Страница:
– Вам есть где остановиться? – спросила женщина, и мать Саймона отрицательно покачала головой.
– Я же вам сказал: нищие, – тихо произнес Джонатан. – Нас предупредили насчет них.
– Я могу работать, – поспешно вставила мать Саймона.
– Конечно, можете, – согласилась женщина. – И мальчик тоже – он ваш сын?
Мать Саймона кивнула, а сам он подбежал к тем птицам, что поближе, и вспугнул их.
– Дурачок, да? – сказала женщина, и мать Саймона напряглась.
– Он хороший сын, – начала она.
– О да, они всегда такие, – подтвердила женщина. – Похоже, он здоровый, сильный парень. И достаточно большой, чтобы носить воду. Так что не спорьте, – обратилась она к Джонатану, который открыл было рот. – Теперь тут две женщины и большой, сильный мальчик. Наполняйте мой бочонок.
– Вам бы нужно заглянуть к миссис Баттеруорт, – посоветовала она матери Саймона, – если вы хотите койку на ночь и работу утром. Я именно туда и направляюсь. Если мастер Джонатан пошевелится.
С раздраженным видом наполняя деревянную бадью, Джонатан пробормотал что-то о Правиле Лорда, но женщина уже не слушала его.
– Ты сможешь это унести? – спросила она Саймона, когда тот вернулся.
За прошедший год Саймон вытянулся и окреп. Теперь он был выше своей матери. Он взялся за бадью и, собравшись с силами, поднял ее. Она была тяжеленной, но он бы никогда не признался в этом.
– Не знаю, что скажет констебль, – проворчал Джонатан.
Лицо женщины вспыхнуло.
– А я не знаю, что скажет ваш хозяин, когда услышит, что вы болтаетесь по тавернам, – отрезала она, и Джонатан густо покраснел, открыл было рот, но снова закрыл.
– Ступайте за мной, – сказала женщина и быстрым шагом пошла через площадь. Саймон, пошатываясь, побрел за ней. – Я мисс Берлоу, но все зовут меня Сьюзен. А вас как зовут?
– Миссис… Пеплоу, – ответила мать Саймона. Прежде она называлась другим именем и сейчас легонько дотронулась до сына, чтобы он запомнил. – Мари. А это мой сын, Саймон.
Сьюзен одарила его мимолетной дружеской улыбкой.
– Он похож на моего младшего брата, – сказала она. – Сколько ему лет? Двенадцать? Тринадцать?
Мари кивнула.
– Он вырастет высоким, не так ли? – добавила Сьюзен. – Сильные руки и ноги. Ну что же, я уверена, что мы найдем для него работу. Давай-ка ее мне. – Она забрала бадью у Саймона и, несмотря на свой небольшой рост, легко подняла ее.
Они вернулись на улицу, по которой шли раньше, и вокруг опять стало шумно.
– Лонг Миллгейт, – выдохнула Сьюзен.
Мужчины толпой переходили от одного кабака к другому, распевая во всю глотку. Сьюзен ловко пробиралась между ними, не переставая болтать.
– Лучше предоставьте мне вести переговоры, когда мы туда придем. Миссис Баттеруорт последнее время не в духе: ее должны оштрафовать в суде. Но вторая служанка, Пеги – ее сейчас нет – беременна, и нам всем несладко приходится. Так что работы уж точно хватает, коли есть охота; и, по крайней мере, мальчик может поднять бочку с водой. Верно, миссис? – обратилась она к сердитой старухе в дверях.
Та сидела на своем пороге, опустив подбородок на руку, и не ответила Сьюзен, продолжая смотреть перед собой бессмысленным взглядом и что-то бормотать под нос.
Сьюзен остановилась возле дома, где они впервые встретили Сьюзен. Это было самое запущенное здание из всех и ниже, чем соседние. Оттуда вырывались струи горячего воздуха и пахло чем-то жирным. Часть конька на крыше, по-видимому, провалилась внутрь, грязные освинцованные окошки были крошечными, в некоторых местах выбиты стекла. Густой дым валил из накренившейся трубы, а изнутри доносились хриплые голоса, горланившие песню.
– Заведение миссис Баттеруорт! – сообщила Сьюзен.
3
4
5
– Я же вам сказал: нищие, – тихо произнес Джонатан. – Нас предупредили насчет них.
– Я могу работать, – поспешно вставила мать Саймона.
– Конечно, можете, – согласилась женщина. – И мальчик тоже – он ваш сын?
Мать Саймона кивнула, а сам он подбежал к тем птицам, что поближе, и вспугнул их.
– Дурачок, да? – сказала женщина, и мать Саймона напряглась.
– Он хороший сын, – начала она.
– О да, они всегда такие, – подтвердила женщина. – Похоже, он здоровый, сильный парень. И достаточно большой, чтобы носить воду. Так что не спорьте, – обратилась она к Джонатану, который открыл было рот. – Теперь тут две женщины и большой, сильный мальчик. Наполняйте мой бочонок.
– Вам бы нужно заглянуть к миссис Баттеруорт, – посоветовала она матери Саймона, – если вы хотите койку на ночь и работу утром. Я именно туда и направляюсь. Если мастер Джонатан пошевелится.
С раздраженным видом наполняя деревянную бадью, Джонатан пробормотал что-то о Правиле Лорда, но женщина уже не слушала его.
– Ты сможешь это унести? – спросила она Саймона, когда тот вернулся.
За прошедший год Саймон вытянулся и окреп. Теперь он был выше своей матери. Он взялся за бадью и, собравшись с силами, поднял ее. Она была тяжеленной, но он бы никогда не признался в этом.
– Не знаю, что скажет констебль, – проворчал Джонатан.
Лицо женщины вспыхнуло.
– А я не знаю, что скажет ваш хозяин, когда услышит, что вы болтаетесь по тавернам, – отрезала она, и Джонатан густо покраснел, открыл было рот, но снова закрыл.
– Ступайте за мной, – сказала женщина и быстрым шагом пошла через площадь. Саймон, пошатываясь, побрел за ней. – Я мисс Берлоу, но все зовут меня Сьюзен. А вас как зовут?
– Миссис… Пеплоу, – ответила мать Саймона. Прежде она называлась другим именем и сейчас легонько дотронулась до сына, чтобы он запомнил. – Мари. А это мой сын, Саймон.
Сьюзен одарила его мимолетной дружеской улыбкой.
– Он похож на моего младшего брата, – сказала она. – Сколько ему лет? Двенадцать? Тринадцать?
Мари кивнула.
– Он вырастет высоким, не так ли? – добавила Сьюзен. – Сильные руки и ноги. Ну что же, я уверена, что мы найдем для него работу. Давай-ка ее мне. – Она забрала бадью у Саймона и, несмотря на свой небольшой рост, легко подняла ее.
