Ли Танит. Игроки зимы

   К счастью, проход оказался не слишком длинным. Добравшись до его конца, Оайве с удивлением остановилась.
   Мир изменился. Она стояла на пороге другой страны.
   Скала террасами спускалась вниз, на равнину, синюю как сланец, с далями, полными фиолетовых теней. Далеко на севере блестела извилистая линия реки. Этот новый мир казался пустым до самого горизонта, замкнутого горами, выглядевшими совсем не так, как оставленные позади. Стройные и остроконечные, они стояли в ряд, словно зубы в челюсти земли. Они, должно быть, были необычайно высокими, потому что сверкающий снег укутывал не только их вершины. Оайве рассматривала горы, узнавая их силуэты, словно они были местом ее собственного рождения, а не родиной Седого.
   Нет, они походили не столько на зубы, сколько на белые мечи, с клинками, осветленными белой кровью. Поставленные на эфесы, они указывали в холодное небо…
   Равнина была голой и страшно холодной. Солнце зашло, и горы, окрасившиеся в черный цвет, казалось, несли угрозу, вырисовываясь на багровом небе.
   Пять дней девушка мучилась, бредя по равнине. Погода и скверная дорога затрудняли ее продвижение вперед, и ни разу ее путь не пересек ни человек, ни зверь. Иногда она проходила мимо старых развалин. Тут и там у грязно-серых каналов росли деревья.
   Весной земля, возможно, воспрянет к жизни, но сейчас в это как-то не верилось. Создавалось впечатление, что здесь промчалась эпидемия чумы, положившая предел всему живому.
   В воздухе парили редкие прозрачные снежинки. Ночами Оайве вызывала огонь. Потрескивание и шелест пламени отзывались эхом по всей вымершей местности. Она подумала о словах женщины, что колдунья полетела бы, и спросила себя, может ли она сделать такое. Седой бы это знал!
   К исходу шестого дня Оайве добралась до гор.
   Горы выглядели нереально и мерцали, как декорации из отшлифованного мрамора. Равнина обтекала их. Когда она обнаружила некоторое подобие улицы-аллеи из огромных валунов, посыпался крупный град.
   Лишь после того, когда он утих, она увидела, что аллея из валунов кончается приблизительно через полмили, засыпанная обвалом. Возможно, это случилось тысячу лет назад. Огромные обломки скал в беспорядке бежали один над другим, а самые верхние покрывал снег. В расселинах, как плющ на стенах разрушенных домов, росли деревья. Остальные вершины величественно и равнодушно вздымались рядом. Но, несомненно, однажды придет и их время.
   Деревья звали Оайве, и в их голосах слышался мучительный стон. Охотнее всего она убежала бы отсюда: невыносимое, ужасающее впечатление производило на нее это страдание.
   Но она двинулась дальше, к ближайшим деревьям.
   Оайве казалось, что она птица и летит над обвалившейся вершиной. Гора была громадной, простиравшейся на несколько миль, а между ее ребрами и дальше, много дальше к западу, рос вечнозеленый лес.
   Река с севера поворачивала назад, прокладывая канал к югу сквозь деревья у подножия горы. Русло реки было здесь узким, а на обоих берегах молодые хвойные деревца, разрастаясь, скрывали развалины нескольких деревень. Подобно ветру, Оайве влетала в зияющие окна и снова мчалась дальше.
   На утренней заре своего сна Оайве добралась до каменного дома с башнями, стоящего на возвышенности на восточном берегу реки, там, где река ближе всего подходила к обрушившейся горе. Ветер дул через открытую дверь, наметая еловые шишки и сломанные ветки на пол большого мрачного зала. Очаг был пуст и холоден.
   Широкая лестница вела к верхним покоям. В одном из них нечто, выглядевшее через густую паутину большим животным на четырех лапах, приняло форму резной сосновой кровати.
