Страница:
Бубнов не выстрелил, да, не решился, и похитители уволокли Дерюгина за угол дома, откуда скоро донесся шум заработавшего мотора. Затем все стихло. Долго и опасливо пробирался Бубнов в деревню, ковылял до ближайшего обитаемого дома. Но там он ничего не сказал о случившемся, ему вообще хотелось скрыть эту историю, в которой его роль была более чем неприглядной. В голове его, да и в сердце тоже, неумолимо и страшно росло абсолютное понимание человека, пердящего в кустах, когда на его глазах похищают лучшего друга, и он знал, что это теперь имеет непосредственное, неотвязное отношение к литературе, к той литературе, которую он, естественно, будет делать и дальше. Только все отныне будет начинаться и кончаться в тонкой струйке отвратительного звука, поднимающейся к безмятежному и равнодушному небу.
Деревенские посочувствовали Бубнову и на тракторе доставили его в дачный поселок. Писателю, певцу мужественных и гордых людей, совсем не улыбалось представать перед окружающими трусом, и он все еще надеялся обойти молчанием похищение своего друга, но когда к нему приступила с вопросами дерюгинская жена Ирина, он понял, что не сумеет солгать. И он, плача, судорожно хватая Ирину за руки, рассказал ей все как было. Так произошли самые позорные минуты в жизни Бубнова, ибо лучше все же таиться, пованивая, в кустах, чем смотреть в глаза женщины, излучающие укор и презрение.
- Черт возьми! - громко, не боясь женщины, а ненавидя ее, выкрикнул Бубнов. - Лучше бы промолчать! И зачем только я все тебе рассказал!
Ирина, не удостоив его взглядом, вышла.
Впрочем, за этими первыми минутами, начертавшими Бубнову границы его краха и позора, потянулись не менее мучительные часы, дни и даже месяцы. Ирина, не теряя надежды выведать какие-то необходимые ей подробности происшествия, приходила снова и снова, мучила Бубнова; и она, само собой, не удержалась от вопроса:
- И ты не помог ему? Ты бросил друга в беде?
Этот вопрос назревал, Бубнов и сам почти что задавал его себе. Ответ был известен. Бубнов опустил голову, как провинившийся школьник. В своей провинности уже не столько перед Дерюгиным, сколько перед его женой, то и дело грозно маячившей перед глазами, он сумасшедше слабел, готов был полюбить женщину и униженно молить ее о взаимности, однако в этой расслабленности хранил культуру и не забывал крепить организм.
Поднятая Ириной на ноги милиция нагрянула в деревню Вершки, где, по словам Бубнова, разыгралась криминальная драма, осмотрела указанный дом и допросила местных жителей. Но на след напасть не удалось. Местные жители в один голос уверяли, что ни Дерюгина, ни сколько-нибудь похожих на похитителей людей никогда в глаза не видывали. Дом же, где будто бы преступники захватили писателя, давно стоит необитаемый и не замечено, чтобы его кто-либо хоть тайно, хоть явно посещал. В общем, история, рассказанная Бубновым, выглядела довольно сомнительной в свете милицейского расследования, а значит, сомнительной выглядела и личность самого рассказчика.
Бубнов почти не вставал с кровати, так у него распухла и разболелась нога. Ирина была доброй женщиной. Она, конечно, не прощала Бубнову его отвратительный поступок, но и допустить, чтобы он одиноко подыхал в своем дачном домике, не могла. Она приносила Бубнову еду. Они почти не разговаривали, когда она приходила. Нагрянул и следователь. Он основательно допросил Бубнова, записал все его ответы насчет блужданий по лесу и происшествия на околице деревни Вершки, а потом вдруг обескуражил допрашиваемого:
- Где труп-то закопали?
- Труп? - От волнения Бубнов даже приподнялся на локтях. - Какой труп? Мы...
- Труп Дерюгина, - перебил следователь и вперил в Бубнова жесткий взгляд. О том, где закопан труп, он спросил едва ли не весело, а вот теперь смотрел пронзительно, сурово, без тени улыбки.
- Вы подозреваете меня? - пробормотал Бубнов.
Да, следователь подозревал писателя. Но его подозрения так и не вылились для того в уголовно-процессуальные стеснения, не доросли до обвинительного заключения. Ведь труп Дерюгина не обнаружен, а нет трупа, не следует и начинать разговор об убийстве. Дерюгин мог числиться, самое большее, без вести пропавшим. Бубнова за одно то, что он рассказывает сказки о разбойниках, в забытой Богом деревеньке чисто, не оставляя следов похищающих всяких именитостей от беллетристики, к ответственности не привлечешь. Скорее всего, Дерюгин решил убежать от жены, а чтобы сбить ее со следа, друзья и придумали эту историю с похищением. На то они и сочинители криминальных романов. Бубнова оставили в покое.
Но к самому Бубнову покой не пришел. Да, он рассказал Ирине, а затем и следователю правду, но ведь не всю, не рассказал же он, как именно оставила его решимость помочь другу, как она вышла из него вместе с газами. И эта настоящая, самая важная и решающая правда жила в нем страшной картиной, развеять чары которой можно было лишь творческим порывом, написав серьезную, сильную книгу, однако не писалось, и он объяснял для себя творческий тупик, в который забрел, тем, что очень уж непонятно сложилась судьба Дерюгина. Загадка похищения мучила его - и оттого, что на нем лежало подозрение в убийстве, и оттого, что он рассказывал почти полную правду, а никто не верил ему. А с другой стороны, если Дерюгина действительно похитили, то какова цель этого похищения? Почему похитители не подают голос, ничего не требуют?
Как только его нога пришла в норму и Бубнов уже мог обходиться без посторонней помощи, Ирина перестала навещать его и запретила ему бывать у нее. Бубнов остался совершенно один. Правда, журналисты интересовались им, пытались взять у него интервью. Но Бубнов отказывался иметь с ними дело.
