Страница:
Дэвид Линдсей
Наваждение
OBSCURUM PER OBSCURIUM
IGNOTUM PER IGNOTIUS
Коллекция «ГАРФАНГ»
Литература беспокойного присутствия
Коллекцию ведет
Евгений Головин
В издании коллекции участвуют
Сергей Жигалкин, Ирина Колташева
В коллекцию «ГАРФАНГ» войдут произведения черной, фантастической, зловещей беллетристики. В основном.
Но это вовсе не стоит понимать однозначно. Ведь наш закат – это рассвет антиподов.
И даже в сердцевине ада тлеет искорка божественного смеха.
Гарфанг – белая полярная сова – с давних времен символизирует бесстрашный поиск неведомого. Знаменитый викинг Торфин Карлсон – один из открывателей нового материка – начертал гарфанга на своем щите.
Когда Раул Амундсен умирал от истощения в полярных льдах, он увидел гарфанга и понял, что берег близко. Но какой берег?..
IGNOTUM PER IGNOTIUS
Коллекция «ГАРФАНГ»
Литература беспокойного присутствия
Коллекцию ведет
Евгений Головин
В издании коллекции участвуют
Сергей Жигалкин, Ирина Колташева
В коллекцию «ГАРФАНГ» войдут произведения черной, фантастической, зловещей беллетристики. В основном.
Но это вовсе не стоит понимать однозначно. Ведь наш закат – это рассвет антиподов.
И даже в сердцевине ада тлеет искорка божественного смеха.
Гарфанг – белая полярная сова – с давних времен символизирует бесстрашный поиск неведомого. Знаменитый викинг Торфин Карлсон – один из открывателей нового материка – начертал гарфанга на своем щите.
Когда Раул Амундсен умирал от истощения в полярных льдах, он увидел гарфанга и понял, что берег близко. Но какой берег?..
И вдруг!
Это словечко «и вдруг» подобно апельсиновой корке на дороге бегущих ног.
И вдруг!
Мы всегда планируем будущее на час, день, месяц, год.
И вдруг!
Это в нашей крови – думать о будущих поступках. Собираемся продвинуться по службе, взять сердце женщины правильной осадой и жениться… через годик, другой.
И вдруг!
Чужая, интересная, потаенно жестокая вселенная вторгается в нашу психику и в наши планы. Называть ее можно как угодно: четвертое измерение, параллельная вселенная – это дела не меняет.
И сомнение, как свежий северный ветер, врывается в наше сознание: правда ли, что жить хорошо, а умереть – плохо?
Глава I
Маршел возвращается из Америки
Во второй половине августа Маршел Стоукс отправился в Нью-Йорк по делам о наследстве недавно умершего брата своей будущей супруги. Занятый, деловой человек, представитель страховой компании Ллойда, он с большим трудом нашел для этого время – а на поездку потребовалось более двух недель, – но другого выхода не было. Его невеста, мисс Ломент, не имела в Америке никаких связей: круг ее родственников ограничивался овдовевшей тетушкой, вместе с которой она и жила. Естественно, леди не могли сами отправиться за океан, где пришлось бы изучать конторские книги, беседовать с адвокатами, рассматривать иски и т. п., – ни одна из них не обладала соответствующим опытом. Заняться этим, следовательно, предстояло Маршелу. Разумеется, в такой краткий срок он был не в состоянии полностью закончить дело, тем не менее довел его до завершающей стадии и поручил фирме с хорошей репутацией действовать от лица мисс Ломент. Наследство оценивалось в сорок тысяч долларов.
Когда в середине сентября он вернулся в Лондон, выяснилось, что дамы уехали в Брайтон: миссис Mvp, тетушка, по-видимому, неважно себя чувствовала. Маленькая надушенная записка от Изабеллы призывала его присоединиться к ним. Маршел не мог сразу же уехать из города, но через два дня, в пятницу, после полудня, бросил работу, сел за руль и направился в Брайтон на уик-энд. Погода была чудесная, настроение – отличное, и, проезжая пригородные районы Сассекса, усеянные мерцающими в сентябрьской дымке сине-лиловыми цветами, он думал, что никогда еще не видел ничего столь прекрасного. Сияло солнце, и дул свежий, бодрящий ветерок.
Тем же вечером он ужинал с Изабеллой и миссис Мур в ресторане отеля «Гонди». Пожалуй, ни та, ни другая леди не привлекала к себе столько внимания, сколько сам Маршел. Представительный и мощный, он был великолепен в своем вечернем костюме. Его румяное лицо, с которого еще не сошел океанский загар, располагало добродушной, жизнерадостной флегмой. Даже руки, красные и крупные, однако хорошей формы, выделяли его среди других мужчин. Изабелла время от времени с удовольствием посматривала на него и украдкой улыбалась. Говорил в основном Маршел. Оставив дела на потом, за ужином он развлекал дам своими впечатлениями о Соединенных Штатах, и благодаря свободному употреблению новейшего сленга его рассказы приобретали особую пикантность. Племянница с тетушкой прекрасно знали Америку, однако тактично умалчивали об этом.
По случаю смерти брата Изабелла была в черном. Покрой платья, в согласии с последней модой, отличался глубоким вырезом на ее полной груди и еще более глубоким на спине. Внешности весьма обыкновенной, на первый взгляд довольно привлекательная двадцатипятилетняя девушка, не более того. Широкие скулы и низковатый лоб придавали лицу несколько чувственное выражение, а тусклая кожа под слоем пудры казалась неестественно бледной. Вообще, ее лицо оставляло впечатление спокойствия, даже неподвижности, но внезапно мелькнувшая улыбка или чувство мгновенно прогоняли эту маску. Глубокие серо-черные глаза – обычно скучающие и отсутствующие – иногда сужались, и тогда острый, проницательный взгляд поражал неожиданностью. Волосы, длинные и нежные, были пепельными. Невысокая и, по современным представлениям о красоте, со слишком, пожалуй, широкими бедрами, она тем не менее производила элегантное впечатление. У нее была изящная походка, руки и ноги маленькие, что называется, аристократические. Украшения предпочитала она неброские.
