Страница:
— И всегда неприятные вещи, — хмуро прокомментировал Виктор.
— Наше знакомство началось в постели. Я привела его к себе, встретив на парти. Вы знаете, одно из типичных монмартрских парти, куда народ является целыми компаниями и половина гостей не знает, кто хозяин. Я тогда уже жила на рю Лепик… Хотите знать, что меня в нем заинтересовало? Поляк, познакомивший нас, сказал мне, что он гомосексуалист. Я разглядела его сломанный нос, лысину, резкие манеры, челюсти боксера и глупейший ярко-розовый костюм и подумала, что более непохожего на пэдэ типа трудно себе представить. Они там все курили гашиш, я покурила и решила соблазнить типа в ярко-розовом костюме… В постели он оказался неласковым и агрессивным. Неприятно агрессивным. Утром он встал очень рано, когда я еще спала, и исчез. К концу дня я уже забыла о его существовании, как вдруг он позвонил и сказал, что сейчас привезет мне IBM — пишущую машинку. Оказывается, я ему сообщила, что у меня сломалась машинка и что это самая крупная трагедия в моей жизни. Я не помню, чтобы я говорила ему это, но пишущая машинка мне действительно была нужна. Я пыталась делать перевод с английского на французский для «Эдисьен Робэр Лаффон», и моя машинка вдруг вышла из строя. Он привез великолепную большую IBM и тотчас ушел, сославшись на дела. Чем удивил меня, так как я предполагала, что за IBM мне придется вытерпеть сеанс злого секса. Через неделю он явился, без предварительного телефонного звонка, веселый. Вынул из внутреннего кармана пиджака коробку с кокаином, не спрашивая меня, уселся за стол и вывалил хорошую порцию на глянцевитую обложку книги «черной» серии. Сделал линии. Вынул стофранковую бумажку и привычно свернул в трубочку. Пододвинул книгу ко мне…
— Как стучит IBM? Перевод продвигается?
— Увы, контракт не состоялся, — призналась я.
Прочитав десяток страниц, переведенных мною, Лаффон подписал контракт с другим переводчиком, французом. В сущности, это нормально, я того и ожидала. Переводить следует на родной язык с языка выученного, а не наоборот.
Вынюхав линию, я пододвинула книгу к нему. Он твердой рукой сдвинул книгу опять ко мне.
— Прими еще… Что будешь делать? Как я понимаю, мани не поступают ниоткуда. А богатого любовника у тебя нет.
— Нет, — согласилась я. — Не знаю, что буду делать… Может быть, вернусь к больной матери. Буду возить ее на сеансы кемотерапии.
— Хорошенькое удовольствие, — пробормотал Леон. — Слушай, у меня есть для тебя работа. Ты ведь девушка смелая, да?
— Мышей я не боюсь, крыс боюсь… Все дело в размере опасности.
— Мыши и крысы не замешаны. Будешь путешествовать по Европе, пересекая границы. Купишь себе шляпку… С твоим юнайтэд кингдом паспортом, внешностью, с оксфордским произношением плюс шляпка, у тебя не будет никаких проблем.
— Оружие? — спросила я.
— Нет, куда безобиднее. Героин. — Он пододвинул к себе книгу. Вынюхал линию. — За один вояж сможешь заработать больше, чем за несколько месяцев восьмичасового наживания горба на переводах.
— Нет, — сказала я.
— Ты не торопись, ты подумай, — сказал он. — Я к тебе зайду через несколько дней. — Он встал. Вынул из кармана коробку с кокаином и опустил на стол. — Подарок. Будешь угощать друзей.
Он зашел не через несколько дней, но через месяц. За это время дела мои ухудшились. За квартиру я не платила и начинала дни с размышлений о том, к кому сегодня пригласиться на обед. Я не умирала с голоду, но зависимость от других живых существ раздражала меня. Так же, как и необходимость быть среди людей. Каждый день я вынужденно общалась с большим количеством людей, чем могли выдержать мои бедные нервы.
— Леон, — сказала я ему после получасового разговора ни о чем, поняв, что сам он не напомнит о «работе», — твое предложение еще в силе? Я хочу попробовать.
— Good girl, — сказал Леон. — Я тотчас понял, что ты good girl. Ты не бойся. Весь этот merde [12]о поимке бдительной полицией очередной банды драг-дилеров предназначен для запугивания обывателя. Чтоб он и думать не смел о драгс. Риск ареста ничуть не более велик, чем риск быть сбитым автомобилем при переходе улицы…
— Так я стала драг-курьером.
Фиона Ивенс расхохоталась.
11
12
13
14
— Наше знакомство началось в постели. Я привела его к себе, встретив на парти. Вы знаете, одно из типичных монмартрских парти, куда народ является целыми компаниями и половина гостей не знает, кто хозяин. Я тогда уже жила на рю Лепик… Хотите знать, что меня в нем заинтересовало? Поляк, познакомивший нас, сказал мне, что он гомосексуалист. Я разглядела его сломанный нос, лысину, резкие манеры, челюсти боксера и глупейший ярко-розовый костюм и подумала, что более непохожего на пэдэ типа трудно себе представить. Они там все курили гашиш, я покурила и решила соблазнить типа в ярко-розовом костюме… В постели он оказался неласковым и агрессивным. Неприятно агрессивным. Утром он встал очень рано, когда я еще спала, и исчез. К концу дня я уже забыла о его существовании, как вдруг он позвонил и сказал, что сейчас привезет мне IBM — пишущую машинку. Оказывается, я ему сообщила, что у меня сломалась машинка и что это самая крупная трагедия в моей жизни. Я не помню, чтобы я говорила ему это, но пишущая машинка мне действительно была нужна. Я пыталась делать перевод с английского на французский для «Эдисьен Робэр Лаффон», и моя машинка вдруг вышла из строя. Он привез великолепную большую IBM и тотчас ушел, сославшись на дела. Чем удивил меня, так как я предполагала, что за IBM мне придется вытерпеть сеанс злого секса. Через неделю он явился, без предварительного телефонного звонка, веселый. Вынул из внутреннего кармана пиджака коробку с кокаином, не спрашивая меня, уселся за стол и вывалил хорошую порцию на глянцевитую обложку книги «черной» серии. Сделал линии. Вынул стофранковую бумажку и привычно свернул в трубочку. Пододвинул книгу ко мне…
— Как стучит IBM? Перевод продвигается?
— Увы, контракт не состоялся, — призналась я.
Прочитав десяток страниц, переведенных мною, Лаффон подписал контракт с другим переводчиком, французом. В сущности, это нормально, я того и ожидала. Переводить следует на родной язык с языка выученного, а не наоборот.