Он пытался собственными силами разгадать тайну, побывал в Вершках, осмотрел дом, поговорил с местными жителями. Это самочинное расследование тоже ничего не дало. Бубнов знал, что Дерюгина увезли квадратные люди в кожаных куртках, но доказать этого не мог. Никто подобных людей в тихих и мирных Вершках не видел. И в самом деле, что им могло понадобиться в столь удаленной от центров цивилизации деревне? Допустим, они проезжали мимо и вошли в заброшенный дом как раз в тот момент, когда куда поспешил за необходимой помощью Дерюгин. Возможно, они замышляли похитить кого-нибудь из местных с целью выкупа или баловства ради и Дерюгин подвернулся им как нельзя более кстати. Но попробуй докажи, что так оно и было.
Бубнов совершенно потерял голову из-за этой истории, внезапно он вообще зажил словно в тумане или в бреду. Он верил, что величие как таковое - а оно стоит в начале всякого литературного замысла - обязывает его доверить бумаге истину, которую он познал и прочувствовал всем своим естеством, но сесть за работу ему мешала дерюгинская неизвестность, некая грандиозная несообразность, заключавшаяся в том, что он говорил людям правду, а они принимали ее за вымысел и удобную легенду. Он возненавидел Дерюгина за то, что тот, живой или мертвый, стоял фантастической преградой на пути его творческих усилий, и вместе с тем он всей душой стремился разгадать дерюгинскую загадку и отыскать самого Дерюгина, как если бы на свете у него не было существа более нужного и дорогого. Ему казалось, что он повис в пустоте и не вернется на твердую почву, пока тайна исчезновения его друга не раскроется. Единственное, что еще связывало его с реальностью, это в общем-то воображаемая роль следователя, которую он добровольно взвалил на себя. А в городе ему делать нечего. Бубнов купил тот злополучный дом в Вершках, и когда дачный сезон закончился, переселился в него. В подступающих к самому порогу его нового жилья зарослях ему часто чудился зловонный душок, природа которого не была для него тайной.
Он укрепился во мнении, что было просто удивительным случаем появление Дерюгина в заброшенном доме, когда там находились злоумышлявшие мужчины. А раз так, то возможен и случай, который поможет ему напасть на след пропавшего друга. Надо набраться терпения и ждать, сидеть в этом доме, набравшись терпения и ожидая. И Бубнов ждал. Книг он больше не писал, но это не значит, что его материальное положение ухудшилось, совсем напротив. Его прошлые книги, как, естественно, и книги Дерюгина, теперь пошли нарасхват, поскольку газетчики изрядно потрудились, окружая имена их авторов ореолом таинственности. Читателям это было по вкусу, ведь один из авторов, может быть, был нынче пленником у неизвестных похитителей людей, если не гнил где-нибудь в лесу, а второй, возможно, взял на душу грех убийства.
Зима и весна пролетели для Бубнова как в тумане и как в бреду. Он перестал чувствовать и понимать время и больше никак не самоутверждался, а личностью сознавал себя разве что в сортире, когда необходимость принуждала его опорожнять желудок и возникавший при этом запах с новой силой открывал ему глаза на истину. Но что это была за личность, стоит ли говорить! Он потихоньку сходил с ума, но, между прочим, попутно приводил в порядок свое новое жилище, и это скрашивало его одиночество и ожидание. Вера, что теперь только случай способен переменить его жизнь, мало-помалу становилась его безумием.
И неизвестно, до чего бы он дошел, если бы в один погожий денек нового лета порог его дома не переступили Дерюгин и Ирина. Оба весело улыбались. Дерюгин выглядел просто великолепно. На его лице лежал золотистый загар, он поправился, одет был с иголочки. Бубнов решил, что у него начались галлюцинации.
- Все в порядке, дорогой, - воскликнул Дерюгин. - Не принимай меня за привидение. Это я собственной персоной. Жив и здоров.
Бубнов впал в состояние, когда мог лишь жестами предложить другу рассказать обо всем, что с ним произошло за этот год. Оказывается, ничего страшного. Идея этой истории с похищением озарила Дерюгина, когда он в очередной раз глубоко страдал из-за отстутствия литературной славы. Ирина поддержала его, а затем они подбили на участие в осуществлении задуманного и своих друзей, неизвестных Бубнову. Дерюгин отлично провел время у приятеля, живущего в чудесном местечке на берегу Байкала. Вернулся же он с легендой о своем смелом побеге из плена.
- А теперь мы с тобой знаменитые писатели, - закончил Дерюгин, довольно посмеиваясь. - К чему и стремились. Иной раз ради славы приходится вытворять удивительные вещи.
Бубнов был ошеломлен. Сидел и молчал, словно проглотил язык. Всю свою жизнь он ощутил напрасно прожитой, потерянной. Ради чего он поселился в Вершках? чего искал здесь? что ждал? Вдруг странная мысль мелькнула в его голове, и он поднял на Дерюгина пронзительный взгляд, подобный тому, каким год назад на него, Бубнова, смотрел следователь. Ему нужно было теперь сказать правду эти людям, обманувшим его и вовлекающим в обман. Прежде, чем он станет вместе с ними дурачить доверчивых читателей запечатленными на бумаге и носящимися в воздухе легендами, он должен рассказать этим своим соратникам, может быть всего лишь самозванным, о жутком эпическом полотне, живущем в его сознании и к слишком многому его обязывающем. И он скажет! Вот сейчас... Но вместо давно обдуманной, прочувствованной и каждый раз заново переживаемой правды в его словах внезапно вывернулось каким-то непостижимым образом совсем другое, он забормотал, в смущении прикрывая рот ладошкой, как если бы дух того полотна отчасти все-таки выходил из него и теперь:
- А нога... моя нога... ты мне ее чуть не сломал... там все же была гадюка?
Дерюгин снисходительно усмехнулся.
- Нет, не было. А ногу я тебе должен был слегка повредить, чтобы ты не увязался за мной, когда я пошел к дому.
Впервые в жизни Бубнов поддался настоящему гневу и восстал. С душераздирающим криком он вскочил на ноги, схватил с пола какую-то палку и обрушил удары на Дерюгина. Ему хотелось сделать с ногой Дерюгина то же, что тот год назад сделал с его ногой. Но у того конечности были все равно что из железа, палка не причиняла им никакого вреда. Дерюгин выскочил из дома и побежал прочь из деревни, а за ним помчалась и Ирина. Они громко, во весь голос, ругали того, кто не понял и, судя по всему, не принял их благодеяния.
