Лейбер Фриц
Корабль призраков

 

   — Идззиот! Раззява! Зззабулдыга! — прошипел кот и впился в Лопуха.
   Боль уравновесила неотвратимо подкатывающую к горлу тошноту. Подвешенный в немыслимой позе. Лопух и телом и разумом свободно парил в бархатной темноте чрева спящего «Ковчега», где только свет от пары мерцающих бегающих огоньков едва рассеивал непроглядность ночи.
   Видение выплыло в виде корабля с поднятыми парусами — сливочная белизна на фоне слившихся воедино синевы взволнованного моря и голубизны ясного неба. Но теперь и море, и небо уже не вызывали приливов отвратительной дурноты. Он слышал свист и завывание соленого ветра в вантах и растяжках такелажа, его биение в упруго надутые паруса, скрип мачт и всего деревянного корпуса судна.
   Деревянного… Что такое дерево? Ответ пришел откуда-то извне: живой пластик, одушевленная материя…
   А какая сила выравнивает поверхность воды, не позволяя ей собираться, в гигантские жидкие шары, не дает кораблю закрутиться на ветру, перевернувшись кверху килем, а мачтами вниз?
   Вместо расплывчато-мутных пятен и клякс, привычных Лопуху в реальности, видение предстало контрастным, пронзительно ярким, отчетливо очерченным — этаким чудом, о котором он боялся даже мечтать: до леденящего холодка по спине, до мурашек… О, этот захватывающий ужас!
   — Сссмотри зззорче вдаль! Проззревай вглубь! Вещщий взгляд вперед — в будущщее! Ззза корму — в прошшлое!
   Прекрасный сон уже начинал раздражать Лопуха: порожденный наговором кота мираж становился до неприличия назойливым — животному не мешало бы поучиться хорошим манерам! Особенно навязчива была безотчетная, но ощутимо согревающая надежда на новые глаза. «И все же это не ведьма в обличий кошки», — заключил Лопух. Хотя, определенно, странный сон был внушен ему этим обычным приблудным котом. Неужто зверюга червем прополз в «Приют Летучей Мыши» по узким вентиляционным трубам? Теперь, когда все поголовно были охвачены страхом встречи с нечистой силой, а сам корабль, или, по крайней мере,
   Третий трюм, почти обезлюдел — бродячие животные стали большой редкостью.
   Первые проблески утренней зари осветили Нос корабля. Фиолетовый — носовой — угол «Приюта» начал постепенно вырисовываться во мраке. Искры бегающих огоньков растворились в белом дневном свечении. Еще двадцать ударов сердца, и на «Ковчеге» стало так же светло, как утром обычного Трудельника, впрочем, как и любого другого дня недели.
   На расстоянии вытянутой руки от Лопуха шевелился кот: черное пятно, каким его видели слабые глаза. Кот, пружинисто оттолкнувшись задними лапами от голой руки Лопуха, прыгнул и виртуозно приземлился на других вантах.
   Лопух отстегнул себя от канатов и, обхватив пальцами ног свою спальную, тонкую как карандаш, веревку, щурясь, вглядывался в кота.
   Губы Лопуха сложились в подобие улыбки:
   — Ты мне нравишься, котик. Я буду называть тебя Кимом.
   — Кимушшка — простофффилюшшка! — кот брезгливо сплюнул. — А я тогда назззову тебя — Зззабулдыга, или ещще лучшше — Пропойца!
   Шум нарастал — так было всегда после рассвета, с наступлением дня. Гнусаво звенели канаты, потрескивали и поскрипывали стены.
   Лопух проворно повернул голову. Хотя окружающий мир представлялся ему игрой расплывчатых неясных пятен, — подобно хаотичной пляске красок на палитре художника, — зато любое движение он засекал безошибочно и мгновенно.
