Ли Танит. Повелитель гроз

   — Ты! — выплюнула она. — Военачальник! Командующий! Тебе не место ни на войне, ни на троне! Тебе следовало бы стать жрецом, сын мой, которые только и делают, что тянут руки к богам и умоляют их о пощаде, — она помолчала и потом выговорила с чем-то большим, чем простая злость: — Человек с Равнин убьет тебя, Амрек.
   Он почувствовал, как вся кровь отхлынула у него от сердца — не от ужаса или удивления, но от безупречности предзнаменования, сорвавшегося с ее губ.
   — Да, матушка, — сказал он, — я давно знал, что он принесет мне смерть. Я избегал его. Теперь обстоятельства лишают меня возможности бежать. Да и вас, судя по всему, тоже.
   — Трус! Ты смирился со своей гибелью и стараешься увлечь за собой столько людей, сколько сможешь!
   — Похоже, день, когда вы разделили ложе с Редоном и зачали меня, все-таки оказался несчастливым.
   Он пошел прочь, но она окликнула его, и ее голос внезапно стал безумным и срывающимся от волнения:
   — Подожди!
   — Хорошо, мадам, — он остановился, не поворачиваясь к ней. — Я жду. Только зачем?
   — Чтобы услышать от меня всю правду, — выдохнула она.
   Когда он повернулся к ней, то увидел в ее глазах знакомое выражение. Именно оно стояло в них, когда она сказала ему, что единственная женщина и единственный мужчина, которые ему дороги, любят друг друга наперекор ему.
   — Так говорите же ее, — устало произнес он.
   В ее глазах мешались ликование и смятение. Слова потекли из нее, торопливые, обгоняя друг друга.
   — Ладно. Я скажу. Поговаривали, что Ральднор — не сын Редона, а ублюдок Амнора, его советника. Но кто из нас усомнится, что Ральднор принадлежит к роду Редона? Это ты, сын мой, ничем не напоминаешь прежнего короля.
   Его губы зашевелились.
   — Я вас не понимаю, мадам.
   — Неужели? Значит, придется объяснить понятнее. Редон боялся меня и не мог зачать ребенка, без которого я в конце концов утратила бы свое высокое положение, уступив место какой-нибудь более молодой и плодовитой девице. Ты всегда называл меня шлюхой. Можешь радоваться доказательству этого. Я делила ложе с Амнором, и, сам того не зная, он зачал со мной тебя, — ее глаза опустели при воспоминании о былой ненависти. — А потом мой царственный муженек, в чьих чреслах не горел огонь для меня, переспал с маленькой белой нетронутой сучкой с Равнин и отдал ей то, что по праву должно было принадлежать мне. Какова ирония, не правда ли, Амрек? Ты, недалекий калека, — отпрыск Амнора. Ральднор, а не ты, должен был стать моим сыном.
   Она взглянула на него, и в этот миг все ее годы ясно читались на ее лице. Обманом лишенная всего, как она считала, она должна была взамен получить власть уничтожить. Но его лицо ничего не выражало. Ничего. Его глаза смотрели в одну точку, как у слепца.
   С тем же успехом он мог быть мертв уже сейчас.

