Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Бентли Литтл
Университет
Глава 1
1
Казалось. Калифорния в миллионе миль отсюда. Джим Паркер застопорил почвофрезу и выключил бензиновый двигатель. Спина у него ныла самым ужасным образом — тупая, пульсирующая боль пониже пояса. Он потянулся, затем положил обе руки на поясницу и наклонился сначала влево, потом вправо. Такой перенапряг неминуемо отольется бессонной ночью. Что и говорить, давненько у него не было таких больших физических нагрузок — избаловал свое тело, вот оно и бунтует.
Но вместе с тем было в этой боли что-то здоровое, приятное. Его натруженная спина дарила опущение выполненного дела — как бы законная награда за серьезный и полезный труд.
До сих пор он все откладывал и откладывал расширение огорода — большую часть лета бродил по округе, бездельничал один или вместе с друзьями. Мать, впрочем, не сердилась. Когда в июне Джим вернулся домой на каникулы, она попросила его заняться огородом — истребить заросли толокнянки, чтобы в будущем году на месте кустарника посадить кукурузу и кабачки. Но одновременно дала понять, что в этом году все уже посажено, а стало быть, особой спешки нет.
Однако дни, а потом и недели промелькнули с такой скоростью, словно лето вздумало побить рекорд по краткости. Джим и оглянуться не успел, как до отъезда осталось всего семь дней. Словно для напоминания о том, что лету конец, пришел конверт с материалами касательно регистрации. Его уведомляли, какую комнату в студенческом общежитии он будет занимать и к какому времени следует прибыть. Поэтому, проснувшись сегодня утром, он решил: пора приниматься за работу.
Джим ладонью вытер пот со лба. Опершись на высокую ручку почвофрезы, он задумчиво смотрел в сторону Калифорнии. Где-то там Сан-Франциско — далеко-далеко за снежными пиками Сьерра-Невады. Розоватая горная гряда резко контрастировала с голубизной безоблачного неба и зеленью сосен.
Обратно в университет нисколько не тянуло.
Довольно странно, если подумать. Но от правды никуда не деться. Еще учась в школе, Джим из кожи вон лез, чтобы получать самые высокие баллы. Он свято следовал совету Фрэнка Заппы с обложки старого альбома: "Забудь, приятель, о танцульках, чеши-ка ты в читальный зал и, если ты не лох, грызи гранит науки". Этот альбом Джим нашел в сарае, в запыленной стопке пластинок своего отца. И хотя о танцульках Джим все-таки не забывал, он был целеустремленным малым и потому не стеснялся просиживать штаны в библиотеке. Он читал больше, чем требовала школьная программа, и добровольно осваивал темы, не предусмотренные учебным курсом — во время выпускных экзаменов лишние знания отнюдь не помешают.
Так и вышло. Ему удалось блеснуть, и в итоге Джим удостоился стипендии Калифорнийского университета в городе Бреа. Сказочная удача.
Хотя его давняя мечта сбылась, вышло так, что университетская жизнь ему не показалась. Как бы не оправдала его больших ожиданий. Нет, ничего дурного не произошло. Он по-прежнему учился хорошо. Что там хорошо! Отлично! С другими студентами ладил, с преподавателями вроде бы тоже. К тому же на протяжении последних четырех семестров он успешно поднимался по служебной лестнице в университетской газете и мало-помалу дорос до должности главного редактора. У него появилось много новых друзей. Но что-то было не то.
А что не то — понять трудно. Скорее всего он просто не полюбил Калифорнийский университет города Бреа — в обиходе К.У.Бреа. Не полюбил — и все тут.
Да, точнее не сформулируешь. Не нравится ему этот университет.
Конкретных претензий никаких. Просто на территории университета Джиму было постоянно не по себе, а когда он думал об университете вдали от него — охватывало необъяснимое чувство брезгливого страха. Не то чтобы он не любил преподавателей, или ему было противно что-то в студенческом городке, или в учебной программе... Нет, частности не вызывали нареканий. Отталкивало все, вместе взятое.
Джим корил себя за такой иррациональный подход. Проклятие, думал он, как может не нравиться целое, если нет видимых претензий к его частностям!.. Однако неприязненное чувство к университету не поддавалось объяснению.
В предстоящем семестре Джим возглавит редакцию университетской газеты "Дейли сентинел" — достойное увенчание трехлетних усилий, огромное достижение в его академической карьере. Мало того, что этот пост — эффектная строка в автобиографии претендента на престижную должность; редакторство почти автоматом гарантирует ему работу после окончания университета. Быть может. Калифорнийский университет в городке Бреа не так знаменит, как Колумбийский, но среди высших учебных заведений, готовящих журналистов, он котируется исключительно высоко. Достаточно сказать, что предшественник Джима на посту главного редактора университетской газеты сразу же получил место не где-нибудь, а в "Лос-Анджелес тайме". И очень быстро выбился в ранг ведущего репортера.
Однако в глубине души Джиму хотелось плюнуть на университет в Бреа, остаться здесь, рядом с матерью, в родном Уильямсе и скромно вкалывать в местной газетенке, а прошлое забыть как страшный сон.
"Видать, со мной что-то неладно, — подумал Джим, — раз этакий вздор лезет в голову..."
Высоко в небе реактивный самолет тянул за собой широкий белый след, который уже рассеивался у горизонта.
Джим выпрямился, сделал пару наклонов в стороны и нагнулся, чтобы включить двигатель почвофрезы.
"Довольно самоанализа. Подумаю об этом позже — возможно, даже обсужу с матерью. А пока что надо работать и поменьше отвлекаться".
Мотор ожил, зарычал.
Отпустив тормоз, Джим двинулся дальше по каменистой почве, прочь от сарая.
О своих сомнениях он заговорил во время ужина. В награду за тяжкий труд мать приготовила ему бифштекс и яблочный пирог. За ужином, сидя на диване в гостиной, они смотрели телевизор. Во время одной из рекламных пауз Джим сделал добрый глоток молока, прочистил горло и сказал:
— Я вот о чем подумываю: не остаться ли мне здесь?
Мать изумленно нахмурилась:
— Что это ты говоришь?
— Мама, почему-то в этом семестре мне не очень хочется возвращаться в университет. Вот я и прикидываю: а не взять ли академический отпуск? Поработаю какое-то время здесь, осмотрюсь — и решу на досуге, как мне жить дальше.
