– Поблудить решила? Хозяин из лавки – мыши в пляс. Так, да?
– Васечка… Я тебе все объясню… – пролепетала Снежана. – Васечка…
– Шлюха ты натуральная! – с горечью бросил Нычкин.
– Не было у нас с ним ничего, Васечка… – жалко кривя рот, забормотала Снежана.
– Не было! Расскажи об этом своей бабушке!
– Он хотел, но не было… – сквозь слезы проговорила девушка.
– Потому что ты его убила, – с нервным смешком бросил Нычкин.
– Не-ет! – отчаянно выдохнула-выкрикнула Снежана.
– А, может, он и не мертв вообще, – задумчиво, как бы самому себе, сказал Карпов.
Покуда Снежана с Нычкиным выясняли отношения, он стоял на пороге и тщательно рассматривал внутренности номера.
– Надо пульс хотя бы проверить, – продолжил он. – А ты, Нычкин, давай в милицию звони. И Старшому.
Вялый, негромкий голос Карпова всегда оказывал магическое действие на партнеров по команде. Его слушались беспрекословно – капитан он и есть капитан. Вот и сейчас Нычкин тут же перестал пререкаться со Снежаной. Отступил на пару шагов в глубь коридора. Пошарил по карманам тренировочных, видимо, в поисках мобильника. Не нашел. С горечью бросил в адрес модельки:
– Коза ты драная!
Снежана заплакала еще пуще.
Нычкин вздохнул и потопал по коридору – очевидно, за телефоном.
И в этот момент Карпов оказался рядом с номером практически в одиночестве – зареванная Снежана отвернулась и пыталась бумажным платочком промокнуть свои слезы. Тогда Карпов осторожно вошел внутрь комнаты. Мягко, неслышно ступая, он приблизился к кровати. Дотронулся до безжизненно откинутой руки Кондакова. Попытался нащупать на ней пульс. Долго его искал, а потом махнул рукой и тихо пробурчал себе под нос:
– Мертвее не бывает…
Затем он обогнул кровать и подошел к распахнутому окну. Вгляделся в темноту. Комната находилась на первом этаже. Внизу, под окном, расстилалась асфальтовая дорожка. На ней стояли лужицы. Поверхность луж рябили острые и мелкие капли дождя. Ни единого огонька не было видно из окна. Ни малейшего шороха не раздавалось в ночи.
Карпов внимательно рассмотрел подоконник. Пробормотал про себя:
– Похоже, убийца убрался из номера через окно…
Развернулся, пошел к выходу из комнаты. Потом вдруг остановился, бросил вороватый взгляд на Снежану: не видит ли она. Но девушка стояла отвернувшись.
Тогда Карпов быстро нагнулся, поднял что-то с пола и сунул себе в карман. Снежана как раз промокала лицо платочком и манипуляций Карпова не заметила.
Не успел Карпов вернуться к порогу комнаты, как к номеру, где лежал убитый, снова явился Нычкин. Доложил Карпову:
– Я позвонил в милицию. И Старшому.
– Ну, как он?
– В шоке, ясное дело, – пожал плечами Нычкин.
– Когда он приедет? – поинтересовался Карпов.
– Не скоро. Он уже в Словакии.
– Что он там делает? – удивился Карпов.
– Отсматривает наших будущих соперников по подгруппе. Но он обещал позвонить министру спорта и в Министерство внутренних дел. Чтобы менты лучше копали.
– Чтоб лучше копали, говоришь… – усмехнулся Карпов. – А зачем? Может, им, наоборот, лучше поменьше копать? – Испытующим взглядом он окинул товарища по нападению с ног до головы. – Как ты думаешь? А, Нычкин?
Тот побледнел:
– Ты на что это намекаешь?
– Да так…
– Нет, ты уж договаривай! Думаешь, это я Кондакова убил?!
– А почему нет? – дернул плечом Карпов. – Все знают, как вы с ним любили друг друга. – Слово «любили» Карпов иронически выделил.