24

   Медные глотки корамвисских труб взревели, исторгнув призыв к битве — нечто неслыханное в этих местах вот уже несколько столетий. Казалось, что каждый камешек в городе отзывается на него. Он вспугнул белых птиц с их насиженных мест на Аллее Рарнаммона. Лишь облака остались недвижимы — полупрозрачные, съежившиеся облака, сморщенные зародыши нерожденного дождя на небе цвета индиго, почти черном.
   По полупустым улицам ряд за рядом шагали солдаты с барабанами, трубами и трещотками. Солнце горело на их чешуйчатых латах, на начищенной конской сбруе, на металлических частях колесниц; пламенели алые флаги. Катапульты и прочие машины грохотали по выщербленной брусчатке мостовой. Из окон выглядывали мужчины и женщины, которых это зрелище немало приободряло. Магу с Равнин противостояла армия, намного превосходящая его численностью и умением. Печатала шаг личная гвардия Амрека, сверкая белыми молниями на плащах, а вслед за ними в своей колеснице ехал Верховный король, Повелитель Гроз. В черных с золотом кирасах с широкими воротниками, в шипастых драконьих шлемах, они будто напоминали самим себе о Рарнаммоне и своей истории, полной победоносных войн. Некоторые женщины бросали вниз венки, уже чуть пожухлые от жары. На лице Амрека не было никакого выражения, но большинство смотрело лишь на его латы. Следом за ним шагали закорианцы, которым уже простили неосмотрительный поступок одного из них, с восьмифутовыми палицами и в черненых доспехах.
   На широкой площади перед Степными вратами Корамвиса на мраморном алтаре закололи трех быков.
   Катаос, закованный в тяжелую броню, стоял в своей колеснице рядом с колесницей Амрека. Лорда-советника донимало множество мыслей. Он не знал, преуспела ли Лики в своем поручении; все зависело лишь от того, как выпадут карты в этой игре, и она тоже, как все остальное, была картой в игре, картой, о потере которой он даже не станет особенно сожалеть. Его план был одобрен Советом, но не Амреком — от того скрыли все это. Если ничего не выйдет, невелика беда. Столкнувшись с настолько превосходящей армией, степнякам все равно не останется ничего, кроме гибели. Но если его план увенчался успехом, Катаос, несомненно, станет героем города. Корамвисцы до сих пор опасались нападения пиратов, но верили, что Дорфар, вступив в войну, сможет уничтожить этих разбойников; кроме того, в настоящий момент пираты были проблемой Закориса и Кармисса, которые, вполне возможно, избавят Дорфар от этих хлопот. Даже те, кто говорил о демонах из-за моря, отлично понимали, что их вызвал Ральднор, и если будет уничтожен он, то им тоже придет конец. Но все же именно Ральднора боялись больше всего, нерассуждающе: его неслыханной удачи, его репутации и его матери — всего, что превратило его в фигуру, овеянную зловещей славой.
   Последний бык истек кровью.
   Голубоватый дымок поднимался вверх, белый на темном небе.
   «А если в предстоящем бою Амрек падет, я возьму Совет в свои руки», — подумал Катаос — и почувствовал на себе острый взгляд короля.
   — Где же Крин, мой повелитель? — быстро спросил он. — Вы рассчитываете, что войска Речного гарнизона присоединятся к нам здесь?
   — Я оставил Крина охранять город, — отозвался Амрек. Его голос был совершенно бесцветным, пустым.
   «Он уже простился с жизнью, — решил Катаос. — Он думает, что Ральднор убьет его».
   — Но, мой повелитель, Крин не свободен от подозрений. Если он откроет ворота неприятелю…
   В глазах Амрека сверкнула крохотная искорка жизни.
   — Ты такой же слепец, Катаос, как и я. Для меня большое утешение знать это.
 