Они вернулись на улицу, по которой шли раньше, и вокруг опять стало шумно.
– Лонг Миллгейт, – выдохнула Сьюзен.
Мужчины толпой переходили от одного кабака к другому, распевая во всю глотку. Сьюзен ловко пробиралась между ними, не переставая болтать.
– Лучше предоставьте мне вести переговоры, когда мы туда придем. Миссис Баттеруорт последнее время не в духе: ее должны оштрафовать в суде. Но вторая служанка, Пеги – ее сейчас нет – беременна, и нам всем несладко приходится. Так что работы уж точно хватает, коли есть охота; и, по крайней мере, мальчик может поднять бочку с водой. Верно, миссис? – обратилась она к сердитой старухе в дверях.
Та сидела на своем пороге, опустив подбородок на руку, и не ответила Сьюзен, продолжая смотреть перед собой бессмысленным взглядом и что-то бормотать под нос.
Сьюзен остановилась возле дома, где они впервые встретили Сьюзен. Это было самое запущенное здание из всех и ниже, чем соседние. Оттуда вырывались струи горячего воздуха и пахло чем-то жирным. Часть конька на крыше, по-видимому, провалилась внутрь, грязные освинцованные окошки были крошечными, в некоторых местах выбиты стекла. Густой дым валил из накренившейся трубы, а изнутри доносились хриплые голоса, горланившие песню.
– Заведение миссис Баттеруорт! – сообщила Сьюзен.
3
Девушка ввела их в дом. Дверь была такой низкой, что Саймон ударился головой о притолоку. Они сразу же попали в темноту, дым и гам. Проталкиваясь в тесноте, Саймон крепко держал мать за руку.
Пол был скользкий. Сьюзен прокладывала себе путь локтями, покрикивая на посетителей пивной: «Прочь с дороги! Нечего распускать руки!»
Комната освещалась только большим очагом у дальней стены и двумя лампами в оконной нише. Хлопья сажи падали в огонь, и из очага шел дым, а поскольку все к тому же еще и курили, в комнате было очень душно. Один мужчина взгромоздился на стол и распевал «Перси Нортумберлендского». Это была известная песня, и несколько человек к нему присоединились. Сьюзен повела Саймона с матерью через дальнюю дверь на кухню, где тоже горел огонь в очаге. Вокруг были развешаны почерневшие кастрюли, а над пламенем висел большой железный котел. Сьюзен поставила бадью с водой на пол и помешала в котле деревянной ложкой.
– Я только схожу за хозяйкой, – сказала она. – Присядьте.
Саймон посмотрел на мать. Ему хотелось задать множество вопросов, главным образом насчет еды, но она лишь покачала головой, притоптывая в такт музыке. Саймон уже подумывал, не присесть ли ему, как вдруг услышал голос:
– Да уж, не очень-то ты торопилась!
Голос был грубый и низкий, совсем как мужской; но когда Саймон поднял глаза, он увидел массивную фигуру женщины, заполнившую дверной проем. На ней была синяя юбка, подвязанная на талии толстой веревкой, с которой свисала огромная связка ключей. Чепчик на голове отсутствовал, а темные волосы были распущены. Сквозь массу волос, свисавших на лицо, Саймону удалось рассмотреть лишь два черных глаза, пристально глядевших на него. Сьюзен вошла вслед за нею в комнату; рядом с хозяйкой она выглядела как воробышек подле большой жирной гусыни. Женщина резко остановилась в нескольких шагах от него с матерью.
– Кто это? – спросила она Сьюзен, не сводя глаз с Саймона и Мари.
– Новые работники для вас. Это миссис Пеплоу, – мать Саймона присела в низком реверансе, – и ее сын, Саймон.
Мари дергала Саймона за руку до тех пор, пока он не сообразил поклониться. Но на женщину это не произвело впечатления.
– Гм-м-м! – произнесла она.
Из другой комнаты послышался возмущенный голос:
– Все пиво высохло, что ли?
Миссис Баттеруорт повернулась и так рявкнула, что задребезжали все кастрюли.
– Придержи своих лошадей, понял? У меня всего одна пара рук! – Затем она обернулась к Сьюзен и приказала:
– Выстави их отсюда. – И она направилась было в зал пивной.
– Погодите минутку, – взмолилась Сьюзен. – Они здесь, чтобы помочь нам. Мы же совсем сбились с ног за эту неделю. Только не говорите, что в доме нет работы!
До них снова донесся мужской голос:
– Что же ты за трактирщица, если не можешь подать пиво?
– Этот не отлепится от пивной кружки даже в аду, – заорала миссис Баттеруорт и перенесла свою тушу через порог, кивнув в сторону Саймона с матерью: – Чтобы их тут не было, когда я вернусь!
Мать Саймона повернулась к дверям, собравшись уходить, но Сьюзен схватила большой засаленный передник.
– Вот, – обратилась она к матери Саймона, – надевайте.
– Но… ваша хозяйка, – возразила Мари.
– Не обращайте на нее внимания! Я стерла ноги, работая всю неделю за троих. Если она воображает, что я собираюсь продолжать в том же духе, то ошибается. Эй, послушай-ка! – обратилась она к Саймону. – Ты можешь разложить жаркое в миски?
Саймон взглянул на мать, та кивнула, и Сьюзен вручила ему другой передник.
– Пошли со мной, – сказала она Мари, и они исчезли в зале, где было полно посетителей.
Саймон был очень голоден. С минуту он постоял, глядя им вслед, потом взял котелок и поварешку. Он попытался хлебнуть варево, но оно было слишком горячим. Осторожно размешав жир, он вылил в миску целую поварешку комковатой жидкости. От этого она переполнилась, и варево перелилось через край. Он вытер миску пальцем и облизнул его. И тут снова появилась Сьюзен.
– Не так много, – объяснила она. – Смотри, я тебе покажу. – И она вылила пол-ложки в пустую миску, затем взяла поварешку и добавила туда воды. Саймон наблюдал за ней.
– Это охладит варево, – сказала она и, подмигнув ему, вышла из кухни, захватив сразу три миски.
– Нарежь-ка хлеб, – попросила она, снова вернувшись. – Не такими толстыми ломтями, – добавила она и, показав, как тонко резать буханку, положила половину куска в миску с похлебкой.
