Лысенков Виктор. Тщеславие

   После нескольких встреч Алла сама сказала ему: "Сергей, не надо больше. А то я начинаю к тебе привязываться. Не знаю как для тебя, а для это не просто.
   Квартира снова стала пустой и Сергей почувствовал, что с того самого дурацкого сна и ночного звонка он стал не любить ее. В зале по ночам, где "сидели" дедушка с отцом, горел свет. Мысль эта угнетала его - вот возьмут и явятся еще раз - было жутковато. Но потом он начинал успокаивать себя: "Черт! Если они пришли взаправду, и есть потусторонний мир, то чего бояться? Ну заберут они его в тот, иной мир. Ну и что? Там же вечная жизнь! Попадет он в рай. Никаких грехов за собой особых он не знал. Даже наоборот: через газету помог многим и многим. А женщины... Так разве он виноват, что в том же Ходженте столько русских девок на комбинате и в институте, на швейной фабрике? Можно сказать, что он даже содействовал здоровью нации, выправлял, так сказать, перекосы демографии... В конце концов он ни одну не обманывал, не клялся в вечной любви и не обещал жениться. Наоборот - каждой он стремился деликатно, но точно дать понять - у них отношения любовника и любовницы. Лишь однажды (на столько сотен! Одна оказалась слишком. Пришлось ей сказать, что он - женат. И это ведь было правдой: он на всю жизнь был предан одной, и как предан!). Но Шуру это не успокоило: лаская его, она намекала на возможное изменение его семейной жизни. Она обцеловала его от макушки до пяток и шептала: "Ноги буду мыть и воду пить!". Сергей не знал, как от нее избавиться: она приходила домой с уже нагруженными сумками, с полуфабрикатами, и пока он принимал душ, успевала приготовить что-то такое, чем всегда удивляла. Она, видимо, и не зная пословицы, что путь женщины к сердцу мужчины лежит через желудок, инстинктивно старалась угодить ему, накормить и напоить. Иногда он обнаружил (когда собирался в прачечную), что исчезли какие-то его вещи. Не успевал он и разозлиться как следует, как появлялась Шура с уже вычищенными в химчистке вещами или со стиранными рубашками) там была автоматическая стирка и совсем недорого. Он сам не пользовался - было неудобно, так как в автоматической стирке были одни женщины. И видя, что Сергей никак не идет ей навстречу, Шура как-то сказала: "Конечно, у тебя должно быть очень образованная жена. Но я буду учиться! Я ведь очень хотела быть врачом, но провалилась. Пойду работать в санитарки или куда еще, заработаю стаж, подучусь. Клянусь - я выучусь!". Сергей нежно прижал ее к себе после этого монолога и сказал: "Глупенькая (ну как не успокоить и не поставить все по своим местам после такого монолога, такой искренности?). - У меня нет никакой жены. Просто я по натуре - холостяк. Я занимаюсь творчеством (уж не стихи ли пишу? Смешно же называть творчеством работу в газете. По крайней мере - областной). Дети, жена - все будут мешать. Я женился несколько раз - ничего не получается из семейной жизни. К любой их трех хоть завтра возвращайся - примет с удовольствием. Тогда только творчеству - каюк" (тут он и врал, и не врал: но кто же будет до конца откровенен с женщиной, с которой не сегодня так завтра предстоит разлука? Как это сказал Владимир Владимирович? - "Кто постоянно ясен, тот, по моему, просто глуп").