Михаил Литов
ДРАГОЦЕННОСТЬ
Так называемый изумруд Коровина был найден еще в конце восемнадцатого столетия на Урале, и довольно скоро публика, научно, эстетически или торгово причастная ювелирному коловращению, вынуждена была с сожалением констатировать, что его следы едва ли не безнадежно утеряны среди беззастенчиво ворующих людей. Но это не значит, что с тех пор изумрудом никто не занимался более или менее открыто взгляду историка или литератора и его печальная история совершенно скрылась под покровом тайны. В начале нынешнего века камень находился в Торжке у скромного чиновника по фамилии Коровин, которого сознание, что он незаконно владеет невиданным сокровищем, сделало угрюмым, замкнутым и полубезумным человеком. Он всю жизнь тайно наслаждался созерцанием драгоценности и совсем не думал как-либо благодетельствовать с ее помощью роду человеческому. А перед смертью вдруг испугался, что Бог накажет его за это, и в последнем слове, обращенном к сыну Алексею, он умолял того продать камень, а на вырученные деньги сделать как можно больше благотворительности.
У Алексея же было свое на уме. Едва похоронив отца, он вновь взялся за подготовку задуманного им покушения на сурового градоначальника Песковского. Этот молодой человек состоял в тайной террористической организации, формально подчинявшейся "Народной воле", но очень часто действовавшей по собственному усмотрению. Даже такой тонкий и проницательный, всеведущий политик, как Ленин, ничего не знал о замышлявшейся в Торжке акции.
Вместе с тем Алексею хотелось хоть как-то исполнить последнюю волю отца, и он, после долгих и мучительных раздумий, решил не отдавать изумруд на партийные нужды, как предполагал вначале, а по крайней мере оставить его в руках Коровиных. Это, конечно, не благотворительность, но все же в некотором смысле успокоительный для покойного компромисс. Накануне покушения Алексей собрал тех своих родственников, которые разделяли его революционные настроения, и объявил им:
- Товарищи! Разными путями достигают светлого будущего, и вовсе не исключено, что я завтра погибну, отправлюсь к праотцам вместе с проклятым градоначальником. Но это ничуть не повредит неизбежной диктатуре нашего пролетариата и светлому грядущему нашего крестьянства. Подобных мне легионы, а счастье народа - оно одно. Помните об этом, товарищи, и мужество ни на минуту не покинет вас.
После этого отчасти сумбурного, но безусловно возвышенного вступления Алексей извлек из тайника драгоценный камень. Он решил на время своего отсутствия, которое, кстати сказать, могло затянуться и на более чем неопределенный срок, доверить его двоюродной сестре Арине, пухленькой жизнерадостной особе. Революционные задачи, решаемые Аринушкой, давно поставили ее в положение существа, как бы совершенно лишенного возраста. Ибо уже долгие годы она играла роль поющей и пляшущей невесты, когда секретные сходки при появлении жандармов ловко и мгновенно превращались в свадебное пиршество. В общем, Аринушка навсегда осталась пышущей здоровьем и страстно предвкушающей брачную ночь девушкой.
- Этот дивный изумруд, - сказал Алексей после всех криков изумления и восторгов, которыми родственники встретили появление драгоценного камня, будет находиться у нас, Коровиных, до тех пор, пока наше отечество не станет по-настоящему революционным и пока мы не осознаем, что революционное отечество в опасности. Лишь после этого мы отдадим его народу.
У многих Коровиных в сердце проснулась алчность, но ощутимого следа в истории не оставила. Аринушка, ставшая главной хранительницей будущего народного достояния, спрятала изумруд у себя на груди. А террорист отправился убивать градоначальника.
Едва он выхватил бомбу, как на него навалились шпики, жандармы и какие-то господчики, не сочувствующие народному делу. В сырой и мрачной камере-одиночке Алексей за короткое время и по нигде конкретно не объясненным причинам преобразился в ярого монархиста и даже, говорят, написал книгу, в которой научно доказывал, что нет более разумного и справедливого строя, чем монархический. Он попросил градоначальника Песковского о свидании и, когда тот пришел, пообещал ему знаменитый изумруд в обмен на свою свободу. Песковский быстро организовал узнику побег. Но когда Алексей явился к Аринушке с требованием вернуть камень, веселая девушка со смехом ответила:
- Ты же предал дело революции, бывший товарищ! И никакого камня, кроме как могильного, ты не получишь.
Алексей полагал, что, переделавшись из мальчишки-террориста в зрелого мужа с монархическими убеждениями, он стал на редкость серьезным человеком, которому не пристало отступать перед глупым упрямством конспиративной и в сущности выдуманной невесты. Под его натиском, которым с каждым днем все заметнее завладевал какой-то глуповато-криминальный душок, Аринушка ударилась в бега, и, надо сказать, Алексей и Песковский приложили максимум сил, чтобы отыскать ее. Но тут начались и помешали их поискам беглянки первая мировая, февральская революция, революция октябрьская, гражданская война и так далее.
----------
Воодушевленная успехами революции, Аринушка думала и дальше петь и танцевать. Однако новая власть была гораздо серьезней прежней, и партийные работники быстро превратили свадебную девушку в женщину для удовлетворения их суровых коммунарских желаний. Она родила девочку, названную, в духе того времени, Октябриной Кимовной, - ее отцом считался в некотором смысле огромный интернациональный коллектив революционной молодежи, - и к этому бойкому чаду мирового пожара со временем и перешел изумруд.