Саймон нарезал хлеб и раскладывал варево по мискам, в то время как Сьюзен с Мари носились взад-вперед, разнося их посетителям. Он ухитрился не порезать пальцы и даже отведал жаркого с хлебом, когда никто его не видел. Когда Сьюзен приносила из зала пустую посуду, она просто вытирала ее хлебной корочкой и передавала Саймону, чтобы он снова наполнил. Когда жаркого стало мало, она долила котелок водой из бочки. Один раз в дверях появилась миссис Баттеруорт и пристально на него посмотрела – хорошо, что он успел вытереть рот.
– Ты все еще здесь? – рявкнула она.
Саймон не знал, что на это ответить. Миссис Баттеруорт сердито взглянула на Мари, которая вместе со Сьюзен показалась у нее за спиной.
– Она беременна? – спросила хозяйка точно таким же тоном, как ночной сторож.
– Она выглядит беременной? – удивилась Сьюзен, потому что мать Саймона была тонкой, как тростинка. – Уж если кто из нас и похож на беременную, так это вы, – пробормотала девушка, выразительно взглянув на большой, круглый живот миссис Баттеруорт.
– Я не собираюсь кормить тут чужих детей, – заявила миссис Баттеруорт, метнув яростный взгляд в сторону Саймона, в то время как Мари последовала за Сьюзен в зал. – Эй, ты, – обратилась хозяйка к мальчику. – Иди сюда.
Она исчезла за маленькой дверцей в дальнем конце кухни, и оттуда послышалась раздраженная ругань. Потом дверь резко распахнулась.
– Ну давай же, помоги! – крикнула миссис Батте-руорт.
Саймон выронил разливательную ложку, которая со звоном покатилась по полу, и поспешил на помощь. Миссис Баттеруорт поднимала бочку по лестнице из подвала. Саймон тщетно попытался протиснуться мимо нее. Она немного посторонилась и встала за бочкой, сверля мальчика сердитым взглядом. Наклонившись, Саймон взялся за бочку обеими руками. Она оказалась тяжелой, но он был сильным. Его мать всегда говорила, что он не сознает свою собственную силу. Он потянул бочку вверх, и она загрохотала по ступенькам, и, стукнувшись о косяк, прошла в дверь. У миссис Баттеруорт был такой вид, словно ей хотелось сказать что-то ядовитое, но она лишь молча протиснулась мимо мальчика.
– Ну, вот она и на месте, – сказала она.
Саймон подтащил бочку к входу в пивной зал, но хозяйка рявкнула: «Оставь ее!» Миссис Баттеруорт покатила ее дальше ногой, и они вместе с бочкой исчезли за дверью. Хозяйка не вернулась. Через минуту Саймон поднял с пола разливательную ложку, вытер ее о свои штаны и продолжил раскладывать жаркое. Мари пробежала мимо и легонько дотронулась до руки Саймона, чтобы показать, что она им довольна.
Прошло немного времени, и в трактире возникла суматоха, а в дверях кухни появилась Сьюзен.
– Это Черный Джек из Энкоутса, – понизив голос, объяснила она матери Саймона, которая помогала сыну нарезать остатки хлеба. – С ним всегда одни неприятности, он… Не обслуживай его, я сама с ним разберусь.
Саймон взглянул на мать, и она похлопала его по плечу, успокаивая, и понесла в зал еще две миски. Оттуда сразу же послышались взрывы хохота. Саймон уронил ложку в котелок с жарким и поспешил к дверям.
Какой-то мужчина с косматой бородой стоял спиной к очагу. На голове у него была повязана черная косынка, как у пирата. Рядом с ним стояли еще несколько человек, и вокруг них образовалось свободное пространство.
Он озирался, как будто выискивая, к кому бы прицепиться.
– О, да это же мастер Хэншоу! – воскликнул он, глядя на человека постарше, с редкими волосами. – Вы еще не стерли себе коленки, молясь в вашей потайной часовне? – А когда старик не ответил, мужчина в черной косынке продолжил: – А, Роберт Кэппер – ты по-прежнему прячешь священника в той дыре?
Человек помоложе собрался было ответить, но его остановил другой посетитель.
– Миссис Баттеруорт! – вскричал Черный Джек. – В вашем трактире полно папистов!
Хозяйка прошла мимо него, толкнув деревянным подносом.
– Как будто тебе не все равно, безбожник, – ответила она, а когда Черный Джек с дружками громко засмеялись, заявила: – Только начните тут мутить воду, сразу же вылетите! Вы меня слышите?
Черный Джек и его компания пробурчали в ответ что-то нечленораздельное и, взяв с подноса кружки с элем, уселись за стол у очага. Черный Джек достал из мешочка кости, и они начали играть в бабки, ударяя по маленькому черному шарику на полу. Зеваки наблюдали за игрой, некоторые отворачивались.
Сьюзен поспешила к Саймону, и он быстро ретировался на кухню.
– Где миски? – спросила она. – Давай-ка, поторапливайся!
Саймону хотелось, чтобы рядом была мать, но она исчезла в людном зале. Он обжег пальцы, вылавливая из жаркого ложку, которую уронил в котел. Сьюзен досадливо вытерла ручку грязным полотенцем. Потом у него кончились миски, и Сьюзен, взяв буханку черствого хлеба, показала ему, как отрезать корку и сделать из нее плошку. Он занялся этим, но когда Сьюзен возвращалась в зал, он следовал за ней до двери, пытаясь найти взглядом мать. Наконец Мари вернулась на кухню, и он вцепился в ее передник, но она отстранила мальчика.
– Мне нужно работать, – сказала она, улыбаясь и хмурясь одновременно.
Саймон поспешил за ней, чтобы понаблюдать за залом с порога. Сьюзен обслуживала Черного Джека, но когда мать Саймона проходила мимо их компании, один из них обнял ее за талию.
– А это еще кто? – заорал он. – Новая служанка?
Мари, придерживая миски с жарким, попыталась увернуться, но тут поднялся Черный Джек. Он ухватил чепчик, который заставила ее надеть Сьюзен.
– Сними-ка свой чепчик, красотка, – велел он.
Саймон рванулся вперед, потом огляделся в поисках оружия. Единственное, что он увидел, – это нож на столе. Мать приказала ему никогда не браться за нож. «Его обратят против тебя», – объяснила она. Пальцы Саймона на миг замерли, потом схватились за рукоятку, и он ринулся в пивной зал.
– Оставь ее в покое, – говорила Сьюзен. – Ты же не знаешь, где она побывала.
– Да, зато я знаю, где я бы хотел с ней оказаться, – ответил мужчина.
Мать Саймона изо всех сил отбивалась от Черного Джека. Ее красивые темно-рыжие волосы разметались по плечам. Она потянулась за своим чепчиком, но Черный Джек отодвинул руку, чтобы ей было не достать. Саймон знал, что если из-за них в трактире вспыхнет ссора, их вышвырнут на улицу, и все же ринулся к матери. Но не успел он добежать до очага, как массивная фигура миссис Баттеруорт заслонила свет. Она закатила хорошую оплеуху мужчине, удерживавшему мать Саймона.