Она командовала всеми своими друзьями, а двое или трое самых близких просто обожали ее. Более того, в каком бы обществе она ни оказалась, не прилагая никаких усилий, к концу вечера неизменно добивалась успеха и становилась центром внимания не только мужчин, но и женщин. Не склонная к стеснительности и застенчивости, всегда спокойная и немного скучающая, она очаровывала самой силой своего молчания, под которым – абсолютно ясно – отнюдь не таилась глупость. Прежде чем на ее горизонте появился Маршел, она уже отклонила три брачных предложения. Стоит отметить, что все предлагавшие руку и сердце были намного старше ее.
У Изабеллы была странная привычка: она постоянно – несомненно, бессознательно – занималась собой: то и дело перебирала волосы, разглаживала юбку, поправляла пояс, вертела ожерелье или браслет. Причина, однако, крылась не в кокетстве, а в некоторой нервной раздражительности. Миссис Мур частенько выговаривала ей – ведь при потворстве дурная привычка может укорениться. Изабелла тотчас же прекращала свои манипуляции, но вскорости начинала опять. Странно, тем не менее очень многим мужчинам нравилось наблюдать за ее игрой со своим туалетом. Изабелле это было хорошо известно и всегда возмущало ее.
Миссис Мур, ее тетушке, недавно пошел шестидесятый год. Она, как мы сказали, осталась вдовой. Муж, мелкий биржевой маклер, во время каучукового бума скопил приличное состояние, после его смерти в 1911 году в целости и сохранности перешедшее к ней. Благодаря удачным биржевым операциям она с тех пор существенно приумножила капитал и теперь считалась богатой женщиной. Младший брат миссис Мур, отец Изабеллы, умер примерно в то же время, когда и ее муж. Вдовец, он кроме Изабеллы имел еще одного сына, того самого, который недавно скончался в Нью-Йорке. После смерти отца Изабелла, в ту пору шестнадцати лет, попала под опеку миссис Энн Мур. Ее сразу же – отчасти против воли – забрали из школы, и две женщины начали совместное кочевое существование с бесконечными переездами из отеля в отель во всех странах света. Со временем Изабелла полюбила эту свободную жизнь. Да и выбора не было: собственных средств не хватало и она зависела от причуд своей тетушки. Остается лишь добавить, что Изабелла постоянно тиранила пожилую женщину и последняя не только не противилась ей, но даже считала такие отношения вполне естественными.
Миссис Мур – особа невысокого роста, с хорошей, хотя и довольно жесткой осанкой – отличалась весьма развитым чувством собственного достоинства. Словно высеченное из желтого мрамора, лицо миссис Мур – решительное и строгое – лишь изредка освещалось улыбкой. Годы не сказались на ее физических и умственных кондициях и вполне удовлетворительном здоровье. Одеваться она не умела, поэтому ее гардеробом ведала Изабелла, а что и когда надевать, советовала служанка. Она была, в сущности, из тех эксцентричных женщин, которым следовало бы родиться мужчинами. И вкусы, и сфера интересов у нее преобладали мужские. Миссис Мур понимала, например, куда вложить деньги, дабы получить наибольшую прибыль, как покупать и продавать землю и как наилучшим образом обставить дом. Но она совершенно не умела польстить мужчинам, изящно вести пустую беседу, вовремя поинтересоваться мелкими домашними заботами другой женщины или произвести впечатление на представителей высшего общества. Не признавая авторитетов, она была достаточно горда, чтобы в любом обществе говорить что думает. Вполне естественно, знакомые и друзья, относясь к ней с большим уважением, несколько побаивались ее и так, по существу, и не приняли в свой круг. Роковое одиночество порой тяготило, и тогда она находила утешение в музыке. Любила классику, особенно Бетховена, но история музыки для нее заканчивалась Брамсом. Случалось, неделями не открывала рояля, а потом, охваченная внезапной страстной тоской, садилась и играла часами. Ее исполнение – самоуверенное и не очень деликатное – отличалось, однако, известной экспрессией.
Обе женщины обожали друг друга, хотя и не имели особой охоты демонстрировать свои чувства. Тем не менее разность темпераментов провоцировала частые ссоры. Когда это случалось, тетушка обычно наступала весьма решительно и энергично, а Изабелла, напротив, становилась угрюмой, мстительной, подолгу молчала и с трудом успокаивалась.
После ужина все трое отправились на второй этаж, в апартаменты миссис Мур. Официант принес кофе и шартрез. Комната была выбрана удачно и отличалась от прочих множеством ваз с бледными хризантемами, искусно расставленных Изабеллой. Она, надо заметить, очень любила это занятие. Было прохладно, и в камине слабо горел огонь. Они сдвинули кресла к очагу и образовали полукруг, Изабелла – посередине. Протянув руку к каминной полке, она взяла из коробки две сигареты: для Маршела и для себя. Миссис Мур курила редко.
Поговорили о делах. Маршел подробно рассказал о хлопотах по наследству: что уже сделано и что еще осталось сделать за океаном.
– Во всяком случае, – подвела итог миссис Мур, – основные проблемы, кажется, решены. Теперь Изабелла наверняка получит свои деньги?
– О, наверняка. Разве что придется несколько месяцев подождать.
Изабелла отпила глоток кофе и задумчиво посмотрела на огонь.
– Не сомневаюсь, Изабелла, когда все уладится, ты найдешь куда потратить эти деньги.
– О, оставим сантименты, тетя: не пойду же я к Маршелу с пустыми руками.
Маршел и миссис Мур одновременно запротестовали.
– Не стоит возмущаться, – спокойно возразила Изабелла. – Сплошь и рядом, разумеется, именно так и поступают, а почему, собственно, я должна следовать подобному обычаю? Разве женщине обязательно садиться мужу на шею? Такая ситуация просто превращает ее в своего рода собственность. И это еще не самое худшее…
– Очень хорошо, дитя мое, ты поступишь как сочтешь нужным, только попусту не волнуйся.
– Изабелла права, – сказал Маршел. – В ее доводах есть изрядная доля здравого смысла. Она хочет чувствовать себя независимой. Естественно. Я не одарен богатым воображением, но вполне могу представить, как, должно быть, неприятно поддерживать с мужчиной хорошие отношения – особенно когда не чувствуешь к нему никакого расположения – исключительно из-за его кошелька.
– Я имела в виду не столько мое отношение к вам, сколько ваше ко мне, – заметила Изабелла.
– Помилуйте, это безусловно лишено всяких оснований! Располагаете вы собственными средствами или нет, вряд ли мои чувства к вам изменятся. Почему вы так говорите?