— Надеюсь, ты просто шутишь? Джим отрицательно мотнул головой. Мать медленно сняла поднос со своих колен и поставила его на кофейный столик. Затем повернулась к сыну и взглянула ему прямо в глаза.
— Вот так бы и отхлестала тебя по щекам!.. Чуть ли не с первого класса школы ты мне талдычил про то, что хочешь учиться в университете! Ладно, мы с отцом делали все возможное, чтобы ты учился, не отвлекали тебя домашней работой, пылинки с тебя сдували. Зато и ты был прилежным мальчиком — душа радовалась. И вот ты своего добился. Теперь остался один-единственный годик до окончания. Ты ходишь в отличниках, стал главным редактором газеты. И вдруг здрасте-пожалуйста — его капризное величество намерено все бросить? Мы с отцом не дезертира воспитывали! Ты же прекрасно знаешь — отец спал и видел, что ты будешь учиться в университете! Судьба подарила тебе шанс, которого были лишены все мы — и твой отец, и я, и все наши родные. А ты что? Этот шанс — да в мусорную корзину?
— Я обязательно вернусь. Но мне нужно какое-то время на размышление...
— Если ты сделаешь перерыв, обратно тебя уже никаким калачом не затащить. Ты вспомни отца — по-твоему, он мечтал всю жизнь корячиться простым механиком? Он бы с радостью занялся чем-нибудь поблагороднее и неприбыльнее. Да вот только возможности не было. А у тебя такая возможность есть! Хорошее образование дает право выбирать, быть хозяином своей судьбы, а не довольствоваться тем, что тебе подсунут обстоятельства. После университета ты сможешь сделать карьеру. Ты не станешь хвататься за первую попавшуюся работу.
— Понимаю, мама, я просто...
— Ты просто что?
Он смущенно отвел взгляд — не зная, что ответить, не смея смотреть ей в глаза. Было ясно, что она разозлилась. И разозлилась по-настоящему. Последний раз в таком бешенстве Джим видел мать много лет назад — когда он старшеклассником неудачно сдал назад в ее "бьюике", врезался в чей-то припаркованный пикап и помял задний бампер. Но и тогда она была в меньшей ярости, чем сейчас. Вот, оказывается, до какой степени серьезно она относится к его высшему образованию! И помыслить не может о том, что сын не окончит университет!
До сих пор Джим как-то не задумывался над чувствами матери относительно его университетских успехов, да и она мало распространялась на эту тему. Но теперь он в полной мере осознал, насколько мать гордится его успехами. И от этого на душе у него невольно потеплело, невзирая на обстоятельства.
Было стыдно за себя, за свое малодушие.
Но как объяснить матери свои темные чувства... этот необъяснимый страх, безымянный тягучий ужас, который шевелится где-то в самой глубине души... Он и себе-то ничего толком объяснить не может.
Внезапно подумалось о Хоуви. Аризонский друг обещал приехать этим летом на недельку, а потом в самую последнюю минуту вдруг отменил поездку. Еще звонил два-три раза и прислал пару ничего не говорящих открыток. Однако с самого мая Джим так и не увиделся с другом.
Это его очень раздражало.
Собственно, именно с неприезда Хоуви все и началось.
Но мать тысячу раз права. Спору нет, бросить университет — значит проявить редкую глупость и черную неблагодарность. И к тому же плюнуть на могилу отца.
И если взглянуть правде в глаза, то, невзирая на всю банальность и всю пошлую избитость этого выражения, образование для Джима — воистину "билет в лучшую жизнь". Сколько бы он ни болтал и чего бы ни думал, он скорее покончит жизнь самоубийством, чем бросит университет!
— Ну, что скажешь? — грозно спросила мать. Он склонился над тарелкой и выдавил из себя улыбку.
— Замечательно вкусный ужин.
— Джим!
— Ладно, я пошутил. Глупая шутка. Извини, пожалуйста.
— Сначала ты говорил, будто это всерьез.
— Не бери в голову. Я валял дурака. Несколько мгновений мать пристально смотрела на него. Было ясно, что она не купилась на последние успокоительные слова. Однако в итоге, к счастью, решила про себя: "Ладно, хватит об этом!"
Мать вернула поднос к себе на колени и взялась за вилку.
— Переключи-ка канал. Сейчас время передачи "Развлекайтесь с нами".
В ее голосе еще чувствовались раздражение и злость, но Джим понял, что тема закрыта,
Но вместе с тем было в этой боли что-то здоровое, приятное. Его натруженная спина дарила опущение выполненного дела — как бы законная награда за серьезный и полезный труд.
До сих пор он все откладывал и откладывал расширение огорода — большую часть лета бродил по округе, бездельничал один или вместе с друзьями. Мать, впрочем, не сердилась. Когда в июне Джим вернулся домой на каникулы, она попросила его заняться огородом — истребить заросли толокнянки, чтобы в будущем году на месте кустарника посадить кукурузу и кабачки. Но одновременно дала понять, что в этом году все уже посажено, а стало быть, особой спешки нет.
Однако дни, а потом и недели промелькнули с такой скоростью, словно лето вздумало побить рекорд по краткости. Джим и оглянуться не успел, как до отъезда осталось всего семь дней. Словно для напоминания о том, что лету конец, пришел конверт с материалами касательно регистрации. Его уведомляли, какую комнату в студенческом общежитии он будет занимать и к какому времени следует прибыть. Поэтому, проснувшись сегодня утром, он решил: пора приниматься за работу.
Джим ладонью вытер пот со лба. Опершись на высокую ручку почвофрезы, он задумчиво смотрел в сторону Калифорнии. Где-то там Сан-Франциско — далеко-далеко за снежными пиками Сьерра-Невады. Розоватая горная гряда резко контрастировала с голубизной безоблачного неба и зеленью сосен.
Обратно в университет нисколько не тянуло.
Довольно странно, если подумать. Но от правды никуда не деться. Еще учась в школе, Джим из кожи вон лез, чтобы получать самые высокие баллы. Он свято следовал совету Фрэнка Заппы с обложки старого альбома: "Забудь, приятель, о танцульках, чеши-ка ты в читальный зал и, если ты не лох, грызи гранит науки". Этот альбом Джим нашел в сарае, в запыленной стопке пластинок своего отца. И хотя о танцульках Джим все-таки не забывал, он был целеустремленным малым и потому не стеснялся просиживать штаны в библиотеке. Он читал больше, чем требовала школьная программа, и добровольно осваивал темы, не предусмотренные учебным курсом — во время выпускных экзаменов лишние знания отнюдь не помешают.