Вынюхав линию, я пододвинула книгу к нему. Он твердой рукой сдвинул книгу опять ко мне.
— Прими еще… Что будешь делать? Как я понимаю, мани не поступают ниоткуда. А богатого любовника у тебя нет.
— Нет, — согласилась я. — Не знаю, что буду делать… Может быть, вернусь к больной матери. Буду возить ее на сеансы кемотерапии.
— Хорошенькое удовольствие, — пробормотал Леон. — Слушай, у меня есть для тебя работа. Ты ведь девушка смелая, да?
— Мышей я не боюсь, крыс боюсь… Все дело в размере опасности.
— Мыши и крысы не замешаны. Будешь путешествовать по Европе, пересекая границы. Купишь себе шляпку… С твоим юнайтэд кингдом паспортом, внешностью, с оксфордским произношением плюс шляпка, у тебя не будет никаких проблем.
— Оружие? — спросила я.
— Нет, куда безобиднее. Героин. — Он пододвинул к себе книгу. Вынюхал линию. — За один вояж сможешь заработать больше, чем за несколько месяцев восьмичасового наживания горба на переводах.
— Нет, — сказала я.
— Ты не торопись, ты подумай, — сказал он. — Я к тебе зайду через несколько дней. — Он встал. Вынул из кармана коробку с кокаином и опустил на стол. — Подарок. Будешь угощать друзей.
Он зашел не через несколько дней, но через месяц. За это время дела мои ухудшились. За квартиру я не платила и начинала дни с размышлений о том, к кому сегодня пригласиться на обед. Я не умирала с голоду, но зависимость от других живых существ раздражала меня. Так же, как и необходимость быть среди людей. Каждый день я вынужденно общалась с большим количеством людей, чем могли выдержать мои бедные нервы.
— Леон, — сказала я ему после получасового разговора ни о чем, поняв, что сам он не напомнит о «работе», — твое предложение еще в силе? Я хочу попробовать.
— Good girl, — сказал Леон. — Я тотчас понял, что ты good girl. Ты не бойся. Весь этот merde [12]о поимке бдительной полицией очередной банды драг-дилеров предназначен для запугивания обывателя. Чтоб он и думать не смел о драгс. Риск ареста ничуть не более велик, чем риск быть сбитым автомобилем при переходе улицы…
— Так я стала драг-курьером.
Фиона Ивенс расхохоталась.
11
От мисс Ивенс уцелела полностью только нижняя часть. Но нижняя искупала существование нелепой и разрушенной верхней части. Галант не спеша, зная, что его никто не остановит, расстегнул брюки мисс и, стянув их вместе с сиреневыми пенти до линии колен, почувствовал на своем паху горячее дыхание вывалившейся из одежды английской белой плоти. Луч оливкового венецианского солнца, сочащегося в щель окна, радостно сел на ягодицу мисс. Ни Виктор не пошевельнулся, ни мисс Ивенс не прекратила журчащего монолога, обращенного к Виктору.
Повозившись с «молнией» на брюках, он вставил в мисс член. Сочленившись, они познакомились по-настоящему.
— Ты кто? — спросил член Галанта.
— Я — пизда, — чуть стесняясь, представилась пизда мисс Ивенс. Она чуть стеснялась за свою мягкость и податливость, за то, что такая хорошая, несложная природная пизда поселилась с мисс Ивенс — запутанной и нелепой английской женщиной. Она стеснялась лишь вначале, знал Галант. Вчера он убедился, что пизда мисс может быть жестокой, и требовательной, и презрительной.
Они корчились, соединенные членом мужчины. Мисс Ивенс стала, однако, путаться в наставлениях, обращенных к Виктору. Сияющий и невозмутимый вначале, Виктор также стал проявлять признаки беспокойства и заинтересованности в том, что делают английская женщина и американец.
— …Это очень нехорошо для тебя, не … хорошо!.. с этой ба… бандой. Ты совсем другой юноша, а они… банда криминалов. А-а-а! Пэпе — очень опасный человек… Он зверь… Ты знаешь, что он сделал?..
Закончить фразу мисс не смогла, потому что Галант, неудовлетворенный позой, при которой он не мог извлечь из мисс столько мягких и мутных «а-а-а!» или визгливых и шумных «о-о-о», заканчивающихся при особенно глубоких задвигах членом на «р», сколько ему хотелось, вынул член из мисс и перевернул ее на спину. И занялся поспешным сдиранием брюк и пенти с ее икр. Стащил, и все белое великолепие, слегка увядшее брезгливое великолепие ляжек, бедер, неприличных круглых коленей и излишне развитых икр мисс Ивенс выбралось наружу.
Густо дыша у кровати, раздевался гомосексуалист Виктор. После сцены в поезде — Виктор выходил в туалет — счастливо улыбающаяся на своей полке мисс Ивенс сказала Галанту: «Клянусь тебе, Джон, Виктор — пэдэ, и никогда за время нашего знакомства ни мне, ни ему не приходило в голову выспаться вместе. Это ты нас совратил». «Не очень удачно», — признался себе Галант. Латиноамериканский гомосексуалист доставил английской мисс куда больше удовольствия, и удовольствие это было более длительным…
Галант представил себе, что он десятый бандит, дождавшийся своей очереди лечь на английскую леди. Одиннадцатый бандит Виктор разделся и сел на кровать. Наклонился к губам дочери лорда и стал целовать их, покусывая. Закатал вверх свитер и стащил его с леди. Совсем обнаженная, ни единого защищенного кусочка кожи, леди закрыла глаза от страха и стыда. Стоя на коленях, десятый бандит двигался между ног леди…
Коснувшись рукой его плеча, одиннадцатый потребовал уступить ему щель леди. Десятому не хотелось покидать горячую щель, и он совершил еще несколько движений. Одиннадцатый сжал его плечо крепче и требовательнее. Одним светлым глазом, другой — скрыт волосами, снизу смотрела на них леди. Инстинктивно десятый продолжал двигаться. Рука латиноамериканца отвердела, одно колено поднялось и отталкивало бедро Галанта, выжимая его из пространства между ног мисс. «Он меня гонит!» — с изумлением понял американец. Ему до такой степени не понравилась вспышка собственного сознания в марихуанном тумане («Гонит!»), что он предпочел забыть свое понимание. «Лет хим тэйк ми!» — прошептала мисс. Теперь уже они оба гнали его.
