Но когда ушло солнце и Дрезэм зашевелился на бархатной подушке с желтыми нарциссами, появилась Жазэв. Она улыбнулась и стала шарить под его рубашкой до тех пор, пока не нашла волосы. Не успел юноша проснуться, как демоническая женщина уже бросила их в очаг.
И снова наступила ночь, снова ее сменил рассвет. Днем Шезэль смотрела на спящего юношу в скалах.
— Возможно, ты меня не узнаешь. Может быть, твоя часть души выросла безмолвной. Мне больше нечего тебе оставить. Я больше не приду.
Потом она наклонилась, поцеловала его губы, глаза, руки, ушла в пещеру и легла там, как когда-то лежала Бизунех, ожидая прихода смерти.
Опустилась черная ночь.
Дрезэм зашевелился на шкурах, на этот раз под его головой оказались фиалки. Жазэв тщательно обыскала юношу, но не нашла ни пояса, ни локона, ничего, что могла бы оставить Шезэль.
Но все же Шезэль кое-что оставила, сама того не подозревая. И даже колдовство не помогло Жазэв отыскать это.
Серебряная ресница Шезэль упала на ресницы Дрезэма, когда она целовала его. А когда юноша проснулся, то ресница попала в его глаз.
Эта ресница не мешала ему видеть, но странным образом повлияла на его зрение. Чудесный дворец задрожал и стал туманным, соблазнительные формы Жазэв приобрели ужасные очертания, будто бы некое свечение исходило от ее костей. Внезапно чувство невосполнимой утраты нахлынуло на Дрезэма. Он знал, что это отчаяние ему когда-то было знакомо. Он протер глаз рукой и вынул серебряную ресницу. Как только он прикоснулся к ней, то сразу же почувствовал, что именно с ним случилось. Его половина души стучалась в ворота его сердца и всего его тела. И тогда Дрезэм громко воскликнул:
— Я должен найти ее. И затем с такой скоростью, что все ловушки, расставленные темнотой, не смогли удержать его, юноша бросился в степь. Он бежал, не понимая, как находит единственно верный путь, ведущий к той пещере, где лежала Шезэль.
Глубокой ночью Азрарн шагал по степи. Наконец он увидел на скале две сидящие под открытым небом фигуры.
Волшебный дворец пропал, Жазэв вернулась в кувшин. Павлины больше не расправляли свои хвосты, а соловьи неподвижно лежали в мастерских дрина.
Азрарн окликнул парочку на скале:
— Повернись, Шезэль. Повернись, Дрезэм. Я здесь.
Они без колебания обернулись. Азрарн смог разглядеть их в ярком сиянии луны.
Эти двое были прекрасны, как могут быть прекрасны только две половинки, составляющие единое целое. Не только руки, но и формы любых других частей их тел безупречно подходили друг к другу, изгибы ее щеки и ее груди, казалось, идеально подходили к форме его тела. У Дрезэма были серебряные волосы, а у Шезэль такие же глаза. Золотые развевающиеся волосы Шезэль тон в тон подходили к темно-золотым глазам юноши. Его неистовство улеглось; ее безразличие пропало. Выражения их лиц стали одинаковыми, и такими останутся навсегда.
Крайности каждого из них, уравновешенные своей противоположностью, стали идеальными. Отрицательное выравнивалось положительным, расходящиеся тропинки сошлись. Железо стало шелком, шелк стал железом. В результате возникло спокойствие, разум, сила и магия уникального совершенства.
Никто из них не испугался, да и как такое могло случиться? Влюбленные с безразличием смотрели на Азрарна. Эти двое выглядели словно боги или Бог с неразделенной цельной душой. Они оставались двумя существами и в то же время были единым целым.
Азрарн поплотнее завернулся в свой плащ. Его очень тронул их вид. Эта пара понравилась ему, и князь демонов забыл про свою врожденную жестокость.
— Они слишком прекрасны, чтобы их разлучать. Что идеально в мире, то я благословляю, — произнес он.
Глава 4
И снова наступила ночь, снова ее сменил рассвет. Днем Шезэль смотрела на спящего юношу в скалах.
— Возможно, ты меня не узнаешь. Может быть, твоя часть души выросла безмолвной. Мне больше нечего тебе оставить. Я больше не приду.
Потом она наклонилась, поцеловала его губы, глаза, руки, ушла в пещеру и легла там, как когда-то лежала Бизунех, ожидая прихода смерти.
Опустилась черная ночь.
Дрезэм зашевелился на шкурах, на этот раз под его головой оказались фиалки. Жазэв тщательно обыскала юношу, но не нашла ни пояса, ни локона, ничего, что могла бы оставить Шезэль.
Но все же Шезэль кое-что оставила, сама того не подозревая. И даже колдовство не помогло Жазэв отыскать это.
Серебряная ресница Шезэль упала на ресницы Дрезэма, когда она целовала его. А когда юноша проснулся, то ресница попала в его глаз.
Эта ресница не мешала ему видеть, но странным образом повлияла на его зрение. Чудесный дворец задрожал и стал туманным, соблазнительные формы Жазэв приобрели ужасные очертания, будто бы некое свечение исходило от ее костей. Внезапно чувство невосполнимой утраты нахлынуло на Дрезэма. Он знал, что это отчаяние ему когда-то было знакомо. Он протер глаз рукой и вынул серебряную ресницу. Как только он прикоснулся к ней, то сразу же почувствовал, что именно с ним случилось. Его половина души стучалась в ворота его сердца и всего его тела. И тогда Дрезэм громко воскликнул:
— Я должен найти ее. И затем с такой скоростью, что все ловушки, расставленные темнотой, не смогли удержать его, юноша бросился в степь. Он бежал, не понимая, как находит единственно верный путь, ведущий к той пещере, где лежала Шезэль.
Глубокой ночью Азрарн шагал по степи. Наконец он увидел на скале две сидящие под открытым небом фигуры.
Волшебный дворец пропал, Жазэв вернулась в кувшин. Павлины больше не расправляли свои хвосты, а соловьи неподвижно лежали в мастерских дрина.
Азрарн окликнул парочку на скале:
— Повернись, Шезэль. Повернись, Дрезэм. Я здесь.
Они без колебания обернулись. Азрарн смог разглядеть их в ярком сиянии луны.
