Лобанова Елена. Фамильные ценности

   – Ты уже с работы? – вяло поинтересовалась Зоя.
   – Взяла домой отчёт. Мне здесь спокойней.
   Зоя со вздохом огляделась. В Ирусином домике можно было спокойно составлять отчёт, спокойно говорить по душам и даже спокойно принимать гостей. Вещи здесь сами знали свои места и, очевидно, по одному взгляду хозяйки занимали их. Со своими же и Пашкиными вещами Зоя вела многолетнюю изнурительную борьбу…
   – Так что ещё стряслось? Не дают полставки концертмейстера? С завучихой поругалась?
   Голос Ирины привычно гладил, расслаблял, исцелял. Однако нельзя было терять бдительность. Зоя помотала головой. Ни слова о краже!
   Но не тут-то было.
   – Денег нет? – быстренько догадалась Ируся и пару секунд жалостливо вглядывалась в застывшее лицо подруги. Другие подробности её не заинтересовали. Она деловито сдвинула тоненькие брови, и тотчас в её аккуратно подстриженной головке пошли строиться в ряд полезные практические мысли. – Вот что… Знаешь, можно попробовать поместить объявление в интернет. Например: такая-то и такая-то, с опытом и стажем, обучает игре на фортепиано. Техника, пассажи, аккорды, и что там ещё у вас? Готовит к поступлению в Институт искусств, в музыкальное училище, для выступлений на эстраде, к работе в детском садике и всякое такое. В общем, всевозможные встречи с искусством. Называется такая штука – резюме. Составим, и пусть себе висит, люди читают! А как кто откликнется – я тебе сразу звоню. Идёт? Всё-таки живая копейка!
   В который раз Ирка героически пыталась наладить Зоину жизнь. Принималась строить здание, которое, хоть и выглядело добротным и крепким, почему-то шаталось при одном Зоином приближении. Или, едва она ступала на порог, валилось ей на голову.
   – А вдруг человек откликнется, а потом не поступит? И устроит мне та-а-кую встречу с искусством…
   – Ну, началось! Оптимистка ты наша. Почему это не поступит? Что ты о себе вообще думаешь, скажи?!
   – А что тут думать? – Зоя махнула рукой и устало хмыкнула.
   Любая форма смеха была, по Иркиному убеждению, признаком целительного эффекта. Она удовлетворённо кивнула и протянула Зое игрушечную кофейную чашечку. В жёлтой керамической вазе очутились какие-то мячики, обсыпанные кокосовой стружкой.
   – Это такие пирожные или конфеты? – удивилась Зоя.
   – Сырные шарики.
   Зоя куснула, зажмурилась и представила себе Пашку, глотающего эти шарики один за другим.
   – Думаю вот что: не повезло Пашке с матерью! – поделилась она, жуя.
   – Опять за своё?! Я тебе напишу рецепт. Берёшь стакан муки… У тебя мука есть?
   Зоя пожала плечами.
   – Зоська, сосредоточься! Если нет – возьми у меня.
   – Ируся! Ты издеваешься? Мало я продуктов перевела!
   – Ты тогда молодая была, не умела… – проявляла Ирка чудеса терпения.
   – Зато теперь настоящий аксакал. Могу обучать молодёжь – как не надо жить!
   – Перестань. Мы, конечно, не телезвёзды, не бизнес-леди…
   – Не надо обобщать. Ты, может, и не бизнес, но вполне леди. А я – кладбище несбывшихся надежд! Не пианистка, не учитель, не хозяйка, не жена и даже толком не мать.
   – Чем же ты, интересно…
   – А ты не перебивай! Психотерапевту положено молчать и слушать! – постепенно входила в роль Зоя. – А пациенту – вешать ему на уши свои комплексы.
   – Ладно-ладно, вешай, – покорно согласилась Ируся.
   – Тогда дай мне листок и ручку. Я их буду изображать графически… Не знаешь такой способ? Тоже мне психолог!
   Лист бумаги был поспешно принесён и под линейку разделён надвое.
