Императорское благочестие старательно рекламировалось в расчете на популярность его имени. Однако даже несомненная искренность василевса не вызывала порою сочувствия, если над венценосцем тяготел смертный грех. Повинный в смерти Романа III Аргира Михаил IV должен был бы, говорит хронист XI в. Иоанн Скилица, порвать с императрицей Зоей, толкнувшей его на преступление, и отречься от престола, а не растрачивать казенные деньги на акты благотворительности.
Критика в адрес "божественных императоров" за их бездарность, самодурство и пороки звучала и ранее, в VI-IX вв.: Юстиниан II был подобен зверю в своей жестокости; Василий I в одиночестве со сладострастием расстреливал из лука отрубленную голову вождя павликиан Хрисохира; Константин VII без сострадания творил суд, а притомясь от ученых занятий, предавался пьянству. Александр погряз в разврате и недостойных забавах, как впоследствии и Роман II, и Константин VIII, и Константин IX Мономах. Хронисты XI в. пишут порой о василевсах не как о наместниках бога на земле, а как о заурядных и недалеких людях с их обычными иногда смешными слабостями: Константин IX Мономах прибегал к наивным хитростям, чтобы посетить любовницу, Никифор III Вотаниат признавался перед постригом в монахи, что более всего его пугает необходимость воздержания от мяса. Михаил Пселл, рассуждая о характере василевсов, приходит к выводу, что нрав их непостоянен, что по своим личным качествам они вообще уступают прочим людям. И философ полагает, что это естественно: человеческая психика трансформируется в буре тревог и волнений, переживаемых василевсом ежедневно. Василевсы утрачивают чувство меры. Им мало неограниченной власти, они глухи к советам, они готовы умереть, лишь бы добиться признания себя мудрейшими из мудрых, всесведущими и непогрешимыми. Изменились времена, сетует Пселл, демократия безусловно лучше монархии, но возвращение к ней нереально. Поэтому целесообразнее, по его мысли, не искать новое, а утверждать существующее. Жаль только, что правят ромеями не люди, подобные Фемистоклу и Периклу, а ничтожнейшие выскочки, еще вчера носившие кожух 5.
*
Сомнения в праве василевса на неограниченную власть, на распоряжение землей, казной, людьми, на возвышение или унижение любого подданного по своему произволу, стали высказываться лишь с последней четверти XI столетия. Эти сомнения - результат все отчетливее формировавшегося классово-сословного самосознания консолидировавшейся феодальной аристократии, которая стремилась поставить трон под свой неослабный контроль.
Победа к потомственной феодальной аристократии пришла не сразу - стойкое сопротивление оказала сановная бюрократия, обладавшая огромным опытом господства и плотным кольцом окружавшая престол. Василевс мог менять любимцев среди ее представителей, но не был в состоянии обойтись без ее постоянной поддержки. Лев VI тяготился опекой временщика Стилиана Заутцы, но избавился от нее только после его смерти. Иоанн I Цимисхий также не сумел отстранить от управления Василия Нофа и, вероятно, пал его жертвой. В течение столетия - с конца Х до конца XI в. - удерживалось относительное равновесие сил в борьбе между провинциальной аристократией и бюрократией столицы.
Остановимся на этом несколько подробнее, так как на протяжении 120-130 лет эта борьба была стержнем политической жизни империи и причины ее обусловлены особенностями формирования господствующего класса империи.
Дело в том, что процесс консолидации классов и сословий в Византии был замедленным: со времени бурь, пережитых империей в IV-VII вв. и принесших гибель множеству римских магнатов и сановников, в систему управления силой обстоятельств непрерывно втягивались представители средних и низших сословий. Не богатство и родовитость становились условием получения власти, а власть одним из условий для приобретения богатства и статуса знатного лица. Понятия "чиновничество" и "знать" вплоть до середины XI в. оставались почти синонимами. Значительную часть господствующих верхов составляло высшее и среднее чиновничество, богатство и сила которого определялись занимаемой должностью в центральном аппарате власти или в провинциях. Положение чиновника прямо зависело от монаршей милости. Потеря места грозила не только крушением карьеры, но и резким падением материального благосостояния либо даже нищетой. "Вертикальная подвижность" проявлялась здесь особенно явственно.
Вторую группу составляла растущая в провинциях землевладельческая аристократия. Она созревала в недрах административных районов-фем, система которых стала развиваться с VII в. и распространилась на всю империю в начале Х столетия. Управление в них сосредоточивалось в руках стратигов представителей по преимуществу военной аристократии. Они постепенно превращались, в крупных землевладельцев по месту своей службы. Сознавая опасность этого процесса, центральная власть всячески стремилась ему препятствовать. Было, в частности, запрещено правителям фем приобретать недвижимость по месту службы. Но запрет не распространялся на военачальников, подчиненных стратигу, в том числе на его заместителя, который нередко впоследствии сам становился стратигом. Да и василевсы, нуждаясь в средствах, назначали порой на видные посты в фемах крупных местных магнатов, способных израсходовать часть личной казны при наборе и экипировке крестьянского ополчения.
С середины Х в. провинциальная аристократия начала борьбу за престол. Она обладала влиянием, богатствами, землями, зависимыми людьми; она организовывала военные силы и возглавляла их; она обороняла границы и расширяла владения империи. Но она стояла вдали от подножия трона. Не лишенная милостей василевса, она все-таки не имела возможности прямо воздействовать на его политический курс.
К тому же представители столичной бюрократии с конца IX-начала Х в. тоже стали превращаться в крупных землевладельцев. Сохраняя под своим контролем казну государства как основной источник доходов, чиновная знать выступала уже в качестве конкурента провинциальной аристократии в эксплуатации зависимого населения. Гражданское чиновничество оттесняло с XI в. военную аристократию и от фемного управления: падала роль крестьянского ополчения, а вместе с нею - и роль стратига. Главенство в феме переходило от ее военного распорядителя к судье фемы, вместо ополчения на арену выступало подчиненное непосредственно центру наемное войско 6.
