Сейчас, когда сервомеханизм застыл перед обвалившейся плитой, окруженной оползнями проникшей в тоннель почвы, световой столбик на индикаторе радиоактивного загрязнения дошел до противоположного края шкалы и застыл, словно расписываясь в собственном бессилии передать истинный радиационный фон…
Игорь не мог предположить, что с ним случится нечто подобное. Он жил достаточно замкнуто, в кругу своих интересов, и никогда не готовил себя к какой-то тотальной беде. Он был обычным человеком, заурядным и внешне и внутренне… Избыток адреналина помог ему выбраться из заваленной шахты лифта, но спустя несколько часов, которые он провел в мучительной, непосильной работе, этот природный стимулятор больше не действовал… Сейчас, глядя на чудовищные показания приборов, он уже не дрожал от перевозбуждения.
К нему внезапно вернулся обыкновенный человеческий страх – сосущее под ложечкой чувство непоправимой беды… Он просто боялся того, что ему предстояло увидеть…
Если бы не Даша и дети, что остались внизу, то Игорь, возможно, не решился бы трогать бетонный обломок, но, вспомнив слова того мальчишки, вдруг устыдился самого себя.
Дрожащими пальцами обняв мягкие, пористые гашетки управления лазерами, он заставил «Беркута» отступить на пару шагов в глубь коридора и нажал на спуск обеих установок.
Два рубиново-красных шнура когерентного света вонзились в бетон, испаряя его. Горные лазеры являлись очень мощной техникой, предназначенной для пробивки штолен в твердых базальтовых породах. Бетон и арматуру они резали, как раскаленный нож брусок подтаявшего масла. Секунд через тридцать огромная плита была разделена на несколько неравных частей, и ее куски с тяжким грохотом обвалились внутрь просторного тоннеля.
На том месте, где минуту назад возвышалась преграда, теперь серел безобразный провал, через который Игорь увидел странное, совершенно не знакомое ему небо, по которому в ирреальном кольцевом вихре медленно плыли клубящиеся свинцово-серые облака.
Это не могло быть небом родного Дабога!..
Рокотову показалось, что он все же сошел с ума… За неровными, безобразными краями провала лежала черная, обугленная земля.
Он видел лес… аллею небрежниц, которая вела к входу в музей… но не узнавал ничего!
Лес стоял, наклонив в одну сторону черные, обугленные стволы с редкими уцелевшими ветвями. Небрежницы, пышно топорщившие в разные стороны лохматые ветви, теперь казались раздерганными клубками обгоревшей проволоки… Земля вокруг дымилась, а в воздухе, будто снег, медленно кружили серые хлопья сажи…
* * *
Машина Рокотова шла краем циклопической воронки с остекленевшими от температуры скатами. Сумеречный воздух дрожал и вихрился вокруг приплюснутого корпуса «Беркута». Огромные трехпалые ступоходы, оканчивающиеся массивными, свободно сочлененными «пальцами», с лязгом царапали расплавленный базальт, цепляясь за малейшую неровность. Гироскопы стабилизации выли, поддерживая машину в вертикальном положении, но Игорь едва воспринимал эти технические подробности своего страшного марша.
Ему казалось, что он умер и попал в пресловутый ад, где обитают миллионы неприкаянных душ.
Изуродованная до неузнаваемости местность буквально кричала о пропитавшей ее смерти. Небеса уже не были пепельными – они стали черными. Стена тяжелых облаков висела в какой-то сотне метров от изувеченной земли, создавая тошнотворное, клаустрофобическое ощущение нависшей над головой массивной плиты…
Игорь несколько раз включал передатчик, но везде, – и на аварийных частотах тоже, – перекатывался раскатистый треск несущей волны. Ни одного позывного, никаких голосов, лишь режущие уши помехи от радиоактивного ада, что царил вокруг.
Не помня себя от потрясения и ужаса, Игорь развернул «Беркута» и погнал его прочь от края страшной воронки, которая поглотила его родной город и вместе с ним несколько сот тысяч знакомых и незнакомых Рокотову людей.
