Левицкий Геннадий. Юлий Цезарь: между войной и любовью. Исторический роман

   После этого случая могущественных врагов у Клодия прибавилось. Возмутителя спокойствия это обстоятельство нисколько не испугало. Он набрал из гладиаторов и рабов целый отряд телохранителей и во главе его носился по Риму.
   Сенат помог организовать такие же отряды противнику Клодия – Милону, также народному трибуну. В результате стычки двух отрядов в 52 г. до н. э. Клодий и погиб.
 
   Вот такой кумир был у Гая Куриона. В довершение сходства Курион женился на вдове Клодия – Фульвии.
   Образ жизни он также вел довольно скандальный. Курион завел привычку: не отказывать себе ни в чем. Многочисленные любовницы, изысканная роскошь, различные политические интриги – это требовало много денег. Долги Куриона современники оценивали в шестьдесят миллионов сестерциев. Народному трибуну ничего не оставалось, как идти по пути своего предшественника, то есть продать себя, свое влияние на умы плебеев, свой ораторский талант – да подороже.
   Лучшим покупателем подобного рода товара был Цезарь, но тот отверг услуги трибуна. Проконсул Галлии взвесил все положительное и отрицательное от подобной сделки с кумиром Куриона, Клодием, и пришел к выводу: содержание подобного негодяя слишком дорого обходится для его репутации и казны. Вдобавок Курион потребовал оплатить его долги, а это даже для всемогущего Цезаря было довольно накладно.
   Возмущенный Курион обратил свои недюжинные способности против властителя Галлии. Постоянными нападками он вынудил Цезаря пересмотреть свое решение относительно покупки весьма хлопотного товара…
 
   – Гай Курион, – сурово произнесла Сервилия, – у меня к тебе просьба.
   – Внимательно тебя слушаю. И готов исполнить любое желание самой прекраснейшей из женщин.
   – Просьба весьма проста, и выполнить ее не составит труда. Покинь мой дом и впредь старайся обходить его стороной.
   – Как будет угодно благородной Сервилии, – Куриону ничего не оставалось делать, как согласиться. – Но прежде я обязан выполнить поручение моего друга Гая Юлия Цезаря.
   – С каких пор Цезарь стал твоим другом? – удивилась женщина.
   – С недавних, с недавних…, – признался народный трибун, протягивая свиток. – Вот письмо, которое проконсул Галлии просил передать уважаемой Сервилии.
   – Благодарю, – женщина взяла письмо. – А теперь, будь любезен, уходи.
   – Но Цезарь просил привезти твой ответ, – запротестовал Курион.
   – Хорошо, завтра придешь за ответом, – выразив на лице недовольство, предложила Сервилия. – Впрочем, лучше будет, если мой слуга доставит тебе ответ, чтобы не утруждать визитом друга Цезаря. Сообщи, где он сможет тебя найти.
   – Такой вариант неприемлем. Я сегодня же отправляюсь к проконсулу Галлии. Дорога каждая минута.
   – В таком случае, я тебя не задерживаю, а ответ Цезарю пошлю со своим человеком.
   – Это будет очень сложно, – заметил Курион. – Цезарь находится в самом центре восставшей Галлии. Твой посланник, скорее всего, попадет в руки людей Верцингеторига.
   – А Гай Курион не может попасть в руки мятежников?
   – Могу, но с меньшей степенью вероятности. Цезарь выделил для меня сильную охрану. Но главное – со мной удача Гая Куриона.
   – Хорошо, – Сервилия вновь была вынуждена пойти на уступку, – жди меня здесь, если угодно, но не прикасайся к свиткам – некоторые из них очень ценные.
   – Сервилия, и ты не угостишь меня обедом перед дорогой, полной опасностей? – еще больше осмелел народный трибун. – Так ты принимаешь посланника Юлия Цезаря!
   – Я распоряжусь, чтобы тебя накормили, – после некоторых колебаний смягчилась Сервилия.
   – Говорят, твой повар великолепно готовит морских ежей, – наглости Куриона не было предела.