Он вышел из мисс. И перекатился через белую ногу. Но все еще хотел участвовать, не желал смириться с изгнанием. Лежа на плече, он близко увидел темный, вздыбившийся член Виктора и, непрошеный, вдруг коснулся его рукой. Впервые коснулся члена другого самца. И повел зверя ко входу в леди. Член самоуправно подрагивал в его руке. Другой рукой он оттянул полость щели мисс Ивенс… очевидно, таким образом он мстил им, участвовал против их воли, соединяя их. Коснувшись щели, член Виктора мощно пошел вглубь, распарывая слипшиеся внутренности. Мисс Ивенс всхлипнула.
Лежа на боку, он снизу разглядывал сцену сцепления щели мисс и члена. Темный ствол напористо ходил между двух белых половых губ мисс, отчего эти губы выглядели нежно-беззащитными. И они плакали! По белым хвостикам волос на щели мисс стекала ее жидкость и время от времени капала на венецианскую простыню. Сцена вовсе не показалась Галанту порнографической и не возбудила его, но напугала. Она была как бы демонстрацией мирового ужаса, мировой несправедливости по отношению к нему, Джону Галанту… При каждом ударе два плотных шерстистых шара опускались, низко ложась на сочленение ног мисс Ивенс. Десятый бандит убедился, что гомосексуалист-латиноамериканец куда более супериор мужчина, чем он, Галант, редактор литературного журнала. Впервые в жизни осознал, что существует биологическое неравенство.
Всегда считавший себя вовсе не плохим мужчиной, Галант видел, насколько сильнее и воодушевленнее работает с телом мисс латиноамериканец. Его собственные движения вспоминались ему как беспомощная возня. Он чувствовал себя мягко-членным ребенком в сравнении с темношерстистым сексаппаратом латиноамериканца, вновь и вновь нападающим на женскую плоть…
Лежа, он сделал еще одно открытие. Не видя лица мисс (оно находилось где-то под мышкой Виктора, отчасти закрытое волосами цвета авокадо), Галант видел, однако, как счастливо обнимает ее белая плоть член латиноамериканца, как, радостно трепеща, движется навстречу ему. «Пизда! — подумал Джон с отвращением. — Всю жизнь проблуждала не там, где надо, столько лет жила с бессексуальным еврейским профессором, в то время как ей следовало валяться в отелях мира с темными личностями вроде Виктора».
Изгой и калека, как он себя мысленно назвал, он хотел все же соучаствовать в их счастье. Потому он стал поглаживать темные шерстистые шары Виктора и, поместив одну руку под белый зад мисс Ивенс, расплющенный и вспотевший, постепенно проник пальцем в ее другое отверстие. Палец встретился через тонкую перегородку внутри мисс с могучим членом латиноамериканца. Мисс Ивенс стала захлебываться воплями. Виктор, зарычав, кончил в мисс, и все трое они целовались в расслабленном месиве лиц, губ и волос. Но если эти двое, Виктор и мисс Ивенс, были хорошими животными, стоили друг друга, то его, Джона, они несомненно приняли в целование из жалости. Так думал Галант. Слабого, в игру сильных…
Он скользнул в слизистую щель мисс тотчас после того, как ее покинул Виктор. Сознание своей собственной слабости, как это ни странно, возбудило его, и он немедленно кончил. «Пизда, сучка в экземе, — думал он, сжимаясь в судорогах. — Хорошая девочка, добрая грязная девочка, раздвигающая ноги по первому требованию…»
Повозившись с «молнией» на брюках, он вставил в мисс член. Сочленившись, они познакомились по-настоящему.
— Ты кто? — спросил член Галанта.
— Я — пизда, — чуть стесняясь, представилась пизда мисс Ивенс. Она чуть стеснялась за свою мягкость и податливость, за то, что такая хорошая, несложная природная пизда поселилась с мисс Ивенс — запутанной и нелепой английской женщиной. Она стеснялась лишь вначале, знал Галант. Вчера он убедился, что пизда мисс может быть жестокой, и требовательной, и презрительной.
Они корчились, соединенные членом мужчины. Мисс Ивенс стала, однако, путаться в наставлениях, обращенных к Виктору. Сияющий и невозмутимый вначале, Виктор также стал проявлять признаки беспокойства и заинтересованности в том, что делают английская женщина и американец.
— …Это очень нехорошо для тебя, не … хорошо!.. с этой ба… бандой. Ты совсем другой юноша, а они… банда криминалов. А-а-а! Пэпе — очень опасный человек… Он зверь… Ты знаешь, что он сделал?..
Закончить фразу мисс не смогла, потому что Галант, неудовлетворенный позой, при которой он не мог извлечь из мисс столько мягких и мутных «а-а-а!» или визгливых и шумных «о-о-о», заканчивающихся при особенно глубоких задвигах членом на «р», сколько ему хотелось, вынул член из мисс и перевернул ее на спину. И занялся поспешным сдиранием брюк и пенти с ее икр. Стащил, и все белое великолепие, слегка увядшее брезгливое великолепие ляжек, бедер, неприличных круглых коленей и излишне развитых икр мисс Ивенс выбралось наружу.
Густо дыша у кровати, раздевался гомосексуалист Виктор. После сцены в поезде — Виктор выходил в туалет — счастливо улыбающаяся на своей полке мисс Ивенс сказала Галанту: «Клянусь тебе, Джон, Виктор — пэдэ, и никогда за время нашего знакомства ни мне, ни ему не приходило в голову выспаться вместе. Это ты нас совратил». «Не очень удачно», — признался себе Галант. Латиноамериканский гомосексуалист доставил английской мисс куда больше удовольствия, и удовольствие это было более длительным…
Галант представил себе, что он десятый бандит, дождавшийся своей очереди лечь на английскую леди. Одиннадцатый бандит Виктор разделся и сел на кровать. Наклонился к губам дочери лорда и стал целовать их, покусывая. Закатал вверх свитер и стащил его с леди. Совсем обнаженная, ни единого защищенного кусочка кожи, леди закрыла глаза от страха и стыда. Стоя на коленях, десятый бандит двигался между ног леди…
Коснувшись рукой его плеча, одиннадцатый потребовал уступить ему щель леди. Десятому не хотелось покидать горячую щель, и он совершил еще несколько движений. Одиннадцатый сжал его плечо крепче и требовательнее. Одним светлым глазом, другой — скрыт волосами, снизу смотрела на них леди. Инстинктивно десятый продолжал двигаться. Рука латиноамериканца отвердела, одно колено поднялось и отталкивало бедро Галанта, выжимая его из пространства между ног мисс. «Он меня гонит!» — с изумлением понял американец. Ему до такой степени не понравилась вспышка собственного сознания в марихуанном тумане («Гонит!»), что он предпочел забыть свое понимание. «Лет хим тэйк ми!» — прошептала мисс. Теперь уже они оба гнали его.
