Страница:
Наивысшей возможной подвижностью обладали воздушно-десантные войска Красной Армии (пять воздушно-десантных корпусов по три бригады в каждом и одна отдельная бригада ВДВ). Сразу же отметим, что НИ ОДНОГО немецкого воздушно-десантного соединения на Восточном фронте в 1941 году не было. ВСЕ бесчисленные упоминания о «парашютных десантах противника», встречающиеся не только на страницах мемуарной литературы, но и в боевых донесениях лета 41-го года, являются вымыслом. Что же касается советских ВДК, то «корпусами» они были названы с большим преувеличением. Численность личного состава ВДК составляла всего 8020 человек, т. е этот корпус был значительно меньше стрелковой дивизии. Коммунистические историки про развертывание в «неизменно миролюбивом» Советском Союзе воздушно-десантных войск, численность которых превышала число всадников в войске хана Батыя, старались не вспоминать. В последние же годы, с легкой руки В. Суворова, стали традиционными сетования на то, что великолепно подготовленных и мужественных диверсантов с одним десантным ножом в руках «бросили под немецкие танки…». И хотя доля истины в этом утверждении есть, подробное знакомство со штатным расписанием советского ВДК заставляет усомниться в том, что в обычном общевойсковом бою корпус был столь уж беззащитен. Кроме парашютов и ножей, на вооружении ВДК полагалось иметь: 4500 самозарядных винтовок, 1257 автоматов, 440 ручных пулеметов (больше, чем в стрелковой дивизии), 60 минометов, 864 ранцевых огнемета (!), 18 полковых 76,2-мм пушек, 50 плавающих танков Т-38/Т-40, 241 автомашину. По сути дела, под названием «воздушно-десантный корпус» создавались высокомобильные, прекрасно вооруженные стрелковые бригады, с возможностью парашютного или посадочного десантирования части личного состава и вооружения в тыл врага.
Еще одним, намертво вбитым в массовое сознание мифом является СВЯЗЬ, точнее говоря – ее отсутствие, каковое отсутствие связи и послужило причиной всех бед. Почему именно этот миф оказался едва ли не самым живучим из всех созданий советских историков-пропагандистов? Вероятно, потому, что он является почти правдой. Связи действительно не было. В первые часы, дни и недели войны всякий обмен информацией между штабами и частями всех уровней был практически полностью парализован. Вышестоящее командование, как правило, не имело никакой информации о положении, действиях, потерях своих подчиненных. Части и соединения собственной армии искали с помощью разведывательной авиации – невероятно, но факт. Противник «внезапно» обнаруживался за десятки (а в первые дни войны – и за сотни) километров от линии фронта, которую – судя по запоздалым донесениям – якобы еще удерживали наши войска (именно эти события и породили бесчисленные слухи о «немецких авиационных десантах»). Все это сущая правда. Далее советские «историки» с ловкостью, которой позавидовали бы матерые карточные шулера, передергивали эту правду, подменяя факт отсутствия связи между командными инстанциями заведомо ложным тезисом об «отсутствии технических средств связи». Что совсем не одно и то же.
Для установления связи нужны:
– субъект, с которым хотят войти в связь;
– желание субъекта войти в связь;
– и только если первые два условия наличествуют, то возникает нужда в технических средствах связи (например, в барабанах, тамтамах, охотничьих рожках, сигнальных ракетах и пр.).