   – Отправляйся в триклиний, – Сервилия пропустила мимо ушей последнее желание трибуна, и тут же сурово добавила: – И не смей приближаться к моей дочери, Гай Курион. Иначе рабы тебя так отделают, что надолго пропадет интерес к молоденьким девочкам.
   – Ты очень добра ко мне, Сервилия. А за Юнию можешь не волноваться – она не в моем вкусе, – успокоил хозяйку виллы бесстрашный трибун.

7. Мать и дочь

   Некоторое время Курион в одиночестве наслаждался творениями поваров Сервилии. Именно творениями, ибо кухня Сервилии считалась одной из лучших в Риме.
   Народный трибун был действительно голоден, но он не набросился на пищу с жадностью голодного волка. Гай Курион умел получать удовольствие, в том числе и от еды.
   Вкусная пища являлась одной из многочисленных слабостей Куриона, и его аппетит не могли испортить такие мелочи, как досадный инцидент с Юнией и недовольство Сервилии.
   На жареную утку не самых больших размеров Курион потратил столько времени, сколько у другого человека ушло бы на целого поросенка. Он услаждал все органы чувств процессом поглощения несчастной птицы. Народный трибун долго любовался едва ли не каждым кусочком с золотистой кожицей, вдыхал его аромат и, закрывая глаза от удовольствия, отправлял в рот. Периодически сложный процесс уничтожения птицы прерывался глотком фалернского вина.
   Когда Курион разобрался с уткой и принялся за устрицы, в триклиний вошла хозяйка виллы.
   – Ах, Сервилия! – воскликнул гость, слегка приподнявшись. – Мне бы твоего повара, и ничего другого в этой жизни не желал бы.
   – Кто-то говорил, что ему нужно спешить к Цезарю, – заметила Сервилия.
   – Похоже, это мог быть я, – предположил Курион. – Но с пустым животом далеко не уедешь. А наспех съеденная пища может явиться причиной частых остановок. Греческие врачи советуют тщательно пережевывать вкушаемое.
   – Не злоупотребляй моим гостеприимством, Гай Курион. Доедай и уходи, – слова хозяйки прозвучали довольно недружелюбно, но тон голоса стал несколько мягче, чем в библиотеке. Это отметил и Курион.
   – Сервилия, ты хочешь сказать, что ответ Цезарю уже готов?
   – Да, Гай, тебя ничто не держит в моем доме.
   – Твои прелестные черты, о божественнейшая из женщин…
   – Лучше скажи, кувшин вина да устрицы, – прервала разглагольствования повесы неплохо сохранившаяся дважды вдова.
   – Сервилия, признайся, что ты пошутила. Я только начал обедать, а ты уже прочла письмо Цезаря и написала ответ.
   – Отчего же, – Сервилия протянула свиток, перевязанный розовой ленточкой. – Цезарь всегда немногословен, и я следую его примеру.
   – Но ты позволишь мне дойти до десерта? – не на шутку разволновался гурман.
   – Позволю, – смилостивилась Сервилия, – и даже составлю тебе компанию.
   Раб тотчас же поставил приборы и блюда для хозяйки.
   – С твоего позволения, я приму удобное положение для тела, – произнес Курион и, не дожидаясь разрешения, полулежа устроился за обеденным столом.
   Сервилия продолжала сидеть, ибо для женщины, согласно римскому этикету, иная поза считалась неприличной.
   – Курион, ты ешь, словно последний раз в жизни, – заметила хозяйка виллы.
   – Умоляю, Сервилия, будь осторожна со словами. Мне предстоит опасное путешествие в Галлию, а хотелось бы еще лет сорок наслаждаться кухней, подобной твоей.
   – Для этого, Гай, нужно умерить свою похоть и укоротить язык, – посоветовала женщина. – Не только галлов тебе нужно бояться, много и в Риме желающих посмотреть, какого цвета кровь у Гая Куриона.
   – Недовольные сенаторы меня мало волнуют. Я одолжил денег у тех, кто более всего мог желать моей смерти, – рассмеялся Курион. – Не настолько же глупы мои кредиторы, чтобы бить по собственному карману.