   Корчмарь медленно наплывал прямо на него. На массивный красновато-коричневый шар его грузного тела был водружен меньший, но тоже массивный — бледный шар лица, с пунцовым, как яблочко на мишени, кружком, расположенным точно посредине между широко расставленными бусинками карих глазок. Одна из его сдобных, как булка, рук венчалась прозрачным набалдашником из полиэтиленового пакета, конец другой зловеще отливал бледным стальным свечением. Далеко за его спиной краснел кормовой темный угол «Приюта Летучей Мыши», а на полпути к нему — белела большая сияющая ротонда — стойка бара в форме кольца, любовно окрещенная завсегдатаями Пончиком.
   — Ну что, бездельник, неженка несчастный! — приветственно загнусавил Корчмарь. — Прохрапел всю Спятницу, пока я целую ночь и божий день надрывался без сна без отдыха на часах. Да еще теперь неси ему в постель утренний шкалик лунной настойки!
   — Поганая выдалась ночка, доложу я тебе, Лопух, — продолжал он нравоучительно. — Замучили эти оборотни, вампиры и ведьмы, прямо так и шастают по коридорам. Но… учись, дружок! Ни одна тварь так и не смогла просунуть к нам и кончика носа, не говоря уже о крысах и мышах. Я слышал через трубы, как вурдалаки уволокли этих безмозглых потаскух Пупсика и Очаровашку. Помни, бдительность прежде всего, Лопух! Ну, ладно уж, на, прими свою дозу и принимайся за уборку. А то насвинячили — аж противно.
   Он протянул прозрачноглавую полиэтиленовую руку.
   Не в силах забыть звенящее в ушах презрительное шипение Кима, Лопух угрюмо процедил:
   — Наверное, сегодня утром я воздержусь от выпивки. Корчмарь. Ограничусь овсяной кашей и водой.
   — Что случилось, Лопух? — поразился Корчмарь. — Уволь, этого я не допущу. Позволить тебе корчиться и биться в конвульсиях прямо перед посетителями? Да поглоти меня Земля!
   Лопух, оттолкнувшись, стремительно подлетел к поблескивающей сталью руке Корчмаря. Одной рукой он обхватил холодный толстый ствол, пальцами другой аккуратно снял пухлый палец Корчмаря со спускового крючка.
   — Он — не колдун, а просто бездомный кот, — начал объяснять Лопух, когда в обнимку с Корчмарем, сросшись, как сиамские близнецы, и кувыркаясь, они закружили по «Приюту».
   — Отпусти меня, ничтожество! — кипел хозяин. — Попомни мои слова, кончишь жизнь в кандалах! Все расскажу Графу!
   — Огнестрельное оружие по закону запрещено наравне с ножами и иглами, — хладнокровно возразил Лопух, хотя его голова уже поплыла в отвратительном тумане слабости и тошноты. — Тебе самому надо бы остерегаться карцера. — В наглом напоре Корчмаря он легко распознал нотки страха. Что ни говори, отменная реакция и уверенность не изменили Лопуху даже теперь, когда приходилось действовать почти вслепую.
   Обессиленные, соперники, зацепившись за ванты, тяжело переводили дух.
   — Отпусти меня, гад, да говорят же тебе, — просипел Корчмарь, лениво и без всякой надежды сопротивляясь. — Этот пистолет Граф сам мне дал. К тому же, у меня есть разрешение с Мостика! — уж последнее объяснение было явной ложью. В отдалении черный комок Кима расправился в прямую линию, затем обозначились утонченные тени лап и хвоста. Похоже, кот намеревался встать на задние лапы.
   — Я — важжжжная персона! — начал нахваливать себя кот. — Сссанитар. Умею пользззоваться канализззацией. Душшу крыссс, мышшшей. Выссслеж-жжживаю чччародеев, кровосссосов! Вссе умею!
   — Да он еще и говорит! — едва не задохнулся Корчмарь. — Ну, так и есть — колдун!
   — У Графа же есть говорящая собака! — выдвинул Лопух неотразимый аргумент. — Если животное умеет говорить — это еще ничего не доказывает.
   Все это время он не ослаблял мертвой хватки на стволе и не отпускал палец хозяина. Наконец он почувствовал, что Корчмарь сдается.