Игорь не мог даже вообразить себе, что за несчастье постигло Дабог. Остатки здравого смысла, уцелевшие в вихре растерзанных мыслей, подсказывали – это не природная катастрофа и не подземный взрыв термоядерного реактора в одном из старых бункеров… Характер воронки убеждал – что-то обрушилось на планету, ударило сверху…
Игорь надеялся – стоит уйти подальше от остекленевшей ямы, и этот ужас отступит, уменьшится пропорционально расстоянию до эпицентра катастрофы. Еще немного, и он встретит людей, свяжется по рации со спасательными службами, сможет передать информацию об оставшихся в бункере детях…
Тщетно…
Пепел не умеет кричать… Хлопья сажи, кружащие над погибшим городом в погребальном танце жестокого снегопада, были страшны, но куда страшнее оказались свидетельства мгновенной смерти там, где взрывная волна и излучение уже не могли полностью их уничтожить.
Между погибшим городом и столицей Дабога лежало триста километров плантаций, полей, мелких, соединенных сетью дорог ферм и населенных пунктов.
«Беркут» двигался со скоростью около сотни километров в час. Через сорок минут датчик радиации чуть умерил свой тревожный блеск.
Игорь вел машину по дороге. Справа и слева от него возвышались черные, обугленные стволы деревьев. Они тянули свои узловатые руки-сучья к страшному, клубящемуся небу, будто застыли в момент удара в немом, бесконечном крике.
Через полкилометра дорога влилась в поселок.
Дома стояли мертвыми, лишенными крыш коробками. Оконные проемы, будто пустые глазницы, щерились осколками выбитых рам. Под ступоходами «Беркута» что-то неприятно похрустывало.
Приближаясь к крайнему дому, Игорь вдруг содрогнулся.
На черной, покрытой коростой сажи стене четким, светлым контуром выделялся силуэт человека. В первый момент Игорь не понял, что это на самом деле… и его сердце радостно дрогнуло, но, присмотревшись, он вдруг с ужасом осознал, что видит только контур, отпечаток той фигуры, которая стояла в момент взрыва подле стены…
Чуть более светлый контур в том месте, где адское излучение встретило на своем пути живую плоть… отпечаток уже не существующей жизни, навечно прорисованный в оплавленной стене…
В конце поселка его ждало еще одно потрясение.
По краю дымящегося поля шла слепая корова.
Бедное животное не понимало, что произошло. Один ее бок полностью сгорел – из-под обугленной шкуры торчали окровавленные ребра. Корова ковыляла на нетвердых, подламывающихся ногах, истошно крича. Игорь был настолько потрясен этой сценой, что на минуту забыл об управлении. «Беркут» остановился, издав затухающий вой сервоприводов…
Видимо, животное услышало этот звук. Корова остановилась, беспомощно, слепо повернувшись… и глазам Игоря предстала сводящая с ума картина: другой бок животного каким-то чудом оказался не тронут…
В этот страшный, затянувшийся миг он заплакал.
Он понял – что бы ни случилось на Дабоге, но старая жизнь уже не вернется… никогда.
Кричащая корова, один бок которой представлял собой кровавое месиво сожженной плоти, а другой лоснился тщательно выскобленной, ухоженной шкурой, была как две половинки разломанной жизни. Она не сможет дальше жить… – вдруг с отрешенностью подумал Игорь и понял, что данное утверждение относится ко всей планете…
В этот миг ему хотелось одного – кричать в унисон с предсмертным, полным боли и незаслуженной обиды криком животного…
Нет… Нет… Нет…
Мысли бились в голове, как ошалевшие звери в тесной клетке.
Нет… Я не могу…
Игорь знал – он должен двигаться дальше, потому что за его спиной в мрачных глубинах бункера остались дети. Живые, здоровые дети, которые, вероятно, уже потеряли все, кроме надежды…
Он должен привести к ним помощь…
* * *
Из черных, клубящихся туч внезапно пошел проливной дождь. Где-то у горизонта бесновались молнии. Внешние динамики «Беркута» передавали монотонный шелест падающей воды и отдаленный, сглаженный расстоянием рокот громовых раскатов.
До столицы Дабога оставалось не больше тридцати-сорока километров, но Игорь еще не встретил ни одного человека. Никто не выходил на связь, вся планета опустела, вымерла.
Он отчаянно надеялся найти в столице живых людей, узнать у них, что за катастрофа постигла Дабог, потребовать срочной эвакуации для оставшихся в бункере детей…
Людей он нашел на городской окраине.