   – А твоя жена Фульвия? Говорят, женщина очень скверного характера. Ей могут надоесть твои многочисленные измены, – высказала предположение Сервилия, более для того, чтобы вывести собеседника из равновесия. – Ты не боишься, Курион, проснуться в один прекрасный момент с укороченным мужским достоинством?
   – Змея змею не ужалит, – невозмутимо ответил народный трибун и отправил в рот очередную устрицу.
   Лицо его выражало некоторое недовольство, но не по поводу непочтительных высказываний о жене. Недоволен был Курион, что его вынуждали отрываться от еды, чтобы поддерживать разговор.
   Сервилия не решилась больше беспокоить народного трибуна до тех пор, пока тот не разделается с устрицами. Единственное, она положила себе несколько моллюсков, чтобы ускорить окончание трапезы.
   Наконец и это блюдо оказалось пустым. Курион подозвал раба – кудрявого, белокурого мальчика – и вытер руки о его волосы.
   Воспользовавшись моментом, Сервилия вновь обратилась с вопросом, который давно вертелся на языке.
   – Курион, ты назвался другом Цезаря. Скажи, каково его положение? Что происходит в Галлии? Небольшой бунт или опасная война?
   – Все хуже некуда. Галльские завоевания Цезаря висят на волоске. А в Риме большинство сенаторов мечтает избавиться от строптивого проконсула навсегда. И не только мечтает. Другой на его месте давно бы беседовал с праотцами.
   – Что же ты служишь Цезарю, если все так плохо? – подозрительно посмотрела на Куриона Сервилия.
   – Во-первых, Гай Курион никому не служит. Он свободный человек и может лишь оказывать услуги из дружеских побуждений. Во-вторых, я прошу некоторое время хранить в тайне мои отношения с Цезарем. Это необходимо больше Цезарю, чем мне.
   – Почему же ты оказываешь услуги Цезарю? – сформулировала по-иному свой вопрос Сервилия.
   – Потому, что верю в Цезаря. Это не человек, а какое-то сверхъестественное существо. Он победит всех врагов, он не может не победить. Никто не в силах стоять на пути Цезаря.
   Пожалуй, впервые за время беседы слова Куриона прозвучали искренне.
   – Наверное, и денежные дела надеешься поправить за счет Цезаря? – предположила Сервилия. – Не верю я в бескорыстие Куриона.
   Народный трибун пропустил мимо ушей последнее высказывание собеседницы и в свою очередь спросил:
   – А тебя, Сервилия, с какой стороны беспокоит судьба Цезаря?
   – В Галлии мой сын.
   – Какой нежный вкус у твоих гранат! – не сдержал восторг Курион. – Какой-то особый сорт?
   – Они созрели в окрестностях Утики, – рассмеялась Сервилия.
   – Везти плоды из Африки! – изумился Курион. – Сервилия, ты решила превзойти роскошью Лукулла?
   – Да что африканские гранаты? – махнула рукой женщина. – Я представляю, в какую сумму обошелся Гай Курион Цезарю.
   – Сервилия, я же не спрашиваю, на какие деньги ты построила виллу.
   – Она досталась мне от мужа.
   – Я помню, какой она была десять лет назад. Если б твой муж увидел виллу в нынешнем виде, то вряд ли узнал бы ее.
   – Я вижу, ты, Гай, насладился и десертом, – теперь у Сервилии появилось желание изменить тему разговора.
   – Хорошо бы сейчас полежать, – утомленно произнес Курион. – Греческие врачи…
   – Даже не мечтай, – оборвала его Сервилия. – Тебе пора отправляться в Галлию.
 
   Насвистывая веселую песенку, молодой повеса миновал розарий и углубился в виноградник. Внезапно нежная женская рука легла на его плечо.
   – Гай Курион, ты уходишь, не простившись со мной? Это невежливо.
   – Юния! Да будь моя воля – я бы не расставался с тобой никогда! – восторженно воскликнул Курион и тут же добавил с сожалением. – И надо было тебе выбрать для беседы библиотеку.