   Птица-Оайве села на стойку кровати. Луч, похожий на солнечный, осветил комнату, и она увидела маленького мальчика, в возрасте трех лет, который весело прыгал и бегал, играя в придуманную им самим игру. Волосы его мерцали, как бледная сталь.
   И тут она услышала волков.
   Они были повсюду вокруг нее — и они были в доме.
   Их голоса звучали печально и в то же время свирепо.
   Оайве открыла глаза и приподнялась. В темноте она заснула под деревьями, а теперь в небе стояло солнце. Никакой волк больше не пугал ее, и единственным звуком, доносившимся до нее, был шум ветвей.
   Неожиданно из леса вышел старик и направился в ее сторону. Он с трудом нагибался, чтобы поднять сухую ветку и присоединить ее к вязанке хвороста, которую нес на спине. Заметив девушку, он очень испугался, а когда Оайве заговорила с ним, повернулся и, ковыляя, поплелся прочь.
   С этого мгновения у Оайве возникло чувство, что лес наблюдает за ней, что люди, полные болезненной неприязни, не показываясь сами, не спускают с нее глаз. К полудню она выбралась на просеку.
   Там стояли три ухоженные хижины, их двери были заперты и, хотя из труб вился дым, внутри ничего не шевелилось. И все же Оайве почувствовала прислушивающиеся со страхом уши, сдержанное дыхание и прошла мимо…
   Она придерживалась направления к увиденной во сне реке. Она верила, что сон каким-то образом соответствовал действительности и поэтому не удивилась, увидев, когда далеко впереди блеснула вода.
   Солнце садилось, когда Оайве добралась до берега. Все было так, как в виденном ею сне: река здесь была скорее каналом с буйно разросшимися водяными растениями и свисающей с откосов зеленью. И с обеих сторон реки стояли разрушенные дома. Ей захотелось найти каменный дом из своего сна. Идея провести еще одну ночь под открытым небом ей не нравилась.
   Вдруг дом оказался прямо перед ней. Между его башнями всходила луна. Это был родной дом Седого. Здесь, под остроконечной двускатной крышей он родился под мягкие вздохи высоких елей, так же, как она была рождена под нежные вздохи морских волн.
   Дверь косо висела на петлях. Пол был усыпан ветками, как и в ее сне. Все было как во сне: очаг, лестница, тени.
   Оайве вздрогнула. Она не боялась дома, но чувствовала живущее в нем горе.
   Она прикрыла дверь и произнесла слова, которые заперли ее. Затем она вернулась в большой зал и сказала его призракам:
   — Ведите себя тихо!
   Собрав с пола ветки, она положила их в очаг и вызвала из себя огонь. Это удалось ей с трудом, словно ее Магия не хотела помогать ей в таком месте. Наконец искры разлетелись из кончиков ее пальцев, заставив вспыхнуть сухое дерево.
   Пламя ярко осветило комнату, и Оайве увидела мужчину, сидящего по другую сторону очага, там, где до этого тени были гуще всего.
   Ее сердце подпрыгнуло, но она постаралась успокоиться и заставила себя взглянуть на него. Он испугал ее только в первое мгновение.
   Лицо мужчины было длинным и белым, как лицо гор-мечей. Его черты, растянутые и плоские, походили на незаконченную резьбу по дереву. Мужчина кутался в плотный плащ, капюшон которого бросал тень на плоский лоб, но глаза его были ясно видны.
   Невозможно было описать, какими они были, но ими и через них явственно глядело Зло.
   Его рот, узкий, как черта, и почти лишенный губ, произнес:
   — Ты будешь называть меня Нивус. Нужно, чтобы ты знала мое имя. Нам с тобой придется кое-что сделать вместе.
   Оайве пристально смотрела в его глаза. Ей пришлось собрать все силы.
   — Вы назвали мне имя, — ответила она, заставив свой голос звучать холодно и спокойно. — Что вы мне еще скажете?
   — Я скажу тебе многое. Ты рассматриваешь меня. Что ты видишь во мне?
