Страница:
– Нет.
– Что представляет собой эта Люба – подружка вашей матери?
Полковник решил смягчить тон допроса и сделать несколько выстрелов наугад. Кто знает: может, при подобной пальбе в белый свет, как в копеечку, он случайно поразит какую-нибудь цель.
– Н-ну, мама старше Любаши лет на пятнадцать. И они давно знакомы друг с другом, лет тридцать, наверное. Люба художница не очень известная, но ее работы продаются, даже выставляются. Когда-то Любовь Геннадьевна сильно пила, но лет пять как завязала и с тех пор спиртного даже в рот не берет. Когда-то у нее были и мужья, и любовники, и кого только не было, однако сейчас она совершенно одна. Детей у нее нет. Вот она и привязалась очень сильно к моей матери, да и вообще к нашей семье. Живет она в Листвянке постоянно, квартиру в Москве, кажется, в былые времена пропила.
– У этой Любаши, Любови Геннадьевны, быть может, имелись основания втайне ненавидеть вашу мать? Какая-то давняя, скрытая вражда?
От Валерия Петровича не укрылось, что при этом вопросе Стас вдруг дернулся и слегка покраснел.
– Полагаю, что подобного быть не может. – Елена решительно покачала головой. – Обе они, и мама, и Любаша – женщины прямые и, если что не так, сразу выясняют друг с другом отношения.
– А что между ними случалось не так?
– Ну, знаете, всякие трения бывают между соседями. Это же вам не город. Сарай, к примеру, поставишь близко к забору – уже могут начаться разборки.
– Значит, у вашей мамы случались с Любовью Геннадьевной разборки?
– Да не было ничего такого!.. Я говорю к примеру.
– Ваша мама жила одна. А ваш отец?..
– Мой папа… – Елена нахмурилась, а потом, после паузы, сказала: – Он скончался – пятнадцать лет назад.
– Вы не замечали: может, у вашей матери была какая-то тайная жизнь?
– Ну, знаете ли!.. – оскорбилась гостья. – В таком возрасте…
«Интересно, – усмехнулся про себя Валерий Петрович, – вопрос о тайнойжизни она немедленно связала с жизнью интимной. Есть о чем задуматься ее супругу, малокровному Стасу».
Однако обращать внимание собравшихся на обмолвку он не стал. Напротив, сделал вид, что намек, содержавшийся в его вопросе, был понят правильно.
– А какой такой у вашей мамы возраст? – искренне удивился полковник. – От сорока пяти до семидесяти пяти – самый прекрасный возраст для женщины. Да и для мужчины тоже.
Дама ответила с величавым сомнением:
– Не знаю, не знаю, как там у вас, но в жизни моейматери мужчин я после смерти отца не наблюдала.
– Вы уверены? А может, у нее имелся сердечный друг? Допустим, там, в Листвянке? Сосед или знакомый?
Елена отрезала:
– Это исключено.
– Ладно. А скажите, не замечали ли вы в последнее время в поведении вашей матери чего-то необычного?
Гостья вскинулась:
– Что вы имеете в виду?
Полковник пожал плечами:
– Не знаю, не знаю… Например, перепады настроения? Или она вдруг стала излишне обидчива?
Дочь Аллы развела руками:
– Нет. Ничего такого.
– Или, допустим, у вас возникло ощущение, что она от вас что-то скрывает?
Дама отрезала:
– Ничего подобного. Мама все последние недели была как всегда: очень воспитанная, вежливая со всеми, спокойная, в меру веселая. Обидчивость – совсем не ее амплуа.
Муж Стас, кажется, не вполне был готов согласиться с последним заявлением – однако зятья редко бывают справедливы по отношению к собственным тещам.
– Скажите, у вашей мамы имелась собственная квартира в Москве?
Елена немедленно ответила:
– Да. Небольшая «двушка». Неподалеку отсюда, в районе станции метро «Свиблово».
– Она принадлежит ей?
– Да, единолично.
Полковник не стал комментировать, что наличие «двушки» увеличивает сумму наследства Аллы Михайловны еще как минимум на двести тысяч у.е. – однако готов был поклясться, что его последний вопрос дама восприняла именно в таком контексте.
– Вы были после исчезновения вашей матери в ее московской квартире?
Стас и Елена переглянулись.
– Нет. Но мы звонили туда. Естественно, к телефону никто не подходил.
– У вас имеются ключи от ее жилья?
– Да.
– Советую вам туда наведаться.
– Вы намекаете, что мама могла… – начала Елена, но вдруг осеклась.
– Я ни на что не намекаю, просто советую вам проверить квартиру.
Елена покорно склонила голову.
– Хорошо, мы это сделаем.
Дамочка вообще оказалась весьма властной – однако при сем довольно неглупой. Во всяком случае, она не спорила по пустякам.
– Что ж…
Валерий Петрович хлопнул по столу пухлыми ладонями, словно подытоживая разговор.
– Последний вопрос. Зачем вы пришли ко мне? Что вы хотите от меня?
Елена твердо посмотрела полковнику в глаза.
– Я хочу, чтобы вы нашли мою маму.
Ходасевич, не отводя взгляда, быстро переспросил:
– Живую или мертвую?
Елена вспыхнула, однако сдержалась и ответила тихо, но твердо:
– Я хотела бы, чтобы живую.
Тут неожиданно вступил зять пропавшей:
– Мы предлагаем вам, Валерий Петрович, пожить на даче, принадлежащей Алле Михайловне. И заняться ее поисками.
Супруга немедленно подхватила его слова. То, что она сказала далее, явно представляло собой домашнюю заготовку:
– Вас, конечно, интересуют условия?.. Мы предлагаем вам жить в Листвянке на всем готовом – мы будем вам доставлять все продукты – и даже, по возможности, стряпать! Мы обеспечим вам все, что необходимо для жизнедеятельности и вашего расследования. В мамином домике есть все удобства, имеется телевизор… Вы там поживете. Подышите свежим воздухом, поговорите с соседями, походите по улицам… А если вы отыщете мою мать, – Елена сделала над собой усилие, и ее лицо исказила гримаска, – живую или мертвую, мы заплатим вам сто тысяч рублей…
Едва она запнулась, Стас немедленно продолжил:
– По курсу, в любой валюте: рублях, долларах, евро – как вы пожелаете. А если ваши поиски не увенчаются успехом и вы заявите, что ваше дальнейшее участие в деле бесполезно, мы компенсируем ваши хлопоты и трудозатраты…
Елена оценивающе посмотрела на полковника и добавила:
– Надеюсь, пятнадцати тысяч рублей за беспокойство в случае неуспеха вам будет достаточно?.. И мы не станем просить никаких промежуточных отчетов. Только конечный результат: найти мою маму.