– О, я совсем о другом, – ответила Изабелла. – Я, право же, подразумеваю не тиранию или жестокость. Просто, полагаю, ваше отношение ко мне может бессознательно измениться – и чаще всего потом уже ничего не вернешь. Сама мысль, что я всецело завишу от вас, может вынудить вас быть добрее и обращаться со мною по-рыцарски. И такое унижение может длиться всю жизнь! Я никогда не буду уверена, берет в вас верх доброта или просто жалость.
– Вздор! – воскликнул Маршел. – Вы излишне щепетильны, между мужем и женой такого не бывает.
– Жаждать любви, а довольствоваться симпатией? Это невыносимо, – сказала она спокойно, даже холодно.
– Вы, девушки, все одинаковы, – рассердилась миссис Мур. – У вас в мозгах крепко сидит одно словечко – «любовь». Уверяю тебя, большинство замужних женщин очень благодарны, когда их порой одаряют симпатией. Всем известно, какова любовь без симпатии.
– Ну и какова же?
– Чистый, жестокий эгоизм, моя дорогая. Если именно этого жаждет твое сердце, тем хуже для тебя.
– Возможно, именно это меня и прельщает, не важно. Говорят, в каждой женщине есть что-то первобытное. Не исключено, я всегда буду готова продаться тому, кто заплатит большей любовью… Так что будьте осмотрительны, Маршел.
– К счастью, мы оба хорошо знаем тебя… – сухо констатировала миссис Мур.
– Ну, насчет того, знаете ли вы меня… – Изабелла принялась теребить кружево корсажа.
– А что, собственно, тут знать? Девушки порой чрезвычайно загадочны для молодых людей, но не для пожилых женщин, моя дорогая. В последнее время ты слишком увлекалась русской литературой.
Племянница натянуто рассмеялась.
– Если все девушки столь безнадежно похожи, в чем же тогда наследственные черты?
– Надеюсь, ты не утверждаешь, что у тебя больше предков, чем у других людей? С чего это вдруг ты решила казаться непостижимой, дитя мое?
Маршел счел, что самое время прервать пикировку, грозившую неприятностями.
– Поговорим о чем-нибудь другом. Миссис Мур, вы еще не подыскали дом?
– Пока нет. А почему вы спросили?
– Не устроит ли вас Сассекс?
Прежде чем тетушка успела ответить, Изабелла, стремясь сгладить впечатление, произведенное ее запальчивыми словами, с дружеской улыбкой повернулась к Маршелу.
– Вы слышали о чем-то стоящем? Где именно в Сассексе?
– Недалеко от Стайнинга.
– Туда можно добраться из Уэртинга, не так ли?
– На автомобиле туда можно добраться откуда угодно. Это недалеко от Брайтона.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее. Что за дом?
– Позволь, Изабелла! – нетерпеливо вмешалась миссис Мур. – Там большое имение, Маршел? Как вы узнали о нем?
– Поместье эпохи Елизаветы. Две сотни акров земли, в основном занятой строевым лесом. Старая часть здания еще тринадцатого века. Я случайно встретил владельца.
– А цена?
– Он отказался назвать цену экспромтом. Вообще-то, он не горит желанием во что бы то ни стало продать дом. В Сан-Франциско недавно умерла его жена. Воспользовавшись случайной встречей, я поинтересовался, не собирается ли он продать поместье. Он еще ничего не решил, но мне кажется, за хорошую цену… Само собой разумеется, если поместье вообще вам понравится.
– Бедняга! По крайней мере, надеюсь, он… Кстати, а сколько ему лет?
– Он сказал, пятьдесят восемь. Занимался торговлей цветными металлами в Бирмингеме. Мистер Джадж – вы случайно его не знаете?
– Знаем мы его, Изабелла?
– Нет.
– Вполне приличный господин. В Ранхилл Корт они с женой прожили восемь лет, так что все вроде бы в порядке.
– Поместье называется Ранхилл?
– Да. По его словам, исторически название восходит к древнесаксонскому «рун-хилл».[1] Руны – это письмена, предназначенные для защиты от троллей и всяких наваждений. Впрочем, по-моему, это вас не особенно интересует. Главное же, из его рассказов я понял: дом вполне современный. Он не жалел сил и средств на всевозможные удобства – электрический свет и прочее… Ну как, есть желание заняться этим?
Миссис Мур села поглубже в кресло, что было признаком нерешительности. Изабелла изящно затянулась сигаретой.
– Поместье елизаветинской эпохи, – произнесла она задумчиво. – Неплохо звучит. Нет ли там фамильного привидения?
– А вы непременно этого хотите?
– В любом случае, дитя мое, тебе не придется долго там жить, – авторитетно заявила миссис Мур. – Если, конечно, вы с Маршелом за моей спиной не изменили своих планов.
– Мы, тетя, не конспираторы. Ведь договорились: все состоится в апреле.
– Тогда прошу тебя, позволь мне устроить собственные дела. Маршел, когда можно осмотреть дом?
– В любое время, полагаю. Дать вам городской адрес Джаджа?
– Да, пожалуйста.
Он написал адрес на листе из блокнота и передал миссис Мур. Изабелла внимательно посмотрела на него.
– А вы разве не поедете с нами?
– Говоря откровенно, не собирался. Но, естественно, если вы хотите…
– Мы хотим, – отчеканила миссис Мур. – Какой день вас устроит?
– Дайте сообразить, – он заколебался. – …Хорошо, раз мы все в сборе, почему бы не отправиться завтра утром? Отвезу вас на автомобиле. В такую чудесную погоду поездка за город, несомненно, доставит вам удовольствие.
Миссис Мур посмотрела на бумажку, которую ей передал Маршел.
– Ведь вы сказали, мистер Джадж в городе? Сумеем ли мы до завтрашнего утра получить разрешение на осмотр?
– Да, конечно… Дело в том, что разрешение у меня есть.
– Однако, дорогой Маршел, зачем же в таком случае вы вознамерились отправить меня на всякие утомительные розыски и переговоры с мистером Джаджем?
– Да, действительно, зачем? – нахмурилась Изабелла.
– Видите ли, это личное разрешение, я же не знал, что поеду вместе с вами.
Изабелла в недоумении взглянула на него.
– Вы… собирались поехать один, без нас?
– В общем-то, да. Я намеренно не упомянул об этом – речь идет о довольно конфиденциальном деле. Джадж просил моего мнения об одной из комнат…
– Мнение о комнате? Он что, собирается ее переустраивать?
