Ли Танит. Вазкор, сын Вазкора

   Один раз, когда мы меняли друг друга на веслах, она начала возиться с кошачьей клеткой, сказав, что выпустит зверя. Я сказал ей, что кот наверняка утонет, а лодка перевернется, и Хвенит медовым тоном ответила, что я очень умный, и она будет слушаться меня во всем. Этот выстрел прошел вхолостую, потому что, поймав взгляд друг друга и зная, чего она добивается, и Квеф и я расхохотались.
   Поскольку ветер не стихал, она запищала что я должен усмирить его с помощью своих волшебных сил, и я сообщил ей, что усмирю ее веслом, если она еще будет болтать.
   Во всяком случае, ветер всего лишь качал лодку и срывал верхушки с волн. Наконец мы увидели остров и вскоре пристали к его покрытому водорослями берегу.
   Квеф и я втащили лодку подальше на берег под защиту скалы, покрытой белым птичьим пометом и зеленой от морских лишайников. Ветер лениво размахивал, словно крыльями, верхушками больших деревьев с покрытыми мхом стволами, стоявших на краю пляжа в пятидесяти ярдах от берега.
   Кричали серые чайки, заставляя кота рычать в своей клетке.
   – Ветер стихнет к рассвету, – сказал Квеф. – Тогда я вернусь на материк. – Он стоял, глядя на Хвенит, шедшую впереди по направлению к деревьям, и если я когда либо видел мужчину, которым завладела женщина, эго был он.
   Я сказал:
   – Она примет тебя, если ты попросишь ее.
   – Может быть, – сказал он. – Но я не могу просить се.
   – Ты что, парень, неужели ты всерьез принимаешь ее насмешки?
   – Нет, – сказал он, спокойный, как внезапно затихшее море. – Конечно, мой отец не видит в этом ничего дурного – не в наших правилах устанавливать железные законы и вешать их, как цепи, на мужчин и женщин. И все-таки мне это кажется противозаконным.
   Я не понял его и сказал ему об этом. Девушка была благосклонна – даже страстно желала этого, отец Квефа дал свое благословение, а Пейюан разве не великодушен?
   – Но это и есть моя проблема, – сказал он с легким смешком. – Мой отец и Пейюан – один и тот же человек. Он женился на Хэдлин после смерти своей белой жены главным образом, чтобы у Хвенит была мать, хотя потом он полюбил ее. И Хэдлин родила меня. Я сын Пейюана. Хвенит и я – брат и сестра.
   Законы везде разные. Среди дагкта мужчину, который ложится со своей сестрой, секут, а девушке ставят клеймо на груди. Большинство общин неодобрительно относятся к кровосмешению. В некоторых плата за это – смерть, и хотя черные люди открыто принимали факт любви, где бы она ни пустила корни, я видел в глазах Квефа рядом с его желанием холодное отвращение. Лежать с плодом того же семени, что породило и тебя, переплетаться с телом, которое произошло от тела твоего же отца. Ответный холод пробежал по моему собственному животу при мысли об этом. Самое старое в мире неприятие.
   Позади нас тусклый темно-бордовый закат начал опускаться на невидимый материк.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОСТРОВ

Глава 1

   Я лежал в палатке на острове. Мне снилось вот что.
   Я летел. Как в тоннеле, я воображал себя чернокрылым. Взмахи крыльев перенесли меня с одного берега на другой. Я вернулся на материк, пролетев высоко над океаном, видя, как его чернота подо мной превращается и белое золото мысов и отыскав белый скелет города в заливе.
   Странность сна заключалась в следующем.
   Обладая крыльями власти, я в то же время знал себя тем, каким родился. Дикарь из племени, натасканный на летние войны, и на моем теле – шрамы этих войн, шрамы, которые я никогда не хранил. Как будто я снова был брошен в прах, который должен был сформировать меня вместо той глины, из которой я был сделан. И во сне я думал: она, сука, которая родила меня, хотела, чтобы я вырос таким. Смертный воин крарлов с единственным по рождению правом – боя и смерти в бою. Или еще хуже, волчьей смерти от рук городских людей, которые охотятся за мной.