Елена, да и Стас замерли в ожидании.
– Итак? – поторопила полковника женщина.
Наступил судьбоносный (как любили выражаться во времена ходасевичевской зрелости) момент.
Валерий Петрович мог сказать «нет», и все в его жизни будет идти по-старому. Одинокие завтраки перед телевизором и вкуснейшие обеды, на которые никто не приходит. Разгадывание в уме криминальных головоломок из ежедневных теленовостей – которое никому ровным счетом не нужно…
Вдобавок то, что случилось с Аллой Михайловной, навсегда (Ходасевич был уверен в этом) останется тайной. Во всяком случае, для него. Даже если дело будет случайно раскрыто (в чем полковник сильно сомневался), никто не потрудится сообщить ему, что же на самом деле произошло. А пропавшая женщина, даже если судить о ней по, так сказать, отраженному свету – рассказу дочери и зятя, – показалась Валерию Петровичу чем-то милой. И еще – ее ему было жаль.
К тому же в исчезновении пенсионерки Долининой была некая нелогичность, противоречие с обычным ходом вещей. Из дому как раз уходят особы на пятьдесят лет моложе. А тут… Немолодая женщина втайне от подружки-соседки (от которой у нее в принципе не существовало секретов) покидает свою дачу. Судя по оставленному под половичком ключу, думает, что оставляет жилище ненадолго. И – исчезает. И вот уже двое суток от нее нет ни слуху ни духу. В этом заключалась тайна, загадка. А Валерий Петрович любил разгадывать загадки. И не выносил нераскрытых тайн.
Плюс к тому деньги… Что ж, они тоже являлись немаловажным фактором.
И полковник сказал:
– Я согласен.
Елена облегченно задвигалась на своем стуле и бросила на супруга торжествующий взгляд. Стас тоже выдохнул, но у него согласие Валерия Петровича вызвало (Ходасевич мог поклясться) скорее досаду – которую он, впрочем, постарался скрыть.
В дальнейшем разговор проходил в конструктивном, деловом стиле. Договорились, что полковник соберет вещи, потребные ему на даче, а супруги заедут за ним завтра (как раз наступала суббота), чтобы на своей машине отвезти его в Листвянку. Там они помогут ему устроиться, познакомят с обстановкой и окружением.
Когда гости уже собирались уходить, Валерий Петрович мимоходом поинтересовался – словно только что вспомнил или речь шла о вопросе незначащем:
– Вы говорили, у вашей мамы имелся мобильный телефон?
– Да, конечно.
– Скажите мне его номер.
– Но он сейчас все равно не отвечает.
– Я понимаю. И тем не менее. И оставьте мне все ваши номера телефонов: домашние, мобильные – каждого члена семьи, включая вашего сына.
Дама на память продиктовала Ходасевичу номера.
На прощание она протянула полковнику руку, заглянула в глаза и проворковала, почти интимно:
– Прямо сейчас мы со Стасом заглянем на квартиру к маме.
Решила вести себя с ним самым любезным образом – притом, что полковник нисколько не сомневался в том, что она умела быть любой.
Стас пожал руку Ходасевичу даже подобострастно. Вероятно, умение подлаживаться ( и подкладываться) под сильного являлось доминантой в его характере.
Когда визитеры вывалились из квартиры, Валерий Петрович наконец с наслаждением закурил. Оба гостя, судя по их довольно свежим (для сорокалетнего возраста) лицам, привычке к табаку подвержены не были, и Ходасевич не счел возможным травить их своими любимыми болгарскими сигаретами.
Когда он зажег вторую от первой, сознание очистилось от никотиновой абстиненции настолько, что к полковнику вернулась способность анализировать.
Конечно, полмиллиона долларов наследства (триста – дача, двести – квартира) – вполне достаточный куш для того, чтобы дочь не пожалела родную мать. И, если разобраться, полноценного алиби нет ни у Леночки, ни у Стаса. К тому же благодарные детки вполне могли нанять киллеров… Но если Леночка покусилась на Аллу Михайловну (допустим, руками наемных убийц) – зачем ей тогда устраивать шоу с приглашением частного детектива? Для отвода глаз вполне хватило бы заявления в милицию…
А вот зять Стас показался Валерию Петровичу каким-то мутным. В нём, похоже, вполне хватало скользкости, чтобы замыслить убийство любимой тещи… Да и соседка Любочка, подружка пропавшей, художница и завязавшая пьяница, тоже представлялась объектом, который не стоило сбрасывать со счетов – во всяком случае, поговорить с ней будет весьма интересно…
А впрочем, информации у Ходасевича пока было явно недостаточно, чтобы строить гипотезы, хотя бы даже приблизительные.
Вот приедем в Листвянку, решил полковник, там и разберемся.
Глава 2
– Что представляет собой эта Люба – подружка вашей матери?
Полковник решил смягчить тон допроса и сделать несколько выстрелов наугад. Кто знает: может, при подобной пальбе в белый свет, как в копеечку, он случайно поразит какую-нибудь цель.
– Н-ну, мама старше Любаши лет на пятнадцать. И они давно знакомы друг с другом, лет тридцать, наверное. Люба художница не очень известная, но ее работы продаются, даже выставляются. Когда-то Любовь Геннадьевна сильно пила, но лет пять как завязала и с тех пор спиртного даже в рот не берет. Когда-то у нее были и мужья, и любовники, и кого только не было, однако сейчас она совершенно одна. Детей у нее нет. Вот она и привязалась очень сильно к моей матери, да и вообще к нашей семье. Живет она в Листвянке постоянно, квартиру в Москве, кажется, в былые времена пропила.
– У этой Любаши, Любови Геннадьевны, быть может, имелись основания втайне ненавидеть вашу мать? Какая-то давняя, скрытая вражда?
От Валерия Петровича не укрылось, что при этом вопросе Стас вдруг дернулся и слегка покраснел.
– Полагаю, что подобного быть не может. – Елена решительно покачала головой. – Обе они, и мама, и Любаша – женщины прямые и, если что не так, сразу выясняют друг с другом отношения.
– А что между ними случалось не так?
– Ну, знаете, всякие трения бывают между соседями. Это же вам не город. Сарай, к примеру, поставишь близко к забору – уже могут начаться разборки.
– Значит, у вашей мамы случались с Любовью Геннадьевной разборки?
– Да не было ничего такого!.. Я говорю к примеру.
– Ваша мама жила одна. А ваш отец?..
– Мой папа… – Елена нахмурилась, а потом, после паузы, сказала: – Он скончался – пятнадцать лет назад.
– Вы не замечали: может, у вашей матери была какая-то тайная жизнь?
