Ли Танит. Чары Тьмы

   — Сообщи мне, кто ты таков и чего желаешь, — произнес незнакомец.
   Джайреш ответил надменно, не упустив ни единой подробности. Он полагал, что с этого мгновения его начнут унижать, и не желал, чтобы его приняли за безвольного труса.
   Посланец внимательно выслушал его, после чего издал странный звук, свидетельствовавший, возможно, об удовольствии. Джайреш с высокомерным видом пропустил его мимо ушей. Он прекрасно понимал, что, заняв самое низкое положение среди прислуги этого дома, он подвергнется всеобщим насмешкам и издевательству. И если обращать на них внимание, это лишь усугубит его положение.
   — Ну что ж, если ты готов к примерной службе, пойдем, — изрек его собеседник. — Человек, которому ты будешь отныне служить, живет в этом доме.
   Посланец посторонился, и Джайреш двинулся к дому, услышав за спиной троекратный удар жезлом.
   И внезапно во дворце зажглись все окна, озарив все вокруг таким сиянием, словно взошло солнце. На всех крышах и у всех дверей загорелись факелы.
   Джайреш в изумлении остановился, и в то же мгновение хлопанье крыльев над головой заставило его поднять глаза. Огромная птица, похожая на цаплю, пролетела над садом и скрылась в сверкающем дворце.
   Юноша двинулся дальше, поднялся по лестнице и оказался под крышей портика. Дверь в дом была распахнута, за ней виднелись два зала, один прекраснее другого. Они были обставлены с такой изысканной роскошью, что Джайреш долго не мог придти в себя от удивления. За украшенными позолотой и драгоценной мозаикой дверями виднелся третий зал с черным, как уголь, полом.
   В центре зала бил фонтан, окруженный бассейном из прозрачного зеленого стекла, в колоннах, увитых живым виноградом, резвились птицы. В глубине зала на ложе покоилось какое-то существо. Оно не спеша приподнялось и взглянуло на Джайреша.
   Джайреш окаменел. Несколько мгновений он не мог решить — не то уносить ноги, не то вытащить короткий клинок и вступить в схватку, ибо на ложе восседал черный ягуар из рода пантер, с горящими, как угли, глазами.
   А еще через мгновение он раскрыл пасть.
   — Подойди ближе, — отчетливо произнес он, обращаясь к Джайрешу. — Я уже не так молод и плохо вижу на таком расстоянии.
   Джайреш в изумлении повиновался. Он остановился в нескольких шагах от ложа.
   — Не бойся, — сказал ягуар. — Я уже пообедал. К тому же ты, кажется, мой гость. Есть тебя будет не слишком-то вежливо.
   При этих словах Джайреш рассмеялся. А ягуар наградил его явно неодобрительным взглядом.
   — Прошу прощения, господин, — произнес Джайреш. — Но я еще никогда в жизни не встречал зверя, который владел бы даром человеческой речи.
   — Позволю себе не поверить, — откликнулся ягуар. — Возможно, ты неоднократно встречался с такими зверями, просто они не удостаивали тебя беседой.
   — Не смею возражать, — ответил Джайреш. — А смех мой был вызван лишь изумлением. Ваш господин — волшебник? Это он научил вас разговаривать?
   — Господин? — удивился ягуар. — Я здесь господин.
   Джайреш едва не рассмеялся вновь.
   — Неужто ты друг и партнер моего отца? — пробормотал он. — Если там, мне придется признать, что я недооценил родителя.
   — Скажу лишь одно, — ответил ягуар. — Мне известно о намерении твоего отца сделать тебя нижайшим из слуг, дабы это принесло тебе пользу. Должен добавить, что я в некоторой растерянности. Ибо в этом доме все делается с помощью волшебства, и здешние обитатели проводят свою жизнь, не обременяя себя службой. В настоящий момент я ничего не могу тебе поручить. Однако я все как следует обдумаю. Завтра мы вновь увидимся и поговорим, а пока чувствуй себя как дома. Стоит только попросить, и ты получишь все, что захочешь. За исключением женщин, в моих владениях нет людей. Тем же особам, которых ты здесь встретишь, включая моих жен, ты должен оказывать самое глубокое уважение.
   — Мой повелитель, вы так великодушны, что я готов повиноваться вашей воле. Позвольте узнать лишь одно — каких еще особ, кроме ваших жен, я могу здесь встретить, чтобы я смог к ним обратиться должным образом?
