Страница:
Дверь распахнулась. Но на пороге Сеня увидел не англичанку. Их встречал парень: высокий, тонкогубый. Гораздо старше Сени: лет, наверно, двадцати. Он с ухмылочкой стрельнул взглядом в Настю. Перевел глаза на Арсения и совсем уж расплылся:
– А, вот и наш провинциальный гость. Алоизий, если не ошибаюсь?
– Привет, Жень, – проговорила Настя. – Ну чего ты ко всем цепляешься?
– Цыц, крошка! – весело заткнул ее Женя. И снова обратился к Арсению: – Кухарка сказала, в Елисеевском даже вареной колбасы нет. Это вы там ее уже всю скупили?
От такого приема Сеня на секунду опешил. А потом сжал кулаки, отступил на шаг…
– Сеня, Сеня, – сжала его руку Настя.
В коридоре между тем появилась преподавательница. Властно сказала:
– Кыш отсюда, Эжэн… Don…t rasp on my nerves… Good afternoon, Nastya. Hi, Senya. Come in [1] .
Недорезанный Эжэн-Женя послушно исчез в недрах квартиры. На прощание окинул Сеню ледяным взором.
«Вот и первый столичный враг, – быстро подумал Арсений. – Интересно, что я ему сделал?»
Но мысли тут же перекинулись на англичанку. Ну и произношение у нее – с их школьной учителкой не сравнить! Как настоящая интуристка говорит. «Чуть побыстрее – и я ничего не разберу».
Они прошли в комнату, расселись. Сеня мимолетно отметил: в Южнороссийске он ничего подобного даже не видел. Ладно, огромный телевизор и даже видик. И угрожающий массивный магнитофон с отдельно стоящими колонками. И бронзовые лампы – будто из романов Агаты Кристи. Но целая стена англоязычных книг! Штук тысяча, не меньше. Где, интересно, англичанка их достала? (Сеня стрельнул глазом по обложкам – большинство авторов были ему неизвестны). «Сейчас как даст мне какого-нибудь Шекспира на перевод – тут я поплыву».
Но мучить его Шекспиром англичанка не стала. Вместо этого протянула отпечатанный на машинке текст. Попросила:
– Read and translate. You have half an hour [2].
А сама между тем заговорила с Настей. Принялась гонять ее по самому сложному времени perfect continuous. Сеня с удовольствием отметил, что он бы отвечал лучше. Впрочем, едва он начал вникать в собственное задание, радость его быстро улетучилась. Один заголовок чего стоил – Сеня в него минут пять врубался: «Особенности полиграфического решения проблемных журналистских материалов». Дальше не легче. Какие-то шрифты, кегли, лиды… пес его знает, кто они такие, эти лиды. «Наверно, от слов „лидер, лидировать“, – лихорадочно думал Сеня. – А что это может быть в контексте? Заголовок? Ведущий публицист? Лучшее место на полосе? Нет, похоже, что-то другое. Наверно, ударное начало статьи. Точно – зацепка. Интригующая вводка, специально выделенная жирным шрифтом… М-да, вот это текстик…»
Полчаса истекли незаметно. Сеня едва успел перевалить за половину задания.
– And now – let…s concentrate on you, Senya [3], – обратилась к нему репетиторша.
Настя, заметил Сеня, не удержалась от облегченного вздоха. И уставилась на него: заинтересованным, испытующим взглядом.
– Just translate it into the Russian, – попросила преподавательница.
«Ну, была ни была. Главное – не молчать». Сеня глубоко вздохнул:
– Итак, особенности полиграфического решения проблемных журналистских материалов… Даже самый гениальный текст меркнет, если напечатать его в страшной дыре, мелким шрифтом в глубине полосы…
– Что-что? – перебила его учительница. – Ты сказал – «в страшной дыре»?
– Ну да. В страшной дыре, у черта на рогах.
Настя фыркнула. «Что-то не то я несу», – мелькнуло у Сени. Но репетиторша неожиданно улыбнулась:
– Очень интересный образ… Please, go on.
Ободренный, Сеня пошел дальше:
– Но даже если материал публикуется в удачном, выигрышном месте – нельзя забывать об особой верстке. Броский заголовок, выделенный жирным шрифтом лид…
– Переведите это слово на русский, – испытующе уставилась на него преподавательница.
– Ну, зачин. Вводка. Ударное начало.
Училка кивнула. Настя посмотрела на него уважительно. Дальше дела, правда, пошли хуже. А со второй половины текста Сеня и вовсе «поплыл». Репетиторша сначала поправляла, потом – остановила:
– Ладно, достаточно. Конечно, это твердая «двойка». Но потенциал – есть. Дальше…
Учительница встала, подошла к видеомагнитофону. Настя украдкой шепнула Сене:
– Не расстраивайся. Мне она в первый раз твердый «кол» поставила.
Сеня благодарно улыбнулся девушке. Репетиторша между тем сказала:
– А сейчас, Арсений, у тебя будет задание поинтересней.
Она щелкнула кнопкой пульта. На экране заскользили английские титры. Фильм, судя по всему, боевичок.
– Translate, please, – хладнокровно попросила преподавательница.
Сеня ошарашено произнес:
– Вот это да!
– Come on, – от репетиторши пахнуло ледяным холодом.
Прошли титры, на экране появились люди. Судя по узким глазам – китайцы. Толпа желтолицых стояла в баре и что-то горячо обсуждала. Сеня уловил слова «Сянь Минь, драться, проиграть». Проговорил подрагивающим голосом:
– Да сроду Сянь Миню нельзя с ним драться. Железно – проиграет.
Китайцы продолжали тарахтеть по-английски. Кажется, опять принижали неведомого Сянь Миня. Сеня затараторил:
– Сянь Минь – натуральный дохляк. Мешок с костями. Ему только с лилипутами драться – а он рвется на настоящий поединок.
Настя смотрела на Сеню большими глазами. Кажется, она думала, что он и правда в точности переводит все с экрана. Репетиторша обнадеживающе молчала.
Китайцы исчезли. Камера показала бескрайние рисовые поля, зазвучала визгливая песня – явно не на английском. Сеня, воодушевленный, ляпнул:
– Краткое содержание песни. Широка страна моя родная, мой великий и загадочный Китай.
Настя подскочила на стуле. А репетиторша захохотала. Щелкнула пультом, остановила кассету. Выдавила сквозь смех:
– Fantastic!
Сеня растерянно хлопал глазами. Неужели он и правда все угадал? И правильно перевел?
– Такую чушь нести! И с таким серьезным видом! – продолжала хохотать репетиторша.
Дверь в комнату скрипнула. На пороге возник давешний противный Евгений.
– У тебя все в порядке, мама?
– Спасибо, Эжен… Все хорошо. Просто Арсений меня насмешил.
И Сеня съежился под полным презрения Жениным взглядом.
Да, накануне вступительного сочинения ее высочество Настю обслуживали по высшему классу.