   — Большую Силу. — Лгать было глупо.
   — Ты права. Великую Силу. Что еще?
   — Вы хотите, чтобы я что-то отгадала.
   — Морская ведьма права. Острые глаза, острый ум. Мы оба жрецы. Мой храм находится поблизости, на вершине разрушенной горы, под самым небом, Оайве.
   — Я уважаю вашу мудрость, Лорд Священник. Вам известно мое имя и вы знаете, откуда я иду. Вы даже знали, что я войду в этот дом. Примите мое восхищение!
   — Я принимаю его, если оно искренне. Но это знание я получил не с помощью моих Сил, а от моего слуги. Нет, Оайве, я говорю не о Посвященных или злых демонах, как ты, вероятно, подумала. Я узнал все это от мужчины с седыми волосами, который похитил реликвию из твоего Хранилища. Ты должна знать: он добыл и принес ее для меня, Белого Нивуса, священника, своего Повелителя.
   Оцепенев, Оайве вспомнила, как мальчик из рыбацкой деревни рассказывал ей: «… незнакомец засмеялся и сказал, что это его наказание — путешествовать зимой. Так велел ему священник По Ту Сторону Тумана» И она вспомнила, как Седой пробормотал: «… есть третий игрок..»
   — Это удивило тебя? — спросил Нивус. Голос его смеялся, но сам он — нет. И не засмеется никогда. — Да, он слушается моих указаний — в любое время. Я предвидел, что ты последуешь за реликвией, поэтому поручил ему бросить тебе вызов, разбудить твой гнев, возводя у тебя на пути препятствия и вражду. Ты никогда не отправилась бы в путешествие по доброй воле, Оайве. Но ты была горда и рассержена. Ты захотела помериться силами с наглым чужаком, погнаться за ним, выследить и уничтожить. Седой был отличной приманкой и до конца поддерживал в тебе жажду погони. И вот ты смотришь в западню и видишь совсем не того зверя, за которым охотилась.
   — Он отдал вам кость, — сказала Оайве. — Я вам не нужна.
   — Неправильно. Ты — Хранительница Святилища и его реликвий. Поэтому нечто связывает тебя с костью, нечто, чего ты, по-видимому, даже не осознаешь. А я, возможно, смогу установить связь. Однако на это потребуется время, а его и так потеряно слишком много. Тебе даже не известна сущность кости, не так ли? И ты не догадываешься, для чего она мне нужна?
   Оайве вспомнила о том, что ей сказал Седой: Сила волшебника исходит из него самого, а не от ритуала, колдовских средств или колдовских формул. Она спросила себя: знает ли Нивус что-нибудь о их встрече на корабле? Она считала Седого могущественным магом, но ей стало понятно, что волшебство создавал не он, оно было всего лишь даром, который уступил ему на время Нивус, чтобы помочь Седому выполнить свое поручение.
   — Где Седой? — спросила Оайве.
   — Он скоро будет здесь. Смотри! Когда-то это был его дом. Здесь он родился. Этот зал был тогда гораздо уютнее. Ковры покрывали пол и висели на стенах, и дорогие лампы распространяли теплый свет. Мать Седого любила сидеть за большим ткацким станком. Черно-рыжие собаки его отца дремали перед очагом или предостерегающе рычали друг на друга, карауля большие куски мяса в своих мисках. Род Седого властвовал когда-то над всей страной.
   Когда он родился, его ждали сундуки, полные золота и серебра, и многие мили плодородной земли. А на горе в уединении смиренно жил священник. Эта странная история все изменила…
   Вдруг дверь распахнулась, несмотря на чары, которые Оайве наложила на нее. Вошел Седой, плотно закутанный в свой плащ из волчьей шкуры. Его лицо застыло. Не взглянув на Оайве, он шагнул к Нивусу.
   — Вы расскажете мне эту историю, Лорд Священник? — кротко попросила Оайве.
   — Да, может быть. Хотя будет лучше, если это сделает Седой.