– Разве мало было в этом доме неприятностей и без тебя? – загремела она. – Я не стану обслуживать буянов. Либо сядь на место, либо выметайся! – А когда мужчина собрался было дать сдачи, она пролаяла: – Сяд, если хочешь еще эля.
Мужчина сел, что-то ворча себе под нос, а Мари вырвала свой чепчик у Черного Джека. Миссис Баттеруорт повернулась к ней, и Саймон подумал, что сейчас она прикажет его матери убираться из кабака, но тут кто-то крикнул: «Здесь менестрели!» Толпа раздвинулась, освобождая место, и три человека с музыкальными инструментами прошли к очагу.
– Песню! – завопил Черный Джек и начал вместе со своими дружками стучать кулаками по столу.
Мать Саймона надела чепчик, потом выпрямилась и застыла на месте, когда менестрели заиграли один за другим. Очаг отбрасывал желтоватый отблеск на ее бледное лицо, пряди волос выбились из-под оборок. Лютнист кивнул ей, и в его глазах читался вызов. Мари поколебалась, а потом запела тихим хрипловатым голосом – точно так же, как много раз пела вместе с Саймоном на рынках и в трактирах, или в зале у какого-нибудь великого лорда.
– Хватит! Вы хотите всю ночь мешать моим служанкам работать?
И Саймон понял, что мать победила, и они здесь остаются.
Пол был скользкий. Сьюзен прокладывала себе путь локтями, покрикивая на посетителей пивной: «Прочь с дороги! Нечего распускать руки!»
Комната освещалась только большим очагом у дальней стены и двумя лампами в оконной нише. Хлопья сажи падали в огонь, и из очага шел дым, а поскольку все к тому же еще и курили, в комнате было очень душно. Один мужчина взгромоздился на стол и распевал «Перси Нортумберлендского». Это была известная песня, и несколько человек к нему присоединились. Сьюзен повела Саймона с матерью через дальнюю дверь на кухню, где тоже горел огонь в очаге. Вокруг были развешаны почерневшие кастрюли, а над пламенем висел большой железный котел. Сьюзен поставила бадью с водой на пол и помешала в котле деревянной ложкой.
– Я только схожу за хозяйкой, – сказала она. – Присядьте.
Саймон посмотрел на мать. Ему хотелось задать множество вопросов, главным образом насчет еды, но она лишь покачала головой, притоптывая в такт музыке. Саймон уже подумывал, не присесть ли ему, как вдруг услышал голос:
– Да уж, не очень-то ты торопилась!
Голос был грубый и низкий, совсем как мужской; но когда Саймон поднял глаза, он увидел массивную фигуру женщины, заполнившую дверной проем. На ней была синяя юбка, подвязанная на талии толстой веревкой, с которой свисала огромная связка ключей. Чепчик на голове отсутствовал, а темные волосы были распущены. Сквозь массу волос, свисавших на лицо, Саймону удалось рассмотреть лишь два черных глаза, пристально глядевших на него. Сьюзен вошла вслед за нею в комнату; рядом с хозяйкой она выглядела как воробышек подле большой жирной гусыни. Женщина резко остановилась в нескольких шагах от него с матерью.
– Кто это? – спросила она Сьюзен, не сводя глаз с Саймона и Мари.
– Новые работники для вас. Это миссис Пеплоу, – мать Саймона присела в низком реверансе, – и ее сын, Саймон.
Мари дергала Саймона за руку до тех пор, пока он не сообразил поклониться. Но на женщину это не произвело впечатления.
– Гм-м-м! – произнесла она.
Из другой комнаты послышался возмущенный голос:
– Все пиво высохло, что ли?
Миссис Баттеруорт повернулась и так рявкнула, что задребезжали все кастрюли.
– Придержи своих лошадей, понял? У меня всего одна пара рук! – Затем она обернулась к Сьюзен и приказала:
– Выстави их отсюда. – И она направилась было в зал пивной.
– Погодите минутку, – взмолилась Сьюзен. – Они здесь, чтобы помочь нам. Мы же совсем сбились с ног за эту неделю. Только не говорите, что в доме нет работы!
До них снова донесся мужской голос:
– Что же ты за трактирщица, если не можешь подать пиво?
– Этот не отлепится от пивной кружки даже в аду, – заорала миссис Баттеруорт и перенесла свою тушу через порог, кивнув в сторону Саймона с матерью: – Чтобы их тут не было, когда я вернусь!
Мать Саймона повернулась к дверям, собравшись уходить, но Сьюзен схватила большой засаленный передник.
– Вот, – обратилась она к матери Саймона, – надевайте.
– Но… ваша хозяйка, – возразила Мари.
– Не обращайте на нее внимания! Я стерла ноги, работая всю неделю за троих. Если она воображает, что я собираюсь продолжать в том же духе, то ошибается. Эй, послушай-ка! – обратилась она к Саймону. – Ты можешь разложить жаркое в миски?
Саймон взглянул на мать, та кивнула, и Сьюзен вручила ему другой передник.
– Пошли со мной, – сказала она Мари, и они исчезли в зале, где было полно посетителей.
Саймон был очень голоден. С минуту он постоял, глядя им вслед, потом взял котелок и поварешку. Он попытался хлебнуть варево, но оно было слишком горячим. Осторожно размешав жир, он вылил в миску целую поварешку комковатой жидкости. От этого она переполнилась, и варево перелилось через край. Он вытер миску пальцем и облизнул его. И тут снова появилась Сьюзен.
– Не так много, – объяснила она. – Смотри, я тебе покажу. – И она вылила пол-ложки в пустую миску, затем взяла поварешку и добавила туда воды. Саймон наблюдал за ней.
– Это охладит варево, – сказала она и, подмигнув ему, вышла из кухни, захватив сразу три миски.
– Нарежь-ка хлеб, – попросила она, снова вернувшись. – Не такими толстыми ломтями, – добавила она и, показав, как тонко резать буханку, положила половину куска в миску с похлебкой.
Саймон нарезал хлеб и раскладывал варево по мискам, в то время как Сьюзен с Мари носились взад-вперед, разнося их посетителям. Он ухитрился не порезать пальцы и даже отведал жаркого с хлебом, когда никто его не видел. Когда Сьюзен приносила из зала пустую посуду, она просто вытирала ее хлебной корочкой и передавала Саймону, чтобы он снова наполнил. Когда жаркого стало мало, она долила котелок водой из бочки. Один раз в дверях появилась миссис Баттеруорт и пристально на него посмотрела – хорошо, что он успел вытереть рот.