   В редакции тем временем внимательной оказалась не одна Алла: печать внутренней тревоги видна на человеке, если даже он вроде смеется. Один чудик (и в этой редакции нашелся чудик) единожды, когда все хорошо подпили на дне рождения одного из сотрудников, этот чудик (нет, он не носил шляпу, у него в руках всегда была папка. В ней он держал свои газетные шедевры о передовиках и передовичках. Так вот, этот человек с папкой улучшив момент) видимо, опасность миновала) отозвал его в сторону и конфиденциально прошептал на ухо: "Сергей Егорович! Я слышал - вы пишите книгу. Умоляю вас - не оставляйте написанного в столе. И дома не оставляйте. Видите (он постучал по пухлой папке) все ношу с собой. У нас тут есть один. Отставник. Он все туда (палец ткнулся почти в небеса) сообщает... Так что будьте осторожны. А то ведь можно и загреметь. Говорят, после Брежнева Андропов займет его место. Я слышал, что сам Брежнев его боится. Могут насажать людей - ни за что... А я был на Колыме. Не верите - вот истинный крест! Целый год. Ну и зима там! Слышите?! Я там Козина слушал. Да. Самого. Того самого. Он оттуда не уезжает. Говорят - его органы все время пасут... "Сергей думал о своем. Козин ему никогда не нравился. Точно так же, как и разные Юрьевны, Лещенки, утесовы и бернесы. Он, когда было время, включал сороковую симфонию Моцарта или Грига. И по "Спидоле" он старался поймать такую станцию, на которой пели, а не разговаривали. На радио Франции он открыл для себя Мирей Матье, еще раньше - из передачи Би-Би-Си узнал о Томе Джонсе и Хамбердинге. А наши безголосые его не волновали. Слушать- так русский академический хор или хор Пятницкого. Или Сибирский. А человек с папкой продолжал: "Да нет, я не сидел. Я хотел написать роман о золотоискателях. Представляете - какая тема! Героический труд в вечной мерзлоте!". - "Ну и что не написали", - спросил Сергей, узнавая коллегу по написании истории Ферганской долины. Да вы не поверите? Там столько воруют! За год, при мне, четыре группы попались! У одних было чуть ли не двадцать килограммов золота...". Человек с папкой помолчал и добавил: "Всю охоту отбили. А я ведь хотел об их бригаде писать. Сергей вспомнил анекдот о чукчах, как один не стал рассказывать политический анекдот другому, боясь, что его - "сосолют". Сергей ответил: "Как куда - вот сюда, в Среднюю Азию. Возить в вагонах от Красноводска до Ашхабада, оттуда до Чарджоу. Узнают, что такое "север"! Человек с папкой задумался и сказал: "Да... Это пострашнее, чем сибирские морозы...".
   На следующий день он, совершенно трезвый, перехватил его почти у самого дома и сказал: "Вы не думайте, что это я вчера вам по пьяни сболтнул. Есть у нас такой человек. В секретариате сидит. Вроде зам.редактора по общим вопросам. Но я точно знаю. И ребята - знают". Сергей поблагодарил человека с папкой - боятся ему было нечего: он не собирался бороться с советской властью, ибо знал строчку из партийной песни, что "у советской власти сила велика". Тем более - с партией. Уж лучше колебаться вместе с ее генеральной линией. Это ведь тебе даже не паровоз. А нечто вроде локомотива истории. Попадешь под него и пятна не останется. Там вон члены политбюро, которых убирают, исчезают с поля зрения, словно их никогда и не было на белом свете.
   Однако он думал о странностях собственного поведения. После второй встречи с человеком с папкой он решил сменить и эту "Правду"... - Он же дал себе слово - как нашел типаж или что-то необычное - поехали дальше. Сергей усмехнулся: "Что-то я вроде Чичикова наоборот. Только тот собирал мертвые души, а я - живые. Да живые ли они? Ведут растительный образ жизни. Не тряхнуло их как следует. И гордятся тем, что они - журналисты. Почти все мечтают написать по роману или хотя бы по повести. Да, отметил он про себя зло. Все это мы уже проходили. Только его крыша была выше и он сильнее грохнулся, Маяковский, понимаете ли, периода развитого строительства коммунизма и формирования новой общности - советского народа. Он увидел здесь эту самую общность. Соединится в ножах мешают русские армейские части.