   — Кроме пантер, здесь есть несколько тигриц, гиен и лисиц, одна пифия и целый гарем питона. Здесь также обитает благочестивое семейство волчиц, поклоняющихся луне, и бесчисленное количество крылатых дам, которых ты уже видел. Хочешь, здоровайся с ними, хочешь, нет. От тебя требуется лишь обычная учтивость, поскольку ты еще не сведущ в наших обычаях.
   Ягуар и прикрыл глаза, показывая, что аудиенция закончена.
   Двери тут же распахнулись, и Джайреш как во сне вышел из зала в богато убранный коридор.
   Миновав анфиладу комнат, чьи двери сами распахивались при его приближении, Джайреш достиг покоев, сдержанная пышность которых превосходила все, что ему когда-либо доводилось видеть. Здесь невидимые слуги нежно и тщательно вымыли Джайреша в бирюзовой ванне и умастили его тело благовониями. Потом невидимые джинны подали ему ужин на золотых блюдах. И он лег на постель божественной мягкости. Балдахин над кроватью был расшит сияющими звездами, над ними виднелось изображение луны. Когда Джайреш проснулся, и на балдахине, и в окне уже сияли солнца. Не успел он встать, как снова оказался в руках невидимой прислуги: его накормили редкими блюдами, облачили в княжескую одежду, и он, вновь пройдя сквозь анфиладу, оказался в зале ягуара.
   На этот раз хозяин дома был не один — его окружала свита.
   На кушетках восседали и возлежали его жены в драгоценных серьгах и ожерельях, рядом стояли советники: тигры, обезьяны и старый бык, который за свою проницательность пользовался всеобщим уважением. Повсюду в зале виднелись и другие животные, зачастую рядом стояли представители видов, обычно не ладящих друг с другом. Львы беседовали с ягнятами, газели прогуливались с волками, а в нише лиса играла в шахматы с гусем.
   Огромная цапля, стоявшая у трона, трижды стукнула жезлом по полу.
   Под неотрывными взглядами прекрасных звериных глаз Джайреш приблизился к ягуару и учтиво поклонился.
   — Юноша, — промолвил тот, — мы обсудили твое появление и пожелание твоего отца. Я всегда стараюсь оказывать помощь, когда это в моих силах. Я посоветовался с ученым быком и решил отправить тебя к свиньям, которые живут в саду.
   — Вы хотите сказать, мой господин, что поручаете мне пасти стадо свиней? — переспросил Джайреш.
   Ягуар скрестил лапы.
   — Не совсем. Впрочем, свиньи объяснят тебе лучше, ведь они великие философы. Можешь отправляться прямо сейчас. Цапля, мой управляющий, отведет тебя.
   Было совершенно ясно, что аудиенция закончена. Звери позабыли о Джайреше и вернулись к светским беседам.
   Джайреш последовал за цаплей, торжественно скакавшей на одной ноге и державший церемониальный жезл в другой, и вскоре вышел из дворца. Они пересекли сады и оказались на девственной земле. Они спустились по склонам холмов в мшистый овраг. Перед ними высились исполинские деревья, поросшие лианами, на черных стволах виднелись отметины от огромных клыков. Джайреш, пребывавший все это время словно в веселом сне, слегка растерялся.
   — Подождите, господин цапля, — промолвил он. — Похоже, эти свиньи очень велики.
   — Это действительно так, но тебе не о чем беспокоиться. Мы ведем здесь мирную жизнь и никому не причиняем вреда. Даже плоды и мясо, которые ты ел вчера и которыми подкреплялся сегодня утром, ни что иное как иллюзия, хотя они и очень питательны. Мы владеем могущественными чарами, а потому не испытываем необходимости в насилии. Мой господин шутил, когда вслух размышлял, нельзя ли тобой пообедать. С твоей головы не упадет ни единый волос.
   Нельзя сказать, что эти слова вполне успокоили Джайреша. Он хотел задать цапле еще один вопрос, но тут в кустах раздались громкий шум и треск, и выскочили три белоснежных кабана с горящими как расплавленное золото глазами. Джайреш решил, что настал его последний час, и повалился на колени.
   — Он молится? — осведомился один из кабанов. — Не следует его беспокоить, пока он не закончит.
   — Господин, — пролепетал Джайреш, — у меня при себе нож. Однако силы наши не равны, и поэтому я не буду сопротивляться. Так что, если вы намерены убить меня, прошу лишь об одном — сделайте это быстро. Я не хотел бы показаться вам трусом, а надолго мужества у меня не достанет.
