Фриц Лейбер. Мечи против колдовства
1. Шатер колдуньи
Ведьма наклонилась над жаровней. Стремящиеся вверх струи серого дыма переплетались со свисающими вниз прядями спутанных черных волос. В отсветах жаровни можно было разглядеть ее лицо, такое же темное, угловатое и грязное, как только что выкопанный клубок корней манцениллы. Полвека обработки жаром и дымом жаровни сделали это лицо черным, морщинистым и твердым, как мингольский окорок.
Сквозь расширенные ноздри и полуоткрытый рот, в котором виднелось несколько коричневых зубов, похожих на старые пни, неравномерно ограждающие серое поле языка, она с клокотанием вдыхала и с бульканьем выдыхала дым.
Те струи дыма, которым удалось избежать ее ненасытных легких, извиваясь, пробивались к провисшему своду шатра, покоящееся на семи ребрах, изгибающихся вниз от центрального шеста, и откладывали на древней недубленой коже свою крохотную долю смолы и сажи. Говорят, что если прокипятить такой шатер после десятков или, предпочтительно, сотен лет использования, то можно получить вонючую жидкость, вызывающую у людей странные и опасные видения.
За обвисшими стенами шатра расходились во всех направлениях темные извилистые аллеи Иллик-Винга, слишком разросшегося, грубого и шумного города, восьмой и самой маленькой метрополии Земли Восьми Городов.
А наверху дрожали на холодном ветру странные звезды Невона, мира, столь похожего и непохожего на наш собственный.
Внутри шатра два человека, одетых в варварские одежды, наблюдали за колдуньей, скорчившейся над жаровней. Тот, что был повыше, с рыжевато-белокурыми волосами, не отрывал от ведьмы мрачного, сосредоточенного взгляда. Другой, пониже и одетый во все серое, с трудом держал глаза открытыми, подавлял зевоту и морщил нос.
– Не знаю, от кого воняет хуже, от ведьмы или от жаровни, – пробормотал он. – А может, так несет от самого шатра или от этой уличной грязи, в которой мы вынуждены сидеть. Или, быть может, у нее живет дух скунса. Послушай, Фафхрд, если уж нам нужно было советоваться с какой-нибудь волшебной личностью, мы могли бы разыскать Шильбу или Нингобля еще до того, как отправились из Ланкмара на север, через Внутреннее море.
– До них было не добраться, – ответил высокий быстрым шепотом. – Ш-ш, Серый Мышелов, по-моему, она впала в транс.
– Ты хочешь сказать, заснула, – неуважительно отозвался низкорослый.
Булькающее дыхание ведьмы начало больше походить на предсмертный хрип. Ее веки затрепетали, приоткрывая две белых полоски. Ветер зашевелил темные стены шатра – или, может быть, кожу трогали и теребили невидимые духи.
На низкорослого это не произвело никакого впечатления. Он сказал:
– Я не понимаю, почему мы должны советоваться с кем бы то ни было. Ведь мы же не собираемся совсем покидать Невой, как это было в нашем прошлом приключении. У нас есть бумаги – я имею в виду кусок пергамента из козлиной кожи – и мы знаем, куда мы идем. Или, по крайней мере, ты говоришь, что ты знаешь.
– Ш-ш, – скомандовал высокий и добавил хрипло: – Прежде чем пуститься в какое-то великое предприятие, по обычаю требуется посоветоваться с колдуном или колдуньей.
Низкорослый, тоже перейдя на шепот, возразил:
– Тогда почему мы не могли посоветоваться с цивилизованными колдунами? С любым добропорядочным членом Ланкмарской Гильдии Волшебников. У него, по крайней мере, была бы поблизости парочка обнаженных девушек, чтобы нашим глазам было на чем отдохнуть, когда они начнут слезиться от рассматривания неразборчивых иероглифов и гороскопов.
– Хорошая ведьма, близкая к земле, гораздо честнее какого-нибудь городского мошенника, вырядившегося в высокий черный колпак и усыпанную звездами мантию, – упирался высокий. – Кроме того, эта колдунья находится ближе к нашей ледяной цели и ее влияниям. А ты, с твоей городской страстью к роскоши, ты превратил бы рабочую комнату волшебника в бордель!
– А почему бы и нет? – заинтересовался низкорослый. – Оба вида чар одновременно.
Затем, ткнув большим пальцем в ведьму, он добавил:
– Близкая к земле, говоришь? К навозу будет гораздо ближе.
– Ш-ш, Мышелов, ты нарушишь ее транс.
– Транс?
Низкорослый еще раз тщательно осмотрел ведьму. Ее рот закрылся, и она с присвистом дышала похожим на клюв носом, кончик которого, испачканный сажей, пытался встретиться с выступающим подбородком. Откуда-то слышался слабый высокий вой, словно где-то далеко были волки или где-то рядом были духи, а может, это был просто странный отголосок ведьминых присвистываний.
Низкорослый презрительно приподнял верхнюю губу и потряс головой. Его руки тоже слегка тряслись, но он старался скрыть это.
– Да нет, я бы сказал, что она просто накачалась до потери сознания, – рассудительно прокомментировал он. – Тебе не следовало давать ей так много опийной жвачки.
– Но в этом и заключается весь смысл транса, – запротестовал высокий. – Накачать, подхлестнуть или каким-либо другим образом выгнать сознание из тела и заставить его подняться наверх, в мистические высоты, чтобы с их вершин обозревать земли прошлого и будущего, а возможно, и другого мира.
– Хотел бы я, чтобы те горы, которые будут перед нами, были просто мистическими, – пробормотал низкорослый. – Послушай, Фафхрд, я готов сидеть здесь на корточках всю ночь – или, по крайней мере, в течение еще пятидесяти тошнотворных вдохов или двухсот занудных ударов сердца – чтобы удовлетворить твою прихоть. Однако не пришло ли тебе в голову, что в этом шатре может быть опасно? И я не имею в виду только духов. В Иллик-Винге хватает проходимцев кроме нас, и некоторые из них, возможно, интересуются тем же, чем и мы, и с превеликим удовольствием бы нас прикончили. А мы здесь, в этой наглухо закрытой кожаной хижине, так же уязвимы, как олень на фоне неба – или подсадная утка.
