы ты не болтал лишнего.
Разоблаченный Фимбрия вышел из-за спины центуриона и злобно сверкнул глазами в сторону Лукулла. Однако, вспомнив о цели визита, он изобразил на лице радость и добродушие.
– Доблестный Луций Лукулл, – обратился он к легату, – твой флот появился здесь как нельзя более вовремя. Злейший враг римлян, человек, приказавший в один день перебить восемьдесят тысяч италиков, заперт моими легионами в Питане.
– Насколько я понимаю, речь идет о Митридате, – предположил Лукулл.
– Именно о нем. Понтийский царь попал в западню вместе со своими приближенными и казной. Он даже не пытается сопротивляться и помышляет лишь о бегстве. С трех сторон Питану окружили мои войска, но четвертую, со стороны моря, мне нечем закрыть. У меня нет флота, но он есть у тебя, Лукулл. Если мы одновременно нападем на Питану с моря и с суши, то Митридат со всей казной окажется у наших ног.
– Я не получал от Суллы указаний брать в плен Митридата.
– О чем ты говоришь, Луций? В наших руках Митридат, доставивший Риму столько неприятностей. Победа над ним может сравниться только с поражением Ганнибала. Если мы захватим царя Понта, прекратится война в Греции и Азии, перед нашими деяниями померкнет слава побед Мария над кимврами и тевтонами, битвы Суллы под Орхоменом и Херонеей покажутся мелкими стычками. Все золото и слава Востока достанутся Луцию Лукуллу и Гаю Фимбрии.
– Я должен подумать, – спокойно ответил Лукулл на восторженную речь собеседника.
– Если тебя что-то смущает, можешь не участвовать в штурме Питаны, – в голосе Фимбрии звучала почти мольба. – Я прошу лишь закрыть твоим флотом гавань города. Еще день-два – и мои легионы покончат с грозой Востока.
– Я подумаю, – вновь произнес Лукулл.
Он отвернулся от гостя, желая показать, что разговор окончен. Лицо легата Суллы исказила гримаса брезгливости.
Фимбрии ничего не оставалось делать, как покинуть негостеприимную пентеру. С трудом сдерживая бессильную ярость, он отправился на свою дряхлую триеру.
Красс проводил взглядом униженного врага и обратился к Лукуллу.
– Откуда взялся в Азии Фимбрия?
– Цинна отправил в Грецию своего товарища по консульству Луция Валерия Флакка. Флакк высадился в Эпире с двумя легионами. Одним командовал его легат Гай Фимбрия. В задачу Флакка входило принять в свое подчинение легионы Суллы и очистить от войск Митридата Грецию и Азию, – Лукулл презрительно усмехнулся. – Однако дела пошли далеко не по плану Цинны. Едва ступив на греческую землю, легионеры Флакка начали толпами перебегать к Сулле. Не имея возможности бороться с Суллой, консул повел свои легионы на север. Ему удалось пройти Македонию и Фракию, переправиться в Азию и достигнуть Калхедона. Здесь войско взбунтовалось против своего консула. Несомненно к этим событиям приложил руку Фимбрия. Одни утверждают, что он собственноручно убил Флакка, другие говорят, что Фимбрия своей демагогией лишь подтолкнул легионеров к изгнанию и убийству консула. В общем, легионы перешли под власть Гая Фимбрии. Каким образом ему удалось загнать в ловушку Митридата, я знаю не более твоего, Марк. Впрочем, удивляться вряд ли уместно: Фимбрия злодей и убийца, но он энергичен, умен, смел и талантлив.
– А ведь если ты примешь предложение Фимбрии, Митридату придет конец.
– Совершенно верно, Марк. Но союз с таким человеком, как Фимбрия, вряд ли понравится Сулле.
– Принимает же он на службу пиратов; почему бы не воспользоваться услугами Фимбрии?