Мать мазала ей бутерброды черной икрой, говорила: «При умственных нагрузках очень важна ударная доза протеина!» Егор Ильич, растеряв начальственный лоск, хлопал над Настенькой крыльями, щупал ей лобик, гладил по головке… А бабка самолично распихивала по специальным карманчикам в Настиной юбке сочинения-«шпоры».
На Сеню никто внимания не обращал. Только Егор Ильич пожал ему руку и напутствовал:
– Ну, Арсений, не подведи.
Сеня очень надеялся, что не подведет.
Он тоже ушел к себе. Хорошо бы поскорее уснуть! Да, снотворное бы и ему не помешало… Заснуть не получалось. В голове вертелись то странички из конспекта Белинского, то массивные, вызубренные назубок, цитаты из Грибоедова и Тургенева… «Я-все-помню! – внушал себе Сеня. – Мне надо расслабиться!»
Но расслабиться не получалось. Тело вроде отдыхает, а мозг – работает. Вдруг ясно, как наяву, всплывает лицо его родного деда. Дед смотрит на Сеню – задумчиво, испытующе… И тот выныривает из полузабытья, и шепчет, будто дед сидит рядом: «Не дрейфь! Я – поступлю». И дед ласково кивает, растворяется в полумраке… Но едва Сеня снова начал засыпать, как на него навалился по-настоящему страшный сон: огромная, жирная, ехидная запятая.
Этот кошмар преследовал Сеню весь год. С тех пор, как Вилена, их репетитор по русскому, сказала: «Запомните: одна неверная запятая – минус один балл. Две запятые – минус два балла. И никакие апелляции не помогут».
А Настя после того урока сообщила:
– Знаешь, что я слышала? Они эти запятые специально расставляют там, где не нужно.
– Кто расставляет? Зачем? – не понял Сеня.
– Приемная комиссия ставит лишние запятые, – терпеливо объяснила Настя. – Ну, когда много хороших сочинений, а квоты уже выбраны.
С того дня к Сене и прицепился этот кошмар. Запятая являлась ему то в виде крошечной закорючки, то в виде огромного, извивающегося питона. Обвивала вокруг шеи, душила, высасывала силы и кровь…
И чем ближе к экзаменам, тем чаще кошмар повторялся. А сегодня, накануне сочинения, он просто его изводил.
«Нет уж, лучше совсем не спать», – решил Сеня.
Выбрался из кровати. Подошел к окну, откинул штору. Четыре утра. Утра, когда он пишет сочинение в МГУ.
Ни дворников, ни трамваев. Наливается полоска рассвета. Сеня понаблюдал, как на соседнем подоконнике просыпается воробей. Вот птица вынула голову из-под крыла… встряхнулась, осмотрелась наглыми глазками… громко чирикнула…
«Тебе сегодня сочинения не писать», – позавидовал Сеня беззаботному воробью.
Нет, до восьми, когда проснется Настя, он не вытерпит. Да и не хочется ему сегодня видеть барыню-Настю. А пуще того – смотреть, как бабка Шапокляк тащит в ее комнату кофе на растреклятом фамильном подносе.
Сеня неслышно прокрался в ванную – он уже изучил скрипучие места на коридорном паркете и никогда на них не наступал. Принял душ. Оделся – костюм самолично отгладил еще накануне. Греметь кофейником не стал. Взял паспорт, экзаменационный лист, две ручки с необычными фиолетовыми чернилами (специально искал – попробуй, подбери такой же цвет, чтоб фальшивую запятую подставить!) и тихо покинул квартиру на Большой Бронной.
«…Хорошо, что я ушел, – думал Сеня, шагая к Пушкинской. – И хорошо, что жизнь с Капитоновыми заканчивается. Поступлю-не поступлю – только бы драпануть отсюда куда подальше». Надоели они до смерти – все. Суровый Егор Ильич, шапоклячка-бабка, ледяная Настина мамашка… Да и сама Настя – тоже хороша. Вчера весь вечер его изводила.
…Они возвращались с последнего занятия по литературе. Вилена устроила им беспощадный прогон по цитатам, датам и именам-отчествам. Темп репетиторша задала такой, что даже Сеня путался, а бедная Настя – откровенно «плавала».
– Да… не Ломоносовы, – припечатала репетиторша на прощанье.
Сеня еле дождался, пока захлопнется дверь и сплюнул на отдраенный пол академического дома. Настя посмотрела на него укоризненно. Сеня вздохнул, растер плевок подошвой. Интеллигенты!
– Завалю сочинение, – всхлипнула Настя, когда они вышли из Вилениного подъезда.
Сеня хотел сказать, что у Вилены просто такая манера, чтобы ученики не расслаблялись… но Настя и слова вымолвить не дала. Проговорила завистливо:
– У тебя-то память хорошая… Все цитаты запоминаешь. И пишешь лучше меня.
– Брось, все ништяк, – как мог, беззаботно ответил Сеня.
Настя прошипела:
– Я тебе сколько раз говорила – ненавижу это слово: «ништяк»! Надоело уже просить!
«А как уж ты мне надоела! Со своим-то вечным нытьем!» – подумал Сеня. Отвернулся от Насти и замолчал. Так, не глядя друг на друга, и дошли до дома.
У подъезда встретили Милу.
– Трясетесь, зайчишки? – весело спросила Настина подруга.
Что Милке не веселиться – ей до экзаменов еще три недели, в Плешку вступительные только в августе.
– Трясемся, – вздохнула Настя.
И виновато взглянула на Сеню: извини, мол, что я на тебя огрызалась.
Всегда она так – сначала обидит, а потом переживает, подлизывается…
Нет уж, Настя! Сеня улыбнулся Милке:
– Вот еще, трясьтись! Что мне этот МГУ? Не пройду – с тобой в «Плешку» поступать буду. Возьмешь… в обойму?
– Тебя, Сенечка, возьму, куда угодно, – радостно заверила Милка.
А Настя посмотрела на Сеню (в его голове послушно вспыхнула цитата из «Героя нашего времени»: «ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду»), решительно дернула плечом и вошла в подъезд.
– Что это с ней? – удивилась подруга.
– Психует, – отмахнулся Сеня. – Давай, что ли, курнем?
Они отошли подальше от капитоновских окон, выкурили по сигаретке «Космос», поболтали. Милка явно старалась его веселить, пыталась рассказывать анекдоты, но, судя по ее озадаченному лицу, смеялся Сеня вовсе не там, где нужно.
– Ладно, не до смеха, – вздохнул он. – Пойду.
– Ни пуха, ни пера! – пожелала Мила.
Арсений девушек к черту не посылал. Попросил:
– Ругай меня завтра, Милок. Кляни последними словами.
Больше всего ему сейчас хотелось забиться в угол, и чтобы никто, никто его не трогал.
