Страница:
Как-то – боюсь ошибиться, но, по-моему, было это в 1977 году – я обратил внимание, что Миша на базе не расстается с толстой клеенчатой тетрадью, в которую постоянно что-то записывает. «Может быть, дневник ведет», – промелькнуло тогда. Все прояснилось, когда этот черноволосый симпатичный парень постучал однажды в дверь моей комнаты и, войдя, сказал: «Не мыслю себя вне тренерского дела после того, как закончу играть. Хотел бы посоветоваться с вами по этому вопросу».
С первых дней нашей работы в киевском «Динамо» мы с Олегом Базилевичем объявили игрокам, что нам не безразлично их будущее, что были бы рады иметь в их лице последователей и готовы, когда это потребуется, помочь в том деле, которым занимаемся сами. На словах можно говорить что угодно, но мы пытались заразить ребят увлеченностью, продемонстрировать все плюсы и минусы профессии.
Мы осознавали, безусловно, что далеко не каждому из наших подопечных суждено стать тренером. То есть заняться этим делом могли, конечно, все, но мы думали о тренерах высокого класса. ВШТ «штампует» тренеров в большом количестве, но где они, тренеры, о которых говорили бы как о новаторах?
В тренерском деле прошлые заслуги не в счет. Начало – с нуля. Опыт игрока полезен, но в минимальной дозе. Когда в интервью с двадцатилетним футболистом, забившим несколько красивых мячей, я читаю, что он мечтает стать тренером, я ему не верю, потому что реально он и понятия не имеет, что это за дело. Михаил Гершкович как-то признался, что когда он бегал по полю, то полагал, что секретов для него в этой игре нет никаких, а тренером сделает время. Только закончив, он понял, сколько же есть в футболе такого, чего он не знал, но без чего тренерская работа невозможна.
В «Монологах» Томаса Сакалускаса – книги о жизни и творчестве Юозаса Мильтиписа, театрального режиссера-творца, есть такое определение сущности театра, предназначения актера: «Актер не может опираться на титулы, звания, степени. Не может кичиться стажем и в будущем видеть себя в ореоле славы… Движение – это жизнь, покой – это смерть. К тем, кто способен на движение, театр относится взыскательно, но подоброму. К другим, окаменевшим, омертвевшим, театр взыскателен, но суров».
Помимо того, что мы «ставили» игру, репетировали ее в тренировках, мы хотели стать для ребят, расположенных и тянущихся к тренерскому делу, теми, кем для нас были О. А. Ошейков, В. Д. Соловьев и В. А. Маслов. Мы рассчитывали (и рассчитываем по сей день уже с новыми игроками) передать им все лучшее, что умеем, и стимулировать их к собственному поиску – это главное.
Примерно об этом мы говорили тогда с Михаилом Фоменко, и я пожелал ему всяческих успехов, обещая помощь, когда она потребуется, добавив при этом, что профессия тренера требует недюжинного здоровья (обязательно надо следить за своим состоянием), крепких нервов (выматывающих обстоятельств в нашем деле предостаточно), умения сражаться, отстаивать свою точку зрения, не сдаваться и маневрировать.
Интеллектуально игроки становятся с течением времени более развитыми, а значит – и более требовательными. Они уже не довольствуются тремя-четырьмя выученными решениями, чувствуют: для того чтобы добиться успеха, нельзя стоять на месте. Не имеет права стоять на месте и тренер.
В тетрадь же Михаил записывал конспекты тренировок, разборы матчей.
Я порадовался, увидев Фоменко на тренерской скамейке, спокойного и уравновешенного.
Рассудительность и обстоятельность, присущие Стефану Решко в жизни, легко переносились им на поле. Сколько форвардов отскакивало от него, как от стенки, после жесточайших столкновений, корчилось от боли с искаженными лицами, а Решко, которому доставалось не меньше, как никто умел прятать боль и старался улыбаться, что выводило соперников из себя.
Внешне в игре неброский, с массивными ногами и истинно футбольным торсом, он знал потолок своих возможностей и никогда не старался придумать что-то невообразимое, что не отвечало бы этим возможностям. Благодаря такому обстоятельству уровень его надежности был весьма высок, и служил он команде верно.
Злые языки, имея намерение уязвить Решко, говаривали в 1975 году, что «Киев играет вдесятером», намекая на отсутствие в игре Стефана исключительной техники, яркости, умения привлечь к себе внимание публики, но забывая при этом почти совершенное владение тактическим арсеналом, строгость в выполнении тренерских заданий и способность исключительно чисто играть в отборе – качества, которым могли бы позавидовать многие сегодняшние защитники.
Впрочем, Решко на подобные выпады никогда не отвечал, хотя не мог не обращать на них внимания и не переживать в душе как явную несправедливость.
Молчаливый по своей натуре, добрый и справедливый человек, Стефан безропотно переносил все предлагавшиеся на тренировках нагрузки, ворчал иногда про себя, когда было совсем уж невмоготу, но терпел и терпением своим заражал партнеров и читал в их глазах уважение к способности выдержать, казалось бы, невероятное.
«Тренировочные нагрузки, которые нам доводилось переносить, – сказал он однажды, – порой, откровенно говоря, доводили до изнеможения. При всей любви к футболу организм восставал против них. В странном состоянии мы пребывали. Одновременно и ждали, что тренеры допустят слабину и пожалеют нас, и – не хотели этого. Если бы дождались, то незамедлительно воспользовались бы поблажкой – таково свойство человеческой натуры. Но пощады нам не было. Может, поэтому мы выиграли Кубок кубков, а затем и Суперкубок».
Легкость, с которой Виктор Матвиенко мчался по левому флангу, простреливал вдоль ворот, а иногда и сам завершал атаки, вызывала восхищение и казалась на первый взгляд природным даром. Способности Виктора бесспорны, но ему пришлось пролить не одно ведро пота и не один час просидеть в классе у доски с намагниченными фигурками футболистов, прежде чем появилась возможность готовить его к той игре, которую он демонстрировал в лучших своих матчах.