   Цапля многозначительно ухнула, говоривший кабан приблизился к Джайрешу и заглянул ему в лицо.
   — Мы не причиним тебе вреда.
   — Но я же охотился на ваших братьев, убивал их, — невольно вырвалось у Джайреша, — хотя должен признать, они были гораздо меньше и не разговаривали со мной.
   — Вашему роду свойственно убивать, вы расправляетесь даже с теми, кто умеет говорить, — ответил кабан. — Однако вставай. Благочестивые волчицы принесли нам послание от нашего господина ягуара, которое было доставлено им зябликами. Тебя препоручили нашей заботе. Поэтому пойдем.
   Джайреш, изумляясь происходящему и снова глуповато улыбаясь, встал и пошел за тремя белоснежными кабанами в заросли к югу от сада.
   Они шли все утро. К полудню достигли густого древнего леса, росшего во владениях ягуара, и вышли на берег виноградно-зеленой реки, где жило стадо свиней — кабаны со своими женами и многочисленным потомством. Пока они подходили к берегу, Джайреш обратил внимание на странную противоестественность. Все стадо было белоснежным и золотоглазым. Чистые, опрятные, блестящие свиньи прохаживались или отдыхали под лучами полуденного солнца, пробивавшегося сквозь кроны деревьев, и тихими приятными голосами вели мирные беседы.
   «Нет, это точно не сон», — подумал Джайреш, и смущение, смешливость, а вместе с ними и страх наконец покинули его. Какой бы странной ни была реальность, она рано или поздно становится очевидной.
   Свиньи поприветствовали его с легким оживлением и совсем не в той манере, что придворные.
   — Кажется, твой отец хотел, чтобы ты спал на голой земле и вел простую жизнь, — промолвил кабан, который первым заговорил с Джайрешем. — По крайней мере, здесь тебе не придется подметать полы, это делает ветер. Не надо и выносить помои, так как грязь разводит только людской род, а также звери, которых люди держат в плену. Но жизнь твоя действительно будет простой, ты сможешь делить с нами все, что мы имеем, включая нашу долю чар. Точно так же, как придворные нашего господина ягуара, мы — волшебники, а кроме того, владеем человеческой речью и некоторыми человеческими манерами.
   Джайреш устроился на земле среди свиней, которые любезно сотворили для него из воздуха вкусную пищу и свежую воду, и начал расспрашивать их о том, о сем. Свиньи отвечали спокойно и охотно. Таким образом он познакомился с забавными сторонами их жизни.
   Они сообщили, что в царствах зверей, как и в царствах людей, есть свои боги, только боги животных с любовью относятся к своим творениям. (Следует вспомнить, что боги Плоской Земли давно уже отвернулись от людей. Поскольку Джайрешу ничего не было известно об этом, он не спорил. К тому же он был молод, и боги человечества еще мало тревожили его.)
   Большинство зверей на земле рождались, жили и умирали самым естественным образом. В отличие от людей, эти звери не обладали индивидуальными душами, но были частью одной общей души, то есть самого бога, который выпускал из себя бесчисленное количество тварей, существовавших отдельно, но связанных с животворным источником психическими нитями. Таким образом, звериные боги, которых было столько же, сколько видов зверей на земле, включая птиц, рыб, рептилий и насекомых, могли ощущать в каждое мгновение бесчисленное количество земных жизней и одновременно свою собственную вечную жизнь.
   Однако время от времени звериное божество производило на свет создание, исключительно одаренное духом. Такое животное отличалось от всех остальных представителей своего рода. И, поскольку звериные боги по своей божественной сути обладали даром человеческого разумения, эти высшие животные, стоящие недалеко от них, выделялись как гении в обществе людей. Они умели разговаривать и мыслить, они становились философами, художниками, магами и чародеями. Одновременно они утрачивали всю звериную свирепость и свойственное людям варварство. Они вели чистый, хотя иногда и фривольный образ жизни и, подражая людям, объединялись в сообщества, в которых бытовала своя система правосудия и которыми правил избранный ими повелитель. Иногда они даже облачались в человеческие одеяния, соблюдали человеческие обряды и исповедывали человеческую веру, как, например, поклонявшиеся луне волчицы, считающие ее белым волком. Другие, в свою очередь, становились отшельниками, как семь сов, обитавших в лесу и не произносящих ни слова. Из ночи в ночь они занимались лишь тем, что составляли воображаемые карты движения звезд, которые на самом деле были неподвижными в силу плоской конфигурации земли.