   – Слева – негатив, проблемы и всякие гадости, – комментировала Зоя. – Ну, там, что денег нет, коронка внизу слетела, Пашка хамит, ученики идиоты…
   – Ты поразборчивей пиши, ничего не понятно! – возмутилась Ирка, вечная аккуратистка.
   – Пойдёт, не отчёт! – отмахнулась Зоя. – Справа – позитив… М-м… Что бы такое тут запечатлеть?
   – Пиши – сын заканчивает девятый класс…
   – Ещё бы он попробовал не закончить! – вскинулась Зоя. – Да я б его!..
   – Уважают на работе, – невозмутимо диктовала Ирина.
   Зоя подозрительно покосилась: не издевается ли? Но лицо подруги выражало полную поглощённость процессом.
   – И что ты потом с этим будешь делать? – заинтересованно осведомилась она.
   – Левую сторону порвать и желательно сжечь. Правую – читать вслух трижды в день.
   – А что тут читать? Напиши хоть побольше! Ну там что есть подруги, мама…
   – Не подсказывай! А, вот вспомнила! Ещё баба Анфиса умерла… Это налево, я имею в виду. И представляешь, не могу даже на похороны съездить! Академ послезавтра, репетиции в зале по минутам расписаны… А она мне, между прочим, вчера во сне снилась! И даже велела искать какие-то фамильные ценности…
   Тут Зоя, спохватившись, прикусила язык. Но поздно!
   – Подожди-подожди! Вчера, говоришь? В ночь на среду! Фамильные ценности… А ну-ка с этого места поподробней!
   Мистика и всевозможные суеверия были поистине Ирусиной страстью. На взгляд Зои, таким способом она стремилась разнообразить свою небогатую адреналином образцовую жизнь. Всякого рода пророчества, заговоры и сообщения о неопознанных летающих тарелках вызывали у неё какое-то хищное возбуждение.
   – Рассказывай! – распорядилась она начальственным тоном и вся подобралась. – И ничего не пропускай, ни одной детали!
   – Да не было там никаких деталей! – заупрямилась Зоя. – Мы про комплексы начали… И вообще, у меня горло болит!
   – А я тебе «маг» дам. Втыкай в розетку! Сам аппарат к шее, в область миндалин. По десять минут на каждую сторону… Ну, рассказывай! А потом уже про комплексы. Логично перейдём!
   Сеанс реабилитации, похоже, срывался. Мистические разговоры Ируся способна была вести часами. И, понятное дело, не успокоилась, пока Зоин сон не был пересказан во всех подробностях. Она слушала с горящими глазами, чуть только не разинув рот. Всё её благообразие обратилось в какое-то неприличие.
   – Может, это тебе надо поместить резюме? – теряя последнее терпение, предложила Зоя. – Толкование снов в ночь на любой день недели! Или лучше самой обратиться к психотерапевту?..
   Но Ирка не реагировала. Её уже подхватило и несло:
   – Да как ты не понимаешь?! Ведь в наших снах заключена масса информации! А иначе зачем люди веками стремятся их разгадать? Нет, ты не улыбайся – ве-ка-ми! И, кстати, очень многие авторитетные люди считают, что расшифровка этой информации – это ключ к главным тайнам бытия! Подключение к единому банку данных! Можешь себе представить, что это такое?! Это же решение всех проблем, формула счастья! И ничего смешного нет. Может, одно слово твоей бабки моментально снимет все твои комплексы! Или даже перевернёт всю твою судьбу!
   – Ну ты даёшь, Конькова! – Зоя воздела глаза к потолку и покачала головой. – Так мне теперь, значит, фамильные ценности начинать искать? Всякие там зарытые клады в сундуках?
   – Ну, не обязательно клады… – слегка стушевалась Ируся. – А, например… ВКЛАДЫ! А что ты думаешь?! Такие сны ни с того ни сего не снятся! Вот в «Оракуле» есть специальная рубрика… Ладно, молчу, молчу! Только знаешь что? Может, у вас где-нибудь за границей есть родственники? Ничего твоя Анфиса не намекала? Или, может, у вас дворяне в роду, а? Какая-нибудь ветвь старинного рода. Сейчас это, между прочим, актуально. Или наоборот, если понимать буквально, – какие-нибудь ювелиры… золотых дел мастера…
   – Да какие ещё ювелиры! Дворяне! – вышла из терпения Зоя. – Начитаешься своих «Оракулов» и морочишь голову…
   – Надо же было её сразу переспросить! Эх ты! Такой сон…
   – Ладно, с тобой всё ясно, Конькова. Лёгкий психоз на фоне жёлтой прессы. Придётся отстранить тебя от должности психотерапевта по состоянию здоровья.
