— Так почему же именно мы? — спросил я.
   — Я наводил справки, — сказал он. — Все, к кому я ни обращался с расспросами, уверяли меня, что вы двое обладаете теми двумя качествами, которые мне так нужны.
   — Какими? — спросила Энджи.
   — Честностью.
   — В той мере, в какой...
   — ...в какой это возможно в нашем развратном мире, да, мистер Кензи. Но вы честны с теми, кто завоевал ваше доверие. А я намерен ваше доверие завоевать.
   — Похищение — не лучший для этого способ.
   Он пожал плечами:
   — Я дошел до крайности, и часовой механизм внутри меня запущен и тикает. Вы закрыли свой офис и отказываетесь вести дела и даже встречаться с возможными клиентами.
   — Да, это так, — сказал я.
   — На прошлой неделе я названивал вам обоим по домашним телефонам и в офис, но у вас нет автоответчиков.
   — У меня он есть, только на время я его отключил, — сказал я.
   — Я писал вам.
   — Он не вскрывает почту, за исключением конвертов со счетами, — сказала Энджи.
   Стоун кивнул, словно в некоторых кругах это дело обычное.
   — Вот поэтому я был вынужден прибегнуть к таким крайним мерам, чтобы знать наверняка, что буду выслушан. Если вы откажетесь браться за мое дело, я готов выплатить вам двадцать тысяч долларов в качестве компенсации за потраченное время и причиненное вам неудобство.
   — Двадцать тысяч! — выдохнула Энджи. — Долларов!
   — Да. Деньги перестали теперь для меня что-либо значить, а наследников, кроме пропавшей Дезире, у меня нет. Кроме того, потрудившись разузнать обо мне, вы бы обнаружили, что двадцать тысяч долларов в сравнении с тем, что я имею, — сущая мелочь. Так что, если пожелаете, можете вернуться ко мне в кабинет, из верхнего правого ящика стола вынуть деньги и вновь жить, как жили до этого дня.
   — Ну а если мы не откажемся, — сказала Энджи, — что вы поручите нам делать?
   — Отыскать мою дочь. Я допускаю, что она мертва. Понимаю даже, что это весьма вероятно. Но я не хочу умирать, не узнав всего доподлинно. Мне надо знать, что с ней произошло.
   — Вы обращались в полицию, — сказал я.
   — И не получил ничего, кроме пустых фраз. — Он качнул головой. — Им представляется молодая особа, которая, впав в депрессию, решила развеяться, отправиться в путешествие, чтобы там прийти в себя.
   — А вы уверены, что в вашем случае это не так?
   — Я знаю свою дочь, мистер Кензи.
   Опираясь на трость, он резко крутанулся и направился по газонной лужайке обратно к дому. Мы последовали за ним, и в огромных стеклянных окнах фасада его кабинета я увидел наши отражения: немощный старик, борющийся с ветром, который дует ему в спину и хлопает плащом по телу, едва не сбивая с ног, а тот, нащупывая тростью точку опоры, с трудом продвигается вперед по промерзшей лужайке; слева от него миниатюрная хорошенькая женщина, чьи темные волосы треплет ветер, а справа — мужчина лет тридцати с небольшим, на нем бейсбольная шапочка, кожаная куртка и джинсы. С некоторым замешательством поглядывает он на двух своих спутников, гордо несущих свое горе.
   Уже в патио, придерживая дверь перед стариком, Энджи сказала:
   — Мистер Стоун, вы говорили, что мы обладаем двумя качествами, наиболее сейчас вами ценимыми.
   — Да.
   — Одно из них честность. А какое второе?
   — О вас говорят, что вам незнакома жалость, — сказал он, входя в кабинет. — Совершенно незнакома.

3

   — Пятьдесят, — проговорила Энджи, когда мы ехали в метро от Уандерлэнд-стейшн в сторону центра.
   — Знаю, — сказал я.
