Липскеров Михаил. Элохим, о Элохим...

   - Смотрите, - сказал Мовшович ученикам, - в который раз распинают Христа. В который раз он добровольно идет на смертные муки. Во имя завтрашнего спасения этих невежественных людей, живущих в сегодня. Не знают того, что рано или поздно, здесь или там, каждый из них будет распят на кресте собственной совести. Каждый из них, их потомки в четвертом, семнадцатом, пятьсот двадцать шестом поколении будет в муках вспоминать этот день. Здесь или там. И тысячи тысяч других дней. Когда они убивали сами или посылали на смерть детей Господних. Придет и мой час принять от них смерть. И если Иисус смертью своей спас других, то я смертью своей верну человеку способность творения Святым Духом. Заложенную в человека Господом. Да святится имя Его, да не пребудет слава Его...
   С креста взлетел все тот же голубь, застыл в воздухе перед лицом Мовшовича, трепеща крыльями. И в глазах его Мовшович прочитал:
   - Истинно, истинно говоришь, Мовшович. Сын мой. Как в муках я сопровождаю на крест сына моего Иисуса, так в муках я буду и с тобой. Когда придет время. И буду умирать вместе с тобой. Как умираю смертью каждого моего творения. Человека, животного, бабочки и цветка. Умираю и возрождаюсь вновь. Ибо Дух Святой, Дух творения, который трепещет крыльями перед твоими глазами, вечен. Творим мною, творит меня, творит все живое в мирах. Творит самои миры. Я Святым Духом многажды преобразовывал хаос. И Книга Бытия была написана не однажды. И будет еще писаться множество раз. Потому что каждый из вас обладает даром вторения. И этот дар бесконечен. Как бесконечен Я. Как бесконечен Дух Святой. Как бесконечно само творение...
   Меж тем, Иисус, наконец, доволок свой крест до Голгофы. Доволок и бессильно опустился на помост. Рядом с дырой, вырытой для основания креста. Колени его дрожали от усталости, руки тряслись. Из-под тернового венца стекали капли крови, скатывались вдоль носа, задерживались в уголках губ, падали на грудь и застревали в редких волосах. Волосы слиплись в бесформенные комки и, очевидно, страшно чесались. Потому что Иисус периодически скреб руками грудь. И сгустки крови собирались под сломанными ногтями.
   В правительственной ложе один бесконечно мыл руки под бесконечной струей воды, льющейся из бесконечности. Другой бесконечно набивал трубку папиросным табаком. Бесконечно раскуривал, бесконечно курил, не затягиваясь. Третий постоянно облизывался, прокусывая себе нижнюю губу. Чтобы ощутить вкус хотя бы собственной крови. Четвертый, перебирая четки, скорбел о предстоящем распятии. Убеждая себя, что Иисуса необходимо распять. Чтобы потом во имя его распинать, сжигать, закапывать живьем в землю других. Чтобы смертью одного оправдать смерти других.
   Тут курящий случайно затянулся, и закашлялся. И этот кашель был принят как знак начала казни.
   Цани, слуги сцены, в разноцветных балахонах опрокинули Иисуса на крест, взяли молотки и стали выбирать гвозди. Нужно было отобрать наиболее длинные и чистые. Чтобы у Иисуса часом не произошло заражения крови. И тут обнаружилось, что сволочь-подрядчик, обслуживающий все распятия в Римской империи вообще и в Иудее, в частности, поставили гвозди, хоть и чистые, но короткие. Так что руки и стопы пробить они могли. Но войти в дерево у них не получалось. Поэтому Иисусу привязали руки к поперечной перекладине креста. А гвозди вбили в ладони, чтобы они символически коснулись дерева креста. Стопы, также пробитые гвоздями, разместили на маленькой поперечной дощечке. Голени перебили молотками. Чтобы у них не было опоры. И привязанные руки, пробитые гвоздями, не могли получить облегчения.