Он вышел из мисс. И перекатился через белую ногу. Но все еще хотел участвовать, не желал смириться с изгнанием. Лежа на плече, он близко увидел темный, вздыбившийся член Виктора и, непрошеный, вдруг коснулся его рукой. Впервые коснулся члена другого самца. И повел зверя ко входу в леди. Член самоуправно подрагивал в его руке. Другой рукой он оттянул полость щели мисс Ивенс… очевидно, таким образом он мстил им, участвовал против их воли, соединяя их. Коснувшись щели, член Виктора мощно пошел вглубь, распарывая слипшиеся внутренности. Мисс Ивенс всхлипнула.
Лежа на боку, он снизу разглядывал сцену сцепления щели мисс и члена. Темный ствол напористо ходил между двух белых половых губ мисс, отчего эти губы выглядели нежно-беззащитными. И они плакали! По белым хвостикам волос на щели мисс стекала ее жидкость и время от времени капала на венецианскую простыню. Сцена вовсе не показалась Галанту порнографической и не возбудила его, но напугала. Она была как бы демонстрацией мирового ужаса, мировой несправедливости по отношению к нему, Джону Галанту… При каждом ударе два плотных шерстистых шара опускались, низко ложась на сочленение ног мисс Ивенс. Десятый бандит убедился, что гомосексуалист-латиноамериканец куда более супериор мужчина, чем он, Галант, редактор литературного журнала. Впервые в жизни осознал, что существует биологическое неравенство.
Всегда считавший себя вовсе не плохим мужчиной, Галант видел, насколько сильнее и воодушевленнее работает с телом мисс латиноамериканец. Его собственные движения вспоминались ему как беспомощная возня. Он чувствовал себя мягко-членным ребенком в сравнении с темношерстистым сексаппаратом латиноамериканца, вновь и вновь нападающим на женскую плоть…
Лежа, он сделал еще одно открытие. Не видя лица мисс (оно находилось где-то под мышкой Виктора, отчасти закрытое волосами цвета авокадо), Галант видел, однако, как счастливо обнимает ее белая плоть член латиноамериканца, как, радостно трепеща, движется навстречу ему. «Пизда! — подумал Джон с отвращением. — Всю жизнь проблуждала не там, где надо, столько лет жила с бессексуальным еврейским профессором, в то время как ей следовало валяться в отелях мира с темными личностями вроде Виктора».
Изгой и калека, как он себя мысленно назвал, он хотел все же соучаствовать в их счастье. Потому он стал поглаживать темные шерстистые шары Виктора и, поместив одну руку под белый зад мисс Ивенс, расплющенный и вспотевший, постепенно проник пальцем в ее другое отверстие. Палец встретился через тонкую перегородку внутри мисс с могучим членом латиноамериканца. Мисс Ивенс стала захлебываться воплями. Виктор, зарычав, кончил в мисс, и все трое они целовались в расслабленном месиве лиц, губ и волос. Но если эти двое, Виктор и мисс Ивенс, были хорошими животными, стоили друг друга, то его, Джона, они несомненно приняли в целование из жалости. Так думал Галант. Слабого, в игру сильных…
Он скользнул в слизистую щель мисс тотчас после того, как ее покинул Виктор. Сознание своей собственной слабости, как это ни странно, возбудило его, и он немедленно кончил. «Пизда, сучка в экземе, — думал он, сжимаясь в судорогах. — Хорошая девочка, добрая грязная девочка, раздвигающая ноги по первому требованию…»
12
Хохоча и подпрыгивая, опираясь на руки мужчин, самая счастливая женщина в Венеции выкатилась из отеля на улицу. Она подкрасила губы черной губной помадой, начесала авокадовые волосы так, что они вздымались кроной вечнозеленого колючего дерева, обильно напудрилась и выглядела только что напившимся свежей крови, счастливым и возбужденным вампиром. Рабочие, осторожно укладывающие новый фальшивый мрамор на ступени лестницы отеля, осмотрели группу с некоторым испугом.
Снег стаял, и улицы были обильно грязными.
— Выглядим мы, пожалуй, как террористы, не правда ли, Джон? — кокетливо прожурчала мисс Ивенс. — Террористы, приехавшие убить премьер-министра…
Перед покушением они решили выпить. Найдя рядом, на рио Орсеоло, показавшийся им симпатичным ресторан, они протиснулись мимо бара в глубину и уселись за черный лакированный стол. Пол ресторана был выполнен из каменных плиток, что возмутило всех троих. Почему они не пытаются согреть свои помещения? Гарсон — негр в черном костюме, отчего он был похож скорее на представителя похоронной компании, чем на официанта, принял их заказ: два кампари-сода для мисс Ивенс и Виктора и одно кампари со льдом для Джона — Жан-Кристофа.
Усевшись, мисс широко развела нога под столом и одной потерлась о колени Виктора, другой о колени Жан-Кристофа. Пизда для обоих. Инглиш мисс, запутавшаяся в жизни. Бывшая сожительница профессора Чарли. Неебанная профессором восемь с половиной лет. Драг-курьерша. Улыбаясь таможенникам из-под шляпки, пересекавшая границы с килограммами героина. Эти веселенькие путешествия, однако, не прошли ей даром. Экзема и дюжина аллергий, вероятнее всего — следствие пережитых мисс страхов. Эти улыбочки из-под шляпок… А в голове стучали, очевидно, сами собой произносясь, статьи из уголовного кодекса и цифры сроков: пять, семь, десять лет…
— За Венецию! — прожурчала мисс Ивенс, и они подняли бокалы с красной жидкостью. — За Венецию, прекрасную, старую и вечно юную! И за нас! — Она смущенно засмеялась: — Если бы они знали, что мы только что делали в отеле… — Мисс глядела в сторону пестрой толпы у бара. Подвергнув каждого в толпе оценке, Джон, Жан-Кристоф, мысленно согласился с ней.
В толпе у бара могли оказаться уцелевшие члены «красных бригад», может быть, но такую, как их компания… Толпе у бара было слабо угадать их компанию. Мисс Ивенс так уж точно невозможно было отгадать. Черные губы, потрескавшаяся физиономия, цвета авокадо волосы… Актриса японских национальных театров? Виктор? Галант посмотрел на Виктора, и тот сдержанно улыбнулся. Очевидно, по его латиноамериканскому кодексу, мужчина должен быть macho при всех обстоятельствах. Настолько macho, чтобы даже не кичиться своим сильным членом.
— Ну и что же мы станем делать в наш первый день в Венеции? — пригубив кампари, спросила мисс Ивенс. — Что вы хотите делать, мужчины?
— Хорошо бы осмотреть город, — сказал главный мужчина. — Но вначале хорошо бы поесть.
