Страница:
Астрид Линдгрен
Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует
ASTRID LINDGREN
Mästerdetektiven Blomkvist lever farligt
1951
First published by Rabén & Sjögren Bokförlag, Stockholm
Masterdetektiven Blomkvist lever farligt © Text:
Astrid Lindgren,1951/Saltkråkan AB
© Городинская-Валлениус Н., перевод на русский язык, 2014
© Гапей А., иллюстрации, 2014
© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014
Machaon®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Mästerdetektiven Blomkvist lever farligt
1951
First published by Rabén & Sjögren Bokförlag, Stockholm
Masterdetektiven Blomkvist lever farligt © Text:
Astrid Lindgren,1951/Saltkråkan AB
© Городинская-Валлениус Н., перевод на русский язык, 2014
© Гапей А., иллюстрации, 2014
© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014
Machaon®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
1
— Послушай, ты ненормальный, ты определённо ненормальный! — сказал Андерс. — Опять валяешься тут и мечтаешь?
«Ненормальный» поспешно вскочил и обиженно уставился на друзей, стоящих у забора.
— Миленький, хорошенький Калле, — подхватила Ева-Лотта, — у тебя ведь пролежни появятся, если ты каждый божий день будешь валяться, вытаращив глаза, под этим деревом.
— И вовсе я не каждый день валяюсь, вытаращив глаза! — сердито возразил Калле.
— Не преувеличивай, пожалуйста, Ева-Лотта, — вступился Андерс. — Ты разве не помнишь то воскресенье в начале июня? Тогда ведь Калле за весь день ни разу не прилёг под грушей. И за весь день ни разу не был сыщиком! Воры и убийцы бесчинствовали вовсю.
— Как же, припоминаю! — воскликнула Ева-Лотта. — Убийцы действительно блаженствовали в то воскресенье.
— Катитесь вы отсюда! — буркнул Калле.
— Именно это мы и собирались сделать, — согласился Андерс. — Только мы хотели и тебя прихватить. Если, понятно, ты допускаешь, что убийц можно оставить на часок без присмотра.
— Что ты! Конечно, нельзя! — весело подзадоривала бессердечная Ева-Лотта. — За ними нужен глаз да глаз, как за маленькими детьми.
Калле вздохнул. Безнадёжно, совершенно безнадёжно… Он — знаменитый сыщик Блюмквист и требует уважения к своей профессии. А где оно, это уважение? По крайней мере, со стороны Андерса и Евы-Лотты он его не чувствует. А между тем прошлым летом он совершенно самостоятельно накрыл целых трёх бандитов. Правда, Андерс и Ева-Лотта ему помогали, но ведь это он, Калле, благодаря своей проницательности и наблюдательности напал на след преступников.
В тот раз Андерс и Ева-Лотта признали, что он настоящий сыщик, знающий своё дело. А теперь дразнят его, словно этого никогда и не было! Словно вообще на свете нет преступников, за которыми чуть не доглядишь — таких дел натворят! Как будто он какой-то чудак мечтатель, вбивший себе в голову бог знает что!
— Когда мы прошлым летом поймали тех бандитов, вы не очень-то ехидничали! — Он негодующе плюнул. — Небось тогда сыщик Блюмквист был хорош!
— Да тебя и сейчас никто не упрекает, — возразил Андерс. — Но ты же понимаешь, что такие вещи случаются раз в жизни. Наш городишко существует с четырнадцатого века, и, насколько мне известно, здесь никогда не бывало никаких преступников, кроме той тройки. Да и то уже целый год прошёл. А ты всё лежишь под своей грушей и решаешь криминальные головоломки. Калле, голубчик, брось ты это, брось! Ей-богу, не скоро ещё у нас здесь опять появятся бандиты.
— И вообще всякому овощу своё время, — заметила Ева-Лотта. — Надо знать, когда охотиться за преступниками, а когда делать отбивные котлеты из Алых.
— Вот именно, отбивные из Алых! — радостно воскликнул Андерс. — Алая роза опять объявила нам войну. Только что заявился с посланием Бенка. На, читай! — Он вынул из кармана большой лист бумаги и протянул его Калле.
Калле прочёл:
— Уж мы им зададим перцу! Пойдёшь с нами?
Лицо Калле озарилось счастливой улыбкой. Война роз была не такой штукой, от которой добровольно отказываются. Вот уже не первый год она скрашивала летние каникулы, которые иначе могли бы показаться несколько однообразными.
Кататься на велосипеде, купаться, поливать клубнику, выполнять разные поручения в лавке отца, удить рыбу, торчать в саду у Евы-Лотты, играть в футбол — разве одним этим заполнишь всё время! Ведь летние каникулы такие длинные…
Да, летние каникулы длятся долго — к счастью. Калле считал их величайшим изобретением на земле. Даже странно, что взрослые до этого додумались. Как это они разрешают детям два с половиной месяца болтаться на солнышке и ни капельки не думать про Тридцатилетнюю войну и тому подобное. То ли дело война Роз!
— Ещё бы не пойти, — отозвался Калле. — Спрашиваешь тоже!
При таком скудном урожае на преступников, как за последнее время, Калле был только рад взять кратковременный отпуск и целиком отдаться благородной войне Роз. И вообще интересно посмотреть, что там придумали Алые на этот раз.
— Я, пожалуй, пойду сейчас на разведку, — вызвался Андерс.
— Давай, — сказала Ева-Лотта. — А мы выйдем через полчасика. Я только сначала кинжалы поточу.
Это звучало внушительно и угрожающе. Андерс и Калле одобрительно кивнули. Ева-Лотта — настоящий воин, на неё можно положиться!
Под кинжалами, которые следовало наточить, подразумевались всего-навсего хлебные ножи булочника, но всё-таки!
Ева-Лотта обещала папе покрутить точильный камень, прежде чем она убежит. Стоять под палящим солнцем и крутить тяжёлый камень — дело нелёгкое, но, если представить, что ты точишь оружие против Алых, сразу становится гораздо легче.
— «…и смерть поглотит тысячи тысяч душ и унесёт их в своё чёрное царство», — бормотала Ева-Лотта себе под нос и крутила камень так усердно, что на лбу у неё выступили капельки пота, а светлые волосы на висках завились колечками.
— Что ты сказала? — спросил булочник, подняв глаза от ножей.