Дождь падал сплошной стеной, ухудшая и без того скверную видимость. «Беркут» пробирался меж рядами деревьев Бао, по направлению к одной из радиальных дорог, которая вливалась в город с севера. Когда ему оставалось пройти не больше полукилометра по раскисшей от дождя почве плантации, навигационная система серв-машины внезапно зашлась злобным, заполошным воем. Игорь, отупевший от горя и многочасовой монотонной ходьбы, вздрогнул всем телом, выпрямившись в кресле и посмотрев на приборы. Машина остановилась, так и не преодолев последнего, растущего почти вплотную к дороге ряда деревьев.
Впереди, там где радиальная трасса сливалась с кольцевой, у устья просторной дорожной развязки на широких обочинах стояло десять совершенно не знакомых Игорю летательных аппаратов. Даже издали, без оптического увеличения, они казались огромными. Внеатмосферный носитель «Беркута», который Игорь справедливо считал сложным и внушительным суборбитальным кораблем, выглядел бы на их фоне как ребенок рядом с взрослым двухметровым мужчиной…
Модули стояли, деловито вытянувшись цепью. Дождь не долетал до них добрый десяток метров. Над странными аппаратами блуждало зеленое свечение электромагнитного статис-поля. Именно из-за него следящие системы «Беркута» не смогли издалека различить такой массы горячего, дышащего энергией металла. Промеж непонятных летательных аппаратов, которые подозрительно походили на космические корабли, сновали люди в неуклюжих, громоздких костюмах, отдаленно похожих на скафандры. Чуть впереди, выдвинувшись на возвышение второго уровня дорожной развязки, стояли десять машин, напоминающих огромные вездеходы. Их литые ребристые колеса диаметром около двух метров казались издалека чудовищными фрезами.
Игорь устал, измучился от стывших в груди подозрений. Протянув руку, он включил передатчик и начал медленно вращать ручку настройки, пытаясь вручную прогнать диапазоны связи.
Почти что сразу в уши ударил чужой, незнакомый голос. Не в том плане, что Игорь не знал личности говорившего, – это, в сущности, пустяки, – в первый момент он не узнал самого языка!..
Потребовалось несколько затянувшихся секунд, чтобы он понял, – это тот же интеранглийский, на котором говорил весь Дабог, только изуродованный странным акцентом и непонятными оборотами речи.
Он похолодел, вслушиваясь в звуки голоса, постепенно свыкаясь с его акцентом, начиная различать слова, и когда понял, о чем идет речь, то молча, до крови закусил губу, продолжая слушать…
* * *
Разноголосица в эфире звучала сразу на нескольких частотах. Коммуникационное устройство серв-машины перекрывало любой из диапазонов связи.
…
– Проклятые крысы!.. Эй, Джонни, тут целая сеть бункеров!
…
– О чем говорить? Да, сэр, непременно. Сейчас выясню…
…
– Докладывай толком, капитан, в чем проблема?! Почему подразделение вернулось на исходную?!
…
– Повторяю, сэр… Не можем их достать… Система бункеров… Глубина…
Игорь дрожащими пальцами удержал ручку настройки на данной частоте.
– Что за бункера? Где?
– Везде, сэр. Глубоко эшелонированная система подземных укрытий! Наши сканеры едва проходят их внешний слой перекрытий… Они запечатались под землей!
– Фрайг… Я понял. Сейчас свяжусь с орбитой. Пусть попытаются произвести глубинное сканирование оттуда…
Смысл услышанных слов медленно проникал в сознание Игоря. Слова, как камни, падали сквозь муть страшных впечатлений последних часов и застывали на дне его измученной души тяжелыми глыбами свершившихся фактов…
– Может, просто пустить газ? – тем временем осведомился один из общавшихся в эфире. – Нагумо с нас головы снимет, если мы не доложим в срок об окончании захвата планеты! Ясно ведь сказано, – живые тут не нужны! – горячо доказывал хрипловатый, видно, надсаженный от команд голос. – Мои ребята в состоянии взорвать одну из этих бронеплит, спустим туда пару бактериальных капсул, и пусть дохнут под землей… нам же меньше потом мороки с зачисткой!..
– Думаешь? А сколько потом возиться с дезактивацией оборудования на заводах? Я так понял, что адмиралу важны именно подземные производства… – засомневался второй.