Октябрина Кимовна хорошо проводила дни и годы на партийной работе и более или менее случайно родила дочь Искру, повторившую опыт ее собственного зарождения, ибо полетел сей сверкающий эмбрион не иначе как от пламени многих функционеров, столкнувшихся лбами над распростершимся в служебной неге телом идейной Кимовны. Искра, сверкнув в младенчестве, заметно, однако, впоследствии переменилась и как будто даже сдала. До двадцати с лишком лет она была самой сонной и унылой девушкой Торжка, в своей тоскливости даже удушливой, как угарный газ. Но как внедрилась, по народному разумению, рыночная экономика, она внезапно пробудилась, расцвела и заимела собственный бизнес, все чудеса и прелести которого здесь описывать не место. Между тем, в силу абстракций, правивших бал в голове Октябрины Кимовны, изумруд Коровина постепенно словно бы утрачивал плоть и приобретал чисто символический характер. Женщина помнила, что по завету должна отдать камень народу, как только отечество окажется в опасности. Однако Октябрина Кимовна не находила опасность достаточной ни когда ее партийные дружки вели страну к развалу, ни когда им на смену пришли дельцы вроде Искры. Какую-либо самостоятельную роль Октябрина Кимовна перестала играть на общественном поприще, но жилось ей под крылом разбогатевшей дочери совсем не плохо.
Таковы были потомки Коровиных. Среди же потомков градоначальника Песковского особо выделялся дядя Леша, самый пылкий борец за права истинно пролетарских трудящихся города Торжка. Он ораторствовал на всех митингах, а когда митинга не было, просто становился на главной городской площади и грозно распевал зажигательные песни, подразумевавшие бросок рабоче-крестьянской громады в последний бой, пусть даже и на верную гибель. Видя, однако, что одними речами и песнями дела не поправить, он купил автомат, намереваясь расстрелять зажравшихся Коровиных. Накануне покушения он собрал тех Песковских, которые разделяли его взгляды, и, расправив могучие плечи и поглаживая блестящую лысину, сказал им:
- Хватит терпеть издевательства над простым народом! Блин! Тысячу лет всякие там Коровины угнетали его. А завтра я положу этому конец! Я всажу каждому по пульке в их гнусные животы! Да, я террорист. Я объявляю революционный террор!
В предчувствии триумфа своего правого дела, даже если ему лично оно не принесет ничего, кроме мучительно-героической смерти, дядя Леша засучил руками и затопал ногами в пол. Один безвестный его родич, чтобы тоже как-то принять участие в борьбе, на ходу, прямо на этом важном и немножко горячечном собрании, набросал портрет дяди Леши, изобразив его попирающим толстой ногой некую лубочную гидру контреволюции.
- Хорошо бы наконец и отобрать у них изумруд, - осторожно подал голос еще кто-то из этой массы единомышленников. - У них отнять, а народу, глядишь, отдать.
- К черту изумруд! - отрезал дядя Леша. - Не мелочись! Мы сражаемся за правое дело, а не ради обогащения.
- Но деньги и драгоценности не помешают ни при какой борьбе, - гнул свое тот же голос. - Иметь их - это совсем не мелочно и не суетно.
Дядя Леша подвел итог этому маленькому спору:
- Моя цель - расстрелять Коровиных, пьющих кровь простого народа. А что будет с изумрудом, меня не интересует.
На следующий день, устроив в узком переулке засаду, которую пометил большим, развевающимся на ветру красным стягом, он обстрелял из автомата машину Коровиных и попал под следствие, вскоре признавшее его невменяемым. Борца с социальной несправедливостью отправили в дом умалишенных. А вот как обстояло дело с матерью и дочерью Коровиными: их машина, над которой испуганная выстрелами Искра потеряла управление, на полном ходу врезалась в деревянный забор, но ни та, ни другая из женщин по-настоящему не пострадала. Веером пущенные террористом в воздух пули не причинили им ни малейшего вреда. Правда, Октябрина Кимовна после этого печального случая стала маленько чудить. Все ей теперь как будто чего-то не хватало, и успехи дочери больше не радовали ее. В конце концов она поняла, что так томит и тревожит ее: отечество в опасности! Иначе не объяснишь те выстрелы на утренней улице, которые едва не стоили ей и дочери жизни.
Следовательно, пришло время расстаться с изумрудом, отдать его народу, чтобы тот имел средства для борьбы со своими внутренними и внешними врагами. Но когда Октябрина Кимовна, набравшись мужества, рассказала о своем решении дочери, Искра громко рассмеялась.
- Мама! - воскликнула она, корча родительнице дурашливые гримаски на своем прелестном личике. - Я никогда не была в восторге от состояния твоего рассудка, а сейчас оно меня вовсе удручает. Поздно ты вспомнила о своем изумруде, я уже давно использовала его. Протри глаза и оглянись! Откуда все это наше богатство, прекрасный дом, мной построенный, откуда, на какие шиши возник мой бизнес? Все благодаря ему. И это при том, что он оказался фальшивым.
- Фальшивым? - закричала Октябрина Кимовна, и ее взгляд на историю изумруда, рода Коровиных, а заодно и всего человечества сузился до сугубо пессимистического.
- Да, мама, фальшивым. А где настоящий и существует ли он вообще, я не знаю. Выкрав для собственных нужд твое сокровище - я как раз задумала начать собственное дело - я отправилась к одному знатному ювелиру, и он вынес жестокий приговор: подделка! Я была в отчаянии. Не скрою, у меня было искушение этим никому не нужным хламом раскроить тебе череп. Но вот я очутилась среди дельцов, у которых надеялась получить кредит, и что-то побудило меня как бы невзначай вытащить камень из сумочки и повертеть его в руках. Я играла им, задумчиво его рассматривала. И все это как будто по рассеянности... А дельцы словно остолбенели. Им ведь и в голову не приходило, что камешек фальшивый. Он выглядит совсем как настоящий. Они без всякого сопротивления выдали мне кредит, а с тех пор меня овевает слава человека, которому есть что закладывать. Все поверили в меня, все были готовы давать мне баснословные суммы, стоило мне шевельнуть пальцем. Я пошла в гору. Так-то, мама... С паршивой овцы хоть шерсти клок. Впрочем, клок вышел изрядный, согласись.