— Ничего.
— Ничего, говоришь? — Он попробовал пальцем лезвие. — Ну, беги тогда!
И Ева-Лотта побежала. Она легко проскользнула через щель в заборе, отделявшем её сад от сада Калле.
С незапамятных времён там не хватало одной доски, и можно не сомневаться, что, пока это зависит от Калле и Евы-Лотты, она не будет вставлена.
Случалось, бакалейщик Блюмквист, человек очень аккуратный, говорил булочнику, когда они сидели в беседке летним вечером:
— Послушай, друг, забор-то надо бы поправить, а то неаккуратно как-то.
— Ладно уж, подождём, пока ребята подрастут настолько, что станут застревать в этой дыре, — отвечал булочник.
Несмотря на любовь к булкам, Ева-Лотта всё равно оставалась худой как щепка и без труда пролезала сквозь узкую щель в заборе…
С улицы послышался свист. Это вернулся из разведки Андерс, вождь Белой розы.
— Они у себя в штабе! — крикнул он. — Вперёд, на бой, победа за нами!
Когда Ева-Лотта пошла точить кинжалы, а Андерс отправился в разведку, Калле опять занял прежнюю позицию под грушей. Короткое затишье перед тем, как разразиться войне Роз, он использовал для важного разговора.
Да-да, он вёл разговор, хотя ни одного живого существа поблизости не было. Знаменитый сыщик Блюмквист беседовал со своим воображаемым собеседником, верным спутником, который сопровождал его уже много лет. О, это был замечательный человек! Он относился к выдающемуся сыщику с глубоким уважением, которого тот так заслуживал и которое ему так редко оказывали другие, меньше всего Андерс и Ева-Лотта. Сейчас он сидел у ног своего наставника, благоговейно вслушиваясь в каждое его слово.
«Пренебрежение к преступности в нашем обществе, которое проявляют господин Бенгтсон и фрёкен Лисандер, достойно сожаления, — заверил господин Блюмквист своего собеседника, серьёзно глядя ему в глаза. — Стоит наступить малейшему затишью, как они тотчас теряют всякую бдительность. Они не понимают, как обманчиво такое спокойствие».
«Обманчиво?» — воскликнул воображаемый собеседник, потрясённый до глубины души.
«Вот именно, — подчеркнул знаменитый сыщик. — Очаровательный мирный городок, сияющее летнее солнце, этот идиллический покой — всё это может мгновенно перемениться. В любую минуту преступление может всё отравить своим ядовитым дыханием».
Воображаемый собеседник ахнул.
«Господин Блюмквист, вы меня пугаете!» — пролепетал он и боязливо оглянулся, словно за углом уже могло притаиться преступление.
«Положитесь на меня, — важно произнёс знаменитый сыщик. — Не бойтесь. Я начеку».
Собеседник едва мог говорить — настолько он был растроган и признателен. К тому же его невнятные выражения благодарности прервал воинственный крик Андерса:
— Вперёд, на бой, победа за нами!
Знаменитый сыщик Блюмквист взвился, словно его оса ужалила. Ещё раз быть обнаруженным под грушей ему вовсе не хотелось.
«Прощайте», — сказал он воображаемому собеседнику с таким чувством, будто расстаётся с ним надолго.
Война началась! Теперь Калле некогда будет лежать на травке и беседовать на криминалистические темы. Ну и ладно. По правде говоря, это же адский труд — найти преступника в этом городишке. Подумать только, с тех пор как поймали тех троих, прошёл целый год! Если бы не война Роз, то хоть с тоски помирай!
Воображаемый собеседник печально и с тревогой смотрел ему вслед.
«Прощайте, — ещё раз сказал знаменитый сыщик. — Меня призывают на военную службу. Но вы не беспокойтесь! Не думаю, чтобы именно сейчас могло случиться что-нибудь серьёзное».
Не думаю! Не думаю!.. Вон бежит знаменитый сыщик, призванный стоять на страже общественной безопасности. Он мчится по садовой тропинке к Андерсу и Еве-Лотте, мелькая загорелыми ногами и весело насвистывая.
Не думаю… На сей раз ваша проницательность вам изменила, господин знаменитый сыщик!
«Ненормальный» поспешно вскочил и обиженно уставился на друзей, стоящих у забора.
— Миленький, хорошенький Калле, — подхватила Ева-Лотта, — у тебя ведь пролежни появятся, если ты каждый божий день будешь валяться, вытаращив глаза, под этим деревом.
— И вовсе я не каждый день валяюсь, вытаращив глаза! — сердито возразил Калле.
— Не преувеличивай, пожалуйста, Ева-Лотта, — вступился Андерс. — Ты разве не помнишь то воскресенье в начале июня? Тогда ведь Калле за весь день ни разу не прилёг под грушей. И за весь день ни разу не был сыщиком! Воры и убийцы бесчинствовали вовсю.
— Как же, припоминаю! — воскликнула Ева-Лотта. — Убийцы действительно блаженствовали в то воскресенье.
— Катитесь вы отсюда! — буркнул Калле.
— Именно это мы и собирались сделать, — согласился Андерс. — Только мы хотели и тебя прихватить. Если, понятно, ты допускаешь, что убийц можно оставить на часок без присмотра.
— Что ты! Конечно, нельзя! — весело подзадоривала бессердечная Ева-Лотта. — За ними нужен глаз да глаз, как за маленькими детьми.
Калле вздохнул. Безнадёжно, совершенно безнадёжно… Он — знаменитый сыщик Блюмквист и требует уважения к своей профессии. А где оно, это уважение? По крайней мере, со стороны Андерса и Евы-Лотты он его не чувствует. А между тем прошлым летом он совершенно самостоятельно накрыл целых трёх бандитов. Правда, Андерс и Ева-Лотта ему помогали, но ведь это он, Калле, благодаря своей проницательности и наблюдательности напал на след преступников.
В тот раз Андерс и Ева-Лотта признали, что он настоящий сыщик, знающий своё дело. А теперь дразнят его, словно этого никогда и не было! Словно вообще на свете нет преступников, за которыми чуть не доглядишь — таких дел натворят! Как будто он какой-то чудак мечтатель, вбивший себе в голову бог знает что!
— Когда мы прошлым летом поймали тех бандитов, вы не очень-то ехидничали! — Он негодующе плюнул. — Небось тогда сыщик Блюмквист был хорош!