   Мрачная светящаяся руина протянулась вверх и, казалось, пыталась затянуть меня в себя, но я забил крыльями и поднялся выше, усмехаясь, потому что даже во сне я был достаточно силен, чтобы не поддаться ее гнилому притягиванию.
   А потом я увидел ее. Она висела в небе, как кристаллик луны. Женщина.
   Ее лицо было закрыто черным шайрином, тело – черным платьем крарлов, но ее белые руки были раскинуты, а ее белые-белые, как кость, волосы развевались вокруг нее, подобно языкам дыма. Узнавание было мгновенным. Это была моя любящая мать.
   Я закричал ей.
   – Твой сын, воин Эттука! Тебе нравится, что ты сделала из меня? Я убил сорок человек, и у меня четыре жены и тринадцать сыновей, и через три дня я умру с копьем между ребрами. Я мог быть принцем в Эшкореке Арноре или в Эзланне. Я мог быть королем с большой армией за моей спиной, с женщинами, которые ублажали бы меня, и с Силой, которая заставила бы людей делать по-моему. Тебе нравится то, что ты сделала?
   Я отчетливо понимал, чего хотел для меня мой отец, Вазкор, что она у меня украла. Я вытащил из пояса охотничий нож и метнул в ее сердце.
   Она висела в воздухе и сказала мне, холодная, как серебристый лед:
   – Это не может убить меня.
   Но она ошибалась. Хоть она и была колдунья, нож воткнулся ей в грудь, и она с криком упала в ночь и растворилась в черноте.
   Я очнулся от этого сна, и моя цель была прозрачно ясна. Я был холоден, владел своими пробуждающимися чувствами и исполнен горького спокойствия.
   Квеф спал неподалеку от меня спокойным юношеским сном, раскинувшись, как поджарая черная собака. Хвенит устроила себе постель глубже в палатке за вычурной занавеской, которой она отгородилась от нас.
   Я тихо встал и крадучись вышел на ночной остров. Луна зашла, ветер стих.
   Мы поставили палатку под прикрытием голых деревьев неподалеку от маленького источника с пресной водой. Несколькими шагами дальше скалистый горб острова начинал выгибаться вверх, как панцирь черепахи, лысый щиток отполированного дождем и ветром сланца. Остров был маленький, меньше мили из конца в конец.
   Я остановился у подножия ската; это место казалось уединенным.
   Я мог опереться только на обычаи племени, в Эшкореке я не видел религии или почитания, за исключением того, что люди плевали на имя Уастис. Я расчистил место в жестких травах и сложил горку из камней с углублением посредине. В углубление я запихнул пучок стеблей и, чиркнув кремнем, поджег их. Пламя вспыхнуло, быстрое и голодное, эфемерным голубым светом. Я взял свой нож – он пил ее кровь в моем сне – и проткнул руку, оросив огонь своей кровью. Я отрезал локон волос и накормил им пламя.
   Я думал, что знаю, чего хотел мой отец. Я вспомнил, как я проснулся однажды, когда мне приснилась его смерть, и сказал: «Я убью ее». Теперь все неясности, способности к заживлению и убийству лучом и все остальное соединялось вместе в одном нестерпимом стремлении, которое я узнал, как желание другого существа. Все эти способности были его, желание было его, дело было его. Вазкор, беспокойный в своей смерти; моя неспокойная жизнь показала мне это.
   Я сказал вслух, обращаясь к хрупкому, уже догорающему огню:
   – Я клянусь, Вазкор, на огне и крови. Вазкор, мой отец, она обманула и тебя, и меня, и она заплатит за это свою цену. Я все устремления направлю на то, чтобы найти ее. Когда найду, я убью ее. Ты открыл это мне. Теперь я знаю. Будь покоен, мой отец Вазкор, Волк-Король, Джавховор, оставь это мне.