Спрятав лицо в ладонях, Октябрина Кимовна горько вздохнула. Душа ее плакала оттого, что люди, давшие ее дочери кредит, так жестоко и глупо обманулись и история выходила некрасивая, не из тех, что бодрят сердце и дарят отрадный отдых уму. Могло ведь быть все иначе. И куда как красивая и благородная нарисовалась бы картина, когда б Искра, вздумавшая поиграть, вздумавшая поставить на кон, можно сказать, честь своих предков, всей своей семьи, вытащила из кармана настоящий изумруд. Но это счастливое "иначе" не удалось в их жизни матери и дочери. Не удалось потому, что они пали жертвами обмана. Мир ужасен, и в нем нет места для счастья честных, скромных и доверчивых людей.
Деревенские посочувствовали Бубнову и на тракторе доставили его в дачный поселок. Писателю, певцу мужественных и гордых людей, совсем не улыбалось представать перед окружающими трусом, и он все еще надеялся обойти молчанием похищение своего друга, но когда к нему приступила с вопросами дерюгинская жена Ирина, он понял, что не сумеет солгать. И он, плача, судорожно хватая Ирину за руки, рассказал ей все как было. Так произошли самые позорные минуты в жизни Бубнова, ибо лучше все же таиться, пованивая, в кустах, чем смотреть в глаза женщины, излучающие укор и презрение.
- Черт возьми! - громко, не боясь женщины, а ненавидя ее, выкрикнул Бубнов. - Лучше бы промолчать! И зачем только я все тебе рассказал!
Ирина, не удостоив его взглядом, вышла.
Впрочем, за этими первыми минутами, начертавшими Бубнову границы его краха и позора, потянулись не менее мучительные часы, дни и даже месяцы. Ирина, не теряя надежды выведать какие-то необходимые ей подробности происшествия, приходила снова и снова, мучила Бубнова; и она, само собой, не удержалась от вопроса:
- И ты не помог ему? Ты бросил друга в беде?
Этот вопрос назревал, Бубнов и сам почти что задавал его себе. Ответ был известен. Бубнов опустил голову, как провинившийся школьник. В своей провинности уже не столько перед Дерюгиным, сколько перед его женой, то и дело грозно маячившей перед глазами, он сумасшедше слабел, готов был полюбить женщину и униженно молить ее о взаимности, однако в этой расслабленности хранил культуру и не забывал крепить организм.
Поднятая Ириной на ноги милиция нагрянула в деревню Вершки, где, по словам Бубнова, разыгралась криминальная драма, осмотрела указанный дом и допросила местных жителей. Но на след напасть не удалось. Местные жители в один голос уверяли, что ни Дерюгина, ни сколько-нибудь похожих на похитителей людей никогда в глаза не видывали. Дом же, где будто бы преступники захватили писателя, давно стоит необитаемый и не замечено, чтобы его кто-либо хоть тайно, хоть явно посещал. В общем, история, рассказанная Бубновым, выглядела довольно сомнительной в свете милицейского расследования, а значит, сомнительной выглядела и личность самого рассказчика.
Бубнов почти не вставал с кровати, так у него распухла и разболелась нога. Ирина была доброй женщиной. Она, конечно, не прощала Бубнову его отвратительный поступок, но и допустить, чтобы он одиноко подыхал в своем дачном домике, не могла. Она приносила Бубнову еду. Они почти не разговаривали, когда она приходила. Нагрянул и следователь. Он основательно допросил Бубнова, записал все его ответы насчет блужданий по лесу и происшествия на околице деревни Вершки, а потом вдруг обескуражил допрашиваемого:
- Где труп-то закопали?
- Труп? - От волнения Бубнов даже приподнялся на локтях. - Какой труп? Мы...
- Труп Дерюгина, - перебил следователь и вперил в Бубнова жесткий взгляд. О том, где закопан труп, он спросил едва ли не весело, а вот теперь смотрел пронзительно, сурово, без тени улыбки.
- Вы подозреваете меня? - пробормотал Бубнов.
Да, следователь подозревал писателя. Но его подозрения так и не вылились для того в уголовно-процессуальные стеснения, не доросли до обвинительного заключения. Ведь труп Дерюгина не обнаружен, а нет трупа, не следует и начинать разговор об убийстве. Дерюгин мог числиться, самое большее, без вести пропавшим. Бубнова за одно то, что он рассказывает сказки о разбойниках, в забытой Богом деревеньке чисто, не оставляя следов похищающих всяких именитостей от беллетристики, к ответственности не привлечешь. Скорее всего, Дерюгин решил убежать от жены, а чтобы сбить ее со следа, друзья и придумали эту историю с похищением. На то они и сочинители криминальных романов. Бубнова оставили в покое.
Но к самому Бубнову покой не пришел. Да, он рассказал Ирине, а затем и следователю правду, но ведь не всю, не рассказал же он, как именно оставила его решимость помочь другу, как она вышла из него вместе с газами. И эта настоящая, самая важная и решающая правда жила в нем страшной картиной, развеять чары которой можно было лишь творческим порывом, написав серьезную, сильную книгу, однако не писалось, и он объяснял для себя творческий тупик, в который забрел, тем, что очень уж непонятно сложилась судьба Дерюгина. Загадка похищения мучила его - и оттого, что на нем лежало подозрение в убийстве, и оттого, что он рассказывал почти полную правду, а никто не верил ему. А с другой стороны, если Дерюгина действительно похитили, то какова цель этого похищения? Почему похитители не подают голос, ничего не требуют?
Как только его нога пришла в норму и Бубнов уже мог обходиться без посторонней помощи, Ирина перестала навещать его и запретила ему бывать у нее. Бубнов остался совершенно один. Правда, журналисты интересовались им, пытались взять у него интервью. Но Бубнов отказывался иметь с ними дело.
Он пытался собственными силами разгадать тайну, побывал в Вершках, осмотрел дом, поговорил с местными жителями. Это самочинное расследование тоже ничего не дало. Бубнов знал, что Дерюгина увезли квадратные люди в кожаных куртках, но доказать этого не мог. Никто подобных людей в тихих и мирных Вершках не видел. И в самом деле, что им могло понадобиться в столь удаленной от центров цивилизации деревне? Допустим, они проезжали мимо и вошли в заброшенный дом как раз в тот момент, когда куда поспешил за необходимой помощью Дерюгин. Возможно, они замышляли похитить кого-нибудь из местных с целью выкупа или баловства ради и Дерюгин подвернулся им как нельзя более кстати. Но попробуй докажи, что так оно и было.