   — Ладно уж, прости. Лопух, — вкрадчиво прошептал хозяин «Приюта Летучей Мыши», — больно уж беспокойная выдалась ночка. Твой Ким поневоле меня смутил. Сам посуди, — он еще ведь черный, как сам дьявол. Попробуй тут не сдрейфь. Проверим в деле, какой он охотник за крысами. Пусть отрабатывает свое мясо. Довольно, довольно, не дави так. Выпей-ка лучше.
   Податливо-студенистый пакет с двойной порцией настойки, заполнивший чашу ладони Лопуха, манил и искушал, как философский камень. Лопух поднес полиэтилен к губам, одновременно ступни его ног будто сами по себе нащупали упругую тетиву каната. Лопух стремительно нырнул в сияющее кольцо ротонды.
   Лопух плавно впечатался в противоположную стенку внутреннего обода ротонды, и она, спружинив мышцами растяжек, мягко погасила инерцию толчка. Он все еще держал пакет возле рта (колпачок уже был отвернут), но нажимать все-таки не стал. Зажмурив глаза и сдавленно всхлипнув. Лопух, не глядя, вернул пакет на свое место — в холодильный ящик для лунной настойки. \
   Действуя почти на ощупь, он извлек из шкафчика-термоса пакет с овсяной кашей и конвертик с кофе. Затем открыл пакетик с водой, бросил в него пять соляных таблеток, плотно закрыл и начал энергично взбалтывать.
   Корчмарь, парящий за его спиной, задышал в ухо:
   — И все же ты не удержался от рюмашки. Лунная настойка показалась нехороша, так ты решил намешать коктейль. Напишем его на твой счет. И вправду говорят: все пьяницы вруны.
   В ответ на ехидство Корчмаря, Лопух попытался оправдаться:
   — Да это — только подсоленная вода, чтобы укрепить десны.
   — Бедный Лопушок, на кой ляд тебе сдались крепкие десны? Или ты собрался со своим новым дружком охотиться за крысами? А потом жарить их на нашем гриле? Не приведи Бог, если застанут тебя за этим занятием! Кстати, стоимость соли тоже придется вычесть из твоей получки. Ну ладно. Лопух, теперь за уборку! — и повернув голову в фиолетовый носовой угол. Корчмарь рявкнул:
   — А ты, вперед! Лови мышей!
   Трижды Лопух мужественно обдавал свои десны струйками соленой воды. Затем, повернувшись к Корчмарю спиной, он заставил себя проглотить кофе — очень дорогой напиток, перегоняемый из лунной браги. Потом попробовал немного овсянки.
   Вспомнив о Киме, он виновато предложил ему остатки, но тот покачал головой:
   — Обойдусссь мышшкой.
   Лопух, придерживаясь правого борта, перелетел в зеленый угол. По ту сторону люка несколько злобных и одновременно заискивающих голосов нетерпеливо требовали:
   — Эй, отдраивай, давай, отдраивай! — пьяницы не могли дождаться своего часа.
   Схватив всасывающие брандспойты двух длинных канализационных шлангов, Лопух, двигаясь по спирали, начал пылесосить воздух. Со стороны он напоминал большого паука, плетущего свою паутину.
   Вскоре Корчмарь бросил взгляд на свое запястье и крикнул:
   — Лопух, когда же ты научишься следить за временем? Отворяй! — он швырнул Лопуху связку ключей, которую тот ловко поймал, хотя засек ее лишь в последний момент. Не успел он стартовать к люку в зеленом углу, как Корчмарь снова окликнул его и указал пальцем на корму и наверх. Подчиняясь, Лопух послушно открыл сначала черный, а затем и голубой люк, хотя за ними никто и не ожидал. И только потом отдраил зеленый.
   В бар, кувыркаясь, ввалились трое заядлых бражников, завсегдатаев «Приюта»; цепляясь за ванты, отталкивая и оттирая друг друга, каждый из них стремился первым добраться до ротонды. По пути они в три голоса на чем свет стоит честили Лопуха. Тут уж они были единодушны:
   — Поглоти тебя Земля!
   — Раствори тебя Небо!
   — Утопи тебя Море!
   — Ребята, следите за словами! — сделал замечание Корчмарь. — Правда, тут уж не поспоришь, надо признать — тупость и неповоротливость моего помощника даже святого заставят богохульствовать.