   В этот момент мне показалось, что короткая вспышка мелькнула в камнях, из огня выскользнула тень и мимолетно прислонилась к стене сланца. Тень огня, нечто вроде силуэта огня, напоминающая темное отражение света и силы, разожгла во мне то, что едва теплилось до этого слабым неярким светом.
   – Верь этому, – сказал я тени.
   При этих словах пламя свернулось и пропало. Я остался один в укачиваемой морем ночи со своим железным будущим.
   Перед зарей Хвенит прокралась сквозь заросли трав и обнаружила меня там сидящим, прижавшись к сланцу.
   – Почему ты здесь, Мардрак? Ты болен?
   – Как может демон быть больным? Я непривычен к твоей нежной заботе.
   Иди назад, девушка. Солнце еще не встало.
   Она скользнула ближе и приложила пальцы к моей шее. Это прикосновение заставило меня вздрогнуть.
   – Ты не понимаешь свои силы, – сказала она.
   – Это достаточно верно. Однако я думаю, что теперь начинаю понимать семя, которое взрастило их.
   – Я имею в виду, – сказала она, – что ты не умеешь владеть своими силами. Они владеют тобой. Ты лечишь, не сознавая этого. Возможно, ты убиваешь так же безрассудно.
   Я посмотрел на нее. Небо достаточно просветлело, чтобы я мог видеть ее лицо, лицо как будто другой девушки, спокойное, умное и сочувственное. Тогда я увидел то, что увидел ее жрец-учитель в тот день, когда выбрал ее в целительницы и колдуньи.
   – Если я безрассуден, кто направит меня на правильный путь?
   – Я, – сказала она, – если ты позволишь.
   – Я позволяю, – сказал я. – Как я отплачу тебе?
   – Ляг со мной, – сказала она.
   – Чтобы ты заставила своего брата гореть? Чтобы ты могла представить, будто я – это он? О, нет, синеглазая ведьма. В такую игру я не играю. – Верь мне, – прошептала она, склоняясь ближе. – Это тебя я страстно желаю. Хоть ты и белый, ты красивый и сильный мужчина.
   – Мне пели эти песни раньше, и женщины, которые в это верили. Что до тебя, маленькая колдунья, то ты сама наполовину белая под твоей шелковой черной кожей.
   – Ляг со мной, – простонала она, играя языком с моим ухом.
   Но я оттолкнул ее, хотя мне было безумно трудно сделать это.
   Она топнула ногой и убежала в глубь леса, и скоро я заметил, что рыжеватый кошачий хвост петляет за ней среди трав. Когда я вернулся в черную палатку на восходе солнца, Квеф уже ушел.
   Моя учительница-соблазнительница и я остались одни.
   Последовали два или три удивительных дня, в течение которых я совершенно точно узнал, что Хвенит-Уасти соединяла в себе две личности, как и подразумевали ее два имени.
   Уасти, колдунья и целительница, женщина бесспорно почитаемая и уважаемая среди ее народа, мудрая, несмотря на юность, терпеливая и бесконечно сочувствующая, материализовалась в часы между восходом и заходом солнца. Это существо наставляло меня на туманных дорожках моста собственного мозга. Ее сказочно богатые знания, накопленные и передаваемые из поколения в поколение жрецами – этими поэтами-лекарями и колдунами-философами черных племен, – преподносились мне просто и прямо. С тех пор я мало встречал наставников, которые могли сравниться или были бы лучше этой молоденькой девочки, тонкой, как молодое деревце и чрезвычайно сообразительной. Я думаю также, что она была превосходным учителем еще и потому, что сама не обладала этими магическими «дарами», но была прекрасно осведомлена и разбиралась в них. Она дала мне, по меньшей мере, ключ к дверям и для того, чтобы открывать, и для того, чтобы закрывать их. Парадоксальный ключ, простой, но капризный. Нужно было правильно вставлять его перед тем, как повернуть, иначе дом мог рухнуть. Что до метода и логики, то чтобы объяснить это, пришлось бы просидеть в банке, болтая впустую семь лет, как говорят моуи. Невозможны дать истинное определение энергии или почему энергия появится. Ребенок сам научится ходить, но его надо убедить не совать руки в огонь.