– У Суллы свой кодекс чести, как, впрочем, и свои счеты с Митридатом. Лучшее, что мы можем сделать в данной ситуации, – это поспешить к Луцию Корнелию Сулле Счастливому.
Старая триера еще не достигла берега, а флот Лукулла уже выходил в открытое море.
Луций Сулла
Марк Красс с восторгом смотрел на Суллу, отдававшего приказания своим легатам. Но вот их взгляды встретились, и Красс невольно опустил глаза. Никто не мог выдержать тяжелого, проницательного взгляда светло-голубых глаз проконсула. Казалось, он проникал прямо в душу собеседника, читал самые сокровенные мысли и одновременно уничтожал его или покорял своей воле.
Необычными у Суллы были не только глаза. Крупный нос с раздувающимися ноздрями и огненно-рыжая копна волос делали их обладателя похожим на льва. Лицо проконсула покрывала красная сыпь, лишь кое-где проступали белые пятна. Необычный цвет лица в юности служил предметом насмешек. Сохранились стихи, сложенные по этому поводу:
Высокое предназначение предсказали Сулле, когда он только начинал свою карьеру. В должности пропретора Луций Сулла был направлен в Каппадокию. Целью его было вернуть на трон ставленника Рима Ариобарзана. С небольшим войском пропретор одержал ряд побед, изгнал за пределы Каппадокии мятежного Гордия и вышел к Евфрату.
Обеспокоенные успехами римского оружия, парфяне отправили в пограничную страну посла. В тронном зале каппадокийских царей стояло три кресла. Пока Ариобарзан и парфянин Оробаз обменивались традиционными восточными приветствиями и любезностями, Сулла занял среднее кресло. Слева от себя он предложил сесть послу самого могущественного государства Востока – Парфии, место справа досталось царю Каппадокии. Впоследствии парфянский царь счел это оскорблением своего достоинства и лишил посла головы.
В свите Оробаза был ученый халдей, знаменитый своими предсказаниями. Пораженный необычным обликом Суллы, он долго и внимательно изучал его согласно всем канонам своей науки и, наконец, изрек: «Этот человек непременно достигнет самого высокого положения, да и сейчас приходится удивляться, как он терпит над собой чью-то власть».
Сулла ревностно поддерживал слухи об особом покровительстве богов. Богам Сулла великодушно отдавал победы в трудных, кровопролитных битвах, хотя имел на них больше прав, ибо побеждали римляне благодаря мудрому руководству, личной храбрости и военной хитрости своего полководца. Суллу вполне удовлетворяли слухи о нем как о любимце богов. К своему имени он добавил прозвище Счастливый, в переписке с греками часто именовал себя любимцем Афродиты.
Во всех своих деяниях Сулла искал волю небожителей. Даже опустошая знаменитые храмы Олимпии или Дельф, Сулла утверждал, что боги с радостью отдают принадлежащие им сокровища. Такой наглости Греция еще не знала. А вскоре легионеры Суллы, щедро подкормленные храмовым золотом, взяли штурмом и разграбили Афины.
Легионеры безгранично верили в удачу своего полководца. Сулла платил им той же монетой: он заботился о воинах, как о собственных детях, многих ветеранов знал по именам, всегда находил нужные слова, чтобы поднять дух и вселить в них уверенность в своей непобедимости.
Несмотря на занятость, Сулла долго и терпеливо слушал рассказ Красса о его приключениях.
– Рад видеть тебя, Марк. Ты и каждый твой легионер дороже опытных греческих наемников. Ко мне пришло много людей из Италии, Азии, но из далекой Испании, да еще почти полный легион – это большой подарок для меня.
– Чтобы воевать под началом непобедимого Суллы Счастливого, я готов преодолеть вдвое большее расстояние! – горячо воскликнул Красс. – Что Ганнибал или Александр из Македонии в сравнении с тобой?..