   Лопух бросил ключи на место. Бражники выстроились перед стойкой, тесно прижавшись локтями: три сероватые кляксы с бледными ореолами лиц, обращенными в голубой угол.
   Корчмарь повернулся к ним.
   — Ну-ка, ниже, ниже! — возмущенно скомандовал он. — Вы что же это, вообразили себя джентльменами?
   — Но ты же ведь никого сверху пока не обслуживаешь?
   — Неважно, — невозмутимо возразил Корчмарь.
   — Каждый сверчок знай свой шесток! Так-то, сосунки! Коли вы серьезно настроились принять дозу, переворачивайтесь!
   Недовольно ворча, бражники повернулись так, что теперь их головы были уже направлены в черный угол.
   Сам же, не удосуживаясь лишний раз перевернуться, Корчмарь без церемоний всучил им неопределенных очертаний сосуд бледно-розового цвета, снабженный тремя отростками сосков. Бражники тут же ухватились за отростки и мгновенно припали к ним.
   Не снимая тяжелой булки-руки с блестящей рукоятки клапана. Корчмарь заявил:
   — Минутку терпения: сперва проверим вашу кредитоспособность.
   С недовольным ропотом каждый из бражников извлек нечто слишком маленькое, не различимое Лопухом на расстоянии, и сунул под нос хозяину. Корчмарь тщательно изучил каждый из протянутых предметов перед тем, как опустить их в ящик кассы. Потом он объявил:
   — Шесть секунд лунной браги. Сосите проворнее. — Не отрывая взгляда от наручных часов, правой рукой он повернул рукоятку клапана.
   Один из бражников, кажется, замешкался, но тут же, шумно выдохнув носом, проворно присосался к отростку.
   Пьяницы жадно приняли дозу, и, добрав последние капли, как водится, начали травить баланду.
   Кружа в отдалении, Лопух благодаря своему острому слуху слышал почти весь разговор.
   — Ну что. Корчмарь, гнусная выдалась Спятница?
   — Да нет, не хуже любой другой — как если бы пьяному сосунку угодить к ненасытному вурдалаку и отдать ему кровушку до капли.
   — Слушай, ты, жирная упырина, да я преспокойненько переночевал у Пита!
   — У Пита? Преспокойненько? Не рассказывай сказки!
   — Эх, чтоб тебе подавиться радионуклидами! А ведь вампиры действительно сцапали Пупсика и Очаровашку. Не поверишь, прямо у эскалатора по правому борту! Скоро «Ковчег», похоже, совсем опустеет! А уж Третий трюм и подавно. И так днем, бывало, проплывешь из конца в конец весь коридор и живой души не встретишь.
   — А откуда тебе известно, что случилось с девками? — задиристо спросил другой бражник. — Кто знает, может быть, они просто перебрались в другой трюм, чтобы там поискать счастья?
   — Счастья… скажешь тоже! Счастье повернулось к ним задницей, браток. Сюзи видела, как их уволокли.
   — Да не Сюзи, — поправил Корчмарь, взяв на себя роль арбитра в споре. — Мейбл. Это она все видела. Но я скажу так: что спившиеся шлюхи заслужили, то и подучили.
   — Бессердечный ты все же. Корчмарь.
   — Не буду спорить. Поэтому и кровососы на меня не льстятся. Но, если серьезно, ребята, оборотни и ведьмы чересчур вольготно себя чувствуют в Третьем. Совсем распоясались. Всю Спятнипу глаз не сомкнул — караулил. Все, хватит, мое терпение кончилось — посылаю жалобу на Мостик.
   — Да ладно тебе. Брось трепаться.
   — Чтоб мне сдохнуть! Вот те крест. Корчмарь смиренно опустил голову и истово перекрестил левую сторону груди. Этот жест •окончательно убедил пьянчуг. Лопух закружил в обратном направлении и в сторону зеленого угла, постепенно удаляясь от стены. По пути он наткнулся на черный шар Кима, который совершал дозорный облет по периферии, прилежно перепрыгивая с одного каната на другой.