Так и вышло. Ему удалось блеснуть, и в итоге Джим удостоился стипендии Калифорнийского университета в городе Бреа. Сказочная удача.
Хотя его давняя мечта сбылась, вышло так, что университетская жизнь ему не показалась. Как бы не оправдала его больших ожиданий. Нет, ничего дурного не произошло. Он по-прежнему учился хорошо. Что там хорошо! Отлично! С другими студентами ладил, с преподавателями вроде бы тоже. К тому же на протяжении последних четырех семестров он успешно поднимался по служебной лестнице в университетской газете и мало-помалу дорос до должности главного редактора. У него появилось много новых друзей. Но что-то было не то.
А что не то — понять трудно. Скорее всего он просто не полюбил Калифорнийский университет города Бреа — в обиходе К.У.Бреа. Не полюбил — и все тут.
Да, точнее не сформулируешь. Не нравится ему этот университет.
Конкретных претензий никаких. Просто на территории университета Джиму было постоянно не по себе, а когда он думал об университете вдали от него — охватывало необъяснимое чувство брезгливого страха. Не то чтобы он не любил преподавателей, или ему было противно что-то в студенческом городке, или в учебной программе... Нет, частности не вызывали нареканий. Отталкивало все, вместе взятое.
Джим корил себя за такой иррациональный подход. Проклятие, думал он, как может не нравиться целое, если нет видимых претензий к его частностям!.. Однако неприязненное чувство к университету не поддавалось объяснению.
В предстоящем семестре Джим возглавит редакцию университетской газеты "Дейли сентинел" — достойное увенчание трехлетних усилий, огромное достижение в его академической карьере. Мало того, что этот пост — эффектная строка в автобиографии претендента на престижную должность; редакторство почти автоматом гарантирует ему работу после окончания университета. Быть может. Калифорнийский университет в городке Бреа не так знаменит, как Колумбийский, но среди высших учебных заведений, готовящих журналистов, он котируется исключительно высоко. Достаточно сказать, что предшественник Джима на посту главного редактора университетской газеты сразу же получил место не где-нибудь, а в "Лос-Анджелес тайме". И очень быстро выбился в ранг ведущего репортера.
Однако в глубине души Джиму хотелось плюнуть на университет в Бреа, остаться здесь, рядом с матерью, в родном Уильямсе и скромно вкалывать в местной газетенке, а прошлое забыть как страшный сон.
"Видать, со мной что-то неладно, — подумал Джим, — раз этакий вздор лезет в голову..."
Высоко в небе реактивный самолет тянул за собой широкий белый след, который уже рассеивался у горизонта.
Джим выпрямился, сделал пару наклонов в стороны и нагнулся, чтобы включить двигатель почвофрезы.
"Довольно самоанализа. Подумаю об этом позже — возможно, даже обсужу с матерью. А пока что надо работать и поменьше отвлекаться".
Мотор ожил, зарычал.
Отпустив тормоз, Джим двинулся дальше по каменистой почве, прочь от сарая.
О своих сомнениях он заговорил во время ужина. В награду за тяжкий труд мать приготовила ему бифштекс и яблочный пирог. За ужином, сидя на диване в гостиной, они смотрели телевизор. Во время одной из рекламных пауз Джим сделал добрый глоток молока, прочистил горло и сказал:
— Я вот о чем подумываю: не остаться ли мне здесь?
Мать изумленно нахмурилась:
— Что это ты говоришь?
— Мама, почему-то в этом семестре мне не очень хочется возвращаться в университет. Вот я и прикидываю: а не взять ли академический отпуск? Поработаю какое-то время здесь, осмотрюсь — и решу на досуге, как мне жить дальше.
— Надеюсь, ты просто шутишь? Джим отрицательно мотнул головой. Мать медленно сняла поднос со своих колен и поставила его на кофейный столик. Затем повернулась к сыну и взглянула ему прямо в глаза.
— Вот так бы и отхлестала тебя по щекам!.. Чуть ли не с первого класса школы ты мне талдычил про то, что хочешь учиться в университете! Ладно, мы с отцом делали все возможное, чтобы ты учился, не отвлекали тебя домашней работой, пылинки с тебя сдували. Зато и ты был прилежным мальчиком — душа радовалась. И вот ты своего добился. Теперь остался один-единственный годик до окончания. Ты ходишь в отличниках, стал главным редактором газеты. И вдруг здрасте-пожалуйста — его капризное величество намерено все бросить? Мы с отцом не дезертира воспитывали! Ты же прекрасно знаешь — отец спал и видел, что ты будешь учиться в университете! Судьба подарила тебе шанс, которого были лишены все мы — и твой отец, и я, и все наши родные. А ты что? Этот шанс — да в мусорную корзину?
— Я обязательно вернусь. Но мне нужно какое-то время на размышление...
— Если ты сделаешь перерыв, обратно тебя уже никаким калачом не затащить. Ты вспомни отца — по-твоему, он мечтал всю жизнь корячиться простым механиком? Он бы с радостью занялся чем-нибудь поблагороднее и неприбыльнее. Да вот только возможности не было. А у тебя такая возможность есть! Хорошее образование дает право выбирать, быть хозяином своей судьбы, а не довольствоваться тем, что тебе подсунут обстоятельства. После университета ты сможешь сделать карьеру. Ты не станешь хвататься за первую попавшуюся работу.
— Понимаю, мама, я просто...
— Ты просто что?
Он смущенно отвел взгляд — не зная, что ответить, не смея смотреть ей в глаза. Было ясно, что она разозлилась. И разозлилась по-настоящему. Последний раз в таком бешенстве Джим видел мать много лет назад — когда он старшеклассником неудачно сдал назад в ее "бьюике", врезался в чей-то припаркованный пикап и помял задний бампер. Но и тогда она была в меньшей ярости, чем сейчас. Вот, оказывается, до какой степени серьезно она относится к его высшему образованию! И помыслить не может о том, что сын не окончит университет!
До сих пор Джим как-то не задумывался над чувствами матери относительно его университетских успехов, да и она мало распространялась на эту тему. Но теперь он в полной мере осознал, насколько мать гордится его успехами. И от этого на душе у него невольно потеплело, невзирая на обстоятельства.