– Ну, знаете ли!.. – оскорбилась гостья. – В таком возрасте…
«Интересно, – усмехнулся про себя Валерий Петрович, – вопрос о тайнойжизни она немедленно связала с жизнью интимной. Есть о чем задуматься ее супругу, малокровному Стасу».
Однако обращать внимание собравшихся на обмолвку он не стал. Напротив, сделал вид, что намек, содержавшийся в его вопросе, был понят правильно.
– А какой такой у вашей мамы возраст? – искренне удивился полковник. – От сорока пяти до семидесяти пяти – самый прекрасный возраст для женщины. Да и для мужчины тоже.
Дама ответила с величавым сомнением:
– Не знаю, не знаю, как там у вас, но в жизни моейматери мужчин я после смерти отца не наблюдала.
– Вы уверены? А может, у нее имелся сердечный друг? Допустим, там, в Листвянке? Сосед или знакомый?
Елена отрезала:
– Это исключено.
– Ладно. А скажите, не замечали ли вы в последнее время в поведении вашей матери чего-то необычного?
Гостья вскинулась:
– Что вы имеете в виду?
Полковник пожал плечами:
– Не знаю, не знаю… Например, перепады настроения? Или она вдруг стала излишне обидчива?
Дочь Аллы развела руками:
– Нет. Ничего такого.
– Или, допустим, у вас возникло ощущение, что она от вас что-то скрывает?
Дама отрезала:
– Ничего подобного. Мама все последние недели была как всегда: очень воспитанная, вежливая со всеми, спокойная, в меру веселая. Обидчивость – совсем не ее амплуа.
Муж Стас, кажется, не вполне был готов согласиться с последним заявлением – однако зятья редко бывают справедливы по отношению к собственным тещам.
– Скажите, у вашей мамы имелась собственная квартира в Москве?
Елена немедленно ответила:
– Да. Небольшая «двушка». Неподалеку отсюда, в районе станции метро «Свиблово».
– Она принадлежит ей?
– Да, единолично.
Полковник не стал комментировать, что наличие «двушки» увеличивает сумму наследства Аллы Михайловны еще как минимум на двести тысяч у.е. – однако готов был поклясться, что его последний вопрос дама восприняла именно в таком контексте.
– Вы были после исчезновения вашей матери в ее московской квартире?
Стас и Елена переглянулись.
– Нет. Но мы звонили туда. Естественно, к телефону никто не подходил.
– У вас имеются ключи от ее жилья?
– Да.
– Советую вам туда наведаться.
– Вы намекаете, что мама могла… – начала Елена, но вдруг осеклась.
– Я ни на что не намекаю, просто советую вам проверить квартиру.
Елена покорно склонила голову.
– Хорошо, мы это сделаем.
Дамочка вообще оказалась весьма властной – однако при сем довольно неглупой. Во всяком случае, она не спорила по пустякам.
– Что ж…
Валерий Петрович хлопнул по столу пухлыми ладонями, словно подытоживая разговор.
– Последний вопрос. Зачем вы пришли ко мне? Что вы хотите от меня?
Елена твердо посмотрела полковнику в глаза.
– Я хочу, чтобы вы нашли мою маму.
Ходасевич, не отводя взгляда, быстро переспросил:
– Живую или мертвую?
Елена вспыхнула, однако сдержалась и ответила тихо, но твердо:
– Я хотела бы, чтобы живую.
Тут неожиданно вступил зять пропавшей:
– Мы предлагаем вам, Валерий Петрович, пожить на даче, принадлежащей Алле Михайловне. И заняться ее поисками.
Супруга немедленно подхватила его слова. То, что она сказала далее, явно представляло собой домашнюю заготовку:
– Вас, конечно, интересуют условия?.. Мы предлагаем вам жить в Листвянке на всем готовом – мы будем вам доставлять все продукты – и даже, по возможности, стряпать! Мы обеспечим вам все, что необходимо для жизнедеятельности и вашего расследования. В мамином домике есть все удобства, имеется телевизор… Вы там поживете. Подышите свежим воздухом, поговорите с соседями, походите по улицам… А если вы отыщете мою мать, – Елена сделала над собой усилие, и ее лицо исказила гримаска, – живую или мертвую, мы заплатим вам сто тысяч рублей…
Едва она запнулась, Стас немедленно продолжил:
– По курсу, в любой валюте: рублях, долларах, евро – как вы пожелаете. А если ваши поиски не увенчаются успехом и вы заявите, что ваше дальнейшее участие в деле бесполезно, мы компенсируем ваши хлопоты и трудозатраты…
Елена оценивающе посмотрела на полковника и добавила:
– Надеюсь, пятнадцати тысяч рублей за беспокойство в случае неуспеха вам будет достаточно?.. И мы не станем просить никаких промежуточных отчетов. Только конечный результат: найти мою маму.
Елена, да и Стас замерли в ожидании.
– Итак? – поторопила полковника женщина.
Наступил судьбоносный (как любили выражаться во времена ходасевичевской зрелости) момент.
Валерий Петрович мог сказать «нет», и все в его жизни будет идти по-старому. Одинокие завтраки перед телевизором и вкуснейшие обеды, на которые никто не приходит. Разгадывание в уме криминальных головоломок из ежедневных теленовостей – которое никому ровным счетом не нужно…
Вдобавок то, что случилось с Аллой Михайловной, навсегда (Ходасевич был уверен в этом) останется тайной. Во всяком случае, для него. Даже если дело будет случайно раскрыто (в чем полковник сильно сомневался), никто не потрудится сообщить ему, что же на самом деле произошло. А пропавшая женщина, даже если судить о ней по, так сказать, отраженному свету – рассказу дочери и зятя, – показалась Валерию Петровичу чем-то милой. И еще – ее ему было жаль.
К тому же в исчезновении пенсионерки Долининой была некая нелогичность, противоречие с обычным ходом вещей. Из дому как раз уходят особы на пятьдесят лет моложе. А тут… Немолодая женщина втайне от подружки-соседки (от которой у нее в принципе не существовало секретов) покидает свою дачу. Судя по оставленному под половичком ключу, думает, что оставляет жилище ненадолго. И – исчезает. И вот уже двое суток от нее нет ни слуху ни духу. В этом заключалась тайна, загадка. А Валерий Петрович любил разгадывать загадки. И не выносил нераскрытых тайн.
Плюс к тому деньги… Что ж, они тоже являлись немаловажным фактором.
И полковник сказал:
– Я согласен.
Елена облегченно задвигалась на своем стуле и бросила на супруга торжествующий взгляд. Стас тоже выдохнул, но у него согласие Валерия Петровича вызвало (Ходасевич мог поклясться) скорее досаду – которую он, впрочем, постарался скрыть.