Бубнов совершенно потерял голову из-за этой истории, внезапно он вообще зажил словно в тумане или в бреду. Он верил, что величие как таковое - а оно стоит в начале всякого литературного замысла - обязывает его доверить бумаге истину, которую он познал и прочувствовал всем своим естеством, но сесть за работу ему мешала дерюгинская неизвестность, некая грандиозная несообразность, заключавшаяся в том, что он говорил людям правду, а они принимали ее за вымысел и удобную легенду. Он возненавидел Дерюгина за то, что тот, живой или мертвый, стоял фантастической преградой на пути его творческих усилий, и вместе с тем он всей душой стремился разгадать дерюгинскую загадку и отыскать самого Дерюгина, как если бы на свете у него не было существа более нужного и дорогого. Ему казалось, что он повис в пустоте и не вернется на твердую почву, пока тайна исчезновения его друга не раскроется. Единственное, что еще связывало его с реальностью, это в общем-то воображаемая роль следователя, которую он добровольно взвалил на себя. А в городе ему делать нечего. Бубнов купил тот злополучный дом в Вершках, и когда дачный сезон закончился, переселился в него. В подступающих к самому порогу его нового жилья зарослях ему часто чудился зловонный душок, природа которого не была для него тайной.
Он укрепился во мнении, что было просто удивительным случаем появление Дерюгина в заброшенном доме, когда там находились злоумышлявшие мужчины. А раз так, то возможен и случай, который поможет ему напасть на след пропавшего друга. Надо набраться терпения и ждать, сидеть в этом доме, набравшись терпения и ожидая. И Бубнов ждал. Книг он больше не писал, но это не значит, что его материальное положение ухудшилось, совсем напротив. Его прошлые книги, как, естественно, и книги Дерюгина, теперь пошли нарасхват, поскольку газетчики изрядно потрудились, окружая имена их авторов ореолом таинственности. Читателям это было по вкусу, ведь один из авторов, может быть, был нынче пленником у неизвестных похитителей людей, если не гнил где-нибудь в лесу, а второй, возможно, взял на душу грех убийства.
Зима и весна пролетели для Бубнова как в тумане и как в бреду. Он перестал чувствовать и понимать время и больше никак не самоутверждался, а личностью сознавал себя разве что в сортире, когда необходимость принуждала его опорожнять желудок и возникавший при этом запах с новой силой открывал ему глаза на истину. Но что это была за личность, стоит ли говорить! Он потихоньку сходил с ума, но, между прочим, попутно приводил в порядок свое новое жилище, и это скрашивало его одиночество и ожидание. Вера, что теперь только случай способен переменить его жизнь, мало-помалу становилась его безумием.
И неизвестно, до чего бы он дошел, если бы в один погожий денек нового лета порог его дома не переступили Дерюгин и Ирина. Оба весело улыбались. Дерюгин выглядел просто великолепно. На его лице лежал золотистый загар, он поправился, одет был с иголочки. Бубнов решил, что у него начались галлюцинации.
- Все в порядке, дорогой, - воскликнул Дерюгин. - Не принимай меня за привидение. Это я собственной персоной. Жив и здоров.
Бубнов впал в состояние, когда мог лишь жестами предложить другу рассказать обо всем, что с ним произошло за этот год. Оказывается, ничего страшного. Идея этой истории с похищением озарила Дерюгина, когда он в очередной раз глубоко страдал из-за отстутствия литературной славы. Ирина поддержала его, а затем они подбили на участие в осуществлении задуманного и своих друзей, неизвестных Бубнову. Дерюгин отлично провел время у приятеля, живущего в чудесном местечке на берегу Байкала. Вернулся же он с легендой о своем смелом побеге из плена.
- А теперь мы с тобой знаменитые писатели, - закончил Дерюгин, довольно посмеиваясь. - К чему и стремились. Иной раз ради славы приходится вытворять удивительные вещи.
Бубнов был ошеломлен. Сидел и молчал, словно проглотил язык. Всю свою жизнь он ощутил напрасно прожитой, потерянной. Ради чего он поселился в Вершках? чего искал здесь? что ждал? Вдруг странная мысль мелькнула в его голове, и он поднял на Дерюгина пронзительный взгляд, подобный тому, каким год назад на него, Бубнова, смотрел следователь. Ему нужно было теперь сказать правду эти людям, обманувшим его и вовлекающим в обман. Прежде, чем он станет вместе с ними дурачить доверчивых читателей запечатленными на бумаге и носящимися в воздухе легендами, он должен рассказать этим своим соратникам, может быть всего лишь самозванным, о жутком эпическом полотне, живущем в его сознании и к слишком многому его обязывающем. И он скажет! Вот сейчас... Но вместо давно обдуманной, прочувствованной и каждый раз заново переживаемой правды в его словах внезапно вывернулось каким-то непостижимым образом совсем другое, он забормотал, в смущении прикрывая рот ладошкой, как если бы дух того полотна отчасти все-таки выходил из него и теперь:
- А нога... моя нога... ты мне ее чуть не сломал... там все же была гадюка?
Дерюгин снисходительно усмехнулся.
- Нет, не было. А ногу я тебе должен был слегка повредить, чтобы ты не увязался за мной, когда я пошел к дому.
Впервые в жизни Бубнов поддался настоящему гневу и восстал. С душераздирающим криком он вскочил на ноги, схватил с пола какую-то палку и обрушил удары на Дерюгина. Ему хотелось сделать с ногой Дерюгина то же, что тот год назад сделал с его ногой. Но у того конечности были все равно что из железа, палка не причиняла им никакого вреда. Дерюгин выскочил из дома и побежал прочь из деревни, а за ним помчалась и Ирина. Они громко, во весь голос, ругали того, кто не понял и, судя по всему, не принял их благодеяния.