– Не то чтобы переустраивать, насколько мне известно… Извините, Изабелла, я уже сказал, дело это конфиденциальное. Я дал слово и потому не могу рассказать вам подробнее… Тем не менее буду счастлив сопровождать вас.
Изабелла медленно погладила юбку – вперед и назад, – как бы оценивая ткань.
– Странно, однако. Итак, вы собираетесь скрыть от нас с тетей некую таинственную сделку?
– Я собираюсь сдержать слово.
– Проще говоря, интересы совершенно незнакомого человека для вас важнее наших? Я не дам и ломаного гроша за эту комнату, и меня абсолютно не волнует, что там собираются с ней делать, но меня, естественно, волнует…
– Полно, дитя мое…
– Что вы такое затеяли? Теперь я буду беспокоиться, не зная, что у вас на уме.
Миссис Мур сурово посмотрела на племянницу.
– Изабелла, попытайся рассудить здраво. Маршел дал слово, нельзя же его нарушить. И он совершенно прав, а тебе только бы устроить сцену. Скажите откровенно, Маршел, вы и в самом деле не против, чтобы мы поехали с вами?
– Ну разумеется, я очень рад… Вам удобно утром, в половине одиннадцатого?
– Вполне. Ну что ж, решено. Теперь идите вниз, а я почитаю. Маршел, мы не увидимся до утра, спокойной ночи!.. И вызовите, пожалуйста, служителя. Пусть уберут все эти вещи.
До прихода служителя она продолжала прямо и неподвижно сидеть в кресле, потом, однако, не стала читать, хотя именно таково было ее намерение, а, передумав в последний момент, села за фортепьяно. Разногласия и споры по пустякам всегда вызывали у нее неприятный осадок, освобождение от которого достигалось лишь в мире гармонии и высоких идеалов.
Молодые люди – Изабелла немного впереди – медленно спустились по лестнице.
– Не сыграть ли партию в бильярд? – неуверенно предложил Маршел.
– Как вам угодно.
Проходя мимо гостиной, они заметили, что дверь широко открыта; в комнате никого не было.
– Давайте зайдем, – сказала Изабелла.
Они вошли, и она закрыла дверь. Оба продолжали стоять.
– Могу я осведомиться, – начала Изабелла, и щеки ее порозовели, – намерены ли вы и дальше скрывать ваши конфиденциальные дела? Мне необходимо это знать.
– Дорогая Изабелла…
– Да или нет? – в голосе прозвучали зловещие нотки.
Маршел почувствовал, что все его будущее, похоже, всецело зависит от нескольких слов, которые он сейчас скажет этой опасной, рассудительной девушке в черном.
Он поразмыслил с минуту.
– Конечно, Изабелла, раз уж вы так воспринимаете это, я не собираюсь ничего скрывать. Да, я пообещал Джаджу хранить секрет, хотя, возможно, не имел права давать такого обещания. Я вполне понимаю, личные тайны не способствуют взаимодоверию между супругами.
– Вот и прекрасно. Не будем больше об этом говорить. Я рада. Значит, вы тоже полагаете, что разные мнения на этот счет ничего хорошего в будущем нам не сулят… Но что за соглашение все-таки у вас с тем человеком? Чего он хочет? Вы ведь его совсем не знаете, верно?
– О, совершенно верно.
– Тогда расскажите, я не проговорюсь.
– Хорошо. В конце концов, речь идет не о государственной тайне. Вот какое дело: в одной из комнат Ранхилла – в мансарде, именуемой, кстати, «Восточной комнатой», – с мистером Джаджем случались – или ему кажется, что случались, – удивительные вещи. Это было восемь лет назад, сразу после переезда в поместье, и, по-видимому, весьма беспокоит его до сих пор. По непонятной причине он вообразил, что я обладаю здравым смыслом, почему и попросил помочь ему разобраться. Я зачем-то согласился, только и всего.
– Но почему вы? Почему он выбрал именно вас?
– Я и в самом деле не знаю. Так закончилась наша дружеская беседа на корабле по пути из Америки. Мы обсуждали четвертое измерение и тому подобное.
– Что же, однако, за удивительные вещи случались с мистером Джаджем?
– Галлюцинации, на мой взгляд. По утрам в конце каждой недели в этой комнате на месте глухой стены вдруг появлялся ведущий наверх лестничный пролет. Он утверждает, что не только видел лестницу, но и поднимался по ней. И совершенно не помнит, что происходило наверху.
– Какая странная фантазия!
– В конце концов его жена заметила, что он ушел по этой лестнице. То есть она, конечно, не видела никакой лестницы, и все-таки он сильно перепугался. Запер комнату, и с того дня туда никто не входил. Поскольку жена умерла, он, видно, считает, что больше нет необходимости хранить тайну.
– Может, он немного не в себе?
– Вовсе нет… Ни в какой степени.
– И вы обещали помочь ему разобраться?
– А что, дорогая Изабелла, мне было делать? Не мог же я заявить ему прямо в лицо, что он лунатик. У меня не было выбора… Так или иначе, завтрашняя прогулка на автомобиле послужит искуплением поспешно данного мной слова.
– Итак, вы согласились просто из жалости?
– Нечто в этом роде.
– Это делает честь вашей деликатности… Я рада, что вы рассказали… Я должна знать все о ваших делах. Понимаете?
– Конечно.
Довольная, она ловко обняла его и подставила губы для поцелуя. Оба рассмеялись… Маршел, однако, по-прежнему испытывал некоторую неловкость. Когда наконец Изабелла выскользнула из его объятий – здесь явно было не место давать волю чувствам, – он внимательно посмотрел в ее напудренное лицо, в неподвижные загадочные глаза.
– Теперь, Изабелла, когда мы вдвоем, объясните же мне ваши слова насчет готовности продаться тому, кто заплатит большей любовью. Вы это серьезно или просто дразнили меня?
– Да, я не представляю себе жизнь без любви, – спокойно ответила Изабелла.
– Не спорю. Но, похоже, для вас любовь – нечто вроде варенья, которое можно зачерпнуть ложкой. А ведь любовь не существует сама по себе, отдельно от человека, которого любят. Вам же, кажется, безразлично, кого любить, лишь бы человек был более или менее сладок и приятен.