Эти двое были прекрасны, как могут быть прекрасны только две половинки, составляющие единое целое. Не только руки, но и формы любых других частей их тел безупречно подходили друг к другу, изгибы ее щеки и ее груди, казалось, идеально подходили к форме его тела. У Дрезэма были серебряные волосы, а у Шезэль такие же глаза. Золотые развевающиеся волосы Шезэль тон в тон подходили к темно-золотым глазам юноши. Его неистовство улеглось; ее безразличие пропало. Выражения их лиц стали одинаковыми, и такими останутся навсегда.
Крайности каждого из них, уравновешенные своей противоположностью, стали идеальными. Отрицательное выравнивалось положительным, расходящиеся тропинки сошлись. Железо стало шелком, шелк стал железом. В результате возникло спокойствие, разум, сила и магия уникального совершенства.
Никто из них не испугался, да и как такое могло случиться? Влюбленные с безразличием смотрели на Азрарна. Эти двое выглядели словно боги или Бог с неразделенной цельной душой. Они оставались двумя существами и в то же время были единым целым.
Азрарн поплотнее завернулся в свой плащ. Его очень тронул их вид. Эта пара понравилась ему, и князь демонов забыл про свою врожденную жестокость.
— Они слишком прекрасны, чтобы их разлучать. Что идеально в мире, то я благословляю, — произнес он.
Глава 4
Меж скалистых холмов к городу, раскинувшемуся у моря, вела старая дорога, которой, однако, пользовались крайне редко. Уже более сотни лет люди избегали ходить этой дорогой, поскольку, по слухам, даже в разгар дня из недр холмов раздавался вой чудовища. Ведь как знать, вдруг чудовище однажды выскочит на дорогу и съест неосторожного путника. И все же нашелся один могущественный волшебник — Качар, которого не пугала перспектива быть проглоченным и уж тем более услышать какие-то завывания. Его слуги даже смеялись над россказнями о чудовище.
В тот день, когда маг решил проехаться по старой дороге, он надел черно-зеленый шелковый плащ, а на одном из его пальцев красовалось рубиновое кольцо размером с глаз газели. Волшебник ехал в открытом экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Один из слуг почтительно держал зонтик с оборками над головой своего хозяина.
— Это же Великий Качар! Допустим, под землей действительно затаилось чудовище. Но пусть только оно попробует выскочить. Несомненно, Качар тут же его съест! — утверждали слуги.
Волшебник тем временем ехал все дальше и дальше. Еще до захода солнца он хотел добраться до города и его морского порта. Он выбрал эту дорогу только потому, что она была самой короткой. Чародей ездил в столицу приморского государства, чтобы с помощью своей магии излечить старшего сына короля, теперь же, когда чудо свершилось, он мечтал поскорее добраться до корабля и вернуться домой.
Старая дорога пылила и местами была завалена камнями. Волшебник расчищал путь лишь парой коротких слов, превращавших камни в дым. В час дня компания подъехала к пересохшему колодцу.
— Настало время поить лошадей, — сказал Качар. Он подъехал к обрывистому склону холма, из которого бил ключ, образовавший удобный для лошадей пруд. Именно в этот момент из глубины пустого колодца раздалось печальное завывание.
Слуги волшебника ничуть не испугались, поскольку верили в могущество своего господина. Качар подошел к колодцу и нагнулся, чтобы лучше расслышать звуки, исходящие оттуда. Вскоре пугающие завывания повторились.
— Пожалуй, я не прочь увидеть это существо, — проговорил Качар. Он сотворил незажженный факел, дунул на него, и тот зажегся. Тогда волшебник опустил его в колодец и заставил повиснуть в воздухе, а сам смотрел вниз через волшебное стекло, пытаясь рассмотреть то, что находится внизу.
— Ну вот, так я и думал. Демоны силой своей магии превратили обычного человека в странную тварь, — проговорил волшебник, увидев несчастное создание в своем зеркале.
Качар щелкнул пальцами, и из них вылетели искры. Искры закружились и образовали сеть, которая поплыла вниз в колодец.
Раздался ужасный крик, стук копыт, скрежет зубов, скользящее шлепанье и жалобный лай. Из колодца поднялся факел. Следом за ним показалась искрящаяся сеть с запутавшимся в ней отвратительным животным, которое крутилось, брыкалось и корчилось.
У чудовища была голова волка, передняя часть туловища борова и гигантский хвост ящера.
Животное барахталось, ревело, выло, дико вращало глазами и скрежетало зубами. Сотню лет оно бродило по пещерам и подземным ходам, соединявшим холмы. Оно даже не могло умереть, навечно погребенное под землю по прихоти демона. Побои нисколько не повредили ему, как и падение на дно колодца; горящее сено обожгло и напугало его, но не смогло сжечь насмерть. Конечно, чудовище давно забыло, с чего начались его мучения. Несчастное создание забыло, что когда-то было красивым и сильным молодым человеком, как однажды оно заснуло рядом со своей любимой молодой женой, а проснулось в проклятой шкуре, которую по приказу Азрарна сделал дрин. Муж Бизунех, обреченный на страдания, все еще мучился, тоща как она уже давно превратилась в прах.
Качар проследил всю его историю, пусть даже в самых общих чертах. Он не отличался особой жалостливостью, но его нельзя было назвать несправедливым. Пока грязное зловонное ужасное существо металось и стонало в магических сетях, Качар послал слуг за волшебным порошком, поручил им вынуть свой амулет из шкатулки, а шкатулку убрать на место. В полдень он приступил к колдовству. Заклинание еще не начало действовать, а утомившееся солнце уже приближалось к своей далекой постели в голубых холмах. Несчастное создание не раз меняло форму, не переставая жаловаться. Когда же красный свет покинул небо, по спине животного прошли судороги. Словно змея, сбрасывающая кожу, оно выползало из своей сморщенной шкуры.
К ногам Качара в изнеможении упал мужчина. Уже далеко не юноша и вовсе не красавец. Но все же он был человеком.
Он забыл свое имя, как и всю свою прежнюю жизнь. Он смутно сознавал, что однажды его обманули, жестоко лишив радости жизни безо всякого предупреждения. Его память была заполнена образами темных сырых тоннелей, гулких пустых ущелий, вторящих его нечеловеческим крикам, и грязных дыр, где он прятался от непонятных страхов. Качар накормил его и напоил вином из сосуда, сделанного из желтого нефрита.
— Ты будешь служить мне два года в благодарность за мой труд. Я назову тебя Кебба, что означает «Тот, о котором много говорят».