Но дома – дома у Капитоновых – Сеня покоя не нашел. Настя весь вечер ходила взвинченная. Цеплялась к нему, требовала какие-то свои конспекты. Включала на полную громкость ненавистный «Миллион алых роз». Спасибо Ильичу – накапал ей лошадиную порцию валерьянки.
Сеня еле дождался, пока мать отведет Настю спать. Он не сердился на девушку: понятно ведь, что не со зла бросается, а от нервов. Но когда у самого на душе кошки скребут – только чужих истерик и не хватает…
Так что лучше уж прийти на сочинение одному, без Насти, а то будет изводить его всю дорогу до универа.
…Сеня упоенно вдыхал запахи московского утра, слушал, как шуршат вековые липы. Да, Москва – хороша, но только по утрам, когда вокруг – ни людей, ни машин.
«Не поступлю – и ладно, – настраивал он себя. – Вернусь домой, поцелую бабулю, обниму деда. И пойдем мы с ним на рыбалку – далеко пойдем, до самого Геленджика…»
Сеня покружил по кривеньким московским переулкам и вышел к Пушкину. Охранявший поэта милиционер посмотрел на Сеню удивленно, сделал движение навстречу: документы, что ли, проверять будет?
– Сочинение сегодня. Не спится… – отчитался Сеня.
– А, абитура, – мент тут же потерял к нему интерес.
«Метро уже открылось. Прокачусь-ка я до Кузнецкого… – решил Сеня. – В пирожковую. Она с семи, вроде, начинает работать. Кофе, конечно, там гадкий, с молоком, но зато никакая бабка Шапокляк волком смотреть не будет!»
– Сочинение сегодня пишу, – жалобно обратился он к тетеньке. – Всю ночь не спал… Волнуюсь.
Магическое слово «абитура», кажется, действовало даже на грозных работников сервиса.
– Живи, птенчик, – разрешила ему толстуха.
И щедро бухнула в мутный стакан целых три ложки кофейного порошка.
Пироги ему тоже достались самые лучшие: с капустой. Сеня сидел у грязного окна, вгрызался в свежайшую выпечку, экономно, по глотку, цедил кофе и совсем не думал об экзамене. Вспоминал море, деда, моторку, бывших одноклассников… Очнулся только в девять – во время как пролетело! Вроде всю ночь готовился и все равно опаздывает!
Сеня вскочил.
– Ни пуха, ни пера тебе, парень! – ласково громыхнула вслед подавальщица.
В аудиторию, где писали сочинение, он влетел последним.
– Почти опоздали, Арсений Игоревич, – попеняла ему узкогубая тетка, проверявшая документы. – Еще три минуты – и не пустила бы.
«Ах ты, гестаповка!» Сеня промолчал. Тетка оглядела аудиторию:
– Вон за ту парту. В третьем ряду.
Как тут все серьезно! Он-то думал, что народ рассаживается, как хочет. Ну и ладно, ему же спокойней – Настька ныть в ухо не будет.
Настя оказалась неподалеку – в том же ряду, шестая. Сеня мимолетно взглянул на нее: бледная, под глазами – тени, губы дрожат. Снотворное (или что там ей бабка дала?), очевидно, не помогло.
Не прошло и пяти минут, как в аудиторию торжественно вплыл декан. Разорвал конвертик, огласил темы… Ничего страшного. Лермонтов, Достоевский, Горький и свободная: «За что я люблю свой край». Эх, написать бы ее! Про Южнороссийск, про море, про настоящих друзей! Но репетиторша, Вилена, строго предупредила: «За свободную тему браться не смейте. Выше „тройки“ не поставят. Считается, что ее пишут те, кто не знает литературы.»
Дурацкие правила. Но что поделаешь, если здесь по таким играют.
Сеня решил остановиться на Достоевском. Выбрал Федора Михайловича из чисто практических соображений: больше всего цитат помнил. И критику – тоже. Да и Вилена упоминала, что за «Преступление и наказание» абитуриенты берутся редко – так что будет приемной комиссии приятное разнообразие.
Сеня быстро, минут за двадцать, настрочил план… Просмотрел: логично, полно, солидно… Будто и не было бессонной ночи. Не иначе, кофе в пирожковой оказался волшебным. Что ж, пора приступать. Он потер руки, подул на ладони… Интересно, а у Настены как дела?
Сеня обернулся. Настя, ссутулясь, сидела за своей партой. Глаза блестят слезами, губы прыгают. И – не единой строчки. Чистый лист бумаги.
– Настя! – одними губами произнес Сеня.
Она услышала, вскинула на него жалобный взгляд. Также неслышно ответила:
– Не могу! Не помню!
К его парте уже спешил надсмотрщик-старшекурсник. Сеня паинькой склонился над своим сочинением. «Да что мне Настя? Она и так выкрутится. У нее вон – вся юбка в „шпорах“. Бабка специальные карманы под оборки пришила».
Сеня бодро написал вступление. Нужная цитата из самого Бахтина всплыла перед глазами четко, страничкой из книги. Сеня даже шрифт и переносы увидел.
Ладно, приступаем к раскрытию темы. Но прежде он снова взглянул на Настю. И снова увидел абсолютно чистый лист бумаги. И дорожки слез на ее щеках. Вот дура-то, прости господи! Она же все знает не хуже него! Просто мозги со страху заколодило. Ну и что, так и будет до конца сочинения сидеть?
Придется спасать. Сеня дождался, пока жандармы-старшекурсники отвлеклись: какой-то дурачок додумался достать «шпору». Пока происходило ее торжественное изъятие и выведение наглеца из аудитории, Сеня выронил лист бумаги. Лист спланировал как раз к Насте – зря, что ли, в детстве самолетики с балкона пускал? Сеня пошел подбирать и прошипел:
– Просись в туалет. В кабинке доставай шпору и читай. Все сразу вспомнишь. Поняла?
– Молодой человек, в чем дело? – к нему уже спешила строгоглазая наблюдательница – та самая, что проверяла документы на входе в аудиторию.
– Ни в чем. Бумажку уронил.
– Постойте, не садитесь…
Тетка заглянула в Сенину парту, просветила взглядом его костюм, приказала:
– Снимите пиджак.
Сеня вспыхнул. На языке завертелась грубость. Абитуриенты смотрели с интересом. Кажется, они жаждали крови.
Тетка явно наслаждалась своей властью. «Ладно, властвуй… до поры!» Сеня молча снял пиджак, продемонстрировал подкладку, рукава.
– Садитесь, – неохотно разрешила гестаповка.
«Что, съела?» – внутренне усмехнулся Сеня. Все, теперь за работу. Краем глаза он видел, как Настя, под конвоем двух студентов, идет в туалет. И как минут через десять возвращается: радостная, с просветленным лицом. И ее лист бумаги начинает покрываться знакомым бисерным почерком… «Ожила, слабачка», – порадовался Сеня. И забыл про нее – думал только о том, как раскрыть тему. И не вогнать куда-нибудь лишнюю хищницу-запятую.