Поясним эту нехитрую теорию простым бытовым примером. Если у вас нет ребенка, то вам до него и не удастся дозвониться. Если ребенок уже есть, но он ушел на день рождения к другу и не хочет вовремя возвращаться домой, то даже два сотовых телефона (плюс домашний телефон в квартире друга) вам не помогут. Телефон будет все время «занят», в сотовом «сядет батарейка», нажмется «не та клавиша»… Наполеон, Суворов и Кутузов командовали огромными армиями с многочисленной артиллерией вообще без единого телефона. В Первую мировую войну связь в многомиллионных армиях, вооруженных уже танками и аэропланами, успешно строилась на использовании проводных телефонов, в то время как радиостанции были редкой экзотикой. Наконец, превосходным «техническим средством связи» был и остается посыльный на верховой лошади, мотоцикле, автомобиле, лодке, танке, легком самолете, вертолете…
«…22 июня в 6 час. 50 мин. я переправился на штурмовой лодке через Буг… двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через реку Лесна… в течение всей первой половины дня 22 июня я сопровождал 18-ю тд… 23 июня в 4 час. 10 мин. я оставил свой командный пункт и направился в 12-й армейский корпус, из этого корпуса я поехал в 47-й танковый корпус, в деревню Бильдейки в 23 км восточнее Брест-Лuтовска. Затем я направился в 17-ю танковую дивизию, в которую и прибыл в 8 часов… Потом я поехал в Пружаны, куда был переброшен командный пункт танковой группы… 24 июня в 8 час.25 мин. я оставил свой командный пункт и поехал по направлению к Слониму. По дороге я наткнулся на русскую пехоту, державшую под огнем шоссе… я вынужден был вмешаться и огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции… в 11 час.30 мин. я прибыл на командный пункт 17-й танковой дивизии, расположенный на западной окраине Слонима, где кроме командира дивизии я встретил командира 47-го корпуса…» (16)
Вот так, очень доходчиво, Г. Гудериан объясняет, почему Красная Армия на собственной территории оказалась «без связи», а немецкая армия на нашей территории – со связью. Просто командиру 17-й танковой дивизии вермахта никуда не надо было звонить. Его непосредственный начальник – командир 47-го танкового корпуса – вместе с ним на одном командном пункте лично руководит боем, а самый среди них главный начальник – командующий танковой группой генерал Гудериан – по нескольку раз задень, под огнем противника прорывается в каждую из своих дивизий.
И наоборот – даже поголовное оснащение штабов Красной Армии терминалами спутниковой связи ровным счетом ничего не изменило бы в ситуации, когда командиры уже разбежались или когда они (командиры) не желают общаться с вышестоящими командирами просто потому, что ничего хорошего доложить им не могут. И не 22 июня 1941 года «внезапно» обрушилась на Красную Армию эта напасть. «Выехав к месту событий, т. Блюхер всячески уклонялся от прямой связи с Москвой… трое суток при наличии нормально работающей телеграфной связи нельзя было добиться разговора с т. Блюхером». Это выдержка из приказа наркома обороны Ворошилова № 0040 от 4 сентября 1938 года, и приказ этот был посвящен локальному вооруженному конфликту у озера Хасан. С началом Большой Войны ситуация стала неизмеримо хуже, и никакие провода, никакие рации на бронепоезде не могли уже наладить связь в армии, в которой командиры и штабы пропадали сотнями и тысячами.
А провода были. В огромных количествах. Так, в одном только Западном ОВО (согласно докладной записке начальника штаба округа генерал-майора Климовских от 19 июня 1941 г.) в распоряжении службы связи округа было 117 тыс. изоляторов, 78 тыс. крюков и 261 тонна проводов. (66, стр. 44) Всего же в Красной Армии по состоянию на 1 января 1941 г. числилось 343 241 км телефонного и 28 147 км телеграфного кабеля. Этим количеством можно было обмотать Землю по экватору 9 раз. Телефонных аппаратов всех типов числилось 252 376 штук. В среднем – более 800 аппаратов на одну дивизию. Телеграфных аппаратов было, разумеется, значительно меньше – «всего» 11 049 штук, в том числе 247 аппаратов «БОДО» для шифрованной связи. (4, стр. 623). Но, по общему мнению советских историков, все это совершенно «не то». Красная Армия воевать без рации никак не могла. И все знают почему – немецкие диверсанты в первые же часы войны все провода перерезали. И вот поэтому… Диверсанты и вправду были. Каждой из четырех танковых групп вермахта было придано по одной роте диверсантов из состава полка особого назначения «Бранденбург». В составе роты было 2 офицера, 220 унтер-офицеров и рядовых, в том числе 20–30 человек со знанием русского языка. (46, стр. 55) В распоряжении этого несметного полчища врагов было всего несколько часов (из соображений секретности немцы начали резать провода только перед самым рассветом 22 июня 1941 г.). Советских партизан в Белоруссии перед началом операции «Багратион» (июнь 1944 г.) было, как принято считать, более 200 тысяч. Время для перерезания проводов было практически неограниченным – война шла уже третий год, так что скрывать враждебные действия и намерения было уже незачем. Удалось ли тогда, в июне 44-го, на той же самой местности перерезать «все провода» и оставить немецкую армию без связи?