   На соседних крестах на скорую руку распяли двух разбойников. А может быть, и не разбойников. Может быть, просто случайных людей. Потому что по канону Иисус должен быть распят обязательно в компании.
   Палило Солнце, в толпе шастали разносчики воды, орудовали карманники. Зрители заключали пари на время смерти Иисуса. Кипела обычная для его казней жизнь.
   И только Мовшович с учениками стояли на коленях. И молили Господа, чтобы Он побыстрее закончил крестные муки Сына Своего. И Бог внял молитвам Мовшовича и учеников. С безоблачного неба сверкнула молния, ударила в тело Иисуса. И он со словами "Иду к Тебе, Отче" обмяк на веревках. А молния небесная, отразившись от тела Христова, коснулась плеча Мовшовича, слегка царапнув его. И вот уже на плече Мовшовича снова сидел голубь и требовательно смотрел на него.
   19 И услышал Мовшович слова Господа:
   - Иди дальше, сын мой. Продолжи дела другого Сына моего. Который принес себя в жертву ради спасения человека. Твое время тоже придет. От тебя тоже потребуется жертва. Ради спасения дара творения. И это будет третий, завершающий Завет между мной и людьми. Первый Завет ради спасения народа. Второй Завет - ради спасения человека. Третий Завет - ради спасения Духа.
   Потом некий Иосиф снял Иисуса с креста. Правда, один из правительственной ложи настаивал, чтобы Иисус висел на кресте, пока не сгниет. В назидание диссидентам. Другой хотел его сожрать. Но третий и четвертый настояли, чтобы Христа сняли. Третий - для постоянного подновления христианства. Четвертый - чтобы освободить место для предстоящих казней. Так что тело Иисуса отнесли в пещеру, положили в могилу и завалили каменной плитой. А у пещеры поставили охрану из римских воинов. Чтобы тело Иисуса не было выкрадено и подвергнуто осквернению со стороны правоверного люда.
   Всю субботу Мовшович с учениками оплакивали смерть Иисуса. А в воскресенье отправились к пещере. Они проходили мимо виноградарей, и один из виноградарей спросил:
   - Что ищете живого среди мертвых?..
   И Мовшович узнал в нем Иисуса. Воскресшего. И все ученики поверили в воскресение Иисуса. Кроме Раввина. Тогда Иисус предложил ему вложить пальцы в свои раны. И Раввин уверовал. И тут же был окрещен Францисканцем в христианство. И у Раввина на груди рядом с могиндовидом повис крест. Крест в память об одном замученном еврее. Могиндовид - в память о миллионах замученных евреях. Причем впоследствие наблюдалась странная вещь. Поскольку крест и могиндовид висели на одной цепочке, то наверху попеременно оказывались то крест, то могиндовид. И в зависимости от этого Раввин ощущал себя то евреем, то христианином. С одной стороны это было удобно. Так как Раввин отдыхал два раза в неделю. В субботу, согласно законам иудаизма. И в воскресенье, согласно законам христианства. С другой стороны, это вносило в него смуту. Как объяснил Мовшович, человек, носящий в себе две истины, не владеет ни одной. Для него, в зависимости от случайных событий дважды два может быть и четыре и пять, и шестнадцать. И сто двадцать семь в третьей степени. И такой человек обречен мучиться в поисках единственной истины.
   - А впрочем, - философски добавил Мовшович, - единственная истина, ради которой живет человек, это - поиск истины. Поэтому гуляй субботу и воскресенье. Тем самым ты, с одной стороны, чтишь Закон Бога-Отца. С другой - чтишь память Бога-Сына...
   (Возможно, именно поэтому во многих странах мира с недавних пор существует пятидневная рабочая неделя. Так мы думаем. И нет никаких оснований искать для пятидневки другую, более логичную, причину.)