— Да тебя и сейчас никто не упрекает, — возразил Андерс. — Но ты же понимаешь, что такие вещи случаются раз в жизни. Наш городишко существует с четырнадцатого века, и, насколько мне известно, здесь никогда не бывало никаких преступников, кроме той тройки. Да и то уже целый год прошёл. А ты всё лежишь под своей грушей и решаешь криминальные головоломки. Калле, голубчик, брось ты это, брось! Ей-богу, не скоро ещё у нас здесь опять появятся бандиты.
— И вообще всякому овощу своё время, — заметила Ева-Лотта. — Надо знать, когда охотиться за преступниками, а когда делать отбивные котлеты из Алых.
— Вот именно, отбивные из Алых! — радостно воскликнул Андерс. — Алая роза опять объявила нам войну. Только что заявился с посланием Бенка. На, читай! — Он вынул из кармана большой лист бумаги и протянул его Калле.
Калле прочёл:
Война! Война!
Слабоумному вождю преступной шайки, именующей себя Белой розой
Настоящим уведомляется, что во всей стране Швеции ни у одного крестьянина нет поросёнка хоть вполовину такого глупого, как вождь Белой розы. Доказательством этого служит следующий факт: когда вчера это отребье человечества встретило посреди площади нашего великодушного и всеми уважаемого вождя, то вышеупомянутое отребье не пожелало посторониться, а в своей невообразимой глупости осмелилось пихнуть нашего благородного, овеянного славой вождя и разразиться гнусными ругательствами. Это оскорбление можно смыть только кровью.
Начинается война Алой и Белой розы, и смерть поглотит тысячи тысяч душ и унесёт их в своё чёрное царство.
Благородный Сикстен,вождь Алой розы
— Уж мы им зададим перцу! Пойдёшь с нами?
Лицо Калле озарилось счастливой улыбкой. Война роз была не такой штукой, от которой добровольно отказываются. Вот уже не первый год она скрашивала летние каникулы, которые иначе могли бы показаться несколько однообразными.
Кататься на велосипеде, купаться, поливать клубнику, выполнять разные поручения в лавке отца, удить рыбу, торчать в саду у Евы-Лотты, играть в футбол — разве одним этим заполнишь всё время! Ведь летние каникулы такие длинные…
Да, летние каникулы длятся долго — к счастью. Калле считал их величайшим изобретением на земле. Даже странно, что взрослые до этого додумались. Как это они разрешают детям два с половиной месяца болтаться на солнышке и ни капельки не думать про Тридцатилетнюю войну и тому подобное. То ли дело война Роз!
— Ещё бы не пойти, — отозвался Калле. — Спрашиваешь тоже!
При таком скудном урожае на преступников, как за последнее время, Калле был только рад взять кратковременный отпуск и целиком отдаться благородной войне Роз. И вообще интересно посмотреть, что там придумали Алые на этот раз.
— Я, пожалуй, пойду сейчас на разведку, — вызвался Андерс.
— Давай, — сказала Ева-Лотта. — А мы выйдем через полчасика. Я только сначала кинжалы поточу.
Это звучало внушительно и угрожающе. Андерс и Калле одобрительно кивнули. Ева-Лотта — настоящий воин, на неё можно положиться!
Под кинжалами, которые следовало наточить, подразумевались всего-навсего хлебные ножи булочника, но всё-таки!
Ева-Лотта обещала папе покрутить точильный камень, прежде чем она убежит. Стоять под палящим солнцем и крутить тяжёлый камень — дело нелёгкое, но, если представить, что ты точишь оружие против Алых, сразу становится гораздо легче.
— «…и смерть поглотит тысячи тысяч душ и унесёт их в своё чёрное царство», — бормотала Ева-Лотта себе под нос и крутила камень так усердно, что на лбу у неё выступили капельки пота, а светлые волосы на висках завились колечками.
— Что ты сказала? — спросил булочник, подняв глаза от ножей.
— Ничего.
— Ничего, говоришь? — Он попробовал пальцем лезвие. — Ну, беги тогда!
И Ева-Лотта побежала. Она легко проскользнула через щель в заборе, отделявшем её сад от сада Калле.
С незапамятных времён там не хватало одной доски, и можно не сомневаться, что, пока это зависит от Калле и Евы-Лотты, она не будет вставлена.
Случалось, бакалейщик Блюмквист, человек очень аккуратный, говорил булочнику, когда они сидели в беседке летним вечером:
— Послушай, друг, забор-то надо бы поправить, а то неаккуратно как-то.
— Ладно уж, подождём, пока ребята подрастут настолько, что станут застревать в этой дыре, — отвечал булочник.
Несмотря на любовь к булкам, Ева-Лотта всё равно оставалась худой как щепка и без труда пролезала сквозь узкую щель в заборе…
С улицы послышался свист. Это вернулся из разведки Андерс, вождь Белой розы.
— Они у себя в штабе! — крикнул он. — Вперёд, на бой, победа за нами!
Когда Ева-Лотта пошла точить кинжалы, а Андерс отправился в разведку, Калле опять занял прежнюю позицию под грушей. Короткое затишье перед тем, как разразиться войне Роз, он использовал для важного разговора.
Да-да, он вёл разговор, хотя ни одного живого существа поблизости не было. Знаменитый сыщик Блюмквист беседовал со своим воображаемым собеседником, верным спутником, который сопровождал его уже много лет. О, это был замечательный человек! Он относился к выдающемуся сыщику с глубоким уважением, которого тот так заслуживал и которое ему так редко оказывали другие, меньше всего Андерс и Ева-Лотта. Сейчас он сидел у ног своего наставника, благоговейно вслушиваясь в каждое его слово.
«Пренебрежение к преступности в нашем обществе, которое проявляют господин Бенгтсон и фрёкен Лисандер, достойно сожаления, — заверил господин Блюмквист своего собеседника, серьёзно глядя ему в глаза. — Стоит наступить малейшему затишью, как они тотчас теряют всякую бдительность. Они не понимают, как обманчиво такое спокойствие».
«Обманчиво?» — воскликнул воображаемый собеседник, потрясённый до глубины души.
