Страница:
– Ну ладно. В общем, вы не едете, так и запишем, – заторопился Максимов. – Бывайте здоровы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всех благ.
Ей пришло в голову пригласить его. Так уж складывалось, что за всю жизнь они не пробыли наедине и часа, и может быть именно сейчас, разговорившись, она поняла бы то неясное, неизвестное, что стояло между ними тогда и все эти годы и что было причиной его враждебности.
– Заходи в гости. Еще есть время. Ты ведь завтра едешь?
Она вдруг испугалась, что в ее приглашении можно усмотреть недвусмысленный намек, – ведь Евгения нет дома, и поспешно пояснила:
– Ты у нас так ни разу и не был. С подругой моей познакомишься…
– Спасибо, у меня еще много дел в Москве, – отказался Максимов.
Эти же самые дела, Лора знала, не мешали ему с таким же постоянством бывать у других однокашников.
– И в кавалеры я уже не гожусь…
– И раньше не годился, – засмеялась Лора.
Молчание.
– Для кого как, – нашелся, наконец, Максимов. – Впрочем, ты когда-то считала иначе.
– Ошибалась. Молодости свойственно!
И опять Максимов озадаченно смолк.
– Эй! – окликнула Лора безмолвную трубку. – Уж не боишься ли ты меня?
– С какой стати? – удивился Максимов.
– Тогда – себя?
Максимов хмыкнул:
– Странные вещи ты говоришь…
– Ты тоже. Все звонят, чтобы увидеться, а ты – чтобы демонстративно отказаться. – Она снова засмеялась. – Пора избавляться от комплексов, Слава. Не бойся, я не стану покушаться на твою честь.
– А я, кажется, и не робкого десятка… – Максимов окончательно растерялся и утратил свою всегдашнюю ироничность. О, когда-то все было наоборот – она сама от его присутствия терялась и чувствовала себя неуклюжей, точно морж на берегу. Теперь Лора владела инициативой и орудовала словесной рапирой во всю.
– Еще бы! – с готовностью согласилась она. – Так жениться – смелость нужна!
Грубо. Грубо и пошло – Лора сознавала, что хватила через край. Жена Максимова была некрасива, старше его на несколько лет и вдобавок с ребенком – “с готовым взял”, как шутили товарищи, но какое у нее право его судить? И хотя сказала она это скорее ради красного словца, выглядело оно выплеском старого, наболевшего, ревностью к более удачливой сопернице, которую когда-то предпочли ей, молодой и красивой… Ну и ладно. И пусть. Ей это уже безразлично. Каковы бы ни были нюансы сказанного, довлело чувство мстительного удовлетворения. И не давая Максимову опомниться от своей дерзости, Лора добавила весело:
– Не забудь позвонить в следующий раз – пообщаемся столь же плодотворно. Пока!
Все правильно. Все к лучшему. Долго, очень долго, методом проб и ошибок искала Лора свою половину. Но дело того стоило – она оказалась лучшей.
… До института Лора добралась быстро. Но дверь в корпус оказалась запертой. На звонок по мобильному отозвался Андрей: “Зайди с другого хода, с торца. Здесь ремонт.” Коридор с дверями по обеим сторонам был завален обломками штукатурки, заставлен тумбочками, на которых громоздились реостаты, колбы, разные мелкие приборы, выставленные из лабораторий на время ремонта. Лавируя между баррикадами лабораторного добра, Лора добралась до нужной двери. В ее проеме стоял высокий плотный шатен в синем сатиновом халате, припорошенном известковой пылью, – Андрей Зотов собственной персоной. Он посторонился, давая ей пройти.
– Наконец-то до ремонта дошло, – сказал Андрей, заметив ее страдающий взгляд, которым она окинула комнату. Лаборатория Зотова, подстать всему зданию, выглядела не просто жалко, а ужасающе: разводы грибка на стенах, потеки на потолке, черные от грязи окна, облупленный подоконник… До какого же состояния все дошло с тех пор, как здесь работала Лора…
– Правда, потом это нам вряд ли достанется, – продолжал Андрей.
– А кому же?
– Сдадут некоей фирме. Она давно подбирается к помещению в центре города.
– А вас куда?
– Не знаю, – пожал плечами Зотов. – Шеф носится с идеей согнать все лаборатории в другой корпус, чтобы этот освободить и сдавать в аренду. Мол, будут деньги на науку. Хотя скорее всего они пойдут на нужды начальства. Такие вот времена…
Андрей ходил по лаборатории, собирая и упаковывая колбы, пробирки, связывая в стопки научные журналы. Вынул пробку из надувной лодки, стоявшей в углу, опадали, сморщивались ее формы, с шипением выпуская воздух. Лора подумала, как такой крупный, подстать Евгению, мужик мог помещаться в этой лодке?
– А она не идет ко дну, когда ты в нее садишься?
– Прогибается, но плывет, – улыбнулся Андрей.
Она подошла к зеркалу в металлической, под бронзу, оправе, которое когда-то повесила сама, сидя в этом кабинете. На нее без улыбки смотрела молодая женщина с нежным румянцем на матовых щеках и тревожным выражением глаз. Почему ее считают красивой? Она дотронулась до носа и быстро оглянулась на Зотова: тот сдавленно хихикнул. Ему смешны были ее комплексы относительно носа – курносого, словно надломленного кверху и заканчивающегося каким-то набалдашничком. Конечно, нос немного подкачал, но ничего страшного, на взгляд Зотова, не урод. Зато как хороши глаза – крупные, голубые, обрамленные длинными темными ресницами. Они-то как раз и главенствовали на лице, невольно притягивая взгляд и заставляя не замечать все остальное. Остальное, впрочем, тоже было неплохо, кроме носа, – губы, хоть и не пухлые, но розовые и четко очерченные, русые волосы вились пышно и блестяще. Все вместе, в сочетании с хорошей фигурой – крепкой грудью, крепкими бедрами и округлостью везде, где у женщины положено быть округлым, выглядело красотой и здоровьем, которое тоже атрибут красоты. Женщина смотрится в целом.
Лора провела пальцем от крыльев носа к уголкам рта: время уже начало прокладывать здесь свои русла, еле видные, заметные пока ей одной.