   Короче, Мовшович со всеми учениками узрели воскресшего Иисуса. И тут Мовшовича ожидало потрясение. В беседе с Иисусом, смутно помнящаяся Мовшовичу Книга Бытия приобрела совсем другое содержание. Оказывается, по версии нового Иисуса праотцем всех евреев был не Авраам. А некий Мовшович. Который неведомо откуда появился в земле Ханаанской. Сын его Исаак был убит в медуусобице. И продолжателем рода стал другой сын, бедуин Измаил. Рожденный Мовшовичем от рабыни по имени Агарь Измаил, в свою очередь родил Иакова и Исава. От чернокожей рабыни по имени Суламифь. Исав продал Иакову право первородства за чечевичную похлебку. Иаков от двух своих жен, Лии и Рахили родил двенадцать сыновей. Двенадцать основателей колен израилевых. Потом были египетское рабство, исход, Моисей, Давид. От которого впоследствии и произошел Иисус.
   Мовшович был потрясен. Он и не мог себе представить, что в приступе белой горячки изменил истоки. Но не менее он был потрясен тем, что все вернулось в известную ему колею. И понял всю мудрость Господа, который, несмотря на все искажения прошлого, ведет человека к единственному верному настоящему.
   - А где похоронены праотцы твои, Иисус? - спросил Мовшович.
   - И твои - тоже, - мягко поправил Иисус. - А лежат они в пещере Махпела. На поле Ефрона, сына Цохара, Хоттеянина. Которое против Мамре. Сейчас там город Хеврон. Иди туда и поклонись праху праотцев твоих. И получи от них силу, чтобы продолжить начатый мной путь. Иди, брат, - закончил Иисус.
   20 По дороге в Хеврон Прокаженный, Насморочный и Здоровый зателяли схоластический спор о путях человечества в будущем. Первый говорил об одном, Второй - о другом. Третий - о третьем. Остальные ученики, вмешавшись, предложили свои варианты. Бессмысленный спор разгорался. И теоретические разногласия превратились в практический мордобой. Причем было непонятно, кто кого бьет. И за что. Книжники клевали носами всех и постреливали соплями в разные стороны. Трижды изменивший молотил своих бывших судей. Владелец бесплодной смоковницы бил Прокаженного. Тот бил Насморочного. Насморочный бил Здорового. Жук и Каменный Папа молотили всех. Воспользовавшись умением, полученным в детстве, юности и взрослости на улицах Москвы. В общем, было достаточно весело и непрофессионально.
   А когда все несколько притомились, Мовшович остановил измочаленных учеников и рассказал им следующую притчу:
   - У отца было три сына. И как это ни странно, ни один из них не был дураком. Итак, старший сын пошел на запад и вернулся с востока. Он хотел посмотреть свет.
   Средний сын пошел на север и вернулся с юга. Он хотел посмотреть свет.
   А младший сын остался дома. Возделывать свой хлеб.
   Первые два принесли в дом рассказы о хлебах, которые они ели в своих странствиях. С запада на восток. И с севера на юг. Но эти рассказы не могли заменить живой хлеб. Который вырастил младший сын.
   Какой смысл извлечете вы из этой притчи? - спросил Мовшович утирающих кровищу учеников. Те тупо смотрели на Мовшовича, так как смысл притчи был очевиден. Для них. Но, заметим мы, "очевидное" - термин не всегда утверждающий. Это знал Мовшович. Но не знали ученики.
   - Так вот, - продолжил Мовшович, - одному человеку свойственно идти на запад. Чтобы вернуться с востока. Второму - на север. Чтобы вернуться с юга. А третьему - выращивать хлеб. И все три брата для их отца - сыновья. Вне зависимости от того, кто куда пошел. Кто откуда вернулся. И кто что вырастил. Поэтому говорю вам. Любите детей ваших. Потому что они - дети ваши. Любите детей братьев ваших. Потому что и они - ваши дети. Любите всех деей. Потому что они - дети Господа. И нет среди детей разницы перед Господом. Куда бы они не пошли. Откуда бы они не вернулись. Чтобы они не делали. И всех любит Господь. И вы любите друг друга. Потому что вы - дети Господа. И не хуя мордовать друг друга по надуманным, а не реальным причинам.