Кебба не отказывался ни от работы, ни от своего нового имени. Его лицо было серым и осунувшимся, как лицо человека, умирающего от нескончаемого и неутолимого голода. Он с трудом мог говорить членораздельно. Кеббе разрешили ехать на запятках экипажа. Иногда в забытьи его язык высовывался изо рта, а взгляд становился диким, как у лесного зверя. Люди, видевшие это странное создание, когда экипаж волшебника проезжал по городу, принимали его за лунатика и удивлялись, недоумевая, почему он сопровождает Великого Качара.
Был уже поздний вечер, но, несмотря на это, судно ожидало волшебника. На пирсе в результате странных манипуляций Качара прекрасный экипаж уменьшился до размеров ореха, и волшебник положил его в карман. Шесть черных лошадей превратились в шесть чудесных жуков, черных с белыми крапинками. Качар поместил их в удобной коробочке. В сопровождении слуг и под приветственные возгласы удивленной команды и восторженной толпы на берегу он взошел на борт. Кебба последовал за ним.
Море было спокойным, дул легкий попутный ветер. Через два дня корабль подошел к заповедному острову. Черные обсидиановые скалы подпирали голубое небо. Шлюпка с судна уткнулась носом в галечную береговую полосу. Волшебник и его слуги сошли на берег. Этот бесплодный остров и был домом Качара.
Вскоре судно, словно розовая чайка, скрылось из виду. Качар ударил по непроницаемой обсидиановой скале, и огромная дверь, невидимая до сих пор, отворилась, пропустив их внутрь, а потом со скрежетом закрылась. За скалистой грядой остров показался вовсе не таким бесплодным и мрачным, каким выглядел снаружи. Внутри скал притаился чарующий и необычный сад.
В саду Качара росли усыпанные розами деревья, высотой с вековые сосны, светло-зеленого и пурпурного цветов. Розовые ивы склонялись к розовым прудам, где вместо воды плескалось вино. На синих газонах резвились львы. Они подбегали к магу и, играя, лизали его руки, словно собаки. Совы с круглыми изумрудными глазами мелодично пели, будто молодые девушки.
Дом мага был сделан из зеленого фарфора с крышей из разноцветного стекла, пропускающей свет. Аллея черных деревьев с плодами из чистого золота вела к главному входу.
Кебба оглядывался вокруг, ошеломленный видом волшебного сада и произошедшими с ним самим переменами.
— Только предупреждаю, пока ты будешь мне служить, тебе придется обучиться кое-какой магии. Но не пытайся узнать слишком много или неосмотрительно использовать то, что узнаешь. И никогда не срывай золотых плодов с этих деревьев, — посоветовал Качар.
Дом мага оказался не менее удивительным, чем сад. Разноцветные лучи света, попадавшие внутрь сквозь стеклянную крышу, придавали комнатам причудливые оттенки, солнечные блики играли на разнообразных предметах из драгоценных металлов. Большие водяные часы из меди и серебра в форме галеона показывали время. В сумерках лампы таинственным способом зажигались сами собой.
В тайной комнате, расположенной за двумя большими черными лакированными дверями, Качар упражнялся в магии. Ручки этих дверей были сделаны в форме человеческих рук из белого нефрита. Чтобы открыть дверь, надо было пожать нефритовые руки и повернуть их. Это, как заметил Кебба, делали только особо доверенные слуги Качара, и то лишь тогда, когда волшебник вызывал их помочь при проведении некоторых экспериментов. Самого Кеббу туда не пускали. Он и не собирался входить в эту комнату без приглашения, но предполагал, что это место было достойно восхищения.
Кебба занимался странными вещами. То ему поручали следить за большой птицей на полуденном небе, подсчитывать, сколько кругов она совершит над домом мага, пока не улетит прочь, и записывать это число на пергаменте. То ему приходилось идти к двенадцатому пруду, собирать камыши, растирать их в ступке и размазывать полученную пасту перед дверьми дома. Через каждые десять дней Кеббу посылали на крышу полировать стекло. Похоже, оно было очень толстым и прочным, поскольку ни разу не треснуло под ногами Кебба. Иногда ему приказывали пасти львов, которые питались травой и зеленым виноградом в другой части сада.
Прошло два месяца. Кебба не знал ни счастья, ни горя. Он выполнял свой долг, ел мясо и хлеб, спал в предназначенном ему месте. Временами он поглядывал на черные лакированные двери с белыми ручками, но не думал туда входить. Он вообще ни о чем не думал. Даже теперь он порой забывался, высовывал язык, пытался волочить ноги, будто вместо них у него был хвост ящера.
Однажды утром Качар позвал его и сказал:
— Кебба, сходи к черным деревьям на главной аллее и сорви золотые фрукты.
Кебба повернулся было, чтобы выполнить поручение, но потом, заколебавшись, напомнил:
— Но хозяин, ты же говорил, что я не должен этого делать.
В ответ на это Качар засмеялся и ушел. Он испытывал Кеббу, проверял, можно ли ему доверять. В тот же день он снова подозвал Кеббу:
— Вот тебе золотое решето. Пойди ко второму пруду и принеси мне в нем вино-воду.
Кебба на этот раз не стал спорить. Пусть это решето, но если волшебник требует, чтобы оно было наполнено, значит, оно будет наполнено. И действительно, когда Кебба зачерпнул им вино из второго пруда, ни капли воды не вытекло сквозь отверстия. Он принес решето Качару, и волшебник, улыбнувшись, сказал:
— Я так и думал. За годы, проведенные в шкуре заколдованного животного, ты приобрел некоторую способность к колдовству. Теперь поедем, ты можешь войти в мой кабинет.
Оказалось, что Кебба владеет магической силой, сам того не осознавая. С самого начала чародей подозревал это. Все задания Кеббы были лишь испытаниями. Кружащаяся птица была невидима для человеческого глаза, ни один человек не смог бы растереть магические камыши в пасту. Под ногами обычного человека стеклянная крыша непременно бы раскололась при первом же шаге, да и мало кто смог бы пасти синего и белого львов. Что касается последнего испытания, то кто, кроме владеющего магией, удержит воду в решете?
Итак, Кебба вошел в комнату за черными лаковыми дверями.
За окном кабинета волшебника виднелся вовсе не сад, а любая часть мира, которую хотел бы увидеть маг. В комнате оказалось темно, но тем не менее все предметы были различимы. На медной подставке лежал белый череп древнего Волшебника, которого Качар мог заставить говорить в случае необходимости. В хрустальном кувшине с агатовой пробкой притаилась крошечная женщина размером со средний палец. Но несмотря на свой размер, она была очень красивой, а ее волосы напоминали красновато-коричневый лист, обернутый вокруг ее тела. Когда Качар стучал по хрусталю, она сладострастно танцевала.