– Ты слишком уж придираешься к себе, – сказал Андрей, наблюдая за ее движениями.
– Мне нужна правда о моем облике.
Она со вздохом сняла зеркало и положила в общую груду вещей. – Андрюша, тебе придется теперь за двоих пластаться, пока Женька в больнице.
– За троих, – уточнил Андрей. – Мою работу за меня здесь никто не сделает…
– Я тоже подключусь. Вот сейчас помогу тебе в сборах. Если хочешь, стану делать твою работу – я все-таки тоже биолог. Объяснишь, что, где и зачем. Женя просил нанять лаборантов из ваших, пусть препарируют погибших мышей, с подробным описанием причин, состояния тканей и прочего, наблюдают за выжившими. Надо не растерять статистику. А нам с тобой предстоит запустить в эксперимент еще одну группу.
Андрей кивнул.
– Нужен еще один микроскоп, – сказал он задумчиво, – помощнее. Уж очень мелкие нейроны у крыс и мышей, и то, что в них происходит, обычным не разглядишь. Надо бы попросить у начальства – а вдруг дадут? А нет – может, у соседей разживемся, на время…
С Андреем, своим сослуживцем, мужа познакомила Лора. К тому времени Зотов уже прогремел открытием целебной субстанции, о нём писали в газетах, рассказывали по телевидению, его изобретением заинтересовались в министерстве. Евгений отнесся к перспективе совместной работы скептически: какой резон Зотову, доктору наук, уже нашедшему нечто, мучиться новыми поисками с “диссиденствующим” медиком? У него авторское свидетельство, успешные испытания на добровольцах…
– Ну и что толку? – возражала Лора. – Все спустили на тормозах – и насчет гранта, и насчет клинических испытаний… Вполне по-нашему. Фармацевтические корпорации никому не позволят препятствовать их сверхприбылям. А с их миллиардами они купят кого угодно. И наши чиновники с готовностью купятся – больших денег сроду не было. Пожить хорошо всем хочется, жизнь-то одна…
– У больных людей тоже одна. Странно, что взяточники не думают, что тоже могут стать серьезно больными, никто ведь не застрахован. Или на деньги полагаются? Жизнь на данном этапе науки и за самые лучшие, дорогие лекарства не купишь.
… Обсудив с Андреем детали работы в связи с новыми, осложнившимися обстоятельствами, Лора тут же принялась за дело: стала быстро укладывать и увязывать оборудование зотовской лаборатории. Нельзя было терять драгоценное время, столь необходимое для научных трудов, на какой-то банальный переезд. Лора включилась в обещанную помощь без промедления.
– Как ты знаешь, раковая клетка – это мутант, объяснял он свою мысль. – Находясь под воздействием каких-либо неблагоприятных условий – химического вещества, радиации, вируса и тому подобного, клетка начинает меняться – укрупняется, у нее укрупняется ядро, порой съеживаются какие-то ее элементы… Иммунная система распознает эти несуразности, несоответствия тому, что должно быть, бросается на уродов и, пока их мало, легко их уничтожает. Вообще-то дефектные – раковые клетки образуются в организме постоянно, но их единицы, и организм легко с ними справляется. К тому же ген Р53, который отвечает за сохранность ДНК, запускает апоптоз – самоуничтожение поврежденной клетки. Другое дело, когда условия способствуют массовому росту мутантов. Новые клетки агрессивны, берут количеством, быстро размножаясь, в конце концов наступает гибель всего организма, так называемый феноптоз, иными словами, смерть.
– Странно все же, – сказал Андрей. – Разве это естественный отбор, избавление рода человеческого от ненужных особей? Для человека естественного отбора давно не существует, он сам приспосабливает к себе природу. Не говоря уже о том, что от рака погибли многие замечательные, выдающиеся личности… Какой в этом смысл, и есть ли он? Зачем этот феноптоз?
– Не «зачем», а «почему», – поправил Евгений. – О причинах мутации я уже говорил. Но своего рода естественный отбор здесь все же присутствует – на клеточном уровне. Соревнование клеток. Опухолевые клетки гораздо сильнее по сравнению с нормальными, более способны противостоять неблагоприятным воздействиям – не случайно для избавления от них приходится давать такую дозу препарата или облучения, которая для нормальных клеток превышает летальную в несколько раз. И в этом главная трудность: окружающие ткани гибнут, а опухоль едва подавить удается…
– Из этого следует: более стойких и выносливых надо обратить на пользу организма, – подхватил Андрей. – Мне твоя логика понятна.
Евгений молча кивнул. Бесцельно пошагал по лаборатории, взял из ящика белую мышку, утонувшую в его крупных ладонях, погладил, посадил на плечо. Андрей машинально следил за ее движениями – осторожными, изучающими толчками острым носиком по мере карабканья по свитеру розовыми лапками. Мысленно восхитился: какое гармоничное, совершенное, прелестное в своем роде создание! Как и все в природе…
– Но дело в том, – сказал Евгений со вздохом, – что эти мутанты приобретают свойства, не характерные для тех клеток, из которых они развиваются. Нормальные клетки принимают сигналы соседних, вырабатывают в ответ какие-то ферменты, гормоны, секреты – словом, обмениваются своего рода информацией, участвуя в поддержании жизнедеятельности организма, ты как биолог это знаешь. Но опухолевые лишаются этих функций. Это клетки, «сошедшие с ума», они словно психически больной человек: питаются, выделяют, размножаются – и всё. Они не взаимодействуют с другими, не функционируют на благо всего «сообщества» и, разрастаясь в колонии, замещая нормальные ткани, нарушают общее равновесие.
Андрей шумно вздохнул.
– Ну и что тогда делать? Может, все-таки есть способ заставить их работать, взаимодействовать?
– Над этим я сейчас и бьюсь, – ответил Евгений.