– Остановись, Марк, я не люблю лести. Она развращает человека, усыпляет бдительность, мешает правильно оценить свои силы и возможности. Лесть погубила немало царей и военачальников, я не хочу быть в их числе.
– Прости… – начал было Красс.
– Не надо извиняться, – прервал его Сулла. – Тебя прощает то, что произнес ты эти слова от чистого сердца, а не ради личной выгоды… Взятие Малаки, имея под своим началом неуправляемых испанцев, потребовало немалого искусства. Ведь так?
Красс тяжело вздохнул.
– Малаку я взял, но для Рима она, видимо, потеряна навсегда. Огонь забрал все, что не смогли унести испанцы.
Сулла громко рассмеялся.
– Нашел о чем жалеть! Мои легионеры почти то же самое сделали с Афинами. Разница одна: в Афинах больше камня, а он, как известно, не горит. И запомни, Красс: имеет право на жизнь лишь тот город, что сдается без боя. Если городские стены политы кровью римских легионеров, все, что находится внутри них, должно принадлежать осаждающим хотя бы двадцать четыре часа. И меня не интересует, что сделают с городом легионеры. Кровь моих воинов стоит дорого.
– Как жаль, что я не смог участвовать в осаде Афин, не увидел падения одного из величайших городов мира, – с грустью промолвил Красс.
– Оставь свои чувства для девушек, Марк. Величие Афин в прошлом, времена Солона и Перикла прошли. Город оказался под властью ничтожных правителей и потому достоин постигшей его участи. Что теперь Афины? Разменная монета в моей игре с Митридатом. Если тебя, Марк, интересуют статуи греческих скульпторов, картины, книги – можешь недорого купить их у моих легионеров. Я и сам так поступаю. Можешь приобрести двух-трех философов. Они пригодятся для совершенствования ума и красноречия, если ты помышляешь о высоких должностях. И не переживай, Марк Красс: не успел к падению Афин – будешь брать Рим, если, конечно, не сложишь голову в Азии.
– Я готов, не жалея жизни, сражаться там, где ты сочтешь нужным, Луций Сулла Счастливый.
– Смерть твоя мне не нужна. Береги себя и помни: мне нужна твоя голова, а не рука, махающая мечом. Рук у меня достаточно, а будет мало – еще куплю, – сказал Сулла и одарил Красса по-отцовски заботливым взглядом. – Кстати, наместнику Африки Квинту Метеллу пришлось бежать вслед за тобой. Его изгнал собственный легат Гай Фабий. Но это все пустяки. Вначале покончим с Митридатом, восстановим порядок в Риме, а уж затем займемся Африкой, Испанией и всем прочим.
Красс с восхищением смотрел на собеседника. Он так просто и естественно говорил о приведении к покорности всего мира, словно речь шла о наведении порядка в собственном доме.
– Ты не сильно устал после долгого плавания, Марк? – вдруг спросил проконсул.
– Совсем наоборот, доблестный Сулла. Встреча с тобой придала мне сил.
– Тогда поедешь со мной на переговоры с Архелаем. Это наиболее талантливый военачальник Митридата, и тебе будет полезно познакомиться с ним.
– Когда прикажешь быть готовым?
– Мы выезжаем немедленно, Архелай уже ждет. Он мой враг, но достоин уважения, и я не хочу томить его ожиданием.
Сулла набросил поверх обычной одежды темно-красный палудаментум[10], и, взяв с собой шесть ликторов и две сотни всадников, они отправились в путь.
Архелай ждал близ города Делии. Как и Сулла, он не придавал большого значения одежде, несмотря на значимость встречи. Зато его свита блистала восточными нарядами и дорогим оружием. Чуть поодаль застыли катафрактарии – всадники, как и их кони, сплошь покрытые металлической броней.
Сулла первым протянул руку, которую Архелай не замедлил пожать с видимым почтением.
– Прости за опоздание, Архелай. Накануне встречи пришли корабли моего легата вместе с легионом из Испании.