Мне показалось тогда, что Матвиенко с радостью воспринял задание расширить зону игры. Раньше от него требовалось лишь бдительно следить за соперником и безошибочно подыгрывать партнерам, чаще всего накоротке. Потенциал Матвиенко способствовал добавлению к этим, безусловно, необходимым элементам в игре крайнего защитника новых функций, связанных прежде всего с участием в активной атаке. Поначалу боязнь за свою зону сдерживала, словно кто-то невидимый подтягивал его на веревке назад, когда требовалось участие в создании численного большинства впереди, но потом, когда Матвиенко осознал, что пустой его зона не останется, когда понял основные принципы взаимостраховки и взаимозаменяемости, принятые в нашей команде, остановить его было невозможно, приходилось иногда даже сдерживать, и он здорово усилил атакующие действия команды киевского «Динамо».
Войдя во вкус такой игры, требовавшей незаурядных физических качеств, Виктор решил не ограничивать себя отрабатывавшимися на тренировках нацеленными передачами, но и самостоятельно атаковать ворота, врываясь даже во вратарскую площадку на передачи с противоположного фланга. Для соперников это было поначалу в новинку. Потом разобрались что к чему, но противодействовать маневру в полной мере не могли, ибо появление Матвиенко в рядах оборонявшихся все равно оставалось неожиданным, особенно в тех случаях, когда мы проводили скоростные контратаки.
Надо сказать, что иногда довольно сложно убедить футболиста в необходимости изменить характер своей игры. Связано это во многом с неумением представить цельно требуемый образ игры. То ли везло мне на игроков, то ли убедительными выглядели мои аргументы и конкретные доказательства, но не припомню ни одного случая, когда не удалось бы добиться от футболиста осознанного понимания моих предложений. Бывает ведь, игрок соглашается с тем, что ему говоришь, готов поменять функции и амплуа, но выходит на поле – и сразу видишь, что все это ему «до лампочки», поставили в состав, ну и ладно.
Только осознавший и закрепивший новые навыки в тренировках игрок способен соответствовать задаче, которая поставлена тренером не только для этого конкретного футболиста, а с учетом общей тактической задачи команды.
Из разряда любимцев команды – Андрей Баль. Скромный чрезвычайно, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Я могу припомнить один лишь, пожалуй, случай, когда он не знал, куда себя деть, – 15 июня 1986 года в раздевалке стадиона мексиканского города Леон после проигрыша бельгийцам. Позиционные ошибки Баля в этом матче во многом предопределили результат. Правда, подавленно чувствовала себя вся команда, но Баль – особенно. Никто, включая нас, тренеров, не мог его утешить. Я сорвался было на крик, потом просто махнул рукой, на секунду представив себя на месте ребят и осознав мгновенно, что никакой всплеск эмоций делу уже не поможет. Рыдающие футболисты – зрелище, что и говорить, не совсем привычное. Плакать же было от чего…
Балю, одному из самых универсальных наших футболистов, какой-то малости недоставало, чтобы стать игроком-лидером, он силен при выполнении конкретного задания, но этого мало, чтобы блистать на поле. Впрочем, если бы все футболисты так до малейших деталей точно выполняли игровые задания, как Баль, общий уровень футбола у нас резко бы поднялся.
Андрею будет что вспомнить, когда он закончит играть: чемпион мира среди юниоров в 1977 году (тогда, а может, чуть раньше он приглянулся киевскому «Динамо»), участник двух чемпионатов мира – в Испании и Мексике, и не просто участник, а игрок основного состава, одни из победителей Кубка кубков, не раз становился чемпионом страны и обладателем Кубка СССР в составе «Динамо»… Послужной список – дай бог каждому. Вот вам «неприметный и незаметный».
Сергей Балтача, «чистильщик» с тонким позиционным чутьем, появился в киевском «Динамо» в 1976 году, когда еще несла большую нагрузку «старая гвардия», но когда уже наступило время подумать о будущем команды. Балтача был одним из тех, с кем связывались определенные надежды. Он уже тогда показался нам в меру честолюбивым и уверенным – настолько, что эти качества не переходят у него в себялюбие и самоуверенность.
Вполне попятно, что 18-летнего дебютанта, приехавшего из Харькова, пусть даже хорошо известного в среде юниорских тренеров, «запускать» в основной состав было рановато при играющих Фоменко, Решко и Конькове, но в резерве, куда мы поначалу его определили, у него была возможность познакомиться с методами работы, практиковавшимися в киевском «Динамо», пожить рядом с корифеями, осмотреться и разобраться (вместе с нами), способен ли он будет занять первую же вакансию.
Мы никого не держим в команде насильно, любое заявление об уходе подписываем пусть не всегда с легким сердцем, но без длительных обсуждений. Раз человек решил уйти, значит, считает, что так ему будет лучше. И даже если команда потеряет хорошего игрока, задерживать насильно (а рычаги воздействия на футболиста всегда можно найти) его не стоит. Зачем оставлять в команде человека, которому команда эта не нужна? Ведь он, волевым путем задержанный, будет делать все возможное, чтобы избавиться от нее или чтобы она избавилась от него. Причины уходов бывают разными, вдаваться в подробности не считаю необходимым. Можно провести условную аналогию с разводами семейными – и там масса причин, в которые лучше не вдаваться. Можно только вообразить, что произойдет, если разводы запретить законодательным порядком.
Когда Сергей, получив на сборах первую дозу наших нагрузок, сказал: «Я остаюсь» и, засучив рукава тренировочного костюма, принялся за серьезную работу, отдавая себя футболу целиком, нам стало ясно, что мы не ошиблись в выборе. Он начал выходить на поле в числе «первых одиннадцати» даже раньше, чем мы предполагали. Правда, может быть, несколько позже, чем рассчитывал он.
Последние годы ему спасу не было от травм, и когда он рухнул 2 мая 1986 года на лионском стадионе «Жерлан» и выяснилось, что порвалось ахиллово сухожилие, я подумал, что после таких повреждений в таком возрасте (ему было 28 лет) при таких нагрузках в большую игру не возвращаются. Рад, что ошибся.
Надо было слышать, каким восторженным ревом приветствовала Балтачу на симферопольском стадионе публика, наслышанная о его злоключениях с ахиллом, когда он в составе сборной появился на поле за пять минут до конца отборочной встречи чемпионата Европы с норвежцами 29 октября 1986 года.
На игру с «Атлетико» в финале Кубка кубков, в которой он и получил эту тяжелую травму, Балтача вышел с воспаленными ахилловыми сухожилиями, попросив меня и врачей даже не обсуждать с ним возможность замены.