Другой как бы в порядке дружеского участия подсказывал: изобретателю-новичку без поддержки серьезных фирм не пробиться. Намекал на сотрудничество с каким-то своим партнером. Но Зотову подобное уже много раз предлагали. По условиям выходило, что свое изобретение он просто должен отдать в чужие руки. Зотов кипел возмущением…
Дурное настроение усугублялось плохим самочувствием – он сильно не выспался. До глубокой ночи под окнами веселились, гортанно перекрикиваясь, гости с Кавказа, ставшие здесь уже хозяевами, неслась из машин громкая музыка – заунывная, с синкопами ритма. В его доме поселилась целая диаспора «черных», как называли пришлых, не разбираясь кто какой национальности. Вытеснили бедняков в худшие квартиры и худшие районы, дав какую-то приплату, на них же, бедняках, и заработанную. А иных ради жилья вообще отправили на тот свет…
Во дворе стало невозможно пройти из-за машин, часами газующих под окнами, и тихая, укрытая зеленью двора зотовская квартира из-за этих выхлопов стала словно газовой камерой. Вдобавок какой-то разбогатевший торговец, переделывая приобретенное жилье, оставил без отопления целый отсек, и половину зимы жильцы «замороженных» квартир обивали пороги ДЕЗа, управы, префектуры, пока им наладили отопление. Виновнику же ничего не было. Откупился. «Весь криминальный Кавказ уже здесь, Москва скоро их столицей станет, – зло думал Зотов. – Своих, русских власть не защитит, а всю шваль, у которой мысли работают в одном направлении – деньги и бабы, устроили на нашей шее! Неудивительно, что люди сочувствуют тем, кого судят за погромы на рынках, сколько бы политики ни кричали о национализме, шовинизме, толерантности и тому подобном. А пришлое жулье ничего не боится. Не случайно народ требует запретить безвизовый въезд из бывших республик Советского Союза. Да что толку! Власть словно не слышит. За каких-то пару лет население Москвы почти втрое выросло. А московские власти, открывшие этот шлюз, теперь «проявляют озабоченность» – пробки на дорогах. Четвертое кольцо собираются строить. Скоро и пятое не поможет! В метро тоже невозможно стало ездить – вагоны битком, людские пробки… Об этом кто-нибудь думал?»
В этих мрачных размышлениях он незаметно добрел до лаборатории. В просторной, пахнущей виварием комнате с развешанными повсюду фотопленками и рентгеновскими снимками срезов тканей и органов, окруженный электрофоретическими камерами, термоциклерами, весами и предметными стеклами, сидел за микроскопом Акиншин. На звук отворяемой двери он повернулся на вертящемся кресле к вошедшему. Хмурый вид напарника на хорошее не настраивал.
– Ну? Что так траурно? – спросил встревоженно. – Случилось что?
Андрей махнул рукой.
– Да нет. Просто бьюсь, как оса об стекло. Сколько бесполезных усилий, сколько бездарно потраченного времени в чиновничьих кабинетах – и за свое же добро! Одни обещания. Ничего, кроме слов. «Всё слова, слова, слова…» – вдруг пропел он строчку из иронического романса. Прогулка пошла на пользу нервам.
– Пора привыкнуть. – Евгений облегченно вздохнул: значит, ничего чрезвычайного. Он после той злополучной статьи в журнале и загадочной автомобильной аварии стал беспокоиться – чего ещё теперь ждать от недругов? Они с Андреем вроде бы тщательно законспирировались, но все-таки… – Ладно, не расстраивайся. Не журысь, как говорят хохлы. Прорвемся. Послушай, я знаю о твоем открытии слишком в общих чертах. Расскажи-ка поподробнее, что и как ты увидел, нашел, в чем закавыка, что предстоит изучать и доказывать.
Евгений хитрил. Он все прекрасно знал, хоть и без деталей, но хотел возвратить коллегу к его любимой теме. А сев на любимого конька, Андрей окончательно успокоится и укрепится в своей внутренней уверенности.
Андрей подошел к компьютеру, включил, открыл свой сайт.
– Как известно, лососи в массе своей гибнут после нереста, – начал он. – Что служит толчком этой ускоренной программе старения – не совсем ясно, существует несколько версий. Но не в этом дело. Гормональные сдвиги при старении рыб и человека практически совпадают, ведь нейроэндокринная и иммунная система всех позвоночных – от рыб до человека – построена по одному принципу. Разница лишь в том, что у человека во много раз медленнее происходит то, что остро протекает у горбуши. Посмотри, – он вывел на экран крупную уродливую рыбу, – у нее старческий остеопороз, из-за чего появился горб, отсюда и название – горбуша. Но интересно другое, – продолжал Андрей, – это старение отменяет моллюск жемчужница, которая выбрала лосося для паразитирования. Когда в жабрах рыбы поселяются личинки жемчужницы, они не дают ей погибнуть после нереста, действуя на ее кровь какими-то особыми веществами: дело в том, что цикл развития личинок длится около 11 месяцев, им нельзя очутиться в море, где они не живут. И лосось после таких «инъекций» остается зимовать в реке, голодая, потому что его стихия – море и питается он только там. И лишь когда от его жабр отпадут молодые моллюски, лосось уходит в море для нагула, и со временем вновь возвращается в реку на нерест. Некоторые атлантические лососи, зараженные этими паразитами, продлевающими им жизнь, нерестятся по 5–6 раз, достигая почтенного для них возраста – 13 лет.
– Гм…Интересный симбиоз…
– Я обратил внимание еще на одну его особенность: личинки в жабрах рыбы выращивают для себя капсулы, заставляя клетки усиленно делиться, – своего рода опухоль. Но когда они выходят на волю, особый секрет рассасывает без следа эти новообразования, причем моментально – за 1–2 суток. Запускается процесс смерти клеток. Значит, рыба вырабатывает какое-то противоопухолевое вещество? В пик активности я взял эту субстанцию лосося для изучения. Мое предположение подтвердилось: у экспериментальных животных после введения вещества опухоль либо уменьшалась, либо исчезала совсем.
– Стало быть, есть основа для нового противоопухолевого лекарства, – сказал Евгений, – причем природного происхождения. И в этом его огромное преимущество.