С обострением борьбы и приближением ее решающей стадии обе стороны прибегли к мобилизации всех своих резервов. Огромное значение в политических комбинациях и собирании сил приобрели родственные связи. Василевс опирался не только на своих приверженцев и соратников по их сословной принадлежности и политической ориентации, но и на широкий круг представителей своего родственного клана, обеспечивая ему основные материальные и должностные преимущества.
Свобода волеизъявления монарха становилась все менее бесконтрольной, а его изоляция от простых подданных - все большей. Амплитуда "вертикальной подвижности" заметно сократилась еще до 1081 г. - года окончательной победы провинциальной аристократатии, а со времени этой победы стала едва заметной. Трагедия империи состояла, однако, в том, что победа пришла слишком поздно Византия безнадежно отстала от передовых стран Запада. С одной стороны, косность изживших себя государственных традиций, а с другой - особенности внешнеполитической обстановки помешали провинциальной аристократии, пришедшей к власти, найти выход из тупика: история империи с конца XII в. стала историей ее затянувшейся агонии. Ближайшее окружение ставленников провинциальной аристократии, состоявшее из родственников и соратников, очень скоро обнаружило приверженность к традиционным методам господства, связанным с огромными расходами на содержание государственного аппарата.
*
Еще до победы провинциальной знати отдельные императоры пытались осуществить некоторые реформы, но получали то прямой, то замаскированный отпор столичной бюрократии. Пытавшийся урезать жалованье чиновникам Исаак I Комнин через два года был вынужден отречься от престола, пренебрегший интересами высших гражданских сановников Роман IV Диоген был отстранен от власти и уничтожен физически. Даже половинчатые реформы государственной системы разбивались о молчаливое сопротивление аппарата власти, саботировались, глохли; отработанный в течение веков механизм функционировал зачастую уже независимо от воли василевса.
Центральное управление концентрировалось в нескольких ведомствах-секретах: ведомстве логофета (управителя) геникона - главном налоговом ведомстве, ведомстве воинской кассы, ведомстве почты и внешних сношений, ведомстве по управлению имуществом императорской семьи и др. Помимо штата чиновников в столице, каждое ведомство имело должностных лиц, посылаемых с временными поручениями в провинции. Главную роль во внутригосударственной жизни играло первое из названных ведомств, от деятельности которого в основном зависело состояние казны империи.
Кроме того, в столице находилось ведомство эпарха, власть которого современники уподобляли царской - "только без порфиры". Он ведал снабжением Константинополя, заботился о его безопасности, благоустройстве, организации внутригородской и внешней торговли, поддержании порядка; он был также одним из главных столичных судей (его приговоры мог отменить лишь василевс), контролировал работу всех общественных учреждений, в том числе тюрем и полиции. Организация строительных государственных работ в городе, церемоний, празднеств, представлений на ипподроме, казней, похорон членов царской семьи также являлась обязанностью эпарха.
Наконец, существовали еще и дворцовые секреты, которые управляли непосредственно обслуживавшими царский двор учреждениями: продовольственными, гардеробными, конюшенными, ремонтными. Огромное количество слуг василевса сановников, прислужников и рабов - наполняло дворец, и каждый из них имел определенный круг обязанностей.
Василевс принимал сановников утром для разбора важнейших дел. Беседы удостаивались немногие, но явиться на поклон обязаны были все, кому полагалось по ритуалу. Синкелл (духовное лицо высокого ранга) Евфимий, впоследствии патриарх, тяготился этой обязанностью и испросил у Льва VI привилегию являться на поклон не чаще одного раза в месяц.
Иногда император созывал синклит, состоявший из внесенных в особый список высших светских и духовных сановников. Синклитиков были тысячи, но собирались лишь главнейшие из живущих в столице. В XI-XII вв. синклит стал по преимуществу парадным учреждением, выражавшим, как правило, восторг по поводу "мудрых решений" императора, что, однако, не мешало сановникам интриговать вне дворца, а порою и внутри него.
Назначение на должности (кроме самых низких постов) было связано с присвоением титулов-чинов. Чины делились в Х-ХI вв. на четыре иерархически соподчиненных разряда; несколько чинов стояли особняком, вне разрядов, - это были высшие титулы (также иерархически соподчиненные). Присвоение титула сопровождалось особой для каждого случая церемонией с участием василевса. Обладатель титула получал точно установленные права и положенную носителю данного титула должность. Нормальным считалось постепенное восхождение по иерархической лестнице. Но все чаще в XI в., к огорчению одних и радости других, сановные персоны так же быстро возносились, как и скатывались вниз.
Должность титулоносителя бывала порой символической - он только участвовал в церемониях. Некоторые титулы присваивались как с назначением на должность, так и без назначения. В последнем случае руга была менее весомой. Для высших титулов (кесарь, новелиссим, магистр, анфипат, патрикий) не полагалось никакой особой должности, но они считались наиболее почетными.
Немало титулов и соответствующих должностей (главным образом дворцовых) предназначалось специально для евнухов. Духовные лица также имели право на получение ряда титулов.
Время от времени значение разных титулов падало или росло, некоторые из них вообще выходили из употребления, вводились новые титулы. Это была далеко не безобидная прихоть монарха: Пселл называл систему присвоения титулов одним из важнейших рычагов власти, наряду с выдачами денег из казны и содержанием войска 7.