   Впорхнув через зеленый люк, мимо проплыло нежное пышнотелое облако, дважды перечеркнутое поперек голубыми полосами — лифчиком и трусиками.
   — Доброе утро, Лопух, — прозвучал мягкий голос. — Как поживаешь?
   — По-всякому, — отозвался Лопух. Золотистая паутина распущенных волос едва ощутимой воздушной вуалью покрыла его лицо. — Я бросил пить, Сюзи.
   — Не будь так жесток к себе, Лопушок. Себя надо жалеть.
   Для работы — денек, Для безделья — свой срок. Забавляйся целый день, А другой проспать не лень. Так-то оно лучше.
   — Знаю, знаю. Трудельник, Бездельник, Забавница и Спятница. Десять дней — земтябрь, двенадцать земтябрей — солнечник, двенадцать солнечников — звездник и так далее, и так далее — до бесконечности. Правда, с поправками, как мне говорили. Одно жаль — совершенно не ясно, что все эти названия означают.
   — Ты чересчур серьезно ко всему относишься, Лопух. Тебе бы надо… О, Господи, какая киска! Ах ты, лапочка!
   — Киссска! — большеголовое черное пятно, проносясь мимо, язвительно зашипело: — Я — сссамец!
   — Ким — наш новый охотник, — пояснил Лопух.
   — Эй, Сюзи, хватит транжирить время на старого беззубого слепого охламона, — окликнул девушку Корчмарь. — Плыви-ка лучше сюда.
   Сюзи со вздохом подчинилась и грациозно проскользнула между веревок: ее изящные пальчики легко погладили грубую щеку Лопуха.
   — Ах, Беззубик ты мой подслеповатый, бедный Лопушок, — прошептала она. Когда ее ноги проплывали мимо лица Лопуха, в его ушах прозвучал мелодичный перезвон золотых сердечек-слитков, подвешенных к браслетам на ее щиколотках.
   — Что у вас слыхать о Пупсике и Очаровашке? — с наигранной кровожадностью спросил Сюзи один из бражников. — Сама-то ты как предпочитаешь — чтобы тебя опорожнили через сонную артерию или через распоротый живот, а?
   — Заткнись, недососок! — устало осадила его Сюзи. — Корчмарь, налей-ка мне чего-нибудь!
   — На твоем счете одни долги, чем будешь расплачиваться?
   — Пожалуйста, не надо разыгрывать из себя дурачка, Корчмарь. Ты ведь и так знаешь ответы на все вопросы, тем более на последний. Пакетик лунной бражки, темной. А вас, господа, прошу потише.
   — Истинным леди, Сюзи, мы подаем только в отдельной упаковке. Я обслужу тебя по высшему классу — наверху.
   В кормовом углу раздались испуганные причитания, вскоре переросшие в душераздирающий возмущенный вопль. В проеме кормового люка бледнокожая нимфа в алых трусиках и лифчике — нет, в чем-то более широком — кувыркаясь и лягаясь, яростно билась с невидимым препятствием, как бабочка, ненароком угодившая в паутину.
   Вероятно, забыв в спешке о правилах предосторожности, стройная девица некоторыми не в меру подвижными частями, прилипла к клейкому краю люка.
   Неистовые усилия, сопровождаемые выкриками щедрых на советы пьяниц, наконец принесли желаемые плоды, и освободившаяся девушка, задевая по пути ванты и канаты, нервными рывками устремилась к ротонде.
   Звонко хлопнув бедром о титановое покрытие стойки, она затормозила у цели, одной рукой подобрала болтающиеся полы своего алого наряда, а другой ухватилась за расшатанный поручень бара.
   Дрейфуя за ее спиной, Лопух услышал:
   — Двойную лунную настойку, Корчмарь. Да поживее.
   — С наипрекраснейшим утром, несравненная Риксенда, — приветствовал ее Корчмарь. — С удовольствием могу предложить тебе разве что порцию золотистой водички… понимаешь ли, одно маленькое обстоятельство… — он с наигранной растерянностью развел булками рук. — Граф не любит, когда его девушки посещают «Приют Летучей Мыши» без него. В последний раз он строго-настрого наказал мне…
   — Не морочь мне голову! Я пришла сюда по поручению Графа: нужно разыскать одну вещицу, которую он потерял. Короче, — двойную настойку, и покрепче! — девушка ударила кулаком по стойке так решительно, что сила отдачи невольно начала поднимать ее легкое тело под потолок, и только с помощью Лопуха (чье старание, впрочем, осталось неотблагодаренным) ей удалось водвориться на прежнее место.