– Перестаньте. Во-первых, я все это говорила не ради того, чтобы вам досадить, и, во-вторых, симпатичен человек или нет – не имеет значения: я хочу совсем иного.
– Чего же тогда?
Изабелла ответила не сразу. Она слегка отвернулась и дотронулась тонкими белыми пальцами до кончиков волос.
– Не знаю… Любовь должна быть сильнее этого… Видите ли, одна девушка может удовольствоваться тихой привязанностью, а другой достаточно мутного сентиментального сиропчика. Все зависит от характера. У меня, я думаю, характер трагический.
– Надеюсь, что нет, – он озадаченно смотрел на нее. – …Изабелла, ответьте на один вопрос – вы случайно не находите нашу помолвку… ну, монотонной, что ли?
– О, нет.
– Вы уверены?
– Совершенно уверена. Хотя вопрос весьма странный.
Наблюдая за ее спокойной насмешливой улыбкой, Маршел внезапно занервничал.
– Мне кажется, вы прекрасно понимаете в святая святых вашего сердца, что можете делать со мной что угодно, и отсюда ваше высокомерие. Верно, мои слова неубедительны, а все-таки я готов всю жизнь бороться за ваше, Изабелла, хорошее мнение, чем, не прилагая усилий, довольствоваться преклонением любой другой женщины.
– Если это все, чего вы хотите, я всегда буду хорошего мнения о вас.
Кровь бросилась ему в лицо, и он сделал к ней шаг. Она ждала его с той же спокойной насмешливой улыбкой; в этот момент кто-то с шумом повернул дверную ручку. Оба в смущении отпрянули друг от друга.
– Не сыграть ли партию в бильярд? – как бы продолжая беседу, спросила Изабелла, одновременно оборачиваясь, чтобы взглянуть на двух входящих дам.
Маршел согласился, и они покинули гостиную.
Когда в середине сентября он вернулся в Лондон, выяснилось, что дамы уехали в Брайтон: миссис Mvp, тетушка, по-видимому, неважно себя чувствовала. Маленькая надушенная записка от Изабеллы призывала его присоединиться к ним. Маршел не мог сразу же уехать из города, но через два дня, в пятницу, после полудня, бросил работу, сел за руль и направился в Брайтон на уик-энд. Погода была чудесная, настроение – отличное, и, проезжая пригородные районы Сассекса, усеянные мерцающими в сентябрьской дымке сине-лиловыми цветами, он думал, что никогда еще не видел ничего столь прекрасного. Сияло солнце, и дул свежий, бодрящий ветерок.
Тем же вечером он ужинал с Изабеллой и миссис Мур в ресторане отеля «Гонди». Пожалуй, ни та, ни другая леди не привлекала к себе столько внимания, сколько сам Маршел. Представительный и мощный, он был великолепен в своем вечернем костюме. Его румяное лицо, с которого еще не сошел океанский загар, располагало добродушной, жизнерадостной флегмой. Даже руки, красные и крупные, однако хорошей формы, выделяли его среди других мужчин. Изабелла время от времени с удовольствием посматривала на него и украдкой улыбалась. Говорил в основном Маршел. Оставив дела на потом, за ужином он развлекал дам своими впечатлениями о Соединенных Штатах, и благодаря свободному употреблению новейшего сленга его рассказы приобретали особую пикантность. Племянница с тетушкой прекрасно знали Америку, однако тактично умалчивали об этом.
По случаю смерти брата Изабелла была в черном. Покрой платья, в согласии с последней модой, отличался глубоким вырезом на ее полной груди и еще более глубоким на спине. Внешности весьма обыкновенной, на первый взгляд довольно привлекательная двадцатипятилетняя девушка, не более того. Широкие скулы и низковатый лоб придавали лицу несколько чувственное выражение, а тусклая кожа под слоем пудры казалась неестественно бледной. Вообще, ее лицо оставляло впечатление спокойствия, даже неподвижности, но внезапно мелькнувшая улыбка или чувство мгновенно прогоняли эту маску. Глубокие серо-черные глаза – обычно скучающие и отсутствующие – иногда сужались, и тогда острый, проницательный взгляд поражал неожиданностью. Волосы, длинные и нежные, были пепельными. Невысокая и, по современным представлениям о красоте, со слишком, пожалуй, широкими бедрами, она тем не менее производила элегантное впечатление. У нее была изящная походка, руки и ноги маленькие, что называется, аристократические. Украшения предпочитала она неброские.
Она командовала всеми своими друзьями, а двое или трое самых близких просто обожали ее. Более того, в каком бы обществе она ни оказалась, не прилагая никаких усилий, к концу вечера неизменно добивалась успеха и становилась центром внимания не только мужчин, но и женщин. Не склонная к стеснительности и застенчивости, всегда спокойная и немного скучающая, она очаровывала самой силой своего молчания, под которым – абсолютно ясно – отнюдь не таилась глупость. Прежде чем на ее горизонте появился Маршел, она уже отклонила три брачных предложения. Стоит отметить, что все предлагавшие руку и сердце были намного старше ее.
У Изабеллы была странная привычка: она постоянно – несомненно, бессознательно – занималась собой: то и дело перебирала волосы, разглаживала юбку, поправляла пояс, вертела ожерелье или браслет. Причина, однако, крылась не в кокетстве, а в некоторой нервной раздражительности. Миссис Мур частенько выговаривала ей – ведь при потворстве дурная привычка может укорениться. Изабелла тотчас же прекращала свои манипуляции, но вскорости начинала опять. Странно, тем не менее очень многим мужчинам нравилось наблюдать за ее игрой со своим туалетом. Изабелле это было хорошо известно и всегда возмущало ее.
Миссис Мур, ее тетушке, недавно пошел шестидесятый год. Она, как мы сказали, осталась вдовой. Муж, мелкий биржевой маклер, во время каучукового бума скопил приличное состояние, после его смерти в 1911 году в целости и сохранности перешедшее к ней. Благодаря удачным биржевым операциям она с тех пор существенно приумножила капитал и теперь считалась богатой женщиной. Младший брат миссис Мур, отец Изабеллы, умер примерно в то же время, когда и ее муж. Вдовец, он кроме Изабеллы имел еще одного сына, того самого, который недавно скончался в Нью-Йорке. После смерти отца Изабелла, в ту пору шестнадцати лет, попала под опеку миссис Энн Мур. Ее сразу же – отчасти против воли – забрали из школы, и две женщины начали совместное кочевое существование с бесконечными переездами из отеля в отель во всех странах света. Со временем Изабелла полюбила эту свободную жизнь. Да и выбора не было: собственных средств не хватало и она зависела от причуд своей тетушки. Остается лишь добавить, что Изабелла постоянно тиранила пожилую женщину и последняя не только не противилась ей, но даже считала такие отношения вполне естественными.