   Да, надо уезжать. Хотя с элениумом ему помогла Алла (она сообщила ему в первую же ночь, что выбрала этот город потому, что здесь работает старшая сестра, которую после окончания техникума направили в местную аптеку. Через восемь лет сестра стала там главной начальницей. Но и элениумом, с двумя таблетками, та комната постоянно тревожила его. Ему даже днем не хотелось заходить в нее. Нет, надо уезжать. И вариант подвернулся сам собой. Была уже осень и один из сотрудников пригласил Сергея на охоту. Его тоже можно было бы записать в чудики редакции из-за верности охоте; как Ромео с Джульеттой. Петя (так звали сотрудника) предложил оружие на выбор. Дома у него висело целых три двустволки, одна ижевская и две - тульских, особой гордостью были нарезные: "Олень" и "Белка". Петя с гордостью показывал ему ружья и предложил на выбор любое. Сергей, чтобы не смущать хозяина, выбрал одну из "тулок", хотя ему очень хотелось попробовать бой "Оленя".
   Автобус довез их почти до самого Чакан-Куля - небольшого озаренного достаточно далеко от дороги - шли они километров шесть-семь. Озеро стояло в камышах, в него впадало несколько ручейков, видимо, ровно столько, чтобы поддерживать водный баланс. Они договорились с Петей, где встретятся и разошлись. Примерно через час хоть бы Сергей услыхал шум. Осмотрелся. Оказалось, это был еще один охотник. Сергей подошел и негромко поздоровался, назвал себя. В ответ услышал простое: Коля. Они шли минут пятнадцать вдоль озера, пока не увидели стаю уток. Стреляли почти одновременно, но кто попал - было неизвестно. Но три утки остались на воде. Коля посмотрел на Сергей: "Ты - тоже без собаки? Да. И до лодки далеко...". Сергея потом поймет смысл этих слов. Он потрогал воду рукой - не меньше восемнадцати. Он плавал и холоднее. Начал раздеваться. "Ты что, Сергей! Утонешь же! Вода - холодная!! - переживания Николая были серьезными. Сергей ответил: "Не переживай! До уток - всего метров пятьдесят. Считай - что я - охотничья собака". И пригнул в воду. И только когда Коля увидел, что Сергей плывет не саженками, а нормальным вольным стилем, причем быстро и уверенно, он понял, что этот человек - спортсмен и хорошо тренирован. Назад Сергей плыл медленней, держа в руках уток. Он все время словно подныривал и быстро работал ногами, чем тоже удивил Николая. "Ты что, спортсмен?", - спросил он Сергея, хотя по возрасту Сергей уже не мог быть спортсменом. "Нет, скорее - Джеймс Бонд. Не увядающий разведчик". Посмеялись. Разожгли неподалеку костерок. Сергей сказал, что у него здесь есть напарник. "Да и у меня есть", - ответил Коля. - Вон там, за деревьями, стоит мой "газон. Там - шофер". - "Так ты - из начальников?", - смело спросил Сергей, давно не боявшейся никаких чиновников. - "Ну, как тебе сказать... Я - редактор местной газеты. Вот и гадай - начальник или нет". И - засмеялся. Так Сергей узнал, что он познакомился с Николаем Федоровым - самым прогрессивным, как считалось редактором областной газеты в регионе. Федоров оказался совсем простым мужиком, либеральных взглядов, которые он, как можно было понять, вынес из шестидесятых годов. Потом их появление наивных романтиков назову почему-то шестидесятниками, хотя все они были, по выражению поэта, "детьми XX съезда партии". Это хорошо было видно и потому, как просто и не деланно по товарищески он разговаривал со своим водителем Юрой, который уже успел наловить рыбы, поставив бредень на перекате одной из крошечных речушек, впадавших в озеро. Рыбы было очень много и ясно было, что большую часть ее повезут домой. Федоров попросил Сергея сходить за своим напарником, и к их общему изумлению, у того оказалось целых пять уток. Решили сброситься - двух уток презентовал спутник Сергея - одну они с Федоровым. Конечно, у Федорова оказалась в машине бутылка водки. Но у Пети оказался напиток попрактичнее: бутылка чистого спирта. Они славно посидели у костра, поели птичьего шашлыка, ухи и запеченной в станиолевой бумаге в золе рыба. Из рюкзаков и машины достали только хлеб, посуду да помидоры с огурцами - в этих краях в октябре этого добра было еще с избытком не только на рынках, но и в колхозных магазинах. Если бы кто-нибудь из посторонних подошел к ним, он ни в жизнь не догадался бы, что в компании все - далеко не ровня, - так тут было все демократично и прогрессивно. Сергей и Федоров понравились друг другу. Федоров предложил ему место в редакции, спросил, партийный он и узнав, что нет, поинтересовался, почему. Сергей объяснил: "Все было как-то недосуг. Носило по земле и службам, а теперь вроде и поздно - почти сорок пять. Но тем не менее Федоров пообещал подумать и о его партийности, если, конечно, ему понравится в их газете.