– Но это еще не все, – продолжал Зотов. – Я добавил сюда еще одно целебное вещество, которое производит рыбка колюшка. У этой крохотной рыбёшки главная забота о потомстве ложится на самца. Кроме всего он вырабатывает особый секрет – мукус, необходимый для успешного развития зародыша. Это не сперма, мукус «изготовляют» его почки. Рыбка обрабатывает им каждую икринку, а если программа ее развития ошибается, грозя уродством, мукус ее уничтожает, вернее, дает команду на апоптоз. Каково? Я предположил, что сигнальные вещества, действующие на рыб, должны так же действовать и на человека. А мукус, видимо, стимулирует гибель любых «неправильных» клеток. Похоже, имеет и противовоспалительные свойства – это надо доказывать. Но мне же не дают провести клинические испытания! – снова вскинулся Зотов. В досаде он с силой хлопнул кулаком по столу.
– Спокойно. – Евгений выставил вперед ладони, как бы преграждая путь лавине накопившейся у Зотова горечи. – «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», – процитировал он известное обращение Молотова в начале войны. – Я тоже достаточно бит, причем и в буквальном смысле, – хохотнул он, – хотя пока и не открывал свои карты окончательно. А что будет, когда открою! Вернее, откроем, – поправился он, имея в виду совместную работу. – Так что будь готов…
– В общем, этот мукус показал мне фокус, – срифмовал Андрей. – В северной экспедиции у одного моего рабочего были трофические язвы. Попробовали мукусом, помазали раз, другой… Прошло! Не сразу, конечно, но прошло. Тут уж стали мазать все, у кого были какие-нибудь кожные проблемы. И у всех состояние улучшалось. Решил попробовать лечиться один онкологический больной из местных, упросил меня дать ему целебного вещества. Я, конечно, упирался – я же не врач, не имею права рекомендовать: «Ты что, меня под суд подвести хочешь?» А он: «А что мне терять? В моем положении и навоза съешь, лишь бы помогло. А тут натуральный продукт…». Ну я дал – на его ответственность. И представь себе, через пару месяцев при очередном обследовании врачи опухоли не нашли! Да и употреблял-то непонятно как – с самогоном, что ли…Никто же ничего не знал – как, сколько, по какой схеме…
Евгений рассмеялся. Самые большие надежды в России на водочку. И, главное, не напрасно! Видимо, этот опыт и подтолкнул Андрея к мысли консервировать мукус в коньяке. Полезный спиртсодержащий продукт…
– Присоединил к нему субстанцию из лосося, – рассказывал Андрей, – получился эликсир – три в одном. Предложил его в несколько институтов для экспериментов на животных. Получил положительные заключения. Напечатал статьи в научных журналах – с выкладками, статистикой. В Академии заинтересовались, в Думе пригласили на беседу. На том все и кончилось.
Евгений смотрел на Андрея каким-то отсутствующим взглядом, думая, казалось, о чем-то своем. Потом словно сбросил с себя оцепенение:
– Помнишь, мы говорили о том, как заставить патологические клетки функционировать подобно нормальным? Кажется, я знаю… Надо прочесть «паспорт» клетки. Разгадать ее «пин-код».
– То есть? – вздернул брови Андрей.
– Выделить последовательность аминокислот на ее поверхности и посадить вместо них набор аминокислот нормальной клетки. «Нагруженные» таким образом, клетки, как я предполагаю, будут размножаться уже с новыми свойствами, способные взаимодействовать…
– Но их разрастание все равно не должно быть безудержным! – воскликнул Андрей. – Иначе мы получим детище Франкенштейна! Организм-урод вместо гармоничного, целесообразного, совершенного существа, каким стал в своей эволюции человек, а может быть, был создан. Вместо печени – бесформенная глыба, какая-то трубка или бурдюк вместо желудка и так далее…
– Нет-нет! – замахал руками Евгений. – Этого не произойдет. Ведь в организме останутся обычные клетки в подавляющем большинстве, полного замещения не будет. Да и не надо, требуется заменить новыми, молодыми и сильными клетками пораженный орган.
– А как прекратить бесконтрольный, неуправляемый рост? И в чем тогда моя роль, вернее, задача моей субстанции? – В вопросе Андрея Акиншину почудилась досада.
– В стимуляции апоптоза. Мне только что пришло это в голову – во время твоего рассказа. В твоем эликсире действует апоптоз. А он когда нужен, когда нет.
– Но раковые клетки не слушаются этого сигнала!
– Да. Но чем тогда объяснить, что твой эликсир справляется с опухолями?
– Не знаю. Возможно, в дополнению к апоптозу стимулирует активность иммунной системы…
– В нашей ситуации твой эликсир видимо сможет активизировать апоптоз – в дополнение к действию гена Р53, и тем самым ограничивать рост тех участков, которые уже обновились. Кроме того, бесконтрольного роста по идее не должно быть – мы же снабдим патологические клетки свойствами нормальных. А они и ведут себя соответственно.
Ей пришло в голову пригласить его. Так уж складывалось, что за всю жизнь они не пробыли наедине и часа, и может быть именно сейчас, разговорившись, она поняла бы то неясное, неизвестное, что стояло между ними тогда и все эти годы и что было причиной его враждебности.
– Заходи в гости. Еще есть время. Ты ведь завтра едешь?
Она вдруг испугалась, что в ее приглашении можно усмотреть недвусмысленный намек, – ведь Евгения нет дома, и поспешно пояснила:
– Ты у нас так ни разу и не был. С подругой моей познакомишься…
– Спасибо, у меня еще много дел в Москве, – отказался Максимов.
Эти же самые дела, Лора знала, не мешали ему с таким же постоянством бывать у других однокашников.
– И в кавалеры я уже не гожусь…
– И раньше не годился, – засмеялась Лора.
Молчание.
– Для кого как, – нашелся, наконец, Максимов. – Впрочем, ты когда-то считала иначе.
– Ошибалась. Молодости свойственно!
И опять Максимов озадаченно смолк.
– Эй! – окликнула Лора безмолвную трубку. – Уж не боишься ли ты меня?
– С какой стати? – удивился Максимов.
– Тогда – себя?
Максимов хмыкнул:
– Странные вещи ты говоришь…
– Ты тоже. Все звонят, чтобы увидеться, а ты – чтобы демонстративно отказаться. – Она снова засмеялась. – Пора избавляться от комплексов, Слава. Не бойся, я не стану покушаться на твою честь.