Миссис Мур – особа невысокого роста, с хорошей, хотя и довольно жесткой осанкой – отличалась весьма развитым чувством собственного достоинства. Словно высеченное из желтого мрамора, лицо миссис Мур – решительное и строгое – лишь изредка освещалось улыбкой. Годы не сказались на ее физических и умственных кондициях и вполне удовлетворительном здоровье. Одеваться она не умела, поэтому ее гардеробом ведала Изабелла, а что и когда надевать, советовала служанка. Она была, в сущности, из тех эксцентричных женщин, которым следовало бы родиться мужчинами. И вкусы, и сфера интересов у нее преобладали мужские. Миссис Мур понимала, например, куда вложить деньги, дабы получить наибольшую прибыль, как покупать и продавать землю и как наилучшим образом обставить дом. Но она совершенно не умела польстить мужчинам, изящно вести пустую беседу, вовремя поинтересоваться мелкими домашними заботами другой женщины или произвести впечатление на представителей высшего общества. Не признавая авторитетов, она была достаточно горда, чтобы в любом обществе говорить что думает. Вполне естественно, знакомые и друзья, относясь к ней с большим уважением, несколько побаивались ее и так, по существу, и не приняли в свой круг. Роковое одиночество порой тяготило, и тогда она находила утешение в музыке. Любила классику, особенно Бетховена, но история музыки для нее заканчивалась Брамсом. Случалось, неделями не открывала рояля, а потом, охваченная внезапной страстной тоской, садилась и играла часами. Ее исполнение – самоуверенное и не очень деликатное – отличалось, однако, известной экспрессией.
Обе женщины обожали друг друга, хотя и не имели особой охоты демонстрировать свои чувства. Тем не менее разность темпераментов провоцировала частые ссоры. Когда это случалось, тетушка обычно наступала весьма решительно и энергично, а Изабелла, напротив, становилась угрюмой, мстительной, подолгу молчала и с трудом успокаивалась.
После ужина все трое отправились на второй этаж, в апартаменты миссис Мур. Официант принес кофе и шартрез. Комната была выбрана удачно и отличалась от прочих множеством ваз с бледными хризантемами, искусно расставленных Изабеллой. Она, надо заметить, очень любила это занятие. Было прохладно, и в камине слабо горел огонь. Они сдвинули кресла к очагу и образовали полукруг, Изабелла – посередине. Протянув руку к каминной полке, она взяла из коробки две сигареты: для Маршела и для себя. Миссис Мур курила редко.
Поговорили о делах. Маршел подробно рассказал о хлопотах по наследству: что уже сделано и что еще осталось сделать за океаном.
– Во всяком случае, – подвела итог миссис Мур, – основные проблемы, кажется, решены. Теперь Изабелла наверняка получит свои деньги?
– О, наверняка. Разве что придется несколько месяцев подождать.
Изабелла отпила глоток кофе и задумчиво посмотрела на огонь.
– Не сомневаюсь, Изабелла, когда все уладится, ты найдешь куда потратить эти деньги.
– О, оставим сантименты, тетя: не пойду же я к Маршелу с пустыми руками.
Маршел и миссис Мур одновременно запротестовали.
– Не стоит возмущаться, – спокойно возразила Изабелла. – Сплошь и рядом, разумеется, именно так и поступают, а почему, собственно, я должна следовать подобному обычаю? Разве женщине обязательно садиться мужу на шею? Такая ситуация просто превращает ее в своего рода собственность. И это еще не самое худшее…
– Очень хорошо, дитя мое, ты поступишь как сочтешь нужным, только попусту не волнуйся.
– Изабелла права, – сказал Маршел. – В ее доводах есть изрядная доля здравого смысла. Она хочет чувствовать себя независимой. Естественно. Я не одарен богатым воображением, но вполне могу представить, как, должно быть, неприятно поддерживать с мужчиной хорошие отношения – особенно когда не чувствуешь к нему никакого расположения – исключительно из-за его кошелька.
– Я имела в виду не столько мое отношение к вам, сколько ваше ко мне, – заметила Изабелла.
– Помилуйте, это безусловно лишено всяких оснований! Располагаете вы собственными средствами или нет, вряд ли мои чувства к вам изменятся. Почему вы так говорите?
– О, я совсем о другом, – ответила Изабелла. – Я, право же, подразумеваю не тиранию или жестокость. Просто, полагаю, ваше отношение ко мне может бессознательно измениться – и чаще всего потом уже ничего не вернешь. Сама мысль, что я всецело завишу от вас, может вынудить вас быть добрее и обращаться со мною по-рыцарски. И такое унижение может длиться всю жизнь! Я никогда не буду уверена, берет в вас верх доброта или просто жалость.
– Вздор! – воскликнул Маршел. – Вы излишне щепетильны, между мужем и женой такого не бывает.
– Жаждать любви, а довольствоваться симпатией? Это невыносимо, – сказала она спокойно, даже холодно.
– Вы, девушки, все одинаковы, – рассердилась миссис Мур. – У вас в мозгах крепко сидит одно словечко – «любовь». Уверяю тебя, большинство замужних женщин очень благодарны, когда их порой одаряют симпатией. Всем известно, какова любовь без симпатии.
– Ну и какова же?
– Чистый, жестокий эгоизм, моя дорогая. Если именно этого жаждет твое сердце, тем хуже для тебя.
– Возможно, именно это меня и прельщает, не важно. Говорят, в каждой женщине есть что-то первобытное. Не исключено, я всегда буду готова продаться тому, кто заплатит большей любовью… Так что будьте осмотрительны, Маршел.
– К счастью, мы оба хорошо знаем тебя… – сухо констатировала миссис Мур.
– Ну, насчет того, знаете ли вы меня… – Изабелла принялась теребить кружево корсажа.
– А что, собственно, тут знать? Девушки порой чрезвычайно загадочны для молодых людей, но не для пожилых женщин, моя дорогая. В последнее время ты слишком увлекалась русской литературой.
Племянница натянуто рассмеялась.