Рации в Красной Армии тоже были (поэтому оставить эту армию «без связи» при помощи одних только ножниц было невозможно в принципе). В качестве иллюстрации к вопросу о реальной оснащенности Красной Армии средствами радиосвязи приведем данные из мобилизационного плана МП-41 (в дальнейшем мы будем еще многократно возвращаться к этому важнейшему документу), подписанного Тимошенко и Жуковым 12 февраля 1941 г. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР числилось: (6, стр. 622–623)
– фронтовых радиостанций (РАТ) – 40 штук (в среднем по 8 на каждый из пяти будущих фронтов);
– армейских и корпусных (РАФ, РСБ) – 1613 штук (в среднем по 18 на каждый стрелковый и мехкорпус);
– полковых (5АК) – 5909 штук (в среднем по 4 на каждый полк).
Итого – 7566 радиостанций всех типов. Разумеется, в это число не вошли танковые и самолетные радиостанции. И это – на первое января 1941 г. Заводы продолжали свой «мирный созидательный труд», и к 22 июня средств радиосвязи должно было стать еще больше. Так, план 41-го предусматривал выпуск 33 РАТ, 940 РСБ и РАФ, 1000 5АК. В записке по мобилизационному плану МП-41 почему-то отсутствуют данные по наличию предшественницы РАФа – мощной (500 Вт) радиостанции 11-АК, хотя этих комплексов в войсках было очень много. Так, в Киевском ОВО (58 дивизий) по состоянию на 10 мая 1941 г. числилось 5 комплексов РАТ, 6 РАФ, 97 РСБ, 126 станций 11-АКи 1012 полковых 5АК.(6. стр. 191) Даже не считая полковые 5АК, получается в среднем по 4 мощных радиостанции на одну дивизию.
Теперь стоит пояснить – что обозначают все эти большие буквы. Самая маломощная из упомянутых радиостанций (5АК) имела радиус действия 25 км при телефонной связи и 50 км – при телеграфной связи. Т. е., хотя она и считалась в Красной Армии «полковой радиостанцией», ее реальный радиус действия в несколько раз превышал уставную ширину фронта обороны дивизии! 5АК имела размеры большого сундука и могла перевозиться как в кузове автомобиля, так и в конных двуколках. Радиостанция РСБ стандартно устанавливалась на шасси автомобиля, имела излучаемую мощность до 50 Вт и обеспечивала дальность телефонной связи в 300 км, т. е. фактически в полосе действий армии или даже фронта. РАФ – это значительно более мощный (400–500 Вт) комплекс аппаратуры, установленной на двух грузовиках ЗИС-5. Подлинным чудом техники 40-х годов мог считаться комплекс РАТ. Огромная мощность (1,2 кВт) позволяла обеспечить связь телефоном на расстоянии в 600 км, а телеграфом – до 2000 км. Схема передатчика предоставляла возможность работы на 381 фиксированном канале связи с автоподстройкой частоты. Для перевозки всего оборудования РАТ вместе с системой автономного энергообеспечения использовалось три автомобиля ЗИС-5, расчет станции составлял 17 человек. Примечательно, что по мобилизационному плану МП-41 Красной Армии полагалось иметь 117 (!!!) фронтовых комплексов РАТ. Фактически же Красная Армия дошла до Берлина, никогда не имея на вооружении более полусотни РАТ одновременно…
Кроме вышеперечисленных мощных автомобильных радиоустановок, на вооружении Красной Армии были десятки тысяч переносных радиостанций батальонного и даже ротного звена (РБ, РБК, РБС, РБМ) мощностью в 1–3 Вт и радиусом действия в 10–15 км. Таких радиостанций по состоянию на 1 января 1941 г. числилось 35 617 единиц.
Более 100 радиостанций тактического звена на одну дивизию. Разумеется, этого очень-очень мало. В большой статье с красноречивым названием «Истоки поражения в Белоруссии» автор с горестным воздыханием сообщает читателям, что войска Западного ОВО были обеспечены «полковыми радиостанциями – на 41 %, батальонными – на 58 %, ротными – на 70 %» (56) И он совершенно прав – штатной укомплектованности не было. По штатному расписанию стрелковой дивизии Красной Армии образца апреля 1941 г. в одном гаубичном артполку должно было быть 37 радиостанций (на 36 гаубиц), в артиллерийском полку – 25 радиостанций (на 24 орудия), 3 радиостанции в стрелковом полку и по 5 радиостанций в каждом из трех батальонов полка.