Травмы свое подлое дело сделали. Сергею труднее стало играть головой. Он признавался, что ничего не может с собой поделать: ситуацию чувствует, а выпрыгнуть высоко не может – нога «не пускает». Он стал излишне перестраховываться сзади – делал больший, чем нужно, «зазор» между собой и передним центральным защитником. Он полагал, что так ему будет легче при подстраховке, но, когда передачи шли за спины наших защитников, он часто не успевал к мячу и создавались довольно сложные ситуации у ворот.
Балтачу бесила собственная беспомощность, он становился замкнутым и раздражительным. Те, кто знает, что такое цепь спортивных травм, поймут его.
Наверное, было бы высшей несправедливостью, если бы Олег Кузнецов, обладающий всеми необходимыми стопперу качествами, до сих пор играл в черниговской «Десне». К счастью, его вовремя заметили, в двадцатилетнем возрасте он появился в киевском «Динамо», но не стажером в резерве (это было в 1983 году – тогда и годом позже шло основательное переформирование клуба), а сразу игроком основного состава – это место он занимает и поныне, не собираясь его никому уступать.
Хладнокровный и решительный, он стал любимцем публики в Шотландии, где мы из года в год играли то с «Селтиком», то с «Глазго Рейнджерс». Шотландцы признали его своим, находили черты внешнего сходства – высокий рост, рыжие волосы, даже прозвали его на шотландский манер «Маккузнец».
Олег Кузнецов не понимает, как можно кого-то бояться. Ему больше нравится, чтобы боялись его, и он все делает для этого. Он не таращит на соперника глаза из под белесых бровей, не запугивает его, не надувает щеки, но играет настолько жестко, что столкнувшийся с ним один раз вряд ли захочет повторить эксперимент. Великолепное зрелище, когда ему в соперники достается такой же одержимый и неуступчивый, как он сам. Тут уж поистине – чья возьмет: постоянные микродуэли, толчки, падения, ушибы, когда кажется, что перелом неизбежен, бескомпромиссная борьба в воздухе и – рукопожатие и похлопывание по спине после матча в знак уважения друг к другу. Правда, понадобилось некоторое время, чтобы игра Кузнецова стала более корректной, но максимально чистой ее до сих пор не назовешь.
Кузнецов способен (когда такой возможности нет у партнеров), заняться организацией атаки из глубины, поле и возможные направления атаки он видит неплохо.
Наш стоппер обладает мощным ударом, но требуется упорство, чтобы заставить его отрабатывать штрафные на тренировках. В игре он пользуется штрафными ударами неоправданно редко (пожалуй, единственная ситуация, когда он боится неточным ударом подвести партнеров и вызвать недовольство трибун). В финальном матче за Кубок СССР он поставил мяч на точку штрафного, приготовился бить метров с 25, и кто-то на нашей скамейке воскликнул: «Должно же когда-нибудь это ружье выстрелить!» Гол был великолепным, но великолепие его мы оценили потом, а тогда – необходимость.
Когда мы приглашали из Днепропетровска, а было это в конце 1978 года, довольно хлипкого на вид полузащитника Анатолия Демьяненко, многие в Киеве пожимали плечами: «Еще один дублер приехал, промурыжат его годик-другой, помыкается сам среди именитых, да и вернется восвояси».
Первое время я замечал, что Толе было несколько неуютно у нас, над ним слегка подтрунивали, но разгуляться шутникам взявшие его под свое крылышко Коньков и Веремеев не давали, жил он первое время у Бессонова, постепенно вошел в коллектив, стал в нем своим, приняли его безоговорочно.
Характер, между прочим, не последнее дело. Коллектив не терпит пустомелей, обманщиков, трусов, высокомерных, злопамятных, завистников – отторгает их. Мне представляется (сужу по своему тренерскому опыту), что со скверным характером в хорошем коллективе может задержаться только выдающийся футболист. Ему прощают многое, и то – до определенного предела. Если же чересчур, как говорят дети, задается, то ставят на место. Собственными силами, не прибегая к помощи администрации и зачастую даже не информируя ее о случившемся. Уроки коллектива бывают намного поучительнее самых душеспасительных бесед, проводимых старшим тренером и начальником команды.
Демьяненко покорил всех работоспособностью на тренировках. Для реализации его отменных физических способностей необходимо было предоставить ему оптимальный простор на поле. Простор был найден на левом фланге нашей обороны, где он начал действовать с невиданным до тех пор, на мой взгляд, среди крайних защитников размахом. В некотором отношении Демьяненко превзошел своего предшественника Матвиенко, значительно усилив атаку. Он без устали «перепахивал» широкими шагами зону длиной 60–70 метров вдоль боковой линии и выглядел после матча так, будто этот адский труд доставляет ему огромное удовольствие.
Анатолий много забивал в клубе и сборной, в которой за короткий срок стал одним из ведущих игроков. Признание его в 1985 году лучшим футболистом страны не пошло ему на пользу. Удивительно, но факт: за редким исключением (Блохин, например), игрок, признававшийся журналистами первым номером, следующий сезон проводил заметно хуже. Не обошла эта участь и Демьяненко.
1986-й – не лучший его год, хотя в ранге капитана киевского «Динамо» он получил в Лионе Кубок кубков из рук президента УЕФА Жака Жоржа, а в Мексике, уже в качестве капитана сборной, вывел команду на поле.
Я верю в Анатолия Демьяненко, верю, что некоторый спад в его игре преодолим – залог тому его собственное осознание своих ошибок. Я знаю характер этого парня, его натуру, не испорченную «звездной» или «предзвездной» болезнью (в зазнайстве и погоне за дешевой популярностью его обвинить невозможно), знаю об умении постоять за честь коллектива, видел, как он за коллектив переживает. Надеюсь, у нас еще будет возможность вместе решать серьезные задачи. Ждать их в сегодняшней футбольной жизни долго не приходится.
Игроком основного состава киевского «Динамо» Владимир Мунтян стал задолго до моего прихода в эту команду, еще в 1966 году, когда ведущие футболисты уехали в Англию на чемпионат мира, и 19-летний резервист заменил одного из них, да так ярко выступил, что киевский клуб без молодого диспетчера уже и не мыслился.