Как раз в этот момент вернулся ветер и снова начал щупать и теребить стены, причем послышалось поскребывание, которое могли издавать кончики раскачиваемых ветром ветвей или царапающие кожу длинные ногти покойников. Кроме того, откуда-то доносились слабое ворчание и вой, а с ними – крадущиеся шаги. Оба искателя приключений подумали о последнем предупреждении Мышелова, посмотрели на кожаную дверь шатра, в щели которой проглядывала тьма, и проверили, легко ли выходят мечи из ножен.
В это мгновение шумное дыхание ведьмы затихло, а вместе с ним исчезли все остальные звуки. Ее глаза открылись, показывая одни белки – молочные овалы, бесконечно жуткие на темном, похожем на сплетение корней, фоне угловатого лица и косматых волос. Серый кончик языка полз вокруг губ, словно большая гусеница.
Мышелов хотел было высказаться, но выставленная вперед увесистая ладонью Фафхрда с растопыренными пальцами была более весомым аргументом, чем любое «ш-ш».
Низким, но замечательно чистым, почти девичьим голосом ведьма затянула:
Острый, как бритва, наконечник копья, проткнувший стенку шатра, словно бумагу, остановился в каких-то дюймах от головы Фафхрда, и был тут же втянут обратно.
Их кожаную стенку пробил дротик. Его Мышелов отбил в сторону своим мечом.
Снаружи поднялся шквал криков. Одни вопили «Смерть чужестранцам!», другие – «Выходите, собаки, и дайте себя убить!»
Мышелов стоял лицом к кожаной двери, и его взгляд метался из стороны в сторону.
Фафхрд, который отреагировал почти так же быстро, как и Мышелов, наткнулся на слегка необычное решение стоящей перед ними запутанной тактической проблемы: проблемы людей, осажденных в крепости, стены которой и не защищают их, и не позволяют выглянуть наружу. Первым делом он прыгнул к центральному шесту шатра и сильным рывком вытащил его из земли.
Ведьма, реакция которой тоже была подсказана солидным здравым смыслом, бросилась ничком в грязь.
– Мы снимаемся с лагеря! – воскликнул Фафхрд. – Мышелов, прикрывай спереди и направляй меня!
С этими словами он ринулся в сторону двери, неся с собой весь шатер. Последовала быстрая серия небольших взрывов – это полопались не очень-то прочные старые ремни, привязывающие кожаные стенки к кольям. Жаровня перевернулась, рассыпая угли. Через ведьму Фафхрд перешагнул. Мышелов, бегущий впереди, широко распахнул дверную прорезь, и сразу же ему пришлось пустить в ход Скальпель, чтобы парировать удар меча из темноты. Другую руку Серый использовал для того, чтобы держать дверь открытой.
Атаковавший головорез был сбит с ног и, возможно, слегка потрясен тем, что на него напал шатер. Мышелов наступил на поверженного противника и, как ему показалось, услышал треск ребер, когда Фафхрд проделал ту же процедуру. Это было приятным, хотя и несколько жестоким штрихом. Затем Мышелов начал кричать:
– Сейчас поверни налево, Фафхрд! Теперь немного вправо! Слева сейчас будет аллея. Приготовься резко свернуть туда, когда я скажу. Давай!
Мышелов схватился за кожаные края двери и помог развернуть шатер, когда Фафхрд крутанулся вокруг своей оси.
Сзади раздались крики ярости и удивления, а также пронзительные вопли – похоже, их издавала ведьма, возмущенная пропажей своего дома.
Аллея была такой узкой, что края шатра цеплялись за дома и ограды. Как только Фафхрд почувствовал под ногами неутоптанный участок грязи, он сразу же воткнул туда шест, и друзья выбежали из шатра, оставив его загораживать аллею.
Раздававшиеся сзади крики внезапно сделались громче, когда преследователи свернули в аллею, но Фафхрд и Мышелов бежали не слишком быстро. Было несомненно, что их противники потратят значительное время на разведку и осаду пустого шатра.
Друзья вприпрыжку пробежали сквозь окраины спящего города к своему лагерю, хорошо спрятанному вне городской черты. Их ноздри втягивали холодный, бодрящий воздух, стекающий вниз, как через воронку, через самый удобный перевал в скалистой цепи гор, носивших название Ступени Троллей и отделяющих Землю Восьми Городов от обширного плато Холодной Пустоши, лежащего на севере.
– К несчастью, эту старую даму прервали как раз тогда, когда она собиралась сказать нам что-то важное, – заметил Фафхрд.
Мышелов фыркнул.
– Она уже спела свою песню, да только в итоге – нуль.
– Интересно, кто были эти грубые ребята и какие у них были мотивы? – спросил Фафхрд. – Мне показалось, что я узнал голос того пивохлеба Гнарфи, который чувствует такое отвращение к медвежьему мясу.
– Кучка подлецов, которые вели себя так же глупо, как и мы, – ответил Мышелов. – Мотивы? С таким же успехом их можно приписать овцам! Десять болванов, следующих за главарем-идиотом.
– Тем не менее, похоже, что кто-то нас не любит, – высказал свое мнение Фафхрд.
– А разве это новость? – отпарировал Мышелов.
Сквозь расширенные ноздри и полуоткрытый рот, в котором виднелось несколько коричневых зубов, похожих на старые пни, неравномерно ограждающие серое поле языка, она с клокотанием вдыхала и с бульканьем выдыхала дым.
Те струи дыма, которым удалось избежать ее ненасытных легких, извиваясь, пробивались к провисшему своду шатра, покоящееся на семи ребрах, изгибающихся вниз от центрального шеста, и откладывали на древней недубленой коже свою крохотную долю смолы и сажи. Говорят, что если прокипятить такой шатер после десятков или, предпочтительно, сотен лет использования, то можно получить вонючую жидкость, вызывающую у людей странные и опасные видения.
За обвисшими стенами шатра расходились во всех направлениях темные извилистые аллеи Иллик-Винга, слишком разросшегося, грубого и шумного города, восьмой и самой маленькой метрополии Земли Восьми Городов.
А наверху дрожали на холодном ветру странные звезды Невона, мира, столь похожего и непохожего на наш собственный.
Внутри шатра два человека, одетых в варварские одежды, наблюдали за колдуньей, скорчившейся над жаровней. Тот, что был повыше, с рыжевато-белокурыми волосами, не отрывал от ведьмы мрачного, сосредоточенного взгляда. Другой, пониже и одетый во все серое, с трудом держал глаза открытыми, подавлял зевоту и морщил нос.