– Я видел их, – заметил военачальник Митридата. – Твоя задержка была недолгой, и я благодарен, что ты согласился встретиться и выслушать предложения моего царя.
– Каковы же они?
– Царь Митридат Евпатор выводит войска из Греции и сохраняет за собой азиатские владения. Зная, что тебе предстоит война за Рим, Митридат готов предоставить в твое распоряжение флот для перевозки легионов в Италию, деньги и даже войско. Размер помощи установи сам, а царь, если сочтет возможным, с удовольствием ее окажет.
– Ты предлагаешь Луцию Корнелию Сулле переправить в Италию войско врагов римлян, чтобы вместе с ним уничтожить Рим? Сулла Счастливый не нуждается в помощи твоего царя. Лишенный всякой поддержки Рима, я разбил твою стодвадцатитысячную армию при Херонее. Ведь передо мной стоит тот самый Архелай, который бежал от Херонеи с горсткой воинов и два дня прятался в Орхоменских болотах? Тот Архелай, который завалил все дороги Беотии трупами своих людей?
– Таковы предложения царя Митридата Евпатора, – ответил Архелай, с трудом сдерживая гнев.
– Твой царь потерял в Греции лучшие свои войска, и после этого он желает оставить за собой римскую провинцию Азия, Вифинию, Пафлагонию, Каппадокию. Чем он будет защищать свои новые владения – оживит уничтоженные мною сто шестьдесят тысяч своих воинов? Он даже костей их не сможет собрать по равнинам, горам и городам Греции. Пусть заглянет на дно морское – там он тоже найдет немало своих людей.
– Твое положение также не блестяще, – заметил Архелай. – Рим раскололся на части, и ты – лишь одна из его частей. Митридат мог бы обратиться с предложением мира к римскому Сенату.
– Это Сенат разбил войска Митридата под Орхоменом и Херонеей? Сенат взял Афины и Пирей?
– Мой царь мог бы обратиться к Фимбрии. Он довольствовался бы немногим, хотя и причинил немало хлопот Митридату.
– Говоришь, Фимбрии много не надо? Что ж, я не держу тебя, Архелай, поезжай к нему и заключай мир. Но поспеши, у меня не осталось противников в Греции, и легионеры скучают в бездействии. Скоро я поведу их в Азию и мечом скреплю договор между Митридатом и убийцей консула.
– Я пришел к тебе, Луций Корнелий Сулла, с предложением мира. Я изложил условия моего царя и хотел бы услышать ответ, который можно передать Митридату Евпатору.
– Верно, Архелай, не для того мы сюда пришли, чтобы обмениваться оскорблениями. Желания Митридата настолько не совпадают с моими, что я отказываюсь даже обсуждать их. Но мы с тобой люди умные и вполне могли бы договориться.
– О чем же? – насторожился Архелай.
– Как ты понимаешь, Митридату конец, и это лишь вопрос времени. Тебе я предлагаю более достойную судьбу. Несмотря на мои победы, я все же считаю тебя, Архелай, лучшим военачальником, с которым мне приходилось сражаться. Виноват в поражениях не ты, а твое войско, наспех собранное и необученное. Я дам тебе настоящих воинов, умеющих только побеждать. Ты будешь лучшим моим легатом, вторым человеком после меня, – Сулла внимательно посмотрел на полководца Митридата. – Вижу, это не подходит. Насколько я знаю, ты каппадокиец, причем знатного происхождения. Что ты скажешь, если я сделаю тебя царем Каппадокии и союзником римского народа?
– Благодарю за лестные предложения, но Архелай не был и не будет предателем. Я делил с царем радость побед; негоже оставлять его в трудные дни. Скажи честно, Луций Сулла, смог бы ты верить человеку, предавшему своего благодетеля?