«Вот именно, — подчеркнул знаменитый сыщик. — Очаровательный мирный городок, сияющее летнее солнце, этот идиллический покой — всё это может мгновенно перемениться. В любую минуту преступление может всё отравить своим ядовитым дыханием».
Воображаемый собеседник ахнул.
«Господин Блюмквист, вы меня пугаете!» — пролепетал он и боязливо оглянулся, словно за углом уже могло притаиться преступление.
«Положитесь на меня, — важно произнёс знаменитый сыщик. — Не бойтесь. Я начеку».
Собеседник едва мог говорить — настолько он был растроган и признателен. К тому же его невнятные выражения благодарности прервал воинственный крик Андерса:
— Вперёд, на бой, победа за нами!
Знаменитый сыщик Блюмквист взвился, словно его оса ужалила. Ещё раз быть обнаруженным под грушей ему вовсе не хотелось.
«Прощайте», — сказал он воображаемому собеседнику с таким чувством, будто расстаётся с ним надолго.
Война началась! Теперь Калле некогда будет лежать на травке и беседовать на криминалистические темы. Ну и ладно. По правде говоря, это же адский труд — найти преступника в этом городишке. Подумать только, с тех пор как поймали тех троих, прошёл целый год! Если бы не война Роз, то хоть с тоски помирай!
Воображаемый собеседник печально и с тревогой смотрел ему вслед.
«Прощайте, — ещё раз сказал знаменитый сыщик. — Меня призывают на военную службу. Но вы не беспокойтесь! Не думаю, чтобы именно сейчас могло случиться что-нибудь серьёзное».
Не думаю! Не думаю!.. Вон бежит знаменитый сыщик, призванный стоять на страже общественной безопасности. Он мчится по садовой тропинке к Андерсу и Еве-Лотте, мелькая загорелыми ногами и весело насвистывая.
Не думаю… На сей раз ваша проницательность вам изменила, господин знаменитый сыщик!
2
— У нас в городе всего две улицы, — объяснял обычно булочник проезжим.
И действительно, в городе только и было, что Большая улица и Малая улица, да ещё Большая площадь. А остальное — мощённые булыжником бугристые улочки и переулки, ведущие вниз к реке или внезапно упирающиеся в какой-нибудь полуразвалившийся дом, который по-стариковски упрямо сопротивлялся всякому благоустройству. Кое-где на окраинах можно было, конечно, встретить модные одноэтажные виллы, утопающие в роскошных садах, но они составляли исключение. Большинство садов — такие, как у булочника: порядком запущенные, со старыми, корявыми яблонями и грушами, с неухоженными, плешивыми газонами. Дома тоже были в большинстве своём такие, как у булочника, — громоздкие, деревянные. Когда-то, давным-давно, некий строитель, дав волю буйной фантазии, украсил их самыми невероятными выступами, зубцами и башенками.
Вообще-то говоря, городок этот вряд ли можно было назвать красивым, но он дышал старинным покоем и уютом. Была в нём какая-то своя прелесть, по крайней мере в солнечный июльский день, когда розы, левкои и пионы цвели во всех садах и липы на Малой улице тихо смотрелись в медленно и задумчиво текущую речку.
Направляясь вприпрыжку к штабу Алых роз, Калле, Андерс и Ева-Лотта меньше всего задумывались над тем, красив ли их городок. Они знали только, что он отлично подходит для войны Роз. Столько закоулков, где можно спрятаться, заборов, через которые можно перелезть, кривых переулочков, чтобы отделаться от преследователей, крыш, чтобы лазить, сараев и будок, где можно забаррикадироваться… Городу с такими неоценимыми достоинствами красота ни к чему. Достаточно того, что солнце светит и от тёплых камней мостовой через босые пятки по всему телу разливается приятное ощущение лета. Чуть затхлый запах с реки, иногда смешивающийся с шалым ароматом роз из какого-нибудь сада поблизости, тоже говорил о лете. А что до красоты, то киоск «Мороженое» на углу вполне даже украшал город, во всяком случае по мнению Калле, Андерса и Евы-Лотты. Какая ещё красота нужна?
Они купили себе по порции мороженого и продолжали свой путь. Возле моста им повстречался полицейский Бьёрк. Его форменные пуговицы блестели на солнце.
— Привет, дядя Бьёрк! — крикнула Ева-Лотта.
— Привет! — сказал полицейский. — Здравствуй, знаменитый сыщик, — добавил он дружелюбно и потрепал Калле по затылку. — Никаких новых происшествий на сегодняшний день?
Калле надулся. Дядя Бьёрк тоже пожинал плоды прошлым летом, когда Калле выследил преступников. Чего же он сейчас смеётся?
— Нет, никаких новых происшествий, — ответил Андерс за Калле. — Воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтра, потому что Калле сейчас не до них.
— Да, сегодня мы обкорнаем уши Алой розе, — сказала Ева-Лотта и мило улыбнулась Бьёрку. Он ей очень нравился.
— Ева-Лотта, иногда мне кажется, что тебе не мешало бы быть немножко поженственней, — заметил Бьёрк, озабоченно глядя на худенькую, загорелую амазонку.
Она стояла в канаве и пыталась большим пальцем ноги подцепить коробку из-под сигарет. Ей это удалось, и коробка полетела в реку.
— Женственной — пожалуйста, но только по понедельникам, — согласилась Ева-Лотта, всё так же мило улыбаясь. — Пока, дядя Бьёрк, нам некогда.
Бьёрк покачал головой и медленно пошёл дальше, продолжая обход.
Когда проходишь по мосту, каждый раз испытываешь сильное искушение. Можно, конечно, переходить мост самым обыкновенным способом. Но ведь есть ещё перила, притом довольно узкие. И если идти по ним, то можно испытать приятное щекотание под ложечкой. Того и гляди, оступишься и бултыхнёшься в воду. Правда, этого ещё ни разу не случалось, хотя они часто переходили мост таким манером. Но ручаться ни за что нельзя. И, несмотря на то что операция по обкорнанию ушей Алой розе была очень спешной, Калле, Андерс и Ева-Лотта считали, что могут уделить несколько минут упражнению в равновесии. Это, разумеется, строго запрещалось, но Бьёрк ушёл, и никого другого поблизости не было.
Нет, кто-то был! Как раз когда они решительно влезли на перила и в самом деле почувствовали сладкое замирание в животе, на противоположном конце моста появился, ковыляя, старик Грен. Но кто же обращал внимание на Грена!