– Не знаю, от кого воняет хуже, от ведьмы или от жаровни, – пробормотал он. – А может, так несет от самого шатра или от этой уличной грязи, в которой мы вынуждены сидеть. Или, быть может, у нее живет дух скунса. Послушай, Фафхрд, если уж нам нужно было советоваться с какой-нибудь волшебной личностью, мы могли бы разыскать Шильбу или Нингобля еще до того, как отправились из Ланкмара на север, через Внутреннее море.
– До них было не добраться, – ответил высокий быстрым шепотом. – Ш-ш, Серый Мышелов, по-моему, она впала в транс.
– Ты хочешь сказать, заснула, – неуважительно отозвался низкорослый.
Булькающее дыхание ведьмы начало больше походить на предсмертный хрип. Ее веки затрепетали, приоткрывая две белых полоски. Ветер зашевелил темные стены шатра – или, может быть, кожу трогали и теребили невидимые духи.
На низкорослого это не произвело никакого впечатления. Он сказал:
– Я не понимаю, почему мы должны советоваться с кем бы то ни было. Ведь мы же не собираемся совсем покидать Невой, как это было в нашем прошлом приключении. У нас есть бумаги – я имею в виду кусок пергамента из козлиной кожи – и мы знаем, куда мы идем. Или, по крайней мере, ты говоришь, что ты знаешь.
– Ш-ш, – скомандовал высокий и добавил хрипло: – Прежде чем пуститься в какое-то великое предприятие, по обычаю требуется посоветоваться с колдуном или колдуньей.
Низкорослый, тоже перейдя на шепот, возразил:
– Тогда почему мы не могли посоветоваться с цивилизованными колдунами? С любым добропорядочным членом Ланкмарской Гильдии Волшебников. У него, по крайней мере, была бы поблизости парочка обнаженных девушек, чтобы нашим глазам было на чем отдохнуть, когда они начнут слезиться от рассматривания неразборчивых иероглифов и гороскопов.
– Хорошая ведьма, близкая к земле, гораздо честнее какого-нибудь городского мошенника, вырядившегося в высокий черный колпак и усыпанную звездами мантию, – упирался высокий. – Кроме того, эта колдунья находится ближе к нашей ледяной цели и ее влияниям. А ты, с твоей городской страстью к роскоши, ты превратил бы рабочую комнату волшебника в бордель!
– А почему бы и нет? – заинтересовался низкорослый. – Оба вида чар одновременно.
Затем, ткнув большим пальцем в ведьму, он добавил:
– Близкая к земле, говоришь? К навозу будет гораздо ближе.
– Ш-ш, Мышелов, ты нарушишь ее транс.
– Транс?
Низкорослый еще раз тщательно осмотрел ведьму. Ее рот закрылся, и она с присвистом дышала похожим на клюв носом, кончик которого, испачканный сажей, пытался встретиться с выступающим подбородком. Откуда-то слышался слабый высокий вой, словно где-то далеко были волки или где-то рядом были духи, а может, это был просто странный отголосок ведьминых присвистываний.
Низкорослый презрительно приподнял верхнюю губу и потряс головой. Его руки тоже слегка тряслись, но он старался скрыть это.
– Да нет, я бы сказал, что она просто накачалась до потери сознания, – рассудительно прокомментировал он. – Тебе не следовало давать ей так много опийной жвачки.
– Но в этом и заключается весь смысл транса, – запротестовал высокий. – Накачать, подхлестнуть или каким-либо другим образом выгнать сознание из тела и заставить его подняться наверх, в мистические высоты, чтобы с их вершин обозревать земли прошлого и будущего, а возможно, и другого мира.
– Хотел бы я, чтобы те горы, которые будут перед нами, были просто мистическими, – пробормотал низкорослый. – Послушай, Фафхрд, я готов сидеть здесь на корточках всю ночь – или, по крайней мере, в течение еще пятидесяти тошнотворных вдохов или двухсот занудных ударов сердца – чтобы удовлетворить твою прихоть. Однако не пришло ли тебе в голову, что в этом шатре может быть опасно? И я не имею в виду только духов. В Иллик-Винге хватает проходимцев кроме нас, и некоторые из них, возможно, интересуются тем же, чем и мы, и с превеликим удовольствием бы нас прикончили. А мы здесь, в этой наглухо закрытой кожаной хижине, так же уязвимы, как олень на фоне неба – или подсадная утка.
Как раз в этот момент вернулся ветер и снова начал щупать и теребить стены, причем послышалось поскребывание, которое могли издавать кончики раскачиваемых ветром ветвей или царапающие кожу длинные ногти покойников. Кроме того, откуда-то доносились слабое ворчание и вой, а с ними – крадущиеся шаги. Оба искателя приключений подумали о последнем предупреждении Мышелова, посмотрели на кожаную дверь шатра, в щели которой проглядывала тьма, и проверили, легко ли выходят мечи из ножен.
В это мгновение шумное дыхание ведьмы затихло, а вместе с ним исчезли все остальные звуки. Ее глаза открылись, показывая одни белки – молочные овалы, бесконечно жуткие на темном, похожем на сплетение корней, фоне угловатого лица и косматых волос. Серый кончик языка полз вокруг губ, словно большая гусеница.
Мышелов хотел было высказаться, но выставленная вперед увесистая ладонью Фафхрда с растопыренными пальцами была более весомым аргументом, чем любое «ш-ш».
Низким, но замечательно чистым, почти девичьим голосом ведьма затянула:
«Ключевое слово здесь – „смутная“, – подумал Мышелов. – Типичное для ведьм пустословие. Она явно знает о нас только то, что мы направляемся на север, а это она могла узнать у любого сплетника».
Вас некой волшебной и смутною тайной.
Край мира замерзший влечет не случайно….
[здесь и дальше – стихи в переводе С.Троицкого]
«Опять то же самое…. – мысленно прокомментировал Мышелов. – Но неужели необходимо сыпать что-то на раны, пусть даже снег?! Бр-р-р!»
На север, на север вас путь уведет
Сквозь снежную пыль и убийственный лед….
«А, неизбежное запугивание, без которого не будет полным ли одно предсказание!»
Завистливоглазых соперников стая
Вам вслед устремится, за пятки хватая.
«А теперь, очень своевременно, счастливый конец! О боги, самая глупая проститутка из Илтхмара, читающая судьбу по руке, могла бы….»
Но пламя опасности, словно купель,
Очистит вас…. Рядом желанная цель!