Было стыдно за себя, за свое малодушие.
Но как объяснить матери свои темные чувства... этот необъяснимый страх, безымянный тягучий ужас, который шевелится где-то в самой глубине души... Он и себе-то ничего толком объяснить не может.
Внезапно подумалось о Хоуви. Аризонский друг обещал приехать этим летом на недельку, а потом в самую последнюю минуту вдруг отменил поездку. Еще звонил два-три раза и прислал пару ничего не говорящих открыток. Однако с самого мая Джим так и не увиделся с другом.
Это его очень раздражало.
Собственно, именно с неприезда Хоуви все и началось.
Но мать тысячу раз права. Спору нет, бросить университет — значит проявить редкую глупость и черную неблагодарность. И к тому же плюнуть на могилу отца.
И если взглянуть правде в глаза, то, невзирая на всю банальность и всю пошлую избитость этого выражения, образование для Джима — воистину "билет в лучшую жизнь". Сколько бы он ни болтал и чего бы ни думал, он скорее покончит жизнь самоубийством, чем бросит университет!
— Ну, что скажешь? — грозно спросила мать. Он склонился над тарелкой и выдавил из себя улыбку.
— Замечательно вкусный ужин.
— Джим!
— Ладно, я пошутил. Глупая шутка. Извини, пожалуйста.
— Сначала ты говорил, будто это всерьез.
— Не бери в голову. Я валял дурака. Несколько мгновений мать пристально смотрела на него. Было ясно, что она не купилась на последние успокоительные слова. Однако в итоге, к счастью, решила про себя: "Ладно, хватит об этом!"
Мать вернула поднос к себе на колени и взялась за вилку.
— Переключи-ка канал. Сейчас время передачи "Развлекайтесь с нами".
В ее голосе еще чувствовались раздражение и злость, но Джим понял, что тема закрыта,
2
Фейт Пуллен направила свой "фольксваген" резко влево, чтобы объехать бездомную, которая шла по обочине, толкая перед собой тележку со скудным скарбом. Левое переднее колесо "жучка" попало в глубокую выбоину на асфальте, автомобиль повело в сторону и вынесло на следующую полосу. Рулевое колесо словно взбесилось под руками Фейт — понадобилась вся ее сила, чтобы выровнять машину.
Сзади раздался долгий истерический вопль клаксона — справа ее нагонял красный спортивный автомобиль с затемненными окнами. Фейт сбавила скорость, чтобы тот проехал мимо. Только бы водитель не задержался рядом — опустить стекло и сказать несколько "ласковых" слов! Но ничего, пронесло. Когда красный спортивный автомобиль обогнал ее и свернул прочь с Семнадцатой улицы, Фейт облегченно вздохнула.
Она посигналила и осторожно вернулась в правый ряд.
День клонился к вечеру. Прямо перед Фейт, над домами, висело большое оранжевое солнце, словно бы притушенное густым смогом, который лежал над доброй половиной Южной Калифорнии. Девушка посмотрела на солнце и тут же отвела глаза: где-то она читала или слышала, что таращиться вот так прямо на солнце вредно. Особенно во время затмений — хотя это и не кажется опасным. Сейчас можно было глядеть хоть целый час на светило, спрятанное за ширмой желтовато-серого тумана. Однако Фейт косилась только изредка — оранжевый шар поневоле притягивал взгляд, но мысль об опасности заставляла снова поспешно отводить глаза.
Красный свет перед Главной улицей горел целую вечность. Наконец дали зеленый, и девушка проехала сперва мимо мясной лавки Бада, а потом мимо того места, где в прошлом году в закусочной застрелили Хулио.
Затем Фейт повернула налево, в узкую улочку, где было темнее. Она взглянула на часы. Шесть тридцать. Всего шесть тридцать, а солнце уже так низко.
Хорошо.
Проклятое лето никак не кончится. Скорее бы уехать из этой вонючей чертовой дыры!
Она ничего не имела против родной Санта-Анны — город как город, бывают и хуже. Но родительский дом стал для нее "вонючей чертовой дырой".
Перед своим кварталом девушка сбросила скорость и задумалась. Разумеется, она рада, что каникулы скоро заканчиваются. Однако когда была старшеклассницей, она ждала начала нового учебного года с большим нетерпением. Очевидно, университет внушает куда больше робости.
Учиться в средней школе было плевым делом — только уж совсем ленивый ее не окончит. Два года в колледже с неполным курсом — мостик между общедоступным и элитным образованием. И этот мостик Фейт преодолела так же играючи.
Но теперь она вступала в святая святых образования — впереди целых четыре года университета! Большое испытание, которое пугало ее. Хотя бояться вроде бы нет никакого резона. Взрослые грозились, что двухгодичный колледж будет потруднее школы. И что же? Она справилась с удивительной легкостью. Теперь мамаша пугает сложностью учебы в университете. Будем надеяться, что и на этот раз черт окажется не так страшен, как его малюют.
Училась-то она легко, да вот только максимального количества баллов в итоге не набрала и на стипендию не потянула. Стало быть, диплом придется получать за собственные денежки. Это ее больно уязвило. И отчасти именно поэтому родилось какое-то смутное раздражение против университета.
А впрочем, если Брук Шилдс, смазливая глупая актрисулька, ухитрилась получить диплом Принстонского университета, то Фейт уж как-нибудь справится с университетом в Бреа, который отнюдь не входит в первую пятерку самых престижных высших учебных заведений!..
Наконец она свернула на подъездную дорогу к дому. Машины матери, слава Богу, на месте нет. Фейт вышла из "фольксвагена" и разыскала в связке ключей тот, которым открывалась парадная дверь. Зайдя в дом, тут же крикнула:
— Кейт, ты здесь?
Молчание.
Значит, брата тоже нет дома.
Она занялась почтой — и тихо охнула.
Письмо из университетского отдела финансовой помощи студентам.
Фейт облизала вдруг пересохшие губы. В конверте могли быть только дурные новости. По ее убеждению, хорошие новости не приходят вот так — неожиданно. Анонимно. Ведь "отдел финансовой помощи" — это некая зловещая безличность.