   — Пятьдесят тысяч баксов! — воскликнула она. — Я подумала, что и двадцать-то — это безумие, а сейчас, Патрик, у нас при себе целых пятьдесят тысяч!
   Я оглядел вагон, где метрах в трех от нас ехала пара пьяных оборванцев, подальше, в углу, группа подозрительного вида молодых людей внимательнейшим образом изучала ручку стоп-крана, и какой-то крашенный в блондина псих с умопомрачительной стрижкой держался за ременную петлю рядом со мной.
   — Повтори это погромче, Энджи, а то бандиты в том углу, по-моему, не расслышали.
   — С ума сойти! — Она придвинулась ко мне. — Пятьдесят тысяч долларов! — шепотом повторила она.
   — Да, — прошептал я ей в ответ, в то время как вагон качнуло на повороте, раздался металлический скрежет тормозов, а флюоресцентные лампы над головой мигнули, погасли и снова зажглись.
   Шатун, он же Джулиан Арчерсон, как мы потом узнали, должен был отвезти нас домой, но, простояв с ним пять минут в пробке на 129-й автостраде и попав затем в пробку на трассе 1А, мы попросили его сбросить нас поближе к какой-нибудь станции метро, после чего пешком добрались до Уандерлэнд-стейшн.
   И вот теперь мы стояли, стиснутые, как сардины в банке, бок о бок с другими пассажирами, а раздолбанный поезд метро пролагал себе путь по лабиринту туннелей, и свет гас и снова зажигался, а мы везли пятьдесят тысяч долларов, которые дал нам Тревор Стоун. У Энджи во внутреннем кармане ее ветровки лежал чек на тридцать тысяч долларов, я же держал на поясе под пряжкой ремня двадцать тысяч наличными.
   «Если вы собираетесь начать поиски немедленно, — сказал Тревор Стоун, — вам понадобятся наличные. Деньги тратить не бойтесь. Это деньги на расходы. Понадобится больше — звоните».
   «Деньги на расходы!» Неизвестно, жива ли Дезире Стоун, но если она жива, думал я, ей по меньшей мере надо прятаться на Борнео или скрываться в Танжере, в противном же случае трудно придумать, как потратить пятьдесят тысяч на ее поиски!
   — Джей Бекер, — присвистнув, проговорила Энджи.
   — Ага, — отозвался я. — Дело нешуточное.
   — Когда ты в последний раз с ним встречался?
   — Месяца полтора назад. — Я пожал плечами. — Мы не ведем учет наших свиданий.
   — А я его не видала с выдачи наград за демонстрацию мужского достоинства.
   Псих справа от меня поднял брови и вылупил глаза.
   — Раздеваться там не разрешают, не волнуйтесь. Допускаются только трусики в облепку.
   Он кивнул и с обиженным видом вновь стал разглядывать свое отражение в стекле.
   На самом деле медалью «Мужское достоинство» Бостонский союз детективов награждал за отличную работу и успехи в сыскной деятельности. Медаль, как и в прошлом году, и в позапрошлом году, опять завоевал Джей Бекер, в результате чего в нашем сообществе частных детективов даже поползли слухи, что он собирается открыть собственное дело, уйдя от «Хемлина и Коля». Однако я, хорошо зная Джея, нисколько не удивился, когда слухи эти оказались ложными.
   Конечно, Джей, работая в одиночку, с голоду бы не умер. Совсем напротив — ведь о нем говорили как о самом популярном частном сыщике Бостона. Он был красив, умен как черт и мог бы, если захотел, запрашивать за свои услуги астрономические суммы. Некоторые из самых обеспеченных клиентов «Хемлина и Коля» с радостью переметнулись бы к нему, открой он собственный офис. Беда, однако, состояла в том, что, предложи эти клиенты Джею все деньги Новой Англии, он все равно не смог бы взяться за их дела. Подписывая контракт с «Хемлином и Колем», каждый сыщик давал также письменное обязательство в случае ухода из агентства в течение трех лет не иметь ничего общего с клиентурой «Хемлина и Коля». А три года в нашем деле идут за десять.