– Примерно это я ожидал услышать в ответ, хотя мне искренне хотелось иметь такого друга, как ты, Архелай. Выслушай же мои условия мира с Митридатом. Прежде всего, царь должен уйти из Азии, Пафлагонии, Вифинии, Каппадокии и Галатии. Он передаст Риму, то есть мне, – поправился Сулла, – семьдесят обитых медью кораблей и выплатит две тысячи талантов. Жители Хиоса, увезенные в Понтийское царство, должны быть возвращены на родину. Это требование касается и угнанных в рабство македонян, оставшихся верными Риму. И последнее: должны быть выданы все находящиеся в плену римляне и италики, а также перебежчики.
– Условия твои суровы, я не могу принять их без согласия царя.
– Понимаю; если бы ты, Архелай, согласился с моими требованиями, то лишился бы головы, едва ступив на берег Азии. И все же постарайся уговорить своего повелителя принять то, что предложено мною сейчас. Я придерживаюсь старинного римского обычая не увеличивать после победы своих требований, но пусть Митридат не надеется выторговать хотя бы югер[11] земли.
Необычными у Суллы были не только глаза. Крупный нос с раздувающимися ноздрями и огненно-рыжая копна волос делали их обладателя похожим на льва. Лицо проконсула покрывала красная сыпь, лишь кое-где проступали белые пятна. Необычный цвет лица в юности служил предметом насмешек. Сохранились стихи, сложенные по этому поводу:
Когда же Сулла благодаря своему уму, энергии, воле и таланту добился значительных успехов, на его внешность взглянули по-иному. Рыжие волосы, столь необычные для римлянина, красно-белый цвет лица, повергающий в смятение взгляд – все это стало казаться печатью богов.
Сулла – смоквы плод багровый,
чуть присыпанный мукой.
Высокое предназначение предсказали Сулле, когда он только начинал свою карьеру. В должности пропретора Луций Сулла был направлен в Каппадокию. Целью его было вернуть на трон ставленника Рима Ариобарзана. С небольшим войском пропретор одержал ряд побед, изгнал за пределы Каппадокии мятежного Гордия и вышел к Евфрату.
Обеспокоенные успехами римского оружия, парфяне отправили в пограничную страну посла. В тронном зале каппадокийских царей стояло три кресла. Пока Ариобарзан и парфянин Оробаз обменивались традиционными восточными приветствиями и любезностями, Сулла занял среднее кресло. Слева от себя он предложил сесть послу самого могущественного государства Востока – Парфии, место справа досталось царю Каппадокии. Впоследствии парфянский царь счел это оскорблением своего достоинства и лишил посла головы.
В свите Оробаза был ученый халдей, знаменитый своими предсказаниями. Пораженный необычным обликом Суллы, он долго и внимательно изучал его согласно всем канонам своей науки и, наконец, изрек: «Этот человек непременно достигнет самого высокого положения, да и сейчас приходится удивляться, как он терпит над собой чью-то власть».
Сулла ревностно поддерживал слухи об особом покровительстве богов. Богам Сулла великодушно отдавал победы в трудных, кровопролитных битвах, хотя имел на них больше прав, ибо побеждали римляне благодаря мудрому руководству, личной храбрости и военной хитрости своего полководца. Суллу вполне удовлетворяли слухи о нем как о любимце богов. К своему имени он добавил прозвище Счастливый, в переписке с греками часто именовал себя любимцем Афродиты.
Во всех своих деяниях Сулла искал волю небожителей. Даже опустошая знаменитые храмы Олимпии или Дельф, Сулла утверждал, что боги с радостью отдают принадлежащие им сокровища. Такой наглости Греция еще не знала. А вскоре легионеры Суллы, щедро подкормленные храмовым золотом, взяли штурмом и разграбили Афины.
Легионеры безгранично верили в удачу своего полководца. Сулла платил им той же монетой: он заботился о воинах, как о собственных детях, многих ветеранов знал по именам, всегда находил нужные слова, чтобы поднять дух и вселить в них уверенность в своей непобедимости.