– Урок? Прямо завтра? Да пусть отдохнут! Лица на обоих нет.
Англичанка, кажется, начала возражать, потому что дед долго слушал, потом сказал:
– Нечего им зря трястись, говорите? Тоже, в общем, разумно…
Положил трубку, сообщил Насте и Сене:
– Завтра в двенадцать у вас сдвоенный урок, на три часа. Будете «входить в язык». Англичанка сказала, что нужно вас отвлечь – чтобы зря за оценку по сочинению не переживали. Все равно, говорит, ничего уже не изменишь…
То, что с его сочинением уже ничего не изменить, – Сеня не сомневался. Зато у Насти явно были дополнительные шансы.
После того, как сочинения были сданы и народ потянулся прочь из аудитории, Сеня подсмотрел любопытную сценку.
Настя осталась за партой и на клочке бумаги торопливо написала:
«По словам И. Виноградова, „Герой нашего времени“ – это первый философский русский роман, в котором судьба героя и становление его характера осмысляются в категориях „добра“ и „зла“, необходимости и свободы».
Похоже, что это была первая фраза ее сочинения. Сеня незаметно, прячась за спинами возбужденных абитуриентов, пошел за Настькой и увидел: в коридоре к ней подошла женщина преподавательского вида. Настя сунула ей давешний клочок бумажки и даже свою ручку.
«Простейшая комбинация, – оценил Сеня. – Сочинения – под шифрами. А Настькино теперь легко определить: по почерку и первой фразе. И авторучка теперь ее собственная – в руках нужного человека. Любую ошибку можно исправить… Да уж, честная игра. Честней не придумаешь».
Насте Сеня, разумеется, ничего не сказал. Всю дорогу к англичанке он слушал ее возбужденный лепет: «Представляешь, эти студенты со мной даже в туалет вошли! Спасибо, что в кабинку не потащились. Ну, а там я спокойненько достала „шпору“, быстро проглядела – и сразу все вспомнила!»
Настя благодарно посмотрела на Сеню и пробормотала:
– Спасибо, что подсказал в туалет попроситься… А то я так растерялась…
«Додумалась хоть поблагодарить», – беззлобно подумал Сеня.
…Вместо англичанки их снова встречал Эжен.
– Настенька! – явно обрадовался он. – Привет. Проходи, лапочка!
Сени будто не существовало.
– Ну, написала? Я тебя ругал. Последними словами. Весь день.
Женя принял у Насти шерстяную кофту, аккуратно повесил ее на плечики. На Сеню цыкнул:
– Куда ты свой лапсердак вешаешь?! Пальто мое помнешь.
«Английский сдам – точно ему морду набью», – решил Сеня.
Наконец, в коридоре появилась англичанка. Велела сыну:
– Эжен, проводи Настю в гостиную. Поболтайте, выпейте кофе. Но говорить с ней только по-английски, ясно? А ты, Сеня, иди со мной.
Они прошли в кабинет. Англичанка участливо посматривала на него.
– Что-то случилось? – как мог спокойно, спросил по-английски Сеня.
– Произношение у тебя за этот год изменилось разительно, – похвалила репетиторша. – Даже твое ужасное «гэ» почти исчезло. Впрочем, ладно. Давай по-русски. Ты симпатичен мне, Сеня…
«Но на Настю – не претендуй. Она – Эженова», – Арсений продолжил в уме ее мысль.
– Я не… – начал он.
– Не перебивай, – попросила англичанка. – Молчать умеешь? Ладно, верю – умеешь… Тогда слушай. Экзаменационные тексты уже утверждены. Тридцать билетов – тридцать текстов. Все они, в общем, простые, но есть в них подводные камни… Вот, держи. Все тридцать. Ксерокопии – так себе, но разобрать можно.
Сеня от удивления аж дар речи потерял. Сидел, хлопал глазами. Англичанка, не дождавшись его реакции, продолжила:
– Каждый текст как следует проработай, разберись с грамматикой, со стилистикой, с устойчивыми конструкциями… Ты парень толковый – справишься.
– Разобраться, а потом Настю на них натаскать? – уточнил Сеня.
Взгляд англичанки затвердел:
– Я полагала, ты более догадлив. Видишь ли, конкретные экзаменационные тексты в стоимость моих уроков не входят… Но я же сказала – мне симпатичен и ты, и твои данные. И мне хотелось бы, чтоб ты тоже оказался на факультете. Я убедительно прошу тебя – никому эти тексты не показывать и никому – даже Насте – о них не говорить.
– Но как же она? Вы ведь сказали – там подводные камни. Настя сама с ними не справится!
Англичанка вздохнула:
– Ближе к экзамену ты, к сожалению, стал хуже соображать… С тобой мы больше заниматься не будем. Ни пуха тебе ни пера на экзамене. А Настю еще ждут четыре дополнительных занятия. По этим самым текстам – если уж тебе надо все объяснять.
– Спа… спасибо, – пролепетал Сеня. Кровь бросилось ему в лицо. – Но зачем? Зачем вы это делаете?
Репетиторша усмехнулась:
– Говорят, у нас – общество равных возможностей… Равных – для всех. Вот я их, эти возможности, и создаю.
…Четыре дня кряду Сеня закрывался в своей комнате и корпел над экзаменационными текстами. Англичанка оказалась права: с виду простые, тексты скрывали множество хитрых согласований времен и непереводимых с ходу конструкций. Школьный учебник за десятый класс в сравнении с ними выглядел букварем.
Настя целыми днями пропадала у англичанки. Возвращалась усталая, бледная.
– Чем вы там занимаетесь? – невинно интересовался Сеня у девушки.
– Да так… грамматику повторяем, – опускала глаза Настя.
«Интересно, стыдно ли ей? Что она учит экзаменационные тексты, а я вроде как ничего о них не знаю? Или воспринимает это как должное? Да нет, вроде, стыдно. И проболтаться ее так и тянет. Но мать и бабка, видно, строго-настрого приказали – чтоб молчала, как партизанка… Интересно, что мне поставят за сочинение?… Пятерок, говорят, почти не бывает. Так, одна на поток – на две тысячи абитуриентов. Хорошо бы получить четверку… А если тройбан? Тогда только на английский с обществоведением надежда, надо будет их на пятерки вытягивать».
Сеня гнал от себя бесполезные раздумья, снова и снова возвращался к экзаменационным текстам. И все отчетливее понимал: взялся бы за них с налету, прямо на экзамене, – обязательно бы напортачил.
«Завалил бы я язык, если б не англичанка, – благодарно думал Сеня. – Интересно, с чего это она меня пожалела? Ну и ладно, пожалела – и пожалела. Если поступлю – подарю ей огромный букет. Пятьдесят одну розу. Дед как раз мне деньжат подослал…»
– А, вот и наш провинциальный гость. Алоизий, если не ошибаюсь?
– Привет, Жень, – проговорила Настя. – Ну чего ты ко всем цепляешься?