   Они стояли под плавящимся солнцем, образуя строй, который казался неизмеримо маленьким на почерневшей от засухи равнине.
   Из ворот на холме хлынули дорфарианцы, усеяв склон своими сверкающими каре. Солдаты смеялись и злословили. Если это и была равнинная армия, как же ей удалось дойти так далеко?
   — Неужели для того, чтобы прихлопнуть муху, нужен жернов? — ярились закорианцы.
   Однако никаких новых команд не поступало. Бесчисленная масса солдат двинулась к равнине, а с высоты послышался голос первых дорфарианских катапульт, плюющихся огнем. Сухие деревья немедленно занялись. Долину затянул дым. С внезапным криком первые ряды дорфарианской кавалерии сломались и галопом поскакали вниз, в этот туман. Сомкнув копья, за ними устремилась пехота, а замыкали строй колесницы.
   Амрек ощутил, как чудовищная судорога движения подхватывает его, увлекая за собой. Вокруг колыхалось бескрайнее море сверкающих солдат, кричащих во всю мощь своих глоток и несущих его в пылающую тьму садов.
   — Хай-йя! Хай-йя! — подхлестывали скакунов возничие.
   Дым плотной вуалью окружал его лицо.
   Солдат слева от него, внезапно вскрикнув, рухнул замертво, хватаясь руками за стрелу, торчащую из шеи. Амрек не мог отвести от него глаз.
   Воздух прорвали новые сгустки огня, освещая себе путь. Амрек увидел желтоволосого человека, несущегося из мглы навстречу ему с оскаленной маской вместо лица и занесенным мечом.
   «Мой первый степняк, — подумал он. — Первый степняк, которого я вижу так близко». Но нет, это было не так. Ральднор, его брат, тоже был с Равнин. И та беловолосая девушка, погибшая в самом прямом смысле от его прикосновения, как будто он был воплощением ее смерти. Как Ральднор был олицетворением его собственной гибели. «Этот человек, летящий на меня — это он должен быть Ральднором, несущим мне гибель», — подумал он неожиданно. Но лицо было незнакомым, а занесенный меч уже стремительно опускался на него.
   Кто-то из его гвардейцев сбил степняка с ног. Тот повалился прямо под колеса.
 
   Придворные дамы Вал-Малы бестолково метались по ее покоям, собирая роскошные наряды и бесценные украшения.
   Королева сидела в кресле, ломая руки от ярости и досады.
   Амрек.
   Ее снедала невыносимая ненависть к собственному сыну, сводила когтистая судорога ярости при воспоминании обо всем — как она носила его, мирясь с бесчисленными неудобствами и утратой красоты, ушедшей в угоду его нуждам, как в муках и унижении рожала его, как развернула пеленки и увидела непоправимую насмешку, клеймо Ашне'е.
   Ей было все равно, что она окончательно растоптала его. Она никогда не видела в нем человека, это шло вразрез с ее удобствами.
   Сегодня, представлялось ей, он умрет, и после его смерти перед ней разверзнется пропасть. Трон могут занять сыновья других, младших королев, а на их головы вкупе с головами их матерей она обрушивала весь свой яд, всю свою злобу — с того самого утра, как стала женой Редона. Она представляла, что они сделают с ней, как только тело Амрека ляжет в усыпальницу королей. Она уже ощущала на губах вкус яда, чувствовала удушающую бархатную подушку на своем лице. Этот город больше не был ее домом. Она должна покинуть его, как это сделала чернь.
   Под стрельчатыми окнами расстилался плавящийся и изнемогающий от жары город. Казалось, что во всем мире не слышно ни звука, кроме гвалта, стоявшего вокруг нее в этой комнате.
   Под аркой появилась закорианка Дафнат.
   — Как вы и приказывали, во дворе ждет крытый экипаж, мадам, — доложила она. Ее тон, как обычно, был четким и невыразительным. Видеть, что эта женщина совершенно равнодушна, было для Вал-Малы каким-то тревожным утешением. Смятение и волнение, казалось, покинули ее, боясь, что она сочтет их неприемлемыми.
   — Эти дуры! — воскликнула Вал-Мала. — Они не в со стоянии сделать ничего путного. Что за куриные мозги! Скажи им, чтобы пошевеливались. Скажи, что каждая из них получит по великолепному драгоценному камню, если они поторопятся.
   — Как прикажете, мадам, — глаза Дафнат на миг встретились с ее глазами. Вал-Мала увидела в них ненависть, которая когда-то забавляла ее, но сейчас вонзилась ей в грудь, как шип из холодного металла. «Меня окружают одни враги», — подумала она, считая это не слишком справедливым.
   Внезапно комнату наполнил гнилостный запах. Одна из слабонервных девушек взвизгнула. Вал-Мала обернулась. В проходе стоял белый калинкс. Королева вздрогнула — он по казался ей духом смерти.
   — Уберите его от меня! — завопила она. — Почему его не заперли во дворе? Какая дура выпустила его?
   Дамы опасливо приблизились. Зверь зарычал на них и подполз к ногам Вал-Малы, глядя на нее тусклыми, побелевшими от старости глазами. Он потерся о нее, но она отпихнула его ногой.
   Калинкс снова зарычал — ни на кого, показывая коричневые зубы, похожие на гнилые орехи. Он был слишком стар, чтобы защищать обрывки своего существования.
   Гной струился по его облезлым щекам, точно слезы.
 