   Глаза Седого напряженно и странно настойчиво глядели в пустоту.
   — О чем я должен рассказать ведьме, Повелитель?
   — Историю о маленьком сыне благородного дворянина и бедном священнике с гор.
   Седой равнодушно и размеренно начал рассказывать.
   — Когда у вельможи родился сын с седыми волосами, все посчитали это знаком того, что он обладает магическим даром. Конечно, это скорее было верой жителей деревень вдоль реки на земле, принадлежащей этому вельможе, нежели убеждением самого благородного господина. Однако мать Седого услышала эти разговоры и поверила им, приняв за истину.
   Тогда она уговорила своего супруга отправить мальчика для обучения к отшельнику, уединенно живущему в часовне на горе. Он был благочестивым человеком, этот священник, и сведущ в Магии. Но однажды зимой к нему нагрянула болезнь и в ночь, предначертанную богом, он умер. Однажды утром мальчик, которого я называю Седым, нашел священника окоченевшим и холодным.
   Седой сделал паузу.
   — И тут начинается самая забавная часть истории, не так ли, мой Повелитель?
   Нивус молчал.
   — Седому было тринадцать лет, и он испугался, когда увидел холодное тело священника. Он понял, что учитель мертв, но со свойственной юным горячностью надеялся, что сумеет вернуть его к жизни. Священник, занимавшийся целительством, записал немало магических формул, имеющих отношение к его искусству. Мальчик видел деревянные таблички с написанными на них заклинаниями, но священник строго-настрого запретил ему даже открывать сундук, в котором они хранились. Но, находясь в глубокой печали, Седой не послушался запрета и вынул дощечки из сундука. Скорбь о священнике и страх перед смертью придали ему силы воспользоваться волшебной формулой. Но то, что он заклинал, не было душой священника, улетевшей уже слишком далеко, чтобы вернуться. Вместо этого он вызвал скитальца, одного из тех призрачных духов, связь которых с эти миром слишком велика. Не все, но многие из них несут зло. Тот, которого вызвало заклинание, был стар. Он много скитался и забыл свое прошлое. И все же он использовал шанс вновь обрести плоть и кровь.
   Дух перешел в тело мертвого священника, и вместе с телом ему досталось все знание, а также искусство волшебства, которым владел священник.
   Когда мальчик заметил первые признаки жизни в теле своего старого учителя, он ликовал. Но потом он узнал, какую ужасную ошибку совершил.
   Конец истории прост. Имя духа было Нивус. Этим именем он привязал меня к себе, и произошло это за один удар сердца.
   Священник разбирался в колдовстве намного больше, чем пользовался им, ведь он был добрым, благочестивым человеком. Зато Нивус себя не ограничивал. Шесть лет я служу ему. За это время внешний вид тела моего старого учителя очень изменился. Конечно, вам бросилось в глаза, что он выглядит как нечто незаконченное, лишенное крови. Это следует приписать его злой сути. О, Нивуса не беспокоит, когда я обижаю его. Он допускает, что у меня есть для этого причины.
   Нивус прервал его:
   — Ты еще не рассказал ей о своем отце.
   — Ах да, мой отец! Я должен был знать, что он заставит меня рассказать об этом… Отец поднялся против колдуна, чтобы освободить меня от его власти. Однако борьба была безнадежной. Вскоре отец потерпел поражение.
   — Случилось кое-что еще, — спокойно вставил Нивус.
   — Еще? Ну хорошо. Оайве видела, кем я становлюсь, меняя свой облик. Разумеется, она полагала, что это моя собственная свободная воля…
   Седой в первый и единственный раз мельком взглянул на нее.