   Таким образом, «Хемлин и Коль» держали его мертвой хваткой. Хотя если и существовал среди нас профессионал крепкий и всеми уважаемый настолько, что в силах был отмежеваться от Эверетта Хемлина и Адама Коля и преуспеть, то, несомненно, это был Джей Бекер. Но Джей был транжирой, каких мало. Деньги не залеживались у него в карманах, он тратил их — на одежду, машины, женщин, кожаную секционную мебель и на все, что ему заблагорассудится. «Хемлин и Коль» оплачивали его расходы, аренду его офиса, помогали ему в его финансовых операциях, консультируя его при покупке акций, золота и муниципальных ценных бумаг. В общем, они его опекали, а Джей Бекер нуждался в опекунах.
   В Массачусетсе каждый начинающий частный сыщик должен отработать 2500 часов под руководством имеющего лицензию специалиста, только после этого он получает собственную лицензию. Джею, ввиду его деятельности в ФБР, достаточно было отработать лишь одну тысячу часов, что он и сделал под руководством Эверетта Хемлина. Энджи работала со мной, я же работал с Джеем Бекером.
   Метод вербовки у «Хемлина и Коля» был разработан весьма хитроумно: положив глаз на какого-нибудь юного сыщика, который, на их взгляд, подавал надежды, они поручали его заботам ветерана сыска, давая тому возможность ввести его в курс дела, помочь наработать его 2500 часов и, разумеется, открыть ему глаза, рассказав о радужных перспективах работы в фирме «Хемлин и Коль». Все мои знакомые, получившие лицензию таким образом, стали потом сотрудниками «Хемлина и Коля». Все, только не я.
   Что, конечно, вызывало недовольство Эверетта Хемлина, Адама Коля, а также их поверенных. Недовольство их доходило до меня в виде писем на веленевой бумаге с фирменным знаком поверенных «Хемлина и Коля», а порою и с фирменным знаком самих хозяев. Но я так ничего и не подписал, не дав ни письменно, ни даже устно повода считать, что намереваюсь когда-нибудь работать в фирме «Хемлин и Коль», и когда мой собственный поверенный Чезвик Хартман на собственной своей почтовой бумаге, весьма элегантной, розового цвета, ясно это сформулировал, свидетельства их неудовольствия перестали появляться в моем почтовом ящике. Так или иначе, мне удалось создать агентство, и успехи превзошли даже собственные мои ожидания, ведь оно привлекло клиентуру, которую не смогли заполучить даже «Хемлин и Коль».
   Но не так давно потрясенные, как я думаю, схваткой с сумасшедшей злобой Эвандро Арухо, Джерри Глинна и Алека Хардимана, схваткой, стоившей жизни бывшему мужу Энджи Филу, мы прикрыли агентство и с тех пор, можно сказать, бездельничали, если не считать делом бесконечные, все об одном и том же, разговоры, просмотр старых кинолент, а также неумеренное поглощение спиртного с чувством, будто выполняешь некую важную работу.
   Не знаю, до каких пор это продолжалось бы — может быть, растянувшись еще на месяц, а может быть, пока у обоих не отказала бы печень, покарав нас столь суровой и необычной карой, но случилось так, что Энджи поглядела на Тревора Стоуна как на родного ей человека, то есть взглядом, каким не глядела ни на кого вот уже три месяца, и даже улыбнулась ему сдержанной тихой улыбкой, и я понял, что от поручения его мы не откажемся, несмотря даже на неучтивость, которую он проявил, похитив нас и накачав наркотиками. К тому же отстегнутые им пятьдесят косарей также немало способствовали снисходительному отношению к дурному началу нашего с ним знакомства.
   Найти Дезире Стоун.
   Простая задача. А насколько простым окажется ее выполнение, это нам предстояло выяснить. Для того чтобы найти ее, необходимо было, в чем я не сомневался, отыскать Джея Бекера или же, по крайней мере, проследить его путь, пройдя по следам Джея, моего наставника, человека, подарившего мне мое профессиональное кредо.