В дальнейшем разговор проходил в конструктивном, деловом стиле. Договорились, что полковник соберет вещи, потребные ему на даче, а супруги заедут за ним завтра (как раз наступала суббота), чтобы на своей машине отвезти его в Листвянку. Там они помогут ему устроиться, познакомят с обстановкой и окружением.
Когда гости уже собирались уходить, Валерий Петрович мимоходом поинтересовался – словно только что вспомнил или речь шла о вопросе незначащем:
– Вы говорили, у вашей мамы имелся мобильный телефон?
– Да, конечно.
– Скажите мне его номер.
– Но он сейчас все равно не отвечает.
– Я понимаю. И тем не менее. И оставьте мне все ваши номера телефонов: домашние, мобильные – каждого члена семьи, включая вашего сына.
Дама на память продиктовала Ходасевичу номера.
На прощание она протянула полковнику руку, заглянула в глаза и проворковала, почти интимно:
– Прямо сейчас мы со Стасом заглянем на квартиру к маме.
Решила вести себя с ним самым любезным образом – притом, что полковник нисколько не сомневался в том, что она умела быть любой.
Стас пожал руку Ходасевичу даже подобострастно. Вероятно, умение подлаживаться ( и подкладываться) под сильного являлось доминантой в его характере.
Когда визитеры вывалились из квартиры, Валерий Петрович наконец с наслаждением закурил. Оба гостя, судя по их довольно свежим (для сорокалетнего возраста) лицам, привычке к табаку подвержены не были, и Ходасевич не счел возможным травить их своими любимыми болгарскими сигаретами.
Когда он зажег вторую от первой, сознание очистилось от никотиновой абстиненции настолько, что к полковнику вернулась способность анализировать.
Конечно, полмиллиона долларов наследства (триста – дача, двести – квартира) – вполне достаточный куш для того, чтобы дочь не пожалела родную мать. И, если разобраться, полноценного алиби нет ни у Леночки, ни у Стаса. К тому же благодарные детки вполне могли нанять киллеров… Но если Леночка покусилась на Аллу Михайловну (допустим, руками наемных убийц) – зачем ей тогда устраивать шоу с приглашением частного детектива? Для отвода глаз вполне хватило бы заявления в милицию…
А вот зять Стас показался Валерию Петровичу каким-то мутным. В нём, похоже, вполне хватало скользкости, чтобы замыслить убийство любимой тещи… Да и соседка Любочка, подружка пропавшей, художница и завязавшая пьяница, тоже представлялась объектом, который не стоило сбрасывать со счетов – во всяком случае, поговорить с ней будет весьма интересно…
А впрочем, информации у Ходасевича пока было явно недостаточно, чтобы строить гипотезы, хотя бы даже приблизительные.
Вот приедем в Листвянку, решил полковник, там и разберемся.
Глава 2
Маленькому Бури этой осенью повезло очень. Их бригаду хороший человек на работу взял. Хозяин хоть и ругался по-матерному, и «чурбаном проклятым» отца обзывал, но не дрался и деньги обещал заплатить хорошие. И, наверное, отдаст, без рублей не выгонит. На этот счет у маленького Бури глаз был наметанный. Хороший человек хозяин Василий. Порядочный.
А еще повезло Бури потому, что, когда в фундамент бетон заливать стали, осень началась. И отец сказал, что Бури не надо бетон ложить. Ты, сказал, слабый, поэтому толку от тебя мало – хотя Бури и носилки может носить, и песок в бетономешалку засыпать, и бетон раскидывать. Однако пусть лучше (отец сказал) маленький Бури пропитанием бригаду обеспечивает. Толку, сказал Имомали, больше будет. Пожалел его, хотя вслух о том отец ни слова не выговорил. Но это без слов понял Бури, и оттого в груди у него тепло стало.
Отец сказал: мальчик за грибами ходить будет. На всю бригаду собирать, а они грибы за обедом будут кушать. Хорошая экономия получится, а то у русских в магазинах все дорого очень. Большой и толстый хлеб из тех, что крошится, пятнадцать рублей стоит! Можно все деньги, что заработаешь, в магазинах на еду оставить.
А маленький Бури грибы собирать умеет. Недаром он уже третий год в России живет. Он даже плохие от хороших грибов отличает и знает, какие из хороших – совсем хорошие, русские их «белыми» называют. Хотя если много варить, а потом еще жарить, все грибы становятся хорошие, и разницу между просто хорошими и «белыми» никто не заметит. А вот если он плохой гриб соберет и его покушают, тогда вся бригада умереть может. Поэтому задание у маленького Бури было не простое, а ответственное. Но совсем не такое тяжелое, как бетон ложить. Намного легче.
Отец Бури показал, в какой стороне от русского кишлака под чудным названием Листвянка, где они жили на участке хозяина Василия, лес располагается. Отец у мальчика большой человек, у него даже велосипед имеется. Он сам по поселку ездит и потому все, что вокруг есть, знает: и магазин, и почту, и станцию, и лес. Но велосипед мальчику, чтоб тот до леса доехал, он, конечно, не дал. Да и не умеет Бури ездить на велосипеде. О том, чтобы на нем прокатиться, ему только мечтать приходилось.
Отец сказал: до самого густого леса, где грибов может быть очень много, от ихнего дома ходьбы один час. Туда и иди, прямо. И рукой махнул, в какую сторону.
Вот вчера мальчик туда по грибы и ходил. И позавчера. Затемно домой возвращался, по целому пакету приносил. И повар грибы готовил, и все бригада кушала. И отец Имомали маленького Бури хвалил.
И сегодня, когда солнце еще не встало, а только голубым небо черное окрасило, отец маленького Бури разбудил. До завтрака еще целый час оставался, но отец мальчику большой ломоть русского хлеба дал. Бури хлеб под рубашку сунул и пошел в сторону леса.
Сперва он шагал по поселку. Быстро шел, потому что холодно в одной рубашке-то было и еще он русских милиционеров боялся. Документов у Бури нет, и денег тоже нет, конечно. Поэтому если русские стражники его схватят, то в тюрьму посадят, а потом домой в тюремном поезде отправят. Тогда он отца больше никогда не увидит. Вместе с матерью и сестрами голодать будет. Денег, чтоб в Россию обратно поехать, он точно никогда больше не наберет.
Улицы в поселке были прямые, а дома разные. Были очень красивые и высокие. А попадались маленькие и кособокие, навроде того, в котором их бригада живет. Но они там жили, потому что для русского хозяина Василия большой красивый дом строили. А во многих лачужках, что вдоль улицы стояли, никто не жил. Там окна были щитами заколочены, а участки все деревьями заросли, словно в лесу.