Вопреки размноженным в многомиллионных тиражах слухам, рация стояла и на бронепоезде, и на танках.
Еще в 1933 году была запущена в серийное производство специальная танковая радиостанция 71-ТК-1. Эта коротковолновая приемо-передающая симплексная радиостанция обеспечивала дальность связи телефоном на ходу до 15 км, телефоном на стоянках – до 30 км, в телеграфном режиме – до 50 км. Этими радиостанциями оснащались и бронемашины БА-10/20. Как минимум рация стояла на танке командира взвода (т. е. на каждом третьем танке). Фактически к началу войны 35–40 % танков были оборудованы приемо-передающими радиостанциями. Например, в далеко не самой лучшей по укомплектованности (163 танка, т. е. половина от штатной численности, причем ни одного танка Т-34 или КВ) 19-й танковой дивизии к 10 июня 1941 г. числилось:
– 2 мощные радиостанции РСБ;
– 4 полковые радиостанции 5-АК;
– 16 батальонных РБ;
– 85 танковых У1 – ТК-1.
Вот такая она была – Красная Армия образца июня 1941 года. Стоит ли удивляться тому, что ни Жуков, ни Тимошенко, ни Шапошников, ни Мерецков, ни весь «руководящий состав Генерального штаба» не ожидали «сокрушительных рассекающих ударов противника»? Они настойчиво и целеустремленно готовились нанести их сами. На 25 июня 1941 г. было назначено очередное заседание Главного Военного совета РККА, на котором наконец-то должен был быть утвержден самый окончательный вариант Полевого устава ПУ-39. Задачи, поставленные перед Красной Армией, были сформулированы в этом документе с предельной ясностью:
«…Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Основной целью Красной Армии будет достижение решительной победы и полное сокрушение врага…
…Весь личный состав Рабоче-Крестьянской Красной Армии должен быть воспитан в духе непримиримой ненависти к врагу и непреклонной воли к его уничтожению. Пока враг не сложил оружия и не сдался, он будет беспощадно уничтожаться…
…Всякий бой – наступательный и оборонительный – имеет целью нанесение поражения врагу. Но только решительное наступление на главном направлении, завершаемое окружением и неотступным преследованием, приводит к полному уничтожению сил и средств врага. Наступательный бой есть основной вид действий РККА…
…В любых условиях и во всех случаях мощные удары Красной Армии должны вести к полному уничтожению врага и быстрому достижению решительной победы малой кровью…
… Наступление является основным видом боя, обеспечивающим уничтожение противника и достижение полной победы… Наступление является выражением превосходства над противником».
Глава 3 «Броня крепка, и танки наши быстры…»
Просто заявить о том, что «Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий», мало. Надо было создать соответствующие этой задаче инструменты. Главной ударной силой сухопутных армий середины XX века были танковые войска. Ни одна страна в мире не приложила такие огромные усилия – ине достигла таких огромных успехов – в деле создания этой ударной составляющей вооруженных сил, как Советский Союз. Ни одна страна в Европе не имела таких преград и трудностей в деле создания бронетанковых войск, какие имела Германия, которой – повторим это еще раз – по условиям Версальского мирного договора было вовсе запрещено производить танки или закупать их за рубежом. В результате, в то время (начало 30-х годов) когда в Советском Союзе началось серийное производство танков и были созданы первые в мире крупные бронетанковые соединения, немецкий рейхсвер проводил полевые учения с картонными макетами несуществующих танков. После прихода Гитлера к власти и отказа (сначала фактического, а потом – и формального) Германии от выполнения ограничений Версальского договора началось проектирование первых немецких учебно-боевых бронированных машин. Вот как описывает историю их разработки главный идеолог и создатель танковых войск Германии Г. Гудериан:
«…Мы считали необходимым создать пока такие танки, которые могли бы быть использованы для учебных целей…
Такие танки, получившие обозначение Pz-I, могли быть изготовлены к 1934 году и использованы в качестве учебных машин до того времени, пока не будут готовы боевые танки…