   — Ни один человек, — сказал он мне однажды, когда мое ученичество уже близилось к концу, — в буквальном смысле слова ни один человек не может бесследно скрыться, если поисками его занимается тот, кто этим должен заниматься.
   — А как же тогда нацисты, сбежавшие после войны в Южную Америку? Вот Иозефа Менгеле же так и не нашли, дав ему тихо-мирно умереть на свободе!
   Джей кинул на меня взгляд, с которым я за три месяца нашей совместной работы достаточно свыкся и который я прозвал «знай наших», взгляд человека, отбегавшего положенный срок по самым темным коридорам власти, знающего, где какая собака зарыта и где разбросаны клочки тех или иных уничтоженных свидетельств, и почему они уничтожены, разбирающегося в том, как действует механизм власти, лучше, чем кто-либо другой.
   — А тебе не приходит в голову, что местонахождение Менгеле могло быть известно? Или ты просто меня дурачишь? — Он перегнулся через ресторанный столик на верхнем этаже небоскреба Бэй-Тауэр и сунул за пояс галстук, хотя и крошки, и грязные тарелки со столика были убраны с характерной для этого места неукоснительной аккуратностью. — Разреши мне только уверить тебя, Патрик, в том, что по сравнению с остальными скрывавшимися Менгеле обладал тремя преимуществами.
   — И в чем же они состояли?
   — Первое, — он поднял указательный палец, — это деньги, которые были изначально у Менгеле, миллионы долларов. Но и миллионеры доступны сыску. А значит, второе, — средний палец Джея распрямился, встав рядом с указательным, — он располагал информацией насчет других нацистов, насчет состояний, спрятанных под Берлином, насчет всевозможных медицинских открытий, которые ему удалось сделать во время его опытов с евреями в качестве морских свинок, и информацией этой пользовались правительства разных стран, включая и наше собственное правительство, официально занимавшееся его поисками.
   Подняв брови, он вновь откинулся на спинку стула.
   — Ну а третье преимущество?
   — Ах да, третье... Третье его преимущество заключается в том, что его никогда не искал я. Потому что от Джея Бекера еще никому не удавалось скрыться. Теперь же, когда я обучил тебя, о мой юный гасконец Д'Артаньян, никому не удастся скрыться и от Патрика Кензи!
   — Благодарю тебя, Атос.
   Взмахнув в воздухе рукой, он наклонил голову в полупоклоне.
   Джей Бекер. Никто на свете не мог соперничать с ним в элегантности.
   Да, Джей Бекер, думал я, когда вагон метро вырвался из туннеля на бледно-зеленый свет Центрального переезда, надеюсь, ты был прав. Сыграем в кошки-мышки, хочешь ты этого или нет.
* * *
   Вернувшись домой, я сунул свои двадцать косарей в тайник на кухне за плинтусом, где храню запасные пистолеты. Потом Энджи и я, очистив обеденный стол, поместили на нем все добытое нами с утра. В центре разложили четыре фотографии Дезире Стоун, а также ежедневные сообщения о ходе расследования, которые Тревор получал от Джея, пока тот сам не исчез тринадцать дней назад.
   — Почему вы так медлили, прежде чем обратиться к другому сыщику? — спросил я Тревора Стоуна.
   — Адам Коль заверил меня, что поручит мое дело другому, но я думаю, что он хитрил. А неделю спустя они меня вычеркнули из списка клиентов. Пять дней я изучал всех частных детективов города, имеющих репутацию порядочных людей, и мало-помалу стал склоняться в пользу вас двоих.
   Сидя за столом, я размышлял, не стоит ли позвонить «Хемлину и Колю» и узнать эту историю в интерпретации Эверетта Хемлина, но заподозрил, что они меня отошьют. Бросая такого клиента, как Тревор Стоун, не станешь кричать об этом на всех углах, а тем более сплетничать насчет произошедшего с конкурентом.