Опытного футболиста тренеру привлечь на свою сторону и легче, и труднее, чем неискушенного. Легче, потому что опыт помогает ему воспринимать новое значительно быстрее. Труднее, потому что за долгие годы работы складывается определенная система привычек и стереотипов. Мунтян с его безукоризненной техникой, по-кошачьи мягким обращением с мячом, отменной координацией, умением мгновенно принимать верные решения, точным сильным ударом был нужен новой команде, мы весьма на него рассчитывали и прямо сказали ему об этом. Мы, правда, немного опасались, что ему сложно будет переносить тренировочные нагрузки нашей программы, но он с ними справлялся почти безупречно, а когда самый старший игрок делает на занятиях все, то грешно не делать этого же молодому.
Один из немногих «коренных» динамовцев Киева (в школе «Юного динамовца» он появился в семилетнем возрасте, в 1953 году), он воспитан на традициях клуба. Мечтал, правда, одно время о «Торпедо», ибо там играли кумиры его детства Воронин и Стрельцов.
Раньше, чем мы пришли в команду, он понял, что на «чистеньких» мячах в классный футбол на высоком уровне уже не сыграешь, необходимо совершенствовать искусство обороны, и первым эту мысль привил ему В. А. Маслов. Мы практически ничего не стали менять в игре Мунтяна, попросили лишь обратить большее внимание на участие в коллективных действиях. Дважды Володе ничего объяснять не требовалось.
Каким бы прекрасным ни был игрок, один он не в состоянии решить исход встречи в современном футболе. Необходима довольно большая группа отменно подготовленных футболистов, которые определяют игру команды. Времена личных подвигов Пеле, Пушкаша, Гарринчи, Эйсебио, Круиффа, которые могли с некоторой помощью ассистентов, сами решать задачи игры, канули в Лету. На мой взгляд, голландцы не стали чемпионами мира в 1974 году в основном по одной причине: Круифф, будучи одновременно и капитаном, и игроком, и тренером на поле, хотел слишком многое сделать в одиночку и заставил поверить в свои феноменальные возможности партнеров, которые возлагали на него слишком большие надежды, в итоге не осуществившиеся. Круифф тогда, если уж вспоминать, вообще не должен был играть в финале. В матчах, проходивших до решающей встречи, он чувствовал себя не совсем хорошо и, как утверждали тогда голландские эксперты, был не в лучшей форме. Именно поэтому Фогтс выключил его из игры, именно поэтому он сам пытался начинать атаки со своей половины поля, которые захлебывались либо во время его индивидуальных проходов, либо на второй-третьей передаче. Забив гол, голландцы стали вести себя так, будто они выигрывают по меньшей мере пять мячей, в их действиях стала прослеживаться небрежность, а Круифф и Неескенс – два явных лидера – не сумели переубедить партнеров и позволили сборной ФРГ оправиться от шока, вызванного пропущенным с пенальти мячом, собраться и полностью перехватить инициативу…
Мунтяну не возбранялось использовать свои лучшие индивидуальные качества. Напротив, его непредсказуемые ходы, в которых разбирались только партнеры, отменно дополняли командную игру, придавали ей яркость, элегантность, некоторый шарм.
В победном для нас розыгрыше Кубка кубков Владимир Мунтян сыграл в восьми матчах из девяти, в том числе и в финале, забил два гола. Многого стоят его 49 матчей в составе сборной и участие в мексиканском чемпионате мира в 1970 году.
Мы не включили в состав олимпийцев в 1976 году 30-летнего Мунтяна. Возможно, это была наша ошибка, хотя тогда мы были уверены в своей правоте. Мы объявили ему о своем решении на базе в Конча-Заспе за сутки до отлета в Москву, где собиралась вся наша олимпийская делегация. Он ничего не сказал, только кивнул и вышел. Во дворе он сел за руль своей машины, сидел без движения, откинувшись на спинку, минут десять, потом включил зажигание и поехал, сосредоточенно и уверенно как всегда. Я подумал: лучше иметь на сборах перед крупным турниром уже полностью укомплектованный состав, чтобы не принимать участия в таких сценах.
Утром следующего дня Мунтян приехал в аэропорт проводить команду и пожелал ей удачи. После возвращения из Монреаля мы услышали совсем иную версию (убежден, что информация исходила не от него): якобы Володя был уверен, что летит вместе с нами, а мы его в последний момент высадили прямо с вещами из самолета.
Я не собираюсь вспоминать подробности самого активного участия Володи в послемонреальском конфликте, о котором на этих страницах уже рассказано, о его собственных дисциплинарных погрешностях, которые ему чаще всего сходили с рук при всеобщем попустительстве. Не в этом дело. Все эти частности, преходящие и временные, не могут затмить главного: Владимир Мунтян – одна из самых ярких фигур советского и европейского футбола конца 60-х – первой половины 70-х годов.
Не уверен, что можно найти тренера, не пожелавшего бы иметь в своей команде Анатолия Конькова. Потрясающие его способности не вызывали сомнений, хотя противоречивость характера, заметная в жизненных ситуациях, проявлялась иногда в игре и сказывалась на ней.
Базилевич, работавший в 1973 году в «Шахтере», в котором играл Коньков, приложил много сил и стараний, чтобы заполучить этого великолепного футболиста в нашу команду, с которой мы планировали покорить футбольную Европу. В 1986 году Базилевич, вновь возглавив «Шахтер», предложил Конькову стать вторым тренером. Вместе они проработали год, после чего старшим стал Коньков, а Базилевич уехал в Болгарию тренировать софийскую «Славию»…
У меня до сих пор нет сомнений, что Коньков – игрок уровня Франца Беккенбауэра. В отборе мяча он был безупречен, его передачи были точны, своевременны и направлены в нужное место, он, как никто, умел за короткий отрезок времени определить слабые места у соперника и вместе с партнерами обрушивал именно в эти точки всю мощь наших атак. На позиции опорного хавбека равных Конькову не было.
«Все, больше не могу, сил нет», – сказал он однажды на тренировочных сборах в первую или во вторую неделю своего появления в команде в начале 1975 года. Его адаптация к нагрузкам проходила довольно болезненно на фоне других игроков, которые в этом режиме работали весь предыдущий сезон. Как потом выяснилось, «не могу» вырвалось непроизвольно. Конькову не надо было говорить: «Как же так, а остальные почему могут?». Он все видел сам, играть в Киеве в хороший футбол хотел, пробился в основной состав, который обыграл турецкий «Бурсаспор», голландский «Эйндховен» и венгерский «Ференцварош» в Кубке кубков.