   – Кто мог знать, что матери понадобится туда войти. Летом она довольно редко интересуется этими противными свитками из кожи дохлых телят.
   – Напрасно, Юния, так презрительно относишься к книгам. Благодаря им можно постигнуть многое, многого можно добиться в жизни. Впрочем, тебе это не нужно, – закончил Курион нравоучительную беседу, едва успев ее начать. – Честно признаться, с тобой я предпочел бы встретиться в вашей великолепной бане. Уж мы бы нашли, чем там заняться.
   – Фу, какой ты пошлый, Гай, – надула губки дочь Сервилии, но глаза ее сладострастно пожирали известного римского развратника. Дыхание стало глубже, в такт ему под туникой поднималась и опускалась грудь.
   – Мне говорили, что у тебя есть привычка краснеть, – Курион провел ладонью по нежной чуть смугловатой девичьей щеке.
   – Я тебя совершенно не стесняюсь, Гай Курион. Ты очень располагаешь к себе, с тобой легко и просто.
   Курион начал оглядываться по сторонам. Весьма реальна была перспектива получить вдобавок к изысканному обеду кое-что для души и тела. Но все его мечты рухнули, не успев даже толком созреть. На дороге появился могучего вида раб, и шел он именно к ним.
   – Госпожа Юния, тебя немедленно требует мать.
   – Хорошо, Корнелий, передай матери, что я иду, – недовольно произнесла Юния.
   Девушка принялась ждать, когда раб удалится. Видимо, ей хотелось проститься с Курионом без посторонних глаз, но Корнелий и не думал уходить.
   – Ну что еще? – начала злиться Юния.
   – Сервилия очень сердита, она приказала не возвращаться без тебя. Прошу, Юния, не медли.
   – Юния, с каких пор рабы приказывают у вас в доме? – Курион тоже выразил недовольство по поводу внезапно возникшей помехи.
   – Я выполняю приказ Сервилии, – невозмутимо промолвил ничтожнейший из смертных.
   В его словах присутствовала такая решимость, что Юния вынуждена была подчиниться.
 
   Юния нашла мать все в той же злосчастной библиотеке. Хозяйка виллы задумчиво рассматривала какой-то документ.
   – Мама, к чему такая срочность? Раб едва ли не силой тащил меня…
   – Не из объятий ли Куриона он тебя вырвал? – Сервилия сурово посмотрела на дочь.
   Та промолчала.
   – Юния, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
   – Я все поняла, мама, сидеть на коленях у Гая Куриона нехорошо. Ведь ты это хотела сказать?
   – И это тоже. Курион весьма неподходящая личность для любовных опытов. Едва он переступает порог дома очередной любовницы, весь Рим знает о его успехах во всех подробностях.
   – Мама, ты ведь не всегда вела благочестивый образ жизни и мужским вниманием не была обделена. Почему же мне навязываешь роль целомудренной весталки?
   – Вовсе нет, дочь, – возразила Сервилия. – Я прекрасно понимаю, что ты не маленькая девочка, и вполне естественно, что испытываешь интерес к противоположному полу. Однако, в силу своей неопытности, ты склонна совершать опрометчивые поступки. Чтобы уберечь тебя от ошибок, я и начала этот разговор. Я не желаю быть тираном, а всего лишь хочу помочь сделать правильный выбор.
   – Не понимаю тебя, мама.
   – Что же здесь непонятного: уж коль любишь мужчин, то люби тех, которые могут быть полезны тебе и твоей семье.
   Философ Архедем, при всей его мудрости, смотрел с портрета на Сервилию недоумевающее.
   – И у тебя есть на примете достойная кандидатура в мои любовники или мужья? – сообразила Юния гораздо скорее, чем бессловесный философ-стоик.
   – Я хочу прочесть тебя последнее письмо Цезаря.
   Мать Юнии развернула бывший у нее в руках свиток пергамента:
   «Дорогая Сервилия!