   – Подожди-подожди! Куда? Ещё чашечку давай? Ладно-ладно, забудем на время про информационный банк… Учитывая примитивный уровень твоего сознания…

Глава 6

   Ируся Татарова-Конькова могла гордиться собой.
   Сеанс оказал-таки своё всегдашнее целительное воздействие на подругу.
   Домой Зоя возвращалась, можно сказать, другим человеком – спокойным, уравновешенным и способным рассуждать вполне здраво.
   Не то чтобы привычные проблемы навсегда покинули её. Но смотреть на них оказалось возможным с другой, не столь мрачной стороны.
   Маленьких собак не смущает существование больших, как подметил ещё Чехов, знаток человеческих душ.
   Каждый занимает свою нишу в великой человеческой стене. И маленькие ниши прекрасно размещаются между большими и даже придают строению единство и гармонию.
   Допустим, кому-то досталась эффектная внешность, полноценная семья и головокружительная должность – однако же в комплекте с кучей завистников и недоброжелателей, а также массой невидимых со стороны опасностей и подводных камней.
   А кому-то – служба при пятнадцатилетнем царьке и жалкая горстка денежных знаков в день зарплаты, зато искреннее сочувствие окружающих и спокойная совесть.
   Проблема мелкого жемчуга для кого-то не менее болезненна, чем для другого – проблема жидкого супа.
   И вообще, если не можешь изменить факты – измени своё отношение к ним!
   Погрузившись в лодку-диван, Зоя старательно пересматривала отношение к фактам своей жизни.
   До зарплаты оставалось девятьсот восемь рублей – это факт.
   Но к этому факту возможны два варианта отношения. Первый – «И как прикажете до неё дожить?» Второй – «Ну, наконец-то можно расслабиться!»
   Ни минуты не колеблясь, Зоя выбрала второй. Блаженно вытянувшись, насколько позволяли нос и корма «лодки», она бормотала: «Ни на «толчок»… Ни на рынок… Ни за квартиру…»
   Теперь можно было свободно отбросить всякие помыслы не только о сапогах, мобильниках и новом диване, но даже о колготках и проездном. Ну так что: почему бы не походить на работу в привычных, испытанных брюках? Пешком. Что, как известно, способствует оздоровлению и улучшению фигуры. А диета? Когда бы ещё Зоя на неё решилась? «Нет худа без добра… Взятки гладки… Не было бы счастья, да несчастье помогло… – вспоминались подходящие к случаю изречения. – Тебе бы всё на лопате…»
   Стоп! Последнее выскочило не из той оперы. Да ведь это же любимая фразочка Марины Львовны! Произносилась она, правда, беззлобно и даже как бы ласково, поскольку протяжное «а» в «лопа-а-а-те» попадало точно в тонику – мастерица была Марина Львовна на все эти оттенки и полутона! Нет бы сказать прямо: так и так, мол, сделай-ка то и это, лентяйка! А теперь вот гадай, что там она себе имела в виду…
   Мысли моментально сбились с налаженного было строя и побежали в беспорядке, норовя опередить одна другую и пролезть без очереди: «А который, интересно, час?» «Пашка что-то бледный… Посмотреть – кашу хоть съел?» «Ковёр просто ужас… Срочно пылесосить!»
   Зоя снова закрыла глаза и принялась старательно направлять сбившиеся мысли в нужное русло, приговаривая: «Меня любят подруги… Уважают соседи… Ценят на рабо…»
   – Ты чё, ма?
   Пашка стоял рядом не то что бледный – слегка даже зеленоватый.