— Я лично не очень хочу есть, но если вы уже хотите, мужчины, то давайте. — Мисс оглянулась, ища официанта.
— Может быть, лучше поесть в другом месте. Этот ресторан наверняка очень дорогой. — Галант вспомнил об их общей зависимости от драг-денег мисс Ивенс.
— Предлагаю попросить счет, и мы сможем увидеть, сколько будут нам стоить три кампари. Если немного, мы можем иметь dejeuner здесь. — Мисс продолжала толкать колени спутников.
— А как мы узнаем, дороги ли дринки? Я лично ничего не понимаю в их итальянских ценах, — сказал Виктор.
— Эти их тысячи… милля, милля…
— Я знаю цены. Я ведь была в Венеции с Чарли. — Мисс Ивенс приняла кротко-оскорбленный вид.
— Но прошло уже, наверное, лет десять по меньшей мере?
Кампари стоили пятнадцать тысяч лир. Они решили, что это дорого, и встали. Пошли к выходу. Мисс Ивенс в пара-медицинском плаще впереди, мужчины — сзади. Джон держал пальто на руке. Когда они проходили сквозь толпу, воцарилось молчание. Очевидно, их невзлюбили в ресторане, как невзлюбили утром в баре. За что? Шагая последним, Галант решил, что основной отрицательный фактор — мисс Ивенс. Но нет, возразил он себе, не выделяли же ее, пересекающую границы, таможенники… Коктейль из трех не нравился народу, вот что. Каждый в отдельности они бы не возмущали народ.
Бар недобро засмеялся за их спинами.
Снег стаял, и улицы были обильно грязными.
— Выглядим мы, пожалуй, как террористы, не правда ли, Джон? — кокетливо прожурчала мисс Ивенс. — Террористы, приехавшие убить премьер-министра…
Перед покушением они решили выпить. Найдя рядом, на рио Орсеоло, показавшийся им симпатичным ресторан, они протиснулись мимо бара в глубину и уселись за черный лакированный стол. Пол ресторана был выполнен из каменных плиток, что возмутило всех троих. Почему они не пытаются согреть свои помещения? Гарсон — негр в черном костюме, отчего он был похож скорее на представителя похоронной компании, чем на официанта, принял их заказ: два кампари-сода для мисс Ивенс и Виктора и одно кампари со льдом для Джона — Жан-Кристофа.
Усевшись, мисс широко развела нога под столом и одной потерлась о колени Виктора, другой о колени Жан-Кристофа. Пизда для обоих. Инглиш мисс, запутавшаяся в жизни. Бывшая сожительница профессора Чарли. Неебанная профессором восемь с половиной лет. Драг-курьерша. Улыбаясь таможенникам из-под шляпки, пересекавшая границы с килограммами героина. Эти веселенькие путешествия, однако, не прошли ей даром. Экзема и дюжина аллергий, вероятнее всего — следствие пережитых мисс страхов. Эти улыбочки из-под шляпок… А в голове стучали, очевидно, сами собой произносясь, статьи из уголовного кодекса и цифры сроков: пять, семь, десять лет…
— За Венецию! — прожурчала мисс Ивенс, и они подняли бокалы с красной жидкостью. — За Венецию, прекрасную, старую и вечно юную! И за нас! — Она смущенно засмеялась: — Если бы они знали, что мы только что делали в отеле… — Мисс глядела в сторону пестрой толпы у бара. Подвергнув каждого в толпе оценке, Джон, Жан-Кристоф, мысленно согласился с ней.
В толпе у бара могли оказаться уцелевшие члены «красных бригад», может быть, но такую, как их компания… Толпе у бара было слабо угадать их компанию. Мисс Ивенс так уж точно невозможно было отгадать. Черные губы, потрескавшаяся физиономия, цвета авокадо волосы… Актриса японских национальных театров? Виктор? Галант посмотрел на Виктора, и тот сдержанно улыбнулся. Очевидно, по его латиноамериканскому кодексу, мужчина должен быть macho при всех обстоятельствах. Настолько macho, чтобы даже не кичиться своим сильным членом.
— Ну и что же мы станем делать в наш первый день в Венеции? — пригубив кампари, спросила мисс Ивенс. — Что вы хотите делать, мужчины?
— Хорошо бы осмотреть город, — сказал главный мужчина. — Но вначале хорошо бы поесть.
— Я лично не очень хочу есть, но если вы уже хотите, мужчины, то давайте. — Мисс оглянулась, ища официанта.
— Может быть, лучше поесть в другом месте. Этот ресторан наверняка очень дорогой. — Галант вспомнил об их общей зависимости от драг-денег мисс Ивенс.
— Предлагаю попросить счет, и мы сможем увидеть, сколько будут нам стоить три кампари. Если немного, мы можем иметь dejeuner здесь. — Мисс продолжала толкать колени спутников.
— А как мы узнаем, дороги ли дринки? Я лично ничего не понимаю в их итальянских ценах, — сказал Виктор.
— Эти их тысячи… милля, милля…
— Я знаю цены. Я ведь была в Венеции с Чарли. — Мисс Ивенс приняла кротко-оскорбленный вид.
— Но прошло уже, наверное, лет десять по меньшей мере?
Кампари стоили пятнадцать тысяч лир. Они решили, что это дорого, и встали. Пошли к выходу. Мисс Ивенс в пара-медицинском плаще впереди, мужчины — сзади. Джон держал пальто на руке. Когда они проходили сквозь толпу, воцарилось молчание. Очевидно, их невзлюбили в ресторане, как невзлюбили утром в баре. За что? Шагая последним, Галант решил, что основной отрицательный фактор — мисс Ивенс. Но нет, возразил он себе, не выделяли же ее, пересекающую границы, таможенники… Коктейль из трех не нравился народу, вот что. Каждый в отдельности они бы не возмущали народ.
Бар недобро засмеялся за их спинами.
13
Проглотив спагетти в маленьком холодном ресторанчике в районе Рыбного рынка, они торопливо вернулись в отель и разлеглись по кроватям, сняв обувь. Виктор занял одну кровать, мисс Ивенс — другую. Галант, чувствуя себя младшим в семье, лег в кресло. Мисс достала машинку и сделала джойнт.
— Ну и что, you gonna fuck me [13]опять, джентльмены? — спросила мисс и захохотала.
Джентльмены сдержанно заулыбались.
Поездка, по замыслу образовательная, явно вырождалась в сексуальную авантюру. Почему? Галант не сомневался, что, не захвати мисс Ивенс в путешествие коробку с марихуаной, отношения между ними сложились бы иные. Афродизиак, марихуана облегчала сближение. Однако было возможно и другое объяснение: мисс Ивенс, в красных пятнах экземы, мягкогрудая и подержанная, вызывала в мужчинах особое, нездоровое вожделение, какового ранее ни один из них не испытывал. И каковое возможно испытать лишь в определенных, исключительных и нездоровых, обстоятельствах… В концентрационном лагере или на необитаемом острове?