– Цыц, крошка! – весело заткнул ее Женя. И снова обратился к Арсению: – Кухарка сказала, в Елисеевском даже вареной колбасы нет. Это вы там ее уже всю скупили?
От такого приема Сеня на секунду опешил. А потом сжал кулаки, отступил на шаг…
– Сеня, Сеня, – сжала его руку Настя.
В коридоре между тем появилась преподавательница. Властно сказала:
– Кыш отсюда, Эжэн… Don…t rasp on my nerves… Good afternoon, Nastya. Hi, Senya. Come in [1] .
Недорезанный Эжэн-Женя послушно исчез в недрах квартиры. На прощание окинул Сеню ледяным взором.
«Вот и первый столичный враг, – быстро подумал Арсений. – Интересно, что я ему сделал?»
Но мысли тут же перекинулись на англичанку. Ну и произношение у нее – с их школьной учителкой не сравнить! Как настоящая интуристка говорит. «Чуть побыстрее – и я ничего не разберу».
Они прошли в комнату, расселись. Сеня мимолетно отметил: в Южнороссийске он ничего подобного даже не видел. Ладно, огромный телевизор и даже видик. И угрожающий массивный магнитофон с отдельно стоящими колонками. И бронзовые лампы – будто из романов Агаты Кристи. Но целая стена англоязычных книг! Штук тысяча, не меньше. Где, интересно, англичанка их достала? (Сеня стрельнул глазом по обложкам – большинство авторов были ему неизвестны). «Сейчас как даст мне какого-нибудь Шекспира на перевод – тут я поплыву».
Но мучить его Шекспиром англичанка не стала. Вместо этого протянула отпечатанный на машинке текст. Попросила:
– Read and translate. You have half an hour [2].
А сама между тем заговорила с Настей. Принялась гонять ее по самому сложному времени perfect continuous. Сеня с удовольствием отметил, что он бы отвечал лучше. Впрочем, едва он начал вникать в собственное задание, радость его быстро улетучилась. Один заголовок чего стоил – Сеня в него минут пять врубался: «Особенности полиграфического решения проблемных журналистских материалов». Дальше не легче. Какие-то шрифты, кегли, лиды… пес его знает, кто они такие, эти лиды. «Наверно, от слов „лидер, лидировать“, – лихорадочно думал Сеня. – А что это может быть в контексте? Заголовок? Ведущий публицист? Лучшее место на полосе? Нет, похоже, что-то другое. Наверно, ударное начало статьи. Точно – зацепка. Интригующая вводка, специально выделенная жирным шрифтом… М-да, вот это текстик…»
Полчаса истекли незаметно. Сеня едва успел перевалить за половину задания.
– And now – let…s concentrate on you, Senya [3], – обратилась к нему репетиторша.
Настя, заметил Сеня, не удержалась от облегченного вздоха. И уставилась на него: заинтересованным, испытующим взглядом.
– Just translate it into the Russian, – попросила преподавательница.
«Ну, была ни была. Главное – не молчать». Сеня глубоко вздохнул:
– Итак, особенности полиграфического решения проблемных журналистских материалов… Даже самый гениальный текст меркнет, если напечатать его в страшной дыре, мелким шрифтом в глубине полосы…
– Что-что? – перебила его учительница. – Ты сказал – «в страшной дыре»?
– Ну да. В страшной дыре, у черта на рогах.
Настя фыркнула. «Что-то не то я несу», – мелькнуло у Сени. Но репетиторша неожиданно улыбнулась:
– Очень интересный образ… Please, go on.
Ободренный, Сеня пошел дальше:
– Но даже если материал публикуется в удачном, выигрышном месте – нельзя забывать об особой верстке. Броский заголовок, выделенный жирным шрифтом лид…
– Переведите это слово на русский, – испытующе уставилась на него преподавательница.
– Ну, зачин. Вводка. Ударное начало.
Училка кивнула. Настя посмотрела на него уважительно. Дальше дела, правда, пошли хуже. А со второй половины текста Сеня и вовсе «поплыл». Репетиторша сначала поправляла, потом – остановила:
– Ладно, достаточно. Конечно, это твердая «двойка». Но потенциал – есть. Дальше…
Учительница встала, подошла к видеомагнитофону. Настя украдкой шепнула Сене:
– Не расстраивайся. Мне она в первый раз твердый «кол» поставила.
Сеня благодарно улыбнулся девушке. Репетиторша между тем сказала:
– А сейчас, Арсений, у тебя будет задание поинтересней.
Она щелкнула кнопкой пульта. На экране заскользили английские титры. Фильм, судя по всему, боевичок.
– Translate, please, – хладнокровно попросила преподавательница.
Сеня ошарашено произнес:
– Вот это да!
– Come on, – от репетиторши пахнуло ледяным холодом.
Прошли титры, на экране появились люди. Судя по узким глазам – китайцы. Толпа желтолицых стояла в баре и что-то горячо обсуждала. Сеня уловил слова «Сянь Минь, драться, проиграть». Проговорил подрагивающим голосом:
– Да сроду Сянь Миню нельзя с ним драться. Железно – проиграет.
Китайцы продолжали тарахтеть по-английски. Кажется, опять принижали неведомого Сянь Миня. Сеня затараторил:
– Сянь Минь – натуральный дохляк. Мешок с костями. Ему только с лилипутами драться – а он рвется на настоящий поединок.
Настя смотрела на Сеню большими глазами. Кажется, она думала, что он и правда в точности переводит все с экрана. Репетиторша обнадеживающе молчала.
Китайцы исчезли. Камера показала бескрайние рисовые поля, зазвучала визгливая песня – явно не на английском. Сеня, воодушевленный, ляпнул:
– Краткое содержание песни. Широка страна моя родная, мой великий и загадочный Китай.
Настя подскочила на стуле. А репетиторша захохотала. Щелкнула пультом, остановила кассету. Выдавила сквозь смех:
– Fantastic!
Сеня растерянно хлопал глазами. Неужели он и правда все угадал? И правильно перевел?
– Такую чушь нести! И с таким серьезным видом! – продолжала хохотать репетиторша.
Дверь в комнату скрипнула. На пороге возник давешний противный Евгений.
– У тебя все в порядке, мама?
– Спасибо, Эжен… Все хорошо. Просто Арсений меня насмешил.
И Сеня съежился под полным презрения Жениным взглядом.
Десять месяцев спустя. Июль 1983-го года
Ровно в одиннадцать вечера старуха Шапокляк (так Сеня называл про себя Настину бабку) проследовала в комнату внучки. Она торжественно несла серебряный поднос. На подносе – чашка чаю и голубая таблетка – видно, снотворное.Да, накануне вступительного сочинения ее высочество Настю обслуживали по высшему классу.