– А я, кажется, и не робкого десятка… – Максимов окончательно растерялся и утратил свою всегдашнюю ироничность. О, когда-то все было наоборот – она сама от его присутствия терялась и чувствовала себя неуклюжей, точно морж на берегу. Теперь Лора владела инициативой и орудовала словесной рапирой во всю.
– Еще бы! – с готовностью согласилась она. – Так жениться – смелость нужна!
Грубо. Грубо и пошло – Лора сознавала, что хватила через край. Жена Максимова была некрасива, старше его на несколько лет и вдобавок с ребенком – “с готовым взял”, как шутили товарищи, но какое у нее право его судить? И хотя сказала она это скорее ради красного словца, выглядело оно выплеском старого, наболевшего, ревностью к более удачливой сопернице, которую когда-то предпочли ей, молодой и красивой… Ну и ладно. И пусть. Ей это уже безразлично. Каковы бы ни были нюансы сказанного, довлело чувство мстительного удовлетворения. И не давая Максимову опомниться от своей дерзости, Лора добавила весело:
– Не забудь позвонить в следующий раз – пообщаемся столь же плодотворно. Пока!
Все правильно. Все к лучшему. Долго, очень долго, методом проб и ошибок искала Лора свою половину. Но дело того стоило – она оказалась лучшей.
… До института Лора добралась быстро. Но дверь в корпус оказалась запертой. На звонок по мобильному отозвался Андрей: “Зайди с другого хода, с торца. Здесь ремонт.” Коридор с дверями по обеим сторонам был завален обломками штукатурки, заставлен тумбочками, на которых громоздились реостаты, колбы, разные мелкие приборы, выставленные из лабораторий на время ремонта. Лавируя между баррикадами лабораторного добра, Лора добралась до нужной двери. В ее проеме стоял высокий плотный шатен в синем сатиновом халате, припорошенном известковой пылью, – Андрей Зотов собственной персоной. Он посторонился, давая ей пройти.
– Наконец-то до ремонта дошло, – сказал Андрей, заметив ее страдающий взгляд, которым она окинула комнату. Лаборатория Зотова, подстать всему зданию, выглядела не просто жалко, а ужасающе: разводы грибка на стенах, потеки на потолке, черные от грязи окна, облупленный подоконник… До какого же состояния все дошло с тех пор, как здесь работала Лора…
– Правда, потом это нам вряд ли достанется, – продолжал Андрей.
– А кому же?
– Сдадут некоей фирме. Она давно подбирается к помещению в центре города.
– А вас куда?
– Не знаю, – пожал плечами Зотов. – Шеф носится с идеей согнать все лаборатории в другой корпус, чтобы этот освободить и сдавать в аренду. Мол, будут деньги на науку. Хотя скорее всего они пойдут на нужды начальства. Такие вот времена…
Андрей ходил по лаборатории, собирая и упаковывая колбы, пробирки, связывая в стопки научные журналы. Вынул пробку из надувной лодки, стоявшей в углу, опадали, сморщивались ее формы, с шипением выпуская воздух. Лора подумала, как такой крупный, подстать Евгению, мужик мог помещаться в этой лодке?
– А она не идет ко дну, когда ты в нее садишься?
– Прогибается, но плывет, – улыбнулся Андрей.
Она подошла к зеркалу в металлической, под бронзу, оправе, которое когда-то повесила сама, сидя в этом кабинете. На нее без улыбки смотрела молодая женщина с нежным румянцем на матовых щеках и тревожным выражением глаз. Почему ее считают красивой? Она дотронулась до носа и быстро оглянулась на Зотова: тот сдавленно хихикнул. Ему смешны были ее комплексы относительно носа – курносого, словно надломленного кверху и заканчивающегося каким-то набалдашничком. Конечно, нос немного подкачал, но ничего страшного, на взгляд Зотова, не урод. Зато как хороши глаза – крупные, голубые, обрамленные длинными темными ресницами. Они-то как раз и главенствовали на лице, невольно притягивая взгляд и заставляя не замечать все остальное. Остальное, впрочем, тоже было неплохо, кроме носа, – губы, хоть и не пухлые, но розовые и четко очерченные, русые волосы вились пышно и блестяще. Все вместе, в сочетании с хорошей фигурой – крепкой грудью, крепкими бедрами и округлостью везде, где у женщины положено быть округлым, выглядело красотой и здоровьем, которое тоже атрибут красоты. Женщина смотрится в целом.
Лора провела пальцем от крыльев носа к уголкам рта: время уже начало прокладывать здесь свои русла, еле видные, заметные пока ей одной.
– Ты слишком уж придираешься к себе, – сказал Андрей, наблюдая за ее движениями.
– Мне нужна правда о моем облике.
Она со вздохом сняла зеркало и положила в общую груду вещей. – Андрюша, тебе придется теперь за двоих пластаться, пока Женька в больнице.
– За троих, – уточнил Андрей. – Мою работу за меня здесь никто не сделает…
– Я тоже подключусь. Вот сейчас помогу тебе в сборах. Если хочешь, стану делать твою работу – я все-таки тоже биолог. Объяснишь, что, где и зачем. Женя просил нанять лаборантов из ваших, пусть препарируют погибших мышей, с подробным описанием причин, состояния тканей и прочего, наблюдают за выжившими. Надо не растерять статистику. А нам с тобой предстоит запустить в эксперимент еще одну группу.
Андрей кивнул.