   Эти разнообразные и эксцентричные занятия также высоко ценились звериными богами, хотя после своей смерти высокоморальное существо вновь поглощалось создателем наравне с низшими представителями его рода.
   Все это Джайрешу рассказали свиньи, пока он сидел с ними на берегу виноградно-зеленой реки, и он всему поверил. И пока они говорили, юноша вдруг ощутил, как отличаются от них души людей, и почувствовал страстную тягу к грубой звериной простоте. Ему захотелось стать котом, гончей, лошадью или молочно-белым кабаном…
   — Считается, — добавил кабан, обратившийся к Джайрешу первым, — что люди на короткое время могут вселяться в тела зверей. Не с помощью магических средств, как это делает перевоплощающийся чародей, но после смерти, чтобы приобрести новый опыт и знания. Точно так же, как иногда после умершего на земле остается его призрак. Однако мы в это не верим.
   Так блудный сын богача прожил несколько месяцев в лесу со свиньями-философами.
   Туманная зелень лета начала медленно сменяться багрецом, а река потемнела как солод от отражений глядящихся в нее с берегов черных и пурпурных ирисов. Холодало, изморозь дымкой покрыла лес, как выдыхаемый пар замутняет зеркало. Свиньи переместились в высокие сводчатые пещеры на берегу реки. С помощью чар они создали жаровни, в которых полыхали ароматные поленья, и меховую накидку для Джайреша. Мороз окостенил землю, сковал нежные цветы. И свиньи согревали друг друга и Джайреша теплотой своих сердец и огнем жаровен. Они рассказывали красивые истории о князьях и благородных дамах своего племени, но, поскольку им было чуждо насилие и тщеславие, и они относились к любви как к неизбежному факту, а не как к проявлению судьбы, их рассказы не захватывали воображение.
   И юноша начал подумывать о том, что настанет день и он вернется в реальный мир, и будет там любить и ненавидеть, грешить и раскаиваться. Пока же он ложился и засыпал рядом со своим другом, белым кабаном, опустив голову ему на бок. Холодный ветер поднимал на реке барашки, а Джайреш ощущал в своей душе такой невозмутимый покой, какого он не испытывал ни с одним человеком.

2. Какая служба была сослужена Шараку

   Нет необходимости упоминать о том, что ягуар вовсе не являлся старинным приятелем богача, к которому тот намеревался отправить своего сына. Путаница произошла из-за туманности объяснений и сходства пейзажа.
   Посланец верхом и с более точными указаниями двинулся по другой дороге и через четыре дня достиг дома зажиточного купца Шарака.
   Шарак действительно некоторое время вел дела с отцом Джайреша, однако они уже давно не переписывались. Получив письмо от взмыленного гонца, он начал судорожно копаться в памяти. А прочитав это нелепое письмо, как и можно предположить, купец не особенно обрадовался. В отличие от говорящих зверей из дворца ягуара, узнавших о наказании, наложенном на Джайреша, из его собственных уст, Шарак счел себя оскорбленным.
   — Что это за болван хочет взвалить на меня свою обузу, полагая, что ему дают на это право наши мимолетные деловые связи?! Что за идиотская затея? Неужто мне больше не на что тратить время? Однако мне ничего не известно о его нынешнем местонахождении, придется смириться и принять молодого бездельника. Да будут оба прокляты!
   И он дал указания управляющим, чтобы поджидали незнакомца — молодого человека из хорошей семьи, который должен придти пешком.
   На следующий день слуга подозвал своего господина к окну. Внизу, на тропинке, вившейся вдоль виноградника, виднелась человеческая фигура в мужском костюме.
   Купец поднес к глазам подзорную трубу.
   — Что за женственный юнец! — вскричал он, заранее готовясь увидеть в пришельце недостатки и, естественно, находя их. — Только посмотри, какие он отрастил патлы, они свисают из-под головной повязки! К тому же он брюнет, а моя старая няня всегда говорила, что это свидетельствует о дурном нраве. Одежда же, напротив, бела, что совсем не подходит для длительного путешествия. Он еще и бос — что за прихоть! Спускайся, — велел он слуге. — Прими его и проводи ко мне. Он нуждается в строгом обращении.
   Слуга вышел из дома, пересек виноградник и добрался до дороги.
   — Стой! — распорядился он. — Тебя уже поджидают. Следуй за мной, я отведу тебя к своему господину — купцу Шараку, которому ты выразишь признательность в благодарность за внимание.