Среди всех этих волшебных вещиц Кебба начал постигать магию под руководством самого Великого Качара.
Обучение проходило в странной форме, приходилось поститься, вести аскетический образ жизни, а также использовать огонь и кровь. Мозг Кеббы, медленно реагирующий на события реальной жизни, быстро схватывал уроки волшебника. И по мере роста магической силы Кебба все более волновался. Все же он всегда ожидал указаний чародея, называл его «хозяин», целовал его рубиновое кольцо и всячески благодарил. Он был ребенком, а Качар стал его отцом. И это нравилось Качару. Волшебник строил далеко идущие планы относительно этого способного ученика и не видел в его растущем могуществе никакой опасности для себя. Талант Кеббы в сочетании с его невероятной тупостью превратили его в лучшего и наиболее полезного слугу. Кебба выполнял все поручения Качара, кроме одного.
— Пойди и сорви золотые фрукты на аллее, — во второй раз предложил Качар.
— Ты же мне запретил это делать, — удивился Кебба.
В ответ на это Качар опять засмеялся. Но даже умные люди совершают глупости.
Уже в третий раз Кеббе напоминали о существовании золотых фруктов. В первый раз это случилось, когда он был молодым, счастливым и сообразительным. И теперь какие-то забытые образы зашевелились в его голове. В эту ночь ему снилось, что он срывает множество золотых фруктов и они дождем сыплются на него. Когда же какой-нибудь из плодов касался его, Кебба будто бы чувствовал теплый поцелуй прелестной девушки, а сияние золота было сиянием ее волос в свете ламп.
Кебба проснулся со слезами на глазах и, с трудом отдавая себе отчет в том, что делает, бросился в ночной сад. Подбежав к аллее черных деревьев, он протянул руку и схватил сияющий плод.
И тут же в ветвях, извиваясь, появилась пятнистая, малиновая с зеленым, змея и вцепилась в руку Кеббы. На свое счастье, Кебба уже знал заклинание против зверей, летающих тварей и рептилий и, не мешкая, произнес его. Змея засохла, превратившись в перевитую веревку из зеленого и красного шелка, и упала в кусты.
Расправившись со змеей, Кебба снова схватился за плод, но теперь золотой шар стал горячим, словно огонь. Кебба обжегся и не смог его удержать. Тогда он произнес заклинание, охлаждающее горячие предметы, и плод опять стал холодным.
Потом Кебба взял двумя руками заветный плод и потянул его, но тот никак не срывался с дерева. Пришлось произнести заклинание, освобождающее предметы, и плод упал.
Кебба осмотрел плод, лежащий на синей траве газона. Сорвав золотой шар, он не знал, что с ним теперь делать. Но через мгновение Кебба услышал шорох внутри плода, будто бы там что-то шевелилось, а потом раздался скрежет, словно это что-то хотело выбраться наружу.
Ученик мага забеспокоился, но чувство тревоги не смогло ослабить страстного желания завершить начатое. Из дома мага вылетели лампы. Они парили в воздухе сами по себе, а вслед за ними шел Качар узнать, что происходит в полночь в саду.
И тут Кебба произнес заклинание, открывающее предметы. Золотой плод разломился на две половинки, над ними появился слабый дымок.
Осмелился бы кто-нибудь, кроме Кеббы, призвать такой дым? Одних он излечивал, других мог погубить. Когда его вдыхали, то казалось, что этот дым заполняет глаза, уши и мозг. Человеку, который много знал, он открывал новые тайны, но человек, знавший крайне мало, легко мог погибнуть. Дым этот называли самопознанием.
Кебба вдохнул дым. Зашатавшись, он выронил половинки расколотого плода и схватился за голову. Он вспомнил все: свое прошлое, имя, юность, любовь, потери, ужасную жизнь в скалистых холмах. Несчастный понял, что с тех пор минуло сто лет и все, что он любил, уже давно исчезло с земли. Его обманули, и теперь он остался совсем один. Он нес на себе тяжесть человеческой злобы безо всякой вины. Люди смеялись, оскорбляли, били, жгли и проклинали его.
И даже теперь кое-кто собирался обмануть его. Ему не пришло в голову, что Качар поступил справедливо, он забыл, что еще недавно уважал его и успокаивался в его присутствии, словно испуганный ребенок, оберегаемый отцом. Кебба считал, что его опять обманывают. Кебба знал, кто он есть, и теперь в нем кипели ярость и ненависть, он жаждал отплатить всему миру за то, что мир и его обитатели принесли ему боль. Ему, бедному Кеббе, который забыл даже свое настоящее имя. Конечно, теперь он вспомнил его, но это не помешало ему остаться бедным Кеббой, плачущим в саду волшебника.
Тем временем Качар приблизился. Неровная тень упала на спину Кеббы, став последней каплей, переполнившей его терпение.
Кебба вздрогнул, сбрасывая тень.
— Ты все ищешь удобного случая, как бы обмануть меня! Ты превратил меня в червяка и теперь насмехаешься надо мной. Слишком часто ты смеялся над моей глупостью. Наконец я это понял. Я теперь умный, по неосторожности ты учил меня слишком хорошо. Я тоже стал чародеем! — прокричал Кебба.
Качар произнес заклинание, которое должно было связать Кеббу крепче, чем веревка, но Кебба вывернулся и произнес ответное заклинание, снявшее чары. Тогда Качар побледнел и вцепился зубами в большой рубин на своем кольце. Кебба и в самом деле учился чересчур хорошо. Качар понял, что напрасно доверял своему ученику, животное так и не стало ручным. Но было уже поздно.
— Замечательно! — победно воскликнул Качар. — Твое могущество только радует меня. Ты был моим слугой, теперь же ты станешь моим братом. Я спас тебя, ведь ты уже был заживо погребен, почти умер! Будь рассудительным. Безрассудство может сбить тебя с праведного пути.
Но Кебба лишь ухмыльнулся, оскалив зубы. В нем еще оставалось кое-что от волка.
— Однажды меня уже обманули. Как и ты сейчас, он пришел ночью, с той лишь разницей, что его я не видел. Мне не надо лживой доброты и подарков, не важно от кого, от людей или от демонов. Теперь я смогу сам защитить себя. Кебба повернулся и зашагал прочь.