Старик остановился перед ребятами, вздохнул и произнёс, обращаясь неизвестно к кому:
— Так-так, весёлые детские забавы! Весёлые невинные детские забавы!
Старик Грен всегда так говорил, и они его иногда передразнивали. Конечно, чтобы он не слышал. Когда Калле попадал футбольным мячом прямо в папину витрину или когда Андерс как-то слетел с велосипеда и угодил лицом прямо в крапиву, Ева-Лотта вздыхала и говорила: «Так-так, весёлые детские забавы, так-так!»
Они благополучно пересекли мост. И на этот раз никто не свалился. Андерс оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что их никто не видел. Малая улица оставалась пустынной, только старик Грен шёл вдалеке. Его всегда можно было узнать по ковыляющей походке.
— Никто так чуднó не ходит, как этот Грен, — сказал Андерс.
— Грен вообще чудной, — заметил Калле. — Может быть, потому, что он такой одинокий?
— Бедняга! — вздохнула Ева-Лотта. — Подумать только, жить одному в таком мрачном доме, и никого нет рядом, кто бы мог убрать, или приготовить еду, или просто помочь.
— Вот ещё! — возразил Андерс поразмыслив. — Без уборки вполне можно обойтись. Да и одному пожить некоторое время тоже неплохо. Можно хоть спокойно заняться моделями.
Человек, который, подобно Андерсу, ютился в малюсенькой квартирке с кучей сестрёнок и братишек, не прочь был получить в своё распоряжение целый дом!
— Да ты через неделю свихнёшься, — сказал Калле. — То есть я хочу сказать, ты станешь ещё чуднее, чем сейчас. Такой же, как Грен.
— Папа не любит этого Грена, — сообщила Ева-Лотта. — Он говорит, что Грен ростовщик.
Ни Андерс, ни Калле не знали, что такое ростовщик, но Ева-Лотта объяснила:
— Папа говорит, что ростовщик — это такой человек, который одалживает людям деньги.
— Смотри, какой молодец! — заметил Андерс.
— Совсем даже не молодец, — возразила Ева-Лотта. — И вот почему. Представь, что тебе нужно занять двадцать пять эре, ну просто до зарезу понадобились двадцать пять эре.
— На мороженое, — предположил Калле.
— Вот именно, — подхватил Андерс. — Я уже чувствую, что они мне нужны!
— Так вот, — продолжала Ева-Лотта, — ты идёшь к Грену или ещё к какому-нибудь ростовщику, и он тебе даёт двадцать пять эре.
— Ну да? — спросил Андерс, приятно удивлённый такой возможностью.
— Да. Но ты должен обещать, что вернёшь их через месяц. И мало того — ты должен вернуть не двадцать пять, а пятьдесят эре.
— Дудки, — возмутился Андерс. — С какой это стати?
— Ребёнок! — сказала Ева-Лотта. — Ты что, не проходил проценты в школе? Грен хочет получать проценты за свои деньги, понимаешь?
— Уж брал бы тогда по-божески! — Калле встревожился за бюджет Андерса.
— Вот этого-то ростовщики никогда не делают, — объяснила Ева-Лотта. — Они не берут по-божески. Они берут слишком большие проценты. А по закону этого делать нельзя. Поэтому папа и не любит Грена.
— Но почему же люди такие чудаки и занимают деньги у ростовщиков? — удивился Калле. — Неужели больше не у кого на мороженое занять?
— Балда ты! — сказала Ева-Лотта. — Тут, может, речь идёт не о двадцати пяти эре на мороженое, а о тысячах крон. Представь, что кому-то сию минуту понадобилось пять тысяч крон и нет никого, кто бы мог их дать. Никого, кроме таких ростовщиков, как Грен.
— К черту Грена! — воскликнул Андерс, вождь Белой розы. — Вперёд, на бой, победа за нами!
Вон и дом почтмейстера, а за ним, в саду, — сарай, который служит одновременно гаражом и штабом Алой розы, потому что вождь этой таинственной ватаги — сын почтмейстера Сикстен.
Судя по всему, сейчас гараж пуст. Уже издали было видно, что к двери приколот лист бумаги. Проще простого пройти через садовую калитку к гаражу и прочесть, что там написано. Но кто же станет так поступать во время войны Роз? Вдруг там засада! Что, если Алые залегли в штабе, готовые броситься на простаков, которые осмелятся появиться тут?
Вождь Белых роз наставлял своё войско:
— Калле, пробирайся за кустами, пока не окажешься позади штаба, вне поля зрения врага. Влезь на крышу. Достань лист живой или мёртвый!
— Лист живой или мёртвый — что ты хочешь этим сказать? — спросил Калле.
— Да ну тебя! Это ты живой или мёртвый, неужели не понятно? Ева-Лотта, ты тихонько лежи здесь и высматривай их из-за кустов. Если заметишь, что Калле угрожает опасность, свистни, как условлено.
— А ты что будешь делать?
— Я пойду спрошу мамашу Сикстена, где он.
Все принялись выполнять задание. Калле быстро добрался до штаба. Вскарабкаться на крышу — дело нехитрое. Калле часто делал это и раньше. Надо было только пробраться сквозь кусты и влезть на мусорный ящик позади гаража, а уже с него — на сарай.
Как можно тише, чтобы враг его не услышал, Калле пополз по крыше. В глубине души он отлично знал, что гараж пуст, знала это и Ева-Лотта и, разумеется, Андерс, который пошёл в дом спрашивать, где Сикстен. Но война Роз велась по всем правилам, и поэтому Калле полз так, словно его жизни действительно угрожала опасность, а Ева-Лотта напряжённо следила за каждым его движением, готовая свистнуть по-разбойничьи, если это, против ожидания, будет необходимо.
Вернулся Андерс: мама Сикстена понятия не имела, где пропадает её любимое чадо.
Калле осторожно перегнулся через край крыши и, изловчившись, схватил бумагу. Затем вернулся тем же путём, тихо и осторожно. Ева-Лотта не сводила с него глаз до последней секунды.
— Чистая работа, молодец! — сказал Андерс одобрительно, когда Калле передал ему бумагу. — Ну-с, посмотрим!