Она долго ощупывала конверт не решаясь вскрыть. Ее прошиб пот, сердце бешено заколотилось. Фейт не ожидала от себя такой истеричной реакции. Похоже, она до сих пор до конца не признавалась себе, как важно получить заем на учебу или грант. Только так удастся вырваться из родительского дома. Без займа или гранта ей придется работать на протяжении всех университетских лет — лишь для того, чтобы покрыть расходы на учебу и книги. А уж мечта о самостоятельной жизни — прости-прощай, даже самой дешевой комнатки ей в одиночку не потянуть!
Дрожащими руками девушка наконец разорвала конверт.
Письмо было лаконичным и безжалостным: "Вынуждены с огорчением сообщить вам, что не можем удовлетворить вашу просьбу о предоставлении гранта. Согласно нашим сведениям, доходы вашей семьи выше тех, что позволяют претендовать на данное пособие..."
Фейт смяла письмо и швырнула его на пол. Интересно, черт возьми, как низко надо пасть в наше время, чтобы вымолить себе грант? Очевидно, нужно быть по меньшей мере бездомным. Переспать с кем-либо из поганого отдела финансовой помощи? Или приставить пистолет к виску какого-нибудь тупого чиновника? Она ведь не милостыню просит, прах их побери! Она хочет взять деньги в долг. А долг возвращают, да еще с процентами! Но дебильные чинуши и этого не желают позволить! — Черт. Черт, черт!
Значит, она застряла здесь. В этом доме. Со своей мамашей.
Оставив смятое письмо с отказом на полу, Фейт отнесла остальную корреспонденцию в гостиную, где с брезгливой гримаской бросила все конверты на кофейный столик. Несмотря на открытые окна, чувствовалась легкая вонь от немытой посуды, оставленной в разных концах комнаты. В пепельнице была гора окурков. Диванное покрывало с единорогом валялось на полу.
Похоже, мамаша сняла очередного мужика. И трахалась здесь — на этом самом диване. Фейт передернула плечами от отвращения и через тесную столовую прошла на кухню. В поисках съестного девушка открыла холодильник и даже заглянула в морозилку. Ничего, кроме вчерашних макарон и сырного пирога. Пора бы кому-нибудь в этом чертовом доме сходить за продуктами! Но только это будет не Фейт! Фигушки! Хватит с нее. Достаточно на ней поездили! Больше она в эти игры не играет!
Фейт вынула сырный пирог из упаковки и сунула его в микроволновую печь. И где же теперь мамаша? Не то чтобы интересно было знать, а так... Впрочем, догадаться нетрудно. Девушка налила себе стакан минералки и уперлась взглядом в полочку, на которой лежали книги, только что купленные братом в букинистическом магазинчике. Специально положил здесь, на кухне, чтобы она увидела. Джон Барт, Томас Пинчон, Уилльям Бэрроуз — сплошь заумные интеллектуалы.
Фейт покачала головой. До некоторой степени ей было жалко братишку. Кейт так старался поразить окружающих, с таким остервенением пытался доказать всему миру — и прежде всего сестре, — какой глубокий он мыслитель, какая тонкая у него натура!.. Смех и грех. Если бы он столько же времени тратил на серьезную учебу, сколько сейчас он тратит на дешевую рисовку, из парнишки вышел бы толк. Но Кейт избрал для себя позу недовольного жизнью и правительством интеллектуала и охотно примкнул к ораве непризнанных гениев; теперь они вместе лихо жонглируют поверхностными знаниями и проводят время в высокоумном брюзжании. Только багаж его систематических знаний комически мал.
Год назад он окончил школу и сразу же примерил на себя роль утомленного знаниями молодого человека, совершенно не приспособленного к грубым реалиям жизни — этой пошлой крысиной гонки. Роль понравилась. И Кейт прилежно играет ее и по сей день. А ведь не дурак и мог бы горы в жизни свернуть! Фейт не раз говорила ему: оторви ты наконец свой зад от дивана и попробуй поступить хотя бы в городской двухгодичный колледж, если кишка тонка попасть сразу в университет! Но он отвечает какой-то ерундой о девальвации традиционной системы обучения, цитирует допотопную пинк-флойдовскую песенку, что, дескать, нам не нужно ваше долбаное образование. И с надменным видом сноба объявляет себя свободным от низменных забот о хлебе насущном.
В конце концов парень пополнит собой полчище грустных псевдоинтеллектуалов, самого жалкого отребья богемы. Таких в южной Калифорнии хоть пруд пруди. К ним относится половина наимельчайших клерков в самых разных организациях, которые и в тридцать пять лет получают жалованье, достойное только восемнадцатилетнего новичка, но при этом корчат из себя Бог весть что и смотрят на клиентов свысока — дескать, все кругом неотесанные дураки, занятые деланием денег, и лишь мы приобщены к интеллектуальным таинствам.
Зажужжал зуммер микроволновки. Фейт вынула пирог и быстро съела его — даже не присаживаясь, просто оперевшись на край раковины. Бросив упаковку в мусорное ведро, девушка направилась в свою спальню — смотреть телевизионные новости. В гостиной можно столкнуться с матерью, когда та наконец вернется домой.
Кейт пришел около десяти — сразу же юркнул к себе в комнату и заперся. Мать объявилась ближе к полуночи. Фейт читала в постели и слышала, как она в гостиной старается не шуметь — и безуспешно.
Девушка тут же выключила свет, положила книгу на столик у изголовья кровати и притворилась спящей.
Где-то на улице ревела сирена — то ли полиция, то ли пожарные, то ли "скорая помощь"... Ближе, ближе, громче, громче, а потом дальше, дальше, тише, тише — пока звук не смешался с десятками других ночных городских шумов. Похоже, откуда-то доносились звуки перестрелки; поди разбери, что это — на самом деле выстрелы или кто-то из соседей слишком громко врубил телевизор.
В кухне чавкнула дверь холодильника — мать полезла за кока-колой.
Потом серия знакомых звуков: шаги в сторону ванной комнаты, приглушенный хлопок двери, шипение открываемой большой пластиковой бутылки, затем мерзкое хлюпанье...
Господи, скорее бы началась учеба! Тогда можно будет подольше задерживаться в университетской библиотеке и являться домой, когда мамаша уже дрыхнет.
Фейт зажмурилась посильнее и старалась дышать медленно и ровно.
Вот так, под хлюпающие звуки вагинального душа, она и заснула — у матери была привычка вымывать мужскую сперму при помощи кока-колы.