   Энджи разложила донесения Джея перед собой, я же стал проглядывать записи, сделанные нами обоими в кабинете Тревора.
   — За месяц, прошедший с кончины ее матери, — сказал нам Тревор Стоун, когда мы вернулись со двора, — Дезире перенесла две тяжелые травмы, каждая из которых губительна для юной девушки. Первая — это то, что мне был поставлен диагноз «рак в последней стадии», вторая же — это гибель ее молодого человека, вместе с которым она училась в колледже.
   — Что же с ним произошло? — спросила Энджи.
   — Он утонул. Несчастный случай... Знаете ли, всю жизнь мы с матерью Дезире от всего такого ее ограждали. Она жила словно в магическом круге, где ее не могли коснуться никакие неприятности.
   Себя она всегда считала сильной. Возможно, потому что упрямством и настойчивостью пошла в меня и путала эти качества со смелостью и способностью противостоять любым невзгодам. Но вам должно быть понятно, что случая проверить себя у нее не было. Когда умерла ее мать, а отец попал в интенсивную терапию, я видел, что она полна решимости выстоять. И думаю, она бы выстояла, но тут у меня обнаружился рак и почти немедленно вслед за этим — гибель поклонника. Бах. Бах. Бах.
   По словам Тревора, под гнетом этих трех трагедий Дезире совершенно сломалась. У нее развилась бессонница, она ужасно похудела и почти перестала разговаривать — редко когда произносила в день больше одной фразы.
   Отец уговаривал ее обратиться к специалисту и четырежды записывал ее на прием к психоаналитику, но она не являлась. Вместо этого, как сообщали ему Шатун, Недотепа и кое-кто из друзей, ее часто можно было увидеть в центре. Приезжая туда за рулем белого «сааба-турбо», который родители подарили ей на окончание колледжа, она ставила его в гараж на Бойлстон-стрит и проводила день в прогулках по улицам или лужайкам Изумрудного Ожерелья, протянувшегося на семь миль вокруг города паркового кольца. Однажды она добралась даже до Болот, что позади Музея изящных искусств, но обычно, по донесениям Шатуна Тревору, она предпочитала тенистую аллею, прорезающую Коммонуэлс-авеню и Паблик-Гарден по соседству.
   Именно в Паблик-Гарден, как рассказала дочь Тревору, она и встретила человека, который, по ее словам, подарил ей в конце концов некоторое утешение, которого она искала и не находила с середины лета до начала осени. Человек этот звался Шон Прайс, он был семью или восемью годами старше ее и тоже сокрушен горем. Его жена и пятилетняя дочка, как он рассказал Дезире, год тому назад погибли в их конкордском доме, в воздух которого каким-то образом через кондиционер просочился угарный газ. Шон в это время находился в отъезде — уехал из города по делам. Вернувшись на следующий вечер, как рассказывала Дезире Тревору, он обнаружил их трупы.
   — Что-то долго, — заметил я, отрываясь от своих записей.
   Энджи подняла голову от донесений Джея Бекера.
   — Что «долго»?
   — У меня записано, будто Дезире сказала Тревору, что Шон Прайс нашел тела жены и ребенка чуть ли не через сутки после их гибели.
   Протянув руку через стол, Энджи вытащила из-под моего локтя собственные записи и пролистала их.
   — Ага. Тревор говорил именно так.
   — На мой взгляд, чересчур много времени прошло, — пояснил я. — Молодая женщина, жена бизнесмена, видимо принадлежавшего к высшему обществу, судя по тому, что жили они в Конкорде, и ее пятилетняя дочка, их не видят целые сутки, и никто не хватился, не обратил внимания?
   — В наше время люди не так дружелюбны и не так интересуются соседями.