Никто, конечно, не думал в 1932 г. что с этими небольшими учебными танками нам придется вступить в бой…» Впрочем, были у Pz-I и вполне ощутимые достоинства. Все тот же Гудериан пишет в своих мемуарах: «Школьники, которые прежде протыкали наши макеты своими карандашами, чтобы заглянуть внутрь, были поражены новыми бронемашинами…»(16) Пока любознательные (и, к счастью, не знающие, что их ждет в недалеком будущем) немецкие мальчишки ковыряли пятнистые картонные коробки бутафорских «танков», число настоящих танков, состоящих на вооружении Красной Армии, достигло 3460 единиц. Если же к числу настоящих (т. е. имеющих пушечное или огнеметное вооружение) танков добавить еще и легкие пулеметные танкетки (типа немецкой Pz-I), то советский танковый парк составит 7574 машины. Так мало их было 1 января 1934 г. Три года спустя, 1 января 1937 г., «мирный созидательный труд советского народа» увеличил количество танков в Красной Армии еще на 10 тыс. единиц, до 17280. (1. стр. 601) Огромное (не идущее ни в какое сравнение с численностью танков во всех странах мира, вместе взятых) количество бронетанковой техники позволило перейти к созданию танковых (механизированных) частей и соединений. В 1930 году была сформирована 1-я отдельная мехбригада. В 1932 году эту мехбригаду развернули в мехкорпус. На 1 января 1933 г. Красная Армия имела в своем составе 2 механизированных корпуса, 5 механизированных бригад, 14 отдельных танковых и механизированных полков, 15 отдельных танковых батальонов, 69 механизированных и танкетных дивизионов. (38) Отдельные батальоны и дивизионы были, разумеется, лишь первыми, робкими шагами на пути создания танковых войск. Генеральная линия шла по пути создания крупных, оперативно-самостоятельных соединений. Уже в 1932 году было принято Наставление «Вождение в бой самостоятельных механизированных соединений», а к концу 1935 года в РККА было уже 4 мехкорпуса и 18 танковых бригад. В следующем, 1936 году число танковых бригад выросло до тридцати. (1. стр. 604)
А в это время… Продолжим чтение мемуаров Гудериана: «Ввиду того, что производство основных типов танков затянулось на большее время, чем мы предполагали, генерал Лутц принял решение построить еще один промежуточный тип танка, вооруженного 20-мм автоматической пушкой и одним пулеметом». 20-мм «пушка» по своим баллистическим характеристикам несколько уступала параметрам советского противотанкового 14,5-мм ружья Дегтярева (при этом, безусловно, превосходя его в скорострельности). Так что самым точным названием для нового немецкого «танка» Pz-II было бы «самоходное противотанковое ружье с пулеметом». Для выполнения основных задач танка – уничтожения огневых средств, укреплений и живой силы противника – снарядик весом в 120–145 г, несущий (в разных вариантах) от 4 до 9 г взрывчатого вещества, был ничтожно слаб. Перед войной в СССР пушки такого калибра устанавливались только на самолетах-истребителях, но отнюдь не на бронетехнике. Причем испытания и боевое применение 20-мм авиапушек показали, что «поражение живой силы на открытой местности» возможно лишь при прямом попадании в человека, осколочное же действие 20-мм «снаряда» было совершенно ничтожным. И вот таких-то «новейших танков» Pz-II промышленность Германии с конца 1935 по март 1937 г. выпустила (страшно сказать) 110 единиц.
Первая встреча будущих противников произошла на полях боев Гражданской войны в Испании. Германия поставила франкистам 6-тонные пулеметные танкетки Pz-I, фашистская Италия прислала лучшее, что у нее было: 3,5-тонный танк «Фиат-Ансальдо» CV-3, вооруженный пулеметом на турели в неподвижной (!) башне. Советское правительство поставило республиканцам 10-тонные танки Т-26 и 13-тонные БТ-5, вооруженные 45-мм пушкой. Бронебойный снаряд советской танковой пушки 20К пробивал броню легких танкеток противника на дистанции 1 км (мог бы и с большей дистанции, но попасть в танк с такого расстояния уже практически невозможно), а на пехоту мятежников обрушивался полноценный осколочно-фугасный снаряд весом в 2,13 кг, создающий зону поражения размером 15x6 метров. Встреча произвела сильное впечатление и на непосредственных участников боев, и на иностранных военных специалистов.