   Хорошо ли я сказал, Господи? - осведомился Мовшович у Господа, слегка запутавшись в своих построениях.
   - Как тебе сказать?.. - отвечал Господь откуда-то сбоку. - В общем, сказал истинно. Ибо не сказал ничего ложного. - И Господь замолчал.
   Ученики переваривали услышаное. И в процессе переваривания с их лиц исчезла кровь, затянулись раны. Прошла боль, появившиеся в процессе спора о путях человечества.
   (Возможно, отсюда берет начало выражение "Слово Божье лечит".)
   - Ты, как всегда, прав, - хором сказали ученики, - и наши залеченные раны свидетельствуют об этом...
   - Но, - робко заметил один из Книжников, - вот какой вопрос. Точнее говоря, недоумение. Твои слова - слова Господа. Но отдельные из них отсутствуют в Законе, Пророках и Святых Благовествованиях и иногда противоречат им. Как быть?
   - Я уже рассказывал вам притчу о корабельщиках и островах. Возможно, вы ее забыли. Между прочим, отдельные положения Закона, пророков и Святых Благовествований противоречат друг другу. На первый взгляд. Чтобы разрешить эти кажущиеся противоречия и вновь возникшие у вас после моих слов, расскажу вам еще одну притчу:
   - Умер один человек. И оставил своим сыновьям дом. Старший взял себе крышу, средний - стены, младший - пол. И все трое остались с грудой никчемных камней. Камни стен бессмысленны сами по себе. Они всего лишь камни. Камни потолка бессмысленны сами по себе. Они всего лишь камни. Камни пола бессмысленны сами по себе. Они всего лишь камни. А все вместе они составляли дом.
   Так и Слово Божье, разъятое во времени и пространстве - не Слово, а всего лишь буквы. Набор частей не составляет целого. Стены дополняют пол. Крыша дополняет стены. К каждому дому можно сделать пристройку. Лишь бы она была в гармонии с уже имеющимся домом. Так что уже написанное Слово Божье может быть дополнено другими Его словами...
   Пока Мовшович налево и направо сыпал притчами, Жук где-то свистнул курицу. И даже ощипал ее. (Мы полагаем, что в этом не было никакого мистического смысла, внушенного притчами Мовшовича. А желание есть и застарелая привычка удовлетворять его любыми спсобами.) Нарушение Жуком одной из заповедей Мовшович и ученики осудили. Но курицу съели. Поскольку не пропадать же добру. После чего Францисканец, любовно обсасывая косточку, в последний раз осудил Жука, пригрозив за воровство карой Божьей и страшными муками в аду. Попеняв отсутствием страха Божьего в Жуке и в народе вообще, посетовав на общее оскудение нравов, Францисканец подложил косточку под голову и приготовился ко сну.
   Мовшович, водя второй берцовой костью по песку, произнес:
   - Не бойтесь Господа, из-за того, что Он может причинить вам боль. Бойтесь причинить боль Господу. Это и есть страх Божий. Ибо, причиняя боль Господу, вы причиняете боль и себе. Ибо каждый из вас - частица Господа. Рука Господа. Глаз Господа. Сердце Господа. Больно Господу - Больно и вам. Но эта боль прийдет позже...
   С этими словами Мовшович выдернул куриную кость из-под головы засыпавшего Францисканца. Тот со смачным звуком шлепнулся головой о пустыню. И сел с ошалевшими от предсонья глазами.
   - Ну вот как ты представляешь себе ад? - спросил его Мовшович.
   21 Францисканец помотал головой, просыпаясь окончательно. И вддохновенно стал расписывать внутреннее убранство ада и сопутствующие ему муки. Тут был весь набор средневековых штампов. Принадлежащих средневековым шестиразрядным писателям. Желающих псевдострахом Божьим отпугнуть грешников от греха. Наиболее употребительными были поджариванье на сковородах и помещение в котел с кипящим маслом.