С первых дней нашей работы в киевском «Динамо» мы с Олегом Базилевичем объявили игрокам, что нам не безразлично их будущее, что были бы рады иметь в их лице последователей и готовы, когда это потребуется, помочь в том деле, которым занимаемся сами. На словах можно говорить что угодно, но мы пытались заразить ребят увлеченностью, продемонстрировать все плюсы и минусы профессии.
Мы осознавали, безусловно, что далеко не каждому из наших подопечных суждено стать тренером. То есть заняться этим делом могли, конечно, все, но мы думали о тренерах высокого класса. ВШТ «штампует» тренеров в большом количестве, но где они, тренеры, о которых говорили бы как о новаторах?
В тренерском деле прошлые заслуги не в счет. Начало – с нуля. Опыт игрока полезен, но в минимальной дозе. Когда в интервью с двадцатилетним футболистом, забившим несколько красивых мячей, я читаю, что он мечтает стать тренером, я ему не верю, потому что реально он и понятия не имеет, что это за дело. Михаил Гершкович как-то признался, что когда он бегал по полю, то полагал, что секретов для него в этой игре нет никаких, а тренером сделает время. Только закончив, он понял, сколько же есть в футболе такого, чего он не знал, но без чего тренерская работа невозможна.
В «Монологах» Томаса Сакалускаса – книги о жизни и творчестве Юозаса Мильтиписа, театрального режиссера-творца, есть такое определение сущности театра, предназначения актера: «Актер не может опираться на титулы, звания, степени. Не может кичиться стажем и в будущем видеть себя в ореоле славы… Движение – это жизнь, покой – это смерть. К тем, кто способен на движение, театр относится взыскательно, но подоброму. К другим, окаменевшим, омертвевшим, театр взыскателен, но суров».
Помимо того, что мы «ставили» игру, репетировали ее в тренировках, мы хотели стать для ребят, расположенных и тянущихся к тренерскому делу, теми, кем для нас были О. А. Ошейков, В. Д. Соловьев и В. А. Маслов. Мы рассчитывали (и рассчитываем по сей день уже с новыми игроками) передать им все лучшее, что умеем, и стимулировать их к собственному поиску – это главное.
Примерно об этом мы говорили тогда с Михаилом Фоменко, и я пожелал ему всяческих успехов, обещая помощь, когда она потребуется, добавив при этом, что профессия тренера требует недюжинного здоровья (обязательно надо следить за своим состоянием), крепких нервов (выматывающих обстоятельств в нашем деле предостаточно), умения сражаться, отстаивать свою точку зрения, не сдаваться и маневрировать.
Интеллектуально игроки становятся с течением времени более развитыми, а значит – и более требовательными. Они уже не довольствуются тремя-четырьмя выученными решениями, чувствуют: для того чтобы добиться успеха, нельзя стоять на месте. Не имеет права стоять на месте и тренер.
В тетрадь же Михаил записывал конспекты тренировок, разборы матчей.
Я порадовался, увидев Фоменко на тренерской скамейке, спокойного и уравновешенного.
Рассудительность и обстоятельность, присущие Стефану Решко в жизни, легко переносились им на поле. Сколько форвардов отскакивало от него, как от стенки, после жесточайших столкновений, корчилось от боли с искаженными лицами, а Решко, которому доставалось не меньше, как никто умел прятать боль и старался улыбаться, что выводило соперников из себя.
Внешне в игре неброский, с массивными ногами и истинно футбольным торсом, он знал потолок своих возможностей и никогда не старался придумать что-то невообразимое, что не отвечало бы этим возможностям. Благодаря такому обстоятельству уровень его надежности был весьма высок, и служил он команде верно.
Злые языки, имея намерение уязвить Решко, говаривали в 1975 году, что «Киев играет вдесятером», намекая на отсутствие в игре Стефана исключительной техники, яркости, умения привлечь к себе внимание публики, но забывая при этом почти совершенное владение тактическим арсеналом, строгость в выполнении тренерских заданий и способность исключительно чисто играть в отборе – качества, которым могли бы позавидовать многие сегодняшние защитники.
Впрочем, Решко на подобные выпады никогда не отвечал, хотя не мог не обращать на них внимания и не переживать в душе как явную несправедливость.
Молчаливый по своей натуре, добрый и справедливый человек, Стефан безропотно переносил все предлагавшиеся на тренировках нагрузки, ворчал иногда про себя, когда было совсем уж невмоготу, но терпел и терпением своим заражал партнеров и читал в их глазах уважение к способности выдержать, казалось бы, невероятное.
«Тренировочные нагрузки, которые нам доводилось переносить, – сказал он однажды, – порой, откровенно говоря, доводили до изнеможения. При всей любви к футболу организм восставал против них. В странном состоянии мы пребывали. Одновременно и ждали, что тренеры допустят слабину и пожалеют нас, и – не хотели этого. Если бы дождались, то незамедлительно воспользовались бы поблажкой – таково свойство человеческой натуры. Но пощады нам не было. Может, поэтому мы выиграли Кубок кубков, а затем и Суперкубок».
Легкость, с которой Виктор Матвиенко мчался по левому флангу, простреливал вдоль ворот, а иногда и сам завершал атаки, вызывала восхищение и казалась на первый взгляд природным даром. Способности Виктора бесспорны, но ему пришлось пролить не одно ведро пота и не один час просидеть в классе у доски с намагниченными фигурками футболистов, прежде чем появилась возможность готовить его к той игре, которую он демонстрировал в лучших своих матчах.
Мне показалось тогда, что Матвиенко с радостью воспринял задание расширить зону игры. Раньше от него требовалось лишь бдительно следить за соперником и безошибочно подыгрывать партнерам, чаще всего накоротке. Потенциал Матвиенко способствовал добавлению к этим, безусловно, необходимым элементам в игре крайнего защитника новых функций, связанных прежде всего с участием в активной атаке. Поначалу боязнь за свою зону сдерживала, словно кто-то невидимый подтягивал его на веревке назад, когда требовалось участие в создании численного большинства впереди, но потом, когда Матвиенко осознал, что пустой его зона не останется, когда понял основные принципы взаимостраховки и взаимозаменяемости, принятые в нашей команде, остановить его было невозможно, приходилось иногда даже сдерживать, и он здорово усилил атакующие действия команды киевского «Динамо».