   Такова была моя духовная наставница, Уасти, выдержанная и человечная. Другая Уасти обычно узурпировала ее, когда школа кончалась, сначала вспыхивая в океанических глазах, когда разводился костер для приготовления вечерней еды. Эго была на самом деле не Уасти, а Хвенит-колдунья, та, которую я встретил с самого начала.
   Она была всем, чем не была другая, кокетливая, дурманящая, острая, как кошачьи когти; исполненная намерения соблазнить. Тяжким испытанием была для меня Хвенит. Я чувствовал себя как мужчина, которого соблазняют украсть богатство его брата, в то время, как брат находится на войне, – однако Квеф был ее, а не моим родственником. Я решил, что не стану поддаваться ее уловкам и не попаду в ее сети.
   Мы провели на острове уже дна дня. Солнце второго дня озарило бледным розовым светом море, и леса были припорошены сумерками. Хвенит зажгла костер и приготовила еду, и стала ругать рыжего кота, который не хотел есть свою порцию орехов, потому что днем убил птицу в высокой траве и был полностью удовлетворен этой кровавой пищей. Закончив выговор, Хвенит обратилась ко мне.
   – Сегодня я буду собирать водоросли на пляже. Ты пойдешь со мной, Мардрак?
   На мгновение перепутав одну Хвенит с другой – Уасти, – я согласился. После еды я пошел за ней по камням и отполированному приливом песку. Она подбирала пурпурную траву и срезала ее моим ножом, потом зеленоватую, потом черную. Свет померк. Она различала сорта при свете звезд и раскладывала их в тростниковой корзине.
   – Когда-то все водоросли были черные, – сказала Хвенит. – Потом один мужчина убил другого, и его кровь упала в море, после чего некоторые водоросли стали красными. Но зелеными водоросли стали после того, как Зеленые Девушки, живущие на дне моря, всплыли на поверхность и лежали с мужчинами. Это не водоросли, а зеленые волосы, оставленные как символ любви между водой и землей.
   Поняв теперь, к чему она клонит, я сказал, что рассказ прелестный, и начал подниматься, чтобы идти назад. Но Хвенит, маленькая лиса, расстегнула платье и вбежала в море, и вернулась сама, как Зеленая Девушка, только черная, а не зеленая, пахнущая океаном. Капельки воды блестели на груди, как бриллианты, и опоясывали серебряными цепями бедра. Значит, так вот.
   После она молчала, как камень, как будто должна была искупить свое удовольствие печалью, как делают некоторые. Это никоим образом не был ее первый раз. У черного народа не было жестких моральных законов, потому что они были слишком моральны и высоконравственны, чтобы создать их.
   Мы пошли в палатку, и она спряталась за своей занавеской, а потом я услышал, что она плачет.
   Я все это мог предсказать. Ее мысли были о Квефе. Скоро она крикнула мне, как ребенок:
   – Что мне делать? Что мне делать?
   Бесполезно убеждать девушку в таком настроении. Я встал, опустил глупую занавеску и обнял Хвенит, удивившись своей нежности по отношению к ней. Демиздор приучила меня к другим манерам, так я подумал. Нужна была женщина, которая не считала себя молочной коровой, чтобы я увидел, что женщины – не скот.
   Потом Хвенит прошипела:
   – Мардрак, ты волшебник. Сделай так, чтобы он принадлежал мне. Ты будешь добрым, потому что я помогла тебе овладеть твоими силами волшебства. Используй их и помоги теперь мне.