— Джон так и не успел рассказать нам о себе. Предлагаю продолжить игру, начатую в поезде. — Мисс закинула руки за голову.
— Рассказывать особенно нечего. Типичная биография моего поколения… Родился в upstate [14]Нью-Йорк, в двух часах езды от Нью-Йорк-Сити по железной дороге, в городке Хадсон. Места эти прославлены в американской литературе Вашингтоном Ирвингом. «Рип-ван-Винкль бридж», «Скотс валлей» и тому подобные мифологические пункты расположены неподалеку от Хадсона. Исконная американская Новая Англия, одним словом. Когда-то Хадсон был оживленным речным портом, но с упадком навигации по Хадсон-ривер грузы с барж и пароходов переместились на колеса, город одичал и запустел. Часть населения покинула его, перебравшись в менее сонные города. В шестидесятые годы Хадсон подвергся нашествию черных, это было время их последней миграции из южных штатов, и в настоящее время едва ли не тридцать пять процентов населения его составляют черные.
— Погодите, Джон, я переведу Виктору.
Галант говорил по-английски, забыв о том, что колумбиец плохо знает его язык. Ему сделалось стыдно. Мой американский империализм, бессознательное поведение «мастэра», предполагающего, что все вокруг обязаны понимать меня. В конце концов Виктор мог бы, игнорируя меня, всегда говорить с мисс Ивенс на быстром французском или даже по-испански… Но он этого не делает.
— Я извиняюсь, Виктор!
— Не страшно. — Колумбиец подвигался и сел на кровати. — Но если ты будешь говорить медленнее, мне будет удобнее понять тебя.
— Мой отец, — Галант постарался запомнить пожелание колумбийца, — владеет гаражом в Хадсоне. В Штатах гараж-энтерпрайз обычно называется «Автосервис-центр». Ну вот, мой папаша — владелец «Галант автосервис-центр». Полное техническое обслуживание американских и импортных автомобилей, замена тормозов, замена масла, ремонт трансмиссий и моторов по очень доступным ценам. Проверка автомобиля на state smoke certificate! — скороговоркой выкрикнул Галант. И свистящим шепотом добавил: — Работа производится профессиональными механиками с использованием оборудования BOSCH…
— Что такое оборудование BOSCH? — спросила пытливая мисс Ивенс.
— Понятия не имею. Я запомнил текст, потому что в доме у нас всегда валялись рекламные листовки папашиного автоцентра. Как единственному мужскому наследнику — до моего рождения папаша произвел на свет двух девочек — мне в будущем предназначалось отцовское место во главе семейного бизнеса. Увы, вскоре выяснилось, что я терпеть не могу автоцентр и его запахи горячего масла и маслянистого металла. Я не только отказался посещать автошоп и бросил колледж, но устроился в знак протеста работать подручным в drug-store к старику Уоррену. Drug-store в Штатах, Фиона знает, это совсем не то, что подразумевается под драг-стором в Париже…
— Pharmacie, — пропела мисс Ивенс. — Вы должны хорошо разбираться в лекарствах, Джон. Не могли бы вы объяснить мне…
— Нет… Увы, я не научился разбираться в лекарствах, я лишь помогал старику завозить новые партии товара и выдавал по рецептам уже приготовленные лекарства. Все, что я запомнил, — несколько дюжин названий лекарств. Правда, мне нравилось работать в драг-сторе и нравились запахи… Не воображайте только, что это был залитый дневным светом белый зал, заполненный стендами с тысячами лекарств в таблетках и порошках… Драг-стор старика Уоррена был крошечной деревянной лавкой, старой, как сам Уоррен. За прилавком оставалось ровно столько места, чтобы разойтись мне и старику. Если я брал в руки небольшой ящик, разойтись мы уже не могли… Через год после того, как я бросил колледж, я преподнес отцу еще один сюрприз. Я влюбился в женщину на десять лет старше меня. Мне исполнилось восемнадцать, а Бонни Ренкуист было тогда двадцать восемь. У нее уже был пятилетний ребенок, но не было мужа. Она восседала за кассой в супермаркете и в довершение всего жила в самом бедном районе Хадсон-Сити, на Вудэн-стрит. Немного белых людей обитало на Вудэн-стрит, и их становилось все меньше. Банальная, как видите, история…
Галант подумал, что его история сходна с историей мисс Ивенс, также попавшей на долгое время под влияние партнера старше по возрасту. Однако в противоположность бессексуальным, монашеским отношениям, навязанным Чарли Фионе Ивенс, его привязанность к Бонни Ренкуист была именно сексуальной привязанностью. Бонни была его первая женщина.
— …Однажды я взял спортивную сумку, бросил в нее несколько книг, пару джинсов, предметы туалета и покинул отеческий дом на респектабельной буржуазной Виктори-авеню для того, чтобы пополнить на одну единицу белое население Вудэн-стрит…
— Браво! — вскричала мисс Ивенс.
— Но в отличие от большинства подобных историй блудный сын не вернулся на Виктори-авеню. Хотя моя семья, следует сказать, пыталась меня вернуть. Они даже явились однажды в полном составе, включая мужа старшей сестры Анн, полицейского, когда меня не было в доме, и пытались запугать Бонни, дабы она от меня отказалась. Но Бонни было невозможно запугать, если она сама этого не хотела. Три года прожили мы на Вудэн-стрит, Бонни, маленький Брайан и я… Через три года мы решили попытать счастья в Калифорнии.
— В каком году это случилось? Мне кажется, я именно тогда жила уже в Калифорнии… — Мисс привстала на постели. — Мы могли встретиться…
— Это было… в шестьдесят восьмом. Точно. Как раз в момент дела Мэнсона мы все жили уже в Сан-Франциско…
— В шестьдесят восьмом я была в Стэнфорде. Нас разделяла какая-нибудь сотня километров, Джон! — Мисс Ивенс поскребла экзему на лбу.
— Что он сказал? — Виктор беспомощно перевел взгляд с Галанта на мисс Ивенс.
— Мы обнаружили, что в одно и то же время жили совсем рядом в Калифорнии… Но продолжайте, Джон…
Галант с удовольствием не продолжал бы историю и покинул бы главного героя в момент, когда он устроился в «Нью Адвенчурэрс Букстор» в Ашбери-Хайтс, Сан-Франциско, но спутники, глядя на него с кроватей, ждали продолжения.
— Ну и что, you gonna fuck me [13]опять, джентльмены? — спросила мисс и захохотала.