Войдя во вкус такой игры, требовавшей незаурядных физических качеств, Виктор решил не ограничивать себя отрабатывавшимися на тренировках нацеленными передачами, но и самостоятельно атаковать ворота, врываясь даже во вратарскую площадку на передачи с противоположного фланга. Для соперников это было поначалу в новинку. Потом разобрались что к чему, но противодействовать маневру в полной мере не могли, ибо появление Матвиенко в рядах оборонявшихся все равно оставалось неожиданным, особенно в тех случаях, когда мы проводили скоростные контратаки.
Надо сказать, что иногда довольно сложно убедить футболиста в необходимости изменить характер своей игры. Связано это во многом с неумением представить цельно требуемый образ игры. То ли везло мне на игроков, то ли убедительными выглядели мои аргументы и конкретные доказательства, но не припомню ни одного случая, когда не удалось бы добиться от футболиста осознанного понимания моих предложений. Бывает ведь, игрок соглашается с тем, что ему говоришь, готов поменять функции и амплуа, но выходит на поле – и сразу видишь, что все это ему «до лампочки», поставили в состав, ну и ладно.
Только осознавший и закрепивший новые навыки в тренировках игрок способен соответствовать задаче, которая поставлена тренером не только для этого конкретного футболиста, а с учетом общей тактической задачи команды.
Из разряда любимцев команды – Андрей Баль. Скромный чрезвычайно, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Я могу припомнить один лишь, пожалуй, случай, когда он не знал, куда себя деть, – 15 июня 1986 года в раздевалке стадиона мексиканского города Леон после проигрыша бельгийцам. Позиционные ошибки Баля в этом матче во многом предопределили результат. Правда, подавленно чувствовала себя вся команда, но Баль – особенно. Никто, включая нас, тренеров, не мог его утешить. Я сорвался было на крик, потом просто махнул рукой, на секунду представив себя на месте ребят и осознав мгновенно, что никакой всплеск эмоций делу уже не поможет. Рыдающие футболисты – зрелище, что и говорить, не совсем привычное. Плакать же было от чего…
Балю, одному из самых универсальных наших футболистов, какой-то малости недоставало, чтобы стать игроком-лидером, он силен при выполнении конкретного задания, но этого мало, чтобы блистать на поле. Впрочем, если бы все футболисты так до малейших деталей точно выполняли игровые задания, как Баль, общий уровень футбола у нас резко бы поднялся.
Андрею будет что вспомнить, когда он закончит играть: чемпион мира среди юниоров в 1977 году (тогда, а может, чуть раньше он приглянулся киевскому «Динамо»), участник двух чемпионатов мира – в Испании и Мексике, и не просто участник, а игрок основного состава, одни из победителей Кубка кубков, не раз становился чемпионом страны и обладателем Кубка СССР в составе «Динамо»… Послужной список – дай бог каждому. Вот вам «неприметный и незаметный».
Сергей Балтача, «чистильщик» с тонким позиционным чутьем, появился в киевском «Динамо» в 1976 году, когда еще несла большую нагрузку «старая гвардия», но когда уже наступило время подумать о будущем команды. Балтача был одним из тех, с кем связывались определенные надежды. Он уже тогда показался нам в меру честолюбивым и уверенным – настолько, что эти качества не переходят у него в себялюбие и самоуверенность.
Вполне попятно, что 18-летнего дебютанта, приехавшего из Харькова, пусть даже хорошо известного в среде юниорских тренеров, «запускать» в основной состав было рановато при играющих Фоменко, Решко и Конькове, но в резерве, куда мы поначалу его определили, у него была возможность познакомиться с методами работы, практиковавшимися в киевском «Динамо», пожить рядом с корифеями, осмотреться и разобраться (вместе с нами), способен ли он будет занять первую же вакансию.
Мы никого не держим в команде насильно, любое заявление об уходе подписываем пусть не всегда с легким сердцем, но без длительных обсуждений. Раз человек решил уйти, значит, считает, что так ему будет лучше. И даже если команда потеряет хорошего игрока, задерживать насильно (а рычаги воздействия на футболиста всегда можно найти) его не стоит. Зачем оставлять в команде человека, которому команда эта не нужна? Ведь он, волевым путем задержанный, будет делать все возможное, чтобы избавиться от нее или чтобы она избавилась от него. Причины уходов бывают разными, вдаваться в подробности не считаю необходимым. Можно провести условную аналогию с разводами семейными – и там масса причин, в которые лучше не вдаваться. Можно только вообразить, что произойдет, если разводы запретить законодательным порядком.
Когда Сергей, получив на сборах первую дозу наших нагрузок, сказал: «Я остаюсь» и, засучив рукава тренировочного костюма, принялся за серьезную работу, отдавая себя футболу целиком, нам стало ясно, что мы не ошиблись в выборе. Он начал выходить на поле в числе «первых одиннадцати» даже раньше, чем мы предполагали. Правда, может быть, несколько позже, чем рассчитывал он.
Последние годы ему спасу не было от травм, и когда он рухнул 2 мая 1986 года на лионском стадионе «Жерлан» и выяснилось, что порвалось ахиллово сухожилие, я подумал, что после таких повреждений в таком возрасте (ему было 28 лет) при таких нагрузках в большую игру не возвращаются. Рад, что ошибся.
Надо было слышать, каким восторженным ревом приветствовала Балтачу на симферопольском стадионе публика, наслышанная о его злоключениях с ахиллом, когда он в составе сборной появился на поле за пять минут до конца отборочной встречи чемпионата Европы с норвежцами 29 октября 1986 года.
На игру с «Атлетико» в финале Кубка кубков, в которой он и получил эту тяжелую травму, Балтача вышел с воспаленными ахилловыми сухожилиями, попросив меня и врачей даже не обсуждать с ним возможность замены.