«…Республиканские танки с пушечным вооружением, имея против себя малые (пулеметные) танки противника, во всех случаях с успехом опрокидывали его танковую атаку… Легкие танки мятежников, вооруженные одним пулеметом, были бессильны в борьбе с пушечными танками республиканцев… Танки мятежников, боясь контратак республиканских танков с пушечным вооружением, жались к наступающей пехоте… Республиканские танки действовали всегда дерзко и решительно, нанося пехоте противника большие потери, используя для этой цели огонь и вес танка. Они давили огневые точки, орудия НТО и даже дивизионную артиллерию…» (34)
«…Германский танк, являющийся основой вооружения новых бронетанковых дивизий в Германии, оказался весьма посредственным и почти неприменимым оружием… Германский легкий танк (как мы уже говорили и как это подтверждают все специалисты – как германские, так и итальянские) показал полную свою несостоятельность. Возможно, что иногда, при особо благоприятных условиях, он может быть использован для чисто разведывательных целей, но для боя в собственном смысле, даже для сопровождения пехоты, этот танк неприемлем… Во взаимной борьбе танки правительственных войск превосходят танки мятежников…»(35)
Будущий генерал армии Д. Павлов (одним из первых советских танкистов прибывший в 1936 г. в Мадрид) выразил свою оценку опыта боев в Испании «выпукло и категорически», как того и требовал Полевой устав Красной Армии: «Опыт войны в Испании научил немцев и показал им, какие нужны танки, ибо легкие немецкие танки в борьбе с республиканскими пушечными танками не входили ни в какое сравнение и расстреливались беспощадно...»(14)
Павлов был прав. Война в Испании «научила немцев», и они наконец-то поняли – «какие нужны танки». Были сконструированы и запущены в производство две модели полноценного боевого танка: Pz-III, вооруженный 37-мм пушкой, и Pz-IY с короткоствольной (немцы называли ее «окурок») 75-мм пушкой. Вот только «история» отпустила Гитлеру мало времени: до конца 38-го г. немецкая промышленность успела выпустить 71 (семьдесят один) Pz-III и 115 (сто пятнадцать) Pz-IV. В следующем году производство танков было продолжено в том же темпе «в день по чайной ложке». К 1 сентября 1939 г. в составе вермахта числилось 98 Pz-III, 211 Pz-IV и 280 трофейных легких чешских танков Pz-35(t)/Pz-38(t), вооруженных 37-мм пушкой. Из этого числа непосредственно в боевых частях находилось 87 Pz-III, 198 Pz-IV и 167 чешских танков. Итого: 452 танка, округленно – полтысячи.
1 января 1939 г. (за 9 месяцев до начала мировой войны) в Красной Армии числилось 11 765 танков, вооруженных 45-мм пушкой или огнеметом (Т-26, БТ-5, БТ-7), и более 412 танков, вооруженных 76-мм пушкой (многобашенные Т-28 и Т-35). Более, т. к. среди 3351 танка БТ-7 было и некоторое количество (скорее всего, почти все) от 154 выпущенных БТ-7А с короткоствольной 76-мм пушкой. Итого: 12 тыс. танков с настоящим артиллерийским вооружением. (1, стр. 601) К 1 сентября 1939 г. их стало еще больше. Проанализировав эту информацию, советские историки пришли к единственно возможному (для них) выводу:
«…Положение советского правительства можно было уподобить положению человека, которого все выше и выше захлестывает морской прилив: вот вода дошла ему до колен, вот она дошла до пояса, до груди, потом до шеи… Еще мгновение – и вода скроет голову, если человек не сделает какого-либо быстрого, решительного скачка, который вынесет его на скалу, недоступную для прибоя…» (36)
Вода (или иная жидкость) «скрыла голову» советских историков-пропагандистов, и они без малого полвека талдычили про то, что Сталин с Молотовым были страсть как напуганы полутысячей немецких танков, что они дрожали в ужасе от мысли о том, что эти танки, пройдя всю Польшу (а она тогда была раза в два шире нынешней), бросятся в октябре 1939 г., под осенними дождями, прямиком через болота Белоруссии на Смоленск и Москву. И что только отчаянное желание «отпрыгнуть» от неумолимой опасности заставило их броситься в «коварные объятия» вероломного Риббентропа… Не будем, однако, тратить время на обсуждение диких бредней коммунистической пропаганды. Заслуживает обсуждения вопрос о том, какие выводы из опыта войны в Испании сделало военно-политическое руководство СССР.