Подписал знаменательное послание «Благородный Сикстен, вождь Алой розы». Правда, для благородного рыцаря послание было составлено в удивительно сильных выражениях. От столь знатного вельможи следовало ожидать более утончённых оборотов…
— Так, значит, в Прерии! — заключил Андерс, прочитав послание. — Вперёд, на бой, победа за нами!
И действительно, в городе только и было, что Большая улица и Малая улица, да ещё Большая площадь. А остальное — мощённые булыжником бугристые улочки и переулки, ведущие вниз к реке или внезапно упирающиеся в какой-нибудь полуразвалившийся дом, который по-стариковски упрямо сопротивлялся всякому благоустройству. Кое-где на окраинах можно было, конечно, встретить модные одноэтажные виллы, утопающие в роскошных садах, но они составляли исключение. Большинство садов — такие, как у булочника: порядком запущенные, со старыми, корявыми яблонями и грушами, с неухоженными, плешивыми газонами. Дома тоже были в большинстве своём такие, как у булочника, — громоздкие, деревянные. Когда-то, давным-давно, некий строитель, дав волю буйной фантазии, украсил их самыми невероятными выступами, зубцами и башенками.
Вообще-то говоря, городок этот вряд ли можно было назвать красивым, но он дышал старинным покоем и уютом. Была в нём какая-то своя прелесть, по крайней мере в солнечный июльский день, когда розы, левкои и пионы цвели во всех садах и липы на Малой улице тихо смотрелись в медленно и задумчиво текущую речку.
Направляясь вприпрыжку к штабу Алых роз, Калле, Андерс и Ева-Лотта меньше всего задумывались над тем, красив ли их городок. Они знали только, что он отлично подходит для войны Роз. Столько закоулков, где можно спрятаться, заборов, через которые можно перелезть, кривых переулочков, чтобы отделаться от преследователей, крыш, чтобы лазить, сараев и будок, где можно забаррикадироваться… Городу с такими неоценимыми достоинствами красота ни к чему. Достаточно того, что солнце светит и от тёплых камней мостовой через босые пятки по всему телу разливается приятное ощущение лета. Чуть затхлый запах с реки, иногда смешивающийся с шалым ароматом роз из какого-нибудь сада поблизости, тоже говорил о лете. А что до красоты, то киоск «Мороженое» на углу вполне даже украшал город, во всяком случае по мнению Калле, Андерса и Евы-Лотты. Какая ещё красота нужна?
Они купили себе по порции мороженого и продолжали свой путь. Возле моста им повстречался полицейский Бьёрк. Его форменные пуговицы блестели на солнце.
— Привет, дядя Бьёрк! — крикнула Ева-Лотта.
— Привет! — сказал полицейский. — Здравствуй, знаменитый сыщик, — добавил он дружелюбно и потрепал Калле по затылку. — Никаких новых происшествий на сегодняшний день?
Калле надулся. Дядя Бьёрк тоже пожинал плоды прошлым летом, когда Калле выследил преступников. Чего же он сейчас смеётся?
— Нет, никаких новых происшествий, — ответил Андерс за Калле. — Воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтра, потому что Калле сейчас не до них.
— Да, сегодня мы обкорнаем уши Алой розе, — сказала Ева-Лотта и мило улыбнулась Бьёрку. Он ей очень нравился.
— Ева-Лотта, иногда мне кажется, что тебе не мешало бы быть немножко поженственней, — заметил Бьёрк, озабоченно глядя на худенькую, загорелую амазонку.
Она стояла в канаве и пыталась большим пальцем ноги подцепить коробку из-под сигарет. Ей это удалось, и коробка полетела в реку.
— Женственной — пожалуйста, но только по понедельникам, — согласилась Ева-Лотта, всё так же мило улыбаясь. — Пока, дядя Бьёрк, нам некогда.
Бьёрк покачал головой и медленно пошёл дальше, продолжая обход.
Когда проходишь по мосту, каждый раз испытываешь сильное искушение. Можно, конечно, переходить мост самым обыкновенным способом. Но ведь есть ещё перила, притом довольно узкие. И если идти по ним, то можно испытать приятное щекотание под ложечкой. Того и гляди, оступишься и бултыхнёшься в воду. Правда, этого ещё ни разу не случалось, хотя они часто переходили мост таким манером. Но ручаться ни за что нельзя. И, несмотря на то что операция по обкорнанию ушей Алой розе была очень спешной, Калле, Андерс и Ева-Лотта считали, что могут уделить несколько минут упражнению в равновесии. Это, разумеется, строго запрещалось, но Бьёрк ушёл, и никого другого поблизости не было.
Нет, кто-то был! Как раз когда они решительно влезли на перила и в самом деле почувствовали сладкое замирание в животе, на противоположном конце моста появился, ковыляя, старик Грен. Но кто же обращал внимание на Грена!
Старик остановился перед ребятами, вздохнул и произнёс, обращаясь неизвестно к кому:
— Так-так, весёлые детские забавы! Весёлые невинные детские забавы!
Старик Грен всегда так говорил, и они его иногда передразнивали. Конечно, чтобы он не слышал. Когда Калле попадал футбольным мячом прямо в папину витрину или когда Андерс как-то слетел с велосипеда и угодил лицом прямо в крапиву, Ева-Лотта вздыхала и говорила: «Так-так, весёлые детские забавы, так-так!»
Они благополучно пересекли мост. И на этот раз никто не свалился. Андерс оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что их никто не видел. Малая улица оставалась пустынной, только старик Грен шёл вдалеке. Его всегда можно было узнать по ковыляющей походке.
— Никто так чуднó не ходит, как этот Грен, — сказал Андерс.
— Грен вообще чудной, — заметил Калле. — Может быть, потому, что он такой одинокий?
— Бедняга! — вздохнула Ева-Лотта. — Подумать только, жить одному в таком мрачном доме, и никого нет рядом, кто бы мог убрать, или приготовить еду, или просто помочь.
— Вот ещё! — возразил Андерс поразмыслив. — Без уборки вполне можно обойтись. Да и одному пожить некоторое время тоже неплохо. Можно хоть спокойно заняться моделями.
Человек, который, подобно Андерсу, ютился в малюсенькой квартирке с кучей сестрёнок и братишек, не прочь был получить в своё распоряжение целый дом!
— Да ты через неделю свихнёшься, — сказал Калле. — То есть я хочу сказать, ты станешь ещё чуднее, чем сейчас. Такой же, как Грен.