   Степняки отказывались умирать.
   Дорфарианцы проклинали беглый огонь и дымовую завесу, созданную их же собственными катапультами. Равнинные войска использовали дым как прикрытие, нападая из-под него на небольшие группки солдат, отрезанные от остальных, и ускользали обратно, когда дело было сделано.
   — Они дерутся как тирры, эти ублюдки. Сколько у нас убитых? — спросил капитан у своих связных. Ответить ему никто не смог. Они перешагивали через желтоволосые тела, но каждый раз из-за деревьев каким-то образом появлялись все новые и новые враги, как будто на место мертвых сверхъестественным образом тут же вставали другие.
   — Баналики приходят и надевают латы их мертвых!
   В горящей рощице обнаружили вопящего дорфарианца. Он что-то хныкал о том, как мимо него прошло нечто — полуженщина-полузмея. Перед битвой он изрядно хлебнул для храбрости, но тем не менее кто-то оглушил его ударом по голове, чтобы не сеял панику.
   Откуда-то со склона трубы проревели сигнал к отступлению.
   Солдаты в закопченной чешуе медленно выползли из-за деревьев. Следом за ними вышел угрюмый строй закорианцев. Военачальники Амрека сгрудились вокруг него.
   — Повелитель Гроз, мы потеряли некоторое количество солдат. Противник, должно быть, понес тяжкий урон, но в таком мареве трудно судить наверняка. Если мы заставим огонь распространиться, то сможем выкурить их на открытое место с другой стороны и возьмем их голыми руками.
   — Давайте, — сказал Амрек. Его гвардия хорошо послужила ему — на нем не было ни царапины. И все же он выглядел так, словно пребывал в каком-то трансе.
   Последняя катапульта обрушила на деревья заряд пламени. Драконы пили вино, дожидаясь, когда огонь распространится в должной мере.
   — Что-то стервятников не видать. Очень странно, — сказал кто-то, глядя в иссиня-черное небо.
   — Наших там недостаточно, чтобы насытиться, а кости степняков встанут им поперек глотки, — отозвался его сосед.
   Мальчишка, разливающий вино, вдруг замешкался, заглядевшись на что-то.
   — Эй, ты, улитка! Давай живее!
   — Оно пошевелилось, — сказал мальчик.
   — Что пошевелилось, недоумок?
   — Вон там! Глядите… — мальчишка показал рукой, и сержант, глядя вниз, увидел рябь на поверхности алой жидкости, пробежавшую и замершую без всяких причин.
   — Да туда просто попал какой-нибудь жучок, парень! — расхохотался он. — Давай разливай. Одному счастливчику достанется больше, чем он рассчитывал.
 