– Ты все еще здесь? – рявкнула она.
Саймон не знал, что на это ответить. Миссис Баттеруорт сердито взглянула на Мари, которая вместе со Сьюзен показалась у нее за спиной.
– Она беременна? – спросила хозяйка точно таким же тоном, как ночной сторож.
– Она выглядит беременной? – удивилась Сьюзен, потому что мать Саймона была тонкой, как тростинка. – Уж если кто из нас и похож на беременную, так это вы, – пробормотала девушка, выразительно взглянув на большой, круглый живот миссис Баттеруорт.
– Я не собираюсь кормить тут чужих детей, – заявила миссис Баттеруорт, метнув яростный взгляд в сторону Саймона, в то время как Мари последовала за Сьюзен в зал. – Эй, ты, – обратилась хозяйка к мальчику. – Иди сюда.
Она исчезла за маленькой дверцей в дальнем конце кухни, и оттуда послышалась раздраженная ругань. Потом дверь резко распахнулась.
– Ну давай же, помоги! – крикнула миссис Батте-руорт.
Саймон выронил разливательную ложку, которая со звоном покатилась по полу, и поспешил на помощь. Миссис Баттеруорт поднимала бочку по лестнице из подвала. Саймон тщетно попытался протиснуться мимо нее. Она немного посторонилась и встала за бочкой, сверля мальчика сердитым взглядом. Наклонившись, Саймон взялся за бочку обеими руками. Она оказалась тяжелой, но он был сильным. Его мать всегда говорила, что он не сознает свою собственную силу. Он потянул бочку вверх, и она загрохотала по ступенькам, и, стукнувшись о косяк, прошла в дверь. У миссис Баттеруорт был такой вид, словно ей хотелось сказать что-то ядовитое, но она лишь молча протиснулась мимо мальчика.
– Ну, вот она и на месте, – сказала она.
Саймон подтащил бочку к входу в пивной зал, но хозяйка рявкнула: «Оставь ее!» Миссис Баттеруорт покатила ее дальше ногой, и они вместе с бочкой исчезли за дверью. Хозяйка не вернулась. Через минуту Саймон поднял с пола разливательную ложку, вытер ее о свои штаны и продолжил раскладывать жаркое. Мари пробежала мимо и легонько дотронулась до руки Саймона, чтобы показать, что она им довольна.
Прошло немного времени, и в трактире возникла суматоха, а в дверях кухни появилась Сьюзен.
– Это Черный Джек из Энкоутса, – понизив голос, объяснила она матери Саймона, которая помогала сыну нарезать остатки хлеба. – С ним всегда одни неприятности, он… Не обслуживай его, я сама с ним разберусь.
Саймон взглянул на мать, и она похлопала его по плечу, успокаивая, и понесла в зал еще две миски. Оттуда сразу же послышались взрывы хохота. Саймон уронил ложку в котелок с жарким и поспешил к дверям.
Какой-то мужчина с косматой бородой стоял спиной к очагу. На голове у него была повязана черная косынка, как у пирата. Рядом с ним стояли еще несколько человек, и вокруг них образовалось свободное пространство.
Он озирался, как будто выискивая, к кому бы прицепиться.
– О, да это же мастер Хэншоу! – воскликнул он, глядя на человека постарше, с редкими волосами. – Вы еще не стерли себе коленки, молясь в вашей потайной часовне? – А когда старик не ответил, мужчина в черной косынке продолжил: – А, Роберт Кэппер – ты по-прежнему прячешь священника в той дыре?
Человек помоложе собрался было ответить, но его остановил другой посетитель.
– Миссис Баттеруорт! – вскричал Черный Джек. – В вашем трактире полно папистов!
Хозяйка прошла мимо него, толкнув деревянным подносом.
– Как будто тебе не все равно, безбожник, – ответила она, а когда Черный Джек с дружками громко засмеялись, заявила: – Только начните тут мутить воду, сразу же вылетите! Вы меня слышите?
Черный Джек и его компания пробурчали в ответ что-то нечленораздельное и, взяв с подноса кружки с элем, уселись за стол у очага. Черный Джек достал из мешочка кости, и они начали играть в бабки, ударяя по маленькому черному шарику на полу. Зеваки наблюдали за игрой, некоторые отворачивались.
Сьюзен поспешила к Саймону, и он быстро ретировался на кухню.
– Где миски? – спросила она. – Давай-ка, поторапливайся!
Саймону хотелось, чтобы рядом была мать, но она исчезла в людном зале. Он обжег пальцы, вылавливая из жаркого ложку, которую уронил в котел. Сьюзен досадливо вытерла ручку грязным полотенцем. Потом у него кончились миски, и Сьюзен, взяв буханку черствого хлеба, показала ему, как отрезать корку и сделать из нее плошку. Он занялся этим, но когда Сьюзен возвращалась в зал, он следовал за ней до двери, пытаясь найти взглядом мать. Наконец Мари вернулась на кухню, и он вцепился в ее передник, но она отстранила мальчика.
– Мне нужно работать, – сказала она, улыбаясь и хмурясь одновременно.
Саймон поспешил за ней, чтобы понаблюдать за залом с порога. Сьюзен обслуживала Черного Джека, но когда мать Саймона проходила мимо их компании, один из них обнял ее за талию.
– А это еще кто? – заорал он. – Новая служанка?
Мари, придерживая миски с жарким, попыталась увернуться, но тут поднялся Черный Джек. Он ухватил чепчик, который заставила ее надеть Сьюзен.
– Сними-ка свой чепчик, красотка, – велел он.
Саймон рванулся вперед, потом огляделся в поисках оружия. Единственное, что он увидел, – это нож на столе. Мать приказала ему никогда не браться за нож. «Его обратят против тебя», – объяснила она. Пальцы Саймона на миг замерли, потом схватились за рукоятку, и он ринулся в пивной зал.
– Оставь ее в покое, – говорила Сьюзен. – Ты же не знаешь, где она побывала.
– Да, зато я знаю, где я бы хотел с ней оказаться, – ответил мужчина.
Мать Саймона изо всех сил отбивалась от Черного Джека. Ее красивые темно-рыжие волосы разметались по плечам. Она потянулась за своим чепчиком, но Черный Джек отодвинул руку, чтобы ей было не достать. Саймон знал, что если из-за них в трактире вспыхнет ссора, их вышвырнут на улицу, и все же ринулся к матери. Но не успел он добежать до очага, как массивная фигура миссис Баттеруорт заслонила свет. Она закатила хорошую оплеуху мужчине, удерживавшему мать Саймона.