Что-то серебристо-серое промелькнуло перед глазами Мышелова, так близко, что его очертания оказались размытыми. Не раздумывая, Мышелов нырнул назад и вырвал из ножен Скальпель.
И вы обретете….
Острый, как бритва, наконечник копья, проткнувший стенку шатра, словно бумагу, остановился в каких-то дюймах от головы Фафхрда, и был тут же втянут обратно.
Их кожаную стенку пробил дротик. Его Мышелов отбил в сторону своим мечом.
Снаружи поднялся шквал криков. Одни вопили «Смерть чужестранцам!», другие – «Выходите, собаки, и дайте себя убить!»
Мышелов стоял лицом к кожаной двери, и его взгляд метался из стороны в сторону.
Фафхрд, который отреагировал почти так же быстро, как и Мышелов, наткнулся на слегка необычное решение стоящей перед ними запутанной тактической проблемы: проблемы людей, осажденных в крепости, стены которой и не защищают их, и не позволяют выглянуть наружу. Первым делом он прыгнул к центральному шесту шатра и сильным рывком вытащил его из земли.
Ведьма, реакция которой тоже была подсказана солидным здравым смыслом, бросилась ничком в грязь.
– Мы снимаемся с лагеря! – воскликнул Фафхрд. – Мышелов, прикрывай спереди и направляй меня!
С этими словами он ринулся в сторону двери, неся с собой весь шатер. Последовала быстрая серия небольших взрывов – это полопались не очень-то прочные старые ремни, привязывающие кожаные стенки к кольям. Жаровня перевернулась, рассыпая угли. Через ведьму Фафхрд перешагнул. Мышелов, бегущий впереди, широко распахнул дверную прорезь, и сразу же ему пришлось пустить в ход Скальпель, чтобы парировать удар меча из темноты. Другую руку Серый использовал для того, чтобы держать дверь открытой.
Атаковавший головорез был сбит с ног и, возможно, слегка потрясен тем, что на него напал шатер. Мышелов наступил на поверженного противника и, как ему показалось, услышал треск ребер, когда Фафхрд проделал ту же процедуру. Это было приятным, хотя и несколько жестоким штрихом. Затем Мышелов начал кричать:
– Сейчас поверни налево, Фафхрд! Теперь немного вправо! Слева сейчас будет аллея. Приготовься резко свернуть туда, когда я скажу. Давай!
Мышелов схватился за кожаные края двери и помог развернуть шатер, когда Фафхрд крутанулся вокруг своей оси.
Сзади раздались крики ярости и удивления, а также пронзительные вопли – похоже, их издавала ведьма, возмущенная пропажей своего дома.
Аллея была такой узкой, что края шатра цеплялись за дома и ограды. Как только Фафхрд почувствовал под ногами неутоптанный участок грязи, он сразу же воткнул туда шест, и друзья выбежали из шатра, оставив его загораживать аллею.
Раздававшиеся сзади крики внезапно сделались громче, когда преследователи свернули в аллею, но Фафхрд и Мышелов бежали не слишком быстро. Было несомненно, что их противники потратят значительное время на разведку и осаду пустого шатра.
Друзья вприпрыжку пробежали сквозь окраины спящего города к своему лагерю, хорошо спрятанному вне городской черты. Их ноздри втягивали холодный, бодрящий воздух, стекающий вниз, как через воронку, через самый удобный перевал в скалистой цепи гор, носивших название Ступени Троллей и отделяющих Землю Восьми Городов от обширного плато Холодной Пустоши, лежащего на севере.
– К несчастью, эту старую даму прервали как раз тогда, когда она собиралась сказать нам что-то важное, – заметил Фафхрд.
Мышелов фыркнул.
– Она уже спела свою песню, да только в итоге – нуль.
– Интересно, кто были эти грубые ребята и какие у них были мотивы? – спросил Фафхрд. – Мне показалось, что я узнал голос того пивохлеба Гнарфи, который чувствует такое отвращение к медвежьему мясу.
– Кучка подлецов, которые вели себя так же глупо, как и мы, – ответил Мышелов. – Мотивы? С таким же успехом их можно приписать овцам! Десять болванов, следующих за главарем-идиотом.
– Тем не менее, похоже, что кто-то нас не любит, – высказал свое мнение Фафхрд.
– А разве это новость? – отпарировал Мышелов.
2. Звездная пристань
Ранним вечером, несколько недель спустя. Серые облачные доспехи неба отлетели на юг, разбитые вдребезги и тающие, словно под ударами палицы, которую окунули в кислоту. Тот же могучий северо-восточный ветер презрительно сдул до того неприступную стену облаков на востоке, открывая мрачно-величественную гряду гор, тянущуюся с севера на юг и резко вырастающую из плато Голодной Пустоши, расположенного на высоте двух лиг, – словно дракон длиной в пятьдесят лиг вздымал свою утыканную шипами спину над ледяной гробницей.
Фафхрд, не новичок в Холодной Пустоши, рожденный у подножия этих гор и в детстве немало полазивший по их нижним склонам, перечислял их названия Серому Мышелову. Два друга стояли рядом на покрытом хрустящим инеем восточном краю впадины, в которой они разбили свой лагерь, впадину эту уже затопила закатная тень, но солнце, садящееся за их спинами, еще озаряло западные склоны главных вершин, которые называл Фафхрд, – озаряло их не романтическим розовым сиянием, а скорее чистым, холодным, вырисовывающим все детали светом, так подходящим к страшной отчужденности гор.
– Посмотри как следует на первый большой подъем на севере, – говорил Фафхрд Мышелову. – Эта фаланга угрожающих небу ледяных копий с проблесками темного камня и сверкающей зелени зовется Пила. Дальше вздымается гигантский одинокий зуб, словно сделанный изо льда и слоновой кости и неприступный по любым здравым оценкам, – его называют Бивнем. Еще один неприступный пик, еще более высокий, южная стена которого – отвесный обрыв, взмывающий ввысь на целую лигу и отклоняющийся наружу у острия вершины: это Белый Клык, где погиб мой отец; верный пес Гряды Гигантов.