   Яннул выпрямился и вытащил свой клинок. Закорианец, не ушедший вместе со своими, рухнул в кусты.
   Ланнец огляделся по сторонам. Дым скрывал смутно различимые фигуры, двигающиеся в одну сторону. Похоже, драконов отозвали, чтобы поджарить противника прямо на его позициях. Он развернулся и вместе с общей волной побежал между огнями, вынырнув на возвышенности, где дым был не столь густым. Позади потрескивали горящие ветки, за ними мелькали безупречные ряды висских войск, выстроившихся в ожидании.
   Поле боя окутала тишина, хотя до него доносились еле слышные крики и радостные возгласы с дорфарианского конца долины и треск горящих деревьев в садах.
   — И что теперь? — спросил он у своего соседа, утирая со лба кровь и копоть.
   Тот обратил к нему пепельно-белое лицо.
   — Теперь они все умрут, — сказал он.
   У Яннула волосы встали дыбом.
   — Ты хочешь сказать, что это мы умрем — как только они закончат пить и веселиться и снова пойдут в атаку…
   И в этот миг небо потемнело, как ночью.
   Из висских подразделений армии Ральднора донеслись вопли и проклятия. Степняки стояли, точно незрячие изваяния.
   А потом долину наполнил новый шум. Шум, напоминающий гул исполинского гонга где-то под землей.
 
   Тень черного неба упала на драконов, и их победные крики утихли. В густой тишине, объявшей их, послышался чей-то бессвязный лепет. Животные мотали головами, закатывали глаза и потели.
   — Идет гроза, — хрипло сказал один из солдат. — Гляньте, как деревья шатаются.
   Деревья в садах раскачивались, словно танцоры. Люди тыкали в них пальцами и делали религиозные знаки, ибо никакого ветра не было и в помине.
   Потом откуда-то из-под земли под их ногами послышалось оглушительное мычание. Животные в ужасе взвились на дыбы, люди взывали к своим богам. Сверху по склону со скрипом скатилась катапульта и, пылая, обрушилась на дорфарианские ряды. Но, перекрывая все, позади них раздался голос — голос города, где разом начала бить тысяча колоколов.
   Они развернулись, с трудом удерживая скакунов, поскакали обратно к белым башням Корамвиса, и в этот миг увидели, как огромная скала под его стенами бесшумно рассыпалась в пыль, фонтаном хлынув вверх, после чего холмы сдвинулись, и город, точно жертву, швырнуло в чернильно-черное небо.
 
   Над городом, в пещере у озера Иброн, пески, накрепко спаянные бесчисленными веками, распались. Глубоко внизу, где кровавые цвета превращались в благородный пурпур, древнее равновесие еле уловимо сместилось, и потайные пещеры смыло приливной волной.
 
   На Корамвис обрушился первый толчок. Его грохот казался низким металлическим гулом, биением чудовищного сердца. Молния обратила небеса в стекло.
   Второй удар вздыбил плиты мостовых, паутинкой разбежались неудержимые трещины. В нижнем городе рассыпались стены, фонарные столбы валились рядами, точно под гигантской косой. Река билась в берегах, заливая красной, как кровь, водой хижины, доживающие последние мгновения. Повозки беженцев переворачивались или выходили из власти возниц.
   Величественный мост, соединявший берега реки на юге, переломился ровно посередине, точно расколотый гигантским топором, сбросив человеческий груз в бурлящую муть.
   На Аллее Рарнаммона обрушивались со своих постаментов статуи Драконов, усеивая улицу дождем обсидиановых осколков.
   Башни кренились и падали. Огонь распускался в городе, как белые цветы.
   Исходя криком, умоляя беспомощных богов о спасении, охваченные ужасом люди выли и визжали в агонии.
   И, словно отмечая эту гибель, звонила и звонила тысяча колоколов Корамвиса.
 