   – Н-ничего! – так и подскочила Зоя, садясь и приглаживая волосы, и принялась оправдываться. – Это мне люди посоветовали… такое… типа аутотренинга…
   – Ф-фу ты… а я думал…
   И сын криво и недоверчиво улыбнулся.
   «…что у матери крыша съехала», – мысленно договорила за него Зоя. По каким-то неписаным законам ей нельзя было выговорить это вслух, засмеяться, обнять тощие сыновьи плечи, взлохматить дурацкий косой чубчик… А может, как раз сейчас и настал этот момент – поговорить откровенно? Найти настоящие слова? Хоть бы и про ту злосчастную анкету! Пусть скажет ей прямо в лицо. Чего уж там!
   – Там «Кто хочет стать миллионером» идёт. Будешь смотреть? – спросил Пашка.
   Зоя улыбнулась. Кажется, никаких разборок уже не требовалось. Это и были настоящие слова. Это был, можно сказать, плюс в анкете! Хотя за что и в какую таинственную графу он поставлен – оставалось неизвестным…
   – Не хочется, – сказала она.
   И мысленно договорила: «Что это за миллионеры? Что за люди туда едут? Другой мир. Другая ниша. А мы уж посидим в своей…»
   Но произнести это вслух неписаные законы опять-таки не позволяли.
   В этот момент телефон затрещал так, как он способен был трещать только в самую мирную и уютную минуту вечера. Зоя вздрогнула, рванулась в кухню. За какие-то доли секунды в голове промелькнуло: Федченко заболела перед самым академическим! Давыдов сломал очередную конечность! Или, того хуже, слёг кто-то из коллег, и придётся неделю тащить замещение!
   Но это оказалась всего лишь мама. Её интересовало, почём теперь керамическая плитка. Как будто Зоя имела к ней какое-нибудь отношение!
   – Нет, мам, я не в курсе. Я твою даже как-то и не помню… А у нас только в туалете жёлтая метлахская, и всё.
   – При чём тут метлахская?! Нашу керамическую, её в ванной клали, в двухтысячном, по-моему… Вроде по тридцать метр. Или это её клали по тридцать метр? Гриша тоже не помнит.
   – Так и я… – Зоя добросовестно напряглась и вздохнула виновато. – Нет, не помню!
   – Ну, у тебя-то память помоложе! – возмутилась мама. – Ещё такой весёлый мастер делал, Борис Довлетович! И вот уже штук пять отпало. Так что ж нам теперь – всё крушить?
   Однако Зоина память не среагировала и на весёлого Бориса Довлетовича. Решительно какая-то часть жизни струилась сквозь неё, как сквозь дырявое решето!
   Мама недовольно промолчала. Но развивать тему Зоиной рассеянности, по счастью, не стала.
   – А то ещё есть, Гриша по радио слышал, специальный телефон – «товары и услуги». И не записал, конечно! Тебе не приходилось звонить?
   – Первый раз слышу.
   – Непрактичная ты у меня! – всё-таки высказалась мама и, кажется, собралась повесить трубку.
   Но тут память Зои вдруг встрепенулась:
   – Подожди, мам, я вот что хочу… ты не в курсе – нет у нас случайно родственников за границей?
   Наступило продолжительное молчание – мама перестраивалась на другую волну. Перестроившись, она осведомилась:
   – Это что, новая шутка?
   – Н-нет, почему… Бывают же у людей родственники за границей, – уклончиво предположила Зоя.
   – Бывают. Но не у нас! – отрезала мама.
   – Вот и очень жаль, – почему-то с грустью объявила дочь. – А… ювелиры? Никакого ювелира в нашей семье случайно не было?
   На этот раз мама отреагировала быстро и чётко.
   – Зоя! Сейчас же объясни, в чём дело. Что ещё за ювелиры? У нас таких сроду не водилось – ни у Ильенко, ни у Петуниных! Говори толком, не темни!
   – Да я же просто так, ма-ам, – промямлила Зоя, – помечтать уже нельзя! Ну, бывает же: человек раз – и разбогател! Наследство из-за границы получил или там клад нашёл, с фамильными ценностями…
   Рассказывать всю правду про сон показалось как-то глупо.