А еще имелись дома не большие и не маленькие, а средние. Дачи называются. Кое-где в них русские и сейчас жили – а чаще нет, потому что уже осень началась и они в Москву вернулись.
Потом маленький Бури перебежал большую дорогу, по которой красивые автомобили ехали, а в них большие русские люди сидели. Затем еще немного поселок продолжался, и из-за заборов большие собаки на мальчика гавкали. А вскоре лес начался.
Наверно, и в нем можно было грибы собирать, но Бури знал, что, если не возле поселка ходить, а уйти подальше, там грибов больше будет.
Лес был чистенький, с опушками и тропинками. А тут и солнышко поднялось. Совсем весело стало. Бури даже запел. Пел он на своем языке, конечно, а песню складывал тут же, на ходу, обо всем, что ему на пути встречалось. «Вот русское солнышко встало… – пел он. – В России холодно… И даже русское солнце такое холодное, что маленького Бури совсем не греет… И земля здесь холодная и плоская. Все такое плоское в России: и поля, и лес… И гор совсем не видно… Все здесь ровное, словно стол… Скучно маленькому Бури без гор…»
Бури полем прошел и в настоящий дикий лес вступил. Здесь уже, наверно, можно было грибы собирать, и он их под деревьями даже видел, но выдержал характер и к ним бросаться не стал. Решил совсем далеко зайти, чтобы очень много грибов было. Чтобы больше получилось, чем вчера, и чем позавчера. Мальчик три полиэтиленовых пакета из дома захватил и решил все их грибами набить, чтобы отец и бригада хорошо покушали и Бури похвалили.
В ближнем лесу ему люди встретились. Одни только русские мужчины, а женщин и детей нет совсем. И даже странно: почему русские мужчины бетон не месят или другую тяжелую работу не делают, а по лесу грибы собирают? Ведь грибы собирать не для мужчин работа, а для маленьких. Ну, и для женщин, конечно.
Бури тех дядек, кто ему в лесу встречался, старался далеко стороной обходить. Чтоб его даже не заметили. Его и не замечали, хотя он бесшумно по лесу не умел ходить. Кусты шуршали и сучки под ногами трещали. Но люди на него внимания не обращали. А про шум думали, наверно, что это лесной зверь шумит.
Но однажды Бури одного дядьку не заметил и почти лицом к лицу с ним столкнулся. Тот под деревом стоял и под корни ему глядел. Грибы, наверно, высматривал. Маленький Бури прямо на него вышел. И был этот русский мужчина большой, в красной майке и с толстыми руками, а на руке синий рисунок. «Татуировка» называется. Он голову поднял и маленького Бури заметил.
Заметил и улыбнулся, но улыбка у него была не добрая, а жестокая, словно он не человек, а опасный зверь, вроде леопарда.
– О, чурка!.. – сказал мужчина.
Попятился маленький Бури.
– А ну, иди сюда! – приказал русский с татуировкой.
Бури не послушался и еще на два шага отступил.
– Иди сюда, я сказал тебе! – заорал мужик.
Тогда мальчик развернулся и бросился через кусты наутек.
– А ну-ка стой! – заорал русский и заругался по-матерному.
Бури не остановился, только сильнее припустил.
Сзади него послышался шум погони. Кусты трещали и ломались, слышался топот и даже тяжелое дыхание.
Маленький Бури понесся не разбирая дороги.
– Стоять! – кричал мужик, задыхаясь. – А то я тебя как ща поймаю, да… – а дальше водопад грязных слов.
Но мальчик останавливаться не стал, а помчался еще быстрее.
Маленький Бури все бежал и бежал, и ему было страшно. И от собственного дыхания и топота ему казалось, что его преследуют.
Наконец он упал с размаху на землю, потому что очень устал и испугался, и заплакал.
– Дяденька, не бейте!.. – всхлипнул он по-русски и зажмурился.
Но никто его и не бил. В лесу было тихо. Погоня отстала. Только птица какая-то лесная – ее, наверно, Бури вспугнул – три раза тревожно прокричала.
Бури обрадовался, что от погони оторвался и его бить не будут. Встал с земли. Слезы со щек вытер. И тут увидел: прямо на месте, где он лежал, торчит изо мха шляпка гриба. Пузатенькая. Бури нагнулся и сорвал его. Точно, самый лучший гриб! «Белый» по-русски называется. Сунул его мальчик в пакет – а как сунул, так сразу и второй гриб увидел.
И начался у Бури праздник. Много он на той поляне грибов собрал.
А в лесу почти темно было, словно вечером. Это потому что вокруг огромные ели росли. Ели – священные деревья русских. Они их зимой из леса в свои жилища приносят и украшают. Но здесь, в грибном лесу, ели были настолько огромные, что ни в один дом, даже в самый высокий, не влезли бы.
А потом мальчик еще дальше в лес ушел, и снова нашел белый. Так и ходил, и собирал, пока не устал совсем. А как устал, сел на пень. Хлеб, что отец ему дал, поел. А потом прилег на опушке на солнцепеке, и, хоть и холодно ему было лежать на земле, уснул.
Проснулся Бури оттого, что совсем холодно стало. Глянул: Аллах всемогущий, солнце-то совсем низко над деревьями висит!.. Вот-вот зайдет, вечер начнется.
Бури схватился, вскочил. Посмотрел: добыча при нем, рядышком. Никто ее не украл. Он всего один пакет набрал, зато полный, и почти одних белых. Теперь домой надо идти. В темноте грибы не пособираешь.
Найденное еще надо до отца донести – чтобы плохие русские люди добычу не отобрали и стражники-милиционеры не задержали. И Бури припустил в сторону русского кишлака Листвянка, где отец и его бригада дом русскому Василию строили.
Путь домой больше времени занял, чем дорога в лес. Пакет тяжело нести было. Вдобавок, как только Бури в ближнем лесу людей замечал, сразу затаивался и пережидал. И они его не замечали. Мимо проходили или на велосипедах проезжали. Хорошо еще, Бури не заблудился. Почти все время правильно назад шел. Он по солнцу умел направление определять – даже если светило уже на ночь спряталось. Куда идти, он как будто душой своей чувствовал.
Когда маленький Бури большую дорогу перешел, машины по ней уже с включенными огнями ехали. А когда по улицам русского кишлака пошел, совсем темно стало. В больших каменных домах, где жили, свет горел. А фонарей на улицах совсем не было. Темнота.
Бури почти побежал, потому что знал, что, когда темнота наступает, отец и бригада работать прекращают и обедать садятся. А он, получалось, к обеду им грибов не принес. Но все равно ведь его покормят, еще со вчера грибы остались, а отец распорядится, чтобы новую порцию кашевар назавтра приготовил. И, может быть, похвалит маленького Бури при всех.