   Вал-Мала стояла в раскачивающейся комнате, вцепившись в кресло. С потолка то и дело срывались золотые лампы.
   — Дафнат! — закричала она.
   Эти колокола, казалось, звонили внутри ее черепа. Ее ноги превратились в немощные подпорки старухи. Она не осмеливалась перейти комнату. Перед аркой лежало мертвое тело девушки с окровавленными волосами, а через миг она тоже бросится вперед, и крыша рухнет прямо ей на спину.
   Вдруг каким-то чудом она ощутила железные пальцы, поддерживающие ее под локоть.
   — Дафнат… потолок сейчас рухнет…
   — Обопритесь на меня, мадам, — сказал холодный голос, в котором не слышалось ни тени страха.
   Ослабевшей от ужаса Вал-Мале ничего другого не оставалось.
   Дафнат почти волоком протащила ее под арку по полу, вставшему дыбом под невозможным углом. В коридоре было полно дыма — в нижних комнатах начался пожар. Сверху хлынула струя охры.
   — Нам нужно найти выход, Дафнат. Быстрее, Дафнат.
   Закорианка огляделась по сторонам, потом взглянула вперед. Похоже, коридор перекрывало пламя, и им уже не успеть во двор до того, как рухнут верхние этажи дворца. Но все равно ее боги были не совсем уж несправедливы. Остановившись перед открытой галереей, Дафнат повела рукой.
   — Смотрите, как горит Корамвис, мадам.
   — Дафнат, ты… ты что, совсем сошла с ума? Найди мне выход отсюда, пока крыша не упала и не придавила нас обеих.
   — Это и есть выход, мадам, — спокойно сказала Дафнат.
   Вал-Мала взглянула вниз. Она увидела террасу, выложенную разноцветными плитами, с высоты казавшуюся не больше шахматной доски.
   И тут же пришло знание, мгновенное и непреложное.
   — Дафнат! — завопила она.
   Одним быстрым и неотразимым ударом закорианка столкнула королеву с разбитого края галереи. По крайней мере, милостивые боги оставили ей достаточно времени хотя бы для этого. Она злорадно смотрела, как Вал-Мала, визжа, кувырком летит вниз, навстречу каменным плитам. Еще миг — и она замолкла.
 
   В глубине скал ворочалась Анакир.
   Границы скрытого в ней озера уже давно расширились и заняли всю комнату, сорвав с петель дверь и затопив каменный храм. Теперь пенящаяся вода немного приподняла ее и бросала на свод пещеры.
   Ее золотая голова царапала гранит. Огромные расселины над этим местом на поверхности уже разгладились благодаря землетрясению, разрушившему структуру холмов. Теперь земля начала осыпаться и соскальзывать. Из пропасти показалось массивное молочно-белое туловище с горящими глазами и волосами.
   Третий, последний, толчок, разрушивший Корамвис до основания, изрыгнул Иброн в пещеру. Вся масса воды хлынула из расколовшейся скалы, увлекая за собой богиню.
   Напор воды поднимал ее все выше и выше. Она достигла верхней точки холмов и поднялась в черное, как смоль, небо — чудовищная луна из ослепительного льда и пламени.
   Драконы, мечущиеся по равнине между рытвинами и горящими деревьями, стали свидетелями этого последнего и самого абсолютного знамения. С горящими, как звезды, глазами Анакир воцарилась над равниной, сокрушая их восьмикратным проклятием своих змеиных рук. Теперь все известные законы мира, поддерживавшие их всю жизнь, предали их, обратив все вокруг в Хаос.
   Их настигло неумолимое возмездие. Их миру пришел конец.
   Богиня сияла, словно метеор, в черном воздухе, пока не исчезла, точно смытая волной, в разорванном зеркале озера.
   Но Катаос был все еще жив и ничуть не изменился. При виде золотого изваяния в небе он ничего не вообразил. Даже в самом разгаре конца света он был рационалистом и циником. Она была символом. Он знал это, хотя ее происхождение в тот момент ничуть не интересовало его. Ибо, несмотря на всю свою логику, он вполне понимал, что то, над чем он трудился, в этом изменившемся пейзаже не имеет ни смысла, ни надежды.
   Значит, оставалось лишь одно. Одно дело, которое подобало ему, пусть даже больше и не несло никакой пользы.
   Он гнал свою колесницу вдоль разбитых рядов, мимо людей, цепляющихся за враждебную землю, сквозь пылающий огонь и лиловый дым, мимо плачущих и молящихся.
   В конце концов он добрался до Амрека. Амрека, Повелителя Гроз, который благодаря вмешательству Хаоса стал уязвимым. Он безучастно глянул на Катаоса, и в его взгляде не было ни трепета, ни злости.
   — Прошу прощения, мой лорд, — сказал Катаос. В два шага он приблизился к нему и всадил нож ему в бок, где в кольчуге, словно специально проделанная ради его удобства, зияла дыра. — Этот поступок как нельзя лучше вписывается в наши обстоятельства.
   Затем он вспрыгнул на колесницу и погнал скакунов к первому и единственному просвету в небе.
   Амрек лежал в темноте, не шевелясь, хотя был еще жив. Лишь бесформенные мысли тревожили его. Он был безмятежен, пока из земли внезапно не вышел ужас.
   У ужаса были мерцающие глаза узкий и гибкий, он выскользнул из своего темного логовища под камнем. Имя ужасу было — змея.
   Тело Амрека беспомощно дернулось.
   Змея то свивалась кольцами, то развивалась, ее голова неистово металась из стороны в сторону. Она тоже была напугана; землетрясение разрушило и ее мирок тоже. Она свернулась клубком на лице Амрека, потом перетекла к нему на шею. Он почувствовал, как биение ее живого пульса приникло к его угасающему. И внезапно ужас ушел. Прижатая к его плоти, кожа змеи была сухой и прохладной, точно камея.
   «Как мог я бояться ее? — подумал он совершенно отчетливо. — Она же так прекрасна!»
   Потом змея, поняв, что земля прекратила содрогаться, покинула приютившее ее тело мертвого человека и прошуршала прочь по склону.