– Если все девушки столь безнадежно похожи, в чем же тогда наследственные черты?
– Надеюсь, ты не утверждаешь, что у тебя больше предков, чем у других людей? С чего это вдруг ты решила казаться непостижимой, дитя мое?
Маршел счел, что самое время прервать пикировку, грозившую неприятностями.
– Поговорим о чем-нибудь другом. Миссис Мур, вы еще не подыскали дом?
– Пока нет. А почему вы спросили?
– Не устроит ли вас Сассекс?
Прежде чем тетушка успела ответить, Изабелла, стремясь сгладить впечатление, произведенное ее запальчивыми словами, с дружеской улыбкой повернулась к Маршелу.
– Вы слышали о чем-то стоящем? Где именно в Сассексе?
– Недалеко от Стайнинга.
– Туда можно добраться из Уэртинга, не так ли?
– На автомобиле туда можно добраться откуда угодно. Это недалеко от Брайтона.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее. Что за дом?
– Позволь, Изабелла! – нетерпеливо вмешалась миссис Мур. – Там большое имение, Маршел? Как вы узнали о нем?
– Поместье эпохи Елизаветы. Две сотни акров земли, в основном занятой строевым лесом. Старая часть здания еще тринадцатого века. Я случайно встретил владельца.
– А цена?
– Он отказался назвать цену экспромтом. Вообще-то, он не горит желанием во что бы то ни стало продать дом. В Сан-Франциско недавно умерла его жена. Воспользовавшись случайной встречей, я поинтересовался, не собирается ли он продать поместье. Он еще ничего не решил, но мне кажется, за хорошую цену… Само собой разумеется, если поместье вообще вам понравится.
– Бедняга! По крайней мере, надеюсь, он… Кстати, а сколько ему лет?
– Он сказал, пятьдесят восемь. Занимался торговлей цветными металлами в Бирмингеме. Мистер Джадж – вы случайно его не знаете?
– Знаем мы его, Изабелла?
– Нет.
– Вполне приличный господин. В Ранхилл Корт они с женой прожили восемь лет, так что все вроде бы в порядке.
– Поместье называется Ранхилл?
– Да. По его словам, исторически название восходит к древнесаксонскому «рун-хилл».[1] Руны – это письмена, предназначенные для защиты от троллей и всяких наваждений. Впрочем, по-моему, это вас не особенно интересует. Главное же, из его рассказов я понял: дом вполне современный. Он не жалел сил и средств на всевозможные удобства – электрический свет и прочее… Ну как, есть желание заняться этим?
Миссис Мур села поглубже в кресло, что было признаком нерешительности. Изабелла изящно затянулась сигаретой.
– Поместье елизаветинской эпохи, – произнесла она задумчиво. – Неплохо звучит. Нет ли там фамильного привидения?
– А вы непременно этого хотите?
– В любом случае, дитя мое, тебе не придется долго там жить, – авторитетно заявила миссис Мур. – Если, конечно, вы с Маршелом за моей спиной не изменили своих планов.
– Мы, тетя, не конспираторы. Ведь договорились: все состоится в апреле.
– Тогда прошу тебя, позволь мне устроить собственные дела. Маршел, когда можно осмотреть дом?
– В любое время, полагаю. Дать вам городской адрес Джаджа?
– Да, пожалуйста.
Он написал адрес на листе из блокнота и передал миссис Мур. Изабелла внимательно посмотрела на него.
– А вы разве не поедете с нами?
– Говоря откровенно, не собирался. Но, естественно, если вы хотите…
– Мы хотим, – отчеканила миссис Мур. – Какой день вас устроит?
– Дайте сообразить, – он заколебался. – …Хорошо, раз мы все в сборе, почему бы не отправиться завтра утром? Отвезу вас на автомобиле. В такую чудесную погоду поездка за город, несомненно, доставит вам удовольствие.
Миссис Мур посмотрела на бумажку, которую ей передал Маршел.
– Ведь вы сказали, мистер Джадж в городе? Сумеем ли мы до завтрашнего утра получить разрешение на осмотр?
– Да, конечно… Дело в том, что разрешение у меня есть.
– Однако, дорогой Маршел, зачем же в таком случае вы вознамерились отправить меня на всякие утомительные розыски и переговоры с мистером Джаджем?
– Да, действительно, зачем? – нахмурилась Изабелла.
– Видите ли, это личное разрешение, я же не знал, что поеду вместе с вами.
Изабелла в недоумении взглянула на него.
– Вы… собирались поехать один, без нас?
– В общем-то, да. Я намеренно не упомянул об этом – речь идет о довольно конфиденциальном деле. Джадж просил моего мнения об одной из комнат…
– Мнение о комнате? Он что, собирается ее переустраивать?
– Не то чтобы переустраивать, насколько мне известно… Извините, Изабелла, я уже сказал, дело это конфиденциальное. Я дал слово и потому не могу рассказать вам подробнее… Тем не менее буду счастлив сопровождать вас.
Изабелла медленно погладила юбку – вперед и назад, – как бы оценивая ткань.
– Странно, однако. Итак, вы собираетесь скрыть от нас с тетей некую таинственную сделку?
– Я собираюсь сдержать слово.
– Проще говоря, интересы совершенно незнакомого человека для вас важнее наших? Я не дам и ломаного гроша за эту комнату, и меня абсолютно не волнует, что там собираются с ней делать, но меня, естественно, волнует…
– Полно, дитя мое…
– Что вы такое затеяли? Теперь я буду беспокоиться, не зная, что у вас на уме.
Миссис Мур сурово посмотрела на племянницу.
– Изабелла, попытайся рассудить здраво. Маршел дал слово, нельзя же его нарушить. И он совершенно прав, а тебе только бы устроить сцену. Скажите откровенно, Маршел, вы и в самом деле не против, чтобы мы поехали с вами?
– Ну разумеется, я очень рад… Вам удобно утром, в половине одиннадцатого?
– Вполне. Ну что ж, решено. Теперь идите вниз, а я почитаю. Маршел, мы не увидимся до утра, спокойной ночи!.. И вызовите, пожалуйста, служителя. Пусть уберут все эти вещи.
До прихода служителя она продолжала прямо и неподвижно сидеть в кресле, потом, однако, не стала читать, хотя именно таково было ее намерение, а, передумав в последний момент, села за фортепьяно. Разногласия и споры по пустякам всегда вызывали у нее неприятный осадок, освобождение от которого достигалось лишь в мире гармонии и высоких идеалов.