   — Шел снег, и Нивус стоял в снегу перед этим домом. Он свистнул, и я должен был прибежать к нему как собака. Мне было шестнадцать. Был праздничный день. В большом зале нашего дома веселились гости, а жители деревень зажгли вдоль реки огни, отражения которых сверкали и качались на волнах. Мой отец вышел к двери и призвал к себе своих людей, и также мужчин из деревень. Он бросил Нивусу вызов и, прежде чем обнажить меч, призвал Всевышнего, прося у него покровительства и защиты. Тут Нивус произнес колдовское заклинание. Можно было увидеть слова, когда он говорил их: они вылетали из его рта и клубились в воздухе, как туман.
   Мой отец упал на колени с пеной у рта. На его руках, на спине выросла шерсть. В зале закричала моя мать, и этот крик вдруг превратился в визг. Охотничьи собаки отца, лежавшие в зале у огня, с воем вырвались из дверей и унеслись прочь. Ни один мужчина и ни одна женщина из моего рода и никто из приближенных моего отца не получил пощады. Нивус превратил нас в волков и мы остаемся волками. Мы — волки. Мы всегда волки. Кроме Седого. Иногда колдун на короткое время возвращает ему человеческий облик. Но когда Седой — волк, то и думает он по-волчьи.
   Седой снова замолчал.
   — Расскажи ей о черном волке! — вновь потребовал Нивус.
   — Да, — тихо начал Седой. — Черная волчья шкура, которую я ношу, потому что этого хочет мой Повелитель… Я убил черного волка не клинком и не стрелой, а вонзив ему клыки в горло. Он был вожаком стаи. Волки дерутся за лидерство. Теперь я — вожак стаи.
   — Скажи, — настаивал Нивус, — кто был черным волком, которого ты убил и чью шкуру ты носишь, потому что так хочу я?
   Лицо Седого напряглось от сдерживаемой ярости и глубокого страдания, но голос по-прежнему звучал холодно и равнодушно:
   — Черным волком был мой отец. Я убил своего отца.
   Оайве перестала дышать. Воздух показался ей отравленным ядом. Она взглянула на Седого, потом на Нивуса. Колдун пробормотал что-то. Слова причиняли боль ее ушам, ее разуму. Она зажмурила глаза, а когда снова открыла их, Седой исчез.
   На границе тени и света, отбрасываемого колеблющимся пламенем очага, она увидела волка, наполовину стоящего, наполовину прогнувшегося. Радужки его глаз были как серебряные штрихи. С низким рычанием в груди он следил за колдуном.
   — Убирайся прочь, волк! — приказал Нивус. — Иди, вой на луну!
   Волк повернулся и выскочил из зала в ночь.

ЧЕРНЫЙ ЧЕРТОГ, ЧЕРНАЯ ДОРОГА

 
   Оайве сидела в темноте, пытаясь сообразить, что же теперь делать.
   С закрытыми глазами оказалось легко представить, что она снова вернулась в Святилище у моря, и шум деревьев в лесу был плеском морских волн. Лишь на одно короткое мгновение она позволила себе поддаться обману. Разве это поможет? Это для нее не выход.
   Нивус опережал ее на три или четыре часа. Он велел ей прийти к нему утром, в рассветных сумерках, на вершину обрушившейся горы. Там находилось жилище отшельника. И там Нивус исполнит заклятье с костью, а она должна ему в этом помочь.
   Оайве не хотела помогать ему, участвуя в его Черной Магии, но знала, что Нивус может заставить ее. Его Могущество было вездесуще и всепроникающе, как дыхание зимы. Она не могла воспользоваться в его присутствии своими Силами. Она не могла ему сопротивляться. Она вообще не могла ему ничего возразить.
   Она думала о Седом, о Волке.
   Но сейчас о нем она думать не должна. Она должна придумать какой-нибудь план. Оайве пристально вглядывалась в золу очага.
   Ее разбудило солнце, луч которого украдкой пробрался сквозь щель под висящей дверью. Оайве сникла. Она не придумала плана.
   И тут, словно веревка обвилась вокруг ее тела, и кто-то сильно тянул за нее.
   Нивус звал ее.