– Теперь начни снова с первого снежного купола на юге цепи, – продолжал высокий человек в меховой одежде, с волосами и бородой цвета меди, с головой, больше ничем не прикрытой на морозном воздухе, таком же спокойном на уровне земли, как морские глубины под бушующим штормом, – эту гору называют Намек, или Давай. Выглядит она довольно невысокой, однако люди замерзали насмерть, ночуя на ее склонах, и бывали сметены к своей погибели неожиданными, как каприз королевы, лавинами. Затем гораздо более обширный снежный купол, истинная королева рядом с Намеком-принцессой, полусфера чистой белизны, достаточно высокая, чтобы подпирать крышу зала, где соберутся все боги, которые когда-либо были или будут, – это Гран Ханак, на которую первым из всех людей поднялся мой отец и покорил ее. Наш шатровый городок располагался вон там, у ее подножья. Теперь от него, я полагаю, не осталось и следа, даже и кучи мусора. Рядом с Гран Ханаком и ближе к нам огромный столб с плоской вершиной, почти пьедестал для неба, который, как кажется, сделан из снега с зелеными прожилками, но на самом деле это все светлый, как снег, гранит, отшлифованный штормами: Обелиск Поларис.
– И последнее, – продолжал Фафхрд, понизив голос и схватив своего низкорослого спутника за плечо, – подними взгляд на гору, возвышающуюся между Обелиском и Белым Клыком, со снежными косами, темными скалами и снежной шапкой. Ее сверкающее подножие слегка скрыто за Обелиском, но она на столько же выше своих соседей, на сколько они выше Холодной Пустоши. Сейчас, когда мы на нее смотрим, она прячет за собой поднимающуюся луну. Это Звездная Пристань, цель нашего пути.
– Довольно симпатичная, высокая, стройная бородавка на этом отмороженном пятне на лике Невона, – согласился Серый Мышелов, пытаясь освободить свое плечо из хватки Фафхрда. – А теперь, наконец, скажи мне, приятель, почему ты в молодости не взобрался на эту Звездную Пристань и не захватил сокровище, неужели нужно было ждать до тех пор, пока мы не нашли ключ к этому кладу в пыльной, душной, охраняемой скорпионами башне в пустыне, за четверть мира от этих гор – и затратили полгода, чтобы добраться сюда.
Голос Фафхрда чуть дрогнул, когда он ответил:
– Мой отец никогда не поднимался на нее, почему же я должен был это делать? К тому же, в Клаве моего отца не было легенд о сокровищах, спрятанных на вершине Звездной Пристани…. хотя была уйма других легенд о Звездной Пристани, и каждая запрещала на нее подниматься. Люди называли моего отца Нарушителем запретов Легенд и в мудрости своей пожимали плечами, когда он погиб на белом Клыке…. Честно говоря, моя память не так уж хороша теперь, Мышелов, – я получил множество сотрясающих мозги ударов по голове, прежде чем научился наносить удары первым…. и к тому же я был еще почти мальчиком, когда наш клан покинул Холодную Пустошь – хотя грубые и суровые стены Обелиска были моей поставленной вертикально площадкой для игр….
Мышелов с сомнением кивнул головой. В тишине друзья услышали, как их привязанные пони хрумкают ломкой от инея травой, затем раздалось слабое и беззлобное рычание снежной кошки Хриссы, свернувшейся калачиком между крошечным костром и грудой багажа, – наверно, один из пони подошел к ней слишком близко. На огромной ледяной равнине, окружавшей спутников, ничто не двигалось – или почти ничто.
Мышелов опустил руку, обтянутую серой перчаткой, на самое дно своего дорожного мешка, вынул из кармашка, пришитого там, небольшой прямоугольный кусок пергамента и начал читать, больше по памяти, чем глядя на строки:
– Говорят, что боги когда-то жили и держали свои кузницы на Звездной Пристани. Оттуда, из бушующего моря огня и рассыпающихся дождем искр, они запустили в небо звезды: поэтому гора так и называется. Говорят, что алмазы, рубины, изумруды – все самые дорогие камни – это маленькие модели, которые боги сделали для звезд…. и потом беззаботно разбросали по всему свету, когда их великий труд был завершен.
– Ты никогда мне этого не рассказывал, – сказал Мышелов, взглянув на друга в упор.
Фафхрд заморгал и озадаченно нахмурился.
– Я начинаю вспоминать кое-что из моего детства.
Мышелов слабо улыбнулся, прежде чем вернуть пергамент в потаенный карман.
– Догадка, что кошель, полный звезд, может означать мешок с драгоценными камнями, – начал перечислять он, – история о том, что величайший алмаз Невона называется Сердце Света, несколько слов на пергаменте из козлиной кожи, найденном в верхней комнате закрытой и запечатанной в течение многих веков башни, стоящей посреди пустыни, – это слишком незначительные намеки, чтобы заставить двоих людей пересечь убийственную Холодную Пустошь. Скажи мне. Старый Конь, может, ты просто чувствовал ностальгию по жалким белым лугам, где ты родился, и поэтому сделал вид, что поверил во все это?
– Эти незначительные намеки, – сказал Фафхрд, который теперь пристально глядел в сторону Белого Клыка, – заставили и других людей пересечь весь Невой, направляясь на север. Должно быть, существовали и другие обрывки козлиной кожи, хотя почему они все были обнаружены в одно и то же время, я не могу понять.
– Мы оставили всех этих ребят позади, в Иллик-Винге или даже в Ланкмаре, еще до того, как поднялись на Ступени Троллей, – с полной уверенностью заявил Мышелов. – Слабаки, и не более того. Унюхали добычу, но побоялись трудностей.
Фафхрд слегка покачал головой и указал вдаль. Между ними и Белым Клыком поднималась тончайшая ниточка черного дыма.
– Разве Гнарфи и Кранарх показались тебе слабаками – если назвать только двоих из остальных претендентов? – спросил он, когда Мышелов наконец заметил дым и кивнул.
– Может быть, – мрачно согласился Мышелов. – Но разве в этой Пустоши нет обыкновенных путешественников? Правда, мы не встречали ни души от самого Мингола….
Фафхрд задумчиво сказал:
– Это может быть лагерь Ледяных Гномов…. хотя они редко покидают свои пещеры, кроме как в разгар лета, а это было уже месяц назад….
Он внезапно замолчал, озадаченно хмуря брови.
– Интересно, откуда я это знаю?
– Еще одно воспоминание времен детства, всплывающее на поверхность черного котла? – высказал свою догадку Мышелов. Фафхрд с сомнением пожал плечами.