   Война в Галлии приближается к концу. Наши легионы окружили мятежников в Алезии, и на этот раз Верцингеторигу ускользнуть не удастся. Победа у меня в руках, и я посвящаю ее тебе, Сервилия, и твоей дочери Юнии. Где, кстати, этот прелестный цветок? Надеюсь увидеть ее волшебные зеленые глаза в Равенне, где скоро буду.
   У тебя чудесная дочь, Сервилия.
   Гай Юлий Цезарь»
   – Этот Цезарь – изрядный наглец, – Юнию нисколько не тронули комплименты в ее адрес. – Он желает, чтобы мы ради него бросили виллу и спешили в Равенну. Сомнительное удовольствие: проделать такой путь, чтобы увидеться с плешивым стариком.
   – Цезарь имеет на это право, хотя бы потому, что дом в Равенне для нас купил именно он, – справедливо заметила Сервилия. – Однако, дочь, ты упустила самое главное в письме. Гай Юлий положил на тебя глаз.
   – Мама, он же старый! – возмутилась Юния.
   – Глупенькая, Цезарь не имеет возраста. Даже галлы почитают его за божество.
   – Мама… – замялась в нерешительности девушка.
   – Что еще?
   – Ты с ним спала…
   – И дальше спала бы, но чувствую – теряю былую привлекательность. Старею, дочь. Ночью Цезарь со мной ласков, как и прежде, но с первыми лучами солнца спешит покинуть постель, – сделала неутешительные для себя выводы Сервилия. – Цезарь – жеребец, пресыщенный женщинами. Такой может привязаться только к молоденькой девочке. А его очень нужно приковать цепями любви к нашей семье. Я верю: звезда Гая Юлия только восходит. Победы в Галлии – ничто в сравнении с будущими деяниями. И поэтому благополучие нашей семьи я связываю с этим плешивым, пропахшим лошадиным потом развратником.
   – Мама, ты упустила из вида одно существенное обстоятельство: я не питаю к Цезарю никаких чувств.
   – Девочка моя, все придет со временем. Гая Юлия невозможно не любить. Ты поймешь это, как только пообщаешься с Цезарем некоторое время. А пока подумай над моими словами серьезно и выбрось из головы Куриона.
   Философ-стоик, казалось, так же осмысливал произнесенное Сервилией. Видимо, он прикидывал: насколько сочетаются наставления матери с его философией.

8. Под Алезией

   Пожалуй, никогда еще положение Цезаря не было хуже, чем после неудачного штурма Герговии. О продолжении осады не могло быть и речи: войско пребывало в унынии; десять тысяч эдуев, которых Цезарь с большим трудом накануне удержал в повиновении, перешли в лагерь Верцингеторига; вместе с ними ушла надежда получить продовольствие; у галлов же, наоборот, надежды обрести свободу стали реальнее.
   Уходить. Но куда?
   Антоний советовал Цезарю выводить легионы в старую римскую провинцию Нарбонскую Галлию. Кроме обычной для Антония осторожности, в этом предложении имелось рациональное зерно. В Нарбонской Галлии можно запастись провиантом, произвести набор новых легионеров, дать отдых старым.
   Но позволит ли сенат ввязаться в новую галльскую авантюру, когда свежи воспоминания о неудачном парфянском походе Красса? И, главное, в Галлии оставался с четырьмя легионами старый боевой товарищ Цезаря Тит Лабиен. Поэтому проконсул даже не стал рассматривать вариант, предложенный осторожным Антонием.
   На следующий день после неудачного штурма римляне выстроились на равнине близ Герговии и принялись звать врага на битву. Их призывы остались без ответа: Верцингеториг понимал, что, несмотря на вчерашнюю удачу, в открытом бою ему не одолеть легионы Цезаря.
   Выждав некоторое время, легионеры с победными криками вернулись в лагерь.
   На следующий день повторилось то же самое.
   Цезарь подобной демонстрацией и не надеялся выманить врага на битву, но его легионеры стали чувствовать себя увереннее и мужественнее. Теперь они видели, что враг по-прежнему их боится.