– Разве мало было в этом доме неприятностей и без тебя? – загремела она. – Я не стану обслуживать буянов. Либо сядь на место, либо выметайся! – А когда мужчина собрался было дать сдачи, она пролаяла: – Сяд, если хочешь еще эля.
Мужчина сел, что-то ворча себе под нос, а Мари вырвала свой чепчик у Черного Джека. Миссис Баттеруорт повернулась к ней, и Саймон подумал, что сейчас она прикажет его матери убираться из кабака, но тут кто-то крикнул: «Здесь менестрели!» Толпа раздвинулась, освобождая место, и три человека с музыкальными инструментами прошли к очагу.
– Песню! – завопил Черный Джек и начал вместе со своими дружками стучать кулаками по столу.
Мать Саймона надела чепчик, потом выпрямилась и застыла на месте, когда менестрели заиграли один за другим. Очаг отбрасывал желтоватый отблеск на ее бледное лицо, пряди волос выбились из-под оборок. Лютнист кивнул ей, и в его глазах читался вызов. Мари поколебалась, а потом запела тихим хрипловатым голосом – точно так же, как много раз пела вместе с Саймоном на рынках и в трактирах, или в зале у какого-нибудь великого лорда.
Мари пела вместе с менестрелем. В трактире стало тихо. Все лица обратились к певцам. Кто-то вынул изо рта деревянную трубку и отбивал такт, заданный лютней, маленьким барабаном и свистулькой.
Над ней белоснежная роза цветет,
Над ним – темно-красный шиповник…[1]
Саймон смотрел на мать, и Черный Джек тоже не сводил с нее свои змеиные глазки. Казалось, от нее исходит свет, он затопил всю комнату, и к концу песни все присоединились к поющим.
Кусты разрослись и ветвями сплелись,
И в мае цветут они оба.
Когда Мари закончила, все потребовали еще песню, но миссис Баттеруорт возразила:
И шепчут они, что лежат в их тени
Два друга, любивших до гроба!
– Хватит! Вы хотите всю ночь мешать моим служанкам работать?
И Саймон понял, что мать победила, и они здесь остаются.
4
Саймону казалось, что ночь никогда не закончится.
– Когда они уйдут? – спросил он мать, имея в виду посетителей.
– Мы остаемся открытыми до тех пор, пока не закроемся! – отрезала миссис Баттеруорт.
И трактир действительно не закрылся до тех пор, пока из него не вышел последний посетитель, пошатываясь и горланя песню. А когда Саймон окинул взглядом пивной зал, то увидел на полу два-три бесчувственных тела.
– Я их не выношу отсюда, – пояснила миссис Баттеруорт, пнув ногой одного из них, который даже не шевельнулся. – Сами уйдут утром.
Сьюзен отвела Саймона в крошечную мансарду, не больше шкафа, находившуюся на верхней площадке темной лестницы. Перила были сломаны, две ступеньки сгнили.
– И пусть никуда не суется! – зарычала им вслед миссис Баттеруорт. – Мне ни к чему, чтобы он по ночам рылся у меня в сундуках.
– Не обращай внимания, – прошептала Сьюзен. – Завтра ей нужно идти в суд, и ее наверняка оштрафуют. Вот почему она в таком скверном настроении.
Саймон не знал, что такое Корт Лит, но не стал спрашивать. Он огляделся в крошечной комнате, пока Сьюзен расстилала мешковину на деревянном топчане. На полу стояли коробки с тканями и тарелками, старые кувшины, от которых как-то странно пахло, и ящик с яблоками. Где же будет спать его мама?
– Твоя мама спит в моей комнате, со мной, – сказала Сьюзен, словно прочитав его мысли. – Я тебе покажу, если хочешь. – Она дотянулась до крошечного разбитого окошка в потолке и заткнула его тряпками. – Лучше не бродить одному в темноте, хорошо? – посоветовала она, проходя мимо него к двери. – Лестница очень старая.
У Саймона и не было намерения бродить по дому в темноте, но он впервые в жизни ночевал отдельно от матери. Шесть ступенек отделяли мансарду от комнаты, в которой ночевала Мари вместе с Сьюзен. Она была едва ли больше его чердака, но на полу лежал соломенный матрас, достаточно большой, чтобы на нем поместились двое. Женщина, склонившаяся над матрасом, выпрямилась при виде сына. Саймон бросился к ней, и она дотронулась до его лица.
– Саймон, – сказала она, – теперь у тебя есть своя собственная комната!
Она ободряюще улыбнулась сыну, но вид у нее был усталый. Что-то сжалось в животе у Саймона.
– С тобой, – произнес он на цыганском языке, но она ответила по-английски:
– Тебе там будет чудесно.
– Конечно, будет, – сердечным тоном подхватила Сьюзен. – Такой большой мальчик! Ты же знаешь, что не можешь всю жизнь спать в комнате вместе с мамой.
Саймон не отрывал взгляда от двери. Мать взяла в руки синее одеяло, которым они укрывались в лесу.
– Пошли, – обратилась она к сыну и повела его обратно в мансарду.
Скатав одеяло, она положила его в изголовье деревянного топчана.
– Спи, – велела она, погладив его по голове.
Саймон лег на топчан и уткнулся лицом в шерстяную ткань. Она пахла мамой, и в этом было хоть какое-то утешение. Ему казалось, что ночь будет бесконечной.
Мать присела рядом. Она гладила его по волосам и шепотом рассказывала историю о Белке и Лесном Принце, которого может одолеть лишь цыган. И Саймон вспомнил, как поймал белку, и они ее съели, и как это было хорошо. Потом мама спела ему своим тихим нежным голосом песню о последнем цыгане, а когда ей показалось, что сын уснул, на цыпочках вышла из мансарды.
Как только она ушла, Саймон сел на постели. Его окружала кромешная тьма, не имевшая ничего общего с темнотой леса или поля. Он осторожно вытянул руку и на ощупь обошел стены комнаты, чтобы познать темноту пальцами. Он ощупал все коробки, пока не нашел яблоки. Они были коричневатые, подгнившие – последний осенний урожай – и годились только на сидр или маринование. Миссис Баттеруорт сказала, что он не должен их трогать, но Сьюзен позволила ему съесть парочку, если захочется. Сейчас он съел одно, вместе с горьковатой коричневой мякотью, сердцевиной и хвостиком, ничего не оставив. Потом он начал рассматривать покатую крышу и окошко, которое Сьюзен заткнула тряпками. Однако в комнату все равно проникал холодный ветер, а также городской шум, который, по-видимому, никогда не затихал. Он слышал, как ночной сторож звенит своими колокольчиками, отмечая время; как разгружают баржи и проходят люди, везя бочки с нечистотами, чтобы опорожнить их в реку; как ржут лошади; хрюкают и визжат свиньи; лают собаки и горланят песни припозднившиеся пьяницы.