Сзади раздался долгий истерический вопль клаксона — справа ее нагонял красный спортивный автомобиль с затемненными окнами. Фейт сбавила скорость, чтобы тот проехал мимо. Только бы водитель не задержался рядом — опустить стекло и сказать несколько "ласковых" слов! Но ничего, пронесло. Когда красный спортивный автомобиль обогнал ее и свернул прочь с Семнадцатой улицы, Фейт облегченно вздохнула.
Она посигналила и осторожно вернулась в правый ряд.
День клонился к вечеру. Прямо перед Фейт, над домами, висело большое оранжевое солнце, словно бы притушенное густым смогом, который лежал над доброй половиной Южной Калифорнии. Девушка посмотрела на солнце и тут же отвела глаза: где-то она читала или слышала, что таращиться вот так прямо на солнце вредно. Особенно во время затмений — хотя это и не кажется опасным. Сейчас можно было глядеть хоть целый час на светило, спрятанное за ширмой желтовато-серого тумана. Однако Фейт косилась только изредка — оранжевый шар поневоле притягивал взгляд, но мысль об опасности заставляла снова поспешно отводить глаза.
Красный свет перед Главной улицей горел целую вечность. Наконец дали зеленый, и девушка проехала сперва мимо мясной лавки Бада, а потом мимо того места, где в прошлом году в закусочной застрелили Хулио.
Затем Фейт повернула налево, в узкую улочку, где было темнее. Она взглянула на часы. Шесть тридцать. Всего шесть тридцать, а солнце уже так низко.
Хорошо.
Проклятое лето никак не кончится. Скорее бы уехать из этой вонючей чертовой дыры!
Она ничего не имела против родной Санта-Анны — город как город, бывают и хуже. Но родительский дом стал для нее "вонючей чертовой дырой".
Перед своим кварталом девушка сбросила скорость и задумалась. Разумеется, она рада, что каникулы скоро заканчиваются. Однако когда была старшеклассницей, она ждала начала нового учебного года с большим нетерпением. Очевидно, университет внушает куда больше робости.
Учиться в средней школе было плевым делом — только уж совсем ленивый ее не окончит. Два года в колледже с неполным курсом — мостик между общедоступным и элитным образованием. И этот мостик Фейт преодолела так же играючи.
Но теперь она вступала в святая святых образования — впереди целых четыре года университета! Большое испытание, которое пугало ее. Хотя бояться вроде бы нет никакого резона. Взрослые грозились, что двухгодичный колледж будет потруднее школы. И что же? Она справилась с удивительной легкостью. Теперь мамаша пугает сложностью учебы в университете. Будем надеяться, что и на этот раз черт окажется не так страшен, как его малюют.
Училась-то она легко, да вот только максимального количества баллов в итоге не набрала и на стипендию не потянула. Стало быть, диплом придется получать за собственные денежки. Это ее больно уязвило. И отчасти именно поэтому родилось какое-то смутное раздражение против университета.
А впрочем, если Брук Шилдс, смазливая глупая актрисулька, ухитрилась получить диплом Принстонского университета, то Фейт уж как-нибудь справится с университетом в Бреа, который отнюдь не входит в первую пятерку самых престижных высших учебных заведений!..
Наконец она свернула на подъездную дорогу к дому. Машины матери, слава Богу, на месте нет. Фейт вышла из "фольксвагена" и разыскала в связке ключей тот, которым открывалась парадная дверь. Зайдя в дом, тут же крикнула:
— Кейт, ты здесь?
Молчание.
Значит, брата тоже нет дома.
Она занялась почтой — и тихо охнула.
Письмо из университетского отдела финансовой помощи студентам.
Фейт облизала вдруг пересохшие губы. В конверте могли быть только дурные новости. По ее убеждению, хорошие новости не приходят вот так — неожиданно. Анонимно. Ведь "отдел финансовой помощи" — это некая зловещая безличность.
Она долго ощупывала конверт не решаясь вскрыть. Ее прошиб пот, сердце бешено заколотилось. Фейт не ожидала от себя такой истеричной реакции. Похоже, она до сих пор до конца не признавалась себе, как важно получить заем на учебу или грант. Только так удастся вырваться из родительского дома. Без займа или гранта ей придется работать на протяжении всех университетских лет — лишь для того, чтобы покрыть расходы на учебу и книги. А уж мечта о самостоятельной жизни — прости-прощай, даже самой дешевой комнатки ей в одиночку не потянуть!
Дрожащими руками девушка наконец разорвала конверт.
Письмо было лаконичным и безжалостным: "Вынуждены с огорчением сообщить вам, что не можем удовлетворить вашу просьбу о предоставлении гранта. Согласно нашим сведениям, доходы вашей семьи выше тех, что позволяют претендовать на данное пособие..."
Фейт смяла письмо и швырнула его на пол. Интересно, черт возьми, как низко надо пасть в наше время, чтобы вымолить себе грант? Очевидно, нужно быть по меньшей мере бездомным. Переспать с кем-либо из поганого отдела финансовой помощи? Или приставить пистолет к виску какого-нибудь тупого чиновника? Она ведь не милостыню просит, прах их побери! Она хочет взять деньги в долг. А долг возвращают, да еще с процентами! Но дебильные чинуши и этого не желают позволить! — Черт. Черт, черт!
Значит, она застряла здесь. В этом доме. Со своей мамашей.
Оставив смятое письмо с отказом на полу, Фейт отнесла остальную корреспонденцию в гостиную, где с брезгливой гримаской бросила все конверты на кофейный столик. Несмотря на открытые окна, чувствовалась легкая вонь от немытой посуды, оставленной в разных концах комнаты. В пепельнице была гора окурков. Диванное покрывало с единорогом валялось на полу.
Похоже, мамаша сняла очередного мужика. И трахалась здесь — на этом самом диване. Фейт передернула плечами от отвращения и через тесную столовую прошла на кухню. В поисках съестного девушка открыла холодильник и даже заглянула в морозилку. Ничего, кроме вчерашних макарон и сырного пирога. Пора бы кому-нибудь в этом чертовом доме сходить за продуктами! Но только это будет не Фейт! Фигушки! Хватит с нее. Достаточно на ней поездили! Больше она в эти игры не играет!
Фейт вынула сырный пирог из упаковки и сунула его в микроволновую печь. И где же теперь мамаша? Не то чтобы интересно было знать, а так... Впрочем, догадаться нетрудно. Девушка налила себе стакан минералки и уперлась взглядом в полочку, на которой лежали книги, только что купленные братом в букинистическом магазинчике. Специально положил здесь, на кухне, чтобы она увидела. Джон Барт, Томас Пинчон, Уилльям Бэрроуз — сплошь заумные интеллектуалы.