Несмотря на занятость, Сулла долго и терпеливо слушал рассказ Красса о его приключениях.
– Рад видеть тебя, Марк. Ты и каждый твой легионер дороже опытных греческих наемников. Ко мне пришло много людей из Италии, Азии, но из далекой Испании, да еще почти полный легион – это большой подарок для меня.
– Чтобы воевать под началом непобедимого Суллы Счастливого, я готов преодолеть вдвое большее расстояние! – горячо воскликнул Красс. – Что Ганнибал или Александр из Македонии в сравнении с тобой?..
– Остановись, Марк, я не люблю лести. Она развращает человека, усыпляет бдительность, мешает правильно оценить свои силы и возможности. Лесть погубила немало царей и военачальников, я не хочу быть в их числе.
– Прости… – начал было Красс.
– Не надо извиняться, – прервал его Сулла. – Тебя прощает то, что произнес ты эти слова от чистого сердца, а не ради личной выгоды… Взятие Малаки, имея под своим началом неуправляемых испанцев, потребовало немалого искусства. Ведь так?
Красс тяжело вздохнул.
– Малаку я взял, но для Рима она, видимо, потеряна навсегда. Огонь забрал все, что не смогли унести испанцы.
Сулла громко рассмеялся.
– Нашел о чем жалеть! Мои легионеры почти то же самое сделали с Афинами. Разница одна: в Афинах больше камня, а он, как известно, не горит. И запомни, Красс: имеет право на жизнь лишь тот город, что сдается без боя. Если городские стены политы кровью римских легионеров, все, что находится внутри них, должно принадлежать осаждающим хотя бы двадцать четыре часа. И меня не интересует, что сделают с городом легионеры. Кровь моих воинов стоит дорого.
– Как жаль, что я не смог участвовать в осаде Афин, не увидел падения одного из величайших городов мира, – с грустью промолвил Красс.
– Оставь свои чувства для девушек, Марк. Величие Афин в прошлом, времена Солона и Перикла прошли. Город оказался под властью ничтожных правителей и потому достоин постигшей его участи. Что теперь Афины? Разменная монета в моей игре с Митридатом. Если тебя, Марк, интересуют статуи греческих скульпторов, картины, книги – можешь недорого купить их у моих легионеров. Я и сам так поступаю. Можешь приобрести двух-трех философов. Они пригодятся для совершенствования ума и красноречия, если ты помышляешь о высоких должностях. И не переживай, Марк Красс: не успел к падению Афин – будешь брать Рим, если, конечно, не сложишь голову в Азии.
– Я готов, не жалея жизни, сражаться там, где ты сочтешь нужным, Луций Сулла Счастливый.
– Смерть твоя мне не нужна. Береги себя и помни: мне нужна твоя голова, а не рука, махающая мечом. Рук у меня достаточно, а будет мало – еще куплю, – сказал Сулла и одарил Красса по-отцовски заботливым взглядом. – Кстати, наместнику Африки Квинту Метеллу пришлось бежать вслед за тобой. Его изгнал собственный легат Гай Фабий. Но это все пустяки. Вначале покончим с Митридатом, восстановим порядок в Риме, а уж затем займемся Африкой, Испанией и всем прочим.
Красс с восхищением смотрел на собеседника. Он так просто и естественно говорил о приведении к покорности всего мира, словно речь шла о наведении порядка в собственном доме.
– Ты не сильно устал после долгого плавания, Марк? – вдруг спросил проконсул.
– Совсем наоборот, доблестный Сулла. Встреча с тобой придала мне сил.
– Тогда поедешь со мной на переговоры с Архелаем. Это наиболее талантливый военачальник Митридата, и тебе будет полезно познакомиться с ним.
– Когда прикажешь быть готовым?
– Мы выезжаем немедленно, Архелай уже ждет. Он мой враг, но достоин уважения, и я не хочу томить его ожиданием.