«…Мы считали необходимым создать пока такие танки, которые могли бы быть использованы для учебных целей…
Такие танки, получившие обозначение Pz-I, могли быть изготовлены к 1934 году и использованы в качестве учебных машин до того времени, пока не будут готовы боевые танки…
Никто, конечно, не думал в 1932 г. что с этими небольшими учебными танками нам придется вступить в бой…» Впрочем, были у Pz-I и вполне ощутимые достоинства. Все тот же Гудериан пишет в своих мемуарах: «Школьники, которые прежде протыкали наши макеты своими карандашами, чтобы заглянуть внутрь, были поражены новыми бронемашинами…»(16) Пока любознательные (и, к счастью, не знающие, что их ждет в недалеком будущем) немецкие мальчишки ковыряли пятнистые картонные коробки бутафорских «танков», число настоящих танков, состоящих на вооружении Красной Армии, достигло 3460 единиц. Если же к числу настоящих (т. е. имеющих пушечное или огнеметное вооружение) танков добавить еще и легкие пулеметные танкетки (типа немецкой Pz-I), то советский танковый парк составит 7574 машины. Так мало их было 1 января 1934 г. Три года спустя, 1 января 1937 г., «мирный созидательный труд советского народа» увеличил количество танков в Красной Армии еще на 10 тыс. единиц, до 17280. (1. стр. 601) Огромное (не идущее ни в какое сравнение с численностью танков во всех странах мира, вместе взятых) количество бронетанковой техники позволило перейти к созданию танковых (механизированных) частей и соединений. В 1930 году была сформирована 1-я отдельная мехбригада. В 1932 году эту мехбригаду развернули в мехкорпус. На 1 января 1933 г. Красная Армия имела в своем составе 2 механизированных корпуса, 5 механизированных бригад, 14 отдельных танковых и механизированных полков, 15 отдельных танковых батальонов, 69 механизированных и танкетных дивизионов. (38) Отдельные батальоны и дивизионы были, разумеется, лишь первыми, робкими шагами на пути создания танковых войск. Генеральная линия шла по пути создания крупных, оперативно-самостоятельных соединений. Уже в 1932 году было принято Наставление «Вождение в бой самостоятельных механизированных соединений», а к концу 1935 года в РККА было уже 4 мехкорпуса и 18 танковых бригад. В следующем, 1936 году число танковых бригад выросло до тридцати. (1. стр. 604)
А в это время… Продолжим чтение мемуаров Гудериана: «Ввиду того, что производство основных типов танков затянулось на большее время, чем мы предполагали, генерал Лутц принял решение построить еще один промежуточный тип танка, вооруженного 20-мм автоматической пушкой и одним пулеметом». 20-мм «пушка» по своим баллистическим характеристикам несколько уступала параметрам советского противотанкового 14,5-мм ружья Дегтярева (при этом, безусловно, превосходя его в скорострельности). Так что самым точным названием для нового немецкого «танка» Pz-II было бы «самоходное противотанковое ружье с пулеметом». Для выполнения основных задач танка – уничтожения огневых средств, укреплений и живой силы противника – снарядик весом в 120–145 г, несущий (в разных вариантах) от 4 до 9 г взрывчатого вещества, был ничтожно слаб. Перед войной в СССР пушки такого калибра устанавливались только на самолетах-истребителях, но отнюдь не на бронетехнике. Причем испытания и боевое применение 20-мм авиапушек показали, что «поражение живой силы на открытой местности» возможно лишь при прямом попадании в человека, осколочное же действие 20-мм «снаряда» было совершенно ничтожным. И вот таких-то «новейших танков» Pz-II промышленность Германии с конца 1935 по март 1937 г. выпустила (страшно сказать) 110 единиц.
Первая встреча будущих противников произошла на полях боев Гражданской войны в Испании. Германия поставила франкистам 6-тонные пулеметные танкетки Pz-I, фашистская Италия прислала лучшее, что у нее было: 3,5-тонный танк «Фиат-Ансальдо» CV-3, вооруженный пулеметом на турели в неподвижной (!) башне. Советское правительство поставило республиканцам 10-тонные танки Т-26 и 13-тонные БТ-5, вооруженные 45-мм пушкой. Бронебойный снаряд советской танковой пушки 20К пробивал броню легких танкеток противника на дистанции 1 км (мог бы и с большей дистанции, но попасть в танк с такого расстояния уже практически невозможно), а на пехоту мятежников обрушивался полноценный осколочно-фугасный снаряд весом в 2,13 кг, создающий зону поражения размером 15x6 метров. Встреча произвела сильное впечатление и на непосредственных участников боев, и на иностранных военных специалистов.