Эпилог
ВОСХОД

25

   Огромное тускло-красное солнце, балансирующее на краю горизонта, окутало горы цветом коралла. Черный язык тени уже слизнул изломанные под немыслимыми углами холмы и развалины города, когда-то бывшего Корамвисом.
   Настал сезон снегов и дождей — вслед за сезоном зноя, когда плодородными северными почвами владела одержимость ростом. И плоды земли были в городе как нельзя кстати. Опустевшие сады ломились под тяжестью урожая, осыпая его на землю; между вывороченными из земли плитами мостовой пробивались молодые деревца. Очень скоро на труп блистательной столицы властно заявила права буйная растительность. В разрушенных дворцах кричали птицы, под вздыбленными плитами широких дорог устраивали логовища оринксы и дикие кошки. Что же до людей, то в Корамвисе остались лишь мертвые. Их могилы были случайными и разнообразными. Другие, откопанные из-под обломков любимыми или найденные на поле боя у подножия холма, получили мавзолеи из земли и каменные надгробия. Но королевского кургана нигде не было видно. Никто не знал, предали ли Амрека земле. Возможно, земля все-таки в конце концов поглотила его или, по иронии судьбы, огонь воздал ему последние почести на степной манер. С уверенностью можно было утверждать лишь одно: ни одна женщина и ни один мужчина не провожал его со слезами в уединение могилы. Такова была его участь.
   Люди жили и работали внизу, в городке из деревянных домишек, среди которых выделялись немногочисленные грубо сложенные каменные здания, — неуклюжее, уродливое, наспех выстроенное местечко. К западу от него, на невысоких лесистых склонах, первым делом выстроили храм — висский храм из белого камня, с высокой башней и множеством колонн и ступеней. На алтаре возжигали курения, раскладывали фрукты и сладкий виноград, разбрызгивали кровь. Они никогда не забывали совершать служения и приносить Ей дары, ибо теперь Она принадлежала им. Принятая ими в минуты ужаса, Она приобрела их черты. Анакир Дорфарианская. Они собирались назвать свой городок в Ее честь, когда он будет достроен, а Ее жрецы были темнокожими, молившимися Ей с огнем, воскурениями и цимбалами, переживавшими видения и творившими волшебство в Ее честь.