Особую роль в управлении, независимо от занимаемой ими должности и присвоенного им титула, играли упомянутые временщики (Заутца при Льве VI носил высокий титул "василеопатора" - "отца василевса", а Иоанн Орфанотроф при Михаиле IV был лишь попечителем сиротских домов). Такие доверенные лица после коронации василевса заново комплектовали весь или почти весь дворцовый штат, меняли сановников, распоряжались казной, владениями короны, решали судьбы армии, войны и мира. Иоанн I Цимисхий, проведший почти все свое недолгое царствование в походах, посетовал с грустью, проезжая мимо цветущих поместий на недавно отвоеванных им у арабов землях, что он лично и войско, терпят лишения, а все попадает в руки паракимомена (спальничего) Василия Нофа. Временщику донесли о высказывании василевса, и говорили, что именно за это неосторожное слово столь дорого заплатил василевс: вскоре он умер.
Всесильный советчик Михаила V Калафата, его дядя, евнух новелиссим Константин, черпал из казны полной горстью: после свержения Михаила в домашнем тайнике новелиссима было найдено около полумиллиона золотых монет. В присутствии временщика Феодора Кастамонита придворные не осмеливались садиться, будто в присутствии самого императора Исаака II Ангела.
*
Существенную эволюцию претерпело управление провинциями. До середины XI в. главную роль в феме играл ее стратиг, которому были подвластны все прочие военные и гражданские чины провинции, в том числе судья фемы и начальники более мелких административных единиц фемы: банд, турм, клисур. Фемы имели разные ранги в соответствии с их значением для государства - отличались поэтому по рангам и стратиги. Со второй половины XI в. важную роль в феме, как было упомянуто, начал играть судья. Границы самих фем стали нечеткими, фемы часто дробились или укрупнялись 8. Стратиг укрупненной, обычно пограничной, фемы (его называли дукой, или катепаном) сохранял большие полномочия. Что же касается мелких, отдаленных и бедных фем, то назначение туда на пост стратига или судьи рассматривалось как ссылка (нередко это соответствовало действительности).
Помимо крупных собственников, обладавших в провинциях официальными должностями, существовало немало магнатов, которые не находились на постоянной службе. Тем не менее их влияние в феме порой было не меньшим, чем влияние ее официального правителя: магнаты имели множество зависимого и подвластного люда, свои укрепления и свой военный отряд. Варда Склир, когда его мятеж был подавлен, в доверительной беседе с Василием II советовал изнурять провинциальных магнатов налогами и службой, чтобы у них не оставалось времени для забот о хозяйстве, позволявшем богатеть и усиливаться 9.
И все-таки в XI-XII вв. основное богатство даже провинциального магната заключалось не в земельных владениях, а в движимом имуществе: деньгах, благородных металлах, драгоценных камнях, дорогой утвари, ювелирных изделиях, богатых одеяниях, оружии и доспехах 10. Земля, зависимое крестьянство, арендаторы, слуги и челядь обеспечивали магнату политический вес и влияние. Но главным источником поступлений в его личную казну были государственная руга, воинская добыча и дары василевса.
Казна же государства перманентно то наполнялась благодаря усилиям одних императоров, то почти начисто опустошалась вследствие расточительства других. Сановники соперничали друг с другом в стремлении нажиться за счет казны, вымогая у василевса дары и льготы и доходя порою до рукоприкладства в борьбе за титулы и подачки. На пасху в столицу съезжалась высшая гражданская и титулованная военная знать провинций - ругу раздавал сам василевс в исполненной торжественности обстановке: благо подданного зависело от монаршей милости.
*
В Византийской империи организация власти, хозяйства и быта была основана на писаном законе. Справедливо, однако, замечание П. Безобразова, что в истории Византии не понять ничего, если не различать теорию и практику провозглашаемые законом нормы и их соблюдение 11. Так, закон признавал всех граждан империи (кроме рабов) свободными - а личная зависимость париков была распространенным явлением уже в конце XI в.; закон объявлял церковное имущество неприкосновенным - а оно изымалось неоднократно; закон утверждал всеобщее равенство в суде - а бедняк нигде не мог найти защиты; закон грозил лихоимцам, налоговым сборщикам, тяжкой карой, - а они процветали.
Именно здесь, в деле взимания налогов, противоречие между законодательной нормой и ее соблюдением проявлялось особенно ярко. В разные эпохи деятели империи объявляли "нервом" то деньги, то войско ("нервом" при этом называли то, в чем была недостача: в Х-XI вв. недоставало воинов, а в XII-денег). Налаженное денежное хозяйство, органически сросшееся с государственной системой, Византия унаследовала от Поздней Римской империи. Каковы бы ни были пути эволюции экономической структуры византийского общества, деньги оставались всеобщим средством обмена и выражения стоимости в империи. Это в целом прогрессивное явление, в развитии которого по понятным причинам Византия опередила прочие страны Европы, имело именно поэтому и тяжелые для нее последствия: ее денежные богатства, без запасов которых, как говорил Алексей I, "ничего нельзя сделать", непрерывно утекали в окружающие империю менее развитые, близкие и далекие страны, которые в силу пассивного торгового баланса Византии (она всегда больше покупала, чем продавала) приобретали ее монету и пускали в обращение или использовали в качестве украшений.
Василий II, который, по словам Пселла, наполнил казнохранилище до краев (пришлось даже расширять подземные галереи), запретил вывоз денег за границу, опасность чего, вероятно, хорошо понимал.
Когда Алексей I занял престол, казна была пуста. Неизвестно, однако, какая сумма в подвалах казначейства считалась минимально необходимой для удовлетворения потребностей государства. Сведения источников на этот счет крайне противоречивы.