Сулла набросил поверх обычной одежды темно-красный палудаментум[10], и, взяв с собой шесть ликторов и две сотни всадников, они отправились в путь.
Архелай ждал близ города Делии. Как и Сулла, он не придавал большого значения одежде, несмотря на значимость встречи. Зато его свита блистала восточными нарядами и дорогим оружием. Чуть поодаль застыли катафрактарии – всадники, как и их кони, сплошь покрытые металлической броней.
Сулла первым протянул руку, которую Архелай не замедлил пожать с видимым почтением.
– Прости за опоздание, Архелай. Накануне встречи пришли корабли моего легата вместе с легионом из Испании.
– Я видел их, – заметил военачальник Митридата. – Твоя задержка была недолгой, и я благодарен, что ты согласился встретиться и выслушать предложения моего царя.
– Каковы же они?
– Царь Митридат Евпатор выводит войска из Греции и сохраняет за собой азиатские владения. Зная, что тебе предстоит война за Рим, Митридат готов предоставить в твое распоряжение флот для перевозки легионов в Италию, деньги и даже войско. Размер помощи установи сам, а царь, если сочтет возможным, с удовольствием ее окажет.
– Ты предлагаешь Луцию Корнелию Сулле переправить в Италию войско врагов римлян, чтобы вместе с ним уничтожить Рим? Сулла Счастливый не нуждается в помощи твоего царя. Лишенный всякой поддержки Рима, я разбил твою стодвадцатитысячную армию при Херонее. Ведь передо мной стоит тот самый Архелай, который бежал от Херонеи с горсткой воинов и два дня прятался в Орхоменских болотах? Тот Архелай, который завалил все дороги Беотии трупами своих людей?
– Таковы предложения царя Митридата Евпатора, – ответил Архелай, с трудом сдерживая гнев.
– Твой царь потерял в Греции лучшие свои войска, и после этого он желает оставить за собой римскую провинцию Азия, Вифинию, Пафлагонию, Каппадокию. Чем он будет защищать свои новые владения – оживит уничтоженные мною сто шестьдесят тысяч своих воинов? Он даже костей их не сможет собрать по равнинам, горам и городам Греции. Пусть заглянет на дно морское – там он тоже найдет немало своих людей.
– Твое положение также не блестяще, – заметил Архелай. – Рим раскололся на части, и ты – лишь одна из его частей. Митридат мог бы обратиться с предложением мира к римскому Сенату.
– Это Сенат разбил войска Митридата под Орхоменом и Херонеей? Сенат взял Афины и Пирей?
– Мой царь мог бы обратиться к Фимбрии. Он довольствовался бы немногим, хотя и причинил немало хлопот Митридату.
– Говоришь, Фимбрии много не надо? Что ж, я не держу тебя, Архелай, поезжай к нему и заключай мир. Но поспеши, у меня не осталось противников в Греции, и легионеры скучают в бездействии. Скоро я поведу их в Азию и мечом скреплю договор между Митридатом и убийцей консула.
– Я пришел к тебе, Луций Корнелий Сулла, с предложением мира. Я изложил условия моего царя и хотел бы услышать ответ, который можно передать Митридату Евпатору.
– Верно, Архелай, не для того мы сюда пришли, чтобы обмениваться оскорблениями. Желания Митридата настолько не совпадают с моими, что я отказываюсь даже обсуждать их. Но мы с тобой люди умные и вполне могли бы договориться.
– О чем же? – насторожился Архелай.
– Как ты понимаешь, Митридату конец, и это лишь вопрос времени. Тебе я предлагаю более достойную судьбу. Несмотря на мои победы, я все же считаю тебя, Архелай, лучшим военачальником, с которым мне приходилось сражаться. Виноват в поражениях не ты, а твое войско, наспех собранное и необученное. Я дам тебе настоящих воинов, умеющих только побеждать. Ты будешь лучшим моим легатом, вторым человеком после меня, – Сулла внимательно посмотрел на полководца Митридата. – Вижу, это не подходит. Насколько я знаю, ты каппадокиец, причем знатного происхождения. Что ты скажешь, если я сделаю тебя царем Каппадокии и союзником римского народа?