– Не любить – это одно, – с едва сдерживаемой яростью произнес Нычкин. – А убить – совсем другое.
– Ясное дело, – саркастически хмыкнул Карпов.
Диалог двух форвардов, рискующий перерасти в ссору, а то и в потасовку, прервало появление вратаря сборной команды Галеева. Он возник на пороге нычкинского номера в тапочках, в спортивном костюме. Вид Ренат имел весьма заспанный. Он заглянул внутрь комнаты, увидел мертвого Кондакова и только присвистнул. Карпов внимательно наблюдал за его лицом и был готов поклясться: то, что питерский центрфорвард убит, Галеева нисколько не удивило.
И тут наконец появился последний из числа игроков, что оставались на базе, – второй вратарь футбольной сборной Овсянников. Его вечно застывшее лицо не переменило выражения, когда он увидел, что его товарищи среди ночи собрались у дверей ярко освещенного номера с мертвым телом Кондакова на кровати. Овсянников был, как и Карпов, одет в тренировочный костюм на голое тело. Волосы его были мокрыми, словно он только что вышел из душа. Ладони и кисти рук красные – будто долго белье едким порошком стирал.
– Да, дела-а… – протянул Овсянников, оглядев всех собравшихся. – Кто ж это Игорька-то нашего, а?
Один из них
За месяц до описываемых событий
Он смотрел на ее фотографию.
Все его тело пронизывало томление.
У него было много ее фотографий. Все, которые он смог достать. И в Интернете, и в журналах, и у знакомых фотографов. Но этот снимок он любил больше всего. Он его обожал.
Как хорошо, что перед чемпионатом в Португалии девчонки придумали сняться обнаженными!
И ее фотка получилась откровенней всех. И лучше всех. Она вообще была прекрасней, чем кто бы то ни было. Самой прекрасной на свете.
Фотограф запечатлел ее в футбольных бутсах и гетрах. Больше на ее теле ничего не было – если не считать крошечных стрингов. Волосы были уложены в изящный, намеренно взлохмаченный хвостик. В руках, запрокинутых за голову, она держала футбольный мяч – словно бы аут выбрасывала. Тело ее напряглось и выгнулось. Обнаженные груди дерзко торчали. Ни на животе, ни на бедрах не было ни жиринки. Рот дерзко и сексуально улыбался.
О, как бы он хотел налететь, наброситься, подмять ее под себя, навалиться на нее всей своей тяжестью! Она должна принадлежать ему! Он хотел обладать ею. Он хотел вдвинуть ей между бедер свой мощный, твердый стержень. (Даже сейчас, когда он просто рассматривал ее фото, эрекция была сильнейшей, спину крутило от желания, дыхание перехватывало.) О, как бы он хотел облегчить в ее тепло свою мощь! Выпустить в нее свой заряд! Измотать ее, загонять, расслабить. Добиться, чтоб она царапала ему спину. Чтобы из ее горла рвались всхлипы и вскрики «Еще!».
Она должна быть его. Реальная, живая, а не фотографическая. Он хочет ее. Хочет обладать ею, как никакой другой женщиной в целом мире.
И ради этого он готов на все. Готов на безумства. Готов расстелить перед ней коврами все богатства мира. Готов похитить ее, как это делали поколения его предков.
Но у их союза, у их любви есть препятствие. Это Он. Он сейчас с ней, и она, кажется, любит Его и не уйдет от Него. Она принадлежит другому.
А если Его – этого другого – не станет? Если Он вдруг уйдет, испарится, исчезнет? Погибнет? Тогда…
«Только тогда у меня есть шансы», – вдруг впервые со всей ясностью понял он.
Он снова глянул на ее портрет. Как хороша! Как свежа! Как юна и упруга!
И после этого мысли его стали ясными и отчетливыми.