Во время поездки Михаила IV в Фессалонику Орфанотроф послал ему из столицы 72 тыс. номисм. Много ли это? Как будто нет: эта сумма являлась лишь добавкой к расходам, которые в соответствии с целями путешествия василевса (поклонение мощам св. Димитрия) не должны были быть большими. Но это вместе с тем как будто и много: когда корабль с этими деньгами попал в руки жупана (правителя) Дукли и тот отказался их вернуть, началась война. Скромным даром германскому императору Анна называет сумму в 144 тыс. золотых и 100 шелковых одеяний. Но это был лишь залог: если бы немцы выступили против Роберта Гвискара, Алексей I послал бы еще 216 тыс. номисм в качестве руги за 20 высоких титулов, пожалованных им германскому повелителю.
При острой нехватке денег в переплавку отправлялась дорогая дворцовая утварь, а также ценности, принадлежавшие лично василевсу и его родственникам, порой - и церковные вещи, что всегда вызывало конфликты с духовенством и осложняло внутреннюю обстановку.
В XI в. денежным налогом заменяли последние натуральные подати и даже воинские повинности значительного слоя крестьянства. Еще в начале Х столетия славяне Пелопоннеса откупались от военной службы. Через полвека они, например, вместо участия в походе в Лонгивардию уплатили в казну 7,2 тыс. номисм и выставили тысячу оседланных коней.
*
Нередко, видимо, сельское и городское население (особенно - некрупных городов) уплачивало одинаковые налоги: горожане занимались и земледелием, а ремесленное производство имелось и в деревнях. Однако были и существенные отличия: ремесло, как и торговля, сосредоточивалось в основном в городах. Горожане-портные шили в порядке повинности паруса для грузовых и военных судов государства, лоротомы (кожевники) изготовляли сбрую и седла для императорских конюшен и гвардейских отрядов, серикарии ткали шелка для дворца (к этому занятию привлекались даже обитательницы гинекеев знатных семей). Некоторые ремесленники платили только налоги (булочники), другие выполняли только повинности (лоротомы), третьих обязывали платить налоги и выполнять повинности (таких было большинство).
Как правило, размеры налогов и повинностей для сельского населения были более значительными, чем для городского. Лишь в отдельные периоды в этот общий курс правительственной политики вносились некоторые коррективы: Никифор II Фока, стремясь укрепить и реформировать армию, снизил налоги с зажиточных крестьян, служивших в тяжелой коннице, заявив, что с них довольно "налога крови".
Чрезвычайная сложность подсчета, обмера и оценки имущества и невежество крестьян усугубляли тяжесть их положения. Для отдельных крестьян норма обложения могла оказаться несправедливой вследствие некоторых официальных предписаний властей. Например, анаграфевс (оценщик имущества) имел право подсчитывать площадь участка неправильной формы (на пересеченной местности такие участки встречались сплошь и рядом), основываясь на длине периметра. Длина периметра делилась на четыре (получали сторону мыслимого квадрата) и результат умножали сам на себя - произведение и принимали за площадь участка. Сохранилось несколько грамот, в которых именно так подсчитаны размеры треугольных и сильно вытянутых ленточных участков - их площадь при этом (а значит, и сумма налога) совершенно "законно" завышена в полтора-два раза 12.
Настоящим бедствием для налогоплательщиков была система откупа налогов и продажи государством должностей, связанных со сбором налогов. Правительство то отменяло эту систему (народ восставал, требуя ее отмены), то вводило ее снова. Частное лицо - откупщик или покупатель должности налогового сборщика - вносил в казну или обязывался внести определенную сумму денег - обычно большую ранее поступившей с откупаемого налогового округа или собранной занимавшим там официальный пост сборщика государственным чиновником. Взамен это лицо получало право при сборе налогов с откупленной им территории прибегать к помощи полицейских властей. Его легальным правом признавалось получение за счет налогоплательщика определенной прибыли сверх суммы, затраченной им на откуп. Откупщик часто занимал под проценты требовавшиеся для откупа деньги у ростовщиков, и эти проценты он также погашал, взимая с налогоплательщиков намного больше официально установленного ранее налога. Кекавмен писал, что немало домов в столице выросло благодаря откупу налогов. Как и налоги, можно было откупить у фиска право на сбор казенных пошлин с купцов, своих и иноземных. Ученые давно пришли к единому мнению, что в Византии главным бедствием для населения было не количество разнообразных налогов и их размеры, а произвол практоров (налоговых чиновников).
Невообразимую путаницу в исчисление налогов вносил выпуск монет иной пробы, чем ранее. Их соотношение с прежними монетами определялось не всегда точно. Правительство пыталось установить принудительный курс новой монеты. Рынок отвергал этот курс, и налоговые сборщики были вынуждены, не имея точных указаний, каждый по-своему определять новый размер налога. В указе императора (Алексея I) сообщается, что некоторые практоры взимали при этом почти в десять раз больше, чем другие.
Иногда налог взимался практором отдельно с каждой семьи, иногда - со всей общины, которая на своей сходке распределяла общую налоговую сумму с деревни или провинциального городка. Такие сходки всегда проходили бурно. Даже местному влиятельному магнату Кекавмен советовал не соглашаться на роль арбитра в таких делах.
При взыскании налога практоры, являвшиеся в деревню со стражниками, прибегали порой к физической расправе: от XI в. сохранилось судебное дело о практоре-вымогателе, который даже пытал налогоплательщика огнем и кипятком. Обобранные практорами афиняне, сообщал брат Никиты Хониата - митрополит Афин Михаил Хониат, - не могут дождаться нового урожая ячменя - они ходят по своим полям, обрывая незрелые колосья и губя хлеб на корню; страшно смотреть на их изнуренные голодом потемневшие лица. По его словам, лишь местный судья вымогает с них до 720 номисм, а было много и других, чином пониже; кроме того, нередко является заезжее начальство и устраивает пиршества за счет поселян.