А когда он уже на ту уличку выбежал, где дом хозяина Василия стоял и до отца два шага оставалось, мальчику вдруг странная фигура преградила путь. Он ее в темноте заранее не приметил – и прямо в нее уткнулся. Фигура очень высокая, в каком-то балахоне и лицо капюшоном прикрыто, так что его почти не видно.
– Здравствуй, мальчик, – проговорила фигура по-русски, и голос у нее был странный, не мужской и не женский, а какой-то шелестящий, словно змея шипит.
Бури замер в изумлении.
А фигура продолжала тонким своим голоском:
– Хочешь шоколадку? – и протянула ему огромную плитку шоколада.
Бури и не знал, что такие большие плитки бывают. Как три или даже пять обычных шоколадок, что в магазине возле станции продаются. Даже на вид, в обертке, шоколад был очень вкусным. Мальчик вообще в жизни только один раз шоколад ел и помнил, что это очень вкусно. И он, как увидел лакомство, сразу почти забыл и про отца, и про грибы, и про опасности, которые от русских людей на улицах бывают, и про русских стражников-милиционеров.
– Ну, хочешь? – прошелестела фигура, и длинные пальцы сунули огромную шоколадку прямо под нос Бури. – Я тебе его подарю.
Бури сказал тихо:
– Хочу.
Русский человек сказал тогда:
– Пойдем. Не бойся. Я не сделаю тебе плохого.
И положил руку на плечо Бури.
Рука была очень цепкая, будто у мальчика на плече капкан захлопнулся.
Вчера после ужина он позвонил своему нынешнему куратору полковнику Ибрагимову.
Тот, казалось, звонку полковника обрадовался.
– О, Валерий Петрович! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот, на дачу переезжать собираюсь.
– На дачу? Не поздновато?
– Да я, считай, по делу поеду.
– По делу? Какие у тебя появились дела?
– Уголовные, Олег Николаич, уголовные.
– О, Валерий Петрович, да ты никак частным сыщиком на старости лет заделался? Пенсии не хватает?
– Не хватает, Олежек, ох, не хватает… В этой связи одна просьбочка к тебе имеется.
Ибрагимов вздохнул.
– Слушаю. Как же вдруг ты – и без просьб.
– Пробей, пожалуйста, один мобильный номерок. Кому с него звонили – и кто на него звонил. Скажем, в течение последней недели. Начиная с прошлой среды и кончая нынешней.
– А вчерашний день не нужен?
– Нет, только до среды.
– А что в среду с телефоном случилось?
– А он исчез. Вместе с хозяйкой.
– Хорошенькая хозяйка?
– Да. Только семидесятилетняя.
– Понятно… Ох, Петрович, ясна мне твоя просьба, только совсем не входит в круг моих непосредственных должностных обязанностей… Да и незаконно это…
– Будет тебе, Олег!.. Обычные оперативные мероприятия. Милиция с того же начала бы. Если б менты, конечно, взялись тетеньку искать.
– Ладно, Валерий Петрович. Диктуй номер. Сделаю. А как сделаю, отзвоню.
– Да, и еще. Я человек от техники далекий, поэтому не знаю, но… Можно ли узнать, где, в каких краях данный телефон за эту прошедшую неделю побывал?
– Можно, Петрович, в наше время для техники ничего невозможного нет. Если, конечно, с указанного телефона звонили.
– Пожалуйста, Олежек, сделай все побыстрее.
Этот звонок оказался единственным мероприятием, которое совершил по новому делу полковник в пятницу.
…В субботу он проснулся рано, на удивление бодрым и даже вдохновленным. Пока брился – умывался – завтракал, по традиции смотрел (или слушал) телевизор на кухне.
В утренних теленовостях сообщили об очередной криминальщине, до сих пор невиданной в родимых осинах.
Жертвами бандитов становятся одинокие дамочки на иномарках. На светофоре к лимузину подруливает мотоцикл с двумя супостатами в черных шлемах. Один разбивает стекло и выхватывает с сиденья дамскую сумочку. Второй жмет на газ. Женщина не успевает опомниться, как мотоцикл с добычей уносится вдаль. Пострадавшая не может опознать нападавших, мотоцикл без номера, грабители в черных костюмах и глухих тонированных шлемах. Имел место десяток аналогичных эпизодов. Судя по тону комментаторов, явные висяки.
Валерий Петрович подумал, что самый эффективный способ поимки бандитов – на живца. За руль старенькой иномарки посадить девушку-опера с хорошей физической подготовкой и оружием. Где там случилось большинство преступлений? На Кутузовском? На Ленинградке? Вот и пусть барражирует наживка по Кутузовскому и Ленинградке. Бок о бок, не отставая ни на шаг, девушку-подставу надо сопровождать. В неприметную машину посадить опергруппу. Когда преступники клюнут, опера в момент похищения заблокируют мотоцикл грабителей и произведут задержание…
А еще повезло Бури потому, что, когда в фундамент бетон заливать стали, осень началась. И отец сказал, что Бури не надо бетон ложить. Ты, сказал, слабый, поэтому толку от тебя мало – хотя Бури и носилки может носить, и песок в бетономешалку засыпать, и бетон раскидывать. Однако пусть лучше (отец сказал) маленький Бури пропитанием бригаду обеспечивает. Толку, сказал Имомали, больше будет. Пожалел его, хотя вслух о том отец ни слова не выговорил. Но это без слов понял Бури, и оттого в груди у него тепло стало.
Отец сказал: мальчик за грибами ходить будет. На всю бригаду собирать, а они грибы за обедом будут кушать. Хорошая экономия получится, а то у русских в магазинах все дорого очень. Большой и толстый хлеб из тех, что крошится, пятнадцать рублей стоит! Можно все деньги, что заработаешь, в магазинах на еду оставить.
А маленький Бури грибы собирать умеет. Недаром он уже третий год в России живет. Он даже плохие от хороших грибов отличает и знает, какие из хороших – совсем хорошие, русские их «белыми» называют. Хотя если много варить, а потом еще жарить, все грибы становятся хорошие, и разницу между просто хорошими и «белыми» никто не заметит. А вот если он плохой гриб соберет и его покушают, тогда вся бригада умереть может. Поэтому задание у маленького Бури было не простое, а ответственное. Но совсем не такое тяжелое, как бетон ложить. Намного легче.
Отец Бури показал, в какой стороне от русского кишлака под чудным названием Листвянка, где они жили на участке хозяина Василия, лес располагается. Отец у мальчика большой человек, у него даже велосипед имеется. Он сам по поселку ездит и потому все, что вокруг есть, знает: и магазин, и почту, и станцию, и лес. Но велосипед мальчику, чтоб тот до леса доехал, он, конечно, не дал. Да и не умеет Бури ездить на велосипеде. О том, чтобы на нем прокатиться, ему только мечтать приходилось.