Мать мазала ей бутерброды черной икрой, говорила: «При умственных нагрузках очень важна ударная доза протеина!» Егор Ильич, растеряв начальственный лоск, хлопал над Настенькой крыльями, щупал ей лобик, гладил по головке… А бабка самолично распихивала по специальным карманчикам в Настиной юбке сочинения-«шпоры».
На Сеню никто внимания не обращал. Только Егор Ильич пожал ему руку и напутствовал:
– Ну, Арсений, не подведи.
Сеня очень надеялся, что не подведет.
Он тоже ушел к себе. Хорошо бы поскорее уснуть! Да, снотворное бы и ему не помешало… Заснуть не получалось. В голове вертелись то странички из конспекта Белинского, то массивные, вызубренные назубок, цитаты из Грибоедова и Тургенева… «Я-все-помню! – внушал себе Сеня. – Мне надо расслабиться!»
Но расслабиться не получалось. Тело вроде отдыхает, а мозг – работает. Вдруг ясно, как наяву, всплывает лицо его родного деда. Дед смотрит на Сеню – задумчиво, испытующе… И тот выныривает из полузабытья, и шепчет, будто дед сидит рядом: «Не дрейфь! Я – поступлю». И дед ласково кивает, растворяется в полумраке… Но едва Сеня снова начал засыпать, как на него навалился по-настоящему страшный сон: огромная, жирная, ехидная запятая.
Этот кошмар преследовал Сеню весь год. С тех пор, как Вилена, их репетитор по русскому, сказала: «Запомните: одна неверная запятая – минус один балл. Две запятые – минус два балла. И никакие апелляции не помогут».
А Настя после того урока сообщила:
– Знаешь, что я слышала? Они эти запятые специально расставляют там, где не нужно.
– Кто расставляет? Зачем? – не понял Сеня.
– Приемная комиссия ставит лишние запятые, – терпеливо объяснила Настя. – Ну, когда много хороших сочинений, а квоты уже выбраны.
С того дня к Сене и прицепился этот кошмар. Запятая являлась ему то в виде крошечной закорючки, то в виде огромного, извивающегося питона. Обвивала вокруг шеи, душила, высасывала силы и кровь…
И чем ближе к экзаменам, тем чаще кошмар повторялся. А сегодня, накануне сочинения, он просто его изводил.
«Нет уж, лучше совсем не спать», – решил Сеня.
Выбрался из кровати. Подошел к окну, откинул штору. Четыре утра. Утра, когда он пишет сочинение в МГУ.
Ни дворников, ни трамваев. Наливается полоска рассвета. Сеня понаблюдал, как на соседнем подоконнике просыпается воробей. Вот птица вынула голову из-под крыла… встряхнулась, осмотрелась наглыми глазками… громко чирикнула…
«Тебе сегодня сочинения не писать», – позавидовал Сеня беззаботному воробью.
Нет, до восьми, когда проснется Настя, он не вытерпит. Да и не хочется ему сегодня видеть барыню-Настю. А пуще того – смотреть, как бабка Шапокляк тащит в ее комнату кофе на растреклятом фамильном подносе.
Сеня неслышно прокрался в ванную – он уже изучил скрипучие места на коридорном паркете и никогда на них не наступал. Принял душ. Оделся – костюм самолично отгладил еще накануне. Греметь кофейником не стал. Взял паспорт, экзаменационный лист, две ручки с необычными фиолетовыми чернилами (специально искал – попробуй, подбери такой же цвет, чтоб фальшивую запятую подставить!) и тихо покинул квартиру на Большой Бронной.
«…Хорошо, что я ушел, – думал Сеня, шагая к Пушкинской. – И хорошо, что жизнь с Капитоновыми заканчивается. Поступлю-не поступлю – только бы драпануть отсюда куда подальше». Надоели они до смерти – все. Суровый Егор Ильич, шапоклячка-бабка, ледяная Настина мамашка… Да и сама Настя – тоже хороша. Вчера весь вечер его изводила.
…Они возвращались с последнего занятия по литературе. Вилена устроила им беспощадный прогон по цитатам, датам и именам-отчествам. Темп репетиторша задала такой, что даже Сеня путался, а бедная Настя – откровенно «плавала».
– Да… не Ломоносовы, – припечатала репетиторша на прощанье.
Сеня еле дождался, пока захлопнется дверь и сплюнул на отдраенный пол академического дома. Настя посмотрела на него укоризненно. Сеня вздохнул, растер плевок подошвой. Интеллигенты!
– Завалю сочинение, – всхлипнула Настя, когда они вышли из Вилениного подъезда.
Сеня хотел сказать, что у Вилены просто такая манера, чтобы ученики не расслаблялись… но Настя и слова вымолвить не дала. Проговорила завистливо:
– У тебя-то память хорошая… Все цитаты запоминаешь. И пишешь лучше меня.
– Брось, все ништяк, – как мог, беззаботно ответил Сеня.
Настя прошипела:
– Я тебе сколько раз говорила – ненавижу это слово: «ништяк»! Надоело уже просить!
«А как уж ты мне надоела! Со своим-то вечным нытьем!» – подумал Сеня. Отвернулся от Насти и замолчал. Так, не глядя друг на друга, и дошли до дома.
У подъезда встретили Милу.
– Трясетесь, зайчишки? – весело спросила Настина подруга.
Что Милке не веселиться – ей до экзаменов еще три недели, в Плешку вступительные только в августе.
– Трясемся, – вздохнула Настя.
И виновато взглянула на Сеню: извини, мол, что я на тебя огрызалась.
Всегда она так – сначала обидит, а потом переживает, подлизывается…
Нет уж, Настя! Сеня улыбнулся Милке:
– Вот еще, трясьтись! Что мне этот МГУ? Не пройду – с тобой в «Плешку» поступать буду. Возьмешь… в обойму?
– Тебя, Сенечка, возьму, куда угодно, – радостно заверила Милка.
А Настя посмотрела на Сеню (в его голове послушно вспыхнула цитата из «Героя нашего времени»: «ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду»), решительно дернула плечом и вошла в подъезд.
– Что это с ней? – удивилась подруга.
– Психует, – отмахнулся Сеня. – Давай, что ли, курнем?
Они отошли подальше от капитоновских окон, выкурили по сигаретке «Космос», поболтали. Милка явно старалась его веселить, пыталась рассказывать анекдоты, но, судя по ее озадаченному лицу, смеялся Сеня вовсе не там, где нужно.
– Ладно, не до смеха, – вздохнул он. – Пойду.
– Ни пуха, ни пера! – пожелала Мила.
Арсений девушек к черту не посылал. Попросил:
– Ругай меня завтра, Милок. Кляни последними словами.
Больше всего ему сейчас хотелось забиться в угол, и чтобы никто, никто его не трогал.
Но дома – дома у Капитоновых – Сеня покоя не нашел. Настя весь вечер ходила взвинченная. Цеплялась к нему, требовала какие-то свои конспекты. Включала на полную громкость ненавистный «Миллион алых роз». Спасибо Ильичу – накапал ей лошадиную порцию валерьянки.