   Вдохновившись, Францисканец придумал собственную муку, которую мы не встречали ни в одном из известных нам источников. Истекая слюной, горя глазами и размахивая руками, он поведал о бесконечном коле, который через зад входит в тело грешника. А поскольку зад тоже бесконечна, то и прохождение бесконечного кола через бесконечную зад тоже бесконечно. Таким образом, грешник, если только он - не пассивный педераст, имеет вечный кайф наоборот... Закончив изложение, Францисканец мечтательно уставился взглядом в перспективу.
   - Так, - подытожил Мовшович, - твое представление об Аде мне понятно. Это - доведенные до бесконечности пытки, которые пользовало человечество во все времена. Я бы мог предложить еще кое-какие, изобретенные в неизвестном тебе будущем. Но качественно они ничего не изменят... Самое страшное мучение - не то, которое применят другие. А те, которые человек доставляет сам себе. И нет ничего страшнее, чем вечное похмелье без похмелки. Представьте себе безысходную средненощную тоску, тяжкую депрессию. Когда внешне все вроде бы хорошо. Когда все вроде бы нормально. Когда за стеной спят жена и дети, а тоска толчками заливает сердце и мозг. А похмелки нет. И не будет НИКОГДА! Вот это-то и будет Ад. За грехи. Бесконечные страх, тоска и депрессия... Без конца... Вечно... Во все времена... Скончания которым не будет...
   А противоположностью этому Аду существует Рай...
   При слове "Рай" ученики встрепенулись.
   - Рай, - мечтательно уставившись в ночь, проговорил Францисканец, - это Ад наоборот. Как я себе его представлю. Если грешники будут жариться на сковродках, кипеть в масле, протыкаться бесконечным колом, то праведники будут их жарить, кипятить, протыкать. И так далее. И это - величайшее наслаждение - наказывать зло. Не покладая рук. Бесконечно. И в конце каждого потустороннего дня испытывать радость от честно исполненного долга и ложиться спать. Чтобы с утра снова жарить, кипятить и протыкать. И так до бесконечности... - И Францисканец пустил слюну.
   - Уже написан Вертер, - пробормотал про себя Мовшович, а вслух сказал, - Инстисторис и Шпренгер тебе кланялись. Все свои представления о Рае ты можешь воплотить в сегодня. Ты уже пытался с этими двумя, - и Мовшович указал на Раввина и Муллу, - сделать шаг к твоему раю, сжигая этого четвертого. - И Мовшович ткнул пальцев в Трижды Изменившего. - Только ты не учел одного. Бесконечная пытка пытаемых становится тяжкой работой. И очень быстро превращается в пытку для пытаемого. И твой Рай задолго до бесконечности превратится в Ад...
   И удрученный Францисканец поник головой.
   А Мовшович с вопросом о Рае обратился к Мулле. Мулла грохнулся на колени, воздел руки к небу, что-то провопил по-арабски. А потом убежденно сказал.
   - Рай, учитель, это, когда к твоим услугам бесконечная груда разноцветных и разноплеменных гурий. А член стоит, не падая. И приятную усталость от бесконечных оргазмов смягчаешь крепленым щербетом. В неограниченных количествах. И все это вечно...
   - Понятно, - прокомментировал Жук. - Шлюхи и кирянство. И все - на халяву. Вот и верь после этого в чистоту помыслов приверженцев ислама...
   Мулла подобрал полы халата, чтобы наказать неверного за неверие, но отказался от этого намерения. Сравнив свои и Жука весовые категории, вместо толковища он псевдократно произнес:
   - Я полагаю, что всемогущий Аллах должным образом оценит мое воздержание, верное служение ему и в Раю возместит мне недополученное в этой жизни...