   И газета действительно оказалась замечательной: ребята были смелыми и настырными. Они не боялись затронуть в своей критике даже председателей колхозов. Сергей очень скоро узнал подоплеку смелости и почему на газету нет гонений: оказалось, что сват редактора - начальник облпотребсоюза, а его двоюродный брат - второй секретарь обкома. Русский. Призванный бдить за местными кадрами, а заодно - за развитием критики и самокритики на местах, хотя формально этим могли заниматься только сам первый и с его подачи секретарь по идеологии. Сергея все это не удивляло: он уже видел много разных партийно-хозяйственных связок, партийно-торговых и других, а однажды по ошибке еще в столице переспал с любовницей первого секретаря. Он был у нее только раз - узнав от музыкантши (познакомился на концерте в филармонии), что "все это ей устроил" и она назвала имя первого, окидывая рукой квартиру, что находилась прямо рядом с ЦК, мебель не из магазина, кровать, на которой можно было спать хоть вдоль, хоть поперек. Он прямо ей сказал, что больше не придет. Слухи разносятся быстро и он не боялся первого: из партии жене исключит, - но знал - перекроют весь кислород и не дадут работать нигде. А тут была квартира. Но не это главное: уже два года, как лежал на кладбище отец, к которому, при всех сложностях отношений, разводе с матерью у него была какая-то внутренняя мистическая привязанность. Он даже договорился с мачехой поставить вместе памятник, причем, Сергей, возьмет на себя все оргхлопоты. Но институт, где работал отец, сам и на свои деньги поставил (разумеется, согласовав и с ним, Сергеем, и с прилетевшей сестрой и с мачехой проект. Он был строг и изящен. Чертили свои, институтские макетчики).
   Так что с Федоровым для него никаких открытий не было. Та зараза (музыкантша со смехом рассказывала, как иногда здесь, на той постели, решались вопросы некоторых назначений и смещений. Причем, приводила такие детали, о которых Сергей знал из других источников, но не знал, как эти обстоятельства возникали. "А вот так", - сказала музыкантша. - У нас в театре после банкета главный дирижер хотел проверить упругость моей груди. Я отшила его. Так он стал преследовать (Сергей слышал об этом скандале в театре). Так где теперь этот главный? - В своем родном Днепропетровске. А новый главный (она засмеялась) первым здоровается со мной метров за двадцать".
   Сергей и не предполагал, что они так сойдутся с редактором. Тот брал его каждый раз на охоту, вызывал в кабинет без всякого дела и они долго трепались о разных предметах, включая политику, задавали друг другу вопросы, управляет ли страной сам Брежнев или кто-то другой рулит? И он ли был на трибуне мавзолея? - возможно, двойник? Они же слышали, что он перенес инсульт.
   Перед охотой, в субботу, он обычно обедал у Федоровых. У него была еще дочь лет четырнадцати (ну в самом расцвете - отметил про себя Сергей, Акселерация. Но - нельзя! Узнаю - еще вломят срок!). - Жена, как и подобает жене самого смелого редактора, заведовала местной больницей и была неглупа и в меру словоохотлива и нежеланно смеялась удачным шуткам и мужа, и Сергея.