Да, Он должен исчезнуть. «Он мешает мне – значит… Значит, надо поступить так, как поступали сотни, и тысячи, и миллионы моих предков. Они убивали того, кто им мешает. Значит, и мне Его надо убить», – сформулировал он и сам содрогнулся всей ясности и безжалостности того, что ему придется совершить.
Он отбросил портрет оттого, что понял. Все понял. Оттого, что решение было принято и оставалось только воплотить его в жизнь. Составить план, дождаться удобного случая – и убить. Убить Его. Своего соперника.
[1] МГУ, приняла присягу, и ей было присвоено звание «лейтенант ФСБ». Да, не думала она, не гадала, в детстве не мечтала, а жизнь повернулась настолько хитро, что она стала сотрудницей спецслужб. Причем спецслужб такого уровня, что даже звание сотрудника ФСБ было для нее всего лишь прикрытием.
Служила Варя в организации, которую ее коллеги называли между собой просто комиссией. Комиссия эта была засекречена настолько, что о ее существовании знали (помимо, конечно, ее служащих) всего четыре человека на самых верхних ступенях иерархии российской власти: президент, министр обороны, начальник Генерального штаба и руководитель ФСБ. Комиссия занималась странными вещами, но кто-то должен же был заниматься и этим…
Они изучали и нейтрализовывали необычные явления в природе и обществе, имели дело с телепатией, телекинезом и прочей экстрасенсорикой.[2] Варвара работала в отделе «О» – то есть оперативном. Подчинялась она непосредственно начальнику отдела подполковнику Петренко. На счету у Вари уже было одно расследование, успешно ею проведенное, – причем практически в одиночку, безо всякого прикрытия, самостоятельно.[3]
Однако в один прекрасный день начальники спохватились: «Как это получается, что в оперативном отделе у нас служит человек не просто без базового образования, но и без всякого опыта практической работы?!» И тогда Варвару в срочном порядке отправили слушать лекции в Высшую школу ФСБ, а в виде практики включили в дежурную оперативно-следственную бригаду при управлении внутренних дел Подмосковья.
Ох, и навидалась она за два месяца дежурств в бригаде! Вот уж где никакой мистики и экстрасенсорики не было. Все приземленно, грубо, гадко, кроваво. Убийства по пьянке. Разбойные нападения ради пачки сигарет и пятидесяти рублей. Развратные действия по отношению к десятилетнему мальчику… Вся грязь и мерзость, присущая нашему обществу, о которой Варе раньше только доводилось слышать в сводке происшествий, предстала перед ней во всей своей отвратительной красе.
Но и научилась Варвара, чего греха таить, у милиционеров многому. Проводить осмотр места происшествия. Снимать отпечатки пальцев. Психологически давить на обвиняемых и раскалывать их. Она однажды даже жизнь спасла – себе и эксперту. Плохо зафиксированный подозреваемый – здоровенный бугай, обвиняемый в убийстве жены, бросился на них с огромным кухонным ножом. Ловким приемом карате Варя обезоружила его и сбила с ног, а подоспевший Опер застегнул-таки на его запястьях раскрывшиеся было браслеты.
Команда, вместе с которой Варе приходилось заниматься столь грязной работой, ей нравилась. Все – мужчины, все со сдержанным джентльментством относятся к ней, слегка ухаживают, и никто не старается немедленно залезть ей под юбку.
Формальным лидером их бригады был следователь прокуратуры – но только формальным. (Сейчас он покачивался на переднем сиденье «Волги».) Никто не счел бы двадцатипятилетнего Костика лидером какой бы то ни было команды. Недавний выпускник юрфака МГУ подался в прокуратуру не от хорошей жизни. Был он иногородним – кажется, из Чебоксар – и бесквартирным. Работа в прокуратуре была для него отчаянной попыткой зацепиться за Москву – возвращаться к себе в провинцию он категорически не хотел. Худенький, невысокий, субтильный, он был на полголовы ниже Варвары. У него даже, кажется, борода не росла, торчал только под носом какой-то кустик вместо усов. При этом Костик великолепно знал законодательство (все-таки МГУ – прекрасная школа, Варя знала это по себе), был цепок, ловок и быстро и опрятно оформлял все нужные бумаги.