Качар испугался так, как не пугался уже много лет. Собрав всю свою силу, он метнул шаровую молнию вслед своему ученику, оказавшемуся таким негодяем. Но дым самопознания намного увеличил способности Кеббы. Он почувствовал приближение шаровой молнии и, повернувшись, бросил ей навстречу свою. Молнии столкнулись в воздухе и взорвались голубой вспышкой.
— Теперь я знаю, что ты боишься меня, — засмеявшись, сказал Кебба.
Рядом с утесом, в котором была потайная дверь, стоял лев. Он бил хвостом и рычал. Но Кебба без труда убил льва сверкающей пикой, которую тут же сотворил из воздуха, и вышел на берег моря. Несмотря на огромную силу приобретенного мастерства, Кебба не смог бы бороться с водой, поскольку море жило по своим собственным законам и там правили свои короли. Поэтому Кебба вынул из-за пояса кусок дерева, который подобрал в саду Качара, оторвал лоскут от рукава своей рубашки, произнес заклинание и бросил все это в воду. Материя и дерево превратились в небольшой корабль. Кебба поднялся на борт и навсегда покинул остров.
Качар следил за его отплытием через магическое окно в своем кабинете за лакированными дверьми. Его сердце наполнилось гневом и волнением.
Кебба плыл семь дней и наконец добрался до скалы, уходившей высоко в небо. Она была высокой и широкой. Кебба решил построить свой дом именно здесь среди острых скал, поскольку красота и комфорт отныне стали ему отвратительны. Он питался растущими вдоль берега водорослями и рыбой, которую приносил прилив. Жажду он утолял вызванным с неба дождем, собирая воду в ладони.
Кебба погрузился в пучину внутренней борьбы. Сила Качара заключалась в искусном владении магией, а бездонная сила Кеббы таилась в его неослабной, безумной, железной ненависти. Словно человек, на которого внезапно обрушилось горе, он бессознательно крушил все, что попадается под руку. Кебба даже пожелал смерти своему учителю, поскольку не мог отомстить настоящим обидчикам, искалечившим его жизнь. Он обрушился на старого колдуна, подобно безумному вихрю.
Сначала Качар сосредоточился на защите. Кебба поступал по-детски, но его шалости от этого не становились менее опасными. То он посылал дождь из черных лягушек в сад Качара, то заставлял литься грязь; торнадо ударяли в скалы, небо темнело от туч насекомых или стай хищного воронья. Всю эту нечисть Качар отводил в сторону и обезвреживал. Вскоре в волшебном саду начались бедствия. Невидимый червь подточил розовые ивы изнутри, прелестные розы завяли, винные пруды покрылись отвратительной пеной. Качар восстановил сад и удалил невидимого червя. После этого он наложил печати и установил защиту на каждом дюйме земли. Теперь туда не могло проникнуть ни пылинки. Качар, сидя перед волшебным окном в своем кабинете, нашел остров, где лежал, изобретая пакости, Кебба. Лицо Кеббы позеленело от злости, а глаза ввалились, будто два злобных зверя, затаившихся в пещерах. Его зубы стали желтыми и острыми, потому что ему приходилось жевать морские водоросли и обгладывать рыбьи кости — такими же желтыми и острыми, как когда-то, когда у него была волчья голова. Одна нога Кеббы онемела из-за недостатка движений на узком острове и сырого климата. И теперь он, передвигаясь, волочил ногу, как когда-то тащил хвост ящера. Но его сердце, будто сердце борова, оставалось крепким и здоровым.
Качар разными способами пытался избавиться от своего врага. Он посылал штормы в надежде, что они сокрушат скалу, но Кебба отбрасывал их назад.
Качар послал женщину-призрак, которая разделась перед Кеббой, встряхнув своими рыжими волосами, но никакие соблазны, кроме желания отомстить, не привлекали несчастного. Он швырял в призрачную красавицу камни, пока она не исчезла.
Качар послал необычайно мощную молнию, и она расколола остров на две части, словно он был игрушечный. Но Кебба уцелел и теперь лежал, усмехаясь, на большей из образовавшихся частей.
Чародеи никак не могли побороть друг друга. Поэтому Качар решил обратиться к Кеббе сквозь волшебное окно:
— Давай прекратим этот спор. Чего ты от меня хочешь?
В тот день, когда маг решил проехаться по старой дороге, он надел черно-зеленый шелковый плащ, а на одном из его пальцев красовалось рубиновое кольцо размером с глаз газели. Волшебник ехал в открытом экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Один из слуг почтительно держал зонтик с оборками над головой своего хозяина.
— Это же Великий Качар! Допустим, под землей действительно затаилось чудовище. Но пусть только оно попробует выскочить. Несомненно, Качар тут же его съест! — утверждали слуги.
Волшебник тем временем ехал все дальше и дальше. Еще до захода солнца он хотел добраться до города и его морского порта. Он выбрал эту дорогу только потому, что она была самой короткой. Чародей ездил в столицу приморского государства, чтобы с помощью своей магии излечить старшего сына короля, теперь же, когда чудо свершилось, он мечтал поскорее добраться до корабля и вернуться домой.
Старая дорога пылила и местами была завалена камнями. Волшебник расчищал путь лишь парой коротких слов, превращавших камни в дым. В час дня компания подъехала к пересохшему колодцу.
— Настало время поить лошадей, — сказал Качар. Он подъехал к обрывистому склону холма, из которого бил ключ, образовавший удобный для лошадей пруд. Именно в этот момент из глубины пустого колодца раздалось печальное завывание.
Слуги волшебника ничуть не испугались, поскольку верили в могущество своего господина. Качар подошел к колодцу и нагнулся, чтобы лучше расслышать звуки, исходящие оттуда. Вскоре пугающие завывания повторились.
— Пожалуй, я не прочь увидеть это существо, — проговорил Качар. Он сотворил незажженный факел, дунул на него, и тот зажегся. Тогда волшебник опустил его в колодец и заставил повиснуть в воздухе, а сам смотрел вниз через волшебное стекло, пытаясь рассмотреть то, что находится внизу.
— Ну вот, так я и думал. Демоны силой своей магии превратили обычного человека в странную тварь, — проговорил волшебник, увидев несчастное создание в своем зеркале.
Качар щелкнул пальцами, и из них вылетели искры. Искры закружились и образовали сеть, которая поплыла вниз в колодец.
Раздался ужасный крик, стук копыт, скрежет зубов, скользящее шлепанье и жалобный лай. Из колодца поднялся факел. Следом за ним показалась искрящаяся сеть с запутавшимся в ней отвратительным животным, которое крутилось, брыкалось и корчилось.