   — Не суетись, Рикси. А что потерял Граф?
   — Маленький черный футляр. Такой вот, — она развела свои гибкие руки с сомкнутыми пальцами. — Он посеял вещицу здесь вечером в прошлую Забавницу. А может, ее украли…
   — Лопух, ты слышал? — спросил Корчмарь.
   — Никаких маленьких черных футляров, — быстро откликнулся Лопух, — зато, Риксенда, ты вчера вечером оставила здесь большой оранжевый чемодан. Сейчас принесу, — с этими словами он нырнул в глубину ротонды.
   — Черт с ними, с этими чемоданами, футлярами, будь они неладны! Дай мне двойную! — агрессивно потребовала девушка. — Мать твою Землю!
   Даже привычные ко всему бражники, и те чуть не поперхнулись. Всплеснув руками. Корчмарь взмолился:
   — Только без богохульства, пожалуйста. Такой утонченной девушке это совсем не к лицу. Да и чем ты заплатишь? Разве что этим?
   Булкой-рукой Корчмарь коснулся запястья Риксенды, обвитого желтым, плотно прилегающим кольцом.
   — У тебя есть золотишко, — его голос вибрировал. Изюминки глаз снова исчезли, на этот раз от жадности.
   — Ты прекрасно знаешь, что браслеты спаяны, так же как и на ногах.
   — А эти? — его рука подплыла к золотистой искорке, посверкивающей у виска.
   — Тоже припаяно. Граф проколол мне уши.
   — Но…
   — О, Господи, будь ты проклят, несчастный продукт распада! Только смотри, не пожалей! Пусть, пусть будет по твоему! — последние слова переросли в крик гнева и боли. Она ухватила рукой золотую каплю и резко рванула. Брызнула кровь. Риксенда протянула Корчмарю сжатый кулак и потребовала:
   — А теперь выкладывай! Золото за двойную лунную настойку!
   Корчмарь тяжело вздохнул и молча начал рыться в ящике для настойки, видимо, понимая, что в своей шутке переступил грань дозволенного. Сюзи с холодным равнодушием добавила:
   — И мою темную бражку.
   Лопух отыскал чистую сухую губку и, с ловкостью жонглера поймав ею разлетевшиеся, как мошкара, капельки крови, приложил к разодранному уху девушки. Корчмарь, поднеся вплотную к лицу тяжелую золотую подвеску, внимательно изучал ее. Риксенда, закрыв глаза от удовольствия, приникла губами к горловине двойного пакета.
   Длинное жилистое смуглое тело в облегающем фигуру темно-лиловом джемпере, усыпанном серебристыми блестками, стрелой влетело через красный люк со скоростью раза в два превышающей самые дерзкие попытки, на которые когда-либо отваживался Лопух. Тело пронзило пространство, ни разу не задев по дороге ни единой веревки. На полпути к стойке новый посетитель сделал акробатическое полусальто, после чего вытянутые узкие ступни его босых ног самортизировали о титановый щит рядом с ногами Риксенды. Весь его корпус сперва изогнулся, а затем сложился с такой виртуозной гибкостью, что остов ротонды даже не завибрировал от полученного толчка.
   Змеей одной смуглой руки он обвил плечи девушки, другой оторвал жалобно всхлипнувший пакет от ее рта. Раздался щелчок закрывающего сосок колпачка.
   Ленивый голос напевно и вкрадчиво поинтересовался:
   — Что мы вам обещали, детка, если вы еще хоть раз сами попробуете взять выпивку?