   – В этом я тебе не помогу. Кроме того, мой дар еще только зародился, как ты хорошо знаешь.
   – Для этого он достаточно силен. О, Мардрак, я ничто без него. Я умру от этого.
   Я рассмеялся и уверил ее, что она не умрет.
   Она плакала и уверяла, что умрет.
   Когда она немного успокоилась, она сказала:
   – Это началось между нами, Квефом и мной, как первая ниточка на станке. Каждый день ткал немного больше. Теперь платье закончено.
   Я сказал:
   – Ты его сестра, Хвенит. Поэтому он не хочет.
   – Ох, дурак, – сказала она, – это только сблизит нас больше. Именно поэтому мы так связаны. Плоть говорит с плотью, потому что плоть одна. – Будь благодарна, девушка, что ты не из племени дагкта. Они выпороли бы тебя за одни только мысли об этом.
   – Красные люди жестоки и слепы. Почему за это надо пороть?
   – Помимо любой другой причины, хотя бы потому, что дети таких близких по крови будут больными.
   – Разве звери больные? Животные на холмах, и рыба в море, и птицы в небе? А они часто спариваются, родители с молодыми, и дети одного чрева друг с другом.
   – Да, – сказал я, – но мы люди.
   – И тем беднее из-за этого. Я еще никогда не видела, чтобы человек победил животное в беге или рыбу в плавании, или птицу в полете. Если они заболевают, что случается редко, им не нужен лекарь, чтобы сказать, какую траву они должны есть, чтобы поправиться. Они не берут рабов и не развязывают войн.
   Я сказал:
   – В твоем крарле за тобой ухаживают многие. Оставь Квефа в покое. Выбери другого.
   – Я пыталась. Два года я пыталась. Ты видишь результат.
   – Подумай, – сказал я, – что будет означать лечь с ним.
   – Поверь мне, я думаю, и часто. Брат – это слово, сестра – это слово.
   Ты разве чувствуешь слово? Ты страдаешь словом? Любовью ты страдаешь и желанием, и болью. – Она отодвинула меня от себя холодными маленькими руками, и, странно, я увидел, что она снова Уасти, спокойная, старшая Уасти, глубокая, как темный колодец, и печальная до самых своих глубин. – Иди спать, воин. Оставь мне, по крайней мере, мои мечты, за которые твои грубые дагкта не побьют меня.
   Я оставил ее, но позже я услышал, как она поднялась и вышла.
   Утром я поднялся на сланцевый зонтик острова и наткнулся на черные окалины костра, который она развела там, и круги, оставленные ее ногами в петле. Какое-то круговое заклинание, чтобы приворожить Квефа.

Глава 2

   Тот день, третий, был тихий и безветренный; деревья, как вырезанные, стояли на фоне неба, и море накатывалось на пляж медленными набегами. Пришел полдень с белым солнцем; было прохладно после теплого преддверия весны, которое стояло в последние дни. Тишина становилась гнетущей, и я предположил, что надвигается плохая погода и ураган с дождем возвращаются хлестать остров. Я старался угадать, как далеко может подняться приливная волна во время шторма, и подумывал, не лучше ли мне перенести палатку подальше от берега.
   Во мне также было какое-то тревожное предчувствие, от которого я старался освободиться. Я снова поймал себя на том, что вспоминаю подробности того сна о крыльях и мести, который заставил меня принести клятву тени или, скорее, памяти моего отца. В том сне я с основательностью воина племени перечислил свои подвиги и владения вплоть до количества моих жен и сыновей, даже употребив выражение племен об убийстве сорока мужчин, причем эти сорок обозначали неисчислимое и бесконечное количество. Я также напророчил свою смерть: копье между моими ребрами через три дня.