Не формальным, а подлинным лидером их коллектива был оперативник. Циничный, веселый, никогда не унывающий майор Георгий Малютин по кличке Малюта. (Впрочем, Варя про себя предпочитала звать его Опером.) Он носил кожаную куртку с поднятым воротником, был жилист, силен физически и упрям. На взгляд Варвары, оперативник напоминал молодого Высоцкого: такая же тяжелая челюсть, хриплый басок, внутренняя сдержанная эмоциональность и готовность взорваться в любой момент.
Был в бригаде еще и судмедэксперт – пожилой, седой, молчаливый Виктор Герасимович. Он никуда и ни во что не лез, тихо и споро делал свою работу и, казалось, считал дни, остающиеся ему до пенсии.
На базу футбольной сборной ехали в молчании. Шофер поставил на крышу «волжанки» мигалку, врубил сирену и выжимал из дряхлого авто буквально все, что оно могло дать. Стрелка спидометра уверенно зашкаливала за сто шестьдесят. Несмотря на скорость, гудение шин и мотора и тряску, двое мужчин – молодой следак Костик и пожилой эксперт Виктор Герасимович – дремали: первый откинулся на сиденье, второй уронил голову на грудь. Малютин, сидящий рядом с Варварой, не спал, смотрел, прищурясь, на проносящийся мимо ночной пейзаж. Варе тоже не спалось, и она глядела, как пролетают мимо деревеньки с двумя-тремя огоньками, как проплывают возвышающиеся на холмах темные громады «новорусских» замков. Убийство на базе футбольной сборной взбудоражило ее. Она понимала, что это было не рядовое преступление. Совсем не из серии типичных российских убийств: вместе выпили, потом поссорились, подрались, и один другого пырнул ножом. Смерть на базе сборной страны казалась Варе громкой, сенсационной, шокирующей. Даже она, совершенно далекая от футбола, не раз слышала фамилию Игоря Кондакова.
Ей хотелось поговорить об этом, но Опер не выказывал ни малейшего желания начать разговор. И тогда Варвара произнесла, словно бы про себя, ни к кому не обращаясь:
– Интересно, кто замочил Кондакова?
Оперативник пробормотал сквозь зубы что-то похожее на: «Хотел бы я знать» – но на ее реплику неожиданно откликнулся следак Костик с переднего сиденья. То ли он и не спал вовсе, то ли проснулся.
– Скорей всего, заказуха, – предположил он.
– В смысле? – удивилась Варвара.
– Заказное убийство, – ответил следак.
– Футболиста-то? Зачем? – спросила Варя.
– Ты, Кононова, газеты читаешь? – с изрядной долей высокомерия спросил Костик. Он вообще не упускал случая самоутвердиться за счет почти равной ему по возрасту юной Варвары.
– Читаю, но не про футбол, – быстро отбрила его Варя. – Про футбол только бездельники читают.
– А это не про футбол, – откликнулся Костик. – Это криминальная хроника.
– Ну, и что же ты там вычитал? – усмешливо спросила Варя.
Она знала, что в обществе мужчин нельзя никому давать спуску, иначе набросятся всей стаей и загрызут.
– С Кондаковым, ныне убитым, был большой скандал, – вмешался в разговор Опер.
Его голос звучал любезно: он явно хотел погасить в зародыше ссору, назревающую между Варварой и Костиком.
– Какой же? – повернула к нему голову Варя.
– Ты про «дело Таманцева» читала?
– Нет. А что за дело?
– В позапрошлом году клуб, за который играл Кондаков, – это был московский «Гладиатор» – продал его французам, в «Лазурный берег». Но денежки, которые французы заплатили за Кондакова «Гладиатору», в Россию не дошли. Осели на личных счетах президента данного клуба, а также главного тренера «Гладиатора» Таманцева в Швейцарии.