   Тропинку заливал солнечный свет, отчего воздух колебался легким маревом, и казалось, что приближающийся юноша тоже лучится и сияет, и пульсирует на ходу, словно бесплотный призрак.
   Затем он вошел в тень виноградника и остановился, глядя на слугу, и тот ощутил странную неловкость.
   — Такие манеры не доведут тебя до добра. Ты — никчемный мот Джайреш, и отец прислал тебя в этот дом на перевоспитание. Видишь, мне все известно. Так что веди себя поскромнее или пеняй на себя.
   — Правда? — поинтересовался юноша. И какой у него был голос! Мягкий как пух и нежный как шелк, и угрозой от него веяло сильнее, чем от подколодной змеи.
   — Следуй за мной, — приказал слуга. — Или спущу на тебя собак.
   Юноша издал зловещий смешок, и волосы встали дыбом у слуги. Однако, когда он повернул к дому, белоснежный юноша бесшумно и крадучись, как кот, последовал за ним. Слуга покрылся мурашками — он ничего не мог понять: шевелюра у этого Джайреша была зловеще черной, а глаза — такими голубыми, что в них было больно смотреть.
   Они вошли в дом и добрались до нужной комнаты. Шарак возлежал на подушках, пил вино и вертел в пальцах письмо. Он не сразу обратил внимание на гостя, и тот неподвижно простоял несколько минут. Слуга же переминался с ноги на ногу.
   — Вот что интересно, — наконец промолвил Шарак, — чем это отпрыск мог так раздосадовать своего родителя. Твой опечаленный отец просит меня, чтобы я сделал тебя нижайшим из своих слуг. Твой опечаленный отец просит, чтобы я заставил тебя трудиться в поте лица, а по прошествии девяти месяцев выпорол, если тебе не удастся меня удовлетворить. Что скажешь?
   — Скажу, что ты не знаешь моего отца, — ответил юноша таким тоном, что слуга выронил жезл, и тот со стуком упал на пол. Грохот испугал птиц, певших в клетке на окне, и они попрятались за чашку с водой. В комнате наступила гробовая тишина. Можно было даже различить шорох, с которым по полу катился клочок пуха. Даже Шарак отвлекся от письма и поднял глаза.
   «Как красив этот мальчик, — изумился он. — Воистину прекрасен. Его можно было бы принять за девушку, если бы не одежда, высокомерная поза и надменный взгляд».
   — Я действительно давно не видел твоего отца, — ответил Шарак, смущенно отводя взгляд. — Но вот его письмо, а вот ты, дерзкий мот Джайреш. И ты не покинешь этот дом, пока не получишь жестокий урок.
   — Да будет так.
   При этих словах птицы нырнули в чашу с водой, а бокал с вином разлетелся вдребезги в руках Шарака, забрызгав его одеяние.
   — Убирайся вон вместе с моим слугой! — в ярости вскричал купец. — Прочь с глаз, и да будет твой труд тяжелым и унизительным!
   Так приняли дочь князя Демонов Азрину-Соваз.
   После горькой разлуки со своим возлюбленным Соваз в печали и гневе исходила много земель в его поисках, и боль не покидала ее. Однако она была неземным существом, и, хотя ее чувства походили на переживания обычной женщины, все же они были совсем иными. Существует несколько рассказов о ее скитаниях.
   Известно, что она случайно набрела на поместье Шарака, ибо Судьба была ее близкой родственницей. Она шла меж пыльными виноградниками, в то время как мысли ее блуждали совсем в иных местах. Затем, принятая за другого, она накинула на себя магический покров и уподобилась смертному юноше. Такова была ее прихоть, ибо она была не менее капризна, чем ее настоящий отец, Владыка Тьмы Азрарн. Вот, пожалуй, и все, что следует упомянуть. Она была дочерью Зла, демонессой, и ей пришлось выполнять самую грязную работу в доме купца. К тому же ее обещали выпороть, если она не проявит усердия.
   Слуга, боявшийся пришельца, поспешил покинуть его, как только проводил во двор. Он бросил Джайреша среди разъяренных кухарок, завистливых служанок и злобных мальчиков на побегушках в клокочущем мире кухни. И обитатели этого мира поспешили тут же наброситься на свою новую жертву. Еще бы — миловидный высокородный юноша, низведенный до положения слуги! Он же не обращал никакого внимания на окруживших его челядинцев, хотя они и являлись необходимыми винтиками сложного механизма, без которых в этой усадьбе прекратилась бы жизнь. Они были крысами, они питались отбросами, они крали то, что сами же создавали.