Фейт покачала головой. До некоторой степени ей было жалко братишку. Кейт так старался поразить окружающих, с таким остервенением пытался доказать всему миру — и прежде всего сестре, — какой глубокий он мыслитель, какая тонкая у него натура!.. Смех и грех. Если бы он столько же времени тратил на серьезную учебу, сколько сейчас он тратит на дешевую рисовку, из парнишки вышел бы толк. Но Кейт избрал для себя позу недовольного жизнью и правительством интеллектуала и охотно примкнул к ораве непризнанных гениев; теперь они вместе лихо жонглируют поверхностными знаниями и проводят время в высокоумном брюзжании. Только багаж его систематических знаний комически мал.
Год назад он окончил школу и сразу же примерил на себя роль утомленного знаниями молодого человека, совершенно не приспособленного к грубым реалиям жизни — этой пошлой крысиной гонки. Роль понравилась. И Кейт прилежно играет ее и по сей день. А ведь не дурак и мог бы горы в жизни свернуть! Фейт не раз говорила ему: оторви ты наконец свой зад от дивана и попробуй поступить хотя бы в городской двухгодичный колледж, если кишка тонка попасть сразу в университет! Но он отвечает какой-то ерундой о девальвации традиционной системы обучения, цитирует допотопную пинк-флойдовскую песенку, что, дескать, нам не нужно ваше долбаное образование. И с надменным видом сноба объявляет себя свободным от низменных забот о хлебе насущном.
В конце концов парень пополнит собой полчище грустных псевдоинтеллектуалов, самого жалкого отребья богемы. Таких в южной Калифорнии хоть пруд пруди. К ним относится половина наимельчайших клерков в самых разных организациях, которые и в тридцать пять лет получают жалованье, достойное только восемнадцатилетнего новичка, но при этом корчат из себя Бог весть что и смотрят на клиентов свысока — дескать, все кругом неотесанные дураки, занятые деланием денег, и лишь мы приобщены к интеллектуальным таинствам.
Зажужжал зуммер микроволновки. Фейт вынула пирог и быстро съела его — даже не присаживаясь, просто оперевшись на край раковины. Бросив упаковку в мусорное ведро, девушка направилась в свою спальню — смотреть телевизионные новости. В гостиной можно столкнуться с матерью, когда та наконец вернется домой.
Кейт пришел около десяти — сразу же юркнул к себе в комнату и заперся. Мать объявилась ближе к полуночи. Фейт читала в постели и слышала, как она в гостиной старается не шуметь — и безуспешно.
Девушка тут же выключила свет, положила книгу на столик у изголовья кровати и притворилась спящей.
Где-то на улице ревела сирена — то ли полиция, то ли пожарные, то ли "скорая помощь"... Ближе, ближе, громче, громче, а потом дальше, дальше, тише, тише — пока звук не смешался с десятками других ночных городских шумов. Похоже, откуда-то доносились звуки перестрелки; поди разбери, что это — на самом деле выстрелы или кто-то из соседей слишком громко врубил телевизор.
В кухне чавкнула дверь холодильника — мать полезла за кока-колой.
Потом серия знакомых звуков: шаги в сторону ванной комнаты, приглушенный хлопок двери, шипение открываемой большой пластиковой бутылки, затем мерзкое хлюпанье...
Господи, скорее бы началась учеба! Тогда можно будет подольше задерживаться в университетской библиотеке и являться домой, когда мамаша уже дрыхнет.
Фейт зажмурилась посильнее и старалась дышать медленно и ровно.
Вот так, под хлюпающие звуки вагинального душа, она и заснула — у матери была привычка вымывать мужскую сперму при помощи кока-колы.
3
— Предъявите удостоверение личности.
Вики Солтис с нарочитой тщательностью покопалась в сумочке. Еще полчаса назад, только став в очередь, она обнаружила, что забыла дома все документы, кроме просроченной студенческой карточки прошлого семестра. Но сейчас она уповала на снисходительность и глупость служащих. В конце концов тут нет ее вины. Когда она обнаружила отсутствие тех двух удостоверений, без которых нельзя оплатить регистрацию в начале нового семестра и постоянное место для парковки, было уже поздно бросать очередь и мчаться обратно в студенческое общежитие. Поэтому она решила не дергаться и надеяться на счастливый случай. Служащие, ответственные за регистрацию студентов, слишком устанут к концу дня, чтобы цепляться за глупые формальности. Им ведь тоже хочется побыстрее домой. Авось и пронесет.
Закончив с обыском сумочки, Вики приготовилась жалобно клянчить.
Мексиканка за столиком улыбнулась и спросила с сильным акцентом:
— Вы не имеете никакого документа? Вики беспомощно развела руками.
— Ничего, кроме старой студенческой карточки. Женщина покосилась на настенные часы. Без пяти девять. А за Вики по меньшей мере еще пятнадцать студентов.
— Ладно, что с вами поделаешь, — сказала регистраторша. — По правилам мне надо бы отослать вас домой за документами, чтобы вы потом снова отстояли в очереди. Но сегодня последний день регистрации — и время позднее. Поэтому я делаю поблажку.
— Спасибо! — выпалила Вики с улыбкой искреннего облегчения. — Огромное спасибо. Вы, можно сказать, спасли мне жизнь.
Женщина рассмеялась.
— Мы же тут не звери. Тем не менее в ближайшие два дня обязательно зайдите в регистрационное бюро с документами. Если вы не покажете нам водительские права или другое законное удостоверение личности, мы не примем ваш чек к оплате и вы попросту останетесь за бортом университета.
— Непременно зайду.
— Ваш чек я откладываю в сторону. Я постоянно либо здесь, у этого окошка, либо где-то рядом. Поищите. Меня зовут Мария.
— Спасибо. Огромное спасибо.
— Не за что, — с улыбкой сказала Мария, протягивая Вики регистрационные бумаги и студенческий билет. Затем она обратилась к очереди:
— Следующий!
Вики вышла из административного корпуса уже затемно. Луны на небе не было. А фонари в этой части университетской территории почему-то не горели. Что за глупость! Будто начальство не знает, что регистрация еще не закончилась и, несмотря на поздний час, здесь полно народа!