Где-то, за всеми этими звуками, призывно шумел лес. Можно было выбраться через окно и сбежать по крышам домов – туда, к деревьям. Но он бы никогда не ушел без матери.
Он замерз, и у него не было свечи. Саймон осторожно подошел к двери и дотронулся до нее кончиками пальцев. Она открылась со скрипом, и он на минуту замер, затаив дыхание. Даже на таком расстоянии он слышал громкий храп Сьюзен и кашель миссис Баттеруорт, доносившийся с нижней площадки. У нее была своя комната с очагом, в которой она жила одна. На том же этаже располагались две комнаты для гостей. Под ними были кухня с маленьким погребом и пивной зал.
Саймон спустился по лестнице, припоминая, где располагались сгнившие ступеньки. Он научился бесшумно передвигаться в лесу, где были волки, медведи и охотники, и красться так, чтобы не хрустнула ни одна ветка. Сейчас он стоял за дверью матери, прислушиваясь к храпу Сьюзен. Ему очень хотелось улечься рядом с мамой, но поскольку Сьюзен спала в той же постели, то вряд ли бы это ей понравилось. Вместо этого он прижал к двери пальцы и тихонько соскользнул на пол. Утром его нашла мать – он привалился к двери, замерзший, с онемевшими руками и ногами. Она долго отогревала его в своих объятиях. Сьюзен чуть не растянулась, споткнувшись о них обоих.
– Что это такое? – спросила она, но Мари ничего не ответила.
Сьюзен прошла мимо них, что-то бормоча себе под нос. Она вернулась с тазом, наполненным водой.
– Лучше умойтесь-ка и приведите себя в порядок, – посоветовала она. – Сегодня миссис Баттеруорт идет в суд, так что дом остается на нас.
– Когда они уйдут? – спросил он мать, имея в виду посетителей.
– Мы остаемся открытыми до тех пор, пока не закроемся! – отрезала миссис Баттеруорт.
И трактир действительно не закрылся до тех пор, пока из него не вышел последний посетитель, пошатываясь и горланя песню. А когда Саймон окинул взглядом пивной зал, то увидел на полу два-три бесчувственных тела.
– Я их не выношу отсюда, – пояснила миссис Баттеруорт, пнув ногой одного из них, который даже не шевельнулся. – Сами уйдут утром.
Сьюзен отвела Саймона в крошечную мансарду, не больше шкафа, находившуюся на верхней площадке темной лестницы. Перила были сломаны, две ступеньки сгнили.
– И пусть никуда не суется! – зарычала им вслед миссис Баттеруорт. – Мне ни к чему, чтобы он по ночам рылся у меня в сундуках.
– Не обращай внимания, – прошептала Сьюзен. – Завтра ей нужно идти в суд, и ее наверняка оштрафуют. Вот почему она в таком скверном настроении.
Саймон не знал, что такое Корт Лит, но не стал спрашивать. Он огляделся в крошечной комнате, пока Сьюзен расстилала мешковину на деревянном топчане. На полу стояли коробки с тканями и тарелками, старые кувшины, от которых как-то странно пахло, и ящик с яблоками. Где же будет спать его мама?
– Твоя мама спит в моей комнате, со мной, – сказала Сьюзен, словно прочитав его мысли. – Я тебе покажу, если хочешь. – Она дотянулась до крошечного разбитого окошка в потолке и заткнула его тряпками. – Лучше не бродить одному в темноте, хорошо? – посоветовала она, проходя мимо него к двери. – Лестница очень старая.
У Саймона и не было намерения бродить по дому в темноте, но он впервые в жизни ночевал отдельно от матери. Шесть ступенек отделяли мансарду от комнаты, в которой ночевала Мари вместе с Сьюзен. Она была едва ли больше его чердака, но на полу лежал соломенный матрас, достаточно большой, чтобы на нем поместились двое. Женщина, склонившаяся над матрасом, выпрямилась при виде сына. Саймон бросился к ней, и она дотронулась до его лица.
– Саймон, – сказала она, – теперь у тебя есть своя собственная комната!
Она ободряюще улыбнулась сыну, но вид у нее был усталый. Что-то сжалось в животе у Саймона.
– С тобой, – произнес он на цыганском языке, но она ответила по-английски:
– Тебе там будет чудесно.
– Конечно, будет, – сердечным тоном подхватила Сьюзен. – Такой большой мальчик! Ты же знаешь, что не можешь всю жизнь спать в комнате вместе с мамой.
Саймон не отрывал взгляда от двери. Мать взяла в руки синее одеяло, которым они укрывались в лесу.
– Пошли, – обратилась она к сыну и повела его обратно в мансарду.
Скатав одеяло, она положила его в изголовье деревянного топчана.
– Спи, – велела она, погладив его по голове.
Саймон лег на топчан и уткнулся лицом в шерстяную ткань. Она пахла мамой, и в этом было хоть какое-то утешение. Ему казалось, что ночь будет бесконечной.
Мать присела рядом. Она гладила его по волосам и шепотом рассказывала историю о Белке и Лесном Принце, которого может одолеть лишь цыган. И Саймон вспомнил, как поймал белку, и они ее съели, и как это было хорошо. Потом мама спела ему своим тихим нежным голосом песню о последнем цыгане, а когда ей показалось, что сын уснул, на цыпочках вышла из мансарды.
Как только она ушла, Саймон сел на постели. Его окружала кромешная тьма, не имевшая ничего общего с темнотой леса или поля. Он осторожно вытянул руку и на ощупь обошел стены комнаты, чтобы познать темноту пальцами. Он ощупал все коробки, пока не нашел яблоки. Они были коричневатые, подгнившие – последний осенний урожай – и годились только на сидр или маринование. Миссис Баттеруорт сказала, что он не должен их трогать, но Сьюзен позволила ему съесть парочку, если захочется. Сейчас он съел одно, вместе с горьковатой коричневой мякотью, сердцевиной и хвостиком, ничего не оставив. Потом он начал рассматривать покатую крышу и окошко, которое Сьюзен заткнула тряпками. Однако в комнату все равно проникал холодный ветер, а также городской шум, который, по-видимому, никогда не затихал. Он слышал, как ночной сторож звенит своими колокольчиками, отмечая время; как разгружают баржи и проходят люди, везя бочки с нечистотами, чтобы опорожнить их в реку; как ржут лошади; хрюкают и визжат свиньи; лают собаки и горланят песни припозднившиеся пьяницы.
Где-то, за всеми этими звуками, призывно шумел лес. Можно было выбраться через окно и сбежать по крышам домов – туда, к деревьям. Но он бы никогда не ушел без матери.