– Нужен еще один микроскоп, – сказал он задумчиво, – помощнее. Уж очень мелкие нейроны у крыс и мышей, и то, что в них происходит, обычным не разглядишь. Надо бы попросить у начальства – а вдруг дадут? А нет – может, у соседей разживемся, на время…
С Андреем, своим сослуживцем, мужа познакомила Лора. К тому времени Зотов уже прогремел открытием целебной субстанции, о нём писали в газетах, рассказывали по телевидению, его изобретением заинтересовались в министерстве. Евгений отнесся к перспективе совместной работы скептически: какой резон Зотову, доктору наук, уже нашедшему нечто, мучиться новыми поисками с “диссиденствующим” медиком? У него авторское свидетельство, успешные испытания на добровольцах…
– Ну и что толку? – возражала Лора. – Все спустили на тормозах – и насчет гранта, и насчет клинических испытаний… Вполне по-нашему. Фармацевтические корпорации никому не позволят препятствовать их сверхприбылям. А с их миллиардами они купят кого угодно. И наши чиновники с готовностью купятся – больших денег сроду не было. Пожить хорошо всем хочется, жизнь-то одна…
– У больных людей тоже одна. Странно, что взяточники не думают, что тоже могут стать серьезно больными, никто ведь не застрахован. Или на деньги полагаются? Жизнь на данном этапе науки и за самые лучшие, дорогие лекарства не купишь.
… Обсудив с Андреем детали работы в связи с новыми, осложнившимися обстоятельствами, Лора тут же принялась за дело: стала быстро укладывать и увязывать оборудование зотовской лаборатории. Нельзя было терять драгоценное время, столь необходимое для научных трудов, на какой-то банальный переезд. Лора включилась в обещанную помощь без промедления.
* * *
К удивлению Евгения, Зотов отнесся к мысли о совместной работе с одобрением, даже в чем-то похожим на энтузиазм. Вот уже который месяц он бился над объяснением лечебного действия своего эликсира и не мог эти причины найти. Его ставили в тупик неожиданный эффект в одних случаях и полная бесполезность в других – при сходных, почти одинаковых патологических процессах. Медицинские заключения людей, избавившихся благодаря его снадобью от, казалось бы, абсолютно безнадежных состояний, соседствовали со свидетельствами о не столь тяжелых диагнозах, где его целебная субстанция не изменила почти ничего. Работа с ученым-медиком могла дать ключ к разгадке. А заодно и новый, безотказно действующий для каждого случая препарат. Обменявшись мнениями с Акиншиным, Зотов пришел к заключению, что разница в их поисках не так разительна, как могло показаться: его задачей было природное средство от тяжелых патологий, в том числе от рака, цель Акиншина – тоже избавление от рака, в том числе обновление органов с помощью раковых клеток. И в том и в другом случае исцеление, продление жизни. Так что Акиншин обратил Зотова в свою веру почти сразу.– Как ты знаешь, раковая клетка – это мутант, объяснял он свою мысль. – Находясь под воздействием каких-либо неблагоприятных условий – химического вещества, радиации, вируса и тому подобного, клетка начинает меняться – укрупняется, у нее укрупняется ядро, порой съеживаются какие-то ее элементы… Иммунная система распознает эти несуразности, несоответствия тому, что должно быть, бросается на уродов и, пока их мало, легко их уничтожает. Вообще-то дефектные – раковые клетки образуются в организме постоянно, но их единицы, и организм легко с ними справляется. К тому же ген Р53, который отвечает за сохранность ДНК, запускает апоптоз – самоуничтожение поврежденной клетки. Другое дело, когда условия способствуют массовому росту мутантов. Новые клетки агрессивны, берут количеством, быстро размножаясь, в конце концов наступает гибель всего организма, так называемый феноптоз, иными словами, смерть.
– Странно все же, – сказал Андрей. – Разве это естественный отбор, избавление рода человеческого от ненужных особей? Для человека естественного отбора давно не существует, он сам приспосабливает к себе природу. Не говоря уже о том, что от рака погибли многие замечательные, выдающиеся личности… Какой в этом смысл, и есть ли он? Зачем этот феноптоз?
– Не «зачем», а «почему», – поправил Евгений. – О причинах мутации я уже говорил. Но своего рода естественный отбор здесь все же присутствует – на клеточном уровне. Соревнование клеток. Опухолевые клетки гораздо сильнее по сравнению с нормальными, более способны противостоять неблагоприятным воздействиям – не случайно для избавления от них приходится давать такую дозу препарата или облучения, которая для нормальных клеток превышает летальную в несколько раз. И в этом главная трудность: окружающие ткани гибнут, а опухоль едва подавить удается…
– Из этого следует: более стойких и выносливых надо обратить на пользу организма, – подхватил Андрей. – Мне твоя логика понятна.
Евгений молча кивнул. Бесцельно пошагал по лаборатории, взял из ящика белую мышку, утонувшую в его крупных ладонях, погладил, посадил на плечо. Андрей машинально следил за ее движениями – осторожными, изучающими толчками острым носиком по мере карабканья по свитеру розовыми лапками. Мысленно восхитился: какое гармоничное, совершенное, прелестное в своем роде создание! Как и все в природе…
– Но дело в том, – сказал Евгений со вздохом, – что эти мутанты приобретают свойства, не характерные для тех клеток, из которых они развиваются. Нормальные клетки принимают сигналы соседних, вырабатывают в ответ какие-то ферменты, гормоны, секреты – словом, обмениваются своего рода информацией, участвуя в поддержании жизнедеятельности организма, ты как биолог это знаешь. Но опухолевые лишаются этих функций. Это клетки, «сошедшие с ума», они словно психически больной человек: питаются, выделяют, размножаются – и всё. Они не взаимодействуют с другими, не функционируют на благо всего «сообщества» и, разрастаясь в колонии, замещая нормальные ткани, нарушают общее равновесие.
Андрей шумно вздохнул.
– Ну и что тогда делать? Может, все-таки есть способ заставить их работать, взаимодействовать?
– Над этим я сейчас и бьюсь, – ответил Евгений.