«…Республиканские танки с пушечным вооружением, имея против себя малые (пулеметные) танки противника, во всех случаях с успехом опрокидывали его танковую атаку… Легкие танки мятежников, вооруженные одним пулеметом, были бессильны в борьбе с пушечными танками республиканцев… Танки мятежников, боясь контратак республиканских танков с пушечным вооружением, жались к наступающей пехоте… Республиканские танки действовали всегда дерзко и решительно, нанося пехоте противника большие потери, используя для этой цели огонь и вес танка. Они давили огневые точки, орудия НТО и даже дивизионную артиллерию…» (34)
«…Германский танк, являющийся основой вооружения новых бронетанковых дивизий в Германии, оказался весьма посредственным и почти неприменимым оружием… Германский легкий танк (как мы уже говорили и как это подтверждают все специалисты – как германские, так и итальянские) показал полную свою несостоятельность. Возможно, что иногда, при особо благоприятных условиях, он может быть использован для чисто разведывательных целей, но для боя в собственном смысле, даже для сопровождения пехоты, этот танк неприемлем… Во взаимной борьбе танки правительственных войск превосходят танки мятежников…»(35)
Будущий генерал армии Д. Павлов (одним из первых советских танкистов прибывший в 1936 г. в Мадрид) выразил свою оценку опыта боев в Испании «выпукло и категорически», как того и требовал Полевой устав Красной Армии: «Опыт войны в Испании научил немцев и показал им, какие нужны танки, ибо легкие немецкие танки в борьбе с республиканскими пушечными танками не входили ни в какое сравнение и расстреливались беспощадно...»(14)
Павлов был прав. Война в Испании «научила немцев», и они наконец-то поняли – «какие нужны танки». Были сконструированы и запущены в производство две модели полноценного боевого танка: Pz-III, вооруженный 37-мм пушкой, и Pz-IY с короткоствольной (немцы называли ее «окурок») 75-мм пушкой. Вот только «история» отпустила Гитлеру мало времени: до конца 38-го г. немецкая промышленность успела выпустить 71 (семьдесят один) Pz-III и 115 (сто пятнадцать) Pz-IV. В следующем году производство танков было продолжено в том же темпе «в день по чайной ложке». К 1 сентября 1939 г. в составе вермахта числилось 98 Pz-III, 211 Pz-IV и 280 трофейных легких чешских танков Pz-35(t)/Pz-38(t), вооруженных 37-мм пушкой. Из этого числа непосредственно в боевых частях находилось 87 Pz-III, 198 Pz-IV и 167 чешских танков. Итого: 452 танка, округленно – полтысячи.
1 января 1939 г. (за 9 месяцев до начала мировой войны) в Красной Армии числилось 11 765 танков, вооруженных 45-мм пушкой или огнеметом (Т-26, БТ-5, БТ-7), и более 412 танков, вооруженных 76-мм пушкой (многобашенные Т-28 и Т-35). Более, т. к. среди 3351 танка БТ-7 было и некоторое количество (скорее всего, почти все) от 154 выпущенных БТ-7А с короткоствольной 76-мм пушкой. Итого: 12 тыс. танков с настоящим артиллерийским вооружением. (1, стр. 601) К 1 сентября 1939 г. их стало еще больше. Проанализировав эту информацию, советские историки пришли к единственно возможному (для них) выводу:
«…Положение советского правительства можно было уподобить положению человека, которого все выше и выше захлестывает морской прилив: вот вода дошла ему до колен, вот она дошла до пояса, до груди, потом до шеи… Еще мгновение – и вода скроет голову, если человек не сделает какого-либо быстрого, решительного скачка, который вынесет его на скалу, недоступную для прибоя…» (36)
Вода (или иная жидкость) «скрыла голову» советских историков-пропагандистов, и они без малого полвека талдычили про то, что Сталин с Молотовым были страсть как напуганы полутысячей немецких танков, что они дрожали в ужасе от мысли о том, что эти танки, пройдя всю Польшу (а она тогда была раза в два шире нынешней), бросятся в октябре 1939 г., под осенними дождями, прямиком через болота Белоруссии на Смоленск и Москву. И что только отчаянное желание «отпрыгнуть» от неумолимой опасности заставило их броситься в «коварные объятия» вероломного Риббентропа… Не будем, однако, тратить время на обсуждение диких бредней коммунистической пропаганды. Заслуживает обсуждения вопрос о том, какие выводы из опыта войны в Испании сделало военно-политическое руководство СССР.