Отец сказал: до самого густого леса, где грибов может быть очень много, от ихнего дома ходьбы один час. Туда и иди, прямо. И рукой махнул, в какую сторону.
Вот вчера мальчик туда по грибы и ходил. И позавчера. Затемно домой возвращался, по целому пакету приносил. И повар грибы готовил, и все бригада кушала. И отец Имомали маленького Бури хвалил.
И сегодня, когда солнце еще не встало, а только голубым небо черное окрасило, отец маленького Бури разбудил. До завтрака еще целый час оставался, но отец мальчику большой ломоть русского хлеба дал. Бури хлеб под рубашку сунул и пошел в сторону леса.
Сперва он шагал по поселку. Быстро шел, потому что холодно в одной рубашке-то было и еще он русских милиционеров боялся. Документов у Бури нет, и денег тоже нет, конечно. Поэтому если русские стражники его схватят, то в тюрьму посадят, а потом домой в тюремном поезде отправят. Тогда он отца больше никогда не увидит. Вместе с матерью и сестрами голодать будет. Денег, чтоб в Россию обратно поехать, он точно никогда больше не наберет.
Улицы в поселке были прямые, а дома разные. Были очень красивые и высокие. А попадались маленькие и кособокие, навроде того, в котором их бригада живет. Но они там жили, потому что для русского хозяина Василия большой красивый дом строили. А во многих лачужках, что вдоль улицы стояли, никто не жил. Там окна были щитами заколочены, а участки все деревьями заросли, словно в лесу.
А еще имелись дома не большие и не маленькие, а средние. Дачи называются. Кое-где в них русские и сейчас жили – а чаще нет, потому что уже осень началась и они в Москву вернулись.
Потом маленький Бури перебежал большую дорогу, по которой красивые автомобили ехали, а в них большие русские люди сидели. Затем еще немного поселок продолжался, и из-за заборов большие собаки на мальчика гавкали. А вскоре лес начался.
Наверно, и в нем можно было грибы собирать, но Бури знал, что, если не возле поселка ходить, а уйти подальше, там грибов больше будет.
Лес был чистенький, с опушками и тропинками. А тут и солнышко поднялось. Совсем весело стало. Бури даже запел. Пел он на своем языке, конечно, а песню складывал тут же, на ходу, обо всем, что ему на пути встречалось. «Вот русское солнышко встало… – пел он. – В России холодно… И даже русское солнце такое холодное, что маленького Бури совсем не греет… И земля здесь холодная и плоская. Все такое плоское в России: и поля, и лес… И гор совсем не видно… Все здесь ровное, словно стол… Скучно маленькому Бури без гор…»
Бури полем прошел и в настоящий дикий лес вступил. Здесь уже, наверно, можно было грибы собирать, и он их под деревьями даже видел, но выдержал характер и к ним бросаться не стал. Решил совсем далеко зайти, чтобы очень много грибов было. Чтобы больше получилось, чем вчера, и чем позавчера. Мальчик три полиэтиленовых пакета из дома захватил и решил все их грибами набить, чтобы отец и бригада хорошо покушали и Бури похвалили.
В ближнем лесу ему люди встретились. Одни только русские мужчины, а женщин и детей нет совсем. И даже странно: почему русские мужчины бетон не месят или другую тяжелую работу не делают, а по лесу грибы собирают? Ведь грибы собирать не для мужчин работа, а для маленьких. Ну, и для женщин, конечно.
Бури тех дядек, кто ему в лесу встречался, старался далеко стороной обходить. Чтоб его даже не заметили. Его и не замечали, хотя он бесшумно по лесу не умел ходить. Кусты шуршали и сучки под ногами трещали. Но люди на него внимания не обращали. А про шум думали, наверно, что это лесной зверь шумит.
Но однажды Бури одного дядьку не заметил и почти лицом к лицу с ним столкнулся. Тот под деревом стоял и под корни ему глядел. Грибы, наверно, высматривал. Маленький Бури прямо на него вышел. И был этот русский мужчина большой, в красной майке и с толстыми руками, а на руке синий рисунок. «Татуировка» называется. Он голову поднял и маленького Бури заметил.
Заметил и улыбнулся, но улыбка у него была не добрая, а жестокая, словно он не человек, а опасный зверь, вроде леопарда.
– О, чурка!.. – сказал мужчина.
Попятился маленький Бури.
– А ну, иди сюда! – приказал русский с татуировкой.
Бури не послушался и еще на два шага отступил.
– Иди сюда, я сказал тебе! – заорал мужик.
Тогда мальчик развернулся и бросился через кусты наутек.
– А ну-ка стой! – заорал русский и заругался по-матерному.
Бури не остановился, только сильнее припустил.
Сзади него послышался шум погони. Кусты трещали и ломались, слышался топот и даже тяжелое дыхание.
Маленький Бури понесся не разбирая дороги.
– Стоять! – кричал мужик, задыхаясь. – А то я тебя как ща поймаю, да… – а дальше водопад грязных слов.
Но мальчик останавливаться не стал, а помчался еще быстрее.
Маленький Бури все бежал и бежал, и ему было страшно. И от собственного дыхания и топота ему казалось, что его преследуют.
Наконец он упал с размаху на землю, потому что очень устал и испугался, и заплакал.
– Дяденька, не бейте!.. – всхлипнул он по-русски и зажмурился.
Но никто его и не бил. В лесу было тихо. Погоня отстала. Только птица какая-то лесная – ее, наверно, Бури вспугнул – три раза тревожно прокричала.
Бури обрадовался, что от погони оторвался и его бить не будут. Встал с земли. Слезы со щек вытер. И тут увидел: прямо на месте, где он лежал, торчит изо мха шляпка гриба. Пузатенькая. Бури нагнулся и сорвал его. Точно, самый лучший гриб! «Белый» по-русски называется. Сунул его мальчик в пакет – а как сунул, так сразу и второй гриб увидел.
И начался у Бури праздник. Много он на той поляне грибов собрал.
А в лесу почти темно было, словно вечером. Это потому что вокруг огромные ели росли. Ели – священные деревья русских. Они их зимой из леса в свои жилища приносят и украшают. Но здесь, в грибном лесу, ели были настолько огромные, что ни в один дом, даже в самый высокий, не влезли бы.
А потом мальчик еще дальше в лес ушел, и снова нашел белый. Так и ходил, и собирал, пока не устал совсем. А как устал, сел на пень. Хлеб, что отец ему дал, поел. А потом прилег на опушке на солнцепеке, и, хоть и холодно ему было лежать на земле, уснул.