* * *
Выйдя из метро, Зотов помедлил в нерешительности, махнул ладонью, словно отгоняя последние сомнения, и взглянул на часы. Он решил пройтись пешком до лаборатории, где они с Акиншиным корпели над клеточными и хромосомными препаратами, – надо успокоиться, дать улечься бушующим чувствам. Улица дохнула теплом, пылью, прелым листом, огуречным духом свежескошенного газона, приправленным бензиновой гарью. Неделя необычного для мая тепла высушила все, и над городскими кварталами повисла пыль, взметаемая тысячами автомобильных колес. Становилось все многолюднее, час пик только набирал силу. Но Андрей не замечал ни пыли, ни толп, поглощенный своими мыслями, он неспешно прокладывал себе дорогу в людском потоке. Он был сильно не в духе. Опять с комитетом по науке в Думе ничего не вышло. Одни обещания – в который раз! «Вот добьемся субсидий…», «Будем добиваться…», «Вам ведь нужна немалая сумма на клинические испытания, не так ли? Что-то около миллиона? Их надо где-то изыскать, ведь бюджет сверстан, все расходы разнесены по отраслям и темам…» А чего изыскивать? Государственный карман трещит от валюты за нефть, а какую проблему ни возьми – средств нет, средств нет, нет, нет…Ему вспомнилась холеная физиономия «народного слуги», невинное выражение – о таких появилась фраза «на голубом глазу», намеки на желание получить эликсир для больного родственника… Само собой, бесплатно. А один из чиновников многочисленных учреждений, где Зотов обивал пороги, сказал ему: «Такое изобретение, как ваше, вредное, потому что начнутся подделки, в каждом киоске под видом вашего эликсира будет продаваться бурда, и хорошо еще, если не смертельная. А за всем жульем не уследишь».Другой как бы в порядке дружеского участия подсказывал: изобретателю-новичку без поддержки серьезных фирм не пробиться. Намекал на сотрудничество с каким-то своим партнером. Но Зотову подобное уже много раз предлагали. По условиям выходило, что свое изобретение он просто должен отдать в чужие руки. Зотов кипел возмущением…
Дурное настроение усугублялось плохим самочувствием – он сильно не выспался. До глубокой ночи под окнами веселились, гортанно перекрикиваясь, гости с Кавказа, ставшие здесь уже хозяевами, неслась из машин громкая музыка – заунывная, с синкопами ритма. В его доме поселилась целая диаспора «черных», как называли пришлых, не разбираясь кто какой национальности. Вытеснили бедняков в худшие квартиры и худшие районы, дав какую-то приплату, на них же, бедняках, и заработанную. А иных ради жилья вообще отправили на тот свет…
Во дворе стало невозможно пройти из-за машин, часами газующих под окнами, и тихая, укрытая зеленью двора зотовская квартира из-за этих выхлопов стала словно газовой камерой. Вдобавок какой-то разбогатевший торговец, переделывая приобретенное жилье, оставил без отопления целый отсек, и половину зимы жильцы «замороженных» квартир обивали пороги ДЕЗа, управы, префектуры, пока им наладили отопление. Виновнику же ничего не было. Откупился. «Весь криминальный Кавказ уже здесь, Москва скоро их столицей станет, – зло думал Зотов. – Своих, русских власть не защитит, а всю шваль, у которой мысли работают в одном направлении – деньги и бабы, устроили на нашей шее! Неудивительно, что люди сочувствуют тем, кого судят за погромы на рынках, сколько бы политики ни кричали о национализме, шовинизме, толерантности и тому подобном. А пришлое жулье ничего не боится. Не случайно народ требует запретить безвизовый въезд из бывших республик Советского Союза. Да что толку! Власть словно не слышит. За каких-то пару лет население Москвы почти втрое выросло. А московские власти, открывшие этот шлюз, теперь «проявляют озабоченность» – пробки на дорогах. Четвертое кольцо собираются строить. Скоро и пятое не поможет! В метро тоже невозможно стало ездить – вагоны битком, людские пробки… Об этом кто-нибудь думал?»
В этих мрачных размышлениях он незаметно добрел до лаборатории. В просторной, пахнущей виварием комнате с развешанными повсюду фотопленками и рентгеновскими снимками срезов тканей и органов, окруженный электрофоретическими камерами, термоциклерами, весами и предметными стеклами, сидел за микроскопом Акиншин. На звук отворяемой двери он повернулся на вертящемся кресле к вошедшему. Хмурый вид напарника на хорошее не настраивал.
– Ну? Что так траурно? – спросил встревоженно. – Случилось что?
Андрей махнул рукой.
– Да нет. Просто бьюсь, как оса об стекло. Сколько бесполезных усилий, сколько бездарно потраченного времени в чиновничьих кабинетах – и за свое же добро! Одни обещания. Ничего, кроме слов. «Всё слова, слова, слова…» – вдруг пропел он строчку из иронического романса. Прогулка пошла на пользу нервам.
– Пора привыкнуть. – Евгений облегченно вздохнул: значит, ничего чрезвычайного. Он после той злополучной статьи в журнале и загадочной автомобильной аварии стал беспокоиться – чего ещё теперь ждать от недругов? Они с Андреем вроде бы тщательно законспирировались, но все-таки… – Ладно, не расстраивайся. Не журысь, как говорят хохлы. Прорвемся. Послушай, я знаю о твоем открытии слишком в общих чертах. Расскажи-ка поподробнее, что и как ты увидел, нашел, в чем закавыка, что предстоит изучать и доказывать.
Евгений хитрил. Он все прекрасно знал, хоть и без деталей, но хотел возвратить коллегу к его любимой теме. А сев на любимого конька, Андрей окончательно успокоится и укрепится в своей внутренней уверенности.
Андрей подошел к компьютеру, включил, открыл свой сайт.
– Как известно, лососи в массе своей гибнут после нереста, – начал он. – Что служит толчком этой ускоренной программе старения – не совсем ясно, существует несколько версий. Но не в этом дело. Гормональные сдвиги при старении рыб и человека практически совпадают, ведь нейроэндокринная и иммунная система всех позвоночных – от рыб до человека – построена по одному принципу. Разница лишь в том, что у человека во много раз медленнее происходит то, что остро протекает у горбуши. Посмотри, – он вывел на экран крупную уродливую рыбу, – у нее старческий остеопороз, из-за чего появился горб, отсюда и название – горбуша. Но интересно другое, – продолжал Андрей, – это старение отменяет моллюск жемчужница, которая выбрала лосося для паразитирования. Когда в жабрах рыбы поселяются личинки жемчужницы, они не дают ей погибнуть после нереста, действуя на ее кровь какими-то особыми веществами: дело в том, что цикл развития личинок длится около 11 месяцев, им нельзя очутиться в море, где они не живут. И лосось после таких «инъекций» остается зимовать в реке, голодая, потому что его стихия – море и питается он только там. И лишь когда от его жабр отпадут молодые моллюски, лосось уходит в море для нагула, и со временем вновь возвращается в реку на нерест. Некоторые атлантические лососи, зараженные этими паразитами, продлевающими им жизнь, нерестятся по 5–6 раз, достигая почтенного для них возраста – 13 лет.