– Значит, остаются Кранарх и Гнарфи, – заключил Мышелов. – Я готов признать, что этих слабаками не назовешь. Возможно, нам следовало завязать с ними драку в Иллик-Винте, – предложил он. – Или может, даже сейчас…. быстрый ночной переход…. внезапный налет….
Фафхрд покачал головой.
– Мы сейчас скалолазы, а не убийцы, – сказал он. – Человек должен быть целиком и полностью скалолазом, чтобы бросить вызов Звездной Пристани.
Он снова указал Мышелову на самую высокую гору.
– Давай лучше изучим ее западную стену, пока еще достаточно светло. Начнем с подножия, – сказал он. – Эта сверкающая юбка, ниспадающая с ее заснеженных бедер, которые поднимаются почти на такую же высоту, что и Обелиск Поларис – это Белый Водопад, где не смог бы выжить ни один человек. Теперь выше, к ее голове. Под плоской, надетой набекрень снежной шапкой свисают два огромных разбухших снежных локона, по которым почти непрерывно струятся лавины, словно она расчесывает их день и ночь, – их называют Косами. Между ними – широкая лестница из темного камня, отмеченная в трех местах полосами уступов. Самая высокая из этих полос – это Лик. Видишь более темные уступы, отмечающие глаза и губы? Средняя полоса называется Гнезда, самая нижняя – на уровне широкой вершины Обелиска – Норы.
– А чьи это гнезда и норы? – поинтересовался Мышелов.
– Никто не может ответить, потому что никто не поднимался по Лестнице, – ответил Фафхрд. – Ну, а теперь наша дорога наверх – очень простая. Мы поднимемся на Обелиск Поларис – гору, которой можно верить, если такие вообще бывают – затем перейдем по провисающей снежной седловине (это самая опасная часть нашего восхождения!) на Звездную Пристань и поднимемся по Лестнице на ее вершины.
– А как мы будем подниматься по Лестнице в длинных пустых промежутках между уступами? – спросил Мышелов с неким подобием детской невинности в голосе. – Я хочу сказать, если обитатели гнезд и нор признают действительными наши верительные грамоты и позволят нам сделать попытку.
Фафхрд пожал плечами.
– Какой-нибудь путь будет, все-таки скала – это скала.
– А почему на Лестнице нет снега?
– Она слишком крутая.
– Предположим, что мы все-таки добрались до верха, – сказал в заключение Мышелов, – и как мы тогда перевалим наши избитые до синевы и черноты и превратившиеся в скелеты тела через край снежной шапки, которую Звездная Пристань загнула вниз самым элегантным образом?
– В ней где-то есть треугольная дыра, которая называется Игольное Ушко, – небрежно ответил Фафхрд. – По крайней мере, я такое слышал. Но не беспокойся, Мышелов, мы ее найдем.
– Конечно, найдем, – согласился Мышелов с легкомысленной уверенностью, которая на первый взгляд казалась искренней, – мы, скачущие и скользящие по дрожащим снежным мостам и танцующие фантастические танцы на отвесных стенах, даже не прикасаясь рукой к граниту. Напомни мне, чтобы я взял ножик подлиннее и вырезал наши инициалы на небе, когда мы будем праздновать завершение этого небольшого прогулочного подъема.
Его взгляд чур, уклонился к северу. Уже другим голосом он продолжала:
– А вот темная северная стена Звездной Пристани – она, конечно же, выглядит достаточно крутой, но на ней нет снега вплоть до самой вершины. Почему бы нам не пойти там? Ведь скала, как ты сам сказал с такой неопровержимой глубиной мышления, – это скала.
Фафхрд рассмеялся беззлобно.
– Мышелов, ты различаешь на фоне темнеющего неба эту длинную белую ленту, стекающую, извиваясь, на юг с вершины Звездной Пристани? Да, а пониже – более узкая лента, ее ты видишь? Эта вторая лента проходит сквозь Игольное Ушко! Так вот, эти ленты, свисающие с шапки Звездной Пристани, называются Большой и Малый Вымпелы. Это мелкий снег, сметенный с вершины Звездной Пристани северо-восточным ветром, который дует по меньшей мере семь дней из восьми и никогда не поддается предсказаниям. Этот ветер сорвет самого сильного скалолаза с северной стены так же легко, как ты или я могли бы сдуть одуванчик со стебля. Само тело Звездной Пристани защищает Лестницу от этого ветра.
– Неужели ветер никогда не меняет направления и не атакует Лестницу? – беспечно спросил Мышелов.
– Довольно редко, – успокоил его Фафхрд.
– О, великолепно, – отозвался Мышелов с совершенно подавляющей искренностью и хотел было вернуться к костру, но как раз в этот момент темнота начала быстро подниматься на Гряду Гигантов – солнце окончательно нырнуло за горизонт далеко на западе – и человек в сером остался поглазеть на величественное зрелище.
Казалось, что кто-то натягивает снизу вверх черное покрывало. Сначала скрылась мерцающая полоса Белого Водопада, затем норы на Лестнице, и затем гнезда. Потом все остальные пики исчезли, даже сверкающие жестокие вершины Бивня и Белого Клыка, даже зеленовато-белая крыша Обелиска. Теперь на виду оставались только снежная шапка Звездной Пристани и под ней – Лик между серебристыми Косами. Какой-то миг карнизы, называемые Глазами, сверкали, или, по крайней мере, так казалось. Затем наступила ночь.
Однако вокруг все еще было разлито бледное свечение. Стояла глубокая тишина, и воздух был абсолютно неподвижным. Холодная Пустошь, окружавшая двух друзей, казалось, простиралась к северу, западу и югу в бесконечность.
Фафхрд, не новичок в Холодной Пустоши, рожденный у подножия этих гор и в детстве немало полазивший по их нижним склонам, перечислял их названия Серому Мышелову. Два друга стояли рядом на покрытом хрустящим инеем восточном краю впадины, в которой они разбили свой лагерь, впадину эту уже затопила закатная тень, но солнце, садящееся за их спинами, еще озаряло западные склоны главных вершин, которые называл Фафхрд, – озаряло их не романтическим розовым сиянием, а скорее чистым, холодным, вырисовывающим все детали светом, так подходящим к страшной отчужденности гор.
– Посмотри как следует на первый большой подъем на севере, – говорил Фафхрд Мышелову. – Эта фаланга угрожающих небу ледяных копий с проблесками темного камня и сверкающей зелени зовется Пила. Дальше вздымается гигантский одинокий зуб, словно сделанный изо льда и слоновой кости и неприступный по любым здравым оценкам, – его называют Бивнем. Еще один неприступный пик, еще более высокий, южная стена которого – отвесный обрыв, взмывающий ввысь на целую лигу и отклоняющийся наружу у острия вершины: это Белый Клык, где погиб мой отец; верный пес Гряды Гигантов.