У чудовища была голова волка, передняя часть туловища борова и гигантский хвост ящера.
Животное барахталось, ревело, выло, дико вращало глазами и скрежетало зубами. Сотню лет оно бродило по пещерам и подземным ходам, соединявшим холмы. Оно даже не могло умереть, навечно погребенное под землю по прихоти демона. Побои нисколько не повредили ему, как и падение на дно колодца; горящее сено обожгло и напугало его, но не смогло сжечь насмерть. Конечно, чудовище давно забыло, с чего начались его мучения. Несчастное создание забыло, что когда-то было красивым и сильным молодым человеком, как однажды оно заснуло рядом со своей любимой молодой женой, а проснулось в проклятой шкуре, которую по приказу Азрарна сделал дрин. Муж Бизунех, обреченный на страдания, все еще мучился, тоща как она уже давно превратилась в прах.
Качар проследил всю его историю, пусть даже в самых общих чертах. Он не отличался особой жалостливостью, но его нельзя было назвать несправедливым. Пока грязное зловонное ужасное существо металось и стонало в магических сетях, Качар послал слуг за волшебным порошком, поручил им вынуть свой амулет из шкатулки, а шкатулку убрать на место. В полдень он приступил к колдовству. Заклинание еще не начало действовать, а утомившееся солнце уже приближалось к своей далекой постели в голубых холмах. Несчастное создание не раз меняло форму, не переставая жаловаться. Когда же красный свет покинул небо, по спине животного прошли судороги. Словно змея, сбрасывающая кожу, оно выползало из своей сморщенной шкуры.
К ногам Качара в изнеможении упал мужчина. Уже далеко не юноша и вовсе не красавец. Но все же он был человеком.
Он забыл свое имя, как и всю свою прежнюю жизнь. Он смутно сознавал, что однажды его обманули, жестоко лишив радости жизни безо всякого предупреждения. Его память была заполнена образами темных сырых тоннелей, гулких пустых ущелий, вторящих его нечеловеческим крикам, и грязных дыр, где он прятался от непонятных страхов. Качар накормил его и напоил вином из сосуда, сделанного из желтого нефрита.
— Ты будешь служить мне два года в благодарность за мой труд. Я назову тебя Кебба, что означает «Тот, о котором много говорят».
Кебба не отказывался ни от работы, ни от своего нового имени. Его лицо было серым и осунувшимся, как лицо человека, умирающего от нескончаемого и неутолимого голода. Он с трудом мог говорить членораздельно. Кеббе разрешили ехать на запятках экипажа. Иногда в забытьи его язык высовывался изо рта, а взгляд становился диким, как у лесного зверя. Люди, видевшие это странное создание, когда экипаж волшебника проезжал по городу, принимали его за лунатика и удивлялись, недоумевая, почему он сопровождает Великого Качара.
Был уже поздний вечер, но, несмотря на это, судно ожидало волшебника. На пирсе в результате странных манипуляций Качара прекрасный экипаж уменьшился до размеров ореха, и волшебник положил его в карман. Шесть черных лошадей превратились в шесть чудесных жуков, черных с белыми крапинками. Качар поместил их в удобной коробочке. В сопровождении слуг и под приветственные возгласы удивленной команды и восторженной толпы на берегу он взошел на борт. Кебба последовал за ним.
Море было спокойным, дул легкий попутный ветер. Через два дня корабль подошел к заповедному острову. Черные обсидиановые скалы подпирали голубое небо. Шлюпка с судна уткнулась носом в галечную береговую полосу. Волшебник и его слуги сошли на берег. Этот бесплодный остров и был домом Качара.
Вскоре судно, словно розовая чайка, скрылось из виду. Качар ударил по непроницаемой обсидиановой скале, и огромная дверь, невидимая до сих пор, отворилась, пропустив их внутрь, а потом со скрежетом закрылась. За скалистой грядой остров показался вовсе не таким бесплодным и мрачным, каким выглядел снаружи. Внутри скал притаился чарующий и необычный сад.
В саду Качара росли усыпанные розами деревья, высотой с вековые сосны, светло-зеленого и пурпурного цветов. Розовые ивы склонялись к розовым прудам, где вместо воды плескалось вино. На синих газонах резвились львы. Они подбегали к магу и, играя, лизали его руки, словно собаки. Совы с круглыми изумрудными глазами мелодично пели, будто молодые девушки.
Дом мага был сделан из зеленого фарфора с крышей из разноцветного стекла, пропускающей свет. Аллея черных деревьев с плодами из чистого золота вела к главному входу.
Кебба оглядывался вокруг, ошеломленный видом волшебного сада и произошедшими с ним самим переменами.
— Только предупреждаю, пока ты будешь мне служить, тебе придется обучиться кое-какой магии. Но не пытайся узнать слишком много или неосмотрительно использовать то, что узнаешь. И никогда не срывай золотых плодов с этих деревьев, — посоветовал Качар.
Дом мага оказался не менее удивительным, чем сад. Разноцветные лучи света, попадавшие внутрь сквозь стеклянную крышу, придавали комнатам причудливые оттенки, солнечные блики играли на разнообразных предметах из драгоценных металлов. Большие водяные часы из меди и серебра в форме галеона показывали время. В сумерках лампы таинственным способом зажигались сами собой.
В тайной комнате, расположенной за двумя большими черными лакированными дверями, Качар упражнялся в магии. Ручки этих дверей были сделаны в форме человеческих рук из белого нефрита. Чтобы открыть дверь, надо было пожать нефритовые руки и повернуть их. Это, как заметил Кебба, делали только особо доверенные слуги Качара, и то лишь тогда, когда волшебник вызывал их помочь при проведении некоторых экспериментов. Самого Кеббу туда не пускали. Он и не собирался входить в эту комнату без приглашения, но предполагал, что это место было достойно восхищения.
Кебба занимался странными вещами. То ему поручали следить за большой птицей на полуденном небе, подсчитывать, сколько кругов она совершит над домом мага, пока не улетит прочь, и записывать это число на пергаменте. То ему приходилось идти к двенадцатому пруду, собирать камыши, растирать их в ступке и размазывать полученную пасту перед дверьми дома. Через каждые десять дней Кеббу посылали на крышу полировать стекло. Похоже, оно было очень толстым и прочным, поскольку ни разу не треснуло под ногами Кебба. Иногда ему приказывали пасти львов, которые питались травой и зеленым виноградом в другой части сада.