   А кто-то (ноябрь уж наступил) Федоров пригласил его проехаться с ним "по делам". В этот день Сергей впервые попал на базу облпотребсоюза и был ошарашен богатствами, увиденными там. Сват встретил их радостно - у него была русская жена и сын Федорова не стоял перед красотой мулатки. Они ходили мимо стеллажей и ящиков, контейнеров и вешалок. "Так что вам надо?", начальник базы вопросительно посмотрел на Сергея. Тону нужны были осенние туфли. И куртка была бы кстати. Он сказал об этом. И почти не заметил усмешки начальника. Пока они пили чай, в кабинет внесли несколько моделей осенней обуви и Сергей остановился на очень приличных югославских туфлях. Начальник заметил: "А мы и ботинки получили из Югославии. Новая мода - на липучках". Принесли ботинки, теплые внутри. Две куртки его размера уже висели на вешалке. Одна из них, замшевая, была словно сшитая для Сергея. Он сказал начальнику базы: "Я возьму только туфли. А вот куртку - можно подержать несколько дней?". У нас будет зарплата и у ребят я подзайму...". Начальник опять посмотрел на него с той лукавой усмешкой, которая свойственна людям, знающих все тайны мира. "Ничего, ничего! Вы берите все сейчас! Ведь неизвестно, что будет завтра. Один Аллах ведает!". Федоров поддержал свата. А тот спросил: "Тут у нас новые цветные телевизоры пришли. Вам не нужно?" - сват обращался к Сергею. У того в общежитии стоял черно-белый. Сергей и не думал покупать телевизор - таскайся с ним потом! Но Федоров сказал: "Пусть отвезут ребята завтра с утра. Он их подождет", - и посмотрел на Сергея. Потом начальник базы предлагал еще какие-то вещи. Сергей увидел пишущую машинку, о которых только читал в прессе: "Это была портативная "Оливетти" с русским шрифтом. Он долго рассматривал ее. "Что, нужно?" - спросил начальник базы. Сергей усмехнулся: "Мало ли что нужно. У меня наша старенькая "Москва"... А это стоит, наверное, тысячи две, не меньше. Зав.базой улыбнулся: "Может быть. Я ценник на нее не смотрел".
   На следующее утро Сергею домой привезли новый цветной телевизор и еще одну коробку - из под кондиционера. В ней он обнаружил "Оливетти", ботинки и замшевую куртку. Придя на работу, он сказал шефу: "Спасибо, конечно, за заботу. Но мне и за год не расплатиться за все эти вещи". - "Ну, за телевизор платить не надо. А остальное?.. Пусть у тебя не болит голова". И дал понять, что ни за что из этих вещей платить не надо. "Да брось ты становиться в позу! Видел бы ты, как там отовариваются высшие чиновники. И из столицы приезжают. Там - счет на миллионы. И этот подарок свояка для тебя - капля в море". Так Сергей узнал, что прогрессивные деяния распространяются гораздо шире газеты - вплоть до торговой.
   Вечером он выпил с ребятами и все не мог в своих размышлениях пристать ни к одному берегу. "Надо же думать! Как щенка накололи всучили задарма столько барахла. Еще заставят отрабатывать. Ну уж нет - со мной этот номер не пройдет! В конце концов мы не заключали никакой сделки!". А потом вдруг начинал думать. "Да они с этого импорта, что поступает по линии "Потребсоюза" в обмен на хлопок, курагу, фисташки и черт знает еще на что они гребут через сеть своих магазинов такие деньги! Ведь берут же городские модницы откуда-то эти яркие пальто, туфельки, которых он отродясь не видел в продаже. Кофточки, ну и так далее. Случайно он узнал, что база получила целых сорок штук джинсов. Но чтобы не засекли из ОБХСС кому они ушли, их продали (опять через своих же!) аж в Ташкенте. Поди ищи-свещи!". И жаль, что он становился только на куртке. Он видел там модное пальто из травиры. Костюм из уже выходящей из моды блескучей ткани тоже можно было спокойно взять... Дурак... Или попросить дубленку... Брать, так брать! Все равно все с народа дерут!".
   Странно, но с этого дня отношения его с Федоровым не только не испортились, но приобрели даже более интимный характер. Он стал рассказывать, как за ни за что его, скажем, отругала жена, или с каким вопросом заходили к нему заведующие отделами, что один из них очень настаивает, чтобы через год работы Сергея в редакции обязательно принять его в партию и посадить на культуру - видно же, что парень (ха-ха - в сорок пять!) эрудированный и пишет - править не надо, хоть сразу в набор. И никаких ни цифр, ни фамилий, ни фактов не путает. А то, что выпивает - так у нас пьют все. Перед вступлением, мол, продержится месяца три...".