   - Короче говоря, - сказал Мовшович, - я делаю неутешительный для тебя моральный вывод. В своем служении ты был небескорыстен. Ты служил Господу в рост. Свое благочестие ты вложил на проценты. И думаю я, что Господь, он же Аллах, в создании Рая имел другие намерения. Нежели удовлетворение похоти и жажды, недополученные тобой в этой жизни. Служить Господу нужно не в надежде на воздаяние. А из любви к Нему. Поэтому твои притязания на Рай в твоем собственном исполнении кажутся мне сомнительными.
   Мулла поник головой, дав себе обещание забыть о Рае навсегда. Во Всяком случае до того момента, когда это произойдет. Если это вообще произойдет. Если же нет, если же он попадет в Ад, полный, по словам Мовшовича, глухой беспросветной тоски, стало быть, так тому и быть. Стало быть, это и есть Воля Аллаха. Или Господа. И этой своей искренней печалью, этим своим искренним смирением он сделал первый шаг в непонятный пока для него Рай.
   Далее свои соображения по поводу содержательной части Рая высказал бывший Прокаженный. По его мнению, Рай населен исключительно прокаженными. Которые совершенно свободно болтаются по всей территории Рая. И никто их не гоняет и не преследует. Потому как некому. Потому, как -- все прокаженные. Периодически между ними происходит соревнование на большую прокаженность. И самый прокаженный занимает место одесную Господа. Занявший второй место ошую. А третий призер возлежит у ног первых двух. А в остальное время все в Раю равны в своей прокаженности. И все счастливы. Потому что равны. Потому что имеют общую прокаженность, не имеющую трагического исхода.
   Идею общего равенства в раю поддружал и бывший Насморочный. За исключением того, что, вместо прокаженных, Рай полностью заселен насморочными. А в остальном, то же самое.
   Так, - подытоыжил Мовшович, - я пошел. Если бы среди вас были расслабленные, слепцы и бесноватые, то Рай, соответственно, будет населен либо расслабленными, либо слепцами, либо бесноватыми. Эдакое равенство в полном говне. Правильно я вас понял?
   Бывшие Прокаженный и Насморочный, смущенные столь неожиданным, но логичным выводом, молча кивнули головами.
   - Стало быть, - продолжил свою мысль Мовшович, - для каждой болезни Господь должен создать свой собственный Рай. Или один, общий, разделенный на зоны. Так сказать, по интересам?.. Так?..
   И опять бывшие Прокаженный и Насморочный, следуя за идиотской логикой Мовшовича, вынуждены были кивнуть головой. Но уже с меньшей радостью.
   - Грустно мне на вас смотреть. И грустно вас слушать. Свою бывшую ущербность вы приняли за избранность. И втайне гордитесь ею. И путаете гордость с гордыней. Ибо гордость - это ощущение себя частицей Господа. А гордыня - чувство превосходства над другими частицами Господа. А значит, и над самим Господом. Пусть и в ущербности. И воистину вы достойны только того Рая, который себе представляете.
   Бывший Владелец бесплодной смоковнице представлял Рай, как состоящий из двух частей. В первой части ничего нет, а во второй полно сверхплодовитых смоковниц. И он продает эти смоквы во вторую часть Рая, где в них сильный дефицит.
   Книжники же представляли Рай, как бесконечное ристалище для споров. Где споры существуют только ради споров. Являясь чистым искусством.
   - Ну, а вы, - обратился Мовшович к своим бывшим московским соратникам а как вы представляете себе рай?
   Жук и Каменный Папа молча сглотнули.
   - С вами все ясно, - сказал Мовшович, - златые горы и реки, полные вина.
   Жук вкрадчиво поправил:
   - Если, "полные вина", то златые горы необязательны...
   - Чтобы, когда приходишь в "Восьмой", Валерка давал все бесплатно, Руфа без всяких яких выносит стакан. А Нинка подносит стакан к твоим губам.
   - Чтобы похмелье опохмелялось, - добавил Жук.
   - И чтобы никогда, никогда, никогда не блевалось! - завершил Каменный Папа.
   И оба опустили головы. Сознавая ничтожность своих представлений о Рае.