Прошло два месяца. Кебба не знал ни счастья, ни горя. Он выполнял свой долг, ел мясо и хлеб, спал в предназначенном ему месте. Временами он поглядывал на черные лакированные двери с белыми ручками, но не думал туда входить. Он вообще ни о чем не думал. Даже теперь он порой забывался, высовывал язык, пытался волочить ноги, будто вместо них у него был хвост ящера.
Однажды утром Качар позвал его и сказал:
— Кебба, сходи к черным деревьям на главной аллее и сорви золотые фрукты.
Кебба повернулся было, чтобы выполнить поручение, но потом, заколебавшись, напомнил:
— Но хозяин, ты же говорил, что я не должен этого делать.
В ответ на это Качар засмеялся и ушел. Он испытывал Кеббу, проверял, можно ли ему доверять. В тот же день он снова подозвал Кеббу:
— Вот тебе золотое решето. Пойди ко второму пруду и принеси мне в нем вино-воду.
Кебба на этот раз не стал спорить. Пусть это решето, но если волшебник требует, чтобы оно было наполнено, значит, оно будет наполнено. И действительно, когда Кебба зачерпнул им вино из второго пруда, ни капли воды не вытекло сквозь отверстия. Он принес решето Качару, и волшебник, улыбнувшись, сказал:
— Я так и думал. За годы, проведенные в шкуре заколдованного животного, ты приобрел некоторую способность к колдовству. Теперь поедем, ты можешь войти в мой кабинет.
Оказалось, что Кебба владеет магической силой, сам того не осознавая. С самого начала чародей подозревал это. Все задания Кеббы были лишь испытаниями. Кружащаяся птица была невидима для человеческого глаза, ни один человек не смог бы растереть магические камыши в пасту. Под ногами обычного человека стеклянная крыша непременно бы раскололась при первом же шаге, да и мало кто смог бы пасти синего и белого львов. Что касается последнего испытания, то кто, кроме владеющего магией, удержит воду в решете?
Итак, Кебба вошел в комнату за черными лаковыми дверями.
За окном кабинета волшебника виднелся вовсе не сад, а любая часть мира, которую хотел бы увидеть маг. В комнате оказалось темно, но тем не менее все предметы были различимы. На медной подставке лежал белый череп древнего Волшебника, которого Качар мог заставить говорить в случае необходимости. В хрустальном кувшине с агатовой пробкой притаилась крошечная женщина размером со средний палец. Но несмотря на свой размер, она была очень красивой, а ее волосы напоминали красновато-коричневый лист, обернутый вокруг ее тела. Когда Качар стучал по хрусталю, она сладострастно танцевала.
Среди всех этих волшебных вещиц Кебба начал постигать магию под руководством самого Великого Качара.
Обучение проходило в странной форме, приходилось поститься, вести аскетический образ жизни, а также использовать огонь и кровь. Мозг Кеббы, медленно реагирующий на события реальной жизни, быстро схватывал уроки волшебника. И по мере роста магической силы Кебба все более волновался. Все же он всегда ожидал указаний чародея, называл его «хозяин», целовал его рубиновое кольцо и всячески благодарил. Он был ребенком, а Качар стал его отцом. И это нравилось Качару. Волшебник строил далеко идущие планы относительно этого способного ученика и не видел в его растущем могуществе никакой опасности для себя. Талант Кеббы в сочетании с его невероятной тупостью превратили его в лучшего и наиболее полезного слугу. Кебба выполнял все поручения Качара, кроме одного.
— Пойди и сорви золотые фрукты на аллее, — во второй раз предложил Качар.
— Ты же мне запретил это делать, — удивился Кебба.
В ответ на это Качар опять засмеялся. Но даже умные люди совершают глупости.
Уже в третий раз Кеббе напоминали о существовании золотых фруктов. В первый раз это случилось, когда он был молодым, счастливым и сообразительным. И теперь какие-то забытые образы зашевелились в его голове. В эту ночь ему снилось, что он срывает множество золотых фруктов и они дождем сыплются на него. Когда же какой-нибудь из плодов касался его, Кебба будто бы чувствовал теплый поцелуй прелестной девушки, а сияние золота было сиянием ее волос в свете ламп.
Кебба проснулся со слезами на глазах и, с трудом отдавая себе отчет в том, что делает, бросился в ночной сад. Подбежав к аллее черных деревьев, он протянул руку и схватил сияющий плод.
И тут же в ветвях, извиваясь, появилась пятнистая, малиновая с зеленым, змея и вцепилась в руку Кеббы. На свое счастье, Кебба уже знал заклинание против зверей, летающих тварей и рептилий и, не мешкая, произнес его. Змея засохла, превратившись в перевитую веревку из зеленого и красного шелка, и упала в кусты.
Расправившись со змеей, Кебба снова схватился за плод, но теперь золотой шар стал горячим, словно огонь. Кебба обжегся и не смог его удержать. Тогда он произнес заклинание, охлаждающее горячие предметы, и плод опять стал холодным.
Потом Кебба взял двумя руками заветный плод и потянул его, но тот никак не срывался с дерева. Пришлось произнести заклинание, освобождающее предметы, и плод упал.
Кебба осмотрел плод, лежащий на синей траве газона. Сорвав золотой шар, он не знал, что с ним теперь делать. Но через мгновение Кебба услышал шорох внутри плода, будто бы там что-то шевелилось, а потом раздался скрежет, словно это что-то хотело выбраться наружу.
Ученик мага забеспокоился, но чувство тревоги не смогло ослабить страстного желания завершить начатое. Из дома мага вылетели лампы. Они парили в воздухе сами по себе, а вслед за ними шел Качар узнать, что происходит в полночь в саду.
И тут Кебба произнес заклинание, открывающее предметы. Золотой плод разломился на две половинки, над ними появился слабый дымок.
Осмелился бы кто-нибудь, кроме Кеббы, призвать такой дым? Одних он излечивал, других мог погубить. Когда его вдыхали, то казалось, что этот дым заполняет глаза, уши и мозг. Человеку, который много знал, он открывал новые тайны, но человек, знавший крайне мало, легко мог погибнуть. Дым этот называли самопознанием.
Кебба вдохнул дым. Зашатавшись, он выронил половинки расколотого плода и схватился за голову. Он вспомнил все: свое прошлое, имя, юность, любовь, потери, ужасную жизнь в скалистых холмах. Несчастный понял, что с тех пор минуло сто лет и все, что он любил, уже давно исчезло с земли. Его обманули, и теперь он остался совсем один. Он нес на себе тяжесть человеческой злобы безо всякой вины. Люди смеялись, оскорбляли, били, жгли и проклинали его.