Молодые люди – Изабелла немного впереди – медленно спустились по лестнице.
– Не сыграть ли партию в бильярд? – неуверенно предложил Маршел.
– Как вам угодно.
Проходя мимо гостиной, они заметили, что дверь широко открыта; в комнате никого не было.
– Давайте зайдем, – сказала Изабелла.
Они вошли, и она закрыла дверь. Оба продолжали стоять.
– Могу я осведомиться, – начала Изабелла, и щеки ее порозовели, – намерены ли вы и дальше скрывать ваши конфиденциальные дела? Мне необходимо это знать.
– Дорогая Изабелла…
– Да или нет? – в голосе прозвучали зловещие нотки.
Маршел почувствовал, что все его будущее, похоже, всецело зависит от нескольких слов, которые он сейчас скажет этой опасной, рассудительной девушке в черном.
Он поразмыслил с минуту.
– Конечно, Изабелла, раз уж вы так воспринимаете это, я не собираюсь ничего скрывать. Да, я пообещал Джаджу хранить секрет, хотя, возможно, не имел права давать такого обещания. Я вполне понимаю, личные тайны не способствуют взаимодоверию между супругами.
– Вот и прекрасно. Не будем больше об этом говорить. Я рада. Значит, вы тоже полагаете, что разные мнения на этот счет ничего хорошего в будущем нам не сулят… Но что за соглашение все-таки у вас с тем человеком? Чего он хочет? Вы ведь его совсем не знаете, верно?
– О, совершенно верно.
– Тогда расскажите, я не проговорюсь.
– Хорошо. В конце концов, речь идет не о государственной тайне. Вот какое дело: в одной из комнат Ранхилла – в мансарде, именуемой, кстати, «Восточной комнатой», – с мистером Джаджем случались – или ему кажется, что случались, – удивительные вещи. Это было восемь лет назад, сразу после переезда в поместье, и, по-видимому, весьма беспокоит его до сих пор. По непонятной причине он вообразил, что я обладаю здравым смыслом, почему и попросил помочь ему разобраться. Я зачем-то согласился, только и всего.
– Но почему вы? Почему он выбрал именно вас?
– Я и в самом деле не знаю. Так закончилась наша дружеская беседа на корабле по пути из Америки. Мы обсуждали четвертое измерение и тому подобное.
– Что же, однако, за удивительные вещи случались с мистером Джаджем?
– Галлюцинации, на мой взгляд. По утрам в конце каждой недели в этой комнате на месте глухой стены вдруг появлялся ведущий наверх лестничный пролет. Он утверждает, что не только видел лестницу, но и поднимался по ней. И совершенно не помнит, что происходило наверху.
– Какая странная фантазия!
– В конце концов его жена заметила, что он ушел по этой лестнице. То есть она, конечно, не видела никакой лестницы, и все-таки он сильно перепугался. Запер комнату, и с того дня туда никто не входил. Поскольку жена умерла, он, видно, считает, что больше нет необходимости хранить тайну.
– Может, он немного не в себе?
– Вовсе нет… Ни в какой степени.
– И вы обещали помочь ему разобраться?
– А что, дорогая Изабелла, мне было делать? Не мог же я заявить ему прямо в лицо, что он лунатик. У меня не было выбора… Так или иначе, завтрашняя прогулка на автомобиле послужит искуплением поспешно данного мной слова.
– Итак, вы согласились просто из жалости?
– Нечто в этом роде.
– Это делает честь вашей деликатности… Я рада, что вы рассказали… Я должна знать все о ваших делах. Понимаете?
– Конечно.
Довольная, она ловко обняла его и подставила губы для поцелуя. Оба рассмеялись… Маршел, однако, по-прежнему испытывал некоторую неловкость. Когда наконец Изабелла выскользнула из его объятий – здесь явно было не место давать волю чувствам, – он внимательно посмотрел в ее напудренное лицо, в неподвижные загадочные глаза.
– Теперь, Изабелла, когда мы вдвоем, объясните же мне ваши слова насчет готовности продаться тому, кто заплатит большей любовью. Вы это серьезно или просто дразнили меня?
– Да, я не представляю себе жизнь без любви, – спокойно ответила Изабелла.
– Не спорю. Но, похоже, для вас любовь – нечто вроде варенья, которое можно зачерпнуть ложкой. А ведь любовь не существует сама по себе, отдельно от человека, которого любят. Вам же, кажется, безразлично, кого любить, лишь бы человек был более или менее сладок и приятен.
– Перестаньте. Во-первых, я все это говорила не ради того, чтобы вам досадить, и, во-вторых, симпатичен человек или нет – не имеет значения: я хочу совсем иного.
– Чего же тогда?
Изабелла ответила не сразу. Она слегка отвернулась и дотронулась тонкими белыми пальцами до кончиков волос.
– Не знаю… Любовь должна быть сильнее этого… Видите ли, одна девушка может удовольствоваться тихой привязанностью, а другой достаточно мутного сентиментального сиропчика. Все зависит от характера. У меня, я думаю, характер трагический.
– Надеюсь, что нет, – он озадаченно смотрел на нее. – …Изабелла, ответьте на один вопрос – вы случайно не находите нашу помолвку… ну, монотонной, что ли?
– О, нет.
– Вы уверены?
– Совершенно уверена. Хотя вопрос весьма странный.
Наблюдая за ее спокойной насмешливой улыбкой, Маршел внезапно занервничал.
– Мне кажется, вы прекрасно понимаете в святая святых вашего сердца, что можете делать со мной что угодно, и отсюда ваше высокомерие. Верно, мои слова неубедительны, а все-таки я готов всю жизнь бороться за ваше, Изабелла, хорошее мнение, чем, не прилагая усилий, довольствоваться преклонением любой другой женщины.
– Если это все, чего вы хотите, я всегда буду хорошего мнения о вас.
Кровь бросилась ему в лицо, и он сделал к ней шаг. Она ждала его с той же спокойной насмешливой улыбкой; в этот момент кто-то с шумом повернул дверную ручку. Оба в смущении отпрянули друг от друга.
– Не сыграть ли партию в бильярд? – как бы продолжая беседу, спросила Изабелла, одновременно оборачиваясь, чтобы взглянуть на двух входящих дам.
Маршел согласился, и они покинули гостиную.