– Гм…Интересный симбиоз…
– Я обратил внимание еще на одну его особенность: личинки в жабрах рыбы выращивают для себя капсулы, заставляя клетки усиленно делиться, – своего рода опухоль. Но когда они выходят на волю, особый секрет рассасывает без следа эти новообразования, причем моментально – за 1–2 суток. Запускается процесс смерти клеток. Значит, рыба вырабатывает какое-то противоопухолевое вещество? В пик активности я взял эту субстанцию лосося для изучения. Мое предположение подтвердилось: у экспериментальных животных после введения вещества опухоль либо уменьшалась, либо исчезала совсем.
– Стало быть, есть основа для нового противоопухолевого лекарства, – сказал Евгений, – причем природного происхождения. И в этом его огромное преимущество.
– Но это еще не все, – продолжал Зотов. – Я добавил сюда еще одно целебное вещество, которое производит рыбка колюшка. У этой крохотной рыбёшки главная забота о потомстве ложится на самца. Кроме всего он вырабатывает особый секрет – мукус, необходимый для успешного развития зародыша. Это не сперма, мукус «изготовляют» его почки. Рыбка обрабатывает им каждую икринку, а если программа ее развития ошибается, грозя уродством, мукус ее уничтожает, вернее, дает команду на апоптоз. Каково? Я предположил, что сигнальные вещества, действующие на рыб, должны так же действовать и на человека. А мукус, видимо, стимулирует гибель любых «неправильных» клеток. Похоже, имеет и противовоспалительные свойства – это надо доказывать. Но мне же не дают провести клинические испытания! – снова вскинулся Зотов. В досаде он с силой хлопнул кулаком по столу.
– Спокойно. – Евгений выставил вперед ладони, как бы преграждая путь лавине накопившейся у Зотова горечи. – «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», – процитировал он известное обращение Молотова в начале войны. – Я тоже достаточно бит, причем и в буквальном смысле, – хохотнул он, – хотя пока и не открывал свои карты окончательно. А что будет, когда открою! Вернее, откроем, – поправился он, имея в виду совместную работу. – Так что будь готов…
– В общем, этот мукус показал мне фокус, – срифмовал Андрей. – В северной экспедиции у одного моего рабочего были трофические язвы. Попробовали мукусом, помазали раз, другой… Прошло! Не сразу, конечно, но прошло. Тут уж стали мазать все, у кого были какие-нибудь кожные проблемы. И у всех состояние улучшалось. Решил попробовать лечиться один онкологический больной из местных, упросил меня дать ему целебного вещества. Я, конечно, упирался – я же не врач, не имею права рекомендовать: «Ты что, меня под суд подвести хочешь?» А он: «А что мне терять? В моем положении и навоза съешь, лишь бы помогло. А тут натуральный продукт…». Ну я дал – на его ответственность. И представь себе, через пару месяцев при очередном обследовании врачи опухоли не нашли! Да и употреблял-то непонятно как – с самогоном, что ли…Никто же ничего не знал – как, сколько, по какой схеме…
Евгений рассмеялся. Самые большие надежды в России на водочку. И, главное, не напрасно! Видимо, этот опыт и подтолкнул Андрея к мысли консервировать мукус в коньяке. Полезный спиртсодержащий продукт…
– Присоединил к нему субстанцию из лосося, – рассказывал Андрей, – получился эликсир – три в одном. Предложил его в несколько институтов для экспериментов на животных. Получил положительные заключения. Напечатал статьи в научных журналах – с выкладками, статистикой. В Академии заинтересовались, в Думе пригласили на беседу. На том все и кончилось.
Евгений смотрел на Андрея каким-то отсутствующим взглядом, думая, казалось, о чем-то своем. Потом словно сбросил с себя оцепенение:
– Помнишь, мы говорили о том, как заставить патологические клетки функционировать подобно нормальным? Кажется, я знаю… Надо прочесть «паспорт» клетки. Разгадать ее «пин-код».
– То есть? – вздернул брови Андрей.
– Выделить последовательность аминокислот на ее поверхности и посадить вместо них набор аминокислот нормальной клетки. «Нагруженные» таким образом, клетки, как я предполагаю, будут размножаться уже с новыми свойствами, способные взаимодействовать…
– Но их разрастание все равно не должно быть безудержным! – воскликнул Андрей. – Иначе мы получим детище Франкенштейна! Организм-урод вместо гармоничного, целесообразного, совершенного существа, каким стал в своей эволюции человек, а может быть, был создан. Вместо печени – бесформенная глыба, какая-то трубка или бурдюк вместо желудка и так далее…
– Нет-нет! – замахал руками Евгений. – Этого не произойдет. Ведь в организме останутся обычные клетки в подавляющем большинстве, полного замещения не будет. Да и не надо, требуется заменить новыми, молодыми и сильными клетками пораженный орган.
– А как прекратить бесконтрольный, неуправляемый рост? И в чем тогда моя роль, вернее, задача моей субстанции? – В вопросе Андрея Акиншину почудилась досада.
– В стимуляции апоптоза. Мне только что пришло это в голову – во время твоего рассказа. В твоем эликсире действует апоптоз. А он когда нужен, когда нет.
– Но раковые клетки не слушаются этого сигнала!
– Да. Но чем тогда объяснить, что твой эликсир справляется с опухолями?
– Не знаю. Возможно, в дополнению к апоптозу стимулирует активность иммунной системы…
– В нашей ситуации твой эликсир видимо сможет активизировать апоптоз – в дополнение к действию гена Р53, и тем самым ограничивать рост тех участков, которые уже обновились. Кроме того, бесконтрольного роста по идее не должно быть – мы же снабдим патологические клетки свойствами нормальных. А они и ведут себя соответственно.