Он замерз, и у него не было свечи. Саймон осторожно подошел к двери и дотронулся до нее кончиками пальцев. Она открылась со скрипом, и он на минуту замер, затаив дыхание. Даже на таком расстоянии он слышал громкий храп Сьюзен и кашель миссис Баттеруорт, доносившийся с нижней площадки. У нее была своя комната с очагом, в которой она жила одна. На том же этаже располагались две комнаты для гостей. Под ними были кухня с маленьким погребом и пивной зал.
Саймон спустился по лестнице, припоминая, где располагались сгнившие ступеньки. Он научился бесшумно передвигаться в лесу, где были волки, медведи и охотники, и красться так, чтобы не хрустнула ни одна ветка. Сейчас он стоял за дверью матери, прислушиваясь к храпу Сьюзен. Ему очень хотелось улечься рядом с мамой, но поскольку Сьюзен спала в той же постели, то вряд ли бы это ей понравилось. Вместо этого он прижал к двери пальцы и тихонько соскользнул на пол. Утром его нашла мать – он привалился к двери, замерзший, с онемевшими руками и ногами. Она долго отогревала его в своих объятиях. Сьюзен чуть не растянулась, споткнувшись о них обоих.
– Что это такое? – спросила она, но Мари ничего не ответила.
Сьюзен прошла мимо них, что-то бормоча себе под нос. Она вернулась с тазом, наполненным водой.
– Лучше умойтесь-ка и приведите себя в порядок, – посоветовала она. – Сегодня миссис Баттеруорт идет в суд, так что дом остается на нас.
5
Миссис Баттеруорт сняла башмаки с фламандского ткача, все еще лежавшего на полу пивной, и протянула их Саймону.
– Они тебе пригодятся, – сказала она.
Саймон удивленно рассматривал ботинки, не понимая, как их надеть, пока она не фыркнула от возмущения.
– Вы только посмотрите на этого недотепу! Их надевают на ноги, а не на руки!
Саймон никогда в жизни не носил обувь, и ступни ног у него были жесткие, как подошва. Но он надел эти башмаки и неуклюже подошел к Сьюзен.
– Не обращай на нее внимания, – шепнула Сьюзен. – Ее только что оштрафовали. «За то, что в доме разгул», – так они сказали. Она будет не в духе всю неделю. – И добавила для матери Саймона: – Говорят, настоятеля выдворили из здания. Каждый раз, как он появляется, происходит мятеж.
По-видимому, ее слова удивили Мари.
– Но разве он не отвечает за церковь и школу? – спросила она. – Как же люди могут его выдворить?
– Предполагается, что отвечает, – сказала Сьюзен, поднимая бочонок. – Но он слишком занят своими заклинаниями и чарами. Продает душу дьяволу. Говорят, ему больше ста лет. Я не обращаю никакого внимания на эти слухи, но…
Саймон больше ничего не слышал. Он пытался справиться со своими башмаками на деревянной подошве, которые решительно не хотели идти в ту же сторону, что его ноги.
Миссис Баттеруорт, как обычно, разносила эль. Ее раскатистый смех звенел в зале, но на кухне она, как и предсказывала Сьюзен, была мрачнее тучи и уже дважды угостила Саймона оплеухами.
Она накричала на него за то, что он забыл принести бочонки из погреба. Потом, пока он тащил их наверх, пригорели ячменные зерна, которые жарились во флигеле, и она снова разоралась.
– Пошевеливайся! – гремела она, и Саймон стоял, не понимая, что значит «пошевеливаться».
Она говорила и другие вещи, которые он не понимал, например: «Придержи своих лошадей», когда он пробегал мимо нее во двор. Саймон озирался вокруг, но не видел никаких лошадей.
– Посмотри на этот хлеб, – сказала она позже, когда было совсем мало посетителей. – Нужно, чтобы его весь съели. – И Саймон съел, сколько мог, а остатки бросил в корыто для свиней. Но когда миссис Баттеруорт вернулась, она посмотрела на него, как на полоумного.
– Я говорила, чтобы весь хлеб съели посетители! – заорала она и долго распекала Саймона, так что он перестал прислушиваться к словам и только смотрел на ее рот.
– Они тебе пригодятся, – сказала она.
Саймон удивленно рассматривал ботинки, не понимая, как их надеть, пока она не фыркнула от возмущения.
– Вы только посмотрите на этого недотепу! Их надевают на ноги, а не на руки!
Саймон никогда в жизни не носил обувь, и ступни ног у него были жесткие, как подошва. Но он надел эти башмаки и неуклюже подошел к Сьюзен.
– Не обращай на нее внимания, – шепнула Сьюзен. – Ее только что оштрафовали. «За то, что в доме разгул», – так они сказали. Она будет не в духе всю неделю. – И добавила для матери Саймона: – Говорят, настоятеля выдворили из здания. Каждый раз, как он появляется, происходит мятеж.
По-видимому, ее слова удивили Мари.
– Но разве он не отвечает за церковь и школу? – спросила она. – Как же люди могут его выдворить?
– Предполагается, что отвечает, – сказала Сьюзен, поднимая бочонок. – Но он слишком занят своими заклинаниями и чарами. Продает душу дьяволу. Говорят, ему больше ста лет. Я не обращаю никакого внимания на эти слухи, но…
Саймон больше ничего не слышал. Он пытался справиться со своими башмаками на деревянной подошве, которые решительно не хотели идти в ту же сторону, что его ноги.
Миссис Баттеруорт, как обычно, разносила эль. Ее раскатистый смех звенел в зале, но на кухне она, как и предсказывала Сьюзен, была мрачнее тучи и уже дважды угостила Саймона оплеухами.
Она накричала на него за то, что он забыл принести бочонки из погреба. Потом, пока он тащил их наверх, пригорели ячменные зерна, которые жарились во флигеле, и она снова разоралась.
– Пошевеливайся! – гремела она, и Саймон стоял, не понимая, что значит «пошевеливаться».
Она говорила и другие вещи, которые он не понимал, например: «Придержи своих лошадей», когда он пробегал мимо нее во двор. Саймон озирался вокруг, но не видел никаких лошадей.
– Посмотри на этот хлеб, – сказала она позже, когда было совсем мало посетителей. – Нужно, чтобы его весь съели. – И Саймон съел, сколько мог, а остатки бросил в корыто для свиней. Но когда миссис Баттеруорт вернулась, она посмотрела на него, как на полоумного.
– Я говорила, чтобы весь хлеб съели посетители! – заорала она и долго распекала Саймона, так что он перестал прислушиваться к словам и только смотрел на ее рот.