Проснулся Бури оттого, что совсем холодно стало. Глянул: Аллах всемогущий, солнце-то совсем низко над деревьями висит!.. Вот-вот зайдет, вечер начнется.
Бури схватился, вскочил. Посмотрел: добыча при нем, рядышком. Никто ее не украл. Он всего один пакет набрал, зато полный, и почти одних белых. Теперь домой надо идти. В темноте грибы не пособираешь.
Найденное еще надо до отца донести – чтобы плохие русские люди добычу не отобрали и стражники-милиционеры не задержали. И Бури припустил в сторону русского кишлака Листвянка, где отец и его бригада дом русскому Василию строили.
Путь домой больше времени занял, чем дорога в лес. Пакет тяжело нести было. Вдобавок, как только Бури в ближнем лесу людей замечал, сразу затаивался и пережидал. И они его не замечали. Мимо проходили или на велосипедах проезжали. Хорошо еще, Бури не заблудился. Почти все время правильно назад шел. Он по солнцу умел направление определять – даже если светило уже на ночь спряталось. Куда идти, он как будто душой своей чувствовал.
Когда маленький Бури большую дорогу перешел, машины по ней уже с включенными огнями ехали. А когда по улицам русского кишлака пошел, совсем темно стало. В больших каменных домах, где жили, свет горел. А фонарей на улицах совсем не было. Темнота.
Бури почти побежал, потому что знал, что, когда темнота наступает, отец и бригада работать прекращают и обедать садятся. А он, получалось, к обеду им грибов не принес. Но все равно ведь его покормят, еще со вчера грибы остались, а отец распорядится, чтобы новую порцию кашевар назавтра приготовил. И, может быть, похвалит маленького Бури при всех.
А когда он уже на ту уличку выбежал, где дом хозяина Василия стоял и до отца два шага оставалось, мальчику вдруг странная фигура преградила путь. Он ее в темноте заранее не приметил – и прямо в нее уткнулся. Фигура очень высокая, в каком-то балахоне и лицо капюшоном прикрыто, так что его почти не видно.
– Здравствуй, мальчик, – проговорила фигура по-русски, и голос у нее был странный, не мужской и не женский, а какой-то шелестящий, словно змея шипит.
Бури замер в изумлении.
А фигура продолжала тонким своим голоском:
– Хочешь шоколадку? – и протянула ему огромную плитку шоколада.
Бури и не знал, что такие большие плитки бывают. Как три или даже пять обычных шоколадок, что в магазине возле станции продаются. Даже на вид, в обертке, шоколад был очень вкусным. Мальчик вообще в жизни только один раз шоколад ел и помнил, что это очень вкусно. И он, как увидел лакомство, сразу почти забыл и про отца, и про грибы, и про опасности, которые от русских людей на улицах бывают, и про русских стражников-милиционеров.
– Ну, хочешь? – прошелестела фигура, и длинные пальцы сунули огромную шоколадку прямо под нос Бури. – Я тебе его подарю.
Бури сказал тихо:
– Хочу.
Русский человек сказал тогда:
– Пойдем. Не бойся. Я не сделаю тебе плохого.
И положил руку на плечо Бури.
Рука была очень цепкая, будто у мальчика на плече капкан захлопнулся.
***
Полковник Ходасевич проснулся рано: надо было подготовиться к переезду в Листвянку.Вчера после ужина он позвонил своему нынешнему куратору полковнику Ибрагимову.
Тот, казалось, звонку полковника обрадовался.
– О, Валерий Петрович! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот, на дачу переезжать собираюсь.
– На дачу? Не поздновато?
– Да я, считай, по делу поеду.
– По делу? Какие у тебя появились дела?
– Уголовные, Олег Николаич, уголовные.
– О, Валерий Петрович, да ты никак частным сыщиком на старости лет заделался? Пенсии не хватает?
– Не хватает, Олежек, ох, не хватает… В этой связи одна просьбочка к тебе имеется.
Ибрагимов вздохнул.
– Слушаю. Как же вдруг ты – и без просьб.
– Пробей, пожалуйста, один мобильный номерок. Кому с него звонили – и кто на него звонил. Скажем, в течение последней недели. Начиная с прошлой среды и кончая нынешней.
– А вчерашний день не нужен?
– Нет, только до среды.
– А что в среду с телефоном случилось?
– А он исчез. Вместе с хозяйкой.
– Хорошенькая хозяйка?
– Да. Только семидесятилетняя.
– Понятно… Ох, Петрович, ясна мне твоя просьба, только совсем не входит в круг моих непосредственных должностных обязанностей… Да и незаконно это…
– Будет тебе, Олег!.. Обычные оперативные мероприятия. Милиция с того же начала бы. Если б менты, конечно, взялись тетеньку искать.
– Ладно, Валерий Петрович. Диктуй номер. Сделаю. А как сделаю, отзвоню.
– Да, и еще. Я человек от техники далекий, поэтому не знаю, но… Можно ли узнать, где, в каких краях данный телефон за эту прошедшую неделю побывал?
– Можно, Петрович, в наше время для техники ничего невозможного нет. Если, конечно, с указанного телефона звонили.
– Пожалуйста, Олежек, сделай все побыстрее.
Этот звонок оказался единственным мероприятием, которое совершил по новому делу полковник в пятницу.
…В субботу он проснулся рано, на удивление бодрым и даже вдохновленным. Пока брился – умывался – завтракал, по традиции смотрел (или слушал) телевизор на кухне.
В утренних теленовостях сообщили об очередной криминальщине, до сих пор невиданной в родимых осинах.
Жертвами бандитов становятся одинокие дамочки на иномарках. На светофоре к лимузину подруливает мотоцикл с двумя супостатами в черных шлемах. Один разбивает стекло и выхватывает с сиденья дамскую сумочку. Второй жмет на газ. Женщина не успевает опомниться, как мотоцикл с добычей уносится вдаль. Пострадавшая не может опознать нападавших, мотоцикл без номера, грабители в черных костюмах и глухих тонированных шлемах. Имел место десяток аналогичных эпизодов. Судя по тону комментаторов, явные висяки.
Валерий Петрович подумал, что самый эффективный способ поимки бандитов – на живца. За руль старенькой иномарки посадить девушку-опера с хорошей физической подготовкой и оружием. Где там случилось большинство преступлений? На Кутузовском? На Ленинградке? Вот и пусть барражирует наживка по Кутузовскому и Ленинградке. Бок о бок, не отставая ни на шаг, девушку-подставу надо сопровождать. В неприметную машину посадить опергруппу. Когда преступники клюнут, опера в момент похищения заблокируют мотоцикл грабителей и произведут задержание…