– Благодарю за лестные предложения, но Архелай не был и не будет предателем. Я делил с царем радость побед; негоже оставлять его в трудные дни. Скажи честно, Луций Сулла, смог бы ты верить человеку, предавшему своего благодетеля?
– Примерно это я ожидал услышать в ответ, хотя мне искренне хотелось иметь такого друга, как ты, Архелай. Выслушай же мои условия мира с Митридатом. Прежде всего, царь должен уйти из Азии, Пафлагонии, Вифинии, Каппадокии и Галатии. Он передаст Риму, то есть мне, – поправился Сулла, – семьдесят обитых медью кораблей и выплатит две тысячи талантов. Жители Хиоса, увезенные в Понтийское царство, должны быть возвращены на родину. Это требование касается и угнанных в рабство македонян, оставшихся верными Риму. И последнее: должны быть выданы все находящиеся в плену римляне и италики, а также перебежчики.
– Условия твои суровы, я не могу принять их без согласия царя.
– Понимаю; если бы ты, Архелай, согласился с моими требованиями, то лишился бы головы, едва ступив на берег Азии. И все же постарайся уговорить своего повелителя принять то, что предложено мною сейчас. Я придерживаюсь старинного римского обычая не увеличивать после победы своих требований, но пусть Митридат не надеется выторговать хотя бы югер[11] земли.
Митридат
После встречи с Архелаем Сулла занялся окончательным подчинением Греции. Главные его силы вторглись в страну медов, совершавших частые набеги на соседнюю Македонию. Тем временем Архелай убрал все понтийские войска из греческих городов, чтобы избежать напрасных жертв.
Примерно наказав медов, Сулла возвратился в Македонию. Здесь он задержался ненадолго, его не знающие устали легионеры требовали вести их в богатую Азию. Желания войска и полководца совпадали, и вскоре они переправились через Геллеспонт.
Марк Красс ступил на азиатский берег во главе легиона. Седьмой, или, как его еще называли, Испанский, легион был полностью укомплектован и получил орлов.
Оказавшись в Азии, Сулла не спешил: ведь у него было два противника, и надо было решить: на кого первого обрушить свой меч.
Тем временем появились послы от Митридата и объявили о желании своего повелителя лично встретиться с Суллой. Проконсул дал согласие и отправился к окрестностям Дардана, где его ждал царь Понта. Суллу сопровождали четыре когорты легионеров (примерно тысяча шестьсот человек) и двести всадников. Эскорт Митридата был гораздо внушительнее: в порту стояло двести кораблей, а за спиной царя выстроились двадцать тысяч гоплитов, шесть тысяч всадников и множество колесниц.
Примерно наказав медов, Сулла возвратился в Македонию. Здесь он задержался ненадолго, его не знающие устали легионеры требовали вести их в богатую Азию. Желания войска и полководца совпадали, и вскоре они переправились через Геллеспонт.
Марк Красс ступил на азиатский берег во главе легиона. Седьмой, или, как его еще называли, Испанский, легион был полностью укомплектован и получил орлов.
Оказавшись в Азии, Сулла не спешил: ведь у него было два противника, и надо было решить: на кого первого обрушить свой меч.
Тем временем появились послы от Митридата и объявили о желании своего повелителя лично встретиться с Суллой. Проконсул дал согласие и отправился к окрестностям Дардана, где его ждал царь Понта. Суллу сопровождали четыре когорты легионеров (примерно тысяча шестьсот человек) и двести всадников. Эскорт Митридата был гораздо внушительнее: в порту стояло двести кораблей, а за спиной царя выстроились двадцать тысяч гоплитов, шесть тысяч всадников и множество колесниц.