Травмы свое подлое дело сделали. Сергею труднее стало играть головой. Он признавался, что ничего не может с собой поделать: ситуацию чувствует, а выпрыгнуть высоко не может – нога «не пускает». Он стал излишне перестраховываться сзади – делал больший, чем нужно, «зазор» между собой и передним центральным защитником. Он полагал, что так ему будет легче при подстраховке, но, когда передачи шли за спины наших защитников, он часто не успевал к мячу и создавались довольно сложные ситуации у ворот.
Балтачу бесила собственная беспомощность, он становился замкнутым и раздражительным. Те, кто знает, что такое цепь спортивных травм, поймут его.
Наверное, было бы высшей несправедливостью, если бы Олег Кузнецов, обладающий всеми необходимыми стопперу качествами, до сих пор играл в черниговской «Десне». К счастью, его вовремя заметили, в двадцатилетнем возрасте он появился в киевском «Динамо», но не стажером в резерве (это было в 1983 году – тогда и годом позже шло основательное переформирование клуба), а сразу игроком основного состава – это место он занимает и поныне, не собираясь его никому уступать.
Хладнокровный и решительный, он стал любимцем публики в Шотландии, где мы из года в год играли то с «Селтиком», то с «Глазго Рейнджерс». Шотландцы признали его своим, находили черты внешнего сходства – высокий рост, рыжие волосы, даже прозвали его на шотландский манер «Маккузнец».
Олег Кузнецов не понимает, как можно кого-то бояться. Ему больше нравится, чтобы боялись его, и он все делает для этого. Он не таращит на соперника глаза из под белесых бровей, не запугивает его, не надувает щеки, но играет настолько жестко, что столкнувшийся с ним один раз вряд ли захочет повторить эксперимент. Великолепное зрелище, когда ему в соперники достается такой же одержимый и неуступчивый, как он сам. Тут уж поистине – чья возьмет: постоянные микродуэли, толчки, падения, ушибы, когда кажется, что перелом неизбежен, бескомпромиссная борьба в воздухе и – рукопожатие и похлопывание по спине после матча в знак уважения друг к другу. Правда, понадобилось некоторое время, чтобы игра Кузнецова стала более корректной, но максимально чистой ее до сих пор не назовешь.
Кузнецов способен (когда такой возможности нет у партнеров), заняться организацией атаки из глубины, поле и возможные направления атаки он видит неплохо.
Наш стоппер обладает мощным ударом, но требуется упорство, чтобы заставить его отрабатывать штрафные на тренировках. В игре он пользуется штрафными ударами неоправданно редко (пожалуй, единственная ситуация, когда он боится неточным ударом подвести партнеров и вызвать недовольство трибун). В финальном матче за Кубок СССР он поставил мяч на точку штрафного, приготовился бить метров с 25, и кто-то на нашей скамейке воскликнул: «Должно же когда-нибудь это ружье выстрелить!» Гол был великолепным, но великолепие его мы оценили потом, а тогда – необходимость.
Когда мы приглашали из Днепропетровска, а было это в конце 1978 года, довольно хлипкого на вид полузащитника Анатолия Демьяненко, многие в Киеве пожимали плечами: «Еще один дублер приехал, промурыжат его годик-другой, помыкается сам среди именитых, да и вернется восвояси».
Первое время я замечал, что Толе было несколько неуютно у нас, над ним слегка подтрунивали, но разгуляться шутникам взявшие его под свое крылышко Коньков и Веремеев не давали, жил он первое время у Бессонова, постепенно вошел в коллектив, стал в нем своим, приняли его безоговорочно.
Характер, между прочим, не последнее дело. Коллектив не терпит пустомелей, обманщиков, трусов, высокомерных, злопамятных, завистников – отторгает их. Мне представляется (сужу по своему тренерскому опыту), что со скверным характером в хорошем коллективе может задержаться только выдающийся футболист. Ему прощают многое, и то – до определенного предела. Если же чересчур, как говорят дети, задается, то ставят на место. Собственными силами, не прибегая к помощи администрации и зачастую даже не информируя ее о случившемся. Уроки коллектива бывают намного поучительнее самых душеспасительных бесед, проводимых старшим тренером и начальником команды.
Демьяненко покорил всех работоспособностью на тренировках. Для реализации его отменных физических способностей необходимо было предоставить ему оптимальный простор на поле. Простор был найден на левом фланге нашей обороны, где он начал действовать с невиданным до тех пор, на мой взгляд, среди крайних защитников размахом. В некотором отношении Демьяненко превзошел своего предшественника Матвиенко, значительно усилив атаку. Он без устали «перепахивал» широкими шагами зону длиной 60–70 метров вдоль боковой линии и выглядел после матча так, будто этот адский труд доставляет ему огромное удовольствие.
Анатолий много забивал в клубе и сборной, в которой за короткий срок стал одним из ведущих игроков. Признание его в 1985 году лучшим футболистом страны не пошло ему на пользу. Удивительно, но факт: за редким исключением (Блохин, например), игрок, признававшийся журналистами первым номером, следующий сезон проводил заметно хуже. Не обошла эта участь и Демьяненко.
1986-й – не лучший его год, хотя в ранге капитана киевского «Динамо» он получил в Лионе Кубок кубков из рук президента УЕФА Жака Жоржа, а в Мексике, уже в качестве капитана сборной, вывел команду на поле.
Я верю в Анатолия Демьяненко, верю, что некоторый спад в его игре преодолим – залог тому его собственное осознание своих ошибок. Я знаю характер этого парня, его натуру, не испорченную «звездной» или «предзвездной» болезнью (в зазнайстве и погоне за дешевой популярностью его обвинить невозможно), знаю об умении постоять за честь коллектива, видел, как он за коллектив переживает. Надеюсь, у нас еще будет возможность вместе решать серьезные задачи. Ждать их в сегодняшней футбольной жизни долго не приходится.
Игроком основного состава киевского «Динамо» Владимир Мунтян стал задолго до моего прихода в эту команду, еще в 1966 году, когда ведущие футболисты уехали в Англию на чемпионат мира, и 19-летний резервист заменил одного из них, да так ярко выступил, что киевский клуб без молодого диспетчера уже и не мыслился.