   Она думала: «Он нуждается во мне, я нужна ему для его колдовства. Я важна для него!»
   Выйдя из дому, перед тем, как лезть в гору, Оайве задержалась, чтобы сказать ритуал.
   От берега реки земля поднималась отвесно вверх крутыми уступами. Вчера ей понадобился почти целый день, чтобы, обогнув подножие горы, достичь реки, однако здесь нашлись старые проходы, давшие ей возможность сократить путь.
   Незадолго перед полуднем лес начал редеть, и Оайве смогла разглядеть сквозь деревья глубокие тени долин и горы. И тут она различила в прозрачном воздухе очертания часовни священника. Приземистая и мрачная, часовня напоминала изготовившегося к прыжку хищника. Приблизившись, девушка различила, какой покосившейся была эта хижина. Часть внешней ограды упала, и дикая растительность вилась через камни. Часовня стояла на голом плоскогорье, и небо было так близко, словно служило ей крышей.
   Оайве прошла через калитку в развалившейся ограде, пересекла двор и приблизилась к дому. Через лишенный двери пролет она видела только темноту. Как в Хранилище. Как бы она хотела действительно оказаться там!
   — Нивус! — крикнула она. — Я здесь!
   Его голос ответил из мрака:
   — Так входи же!
   Оайве подчинилась.
   Внутри было поистине черно, как в бочке со смолой, несмотря на проем двери позади нее. Спустя некоторое время она заметила дальше и впереди дверь, правда, только потому, что контур ее рамы слабо мерцал.
   — Входи! — Голос Нивуса, казавшийся бестелесным, витал в воздухе.
   Помещение по ту сторону двери оказалось намного больше, чем могло вместиться в стенах старой часовни. Высокий потолок открывал взору множество оконных проемов, которых она не видел снаружи. Леденящий и неестественный свет дня проникал сквозь них отдельными холодными лучами, и один луч отличался от другого. Они пересекались, скрещивались друг с другом как серебряные нити, а угрюмая мрачность теней между ними была густой, как шерсть.
   В центре чертога с куполообразным потолком стоял гранитный алтарь. За алтарем в лучах света в кресле с высокой спинкой сидел Нивус.
   — Оайве, — неожиданно приказал он, — вызови огонь на алтаре.
   Она шагнула туда прежде, чем сообразила, что делает, и остановилась.
   — Если я должна помогать в Вашей Магии, расскажите, о чем идет речь, чтобы я могла все сделать правильно.
   Он промолчал и поднял руку с бескровными высохшими пальцами. Мизинец украшало светло-желтое кольцо. Реликвию, крошечную тонкую косточку он катал между большим и указательным пальцами.
   — Она здесь! — сказал он. — Она очень могущественна. Почему — я не знаю. Может быть, всего лишь потому, что многие поколения жриц служили и поклонялись ей, создавая таким образом ее Силу. Ты же поклонялась ей, не так ли?
   Оайве подавила крик. Для нее это было больше, чем поклонение. Словно она вновь обрела потерянное дитя или добыла сокровище, укрытое на морском дне.
   С начала моей второй жизни я искал эту кость и ее колдовство, — сказал Нивус. — Я помню жизнь, которую я вел до этого. С плотью я потерял и память. Ну, а с тех пор, как у меня снова есть тело, я все больше и больше забываю свое существование в качестве духа. Однако я с самого начала знал, что найду эту кость и ее колдовскую Силу. Да, я знал это совершенно точно! Особенное соединение страха и страстного желания обладать ею… В общем, мы соединим кость с Магией, потом я должен растереть ее в порошок, а порошок съесть. Сила кости перейдет в мою кровь и станет частью меня. И мне не придется больше ни бояться ее, ни искать. Ее Магия станет моею!
   — Нет! — возразила Оайве.
   Нивус удивленно взглянул на нее
   — Нет? — спросил он. — Нет?
   Она дрожала, не зная, что ответить. Безумием было противоречить ему, и все-таки она это сделала!