– Теперь начни снова с первого снежного купола на юге цепи, – продолжал высокий человек в меховой одежде, с волосами и бородой цвета меди, с головой, больше ничем не прикрытой на морозном воздухе, таком же спокойном на уровне земли, как морские глубины под бушующим штормом, – эту гору называют Намек, или Давай. Выглядит она довольно невысокой, однако люди замерзали насмерть, ночуя на ее склонах, и бывали сметены к своей погибели неожиданными, как каприз королевы, лавинами. Затем гораздо более обширный снежный купол, истинная королева рядом с Намеком-принцессой, полусфера чистой белизны, достаточно высокая, чтобы подпирать крышу зала, где соберутся все боги, которые когда-либо были или будут, – это Гран Ханак, на которую первым из всех людей поднялся мой отец и покорил ее. Наш шатровый городок располагался вон там, у ее подножья. Теперь от него, я полагаю, не осталось и следа, даже и кучи мусора. Рядом с Гран Ханаком и ближе к нам огромный столб с плоской вершиной, почти пьедестал для неба, который, как кажется, сделан из снега с зелеными прожилками, но на самом деле это все светлый, как снег, гранит, отшлифованный штормами: Обелиск Поларис.
– И последнее, – продолжал Фафхрд, понизив голос и схватив своего низкорослого спутника за плечо, – подними взгляд на гору, возвышающуюся между Обелиском и Белым Клыком, со снежными косами, темными скалами и снежной шапкой. Ее сверкающее подножие слегка скрыто за Обелиском, но она на столько же выше своих соседей, на сколько они выше Холодной Пустоши. Сейчас, когда мы на нее смотрим, она прячет за собой поднимающуюся луну. Это Звездная Пристань, цель нашего пути.
– Довольно симпатичная, высокая, стройная бородавка на этом отмороженном пятне на лике Невона, – согласился Серый Мышелов, пытаясь освободить свое плечо из хватки Фафхрда. – А теперь, наконец, скажи мне, приятель, почему ты в молодости не взобрался на эту Звездную Пристань и не захватил сокровище, неужели нужно было ждать до тех пор, пока мы не нашли ключ к этому кладу в пыльной, душной, охраняемой скорпионами башне в пустыне, за четверть мира от этих гор – и затратили полгода, чтобы добраться сюда.
Голос Фафхрда чуть дрогнул, когда он ответил:
– Мой отец никогда не поднимался на нее, почему же я должен был это делать? К тому же, в Клаве моего отца не было легенд о сокровищах, спрятанных на вершине Звездной Пристани…. хотя была уйма других легенд о Звездной Пристани, и каждая запрещала на нее подниматься. Люди называли моего отца Нарушителем запретов Легенд и в мудрости своей пожимали плечами, когда он погиб на белом Клыке…. Честно говоря, моя память не так уж хороша теперь, Мышелов, – я получил множество сотрясающих мозги ударов по голове, прежде чем научился наносить удары первым…. и к тому же я был еще почти мальчиком, когда наш клан покинул Холодную Пустошь – хотя грубые и суровые стены Обелиска были моей поставленной вертикально площадкой для игр….
Мышелов с сомнением кивнул головой. В тишине друзья услышали, как их привязанные пони хрумкают ломкой от инея травой, затем раздалось слабое и беззлобное рычание снежной кошки Хриссы, свернувшейся калачиком между крошечным костром и грудой багажа, – наверно, один из пони подошел к ней слишком близко. На огромной ледяной равнине, окружавшей спутников, ничто не двигалось – или почти ничто.
Мышелов опустил руку, обтянутую серой перчаткой, на самое дно своего дорожного мешка, вынул из кармашка, пришитого там, небольшой прямоугольный кусок пергамента и начал читать, больше по памяти, чем глядя на строки:
Фафхрд мечтательно сказал:
Кто на Звездную Пристань, на Лунное Древо взойдет,
(Путь незримых преград мимо змея и гнома не прост!"
Ключ к богатству превыше сокровищ царей обретет -
Сердце Света, а с ним заодно и кошель, полный звезд.
– Говорят, что боги когда-то жили и держали свои кузницы на Звездной Пристани. Оттуда, из бушующего моря огня и рассыпающихся дождем искр, они запустили в небо звезды: поэтому гора так и называется. Говорят, что алмазы, рубины, изумруды – все самые дорогие камни – это маленькие модели, которые боги сделали для звезд…. и потом беззаботно разбросали по всему свету, когда их великий труд был завершен.
– Ты никогда мне этого не рассказывал, – сказал Мышелов, взглянув на друга в упор.
Фафхрд заморгал и озадаченно нахмурился.
– Я начинаю вспоминать кое-что из моего детства.
Мышелов слабо улыбнулся, прежде чем вернуть пергамент в потаенный карман.
– Догадка, что кошель, полный звезд, может означать мешок с драгоценными камнями, – начал перечислять он, – история о том, что величайший алмаз Невона называется Сердце Света, несколько слов на пергаменте из козлиной кожи, найденном в верхней комнате закрытой и запечатанной в течение многих веков башни, стоящей посреди пустыни, – это слишком незначительные намеки, чтобы заставить двоих людей пересечь убийственную Холодную Пустошь. Скажи мне. Старый Конь, может, ты просто чувствовал ностальгию по жалким белым лугам, где ты родился, и поэтому сделал вид, что поверил во все это?
– Эти незначительные намеки, – сказал Фафхрд, который теперь пристально глядел в сторону Белого Клыка, – заставили и других людей пересечь весь Невой, направляясь на север. Должно быть, существовали и другие обрывки козлиной кожи, хотя почему они все были обнаружены в одно и то же время, я не могу понять.
– Мы оставили всех этих ребят позади, в Иллик-Винге или даже в Ланкмаре, еще до того, как поднялись на Ступени Троллей, – с полной уверенностью заявил Мышелов. – Слабаки, и не более того. Унюхали добычу, но побоялись трудностей.
Фафхрд слегка покачал головой и указал вдаль. Между ними и Белым Клыком поднималась тончайшая ниточка черного дыма.