   От этой детали мурашки ползли у меня по коже, пока я не начал ругать себя, тем сильнее после того, как обнаружил, что Хвенит жгла колдовской костер. До меня постепенно дошло, что если остров спрятан в ночном тумане, один яркий костер на вершине мог послужить сигналом для любых глаз на берегу.
   Хвенит держалась вдали от меня весь день, собирая свои вечные пучки трав, дерна, водорослей, колючек и шипов, лозы, которые она ставила сушиться на плетеных рамках около палатки. Ее рыжий кот подстерегал скоротечную животную жизнь в высоких травах.
   Я пришел к выводу еще раньше, что какой-нибудь мужчина приплывет на лодке за ними утром, а также привезет новости для меня при условии, что на материке нет признаков погони.
   Я принял решение, что вернусь вместе с ним независимо от того, случилось что или нет. Застрять навсегда на миле поросшего лесом камня, плавающего в воде, было мне не по вкусу.
   Во второй половине дня налетел порыв ветра, и легкий моросящий дождь смочил остров. Вскоре небесные врата распахнулись.
   Кот влетел в палатку, недовольный внезапным купанием. Скоро прибежала Хвенит, держа шаль над головой, и свернулась калачиком рядом с котом.
   Я стал вспоминать о последнем ливне, который я пережидал, скорчившись в укрытии между отрогами известняка, в тот день, когда волчья охота настигла меня.
   Этот дождь был как дурное предзнаменование, прибавившееся к моим прежним предчувствиям.
   – Хвенит, – сказал я, – я иду на пляж. Оставайся здесь.
   Она взглянула на меня сквозь волосы.
   – Что ты ищешь? – спросила она.
   – У меня мурашки бегают по спине. Я чувство, что погоня идет все-таки сюда.
   – Городские мужчины? – ее глаза расширились. Она внезапно прошептала:
   – Я жгла костер на скале!
   – Может быть, кто-то видел, может быть, нет. Я понаблюдаю немного. В такой дождь любой лодке нелегко сюда войти.
   – Мардрак, – вскричала она, – я могла думать только о нем – о Квефе я развела костер только для того, чтобы привязать его. Какая же я дура, я подвергла тебя опасности.
   – Ничего, – сказал я. – Вероятно, просто старушечий страх вселился в меня без всякой причины.
   Но когда я шел между деревьями, я вспомнил, что я не очень нравился ей накануне ночью, и хотя я не думал, что она собиралась предать меня, может быть, злая шалость промелькнула в темных уголках ее мозга: зажги большой костер, и вот тебе средство отхлестать этого самодовольного придурка. Ибо я и был самодовольный, напыщенный придурок, хоть я и воображал себя терпеливым и снисходительным к ней. Прокатись на девушке, а потом скажи ей, с кем еще ей можно или нельзя кататься. Прекрасное нравоучение.
   Шел прилив, коричневый, рябой от дождя. Сквозь потоки дождя и водяную пыль я не мог разглядеть ничего движущегося по воде.
   Я ждал среди выброшенных водорослей на полированном песке, где прошлой ночью мы играли с Хвенит. Я прождал несколько минут, и вдруг услышал ее крик из леса.
   Я сделал то, что сделал бы полудурок. То, на что они и рассчитывали.
   Я повернулся и ринулся назад сквозь деревья к палатке. И прямо на человека с бело-голубыми глазами и мокрыми крысиными волосами, который выступил из мшистых стволов мне наперерез, держа Хвенит и приставив лезвие к ее горлу, и тихо смеясь знакомым смехом, который я хорошо помнил.
   Они вышли на берег на дальнем конце острова, с другой стороны деревьев. Течение там было менее благоприятное, но они справились, или, точнее, их раб справился. Это был Темный раб, проводник, который выследил меня от тоннеля и распростерся передо мной, когда я убил серебряную маску белой убивающей энергией. Вероятно, потом проводник вернулся к своим хозяевам… Что он мог им поведать? Я решил, что мало, поскольку Темные рабы в Эшкореке, казалось, говорили только в ответ на простой однозначный вопрос, никогда не предлагая информацию по своей инициативе.