   — Нет, я не буду вам помогать!
   — Я заставлю тебя!
   — Не удастся, — возразила она. — Если нужна моя помощь, вы не станете рисковать, причинив мне зло. Если я откажусь, сами вы не сумеете сделать ничего.
   — Я могу наказать тебя, — свирепо напомнил Нивус. — Я могу позаботиться о том, чтобы ты пожалела, что вызвала мой гнев.
   Оайве ощутила на себе его каменное давление.
   — Попробуй!
   Его глаза постоянно менялись, словно в логове позади них извивался червь. Затем он погас, как свеча.
   Исчез и свет в высоких окнах. Стало темно, как в бочке со смолой, и Оайве не могла больше ничего разглядеть. Ощупью она побрела вперед, пока ее рука не коснулась стены. Она пошла вдоль стены, но двери больше не было.
   Нивус удалился, заперев ее в жилище отшельника, если этот странный чертог вообще находился в часовне.
   Темнота, как пальцем, давила на ее веки, пытаясь все глубже и глубже вдавить глаза в череп.
   Почти сразу Оайве потеряла ориентацию: в этой темноте она едва ли отличала верх от низа. Она опустилась на холодный каменный пол и сосредоточилась. Пробормотала зажигающее огонь заклятие, но пламя не вспыхнуло. Конечно, могло оказаться и так, что ее тюрьма — всего лишь обман, иллюзия, видение…
   Она прислонилась к стене и снова попыталась вызвать огонь, чтобы хоть что-нибудь увидеть. И снова неудача. Чары, сотворенные Нивусом, оказались сильнее. Но все же какие-то заклинания у нее остались?
   «Заклинания — это слова. Слова — это шум… Вы волшебница до мозга костей не из-за Вашего обучения. Не считайте себя слабее, чем Вы есть в действительности..»
   «Но, Седой, я не смогла вызвать даже огонь!»
   Отчаяние переполняло Оайве и она заплакала, хотя не проливала слез с тех пор, как была ребенком.
   Человек тяжело шагал сквозь снег. Его ноги и длинный плащ оставляли на мягкой белизне полные синих теней борозды.
   В лесу было совсем тихо. Звуки доносились только с одной стороны, оттуда, куда он шел.
   Выйдя вслед за мужчиной из леса, она увидела веселые огни вдоль речного берега и их зеркальное отражение на воде. Слышалась музыка, звуки флейты, радостные удары барабана, топанье, перезвон колокольчиков.
   На верху косогора стоял дом с двумя башнями. Бесчисленные ноги вытоптали снег вокруг дома до состояния хлебной корки. Факелы ярко горели, освещая двор, а через открытую дверь большого зала падали сияющие блики света.
   Мужчина впереди нее не дошел до ограды двадцати шагов и остановился, свистнув. Она не слышала звука, но знала, что он это сделал.
   Из арки ворот выскочил Седой. Он был молод и очень бледен. Он кивнул человеку на снегу и пошел навстречу. Затем послышались крики, музыка и пляски прекратились. Кто-то шагнул из ворот вслед за Седым. Это был мужчина высокого роста, вдвое старше Седого, с угольно-черными волосами. На его боку висел меч. Он кричал, и люди мчались к нему — из домов, от речного берега, из деревень на реке. Они несли в руках пылающие факелы, кинжалы, палки и камни.
   «Мы достаточно натерпелись от Вас, — сказал отец Седого. — Немедленно оставьте в покое мою семью!»
   Мужчина на снегу не ответил.
   «Отец, — попросил Седой, — это не поможет. Позволь мне уйти с ним!»
   «Замолчи! От тебя и так слишком много неприятностей. Придется мне сейчас исправить это! Бог мне защитник и покровитель!»
   С именем Бога он выхватил меч из ножен.
   Тут заговорил Нивус:
   «Ты воешь, как волк, и свора псов лает позади тебя. Так станьте теми, кем вы кажетесь!»