Михаил Литов
ДРАГОЦЕННОСТЬ
Так называемый изумруд Коровина был найден еще в конце восемнадцатого столетия на Урале, и довольно скоро публика, научно, эстетически или торгово причастная ювелирному коловращению, вынуждена была с сожалением констатировать, что его следы едва ли не безнадежно утеряны среди беззастенчиво ворующих людей. Но это не значит, что с тех пор изумрудом никто не занимался более или менее открыто взгляду историка или литератора и его печальная история совершенно скрылась под покровом тайны. В начале нынешнего века камень находился в Торжке у скромного чиновника по фамилии Коровин, которого сознание, что он незаконно владеет невиданным сокровищем, сделало угрюмым, замкнутым и полубезумным человеком. Он всю жизнь тайно наслаждался созерцанием драгоценности и совсем не думал как-либо благодетельствовать с ее помощью роду человеческому. А перед смертью вдруг испугался, что Бог накажет его за это, и в последнем слове, обращенном к сыну Алексею, он умолял того продать камень, а на вырученные деньги сделать как можно больше благотворительности.
У Алексея же было свое на уме. Едва похоронив отца, он вновь взялся за подготовку задуманного им покушения на сурового градоначальника Песковского. Этот молодой человек состоял в тайной террористической организации, формально подчинявшейся "Народной воле", но очень часто действовавшей по собственному усмотрению. Даже такой тонкий и проницательный, всеведущий политик, как Ленин, ничего не знал о замышлявшейся в Торжке акции.
Вместе с тем Алексею хотелось хоть как-то исполнить последнюю волю отца, и он, после долгих и мучительных раздумий, решил не отдавать изумруд на партийные нужды, как предполагал вначале, а по крайней мере оставить его в руках Коровиных. Это, конечно, не благотворительность, но все же в некотором смысле успокоительный для покойного компромисс. Накануне покушения Алексей собрал тех своих родственников, которые разделяли его революционные настроения, и объявил им:
- Товарищи! Разными путями достигают светлого будущего, и вовсе не исключено, что я завтра погибну, отправлюсь к праотцам вместе с проклятым градоначальником. Но это ничуть не повредит неизбежной диктатуре нашего пролетариата и светлому грядущему нашего крестьянства. Подобных мне легионы, а счастье народа - оно одно. Помните об этом, товарищи, и мужество ни на минуту не покинет вас.
После этого отчасти сумбурного, но безусловно возвышенного вступления Алексей извлек из тайника драгоценный камень. Он решил на время своего отсутствия, которое, кстати сказать, могло затянуться и на более чем неопределенный срок, доверить его двоюродной сестре Арине, пухленькой жизнерадостной особе. Революционные задачи, решаемые Аринушкой, давно поставили ее в положение существа, как бы совершенно лишенного возраста. Ибо уже долгие годы она играла роль поющей и пляшущей невесты, когда секретные сходки при появлении жандармов ловко и мгновенно превращались в свадебное пиршество. В общем, Аринушка навсегда осталась пышущей здоровьем и страстно предвкушающей брачную ночь девушкой.
- Этот дивный изумруд, - сказал Алексей после всех криков изумления и восторгов, которыми родственники встретили появление драгоценного камня, будет находиться у нас, Коровиных, до тех пор, пока наше отечество не станет по-настоящему революционным и пока мы не осознаем, что революционное отечество в опасности. Лишь после этого мы отдадим его народу.
У многих Коровиных в сердце проснулась алчность, но ощутимого следа в истории не оставила. Аринушка, ставшая главной хранительницей будущего народного достояния, спрятала изумруд у себя на груди. А террорист отправился убивать градоначальника.
Едва он выхватил бомбу, как на него навалились шпики, жандармы и какие-то господчики, не сочувствующие народному делу. В сырой и мрачной камере-одиночке Алексей за короткое время и по нигде конкретно не объясненным причинам преобразился в ярого монархиста и даже, говорят, написал книгу, в которой научно доказывал, что нет более разумного и справедливого строя, чем монархический. Он попросил градоначальника Песковского о свидании и, когда тот пришел, пообещал ему знаменитый изумруд в обмен на свою свободу. Песковский быстро организовал узнику побег. Но когда Алексей явился к Аринушке с требованием вернуть камень, веселая девушка со смехом ответила:
- Ты же предал дело революции, бывший товарищ! И никакого камня, кроме как могильного, ты не получишь.
Алексей полагал, что, переделавшись из мальчишки-террориста в зрелого мужа с монархическими убеждениями, он стал на редкость серьезным человеком, которому не пристало отступать перед глупым упрямством конспиративной и в сущности выдуманной невесты. Под его натиском, которым с каждым днем все заметнее завладевал какой-то глуповато-криминальный душок, Аринушка ударилась в бега, и, надо сказать, Алексей и Песковский приложили максимум сил, чтобы отыскать ее. Но тут начались и помешали их поискам беглянки первая мировая, февральская революция, революция октябрьская, гражданская война и так далее.
----------
Воодушевленная успехами революции, Аринушка думала и дальше петь и танцевать. Однако новая власть была гораздо серьезней прежней, и партийные работники быстро превратили свадебную девушку в женщину для удовлетворения их суровых коммунарских желаний. Она родила девочку, названную, в духе того времени, Октябриной Кимовной, - ее отцом считался в некотором смысле огромный интернациональный коллектив революционной молодежи, - и к этому бойкому чаду мирового пожара со временем и перешел изумруд.
Октябрина Кимовна хорошо проводила дни и годы на партийной работе и более или менее случайно родила дочь Искру, повторившую опыт ее собственного зарождения, ибо полетел сей сверкающий эмбрион не иначе как от пламени многих функционеров, столкнувшихся лбами над распростершимся в служебной неге телом идейной Кимовны. Искра, сверкнув в младенчестве, заметно, однако, впоследствии переменилась и как будто даже сдала. До двадцати с лишком лет она была самой сонной и унылой девушкой Торжка, в своей тоскливости даже удушливой, как угарный газ. Но как внедрилась, по народному разумению, рыночная экономика, она внезапно пробудилась, расцвела и заимела собственный бизнес, все чудеса и прелести которого здесь описывать не место. Между тем, в силу абстракций, правивших бал в голове Октябрины Кимовны, изумруд Коровина постепенно словно бы утрачивал плоть и приобретал чисто символический характер. Женщина помнила, что по завету должна отдать камень народу, как только отечество окажется в опасности. Однако Октябрина Кимовна не находила опасность достаточной ни когда ее партийные дружки вели страну к развалу, ни когда им на смену пришли дельцы вроде Искры. Какую-либо самостоятельную роль Октябрина Кимовна перестала играть на общественном поприще, но жилось ей под крылом разбогатевшей дочери совсем не плохо.