Джентльмены сдержанно заулыбались.
Поездка, по замыслу образовательная, явно вырождалась в сексуальную авантюру. Почему? Галант не сомневался, что, не захвати мисс Ивенс в путешествие коробку с марихуаной, отношения между ними сложились бы иные. Афродизиак, марихуана облегчала сближение. Однако было возможно и другое объяснение: мисс Ивенс, в красных пятнах экземы, мягкогрудая и подержанная, вызывала в мужчинах особое, нездоровое вожделение, какового ранее ни один из них не испытывал. И каковое возможно испытать лишь в определенных, исключительных и нездоровых, обстоятельствах… В концентрационном лагере или на необитаемом острове?
— Джон так и не успел рассказать нам о себе. Предлагаю продолжить игру, начатую в поезде. — Мисс закинула руки за голову.
— Рассказывать особенно нечего. Типичная биография моего поколения… Родился в upstate [14]Нью-Йорк, в двух часах езды от Нью-Йорк-Сити по железной дороге, в городке Хадсон. Места эти прославлены в американской литературе Вашингтоном Ирвингом. «Рип-ван-Винкль бридж», «Скотс валлей» и тому подобные мифологические пункты расположены неподалеку от Хадсона. Исконная американская Новая Англия, одним словом. Когда-то Хадсон был оживленным речным портом, но с упадком навигации по Хадсон-ривер грузы с барж и пароходов переместились на колеса, город одичал и запустел. Часть населения покинула его, перебравшись в менее сонные города. В шестидесятые годы Хадсон подвергся нашествию черных, это было время их последней миграции из южных штатов, и в настоящее время едва ли не тридцать пять процентов населения его составляют черные.
— Погодите, Джон, я переведу Виктору.
Галант говорил по-английски, забыв о том, что колумбиец плохо знает его язык. Ему сделалось стыдно. Мой американский империализм, бессознательное поведение «мастэра», предполагающего, что все вокруг обязаны понимать меня. В конце концов Виктор мог бы, игнорируя меня, всегда говорить с мисс Ивенс на быстром французском или даже по-испански… Но он этого не делает.
— Я извиняюсь, Виктор!
— Не страшно. — Колумбиец подвигался и сел на кровати. — Но если ты будешь говорить медленнее, мне будет удобнее понять тебя.
— Мой отец, — Галант постарался запомнить пожелание колумбийца, — владеет гаражом в Хадсоне. В Штатах гараж-энтерпрайз обычно называется «Автосервис-центр». Ну вот, мой папаша — владелец «Галант автосервис-центр». Полное техническое обслуживание американских и импортных автомобилей, замена тормозов, замена масла, ремонт трансмиссий и моторов по очень доступным ценам. Проверка автомобиля на state smoke certificate! — скороговоркой выкрикнул Галант. И свистящим шепотом добавил: — Работа производится профессиональными механиками с использованием оборудования BOSCH…
— Что такое оборудование BOSCH? — спросила пытливая мисс Ивенс.
— Понятия не имею. Я запомнил текст, потому что в доме у нас всегда валялись рекламные листовки папашиного автоцентра. Как единственному мужскому наследнику — до моего рождения папаша произвел на свет двух девочек — мне в будущем предназначалось отцовское место во главе семейного бизнеса. Увы, вскоре выяснилось, что я терпеть не могу автоцентр и его запахи горячего масла и маслянистого металла. Я не только отказался посещать автошоп и бросил колледж, но устроился в знак протеста работать подручным в drug-store к старику Уоррену. Drug-store в Штатах, Фиона знает, это совсем не то, что подразумевается под драг-стором в Париже…
— Pharmacie, — пропела мисс Ивенс. — Вы должны хорошо разбираться в лекарствах, Джон. Не могли бы вы объяснить мне…
— Нет… Увы, я не научился разбираться в лекарствах, я лишь помогал старику завозить новые партии товара и выдавал по рецептам уже приготовленные лекарства. Все, что я запомнил, — несколько дюжин названий лекарств. Правда, мне нравилось работать в драг-сторе и нравились запахи… Не воображайте только, что это был залитый дневным светом белый зал, заполненный стендами с тысячами лекарств в таблетках и порошках… Драг-стор старика Уоррена был крошечной деревянной лавкой, старой, как сам Уоррен. За прилавком оставалось ровно столько места, чтобы разойтись мне и старику. Если я брал в руки небольшой ящик, разойтись мы уже не могли… Через год после того, как я бросил колледж, я преподнес отцу еще один сюрприз. Я влюбился в женщину на десять лет старше меня. Мне исполнилось восемнадцать, а Бонни Ренкуист было тогда двадцать восемь. У нее уже был пятилетний ребенок, но не было мужа. Она восседала за кассой в супермаркете и в довершение всего жила в самом бедном районе Хадсон-Сити, на Вудэн-стрит. Немного белых людей обитало на Вудэн-стрит, и их становилось все меньше. Банальная, как видите, история…
Галант подумал, что его история сходна с историей мисс Ивенс, также попавшей на долгое время под влияние партнера старше по возрасту. Однако в противоположность бессексуальным, монашеским отношениям, навязанным Чарли Фионе Ивенс, его привязанность к Бонни Ренкуист была именно сексуальной привязанностью. Бонни была его первая женщина.
— …Однажды я взял спортивную сумку, бросил в нее несколько книг, пару джинсов, предметы туалета и покинул отеческий дом на респектабельной буржуазной Виктори-авеню для того, чтобы пополнить на одну единицу белое население Вудэн-стрит…
— Браво! — вскричала мисс Ивенс.
— Но в отличие от большинства подобных историй блудный сын не вернулся на Виктори-авеню. Хотя моя семья, следует сказать, пыталась меня вернуть. Они даже явились однажды в полном составе, включая мужа старшей сестры Анн, полицейского, когда меня не было в доме, и пытались запугать Бонни, дабы она от меня отказалась. Но Бонни было невозможно запугать, если она сама этого не хотела. Три года прожили мы на Вудэн-стрит, Бонни, маленький Брайан и я… Через три года мы решили попытать счастья в Калифорнии.
— В каком году это случилось? Мне кажется, я именно тогда жила уже в Калифорнии… — Мисс привстала на постели. — Мы могли встретиться…
— Это было… в шестьдесят восьмом. Точно. Как раз в момент дела Мэнсона мы все жили уже в Сан-Франциско…
— В шестьдесят восьмом я была в Стэнфорде. Нас разделяла какая-нибудь сотня километров, Джон! — Мисс Ивенс поскребла экзему на лбу.
— Что он сказал? — Виктор беспомощно перевел взгляд с Галанта на мисс Ивенс.