   В «Приюте Летучей Мыши» стало тихо, как в склепе. Корчмарь, попятившись, прижался спиной к внутренней стенке ротонды, пряча левую руку за спину. Рука Лопуха так и замерла в щели между ящиками, где хранились потерянные и найденные вещи. Лопух чувствовал, как покрывается холодным потом. Сюзи спрятала лицо за мутновато-прозрачным пакетом темной браги, который она как раз успела поднести ко рту.
   Один из бражников зашелся неудержимым кашлем, на последней ноте хрипло поперхнулся и, давясь словами, с раболепной угодливостью просипел:
   — Прошу прощения, префект. Мое почтение. Корчмарь угрюмо, как надтрестнутый колокол, прогудел:
   — Доброе утро. Граф.
   Граф мягко приспустил кофту на плече Риксенды и начал ласково поглаживать ее обнаженную спину.
   — А вы, золотце, никак озябли… Вся в гусиной коже, прямо-таки задубели. Ни дать ни взять — окоченевший труп. Кто же это вас так напугал? Давайте-ка разгладим кожу, расслабим мускулы. Успокойся, Рикс, будь послушной — мы дадим тебе струйку.
   Змея его блуждающей руки доползла до губки, замерла, помяла ее, набрела на влажное пятно и затем поднесла вплотную к лицу. Граф шумно вдохнул воздух носом.
   — Прекрасно, ребята, теперь мы, по крайней мере, знаем, что среди вас нет вампиров, — он медленно обвел всех взглядом. — Иначе, кто-нибудь польстился бы на ее окровавленное ухо.
   Риксенда очень быстро, на одном дыхании выпалила:
   — Я вовсе не собиралась пить, клянусь тебе. Я пришла разыскать футляр, который ты потерял. Честное слово, я даже не могла предположить, что так случится. Я пыталась устоять, но Корчмарь завел меня…
   — Замолкни, — тихо прошептал Граф. — Мы только никак не могли понять, чем же вы ему заплатили. Теперь мы знаем. Как же вы намерены рассчитываться за третью порцию? Отрежете себе руку или ногу? Корчмарь, покажи-ка мне свою левую руку. Мы ведь сказали — показать! Вот так-то лучше… Теперь разожмем кулачок.
   Рука Графа слизнула подвеску с раскрытой ладони Корчмаря. Не спуская желто-коричневых буравчиков глаз с лица Корчмаря, Граф, поигрывая безделушкой, слегка подбросил ее вверх.
   Пока золотистая капля неспешно, с постоянной скоростью поднималась к открытому голубому люку, как пузырек воздуха к поверхности воды, рот Корчмаря успел дважды по-рыбьи беззвучно открыться и закрыться, и только после этого он затараторил:
   — Не соблазнял я ее, Граф, клянусь честью — не соблазнял! Я не думал, что она собирается порвать себе ухо. Я хотел ее остановить, но…
   — Нам это уже неинтересно, — сказал Граф. — Запиши двойную на мой счет.
   По-прежнему, глядя на Корчмаря, он вытянул вверх змею руки, и та проглотила подвеску за мгновение до того, как побрякушка успела уплыть за пределы досягаемости.
   — Почему в этом храме веселья такая гробовая тишина? Что происходит? Или кошки ваши языки проглотили?
   — Кошки? А у нас есть кот, новый кот, прошлой ночью только пришел, теперь вот мышей ловит, — неожиданно оживился Корчмарь. — Он даже немного умеет говорить: конечно, не так хорошо, как Сатана, но все-таки кое-что. Очень милый.
   — Лопух! Позови своего кота! Пусть скажет что-нибудь веселенькое, — велел Граф.
   Прежде чем Лопух успел раскрыть рот, или даже сообразить, стоит звать Кима или нет, черный комок уже очутился на вантах неподалеку от Графа, и вперил зеленые пуговицы глаз прямо в желто-коричневые буравчики.
   — Корчмарь, а ты не разыгрывал нас, когда хвалился, что он говорящий?
   — Лопух! Прикажи своему коту что-нибудь отмочить!
   — Не утруждай себя, малыш. У него есть свой язык, мы верим. Что такое, Черныш? — он протянул к нему руки. Ким стремительно лягнул его задними лапами и, как пружина, отскочил в сторону. Граф невозмутимо отреагировал своим обычным низким смешком.