— Папа не любит этого Грена, — сообщила Ева-Лотта. — Он говорит, что Грен ростовщик.
Ни Андерс, ни Калле не знали, что такое ростовщик, но Ева-Лотта объяснила:
— Папа говорит, что ростовщик — это такой человек, который одалживает людям деньги.
— Смотри, какой молодец! — заметил Андерс.
— Совсем даже не молодец, — возразила Ева-Лотта. — И вот почему. Представь, что тебе нужно занять двадцать пять эре, ну просто до зарезу понадобились двадцать пять эре.
— На мороженое, — предположил Калле.
— Вот именно, — подхватил Андерс. — Я уже чувствую, что они мне нужны!
— Так вот, — продолжала Ева-Лотта, — ты идёшь к Грену или ещё к какому-нибудь ростовщику, и он тебе даёт двадцать пять эре.
— Ну да? — спросил Андерс, приятно удивлённый такой возможностью.
— Да. Но ты должен обещать, что вернёшь их через месяц. И мало того — ты должен вернуть не двадцать пять, а пятьдесят эре.
— Дудки, — возмутился Андерс. — С какой это стати?
— Ребёнок! — сказала Ева-Лотта. — Ты что, не проходил проценты в школе? Грен хочет получать проценты за свои деньги, понимаешь?
— Уж брал бы тогда по-божески! — Калле встревожился за бюджет Андерса.
— Вот этого-то ростовщики никогда не делают, — объяснила Ева-Лотта. — Они не берут по-божески. Они берут слишком большие проценты. А по закону этого делать нельзя. Поэтому папа и не любит Грена.
— Но почему же люди такие чудаки и занимают деньги у ростовщиков? — удивился Калле. — Неужели больше не у кого на мороженое занять?
— Балда ты! — сказала Ева-Лотта. — Тут, может, речь идёт не о двадцати пяти эре на мороженое, а о тысячах крон. Представь, что кому-то сию минуту понадобилось пять тысяч крон и нет никого, кто бы мог их дать. Никого, кроме таких ростовщиков, как Грен.
— К черту Грена! — воскликнул Андерс, вождь Белой розы. — Вперёд, на бой, победа за нами!
Вон и дом почтмейстера, а за ним, в саду, — сарай, который служит одновременно гаражом и штабом Алой розы, потому что вождь этой таинственной ватаги — сын почтмейстера Сикстен.
Судя по всему, сейчас гараж пуст. Уже издали было видно, что к двери приколот лист бумаги. Проще простого пройти через садовую калитку к гаражу и прочесть, что там написано. Но кто же станет так поступать во время войны Роз? Вдруг там засада! Что, если Алые залегли в штабе, готовые броситься на простаков, которые осмелятся появиться тут?
Вождь Белых роз наставлял своё войско:
— Калле, пробирайся за кустами, пока не окажешься позади штаба, вне поля зрения врага. Влезь на крышу. Достань лист живой или мёртвый!
— Лист живой или мёртвый — что ты хочешь этим сказать? — спросил Калле.
— Да ну тебя! Это ты живой или мёртвый, неужели не понятно? Ева-Лотта, ты тихонько лежи здесь и высматривай их из-за кустов. Если заметишь, что Калле угрожает опасность, свистни, как условлено.
— А ты что будешь делать?
— Я пойду спрошу мамашу Сикстена, где он.
Все принялись выполнять задание. Калле быстро добрался до штаба. Вскарабкаться на крышу — дело нехитрое. Калле часто делал это и раньше. Надо было только пробраться сквозь кусты и влезть на мусорный ящик позади гаража, а уже с него — на сарай.
Как можно тише, чтобы враг его не услышал, Калле пополз по крыше. В глубине души он отлично знал, что гараж пуст, знала это и Ева-Лотта и, разумеется, Андерс, который пошёл в дом спрашивать, где Сикстен. Но война Роз велась по всем правилам, и поэтому Калле полз так, словно его жизни действительно угрожала опасность, а Ева-Лотта напряжённо следила за каждым его движением, готовая свистнуть по-разбойничьи, если это, против ожидания, будет необходимо.
Вернулся Андерс: мама Сикстена понятия не имела, где пропадает её любимое чадо.
Калле осторожно перегнулся через край крыши и, изловчившись, схватил бумагу. Затем вернулся тем же путём, тихо и осторожно. Ева-Лотта не сводила с него глаз до последней секунды.
— Чистая работа, молодец! — сказал Андерс одобрительно, когда Калле передал ему бумагу. — Ну-с, посмотрим!
Подписал знаменательное послание «Благородный Сикстен, вождь Алой розы». Правда, для благородного рыцаря послание было составлено в удивительно сильных выражениях. От столь знатного вельможи следовало ожидать более утончённых оборотов…
Вы — подлые псы, да, именно вы, Белые розы, отравляющие своим мерзким присутствием сей город! Сим извещаем вас, что мы, благородные рыцари Алой розы, отправились на поле битвы в Прерии. Приходите туда как можно скорее, чтобы мы могли уничтожить отвратительный сорняк, именующий себя Белой розой, и высыпать его прах во двор к Юхансону на навозную кучу, где он по праву должен находиться.Ни один человек, читая эти «тёплые» слова, не догадался бы, что Алые и Белые розы на самом деле закадычные друзья. Если не считать Калле и Евы-Лотты, Андерс не знал товарища лучше Сикстена; разве что Бенка и Йонте могли с ним сравниться — тоже отличные Алые розы. И если Сикстен, Бенка и Йонте кого и ценили в этом городе высоко, так это «подлых псов» Андерса, Калле и Еву-Лотту.
А ну, выходите, подлые псы!!!
— Так, значит, в Прерии! — заключил Андерс, прочитав послание. — Вперёд, на бой, победа за нами!
3
Хорошо, что на свете существовали Прерии! Не одно поколение детей играло там с незапамятных времён в индейцев. Сердца суровых отцов семейств смягчались, когда они вспоминали своё детство и игры в Прериях.