   Я нахмурился:
   — Возможно, это и так — у нас в центре и пригородах, где селятся мелкие буржуа. Но не забудь, что произошло это в Конкорде, городке, сохраняющем викторианские традиции, каретные сараи и Олд-Норт-бридж. Безупречно благородная, белая и пушистая Америка высших слоев общества. И пятилетняя девочка Шона Прайса? Да неужто нет у нее няньки? Не посещает она ни детский сад, ни танцевальные классы, или что там еще надо посещать? И жена его — ни аэробикой не занимается, ни работы никакой не имеет, не встречается даже с подругой — женой какого-нибудь другого крупного бизнесмена — для совместного ланча?
   — Тебя это тревожит?
   — Немного. Что-то тут не так.
   Энджи откинулась на спинку стула.
   — В нашей профессии это зовется «подозрительным обстоятельством».
   С пером в руке я склонился над записями:
   — Как пишется «обсто» — через "о", да?
   — Через "е", как в слове «невежда».
   Сняв колпачок с ручки, она улыбнулась мне и добавила несколько слов в собственные записи, настрочив их на полях сверху.
   — Проверить Шона Прайса, — произнесла она, водя авторучкой, — и случаи отравления угарным газом в Конкорде в 1995 — 1996 годах.
   — А также гибель этого парня, ее ухажера. Как там его звали?
   Она перелистнула страничку.
   — Энтони Лизардо.
   — Ну да.
   Сощурившись, она разглядывала фотографии Дезире:
   — Многовато вокруг нее смертей.
   — Ага.
   Она поднесла к глазам одну из фотографий, и выражение ее лица смягчилось.
   — Господи ты боже, красавица какая... Но вообще-то, знаешь, найти утешение в человеке, также пережившем горе, вполне вероятно. — Она подняла на меня глаза. — Ты ведь знаешь?
   Я пытливо заглянул в ее глаза, ища в них следы сокрушившего ее не так давно горя, неизбытой боли, а также страха перед чувством, которое вновь может привести к боли. Но все, что я увидел, было еще не погасшее в них понимание и сочувствие, с которыми она разглядывала фотографию Дезире, с похожим выражением глядела она и на отца девушки.
   — Да, — сказал я. — Знаю.
   — Но кто-то мог и воспользоваться этим. — Она опять обратила взгляд на фотографию.
   — Каким образом?
   — Если хочешь сблизиться с кем-то, находящимся чуть ли не в столбняке от постигшего его горя, сблизиться с неблаговидной целью, как приступить к делу?
   — То есть если задумал цинично использовать этого человека?
   — Да.
   — Я бы попытался влезть к нему в душу, изобразить соучастие.
   — Например, притворившись, будто сам пережил тяжелую потерю, так?
   Я кивнул:
   — Именно так.
   — По-моему, нам определенно требуется раздобыть побольше сведений об этом Шоне Прайсе.
   Глаза Энджи блестели разгоравшимся азартом.
   — А что про него говорится у Джея?
   — Давай посмотрим. Ничего для нас нового. — Она зашелестела страницами, потом внезапно остановилась и с сияющим видом подняла на меня глаза.
   — Здорово! — сказала она.
   — Что «здорово»?
   Она потрясла в воздухе страничкой, ткнула в ворох бумаг на столе:
   — Вот это. Все это. Мы опять пустились по следу, Патрик.
   — Верно.
   До этого момента я не осознавал, насколько соскучился по всем этим вещам — распутывать запутанный клубок, искать, вынюхивать, пока наконец не станет ясным и очевидным то, что раньше казалось совершенно непостижимым и недосягаемым.
   Но я почувствовал, что с моего лица сходит счастливая улыбка при воспоминании о том, как эта приверженность профессии, увлеченность раскрытием вещей, которых порой лучше было бы не раскрывать, втянула меня в гибельную трясину, столкнув с моральным уродством психопата Джерри Глинна.
   И эти же профессиональная приверженность и увлеченность всадили пулю в Энджи, оставили шрамы на моем лице, повредили мне руку и привели к тому, что мне пришлось, стоя на коленях, сжимать в объятиях умирающего Фила, когда, агонизируя, он задыхался в страхе.