Сеня еле дождался, пока мать отведет Настю спать. Он не сердился на девушку: понятно ведь, что не со зла бросается, а от нервов. Но когда у самого на душе кошки скребут – только чужих истерик и не хватает…
Так что лучше уж прийти на сочинение одному, без Насти, а то будет изводить его всю дорогу до универа.
…Сеня упоенно вдыхал запахи московского утра, слушал, как шуршат вековые липы. Да, Москва – хороша, но только по утрам, когда вокруг – ни людей, ни машин.
«Не поступлю – и ладно, – настраивал он себя. – Вернусь домой, поцелую бабулю, обниму деда. И пойдем мы с ним на рыбалку – далеко пойдем, до самого Геленджика…»
Сеня покружил по кривеньким московским переулкам и вышел к Пушкину. Охранявший поэта милиционер посмотрел на Сеню удивленно, сделал движение навстречу: документы, что ли, проверять будет?
– Сочинение сегодня. Не спится… – отчитался Сеня.
– А, абитура, – мент тут же потерял к нему интерес.
«Метро уже открылось. Прокачусь-ка я до Кузнецкого… – решил Сеня. – В пирожковую. Она с семи, вроде, начинает работать. Кофе, конечно, там гадкий, с молоком, но зато никакая бабка Шапокляк волком смотреть не будет!»
***
Только в пирожковой, дымной от подгоревшей выпечки, Сене удалось, наконец, прийти в себя. Он выпросил у толстой подавальщицы настоящего, не испорченного молоком, кофе.– Сочинение сегодня пишу, – жалобно обратился он к тетеньке. – Всю ночь не спал… Волнуюсь.
Магическое слово «абитура», кажется, действовало даже на грозных работников сервиса.
– Живи, птенчик, – разрешила ему толстуха.
И щедро бухнула в мутный стакан целых три ложки кофейного порошка.
Пироги ему тоже достались самые лучшие: с капустой. Сеня сидел у грязного окна, вгрызался в свежайшую выпечку, экономно, по глотку, цедил кофе и совсем не думал об экзамене. Вспоминал море, деда, моторку, бывших одноклассников… Очнулся только в девять – во время как пролетело! Вроде всю ночь готовился и все равно опаздывает!
Сеня вскочил.
– Ни пуха, ни пера тебе, парень! – ласково громыхнула вслед подавальщица.
В аудиторию, где писали сочинение, он влетел последним.
– Почти опоздали, Арсений Игоревич, – попеняла ему узкогубая тетка, проверявшая документы. – Еще три минуты – и не пустила бы.
«Ах ты, гестаповка!» Сеня промолчал. Тетка оглядела аудиторию:
– Вон за ту парту. В третьем ряду.
Как тут все серьезно! Он-то думал, что народ рассаживается, как хочет. Ну и ладно, ему же спокойней – Настька ныть в ухо не будет.
Настя оказалась неподалеку – в том же ряду, шестая. Сеня мимолетно взглянул на нее: бледная, под глазами – тени, губы дрожат. Снотворное (или что там ей бабка дала?), очевидно, не помогло.
Не прошло и пяти минут, как в аудиторию торжественно вплыл декан. Разорвал конвертик, огласил темы… Ничего страшного. Лермонтов, Достоевский, Горький и свободная: «За что я люблю свой край». Эх, написать бы ее! Про Южнороссийск, про море, про настоящих друзей! Но репетиторша, Вилена, строго предупредила: «За свободную тему браться не смейте. Выше „тройки“ не поставят. Считается, что ее пишут те, кто не знает литературы.»
Дурацкие правила. Но что поделаешь, если здесь по таким играют.
Сеня решил остановиться на Достоевском. Выбрал Федора Михайловича из чисто практических соображений: больше всего цитат помнил. И критику – тоже. Да и Вилена упоминала, что за «Преступление и наказание» абитуриенты берутся редко – так что будет приемной комиссии приятное разнообразие.
Сеня быстро, минут за двадцать, настрочил план… Просмотрел: логично, полно, солидно… Будто и не было бессонной ночи. Не иначе, кофе в пирожковой оказался волшебным. Что ж, пора приступать. Он потер руки, подул на ладони… Интересно, а у Настены как дела?
Сеня обернулся. Настя, ссутулясь, сидела за своей партой. Глаза блестят слезами, губы прыгают. И – не единой строчки. Чистый лист бумаги.
– Настя! – одними губами произнес Сеня.
Она услышала, вскинула на него жалобный взгляд. Также неслышно ответила:
– Не могу! Не помню!
К его парте уже спешил надсмотрщик-старшекурсник. Сеня паинькой склонился над своим сочинением. «Да что мне Настя? Она и так выкрутится. У нее вон – вся юбка в „шпорах“. Бабка специальные карманы под оборки пришила».
Сеня бодро написал вступление. Нужная цитата из самого Бахтина всплыла перед глазами четко, страничкой из книги. Сеня даже шрифт и переносы увидел.
Ладно, приступаем к раскрытию темы. Но прежде он снова взглянул на Настю. И снова увидел абсолютно чистый лист бумаги. И дорожки слез на ее щеках. Вот дура-то, прости господи! Она же все знает не хуже него! Просто мозги со страху заколодило. Ну и что, так и будет до конца сочинения сидеть?
Придется спасать. Сеня дождался, пока жандармы-старшекурсники отвлеклись: какой-то дурачок додумался достать «шпору». Пока происходило ее торжественное изъятие и выведение наглеца из аудитории, Сеня выронил лист бумаги. Лист спланировал как раз к Насте – зря, что ли, в детстве самолетики с балкона пускал? Сеня пошел подбирать и прошипел:
– Просись в туалет. В кабинке доставай шпору и читай. Все сразу вспомнишь. Поняла?
– Молодой человек, в чем дело? – к нему уже спешила строгоглазая наблюдательница – та самая, что проверяла документы на входе в аудиторию.
– Ни в чем. Бумажку уронил.
– Постойте, не садитесь…
Тетка заглянула в Сенину парту, просветила взглядом его костюм, приказала:
– Снимите пиджак.
Сеня вспыхнул. На языке завертелась грубость. Абитуриенты смотрели с интересом. Кажется, они жаждали крови.
Тетка явно наслаждалась своей властью. «Ладно, властвуй… до поры!» Сеня молча снял пиджак, продемонстрировал подкладку, рукава.
– Садитесь, – неохотно разрешила гестаповка.
«Что, съела?» – внутренне усмехнулся Сеня. Все, теперь за работу. Краем глаза он видел, как Настя, под конвоем двух студентов, идет в туалет. И как минут через десять возвращается: радостная, с просветленным лицом. И ее лист бумаги начинает покрываться знакомым бисерным почерком… «Ожила, слабачка», – порадовался Сеня. И забыл про нее – думал только о том, как раскрыть тему. И не вогнать куда-нибудь лишнюю хищницу-запятую.