Если Калле приходил вечером домой в разодранной рубашке после особенно жаркой баталии, то бакалейщик Блюмквист не слишком журил его, потому что вспоминал рубаху, разодранную весенним вечером в Прериях лет тридцать тому назад. И как бы фру Лисандер ни хотела, чтобы её юная дочь побольше времени проводила в обществе своих сверстниц, вместо того чтобы гонять с мальчишками по Прериям, настаивать на этом не имело смысла, потому что булочник лукаво смотрел на неё и говорил:
— Послушай, Миа дорогая, когда ты была маленькая, кто из здешних девчонок больше всех пропадал в Прериях?
Прериями называли большой, чуть всхолмлённый пустырь на окраине города. Он весь порос короткой травкой, по которой приятно было ходить босиком. Весной травка будто светилась сочным зелёным светом, и Прерии превращались в зелёное море с жёлтыми пятнами одуванчиков. Но тут принималось за работу летнее солнце, и Прерии становились бурыми и сухими.
Калле, Андерс и Ева-Лотта не замедлили откликнуться на вежливое приглашение Сикстена. Щурясь от яркого света, они осматривали поле битвы, пытаясь обнаружить своих врагов. Алых нигде не было видно. Но большие участки Прерий поросли орешником и можжевельником, и там вполне могли залечь рыцари Алой розы.
Белые розы издали свой самый ужасающий воинственный клич и ринулись в заросли. Они обыскали каждый кустик, но, сколько ни рыскали и ни вынюхивали, врагов найти не могли. Вот уже и край Прерий, у самой Усадьбы, а противника нет как нет.
— Что это ещё за дурацкие шутки? — возмутился Андерс. — Их же нигде нет!
И тут тишину Прерий рассёк громкий ехидный смех.
— Постойте… — сказала Ева-Лотта и беспокойно оглянулась. — Да они, кажется, в Усадьбе.
— Ну да, конечно, там! — крикнул Калле восхищённо.
На краю Прерий среди дрожащих осин стоял старинный дом, благородное сооружение XVIII века, знавшее некогда лучшие времена. Это и была Усадьба. А из окна дома, в задней его стене, высунулись три торжествующие рожицы.
— Горе тому, кто приблизится к новому штабу Алой розы! — воскликнул Сикстен.
— Да как же вы… — начал Андерс.
— Ишь чего захотели узнать! Дверь была открыта, вот и всё.
В Усадьбе уже много лет никто не жил, и дом разрушался. Муниципалитет давным-давно решил его отреставрировать и перенести в городской парк, чтобы устроить там краеведческий музей. Но денег на реставрацию не было, пожертвования поступали туго, и дело почти не продвигалось. А здание между тем всё ветшало и ветшало. До последнего времени замки защищали его от поползновения ребят. Но теперь полуистлевшие двери не могли больше охранять дом от захватчиков, и требовалось срочное вмешательство муниципалитета, пока уцелело хоть какое-то подобие краеведческого музея.
Судя по шуму в Усадьбе, Алые без всякого почтения к старине носились среди панелей XVIII века. Старые половицы жалобно стонали от диких, восторженных прыжков, которые совершали счастливые обладатели нового штаба.
— Мы захватим в плен этих подлых псов, запрём их здесь и оставим подыхать с голоду! — восторженно вопил Сикстен.
Если Калле приходил вечером домой в разодранной рубашке после особенно жаркой баталии, то бакалейщик Блюмквист не слишком журил его, потому что вспоминал рубаху, разодранную весенним вечером в Прериях лет тридцать тому назад. И как бы фру Лисандер ни хотела, чтобы её юная дочь побольше времени проводила в обществе своих сверстниц, вместо того чтобы гонять с мальчишками по Прериям, настаивать на этом не имело смысла, потому что булочник лукаво смотрел на неё и говорил:
— Послушай, Миа дорогая, когда ты была маленькая, кто из здешних девчонок больше всех пропадал в Прериях?
Прериями называли большой, чуть всхолмлённый пустырь на окраине города. Он весь порос короткой травкой, по которой приятно было ходить босиком. Весной травка будто светилась сочным зелёным светом, и Прерии превращались в зелёное море с жёлтыми пятнами одуванчиков. Но тут принималось за работу летнее солнце, и Прерии становились бурыми и сухими.
Калле, Андерс и Ева-Лотта не замедлили откликнуться на вежливое приглашение Сикстена. Щурясь от яркого света, они осматривали поле битвы, пытаясь обнаружить своих врагов. Алых нигде не было видно. Но большие участки Прерий поросли орешником и можжевельником, и там вполне могли залечь рыцари Алой розы.
Белые розы издали свой самый ужасающий воинственный клич и ринулись в заросли. Они обыскали каждый кустик, но, сколько ни рыскали и ни вынюхивали, врагов найти не могли. Вот уже и край Прерий, у самой Усадьбы, а противника нет как нет.
— Что это ещё за дурацкие шутки? — возмутился Андерс. — Их же нигде нет!
И тут тишину Прерий рассёк громкий ехидный смех.
— Постойте… — сказала Ева-Лотта и беспокойно оглянулась. — Да они, кажется, в Усадьбе.
— Ну да, конечно, там! — крикнул Калле восхищённо.
На краю Прерий среди дрожащих осин стоял старинный дом, благородное сооружение XVIII века, знавшее некогда лучшие времена. Это и была Усадьба. А из окна дома, в задней его стене, высунулись три торжествующие рожицы.
— Горе тому, кто приблизится к новому штабу Алой розы! — воскликнул Сикстен.
— Да как же вы… — начал Андерс.
— Ишь чего захотели узнать! Дверь была открыта, вот и всё.
В Усадьбе уже много лет никто не жил, и дом разрушался. Муниципалитет давным-давно решил его отреставрировать и перенести в городской парк, чтобы устроить там краеведческий музей. Но денег на реставрацию не было, пожертвования поступали туго, и дело почти не продвигалось. А здание между тем всё ветшало и ветшало. До последнего времени замки защищали его от поползновения ребят. Но теперь полуистлевшие двери не могли больше охранять дом от захватчиков, и требовалось срочное вмешательство муниципалитета, пока уцелело хоть какое-то подобие краеведческого музея.
Судя по шуму в Усадьбе, Алые без всякого почтения к старине носились среди панелей XVIII века. Старые половицы жалобно стонали от диких, восторженных прыжков, которые совершали счастливые обладатели нового штаба.
— Мы захватим в плен этих подлых псов, запрём их здесь и оставим подыхать с голоду! — восторженно вопил Сикстен.