Правительство, заинтересованное в сохранении платежеспособности налогоплательщиков, иногда устраивало ревизии и карало практоров-лихоимцев, но тут же само прибегало к откупам и продаже должностей сборщиков налогов, надеясь на рост поступлений денег в казну. Никита Хониат считал, что из сумм, собранных в качестве налога, едва ли половина доставалась казне. А денег государству требовалось все больше и больше и прежде всего на военные нужды.
Критика в адрес "божественных императоров" за их бездарность, самодурство и пороки звучала и ранее, в VI-IX вв.: Юстиниан II был подобен зверю в своей жестокости; Василий I в одиночестве со сладострастием расстреливал из лука отрубленную голову вождя павликиан Хрисохира; Константин VII без сострадания творил суд, а притомясь от ученых занятий, предавался пьянству. Александр погряз в разврате и недостойных забавах, как впоследствии и Роман II, и Константин VIII, и Константин IX Мономах. Хронисты XI в. пишут порой о василевсах не как о наместниках бога на земле, а как о заурядных и недалеких людях с их обычными иногда смешными слабостями: Константин IX Мономах прибегал к наивным хитростям, чтобы посетить любовницу, Никифор III Вотаниат признавался перед постригом в монахи, что более всего его пугает необходимость воздержания от мяса. Михаил Пселл, рассуждая о характере василевсов, приходит к выводу, что нрав их непостоянен, что по своим личным качествам они вообще уступают прочим людям. И философ полагает, что это естественно: человеческая психика трансформируется в буре тревог и волнений, переживаемых василевсом ежедневно. Василевсы утрачивают чувство меры. Им мало неограниченной власти, они глухи к советам, они готовы умереть, лишь бы добиться признания себя мудрейшими из мудрых, всесведущими и непогрешимыми. Изменились времена, сетует Пселл, демократия безусловно лучше монархии, но возвращение к ней нереально. Поэтому целесообразнее, по его мысли, не искать новое, а утверждать существующее. Жаль только, что правят ромеями не люди, подобные Фемистоклу и Периклу, а ничтожнейшие выскочки, еще вчера носившие кожух 5.
*
Сомнения в праве василевса на неограниченную власть, на распоряжение землей, казной, людьми, на возвышение или унижение любого подданного по своему произволу, стали высказываться лишь с последней четверти XI столетия. Эти сомнения - результат все отчетливее формировавшегося классово-сословного самосознания консолидировавшейся феодальной аристократии, которая стремилась поставить трон под свой неослабный контроль.
Победа к потомственной феодальной аристократии пришла не сразу - стойкое сопротивление оказала сановная бюрократия, обладавшая огромным опытом господства и плотным кольцом окружавшая престол. Василевс мог менять любимцев среди ее представителей, но не был в состоянии обойтись без ее постоянной поддержки. Лев VI тяготился опекой временщика Стилиана Заутцы, но избавился от нее только после его смерти. Иоанн I Цимисхий также не сумел отстранить от управления Василия Нофа и, вероятно, пал его жертвой. В течение столетия - с конца Х до конца XI в. - удерживалось относительное равновесие сил в борьбе между провинциальной аристократией и бюрократией столицы.
Остановимся на этом несколько подробнее, так как на протяжении 120-130 лет эта борьба была стержнем политической жизни империи и причины ее обусловлены особенностями формирования господствующего класса империи.
Дело в том, что процесс консолидации классов и сословий в Византии был замедленным: со времени бурь, пережитых империей в IV-VII вв. и принесших гибель множеству римских магнатов и сановников, в систему управления силой обстоятельств непрерывно втягивались представители средних и низших сословий. Не богатство и родовитость становились условием получения власти, а власть одним из условий для приобретения богатства и статуса знатного лица. Понятия "чиновничество" и "знать" вплоть до середины XI в. оставались почти синонимами. Значительную часть господствующих верхов составляло высшее и среднее чиновничество, богатство и сила которого определялись занимаемой должностью в центральном аппарате власти или в провинциях. Положение чиновника прямо зависело от монаршей милости. Потеря места грозила не только крушением карьеры, но и резким падением материального благосостояния либо даже нищетой. "Вертикальная подвижность" проявлялась здесь особенно явственно.
Вторую группу составляла растущая в провинциях землевладельческая аристократия. Она созревала в недрах административных районов-фем, система которых стала развиваться с VII в. и распространилась на всю империю в начале Х столетия. Управление в них сосредоточивалось в руках стратигов представителей по преимуществу военной аристократии. Они постепенно превращались, в крупных землевладельцев по месту своей службы. Сознавая опасность этого процесса, центральная власть всячески стремилась ему препятствовать. Было, в частности, запрещено правителям фем приобретать недвижимость по месту службы. Но запрет не распространялся на военачальников, подчиненных стратигу, в том числе на его заместителя, который нередко впоследствии сам становился стратигом. Да и василевсы, нуждаясь в средствах, назначали порой на видные посты в фемах крупных местных магнатов, способных израсходовать часть личной казны при наборе и экипировке крестьянского ополчения.
С середины Х в. провинциальная аристократия начала борьбу за престол. Она обладала влиянием, богатствами, землями, зависимыми людьми; она организовывала военные силы и возглавляла их; она обороняла границы и расширяла владения империи. Но она стояла вдали от подножия трона. Не лишенная милостей василевса, она все-таки не имела возможности прямо воздействовать на его политический курс.
К тому же представители столичной бюрократии с конца IX-начала Х в. тоже стали превращаться в крупных землевладельцев. Сохраняя под своим контролем казну государства как основной источник доходов, чиновная знать выступала уже в качестве конкурента провинциальной аристократии в эксплуатации зависимого населения. Гражданское чиновничество оттесняло с XI в. военную аристократию и от фемного управления: падала роль крестьянского ополчения, а вместе с нею - и роль стратига. Главенство в феме переходило от ее военного распорядителя к судье фемы, вместо ополчения на арену выступало подчиненное непосредственно центру наемное войско 6.