— Мы обнаружили, что в одно и то же время жили совсем рядом в Калифорнии… Но продолжайте, Джон…
Галант с удовольствием не продолжал бы историю и покинул бы главного героя в момент, когда он устроился в «Нью Адвенчурэрс Букстор» в Ашбери-Хайтс, Сан-Франциско, но спутники, глядя на него с кроватей, ждали продолжения.
14
— Нет, я не был в Беркли в шестьдесят девятом, хотя, разумеется, слышал о том, что там происходит. У меня была семья, Бонни была беременна на шестом месяце, и первой моей заботой на новом месте было найти работу. Приятель представил меня в кооперативный «Нью Адвенчурэрс Букстор» в знаменитом впоследствии Ашбери-Хайтс. Район не был тогда настолько знаменитым, но уже был шумным и ярким. Меня взяли сейлсменом. На мое несчастье, потому что «Нью Адвенчурэрс Букстор» сыграл негативную роль в моей жизни.
— Если вам неприятно вспоминать этот период вашей жизни, вы можете его пропустить, — сказала мисс Ивенс. — Мы ведь договорились: каждый расскажет о себе только то, что хочет рассказать.
— Собственно, ничего трагического со мной не произошло. Та же судьба постигла часть моего поколения. Какую часть, я не знаю, может быть, каждого третьего… В «Нью Адвенчурэрс» продавали не только книги, но и рэкордс. Два этажа: в sous-sol — рэкордс, в цокольном — книги. Нас было шесть сейлсменов, бухгалтер и директор. У них там была теплая, давно сложившаяся компания. Кооперативисты. Вроде коммуны, хотя жили все раздельно. В теплой компании экспериментировали с драгс. В момент моего появления в буксторе они переживали асид-период. Меня, разумеется, радостно приобщили к асид, как к религии. Большинство из них вышли из асид-периода уже через год. Я и еще один парень, норвежец Кнут, как Гамсун, — он очень гордился своим именем, благодаря ему я заинтересовался Гамсуном, — мы застряли в асид-периоде надолго. На чрезмерно длительное время… — Галант помолчал. — Вы не хуже меня знаете, что общество ежедневно делает плохую рекламу драгс. Общество, полиция, государство совместными усилиями романтизируют, дьяволизируют драгс, естественно, преследуя свои утилитарные цели. Ему нужны производители, работники, а драгс отбивают всякую охоту к производству чего бы то ни было. Даже вполне безобидные марихуана и гашиш. Не говоря уже о героине, с ним человек становится настолько самодостаточным, что не нуждается даже в сексе. Наша сверхорганизованная цивилизация боится драгс, потому что они открывают человеку глаза на истинность жизни, на то, что она — ежедневный ПРОЦЕСС, а не цель. И чем глубже ты чувствуешь ежедневно и ежеминутно, тем сильнее ты живешь. Драгс открывают человеку, что цель жизни — сама жизнь… Мне хорошо было на асиде. Живя на Ашбери-Хайтс, я на самом деле чувствовал себя гималайским буддистом, живущим среди скал. Ежедневно встречающимся в тумане с разнообразными богами и драконами. Я разглядывал богов и драконов, в ужасе шарахался от них или же, напротив, тепло и нежно беседовал с ними, вдыхая запахи сожженного сандала… «Bon», как говорят наши друзья, франсэ, когда все кооперативисты в «Нью Адвенчурэрс» вышли из асид-периода, а мы с Кнутом задержались в нем, они нас еще терпели с полгода, хорошие ребята. И лишь через полгода попросили нас уйти, объяснив нам, что невозможно жить сразу в двух измерениях — и на Ашбери-Хайтс, и в Гималаях. Был семидесятый год, хиппи-движение редело, после дела Мэнсона американские папы, напугавшись своих детишек, спешно обратили на них свое репрессивное внимание…
— Если вам неприятно вспоминать этот период вашей жизни, вы можете его пропустить, — сказала мисс Ивенс. — Мы ведь договорились: каждый расскажет о себе только то, что хочет рассказать.
— Собственно, ничего трагического со мной не произошло. Та же судьба постигла часть моего поколения. Какую часть, я не знаю, может быть, каждого третьего… В «Нью Адвенчурэрс» продавали не только книги, но и рэкордс. Два этажа: в sous-sol — рэкордс, в цокольном — книги. Нас было шесть сейлсменов, бухгалтер и директор. У них там была теплая, давно сложившаяся компания. Кооперативисты. Вроде коммуны, хотя жили все раздельно. В теплой компании экспериментировали с драгс. В момент моего появления в буксторе они переживали асид-период. Меня, разумеется, радостно приобщили к асид, как к религии. Большинство из них вышли из асид-периода уже через год. Я и еще один парень, норвежец Кнут, как Гамсун, — он очень гордился своим именем, благодаря ему я заинтересовался Гамсуном, — мы застряли в асид-периоде надолго. На чрезмерно длительное время… — Галант помолчал. — Вы не хуже меня знаете, что общество ежедневно делает плохую рекламу драгс. Общество, полиция, государство совместными усилиями романтизируют, дьяволизируют драгс, естественно, преследуя свои утилитарные цели. Ему нужны производители, работники, а драгс отбивают всякую охоту к производству чего бы то ни было. Даже вполне безобидные марихуана и гашиш. Не говоря уже о героине, с ним человек становится настолько самодостаточным, что не нуждается даже в сексе. Наша сверхорганизованная цивилизация боится драгс, потому что они открывают человеку глаза на истинность жизни, на то, что она — ежедневный ПРОЦЕСС, а не цель. И чем глубже ты чувствуешь ежедневно и ежеминутно, тем сильнее ты живешь. Драгс открывают человеку, что цель жизни — сама жизнь… Мне хорошо было на асиде. Живя на Ашбери-Хайтс, я на самом деле чувствовал себя гималайским буддистом, живущим среди скал. Ежедневно встречающимся в тумане с разнообразными богами и драконами. Я разглядывал богов и драконов, в ужасе шарахался от них или же, напротив, тепло и нежно беседовал с ними, вдыхая запахи сожженного сандала… «Bon», как говорят наши друзья, франсэ, когда все кооперативисты в «Нью Адвенчурэрс» вышли из асид-периода, а мы с Кнутом задержались в нем, они нас еще терпели с полгода, хорошие ребята. И лишь через полгода попросили нас уйти, объяснив нам, что невозможно жить сразу в двух измерениях — и на Ашбери-Хайтс, и в Гималаях. Был семидесятый год, хиппи-движение редело, после дела Мэнсона американские папы, напугавшись своих детишек, спешно обратили на них свое репрессивное внимание…