Его слова, видно, задели находящегося на связи абонента за больное место:
– Ты что, предпочитаешь доложить, что ядерная бомбардировка прошла впустую? – хрипло осведомился тот. – Да нас с тобой сгноят, где-нибудь в земной канализации, во славу дядюшки Хаммера!.. Думай головой, капитан, а не задницей. Ты отвечаешь за прикрытие, а я за зачистку. Две половинки одной хреновины… Это же первая операция!.. – В голосе говорившего прорывались злые, раздраженные нотки. – Плевать я хотел на этих колонистов, мне своя задница дороже! Пустим газ по их вентиляции, и дело с концом!..
Игорь слушал перепалку двух офицеров, а в его груди разрастался холод.
Четыре слова бились в голове звонким оглушающим набатом: Земля, ядерная бомбардировка и газ…
Газ… Ядерная бомбардировка… Земля…
И еще… люди в убежищах, которые имели общую систему вентиляции…
Он поднял глаза и понял, что практически ничего не видит…
Колонисты… Земля… Своя задница дороже… Газ…
Они не могли быть людьми… Он не верил в это… Не хотел верить!..
Чернота перед глазами плавала мутной пеленой.
– Я сошел с ума… – прошептал Игорь, стиснув ладонями виски… – Я сошел с ума!..
Он забыл, что его передатчик включен и настроен на ту волну, где продолжали общаться два офицера, обсуждая, как лучше затравить тех, кто чудом избежал смерти от ударов ядерных боеголовок.
– Эй, кто там каркает?! Что значит «сошел с ума»?!. Кто влез на командную частоту?!.
Злой, отрывистый голос вышвырнул Игоря назад, в реальность. Черные круги перед глазами, так похожие на панораму выжженного Дабога, продолжали плавать, заслоняя взгляд.
На прокушенных губах опять ощущался солоноватый вкус крови…
Игорь не подозревал, как сильно может измениться человек всего за несколько часов. Еще утром он не предполагал, что умеет ненавидеть. Это чувство обрушилось, словно каскад ледяной воды…
Из его жизни вдруг оказалось вычеркнуто все…
Тишина… Оглушающая тишина в эфире…
Усилием воли вернув себе способность видеть, Игорь понял, что сжимает в руке отломанный верньер настройки передатчика. На коммуникационной панели судорожно моргал индикатор ожидания, – бортовой компьютер тактично выжидал, пока пилот позволит системе перейти в автоматический режим.
Он не позволил. Игорь не мог больше слушать эти голоса, так запросто обсуждающие, к какому способу смерти приговорить жителей Дабога.
Они пришли с Земли, далекой, трижды проклятой прародины, которая четыре столетия назад вышвырнула его предков в неизведанный космос… Пришли и убили всех, кого смогли…
Разум не хотел в это верить, а душа уже, видно, поверила… Он вспомнил бледный человеческий силуэт на стене, ослепшую корову, ковылявшую по обочине, и понял – они смогут… Они уже решили про себя, что имеют право прийти и убить…
Глава 3
Столица Дабога. Район южной автодорожной развязки…
Дождь лил не переставая, зловещей стеной отгораживая мокрый притихший город.
Головная машина планетарной поддержки доползла до окраины, противоположной месту приземления модулей, и остановилась, чуть выдвинувшись из теснины зданий на простор автодорожной развязки.
Лейтенант Патрик Гудман нервно озирался по сторонам, но унылые стены зданий с щербатыми провалами выбитых окон хранили стойкое молчание. От них невозможно было узнать, куда подевались жители этого довольно большого по колониальным меркам города… Данное обстоятельство пугало и злило молодого лейтенанта Военно-космических сил Земли.
Он совсем не так представлял себе первую высадку в колониях. Об этом позаботилась хорошо отлаженная машина пропаганды. По предлагаемым сценариям данная планета являлась зеленым раем, который лишь из-за жадности и эгоистического упрямства кучки колонистов до сих пор не стал Землей Обетованной для миллионов запертых внутри Солнечной системы граждан Альянса.
Сейчас, глядя в серую хмарь рушившихся с небес радиоактивных осадков, Гудман чувствовал: что-то пошло не так… Эта унылая тишина брошенных улиц никак не располагала к победному шествию войск Альянса по покоренной столице Дабога.
Покорять оказалось некого – вот что злило и одновременно тревожило Патрика.
Люди попросту исчезли отсюда, предоставив радиоактивному дождю падать на мокрые крыши покинутых домов.