   — Какой милашка! — закричали они наперебой, увидев то же, что и Шарак, обитавший над их головами в раю, созданном их руками. (Стоит ли говорить, что они плевали в пироги и бормотали заклятия, замешивая тесто для хлебов? А по ночам, когда небо усеивали звезды, которые тоже, казалось, принадлежали Шараку, слуги совокуплялись в его виноградниках и производили для него на свет новых слуг, которые так же ненавидели его, как и родители.)
   Со смехом они показывали пальцами на красивого и опрятного юношу, низвергнутого с небес в их преисподнюю, во двор, смердящий кровью и навозом после недавнего забоя скота.
   — Ну-ка, убери здесь все! Да смотри, не испачкай чистенькие башмаки! — кричали они.
   Юноша вышел во двор, и тут же наступила тишина, словно все затопило пролившееся с небес жидкое стекло. Тишина сгущалась все больше и больше, так что начала сворачиваться пролитая мясником кровь. Двор вдруг покрылся блестящей янтарной плиткой, украшенной глазурью, и все засияло чистотой. А Лжеджайреш, не пошевеливший пальцем, стоял на месте в своем белоснежном костюме.
   Волшебник? Обитатели кухни быстрее своего господина догадались об этом и бросились врассыпную от чужака. Презрительный смех уступил осторожной хитрости и леденящему ужасу.
   — Что еще? — осведомился Лжеджайреш.
   — Управляющий сказал…
   — Управляющий велел тебе…
   — Что?
   Пальцы указали на отхожее место. Какими драгоценностями ты украсишь его?
   Юноша лишь обернулся и моргнул сапфировыми глазами, и воздух заполнился ароматом роз, который исходил из выгребной ямы.
   Прислуга бросилась обратно в кухню. Полы там были выметены, хотя никто и не думал браться за метлу. Более того, они оказались выложены разноцветными камнями, и грязь исчезала в тот же миг, что и появлялась. На столах, приготовленных к полуденной трапезе Шарака, возвышались пиршественные блюда, которые никто не готовил ни на сковородах, ни на противнях.
   — Отнесите ему, — спокойно промолвил кудесник. — И пусть отведает. Сами же ни к чему не прикасайтесь. Вы будете пировать после.
   В полном изумлении слуги подняли тяжелые блюда и двинулись прочь, упиваясь изысканными ароматами, которые вдохнул в яства волшебник. Шли, боясь уронить подносы, шли, увенчанные цветами и разодетые как князья.
   — Да пребудут с вами благословения, господин, — провыли они, дико поводя безумными глазами, ибо радость в них соседствовала с ужасом и злобой, ведь они опасались расплаты за такое благодеяния.
   — Да снизойдет благодать на вашу голову… — подхватили другие, сбиваясь в кучу и словно прося, чтобы и на них снизошло это дивное изобилие. И в мгновение ока получили его. Так, крича на разные лады, они стояли перед крыльцом.
   Шарак, чувствуя беспричинное беспокойство, ходил в верхних покоях, и вдруг к нему ворвалась толпа пышно разодетых слуг. Они были пьяны от прихоти демона, они упились его сладостным дыханием. Крича и улюлюкая, они расставляли блюда для своего господина. Он смотрел на них в изумлении, едва узнавая лица.
   — Что все это значит? — наконец истошно проревел он.
   — Мы не знаем! — визгливо прокричал мальчик, сгибавшийся под тяжестью хлебных подносов.
   — Мне это подарил пришлый бродяга, — выскочила вперед пигалица, прежде никем не замечаемая, а теперь разодетая как принцесса, и закрутила перед носом у Шарака бриллиантовое кольцо, — а вам он послал угощение. Ешьте, господин!
   — Ешьте! Ешьте! — подхватили все нестройным хором, отступая к дверям и оставляя Шарака в одиночестве в окружении рассыпанных цветочных лепестков и золотой пыли, от которой у него уже кружилась голова.
   Шарак сел как громом пораженный и, не зная, что предпринять, протянул руку к графину с вином.
   О, ужас! От графина разило зловонием — он был полон гнилого винограда и грязи. Хлеб на глазах покрывался плесенью, творог протух, все изысканные блюда портились и разлагались с невероятной скоростью. С шумом треснула корка пирога, наружу выскочили мыши; черви, гусеницы и жуки посыпались из вазы с фруктами, а жаркое загорелось.