С обострением борьбы и приближением ее решающей стадии обе стороны прибегли к мобилизации всех своих резервов. Огромное значение в политических комбинациях и собирании сил приобрели родственные связи. Василевс опирался не только на своих приверженцев и соратников по их сословной принадлежности и политической ориентации, но и на широкий круг представителей своего родственного клана, обеспечивая ему основные материальные и должностные преимущества.
Свобода волеизъявления монарха становилась все менее бесконтрольной, а его изоляция от простых подданных - все большей. Амплитуда "вертикальной подвижности" заметно сократилась еще до 1081 г. - года окончательной победы провинциальной аристократатии, а со времени этой победы стала едва заметной. Трагедия империи состояла, однако, в том, что победа пришла слишком поздно Византия безнадежно отстала от передовых стран Запада. С одной стороны, косность изживших себя государственных традиций, а с другой - особенности внешнеполитической обстановки помешали провинциальной аристократии, пришедшей к власти, найти выход из тупика: история империи с конца XII в. стала историей ее затянувшейся агонии. Ближайшее окружение ставленников провинциальной аристократии, состоявшее из родственников и соратников, очень скоро обнаружило приверженность к традиционным методам господства, связанным с огромными расходами на содержание государственного аппарата.
*
Еще до победы провинциальной знати отдельные императоры пытались осуществить некоторые реформы, но получали то прямой, то замаскированный отпор столичной бюрократии. Пытавшийся урезать жалованье чиновникам Исаак I Комнин через два года был вынужден отречься от престола, пренебрегший интересами высших гражданских сановников Роман IV Диоген был отстранен от власти и уничтожен физически. Даже половинчатые реформы государственной системы разбивались о молчаливое сопротивление аппарата власти, саботировались, глохли; отработанный в течение веков механизм функционировал зачастую уже независимо от воли василевса.
Центральное управление концентрировалось в нескольких ведомствах-секретах: ведомстве логофета (управителя) геникона - главном налоговом ведомстве, ведомстве воинской кассы, ведомстве почты и внешних сношений, ведомстве по управлению имуществом императорской семьи и др. Помимо штата чиновников в столице, каждое ведомство имело должностных лиц, посылаемых с временными поручениями в провинции. Главную роль во внутригосударственной жизни играло первое из названных ведомств, от деятельности которого в основном зависело состояние казны империи.
Кроме того, в столице находилось ведомство эпарха, власть которого современники уподобляли царской - "только без порфиры". Он ведал снабжением Константинополя, заботился о его безопасности, благоустройстве, организации внутригородской и внешней торговли, поддержании порядка; он был также одним из главных столичных судей (его приговоры мог отменить лишь василевс), контролировал работу всех общественных учреждений, в том числе тюрем и полиции. Организация строительных государственных работ в городе, церемоний, празднеств, представлений на ипподроме, казней, похорон членов царской семьи также являлась обязанностью эпарха.
Наконец, существовали еще и дворцовые секреты, которые управляли непосредственно обслуживавшими царский двор учреждениями: продовольственными, гардеробными, конюшенными, ремонтными. Огромное количество слуг василевса сановников, прислужников и рабов - наполняло дворец, и каждый из них имел определенный круг обязанностей.
Василевс принимал сановников утром для разбора важнейших дел. Беседы удостаивались немногие, но явиться на поклон обязаны были все, кому полагалось по ритуалу. Синкелл (духовное лицо высокого ранга) Евфимий, впоследствии патриарх, тяготился этой обязанностью и испросил у Льва VI привилегию являться на поклон не чаще одного раза в месяц.
Иногда император созывал синклит, состоявший из внесенных в особый список высших светских и духовных сановников. Синклитиков были тысячи, но собирались лишь главнейшие из живущих в столице. В XI-XII вв. синклит стал по преимуществу парадным учреждением, выражавшим, как правило, восторг по поводу "мудрых решений" императора, что, однако, не мешало сановникам интриговать вне дворца, а порою и внутри него.
Назначение на должности (кроме самых низких постов) было связано с присвоением титулов-чинов. Чины делились в Х-ХI вв. на четыре иерархически соподчиненных разряда; несколько чинов стояли особняком, вне разрядов, - это были высшие титулы (также иерархически соподчиненные). Присвоение титула сопровождалось особой для каждого случая церемонией с участием василевса. Обладатель титула получал точно установленные права и положенную носителю данного титула должность. Нормальным считалось постепенное восхождение по иерархической лестнице. Но все чаще в XI в., к огорчению одних и радости других, сановные персоны так же быстро возносились, как и скатывались вниз.
Должность титулоносителя бывала порой символической - он только участвовал в церемониях. Некоторые титулы присваивались как с назначением на должность, так и без назначения. В последнем случае руга была менее весомой. Для высших титулов (кесарь, новелиссим, магистр, анфипат, патрикий) не полагалось никакой особой должности, но они считались наиболее почетными.
Немало титулов и соответствующих должностей (главным образом дворцовых) предназначалось специально для евнухов. Духовные лица также имели право на получение ряда титулов.
Время от времени значение разных титулов падало или росло, некоторые из них вообще выходили из употребления, вводились новые титулы. Это была далеко не безобидная прихоть монарха: Пселл называл систему присвоения титулов одним из важнейших рычагов власти, наряду с выдачами денег из казны и содержанием войска 7.
Особую роль в управлении, независимо от занимаемой ими должности и присвоенного им титула, играли упомянутые временщики (Заутца при Льве VI носил высокий титул "василеопатора" - "отца василевса", а Иоанн Орфанотроф при Михаиле IV был лишь попечителем сиротских домов). Такие доверенные лица после коронации василевса заново комплектовали весь или почти весь дворцовый штат, меняли сановников, распоряжались казной, владениями короны, решали судьбы армии, войны и мира. Иоанн I Цимисхий, проведший почти все свое недолгое царствование в походах, посетовал с грустью, проезжая мимо цветущих поместий на недавно отвоеванных им у арабов землях, что он лично и войско, терпят лишения, а все попадает в руки паракимомена (спальничего) Василия Нофа. Временщику донесли о высказывании василевса, и говорили, что именно за это неосторожное слово столь дорого заплатил василевс: вскоре он умер.