   – А это уж – мечтай! – со вздохом разрешила мама. – Ты ж у нас в отца. Тот всё мечтал! Поезда, самолёты… Да ты помнишь! Он тебя всё на железную дорогу водил.
   – Помню, – сказала Зоя.
   Помолчали. Время сдвинулось, легко полетело вспять, и Зоя очутилась на старом фланелевом одеяльце, расстеленном на скате железнодорожной насыпи. Рядом папа в белом костюме, в светлой шляпе смотрел на проходящий поезд, а Зоя смотрела на него. Он был старше мамы на пятнадцать лет, а смотрел совсем по-детски, удивлённо и мечтательно, вот как на этот поезд. И с таким же выражением читал Зое сказки! Читать сама она не хотела и еле научилась к семи годам, к самой школе. А на людях смотреть по-детски папе, наверно, казалось неудобно, и он нарочно прихмуривался и сдвигал брови, пряча глаза.
   – А почему папа всё время светлый костюм носил? Летом, я имею в виду. Я его только в светлом и помню! Это мода была такая?
   Мама помедлила с ответом.
   – Ну, когда-то и мода… А может, он в молодости тёмного наносился. Война, потом бедность, разруха… Фронтовики тогда долго ещё в военном ходили. На свадьбе у него и костюма не было – рубашка и брюки, пиджак у Кости Федорова одолжил. Да у нас и свадьбы-то толком не было… Так просто – собрались, посидели с друзьями.
   – Но у тебя-то хоть было платье? Белое, я имею в виду.
   – Да откуда! В обычном расписывалась, синем с белым воротником. Правда, мама мне воротник колокольчиками вышила – мулине восьми оттенков, от голубого до фиолетового. Все моточки ниток собрала! Голь на выдумки хитра… А на свадьбу подарили нам ведро, чайник и кастрюлю, – тут мама вздохнула мечтательно. – Вот уж были ценности так ценности! В те времена – самые главные вещи. Возьмём ведро и чайник – и за водой, на колонку. Вернёмся – можно суп в кастрюле варить. Отец потом всю жизнь вспоминал: «Ты как-то так вкусно готовила тогда!» А я просто постный борщ варила, но чтоб обязательно много зелени и со сметаной.
   – Вот жаль, не унаследовала я твоего таланта!
   – Да какой тут талант… – отреклась мама. – Павлушка как там?
   Разговор резко свернул к настоящему.
   – Да как всегда. Поужинал. Жить сегодня не учил! – понизив голос, похвалилась Зоя в трубку.
   – Этот вот у нас в кого? – в сердцах воскликнула мама на том конце.
   – Ты забыла, что ли?
   Тут обе расхохотались, поскольку Пашка являл собой точную бабушкину копию в юношеском варианте, с таким же острым подбородком, пронзительными светлыми глазами и дотошным характером.
   – Да, кстати! – спохватилась мама. – Гриша тут спрашивает: какая может быть рифма к слову «континент»?
   – «Экскре… эксперимент», – предложила Зоя.
   – Эту он и сам хотел. А я говорю – слово какое-то слишком научное! Под него остальные слова трудно подстроить.
   – А чего он про этот континент сочинил?
   – «Талантом своим покорил континент».
   – Это Жуков, что ли?
   – Ну! А кто ж ещё?
   – Да, действительно…
   – Он ещё в словаре высмотрел «контингент».
   – Здрасьте! Это уж совсем ни при чём! Вообще другой смысл…
   – Я и говорю. А он: «Тебе бы только критиковать! А критика должна быть конструктивной!»
   Вечер закончился спокойно и как-то благостно. И спать сегодня, Зоя чувствовала, она будет как убитая.
   «Только вот с фамильными сокровищами ничего не выяснилось!» – мысленно повинилась она перед бабушкой Анфисой, уже погружаясь в сон.

Глава 7

   Два раза в каждом учебном году Зоя шла на работу, как на праздник. И происходило такое исключительно в дни академических концертов.