Сидя в командном блистере боевой планетарной машины, чья мощь исчислялась цифрами с длинным хвостом нулей, он перемещал взгляд с ровных, деловитых показаний приборов на истинное изображение сумеречных окрестностей, отраженных на стереоэкранах кабины, и обратно…
Везде одно и то же… хоть тресни.
Вывод напрашивался сам собой, и Гудман нехотя включил канал коммуникатора.
– Сэр, докладывает БПМ-1. Мы прошли город. Нахожусь на южной окраине, в районе автодорожной развязки семнадцать-ноль.
– Что наблюдаешь, первый? – сухо осведомился коммуникатор голосом капитана Джошуа.
– Ничего, сэр. Дождь и пустые здания. Термальная оптика молчит. Город пуст.
– Фрайг… – Капитан все же не удержал своих эмоций, как ни старался. – Хорошо, первый, держи позицию. Дополнительные приказы получишь позже.
* * *
На борту флагмана «Эндгроуз» царило далеко не победное настроение. Нагумо сидел за рабочей консолью мрачный, как те облака, что час назад затянули панораму Дабога пепельно-серой мутью.
План вторжения трещал по швам прямо на глазах. Первой ласточкой грядущих проблем оказалась ошибка в предварительных прогнозах движения воздушных масс. Компьютерное моделирование показывало, что ветер должен был отнести радиоактивные осадки, образовавшиеся от взрывов, превративших в остекленевшие воронки два города планеты, далеко в океан, по направлению к южному и северному полюсам злополучного Дабога. На самом же деле ополоумевшие, перегретые неистовым огнем ядерных вспышек воздушные массы повели себя совершенно иначе – взъярившийся вдруг ветер погнал пепельные, клубящиеся тучи в центр обитаемого материка, стремительно сужая то «окно» над столицей Дабога, куда опускались десантно-штурмовые модули.
Это было очень скверно.
Адмирал Нагумо не зря командовал Объединенным флотом Альянса. Может быть, Джон Хаммер и недолюбливал его за излишнюю резкость суждений, но иной кандидатуры попросту не нашлось, когда встал вопрос о компетенции командующего. Нагумо был и оставался единственным из адмиралов, кто показал себя блестящим стратегом во время покорения внутрисистемных колоний, – он действительно имел тот практический боевой опыт, который в большинстве своем отсутствовал у подчиненных ему солдат и офицеров.
Исходя из данного опыта Нагумо настаивал: нельзя лишать людей всего одним апокалипсическим ударом с орбиты, – осознав, что им нечего больше терять, жители любой планеты дадут яростный и бессмысленный отпор. Нагумо предлагал действовать, сочетая устрашающую силу с фактором внезапности, тонко играть на психике покоряемых людей. Как человек Земли, он мыслил безупречно. Два уничтоженных города из трех существующих, зловещие грибообразные облака на горизонте, плюс – неожиданный десант с орбиты – все это, вместе взятое, по плану Нагумо должно было ввергнуть в шок жителей столицы Дабога.
Это уже срабатывало не раз и без впечатляющих разрушений от ядерной бомбардировки: в перенаселенных городах юпитерианских колоний хватало, собственно, обыкновенной болванки, спущенной с орбиты, чтобы ввергнуть в ступор целый мегаполис с многомиллионным населением, превратив его непокорных жителей в смиренных граждан Альянса…
Здесь же все происходило не так. Глядя на тактические мониторы, полукругом огибающие кресло командующего, Нагумо не понимал, где в его план вкралась ошибка…
По замыслу, сразу после орбитального удара бронетехника Альянса, стремительно передвигаясь по улицам города, занимает ключевые позиции, главные административные здания, средства коммуникации, и в итоге – очнувшееся от шока население осознает тот факт, что колония оккупирована всего за какие-то два-три часа, а они сами оказались в роли заложников. Никто из специалистов и администраторов планеты не станет артачиться и саботировать сотрудничество с оккупантами, когда поймет, что в оцепленных городских кварталах осталась и его семья, благополучие которой теперь напрямую зависит от благоразумного поведения нужных захватчикам людей. Таким образом, столь необходимые силам Альянса подземные заводы Дабога сами распахнут ворота для нужд прибывающей на орбиты армады кораблей. А уничтожение двух городов, отснятое на видео, послужит наглядным уроком для тех планет, которые встанут на пути движения армады в ближайшие месяцы…
Сейчас, глядя на то, как атмосфера Дабога под влиянием разбушевавшихся воздушных масс прямо на глазах меняет свой цвет, с голубовато-зеленого на пепельно-серый, Нагумо вдруг испытал чувство глубокой тревоги, неудовлетворенности, словно что-то внутри подсказывало, ехидно нашептывало: «Жди, адмирал, твой план полетел к фрайгу, – на столицу Дабога надвигаются тучи радиоактивного пепла, и люди там не станут ждать, испуганно глядя из окон зданий на то, как твои модули демонстративно садятся им на головы…»
Командующий Объединенным флотом Альянса сердито мотнул головой, заставив себя оторвать взгляд от удручающей картины, которую демонстрировали мониторы.