   И последним высказался Раввин. Он сказал, что, по его мнению, Рай населен одними евреями, причем принявшими христианство. И половину райских суток они благоадрят Господа за то, что они - евреи. А вторую - за то, что они - христиане. Все же остальные находятся в аду. И как справедливо заметил недавно уважаемый Равви Мовшович, пребывают в глухой тоске. Потому что они и не евреи. И не христиане. Такая вот своеобразно понятая соборность. Любовь к Господу на национальной почве.
   22 - Значит так, - подытожил райские изыскания Мовшович. - Одни из вас представляют Царство Божье, как возмещение страданий, полученных в этой жизни. Другие - как оплату за служение. Третьи - равенство для своих. Таким образом, по вашему мнению, мы получаем множество Царств Божьих. Рано или поздно из-за несходства интересов эти Царства начнут враждовать между собой. И мы в вечности бытия получим точное отражение его кратковременности. И это - ваша ошибка. Как и ошибка миллионов ваших предков. И ваших потомков. Получить там то, чего не хватает здесь. И полное ничегонеделанье. Скопище паразитов на теле Божьем. Отсосете, дети мои. Вынужден вас разочаровать. Рай - это место творения. Где души, покаявшиеся даже в последний момент, возлюбившие Господа. Красоту. И друг друга. Проникнутся Святым Духом и обретут силу творения. Творения новых, более совершенных миров. В которых будет жить новый человек. Все более и более совершенный. И тем будет совершенней будущий человек в будущих мирах, чем совершеннее будете вы в этом мире.
   И в тихой печали и в глухой тоске будет совершаться творение. Ибо, как жили вы, так будут жить и ваши творения. Ибо неисчерпаем Господь, неисчерпаем Святой Дух. Причем, во все стороны.
   В самой глухой тоске открываются темные бездны Духа.
   В самой светлой печали открываются сверкающие дали Духа.
   И то, и другое - безграничное Откровение Святого Духа. И глухая тоска и тихая печаль влекут за собой творение. Творение многогранно в бесконечном искусстве познания Святого Духа. И Царство Божие - сверкающее свободное творение. В тихой светлой печали. И чем больше вы принесете в этот мир добра и любви. Тем больше их будет в будущих мирах. И не будет конца творению. Как сегодняшнаяя любовь - шаг к завтрашнему Царству Божьему. Так и завтрашнее Царство Божье - шаг к послезавтрашнему.
   И Мовшович умолк. Грустно утомленный.
   - А кто засвидетельствует истинность твоих слов? - спросили книжники и вопросительно вытянули носы.
   - Во-первых, я - ответствовал Мовшович, - во-вторых, распятый на ваших глазах Иисус, а в-третьих, - и он указал на Жука и Каменного Папу, - вот эти два охламона, на глазах которых я превратил воду в водку и португальский портвейн.
   И книжники смирились.
   И все остальные вынуждены были согласиться с Мовшовичем, или с Господом. Именем которого говорил Мовшович. И все дали слово идти за Мовшовичем до конца. До конца, которого они не ведали. И ведать не могли. Потому что конец не был ведом даже Мовшовичу. Мы имеем ввиду нынешний конец. А не конец вечности, которого, как теоретически обосновал Мовшович, нет и не может быть никогда.
   23 И все отправились дальше на юг. В Хеврон. На могилы праотцев и праматерей. На могилу Мовшовича. Который парадоксальным образом являлся самим Мовшовичем.
   Так шли они по полям и рощам Иудеи, приближаясь к Иудейской пустыне. В северной части которой располагался священный город Хеврон. По пути Мовшович проповедовал о Царстве Божьем. Которое на самом деле является не концом света, а только его началом. Одним из начал начала, которому нет конца. Потому что математическая бесконечность Вселенной подразумевает и духовную бесконечность человека. И путь в Царство Божье и дальше, в бесконечность жизней начинается с познания бесконечности, вселенной и человека.