   В этот день привычное и затёртое до дыр словосочетание «музыкальная школа» вдруг обретало свой изначальный, торжественный и несколько даже аристократический смысл. И даже доносящиеся издалека фальшивые ноты казались в этот день необходимыми, как настройка оркестра перед выступлением.
   Учителя были элегантны до неузнаваемости и наэлектризованы до раздражения. Ароматы «Ив Роше» и «Шанели» витали над лестницей. Директор в ослепительной белой рубашке, молодо блестя глазами, спускался в концертный зал. Каблучки учительниц парадно цокали вслед за ним.
   Мальчишки в столь же ослепительных рубашках и девчонки с гигантскими бантами толпились у сценической двери. И когда первый эльф в бантах, вспорхнув на сцену и взмахнув ручонками, опускал их на клавиатуру – у Зои, случалось, к глазам подступали слёзы.
   Вспоминалось, как приводила их сюда на репетиции Марина Львовна в последний школьный год – за окнами лупил майский ливень, Танька первой садилась к роялю, и Зоя не узнавала её за этим длиннохвостым концертным сооружением. Прелюдии Шостаковича были коротки и непредсказуемы. Одна была тяжёлой, веской, аккорды падали спелыми гроздьями, обрушивались, как стены старинного собора. Марина Львовна говорила: «Здесь я представляю себе леди Макбет на плоту», – и Зоя с Танькой кидались читать Шекспира. Другая же была лёгкой и таинственной, с неожиданными паузами: это незнакомец в длинном пальто и шляпе – уж не Ганс ли Христиан Андерсен? – шёл по городу, вдруг останавливаясь и бросая взгляд в низенькое окошко. И там, куда он посмотрел, происходили чудеса…
   Собственно говоря, все чудеса носила с собой Марина Львовна в своих нотах – на первый взгляд точно таких же сборниках пьес и сонат, как и те, что грудами лежали согласно алфавиту в школьной библиотеке. Но нет, не тут-то было, её ноты даже пахли по-особому, и звучать начинали, кажется, сами по себе, едва только она вынимала их из чёрного лакированного портфельчика. И стоило услышать их один раз, как хотелось немедленно повторить вот этот пассаж, и паузу, и лёгкие аккорды сопровождения, и уроки с ней были не уроками, а только обучением волшебству, всем этим чудесным перемещениям: в осенний сад, в бальную залу, в венецианскую гондолу! И скоро они научились перемещаться и сами, а иногда Танька ни с того ни с сего звонила Зое вечером, чуть ли не ночью, и распоряжалась: «Давай-ка своего Баха!» И Зоя, дотянув телефонный шнур из кухни через весь коридор почти до самого пианино, играла си-бемоль-мажорную прелюдию – хотя ей и мерещилось в глубине души, что Танькина до-минорная всё-таки ещё красивее… Но что-то происходило в природе под эти звуки, закладывалась какая-то программа судьбы – и, судя по грандиозной каденции, по мощным аккордам, программа невероятная, фантастическая, головокружительная!
   И может быть, размышляла через тридцать лет Зоя Петунина, эта самая программа, хоть и несбывшаяся, а, прямо скажем, с треском провалившаяся, – всё-таки направляла и поддерживала её в какие-то минуты…
   А иногда посреди торжественного детского концерта вспоминался трёхлетний Павлик в белых гольфиках на своём первом детсадовском утреннике. И плакать хотелось ещё и оттого, что Анатолий запретил-таки «мучить парня» ещё одной школой: «Сама, что ли, его не научишь?» А она вот не сумела увлечь Павлушку, занимаясь с ним часами терпеливо и бережно. Точно так же как не сумела и, выражаясь прямыми словами завуча Анны Павловны, «ремнём вбивать гаммы».
   И вот теперь музыку её сын слушает исключительно в наушниках, а уж что он там слушает – в это благоразумнее всего не вдаваться…
   И изредка бывало ещё на академических ЭТО…
   ЭТО случалось, когда слёзы внезапно наворачивались от какой-нибудь фразы из «Болезни куклы» или «Марша деревянных солдатиков». Тогда сладкий холодок пробегал внутри – неужто дождались? Неужто – настоящее? И неужто вот он, второй Вольфганг Амадей, новый Ференц или Иоганн Себастьян? Да-да – вот этот вихрастый рыжий, занимается у Нонки… А ведь что такое, в сущности, Нонка? Разве может она дать способному ребёнку ладу, с вечными своими драными джинсами и тяжёлым сигаретным духом?