Впереди тянулась длинная-предлинная совершенно темная аллея, в конце которой была автостоянка — капоты посверкивали в тусклом свете от пары малосильных фонарей.
Рядом, как назло, ни души. От страха мурашки побежали по спине. О таком безобразии, подумала Вики, не грех написать жалобу самому декану. В текущем семестре университетское начальство, эти жадные мерзавцы, повысили плату за обучение на сто пятьдесят долларов и накинули пятнадцать баксов за место на автостоянке. Могли бы по крайней мере не экономить на освещении!
Порыв ветра прогнал мимо кусок упаковки от печенья. Ветер был теплый, но дрожь Вики лишь усилилась. Девушка оглянулась на освещенный вход в административный корпус. Не подождать ли других студентов? Вдвоем или втроем все же не так страшно!.. Однако она рассудила, что спутники пойдут скорее всего к автостоянке, а ей необходимо свернуть к общежитию. Таким образом, в любом случае большую часть пути она будет вынуждена пройти в одиночестве.
К тому же еще неизвестно, кого больше стоит бояться — того, кто прячется за кустом, или того, кто вызовется ее провожать!
Время такое, что никому нельзя верить. Даже своему брату студенту.
И если бегом — так тут, в сущности, рукой подать.
Вики сложила регистрационные бумаги, сунула их в папку и пустилась трусцой по цементной дорожке.
Она пробежала самое темное место и с облегчением свернула в сторону слабо подсвеченного пустого справочного киоска. За ним уже начинались уличные огни.
Все произошло так быстро, что девушка не успела толком среагировать. Или хотя бы вскрикнуть. Из густой тени за справочным киоском стремительно выскочил мужчина и с силой толкнул ее в спину. Не успев выставить вперед руки. Вики упала лицом на асфальт. Папка отлетела далеко в сторону. Из сломанного носа полилась кровь. То, что при падении она сорвала кожу с колен и ладоней. Вики даже не почувствовала.
Вики Солтис с нарочитой тщательностью покопалась в сумочке. Еще полчаса назад, только став в очередь, она обнаружила, что забыла дома все документы, кроме просроченной студенческой карточки прошлого семестра. Но сейчас она уповала на снисходительность и глупость служащих. В конце концов тут нет ее вины. Когда она обнаружила отсутствие тех двух удостоверений, без которых нельзя оплатить регистрацию в начале нового семестра и постоянное место для парковки, было уже поздно бросать очередь и мчаться обратно в студенческое общежитие. Поэтому она решила не дергаться и надеяться на счастливый случай. Служащие, ответственные за регистрацию студентов, слишком устанут к концу дня, чтобы цепляться за глупые формальности. Им ведь тоже хочется побыстрее домой. Авось и пронесет.
Закончив с обыском сумочки, Вики приготовилась жалобно клянчить.
Мексиканка за столиком улыбнулась и спросила с сильным акцентом:
— Вы не имеете никакого документа? Вики беспомощно развела руками.
— Ничего, кроме старой студенческой карточки. Женщина покосилась на настенные часы. Без пяти девять. А за Вики по меньшей мере еще пятнадцать студентов.
— Ладно, что с вами поделаешь, — сказала регистраторша. — По правилам мне надо бы отослать вас домой за документами, чтобы вы потом снова отстояли в очереди. Но сегодня последний день регистрации — и время позднее. Поэтому я делаю поблажку.
— Спасибо! — выпалила Вики с улыбкой искреннего облегчения. — Огромное спасибо. Вы, можно сказать, спасли мне жизнь.
Женщина рассмеялась.
— Мы же тут не звери. Тем не менее в ближайшие два дня обязательно зайдите в регистрационное бюро с документами. Если вы не покажете нам водительские права или другое законное удостоверение личности, мы не примем ваш чек к оплате и вы попросту останетесь за бортом университета.
— Непременно зайду.
— Ваш чек я откладываю в сторону. Я постоянно либо здесь, у этого окошка, либо где-то рядом. Поищите. Меня зовут Мария.
— Спасибо. Огромное спасибо.
— Не за что, — с улыбкой сказала Мария, протягивая Вики регистрационные бумаги и студенческий билет. Затем она обратилась к очереди:
— Следующий!
Вики вышла из административного корпуса уже затемно. Луны на небе не было. А фонари в этой части университетской территории почему-то не горели. Что за глупость! Будто начальство не знает, что регистрация еще не закончилась и, несмотря на поздний час, здесь полно народа!
Впереди тянулась длинная-предлинная совершенно темная аллея, в конце которой была автостоянка — капоты посверкивали в тусклом свете от пары малосильных фонарей.
Рядом, как назло, ни души. От страха мурашки побежали по спине. О таком безобразии, подумала Вики, не грех написать жалобу самому декану. В текущем семестре университетское начальство, эти жадные мерзавцы, повысили плату за обучение на сто пятьдесят долларов и накинули пятнадцать баксов за место на автостоянке. Могли бы по крайней мере не экономить на освещении!
Порыв ветра прогнал мимо кусок упаковки от печенья. Ветер был теплый, но дрожь Вики лишь усилилась. Девушка оглянулась на освещенный вход в административный корпус. Не подождать ли других студентов? Вдвоем или втроем все же не так страшно!.. Однако она рассудила, что спутники пойдут скорее всего к автостоянке, а ей необходимо свернуть к общежитию. Таким образом, в любом случае большую часть пути она будет вынуждена пройти в одиночестве.
К тому же еще неизвестно, кого больше стоит бояться — того, кто прячется за кустом, или того, кто вызовется ее провожать!
Время такое, что никому нельзя верить. Даже своему брату студенту.
И если бегом — так тут, в сущности, рукой подать.
Вики сложила регистрационные бумаги, сунула их в папку и пустилась трусцой по цементной дорожке.
Она пробежала самое темное место и с облегчением свернула в сторону слабо подсвеченного пустого справочного киоска. За ним уже начинались уличные огни.
Все произошло так быстро, что девушка не успела толком среагировать. Или хотя бы вскрикнуть. Из густой тени за справочным киоском стремительно выскочил мужчина и с силой толкнул ее в спину. Не успев выставить вперед руки. Вики упала лицом на асфальт. Папка отлетела далеко в сторону. Из сломанного носа полилась кровь. То, что при падении она сорвала кожу с колен и ладоней. Вики даже не почувствовала.