Всесильный советчик Михаила V Калафата, его дядя, евнух новелиссим Константин, черпал из казны полной горстью: после свержения Михаила в домашнем тайнике новелиссима было найдено около полумиллиона золотых монет. В присутствии временщика Феодора Кастамонита придворные не осмеливались садиться, будто в присутствии самого императора Исаака II Ангела.
*
Существенную эволюцию претерпело управление провинциями. До середины XI в. главную роль в феме играл ее стратиг, которому были подвластны все прочие военные и гражданские чины провинции, в том числе судья фемы и начальники более мелких административных единиц фемы: банд, турм, клисур. Фемы имели разные ранги в соответствии с их значением для государства - отличались поэтому по рангам и стратиги. Со второй половины XI в. важную роль в феме, как было упомянуто, начал играть судья. Границы самих фем стали нечеткими, фемы часто дробились или укрупнялись 8. Стратиг укрупненной, обычно пограничной, фемы (его называли дукой, или катепаном) сохранял большие полномочия. Что же касается мелких, отдаленных и бедных фем, то назначение туда на пост стратига или судьи рассматривалось как ссылка (нередко это соответствовало действительности).
Помимо крупных собственников, обладавших в провинциях официальными должностями, существовало немало магнатов, которые не находились на постоянной службе. Тем не менее их влияние в феме порой было не меньшим, чем влияние ее официального правителя: магнаты имели множество зависимого и подвластного люда, свои укрепления и свой военный отряд. Варда Склир, когда его мятеж был подавлен, в доверительной беседе с Василием II советовал изнурять провинциальных магнатов налогами и службой, чтобы у них не оставалось времени для забот о хозяйстве, позволявшем богатеть и усиливаться 9.
И все-таки в XI-XII вв. основное богатство даже провинциального магната заключалось не в земельных владениях, а в движимом имуществе: деньгах, благородных металлах, драгоценных камнях, дорогой утвари, ювелирных изделиях, богатых одеяниях, оружии и доспехах 10. Земля, зависимое крестьянство, арендаторы, слуги и челядь обеспечивали магнату политический вес и влияние. Но главным источником поступлений в его личную казну были государственная руга, воинская добыча и дары василевса.
Казна же государства перманентно то наполнялась благодаря усилиям одних императоров, то почти начисто опустошалась вследствие расточительства других. Сановники соперничали друг с другом в стремлении нажиться за счет казны, вымогая у василевса дары и льготы и доходя порою до рукоприкладства в борьбе за титулы и подачки. На пасху в столицу съезжалась высшая гражданская и титулованная военная знать провинций - ругу раздавал сам василевс в исполненной торжественности обстановке: благо подданного зависело от монаршей милости.
*
В Византийской империи организация власти, хозяйства и быта была основана на писаном законе. Справедливо, однако, замечание П. Безобразова, что в истории Византии не понять ничего, если не различать теорию и практику провозглашаемые законом нормы и их соблюдение 11. Так, закон признавал всех граждан империи (кроме рабов) свободными - а личная зависимость париков была распространенным явлением уже в конце XI в.; закон объявлял церковное имущество неприкосновенным - а оно изымалось неоднократно; закон утверждал всеобщее равенство в суде - а бедняк нигде не мог найти защиты; закон грозил лихоимцам, налоговым сборщикам, тяжкой карой, - а они процветали.
Именно здесь, в деле взимания налогов, противоречие между законодательной нормой и ее соблюдением проявлялось особенно ярко. В разные эпохи деятели империи объявляли "нервом" то деньги, то войско ("нервом" при этом называли то, в чем была недостача: в Х-XI вв. недоставало воинов, а в XII-денег). Налаженное денежное хозяйство, органически сросшееся с государственной системой, Византия унаследовала от Поздней Римской империи. Каковы бы ни были пути эволюции экономической структуры византийского общества, деньги оставались всеобщим средством обмена и выражения стоимости в империи. Это в целом прогрессивное явление, в развитии которого по понятным причинам Византия опередила прочие страны Европы, имело именно поэтому и тяжелые для нее последствия: ее денежные богатства, без запасов которых, как говорил Алексей I, "ничего нельзя сделать", непрерывно утекали в окружающие империю менее развитые, близкие и далекие страны, которые в силу пассивного торгового баланса Византии (она всегда больше покупала, чем продавала) приобретали ее монету и пускали в обращение или использовали в качестве украшений.
Василий II, который, по словам Пселла, наполнил казнохранилище до краев (пришлось даже расширять подземные галереи), запретил вывоз денег за границу, опасность чего, вероятно, хорошо понимал.
Когда Алексей I занял престол, казна была пуста. Неизвестно, однако, какая сумма в подвалах казначейства считалась минимально необходимой для удовлетворения потребностей государства. Сведения источников на этот счет крайне противоречивы.
Во время поездки Михаила IV в Фессалонику Орфанотроф послал ему из столицы 72 тыс. номисм. Много ли это? Как будто нет: эта сумма являлась лишь добавкой к расходам, которые в соответствии с целями путешествия василевса (поклонение мощам св. Димитрия) не должны были быть большими. Но это вместе с тем как будто и много: когда корабль с этими деньгами попал в руки жупана (правителя) Дукли и тот отказался их вернуть, началась война. Скромным даром германскому императору Анна называет сумму в 144 тыс. золотых и 100 шелковых одеяний. Но это был лишь залог: если бы немцы выступили против Роберта Гвискара, Алексей I послал бы еще 216 тыс. номисм в качестве руги за 20 высоких титулов, пожалованных им германскому повелителю.