   Кроме Темного раба, их навигатора, охотников было двое. Другой паре из четверки, должно быть, наскучила погоня, и они отказались от нее. У этих, однако, была личная причина не отставать от меня.
   Зренн стоял, играя волосами Хвенит и поглаживая ее шею тупой стороной ножа, следя за моей реакцией, фарфоровые глаза настороже. Он снял маску с той целью, я думаю, чтобы я быстрее узнал его.
   Именно хрупкий Орек подошел ко мне сзади и приставил свой нож к моим ребрам.
   Я ошибся. Не копье, а нож. Через секунду я почувствую, как железо войдет в мое легкое. Его тонкая рука дрожала от гнева или радости.
   Раб стоял у дерева, не ввязываясь.
   Лицо Хвенит было неподвижно. После единственного крика, она заколдовала себя и превратила в черный алмаз.
   – Старые друзья счастливы встретиться вновь, – сказал Зренн. – Мы надеялись, что нам доведется увидеть тебя снова, мой Вазкор, прежде чем ты оставишь эту жизнь. Не то, чтобы твой уход был поспешным. Эрран, Леопард-вождь, не единственный в своем изысканном плане смерти. Медленно и болезненно, мой Вазкор. По конечности – меньше, по пальцу за раз. Я вижу, ты оправился от жестоких порезов, которые я нанес тебе в Эшкореке.
   Нам придется искромсать тебя на очень мелкие кусочки, чтобы ты наверняка остался под землей, да? А в промежутках мы будем играть с этой полночной куколкой, которую ты заботливо приготовил для нас.
   Мне казалось, я могу повернуться и с легкостью разоружить тонкого юношу позади себя.
   Тем временем Зренн перережет горло Хвенит. Поняв это, я стоял спокойно. Моя могила была там, где рука Орека, и я предсказал свою могилу. Тем не менее, это казалось смешным. Как напомнил мне Зренн, мои раны заживали. Могу ли я выжить после смертельного удара, в чем наполовину был уверен Эрран?
   – Вы нашли знаки любви, которые я оставил для нас? – спросил я Зренна так же нежно, как он. – Разбросанные по всем холмам? Серебряные маски, мирно спящие в своей крови?
   – Шакал, подкрадывающийся к колыбели младенца. О, да. Как и твой благородный отец, сын Вазкора, ты сделал это художественно.
   Я почувствовал, что лезвие за моей спиной приблизилось еще на волосок.
   – Тебе надо заплатить за чересчур много смертей, – проскрипел Орек своим ломающимся мальчишеским голосом.
   – Он заплатит многократной смертью, – сказал, улыбаясь, Зренн.
   Убить при помощи Энергии непросто, когда ты понял способ действия. Ты выпускаешь ее из себя, и она затрагивает также и тебя, как ожог, кровавое крыло. Именно поэтому вслед за этим подступает тошнота. И когда цена высока, ты не станешь тратить ее без разбора. Это удержало меня сейчас, в эту секунду смертельного балансирования между девичьей шеей и ножом мальчишки.
   Дикарь, который знал только, как орудовать дубинкой и топором, должен научиться владеть более утонченным оружием.
   Я указал на раба и сказал:
   – Он рассказал вам, как я убил последнего человека, человека в лагере?
   Зренн приготовился долго развлекаться и отнесся к моему оттягиванию почти с одобрением.
   – Его лицо было налито кровью. Я предполагаю, что ты задушил его своими сильными воинскими лапами.
   – Не так. Спроси его теперь, своего раба, как сын Вазкора убил серебряную маску.
   Зренн, все еще улыбаясь, дернул головой в сторону раба.
   – Просвети меня, болван.
   Раб сказал бесцветным голосом с акцентом:
   – Черный господин смотреть, и приходить белый свет, и светлый господин падать и умирать.