Опер приоткрыл окно «волжанки» – в салоне стало еще шумнее, внутрь ворвался вихрь прохладного сырого осеннего воздуха. Милиционер закурил.
– Ну, и что дальше? – спросила Варвара. Она обращалась только к Оперу, напрочь игнорируя сидящего на переднем сиденье молодого следака.
– Полгода назад УБЭП начал следствие – по поводу ухода от налогов. А через два месяца после этого президента «Гладиатора» убили. Темная история.
– Явная была заказуха, – пояснил следак Костик.
– Да, – поддержал его Опер. – Убили президента клуба в подъезде. Два выстрела, и контрольный в голову.
Он замолчал, затянулся.
– Ну, и что дальше? – поторопила его Варвара.
– Что – дальше? – усмехнулся следак. – Убийцу ищут. Ищут везде, но не могут найти.
– А при чем же здесь футболист? Зачем его убивать? – изумилась Варя. – Он ведь в данной истории только пешка. Что-то вроде породистого коня.
– Породистого коня, говоришь!.. – усмехнулся Опер. Ему явно понравилась Варина метафора. – Хорошо сказано. Однако, в отличие от скакунов, у футболистов есть мозги.
«Ой ли», – подумала Варвара, но озвучивать свою мысль не решилась. Все-таки мужики кругом, еще оскорбятся.
– …Кондаков мог о каких-то деталях этой истории знать, – продолжал Опер. – Мог кому-то что-то рассказать. Или угрожал рассказать… Ну, ладно, что там гадать! Чего размазывать белую кашу по белому столу. Приедем, поглядим.
– Странное место для заказного убийства, – вслух поразмыслила Варвара. – Не подъезд, не автомобиль, не улица, а база футбольной сборной. Первый раз о подобном слышу.
– Все когда-нибудь бывает в жизни в первый раз, – меланхолически ответил Опер.
Он щелчком вышвырнул в ночь недокуренную сигарету и закрыл окно.
– Бляха-муха, – вдруг проговорил дотоле молчавший шофер Евсеич, – как же теперь «Всполох» без Кондакова играть-то будет?
– Что там твой «Всполох»! – в сердцах сказал юный следак. – Так Питеру и надо! Как вот без него сборная будет? Чемпионат мира на носу!
– Может, его Фигу[4] убил? – подала свою реплику Варвара. – Я слышала, он вроде в Москву приезжал…
Мужчины секунду опасливо помолчали (как обычно бывает, когда женщина вдруг влезает со своим суждением в разговор о футболе), а потом дружно расхохотались: оценили и то, что Варя знает футбольные реалии, и ее чувство юмора.
На своем месте у окна заворочался эксперт.
– Ржете, жеребцы… – проговорил он недовольным, тусклым со сна голосом. – Поспать человеку не даете…
А тут, наконец, и приехали.
База сборной команды по футболу в Светловке представляла собой огромную территорию за высокой кованой оградой. Испуганный сторож, не спросив документы, принялся открывать шлагбаум перед их «Волгой» с мигалкой.
Машина въехала на территорию базы. Где-то вдалеке угадывались футбольные поля. «Волга» подрулила к главному корпусу. Здесь уже стояли две милицейские машины: «газик» и «шестерка», а также одна понтовая иномарка, видимо, принадлежащая кому-то из игроков. В жилом трехэтажном здании второй и третий этаж были темны, зато на первом горело множество окон – неправдоподобно много для этого времени суток. Светящиеся окна, равно как и милицейские машины у входа, красноречиво свидетельствовали о том, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее. Горели огни и в двухэтажном флигельке, расположенном чуть в стороне от главного корпуса.
Оперативная бригада вышла из машины. Милицейский сержант, топтавшийся у входа в здание, козырнул им.
– Где место преступления? – деловито спросил у него юный следователь Костик.