– Разве Гнарфи и Кранарх показались тебе слабаками – если назвать только двоих из остальных претендентов? – спросил он, когда Мышелов наконец заметил дым и кивнул.
– Может быть, – мрачно согласился Мышелов. – Но разве в этой Пустоши нет обыкновенных путешественников? Правда, мы не встречали ни души от самого Мингола….
Фафхрд задумчиво сказал:
– Это может быть лагерь Ледяных Гномов…. хотя они редко покидают свои пещеры, кроме как в разгар лета, а это было уже месяц назад….
Он внезапно замолчал, озадаченно хмуря брови.
– Интересно, откуда я это знаю?
– Еще одно воспоминание времен детства, всплывающее на поверхность черного котла? – высказал свою догадку Мышелов. Фафхрд с сомнением пожал плечами.
– Значит, остаются Кранарх и Гнарфи, – заключил Мышелов. – Я готов признать, что этих слабаками не назовешь. Возможно, нам следовало завязать с ними драку в Иллик-Винте, – предложил он. – Или может, даже сейчас…. быстрый ночной переход…. внезапный налет….
Фафхрд покачал головой.
– Мы сейчас скалолазы, а не убийцы, – сказал он. – Человек должен быть целиком и полностью скалолазом, чтобы бросить вызов Звездной Пристани.
Он снова указал Мышелову на самую высокую гору.
– Давай лучше изучим ее западную стену, пока еще достаточно светло. Начнем с подножия, – сказал он. – Эта сверкающая юбка, ниспадающая с ее заснеженных бедер, которые поднимаются почти на такую же высоту, что и Обелиск Поларис – это Белый Водопад, где не смог бы выжить ни один человек. Теперь выше, к ее голове. Под плоской, надетой набекрень снежной шапкой свисают два огромных разбухших снежных локона, по которым почти непрерывно струятся лавины, словно она расчесывает их день и ночь, – их называют Косами. Между ними – широкая лестница из темного камня, отмеченная в трех местах полосами уступов. Самая высокая из этих полос – это Лик. Видишь более темные уступы, отмечающие глаза и губы? Средняя полоса называется Гнезда, самая нижняя – на уровне широкой вершины Обелиска – Норы.
– А чьи это гнезда и норы? – поинтересовался Мышелов.
– Никто не может ответить, потому что никто не поднимался по Лестнице, – ответил Фафхрд. – Ну, а теперь наша дорога наверх – очень простая. Мы поднимемся на Обелиск Поларис – гору, которой можно верить, если такие вообще бывают – затем перейдем по провисающей снежной седловине (это самая опасная часть нашего восхождения!) на Звездную Пристань и поднимемся по Лестнице на ее вершины.
– А как мы будем подниматься по Лестнице в длинных пустых промежутках между уступами? – спросил Мышелов с неким подобием детской невинности в голосе. – Я хочу сказать, если обитатели гнезд и нор признают действительными наши верительные грамоты и позволят нам сделать попытку.
Фафхрд пожал плечами.
– Какой-нибудь путь будет, все-таки скала – это скала.
– А почему на Лестнице нет снега?
– Она слишком крутая.
– Предположим, что мы все-таки добрались до верха, – сказал в заключение Мышелов, – и как мы тогда перевалим наши избитые до синевы и черноты и превратившиеся в скелеты тела через край снежной шапки, которую Звездная Пристань загнула вниз самым элегантным образом?
– В ней где-то есть треугольная дыра, которая называется Игольное Ушко, – небрежно ответил Фафхрд. – По крайней мере, я такое слышал. Но не беспокойся, Мышелов, мы ее найдем.
– Конечно, найдем, – согласился Мышелов с легкомысленной уверенностью, которая на первый взгляд казалась искренней, – мы, скачущие и скользящие по дрожащим снежным мостам и танцующие фантастические танцы на отвесных стенах, даже не прикасаясь рукой к граниту. Напомни мне, чтобы я взял ножик подлиннее и вырезал наши инициалы на небе, когда мы будем праздновать завершение этого небольшого прогулочного подъема.
Его взгляд чур, уклонился к северу. Уже другим голосом он продолжала:
– А вот темная северная стена Звездной Пристани – она, конечно же, выглядит достаточно крутой, но на ней нет снега вплоть до самой вершины. Почему бы нам не пойти там? Ведь скала, как ты сам сказал с такой неопровержимой глубиной мышления, – это скала.
Фафхрд рассмеялся беззлобно.
– Мышелов, ты различаешь на фоне темнеющего неба эту длинную белую ленту, стекающую, извиваясь, на юг с вершины Звездной Пристани? Да, а пониже – более узкая лента, ее ты видишь? Эта вторая лента проходит сквозь Игольное Ушко! Так вот, эти ленты, свисающие с шапки Звездной Пристани, называются Большой и Малый Вымпелы. Это мелкий снег, сметенный с вершины Звездной Пристани северо-восточным ветром, который дует по меньшей мере семь дней из восьми и никогда не поддается предсказаниям. Этот ветер сорвет самого сильного скалолаза с северной стены так же легко, как ты или я могли бы сдуть одуванчик со стебля. Само тело Звездной Пристани защищает Лестницу от этого ветра.
– Неужели ветер никогда не меняет направления и не атакует Лестницу? – беспечно спросил Мышелов.
– Довольно редко, – успокоил его Фафхрд.
– О, великолепно, – отозвался Мышелов с совершенно подавляющей искренностью и хотел было вернуться к костру, но как раз в этот момент темнота начала быстро подниматься на Гряду Гигантов – солнце окончательно нырнуло за горизонт далеко на западе – и человек в сером остался поглазеть на величественное зрелище.
Казалось, что кто-то натягивает снизу вверх черное покрывало. Сначала скрылась мерцающая полоса Белого Водопада, затем норы на Лестнице, и затем гнезда. Потом все остальные пики исчезли, даже сверкающие жестокие вершины Бивня и Белого Клыка, даже зеленовато-белая крыша Обелиска. Теперь на виду оставались только снежная шапка Звездной Пристани и под ней – Лик между серебристыми Косами. Какой-то миг карнизы, называемые Глазами, сверкали, или, по крайней мере, так казалось. Затем наступила ночь.
Однако вокруг все еще было разлито бледное свечение. Стояла глубокая тишина, и воздух был абсолютно неподвижным. Холодная Пустошь, окружавшая двух друзей, казалось, простиралась к северу, западу и югу в бесконечность.