И даже теперь кое-кто собирался обмануть его. Ему не пришло в голову, что Качар поступил справедливо, он забыл, что еще недавно уважал его и успокаивался в его присутствии, словно испуганный ребенок, оберегаемый отцом. Кебба считал, что его опять обманывают. Кебба знал, кто он есть, и теперь в нем кипели ярость и ненависть, он жаждал отплатить всему миру за то, что мир и его обитатели принесли ему боль. Ему, бедному Кеббе, который забыл даже свое настоящее имя. Конечно, теперь он вспомнил его, но это не помешало ему остаться бедным Кеббой, плачущим в саду волшебника.
Тем временем Качар приблизился. Неровная тень упала на спину Кеббы, став последней каплей, переполнившей его терпение.
Кебба вздрогнул, сбрасывая тень.
— Ты все ищешь удобного случая, как бы обмануть меня! Ты превратил меня в червяка и теперь насмехаешься надо мной. Слишком часто ты смеялся над моей глупостью. Наконец я это понял. Я теперь умный, по неосторожности ты учил меня слишком хорошо. Я тоже стал чародеем! — прокричал Кебба.
Качар произнес заклинание, которое должно было связать Кеббу крепче, чем веревка, но Кебба вывернулся и произнес ответное заклинание, снявшее чары. Тогда Качар побледнел и вцепился зубами в большой рубин на своем кольце. Кебба и в самом деле учился чересчур хорошо. Качар понял, что напрасно доверял своему ученику, животное так и не стало ручным. Но было уже поздно.
— Замечательно! — победно воскликнул Качар. — Твое могущество только радует меня. Ты был моим слугой, теперь же ты станешь моим братом. Я спас тебя, ведь ты уже был заживо погребен, почти умер! Будь рассудительным. Безрассудство может сбить тебя с праведного пути.
Но Кебба лишь ухмыльнулся, оскалив зубы. В нем еще оставалось кое-что от волка.
— Однажды меня уже обманули. Как и ты сейчас, он пришел ночью, с той лишь разницей, что его я не видел. Мне не надо лживой доброты и подарков, не важно от кого, от людей или от демонов. Теперь я смогу сам защитить себя. Кебба повернулся и зашагал прочь.
Качар испугался так, как не пугался уже много лет. Собрав всю свою силу, он метнул шаровую молнию вслед своему ученику, оказавшемуся таким негодяем. Но дым самопознания намного увеличил способности Кеббы. Он почувствовал приближение шаровой молнии и, повернувшись, бросил ей навстречу свою. Молнии столкнулись в воздухе и взорвались голубой вспышкой.
— Теперь я знаю, что ты боишься меня, — засмеявшись, сказал Кебба.
Рядом с утесом, в котором была потайная дверь, стоял лев. Он бил хвостом и рычал. Но Кебба без труда убил льва сверкающей пикой, которую тут же сотворил из воздуха, и вышел на берег моря. Несмотря на огромную силу приобретенного мастерства, Кебба не смог бы бороться с водой, поскольку море жило по своим собственным законам и там правили свои короли. Поэтому Кебба вынул из-за пояса кусок дерева, который подобрал в саду Качара, оторвал лоскут от рукава своей рубашки, произнес заклинание и бросил все это в воду. Материя и дерево превратились в небольшой корабль. Кебба поднялся на борт и навсегда покинул остров.
Качар следил за его отплытием через магическое окно в своем кабинете за лакированными дверьми. Его сердце наполнилось гневом и волнением.
Кебба плыл семь дней и наконец добрался до скалы, уходившей высоко в небо. Она была высокой и широкой. Кебба решил построить свой дом именно здесь среди острых скал, поскольку красота и комфорт отныне стали ему отвратительны. Он питался растущими вдоль берега водорослями и рыбой, которую приносил прилив. Жажду он утолял вызванным с неба дождем, собирая воду в ладони.
Кебба погрузился в пучину внутренней борьбы. Сила Качара заключалась в искусном владении магией, а бездонная сила Кеббы таилась в его неослабной, безумной, железной ненависти. Словно человек, на которого внезапно обрушилось горе, он бессознательно крушил все, что попадается под руку. Кебба даже пожелал смерти своему учителю, поскольку не мог отомстить настоящим обидчикам, искалечившим его жизнь. Он обрушился на старого колдуна, подобно безумному вихрю.
Сначала Качар сосредоточился на защите. Кебба поступал по-детски, но его шалости от этого не становились менее опасными. То он посылал дождь из черных лягушек в сад Качара, то заставлял литься грязь; торнадо ударяли в скалы, небо темнело от туч насекомых или стай хищного воронья. Всю эту нечисть Качар отводил в сторону и обезвреживал. Вскоре в волшебном саду начались бедствия. Невидимый червь подточил розовые ивы изнутри, прелестные розы завяли, винные пруды покрылись отвратительной пеной. Качар восстановил сад и удалил невидимого червя. После этого он наложил печати и установил защиту на каждом дюйме земли. Теперь туда не могло проникнуть ни пылинки. Качар, сидя перед волшебным окном в своем кабинете, нашел остров, где лежал, изобретая пакости, Кебба. Лицо Кеббы позеленело от злости, а глаза ввалились, будто два злобных зверя, затаившихся в пещерах. Его зубы стали желтыми и острыми, потому что ему приходилось жевать морские водоросли и обгладывать рыбьи кости — такими же желтыми и острыми, как когда-то, когда у него была волчья голова. Одна нога Кеббы онемела из-за недостатка движений на узком острове и сырого климата. И теперь он, передвигаясь, волочил ногу, как когда-то тащил хвост ящера. Но его сердце, будто сердце борова, оставалось крепким и здоровым.
Качар разными способами пытался избавиться от своего врага. Он посылал штормы в надежде, что они сокрушат скалу, но Кебба отбрасывал их назад.
Качар послал женщину-призрак, которая разделась перед Кеббой, встряхнув своими рыжими волосами, но никакие соблазны, кроме желания отомстить, не привлекали несчастного. Он швырял в призрачную красавицу камни, пока она не исчезла.
Качар послал необычайно мощную молнию, и она расколола остров на две части, словно он был игрушечный. Но Кебба уцелел и теперь лежал, усмехаясь, на большей из образовавшихся частей.
Чародеи никак не могли побороть друг друга. Поэтому Качар решил обратиться к Кеббе сквозь волшебное окно:
— Давай прекратим этот спор. Чего ты от меня хочешь?