   Зоя наперечёт знала их, особых! – своих, если вдруг случались такие, и Нонкиных, и Илониных, и Анны-Палниных, и все их знали и нетерпеливо ждали на каждом академическом: каков-то стал теперь? Что-то покажет? А та, что в прошлый раз играла Рахманинова?.. И в этом-то заключалась вся интрига, и тайна, и соль экзамена, а вовсе не в пятёрках и тройках и не в количестве перепутанных нот. И в этом-то и таился смысл ответа на вопрос: «Где работаете?» – «В музыкальной школе. Да, имени Мусоргского. Во второй муниципальной школе искусств!»
   Однако рыжий на сей раз не блеснул. Впрочем, он выдержал приличный темп в прелюдии и добросовестно отработал голоса в фуге, отбарабанил все шестнадцатые и триоли сонатной формы, и «Танец троллей» тоже был доведён до последнего такта без проблем. Как трамвай по установленному маршруту…
   – Запал пропал, – тихонько откомментировал Иван Флориантович, проводив разочарованным взглядом вихрастую макушку.
   «Почему же? Ну почему? – мучилась Зоя, сжимая гладкий лакированный подлокотник. – Потерял интерес? Нонка вовремя не поддержала? Или это переходный возраст – пошли гормоны? Или увяз в компьютере? А может, семейные неприятности? Всё-таки, если мама носится с ребёнком, то как-то больше вероятность…»
   Тем временем на сцену выпорхнул эльф в бантах. Эта сейчас грохнется в обморок, определила Зоя намётанным взглядом. Боится всего: рояля, деревянной подставки на стуле и каждого члена комиссии в отдельности. Не артистка – нет куража. «Отсутствие эстрадных данных», – холодно выносила таким приговор Виктория Громова, звезда и живая легенда училища, в прошлом концертирующая пианистка, мастерица по распознаванию бездарностей.
   Но всё же Бах отзвучал грамотно, без сбоев. Сказано – школа Илоны Ильиничны! Зоя, обернувшись, украдкой улыбнулась старушке. Та начинала с Мариной Львовной, когда-то соперничали – строгая школа и сугубо индивидуальный подход («Ну и классик у вас, Марина Львовна! Я б их так …!» – делилась впечатлениями после замещения Илона, делая руками движение, похожее на отжим белья. Услышав её голос, ученики менялись в лице). Одевались подчёркнуто в разных стилях: у Илоны – строго классические костюмы, у Марины – вечные студенческие свитера и водолазки. А теперь Илона вздымает бровь точно Марининым движением и точно так же бормочет в минуты неприятностей: «Вихри враждебные веют над нами!» И главное, в ученической игре заметно только общее, чем обладали обе: умение почувствовать полифонию, подать фразировку… Вот и этот эльфик при внимательном рассмотрении оказался не таким уж и бестелесным: руки тяжеловатые, с крупными пальцами и, кажется, мягкими подушечками…
   Разглядывая их, Зоя отвлеклась и пропустила момент, когда все вдруг замерли, выпрямились и прислушались. Девчонка играла «Мельник и ручей» Шуберта. Мелодия лилась легко и непринуждённо – немудрящая до банальности, простая до элементарности, узенький ручеёк безо всяких подводных камней и течений. Сопровождение из трёх гармоний – да разве это подходящая пьеса для шестого, предвыпускного класса? И, однако, все сидели заворожённо, ловя каждый звук. Девчонка играла, внезапно перестав бояться, как играют дети в дочки-матери, – играла в мельника, весёлого малого в жилете и шляпе с пером, идущего вдоль ручья в солнечный день лёгким, упругим, молодым шагом. И солнце освещало его и играло в струях ручья, и отблески ложились на стены зала и трепетали на лицах членов комиссии, даря давно забытое – радость, надежду, молодость…