   — У тебя все будет хорошо, — твердил я ему.
   — Я знаю, — сказал он и умер.
   И вот к чему опять может свестись вся эта слежка, все это расследование и раскрытие — к холодной уверенности, что хорошо, наверное, не будет, никому из нас не будет. Наши сердца и умы покрыты броней не только потому, что уязвимы, но и потому, что вмещают в себя мрак более полный, чем тот, что гнездится в сознании большинства.
   — Эй, — сказала Энджи, по-прежнему улыбаясь, но уже не так уверенно, — что случилось?
   Мне всегда нравилась ее улыбка.
   — Ничего, — ответил я. — Ты права. Здорово.
   — Да уж, черт возьми. — И мы сцепили руки через стол. — Мы опять при деле. Трепещите, преступники!
   — Они уже наложили в штаны, — заверил ее я.

4

   «Хемлин и Коль». Розыск и расследования по всему миру. Небоскреб Джона Хэнкока, 33-й этаж, Кларендон-стрит, 150, МА 02116 Бостон.
   Оперативная информация
   Клиент: мистер Тревор Стоун
   Исполнитель: Джей Бекер, детектив
   Дело: исчезновение г-жи Дезире Стоун.
   16 февраля 1997 г.
   Первый день расследования дела по исчезновению Дезире Стоун, пропавшую в последний раз видели отъезжающей от ее дома № 1468 по Оук-Блафф-драйв, Марблхед, 12 февраля в 11 часов утра по восточному поясному времени.
   Следователь допросил мистера Пьетро Леоне, кассира парковочного гаража по адресу Бойлстон-стрит, 500, Бостон, в результате чего на этаже Р2 вышеозначенного гаража был обнаружен белый «сааб-турбо» 1995 года выпуска, принадлежащий госпоже Стоун. Из найденного в бардачке автомобиля корешка квитанции явствует, что автомобиль был помещен в гараж в 11.51 утра 12 февраля. Каких бы то ни было следов насильственных действий обыск, произведенный внутри автомобильного салона и снаружи, не показал. Дверцы автомобиля оказались запертыми, сигнал тревоги не включался.
   Джулиан Арчерсон, слуга мистера Стоуна, после телефонной беседы с ним согласился, используя запасную пару ключей, забрать автомобиль из гаража и пригнать его назад по вышеуказанному адресу для дальнейшего расследования. Детектив уплатил мистеру Леоне 124 доллара США за парковку автомобиля в гараже в течение пяти с половиной дней, после чего покинул гараж (чек прилагается к листку ежедневных расходов).
   Детективом произведен осмотр паркового кольца Изумрудное Ожерелье, начиная от Бостонского луга — Паблик-Гарден — по аллее Коммонуэлс-авеню и вплоть до Болот на авеню Луи Пастер. Показывая завсегдатаям парков фотографии г-жи Стоун, детектив сумел отыскать трех свидетелей, по их словам, видевших ее в то или иное время в последние полгода.
   1. Дэниел Мэхью, 23 года, студент Музыкального колледжа Беркли. По меньшей мере раза четыре видел г-жу Стоун на скамье в аллее Ком.-ав., в промежутке между Массачусетс-авеню и Чарльз-гейт-Ист. Точных дат он не помнит, но происходили эти встречи в третьей декаде августа, второй — сентября и второй же — октября, а также в начале ноября. Интерес, проявленный мистером Мэхью к г-же Стоун, был чисто романтического свойства, однако ответного интереса к себе он с ее стороны ни в какой степени не обнаружил. Когда мистер Мэхью пытался с ней заговорить, г-жа Стоун два раза поднималась и уходила, в третий раз совершенно его игнорировала, в четвертый же — прыснула ему в глаза какой-то едкой жидкостью из баллончика. Мистер Мэхью определенно утверждает, что каждый раз г-жа Стоун находилась на скамейке в одиночестве.