***
Преподавательница английского позвонила Капитоновым в тот же вечер, сразу после сочинения. Разговаривал с ней сам Егор Ильич.– Урок? Прямо завтра? Да пусть отдохнут! Лица на обоих нет.
Англичанка, кажется, начала возражать, потому что дед долго слушал, потом сказал:
– Нечего им зря трястись, говорите? Тоже, в общем, разумно…
Положил трубку, сообщил Насте и Сене:
– Завтра в двенадцать у вас сдвоенный урок, на три часа. Будете «входить в язык». Англичанка сказала, что нужно вас отвлечь – чтобы зря за оценку по сочинению не переживали. Все равно, говорит, ничего уже не изменишь…
То, что с его сочинением уже ничего не изменить, – Сеня не сомневался. Зато у Насти явно были дополнительные шансы.
После того, как сочинения были сданы и народ потянулся прочь из аудитории, Сеня подсмотрел любопытную сценку.
Настя осталась за партой и на клочке бумаги торопливо написала:
«По словам И. Виноградова, „Герой нашего времени“ – это первый философский русский роман, в котором судьба героя и становление его характера осмысляются в категориях „добра“ и „зла“, необходимости и свободы».
Похоже, что это была первая фраза ее сочинения. Сеня незаметно, прячась за спинами возбужденных абитуриентов, пошел за Настькой и увидел: в коридоре к ней подошла женщина преподавательского вида. Настя сунула ей давешний клочок бумажки и даже свою ручку.
«Простейшая комбинация, – оценил Сеня. – Сочинения – под шифрами. А Настькино теперь легко определить: по почерку и первой фразе. И авторучка теперь ее собственная – в руках нужного человека. Любую ошибку можно исправить… Да уж, честная игра. Честней не придумаешь».
Насте Сеня, разумеется, ничего не сказал. Всю дорогу к англичанке он слушал ее возбужденный лепет: «Представляешь, эти студенты со мной даже в туалет вошли! Спасибо, что в кабинку не потащились. Ну, а там я спокойненько достала „шпору“, быстро проглядела – и сразу все вспомнила!»
Настя благодарно посмотрела на Сеню и пробормотала:
– Спасибо, что подсказал в туалет попроситься… А то я так растерялась…
«Додумалась хоть поблагодарить», – беззлобно подумал Сеня.
…Вместо англичанки их снова встречал Эжен.
– Настенька! – явно обрадовался он. – Привет. Проходи, лапочка!
Сени будто не существовало.
– Ну, написала? Я тебя ругал. Последними словами. Весь день.
Женя принял у Насти шерстяную кофту, аккуратно повесил ее на плечики. На Сеню цыкнул:
– Куда ты свой лапсердак вешаешь?! Пальто мое помнешь.
«Английский сдам – точно ему морду набью», – решил Сеня.
Наконец, в коридоре появилась англичанка. Велела сыну:
– Эжен, проводи Настю в гостиную. Поболтайте, выпейте кофе. Но говорить с ней только по-английски, ясно? А ты, Сеня, иди со мной.
Они прошли в кабинет. Англичанка участливо посматривала на него.
– Что-то случилось? – как мог спокойно, спросил по-английски Сеня.
– Произношение у тебя за этот год изменилось разительно, – похвалила репетиторша. – Даже твое ужасное «гэ» почти исчезло. Впрочем, ладно. Давай по-русски. Ты симпатичен мне, Сеня…
«Но на Настю – не претендуй. Она – Эженова», – Арсений продолжил в уме ее мысль.
– Я не… – начал он.
– Не перебивай, – попросила англичанка. – Молчать умеешь? Ладно, верю – умеешь… Тогда слушай. Экзаменационные тексты уже утверждены. Тридцать билетов – тридцать текстов. Все они, в общем, простые, но есть в них подводные камни… Вот, держи. Все тридцать. Ксерокопии – так себе, но разобрать можно.
Сеня от удивления аж дар речи потерял. Сидел, хлопал глазами. Англичанка, не дождавшись его реакции, продолжила:
– Каждый текст как следует проработай, разберись с грамматикой, со стилистикой, с устойчивыми конструкциями… Ты парень толковый – справишься.
– Разобраться, а потом Настю на них натаскать? – уточнил Сеня.
Взгляд англичанки затвердел:
– Я полагала, ты более догадлив. Видишь ли, конкретные экзаменационные тексты в стоимость моих уроков не входят… Но я же сказала – мне симпатичен и ты, и твои данные. И мне хотелось бы, чтоб ты тоже оказался на факультете. Я убедительно прошу тебя – никому эти тексты не показывать и никому – даже Насте – о них не говорить.
– Но как же она? Вы ведь сказали – там подводные камни. Настя сама с ними не справится!
Англичанка вздохнула:
– Ближе к экзамену ты, к сожалению, стал хуже соображать… С тобой мы больше заниматься не будем. Ни пуха тебе ни пера на экзамене. А Настю еще ждут четыре дополнительных занятия. По этим самым текстам – если уж тебе надо все объяснять.
– Спа… спасибо, – пролепетал Сеня. Кровь бросилось ему в лицо. – Но зачем? Зачем вы это делаете?
Репетиторша усмехнулась:
– Говорят, у нас – общество равных возможностей… Равных – для всех. Вот я их, эти возможности, и создаю.
…Четыре дня кряду Сеня закрывался в своей комнате и корпел над экзаменационными текстами. Англичанка оказалась права: с виду простые, тексты скрывали множество хитрых согласований времен и непереводимых с ходу конструкций. Школьный учебник за десятый класс в сравнении с ними выглядел букварем.
Настя целыми днями пропадала у англичанки. Возвращалась усталая, бледная.
– Чем вы там занимаетесь? – невинно интересовался Сеня у девушки.
– Да так… грамматику повторяем, – опускала глаза Настя.
«Интересно, стыдно ли ей? Что она учит экзаменационные тексты, а я вроде как ничего о них не знаю? Или воспринимает это как должное? Да нет, вроде, стыдно. И проболтаться ее так и тянет. Но мать и бабка, видно, строго-настрого приказали – чтоб молчала, как партизанка… Интересно, что мне поставят за сочинение?… Пятерок, говорят, почти не бывает. Так, одна на поток – на две тысячи абитуриентов. Хорошо бы получить четверку… А если тройбан? Тогда только на английский с обществоведением надежда, надо будет их на пятерки вытягивать».
Сеня гнал от себя бесполезные раздумья, снова и снова возвращался к экзаменационным текстам. И все отчетливее понимал: взялся бы за них с налету, прямо на экзамене, – обязательно бы напортачил.
«Завалил бы я язык, если б не англичанка, – благодарно думал Сеня. – Интересно, с чего это она меня пожалела? Ну и ладно, пожалела – и пожалела. Если поступлю – подарю ей огромный букет. Пятьдесят одну розу. Дед как раз мне деньжат подослал…»