Таковы были потомки Коровиных. Среди же потомков градоначальника Песковского особо выделялся дядя Леша, самый пылкий борец за права истинно пролетарских трудящихся города Торжка. Он ораторствовал на всех митингах, а когда митинга не было, просто становился на главной городской площади и грозно распевал зажигательные песни, подразумевавшие бросок рабоче-крестьянской громады в последний бой, пусть даже и на верную гибель. Видя, однако, что одними речами и песнями дела не поправить, он купил автомат, намереваясь расстрелять зажравшихся Коровиных. Накануне покушения он собрал тех Песковских, которые разделяли его взгляды, и, расправив могучие плечи и поглаживая блестящую лысину, сказал им:
- Хватит терпеть издевательства над простым народом! Блин! Тысячу лет всякие там Коровины угнетали его. А завтра я положу этому конец! Я всажу каждому по пульке в их гнусные животы! Да, я террорист. Я объявляю революционный террор!
В предчувствии триумфа своего правого дела, даже если ему лично оно не принесет ничего, кроме мучительно-героической смерти, дядя Леша засучил руками и затопал ногами в пол. Один безвестный его родич, чтобы тоже как-то принять участие в борьбе, на ходу, прямо на этом важном и немножко горячечном собрании, набросал портрет дяди Леши, изобразив его попирающим толстой ногой некую лубочную гидру контреволюции.
- Хорошо бы наконец и отобрать у них изумруд, - осторожно подал голос еще кто-то из этой массы единомышленников. - У них отнять, а народу, глядишь, отдать.
- К черту изумруд! - отрезал дядя Леша. - Не мелочись! Мы сражаемся за правое дело, а не ради обогащения.
- Но деньги и драгоценности не помешают ни при какой борьбе, - гнул свое тот же голос. - Иметь их - это совсем не мелочно и не суетно.
Дядя Леша подвел итог этому маленькому спору:
- Моя цель - расстрелять Коровиных, пьющих кровь простого народа. А что будет с изумрудом, меня не интересует.
На следующий день, устроив в узком переулке засаду, которую пометил большим, развевающимся на ветру красным стягом, он обстрелял из автомата машину Коровиных и попал под следствие, вскоре признавшее его невменяемым. Борца с социальной несправедливостью отправили в дом умалишенных. А вот как обстояло дело с матерью и дочерью Коровиными: их машина, над которой испуганная выстрелами Искра потеряла управление, на полном ходу врезалась в деревянный забор, но ни та, ни другая из женщин по-настоящему не пострадала. Веером пущенные террористом в воздух пули не причинили им ни малейшего вреда. Правда, Октябрина Кимовна после этого печального случая стала маленько чудить. Все ей теперь как будто чего-то не хватало, и успехи дочери больше не радовали ее. В конце концов она поняла, что так томит и тревожит ее: отечество в опасности! Иначе не объяснишь те выстрелы на утренней улице, которые едва не стоили ей и дочери жизни.
Следовательно, пришло время расстаться с изумрудом, отдать его народу, чтобы тот имел средства для борьбы со своими внутренними и внешними врагами. Но когда Октябрина Кимовна, набравшись мужества, рассказала о своем решении дочери, Искра громко рассмеялась.
- Мама! - воскликнула она, корча родительнице дурашливые гримаски на своем прелестном личике. - Я никогда не была в восторге от состояния твоего рассудка, а сейчас оно меня вовсе удручает. Поздно ты вспомнила о своем изумруде, я уже давно использовала его. Протри глаза и оглянись! Откуда все это наше богатство, прекрасный дом, мной построенный, откуда, на какие шиши возник мой бизнес? Все благодаря ему. И это при том, что он оказался фальшивым.
- Фальшивым? - закричала Октябрина Кимовна, и ее взгляд на историю изумруда, рода Коровиных, а заодно и всего человечества сузился до сугубо пессимистического.
- Да, мама, фальшивым. А где настоящий и существует ли он вообще, я не знаю. Выкрав для собственных нужд твое сокровище - я как раз задумала начать собственное дело - я отправилась к одному знатному ювелиру, и он вынес жестокий приговор: подделка! Я была в отчаянии. Не скрою, у меня было искушение этим никому не нужным хламом раскроить тебе череп. Но вот я очутилась среди дельцов, у которых надеялась получить кредит, и что-то побудило меня как бы невзначай вытащить камень из сумочки и повертеть его в руках. Я играла им, задумчиво его рассматривала. И все это как будто по рассеянности... А дельцы словно остолбенели. Им ведь и в голову не приходило, что камешек фальшивый. Он выглядит совсем как настоящий. Они без всякого сопротивления выдали мне кредит, а с тех пор меня овевает слава человека, которому есть что закладывать. Все поверили в меня, все были готовы давать мне баснословные суммы, стоило мне шевельнуть пальцем. Я пошла в гору. Так-то, мама... С паршивой овцы хоть шерсти клок. Впрочем, клок вышел изрядный, согласись.
Спрятав лицо в ладонях, Октябрина Кимовна горько вздохнула. Душа ее плакала оттого, что люди, давшие ее дочери кредит, так жестоко и глупо обманулись и история выходила некрасивая, не из тех, что бодрят сердце и дарят отрадный отдых уму. Могло ведь быть все иначе. И куда как красивая и благородная нарисовалась бы картина, когда б Искра, вздумавшая поиграть, вздумавшая поставить на кон, можно сказать, честь своих предков, всей своей семьи, вытащила из кармана настоящий изумруд. Но это счастливое "иначе" не удалось в их жизни матери и дочери. Не удалось потому, что они пали жертвами обмана. Мир ужасен, и в нем нет места для счастья честных, скромных и доверчивых людей.