   Но весной отношения с Федоровым испортились в одно мгновение. На высокогорье охотники поймали барса. Надо было съездить туда, и написать репортаж пока барс еще там, в Аличурской долине, дать снимки. Но надо же его в эти дни подловила Алла. Она сказала, что сестра с семьей уехали в отпуск, ей скучно одной и не придет ли он к ней. Командировка уже лежала в кармане Сергея. Он задумался. Ну что там нового ему расскажет старый киргиз? Он позвонил в фотохронику и узнал, что их оператор уже уехал в горы. "Ну и чудненько, - подумал Сергей. - Снимки будут, а как ловил барса старый киргиз - он напишет!". По правде говоря, он тоже соскучился по Алке - нежной и далеко не такой простушки, как он подумал сначала. И он забурился к ней, три дня - с пятницы, они пили и любили, фотокорр, как и он (как будто) приехал из командировки во вторник. Сергей позвонил в хронику (он, как старший корреспондент, всегда сам отбирал оперативные снимки), съездил и выбрал три роскошных снимка. Один из них обошел потом чуть ли не весь Союз. Для фотокорра охотники умудрились опять одеть на ногу зверю капкан, потом опять вроде накидывали сеть, а потом - связанного зверя несли в вольер, ожидая ученых из зоопарка, где давно ждали такой экземпляр. На снимках были все фамилии - и кто ловил, и кто помогал. Сергей рассмеялся и сказал Алле: "Посмотри, какая дурилка для народа! Ну рас так - выдадим и мы". И он сел у Аллы за стол и тут же описал все красоты Крыши мира (бывало ведь так не раз!), добавил красот о долине Маркансу, полюбовался вместе с героем пиком Ленина, прочитал его мысли, о чем думал старый зверолов (а на деле, он узнал из аннотации, ловцу было всего сорок один год - моложе его. Но на Памире люди старятся рано), о том, как ставил капкан, как дежурил в укрытии километра за два, как бежал, хватая воздух ртом от высокогорья, чтобы зверь не успел отгрызть лапу ну и так далее. Двести строчек репортажа были готовы через два часа. У Аллы дома тоже была машинка, он продиктовал ей готовый текст и она хохотала, время от времени обнимая его за бедра, когда он с ужимками рассказывал страшные и романтичные эпизоды ловли грозы гор. Потом сказал Алле: "А теперь последний штрих, название: "Снежный барс в руках Турусбека".
   Репортаж настолько понравился, что его сразу вывесели на доску лучших материалов, позвонили из обкома и выразили благодарность, Сергей получил, помимо повышенной разметки, премию. А недели через две на охоте Федоров вдруг сказал: "Ты что, думаешь, я не знаю, что ты не ездил в горы? Я видел их него секретаря, тот сказал, что был только фотокорр. Сергей не стал отпираться: "А тебе то что. Материал всем понравился. Лжи в нем не больше, чем во многих других материалах. И потом - что мог мне рассказать нового о Памире этот полуграмотный киргиз? А о мыслях - ты что, всерьез, что он такое мне мог рассказать, если бы даже поехал туда". Федоров пасмурнел: "За такие проделки увольняют и фамилии не спрашивают. Ты не смотри, что у нас такие отношения. Еще одна такая выходка - и вылетишь из редакции". Сергей, уже выпив стакан водки, ответил: "О боже! Испугал бабу большим х..м! Да я такое ярмо где угодно найду. Сейчас написать заявление или в понедельник?". В понедельник Федоров вроде даже пытался уговорить Сергея остаться. Но тот был тверд. Так он расстался с прогрессивным редактором и прогрессивной газетой. Да, нигде так быстро не решаются вопросы, как при прогрессе. Без слез и прощального застолья простилась с ним и лучшая газета региона. Он не стал здесь родным и близким. Одни слегка завидовали его стремительному и точному перу, другие находили, что он - со "бзиком". Вот эти вторые были страшно правы. Словно "страшно" Сергей понимал в данном случае не как то идиотское его употребление, что мол, вещь "страшно красивая", а в своей наготе и первозданности.