   И снова окрестности огласились победными криками римлян, но на этот раз легионы Цезаря не стали возвращаться в лагерь. Они мгновенно перестроились в колонну и ушли в направлении, противоположном тому, что советовал Антоний.
   Войско настолько быстро исчезло, что галлы не успели даже опомниться и организовать преследование отступавших римлян.
   Цезарь без помех достиг реки Элавер, починил мост и переправил легионы. Так римляне оказались в стране эдуев – многочисленного народа, до недавнего времени сохранявшего верность Риму. Успех Верцингеторига под Герговией остудил верноподданнические чувства и этого народа. Известия, одно неприятнее другого, с поразительным постоянством приходили к Цезарю.
   «Гай Юлий, – доносила разведка, – Литавикк с конницей вернулся в земли эдуев и призывает их к мятежу».
   «От имени сената и общины эдуев к Верцингеторигу отправлено посольство для заключения дружественного союза», – было следующее сообщение.
   Худшее ждало впереди. У берегов реки Лигер (Луара) в городе Новиодун Цезарь оставил всех заложников, запасы хлеба, казну, часть обоза с добычей и снаряжением. Здесь же находилось большое количество лошадей, купленных в Италии и Испании. Все это было весьма кстати, и Цезарь направился к Новиодуну.
   Увы! Римлян встретили лишь дымящиеся головешки. Эдуи захватили город, перебили находившихся там римлян и унесли все, что смогли унести. Часть хлеба галлы просто сожгли, ибо он не помещался на корабли. Огонь уничтожил и город, который Цезарь выбрал для своей базы.
   – Рассчитаемся! – мрачно промолвил Цезарь и направился к реке с целью перейти ее.
   Это оказалось непростым делом – галлы разрушили все ближайшие мосты через Лигер.
   Проконсул Галлии не стал тратить время на их восстановление. Римляне выбрали удобное место и перешли реку вброд. Единственное, чтобы ослабить силу течения и облегчить переправу, Цезарь поставил в воде конницу.
   Эдуи не ожидали так скоро видеть Цезаря с войском на противоположном берегу. В результате в руки римлян попало много скота, хлеба, в том числе из разграбленного Новиодуна. Так Гай Юлий вернул часть своего имущества.
   Расстояние между Цезарем и Лабиеном существенно сократилось.
 
   Успехи Лабиена так же были довольно скромны. С четырьмя легионами он вторгся в земли паризиев и попытался захватить их главный город Лютецию (современный Париж). Задача была не из легких. Лютеция располагалась на острове реки Секваны (Сена). Более того, берег реки представлял собой сплошное болото.
   Легионеры Лабиена начали заваливать болото фашинником и строить насыпь, но галлы принялись серьезно препятствовать этому мелиоративному мероприятию. Число врагов возрастало с каждым днем, и они все настойчивее убеждали римлян в необходимости сохранить болото в первозданном виде.
   Тогда Лабиен оставил затею с осушением прибрежной топи, но не саму мысль взять Лютецию. В одну из ночей он покинул лагерь и направился вверх по реке. Лабиену удалось захватить город Метиоседу, который также лежал на острове Секваны. Но главное, в руки римлян попало около пятидесяти кораблей. Легат посадил на них воинов и поплыл в направлении Лютеции.
   Все же брать будущий Париж легионерам Лабиена не довелось. Оценив ситуацию, галлы сами сожгли город и покинули остров.
   Тем временем Цезарь потерпел неудачу под Герговией, и это событие воодушевило противников его легата. Галлы твердо вознамерились отомстить ему за сожженную Лютецию. Неизвестно, чем бы закончилась для Лабиена и его четырех легионов опасная война, не подоспей гонцы Цезаря.
   Лабиену пришлось приложить весь свой ум, хитрость и смекалку, чтобы покинуть негостеприимные окрестности Секваны. Он принял жестокий бой, в котором победа долго оставалась неопределенной. После всех трудностей Лабиен с четырьмя изрядно потрепанными, но непобежденными легионами вышел к Агединку – единственной сохранившейся базе римлян. А спустя три дня он соединился с Цезарем.