Никогда не доводите покоряемый народ до той грани отчаянья, когда он поймет, что терять больше нечего, и ненависть возобладает над здравым смыслом…
Похоже, что данный девиз адмирала Нагумо, снискавший ему сомнительную славу гуманиста, грозил впервые дать существенный сбой.
Судя по движению воздушных масс, внизу очень скоро вообще невозможно станет жить…
* * *
«Беркут», управляемый Игорем Рокотовым, шел неуклюжей, несвойственной ему походкой, наполовину согнув свои ступоходы, с тем чтобы рубка машины не поднималась выше увядающих на глазах крон деревьев Бао.
Плантации окружали город сплошной стеной.
Несмотря на то, что Игорь видел блестящую в каплях дождя зелень, он никак не мог отделаться от ощущения, что ведет своего древнего агроробота по бесконечному кладбищу.
Все, чем он жил, что любил, во что верил, – увядало на глазах. Нежные весенние побеги деревьев бессильно роняли метелки соцветий, понуро клонясь к земле. Невидимая смерть витала повсюду: она падала с небес в каплях проливного дождя, металась по воздуху хлопьями принесенной вместе с тучами сажи, хлюпала под ступоходами «Беркута» в мертвой, раскисшей от неурочных осадков почве…
Глядя на деревья, забота о которых занимала огромное место в его жизни, Игорь боялся даже думать о людях. Временами он начинал ощущать стопроцентное одиночество, будто действительно остался последним, кто выжил на Дабоге.
Он глох в окружающей тишине.
Почему он увел «Беркута» от скопления симметрично расположившихся посадочных челноков? Почему не ринулся на них, сбивая бронированным торсом серв-машины, давя ступоходами, сжигая лазерами?
Нет, он не испугался. Просто в те страшные, затянувшиеся до бесконечности мгновенья, когда эфир выплеснул в его разум правду о происходящих событиях, Игорь еще не готов был в нее поверить. Эта растерянность, ощущение внезапно выбитой из-под ног почвы, чувство неприятия свершившегося никак не сопрягались с понятием «трусость».
Он действительно не понимал, как можно войти в чужой дом, убить людей, находя какие-то внутренние оправдания содеянному… Это оглушало, переворачивало сознание, вызывало ни с чем не сравнимую моральную боль, внутреннюю пустоту, когда не знаешь, как жить дальше, куда идти и что делать…
Каждый человек должен пережить внутри себя подобные мгновенья растерянности, страха, отчаяния… пропустить эти ломкие секунды через фильтр собственной души, ощутить ужас непоправимости свершившегося, подавиться растерянностью, заглянуть в глаза безысходности…
Это горнило внутреннего самопознания, откуда выходят новые души. Человек либо ломается, либо восстает против того, что предложила судьба. Трусами, равно, как и храбрецами, не рождаются. Ими становятся…
…Игорь вел «Беркута» окраиной полей, медленно приближаясь к южному пригороду столицы. Ему предстояло научиться убивать, чтобы выжить.
* * *
В тиши командного блистера БПМ сдавленно пискнул тревожный сигнал.
– Здесь БПМ-1! – лейтенант Гудман подался к зеленоватому мерцающему экрану радара, на поверхности которого вспыхнула и погасла алая точка. – У нас гости! Повторяю, у нас гости! Пеленг четыре-шестнадцать-юг!
За десять километров от него капитан Джошуа тщетно пытался справиться с двумя коммуникационными каналами. В одно ухо ему орал полковник из группы десанта, в другое же настойчиво проникал встревоженный голос Гудмана.