При острой нехватке денег в переплавку отправлялась дорогая дворцовая утварь, а также ценности, принадлежавшие лично василевсу и его родственникам, порой - и церковные вещи, что всегда вызывало конфликты с духовенством и осложняло внутреннюю обстановку.
В XI в. денежным налогом заменяли последние натуральные подати и даже воинские повинности значительного слоя крестьянства. Еще в начале Х столетия славяне Пелопоннеса откупались от военной службы. Через полвека они, например, вместо участия в походе в Лонгивардию уплатили в казну 7,2 тыс. номисм и выставили тысячу оседланных коней.
*
Нередко, видимо, сельское и городское население (особенно - некрупных городов) уплачивало одинаковые налоги: горожане занимались и земледелием, а ремесленное производство имелось и в деревнях. Однако были и существенные отличия: ремесло, как и торговля, сосредоточивалось в основном в городах. Горожане-портные шили в порядке повинности паруса для грузовых и военных судов государства, лоротомы (кожевники) изготовляли сбрую и седла для императорских конюшен и гвардейских отрядов, серикарии ткали шелка для дворца (к этому занятию привлекались даже обитательницы гинекеев знатных семей). Некоторые ремесленники платили только налоги (булочники), другие выполняли только повинности (лоротомы), третьих обязывали платить налоги и выполнять повинности (таких было большинство).
Как правило, размеры налогов и повинностей для сельского населения были более значительными, чем для городского. Лишь в отдельные периоды в этот общий курс правительственной политики вносились некоторые коррективы: Никифор II Фока, стремясь укрепить и реформировать армию, снизил налоги с зажиточных крестьян, служивших в тяжелой коннице, заявив, что с них довольно "налога крови".
Чрезвычайная сложность подсчета, обмера и оценки имущества и невежество крестьян усугубляли тяжесть их положения. Для отдельных крестьян норма обложения могла оказаться несправедливой вследствие некоторых официальных предписаний властей. Например, анаграфевс (оценщик имущества) имел право подсчитывать площадь участка неправильной формы (на пересеченной местности такие участки встречались сплошь и рядом), основываясь на длине периметра. Длина периметра делилась на четыре (получали сторону мыслимого квадрата) и результат умножали сам на себя - произведение и принимали за площадь участка. Сохранилось несколько грамот, в которых именно так подсчитаны размеры треугольных и сильно вытянутых ленточных участков - их площадь при этом (а значит, и сумма налога) совершенно "законно" завышена в полтора-два раза 12.
Настоящим бедствием для налогоплательщиков была система откупа налогов и продажи государством должностей, связанных со сбором налогов. Правительство то отменяло эту систему (народ восставал, требуя ее отмены), то вводило ее снова. Частное лицо - откупщик или покупатель должности налогового сборщика - вносил в казну или обязывался внести определенную сумму денег - обычно большую ранее поступившей с откупаемого налогового округа или собранной занимавшим там официальный пост сборщика государственным чиновником. Взамен это лицо получало право при сборе налогов с откупленной им территории прибегать к помощи полицейских властей. Его легальным правом признавалось получение за счет налогоплательщика определенной прибыли сверх суммы, затраченной им на откуп. Откупщик часто занимал под проценты требовавшиеся для откупа деньги у ростовщиков, и эти проценты он также погашал, взимая с налогоплательщиков намного больше официально установленного ранее налога. Кекавмен писал, что немало домов в столице выросло благодаря откупу налогов. Как и налоги, можно было откупить у фиска право на сбор казенных пошлин с купцов, своих и иноземных. Ученые давно пришли к единому мнению, что в Византии главным бедствием для населения было не количество разнообразных налогов и их размеры, а произвол практоров (налоговых чиновников).
Невообразимую путаницу в исчисление налогов вносил выпуск монет иной пробы, чем ранее. Их соотношение с прежними монетами определялось не всегда точно. Правительство пыталось установить принудительный курс новой монеты. Рынок отвергал этот курс, и налоговые сборщики были вынуждены, не имея точных указаний, каждый по-своему определять новый размер налога. В указе императора (Алексея I) сообщается, что некоторые практоры взимали при этом почти в десять раз больше, чем другие.
Иногда налог взимался практором отдельно с каждой семьи, иногда - со всей общины, которая на своей сходке распределяла общую налоговую сумму с деревни или провинциального городка. Такие сходки всегда проходили бурно. Даже местному влиятельному магнату Кекавмен советовал не соглашаться на роль арбитра в таких делах.
При взыскании налога практоры, являвшиеся в деревню со стражниками, прибегали порой к физической расправе: от XI в. сохранилось судебное дело о практоре-вымогателе, который даже пытал налогоплательщика огнем и кипятком. Обобранные практорами афиняне, сообщал брат Никиты Хониата - митрополит Афин Михаил Хониат, - не могут дождаться нового урожая ячменя - они ходят по своим полям, обрывая незрелые колосья и губя хлеб на корню; страшно смотреть на их изнуренные голодом потемневшие лица. По его словам, лишь местный судья вымогает с них до 720 номисм, а было много и других, чином пониже; кроме того, нередко является заезжее начальство и устраивает пиршества за счет поселян.
Правительство, заинтересованное в сохранении платежеспособности налогоплательщиков, иногда устраивало ревизии и карало практоров-лихоимцев, но тут же само прибегало к откупам и продаже должностей сборщиков налогов, надеясь на рост поступлений денег в казну. Никита Хониат считал, что из сумм, собранных в качестве налога, едва ли половина доставалась казне. А денег государству требовалось все больше и больше и прежде всего на военные нужды.