Опытного футболиста тренеру привлечь на свою сторону и легче, и труднее, чем неискушенного. Легче, потому что опыт помогает ему воспринимать новое значительно быстрее. Труднее, потому что за долгие годы работы складывается определенная система привычек и стереотипов. Мунтян с его безукоризненной техникой, по-кошачьи мягким обращением с мячом, отменной координацией, умением мгновенно принимать верные решения, точным сильным ударом был нужен новой команде, мы весьма на него рассчитывали и прямо сказали ему об этом. Мы, правда, немного опасались, что ему сложно будет переносить тренировочные нагрузки нашей программы, но он с ними справлялся почти безупречно, а когда самый старший игрок делает на занятиях все, то грешно не делать этого же молодому.
Один из немногих «коренных» динамовцев Киева (в школе «Юного динамовца» он появился в семилетнем возрасте, в 1953 году), он воспитан на традициях клуба. Мечтал, правда, одно время о «Торпедо», ибо там играли кумиры его детства Воронин и Стрельцов.
Раньше, чем мы пришли в команду, он понял, что на «чистеньких» мячах в классный футбол на высоком уровне уже не сыграешь, необходимо совершенствовать искусство обороны, и первым эту мысль привил ему В. А. Маслов. Мы практически ничего не стали менять в игре Мунтяна, попросили лишь обратить большее внимание на участие в коллективных действиях. Дважды Володе ничего объяснять не требовалось.
Каким бы прекрасным ни был игрок, один он не в состоянии решить исход встречи в современном футболе. Необходима довольно большая группа отменно подготовленных футболистов, которые определяют игру команды. Времена личных подвигов Пеле, Пушкаша, Гарринчи, Эйсебио, Круиффа, которые могли с некоторой помощью ассистентов, сами решать задачи игры, канули в Лету. На мой взгляд, голландцы не стали чемпионами мира в 1974 году в основном по одной причине: Круифф, будучи одновременно и капитаном, и игроком, и тренером на поле, хотел слишком многое сделать в одиночку и заставил поверить в свои феноменальные возможности партнеров, которые возлагали на него слишком большие надежды, в итоге не осуществившиеся. Круифф тогда, если уж вспоминать, вообще не должен был играть в финале. В матчах, проходивших до решающей встречи, он чувствовал себя не совсем хорошо и, как утверждали тогда голландские эксперты, был не в лучшей форме. Именно поэтому Фогтс выключил его из игры, именно поэтому он сам пытался начинать атаки со своей половины поля, которые захлебывались либо во время его индивидуальных проходов, либо на второй-третьей передаче. Забив гол, голландцы стали вести себя так, будто они выигрывают по меньшей мере пять мячей, в их действиях стала прослеживаться небрежность, а Круифф и Неескенс – два явных лидера – не сумели переубедить партнеров и позволили сборной ФРГ оправиться от шока, вызванного пропущенным с пенальти мячом, собраться и полностью перехватить инициативу…
Мунтяну не возбранялось использовать свои лучшие индивидуальные качества. Напротив, его непредсказуемые ходы, в которых разбирались только партнеры, отменно дополняли командную игру, придавали ей яркость, элегантность, некоторый шарм.
В победном для нас розыгрыше Кубка кубков Владимир Мунтян сыграл в восьми матчах из девяти, в том числе и в финале, забил два гола. Многого стоят его 49 матчей в составе сборной и участие в мексиканском чемпионате мира в 1970 году.
Мы не включили в состав олимпийцев в 1976 году 30-летнего Мунтяна. Возможно, это была наша ошибка, хотя тогда мы были уверены в своей правоте. Мы объявили ему о своем решении на базе в Конча-Заспе за сутки до отлета в Москву, где собиралась вся наша олимпийская делегация. Он ничего не сказал, только кивнул и вышел. Во дворе он сел за руль своей машины, сидел без движения, откинувшись на спинку, минут десять, потом включил зажигание и поехал, сосредоточенно и уверенно как всегда. Я подумал: лучше иметь на сборах перед крупным турниром уже полностью укомплектованный состав, чтобы не принимать участия в таких сценах.
Утром следующего дня Мунтян приехал в аэропорт проводить команду и пожелал ей удачи. После возвращения из Монреаля мы услышали совсем иную версию (убежден, что информация исходила не от него): якобы Володя был уверен, что летит вместе с нами, а мы его в последний момент высадили прямо с вещами из самолета.
Я не собираюсь вспоминать подробности самого активного участия Володи в послемонреальском конфликте, о котором на этих страницах уже рассказано, о его собственных дисциплинарных погрешностях, которые ему чаще всего сходили с рук при всеобщем попустительстве. Не в этом дело. Все эти частности, преходящие и временные, не могут затмить главного: Владимир Мунтян – одна из самых ярких фигур советского и европейского футбола конца 60-х – первой половины 70-х годов.
Не уверен, что можно найти тренера, не пожелавшего бы иметь в своей команде Анатолия Конькова. Потрясающие его способности не вызывали сомнений, хотя противоречивость характера, заметная в жизненных ситуациях, проявлялась иногда в игре и сказывалась на ней.
Базилевич, работавший в 1973 году в «Шахтере», в котором играл Коньков, приложил много сил и стараний, чтобы заполучить этого великолепного футболиста в нашу команду, с которой мы планировали покорить футбольную Европу. В 1986 году Базилевич, вновь возглавив «Шахтер», предложил Конькову стать вторым тренером. Вместе они проработали год, после чего старшим стал Коньков, а Базилевич уехал в Болгарию тренировать софийскую «Славию»…
У меня до сих пор нет сомнений, что Коньков – игрок уровня Франца Беккенбауэра. В отборе мяча он был безупречен, его передачи были точны, своевременны и направлены в нужное место, он, как никто, умел за короткий отрезок времени определить слабые места у соперника и вместе с партнерами обрушивал именно в эти точки всю мощь наших атак. На позиции опорного хавбека равных Конькову не было.
«Все, больше не могу, сил нет», – сказал он однажды на тренировочных сборах в первую или во вторую неделю своего появления в команде в начале 1975 года. Его адаптация к нагрузкам проходила довольно болезненно на фоне других игроков, которые в этом режиме работали весь предыдущий сезон. Как потом выяснилось, «не могу» вырвалось непроизвольно. Конькову не надо было говорить: «Как же так, а остальные почему могут?». Он все видел сам, играть в Киеве в хороший футбол хотел, пробился в основной состав, который обыграл турецкий «Бурсаспор», голландский «Эйндховен» и венгерский «Ференцварош» в Кубке кубков.