— Служу Нашему Дому!
— Конечно, наши переговоры могли бы состояться и внизу… но тут имеются некоторые очень тайные причины, которые заставили меня сделать эту встречу встречей в верхах. В программу переговоров входит и одно маленькое представление, в котором ты примешь непосредственное участие, а это представление всегда проводится на этой нашей сверхконспиративной точке.
Братец Цезарь X топнул рукой по столу, и на столе образовались два бокала, заветная бутыль и ваза с фруктами, которых ни я сам, ни мои глаза никогда не видели. Мы выпили за здоровье братцев мыслеводителей и за здоровье Самого Братца Президента, и братец Цезарь X вкрадчиво продолжил:
— А скажи-ка, братец Пилат III, ведь ты, как я предполагаю по моим агентурным данным, никогда не принадлежал ни к одной оппозиции…
Так точно! — радостно выпятил вперед свою грудь я. — Как и любая другая особо порядочная шлюха, я очень тонко чувствую попутную конъюнктуру и на выборах всегда голосую за нужную партию…
— Кому нужную? — вкрадчиво перебил меня братец Цезарь X.
Я кашлянул, мгновенно подумал и рявкнул:
— Всем, кому нужную!
Братец Цезарь X задумчиво позвенел штанами. Минут через пять сказал:
— Оч-чень тонко отвечено, но уж слишком, слишком… Ну просто на грани дозволенного. Однако грань не перешел, за это ценю, молодец… А домовые перевороты?
— Чувствую за версту! улыбаясь, словно счастливчик, отчеканил я. — При малейших намеках на домовой переворот мгновенно меняю доминанту полушарий желудка. Еще ни разу не ошибся. Я ведь, братец Цезарь X, произошел в Наш Дом на первом ярусе, однозубочником, маленьким таким, плюгавеньким, совсем крошечным и незаметным. Изо всех своих слабых силенок карабкался вниз. И вот уже девятизубочник… в мои-то двадцативосьмилетние годы. Все собственным безотказным трудом, все своими стараниями, возглавляемыми Самим Братцем Президентом.
— Похвально, оч-чень похвально. Именно вот такой трудолюбивый, именно вот такой карабкающийся вниз, именно такой вот чувствующий за версту братец нам и нужен. А скажи-ка, братец Пилат III, не чувствуешь ли ты сейчас за версту приближение домового переворота?
— Никак нет!
— Досадно! Ай-яй-яй как досадно… Но ведь что нам с тобой и со мной мешает сделать так, чтобы это ужасное «никак нет» преобразовалось в благородное «никак есть»? Чтобы ты почувствовал за версту и доложил мне: «Никак, братец Цезарь X, есть приближение домового переворота…» Как ты сам знаешь, последние выборы закончились для нас легким поражением, но, как, возможно, ты не очень знаешь, оппозиция свое грозное оружие не сложила. Если нам удастся поменять доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента с левого на правое направление и занять Кабинет Избранных, я помогу тебе вскарабкаться очень и очень низко.
Он замолчал, вкрадчиво на меня посмотрел, позвенел хрустально штанами и вдруг выпалил:
— Ты ведь, как я предполагаю по агентурным данным, знаком с самим братцем Принцессой…
— Не очень, — с готовностью ответил я.
— А вот тут твой тонкий юмор не совсем уместен, хотя я его и ценю.
Братец Цезарь X опять замолчал. Мы молча промолчали полчаса.
— Конечно, наши переговоры могли бы состояться и внизу… но тут имеются некоторые очень тайные причины, которые заставили меня сделать эту встречу встречей в верхах. В программу переговоров входит и одно маленькое представление, в котором ты примешь непосредственное участие, а это представление всегда проводится на этой нашей сверхконспиративной точке.
Братец Цезарь X топнул рукой по столу, и на столе образовались два бокала, заветная бутыль и ваза с фруктами, которых ни я сам, ни мои глаза никогда не видели. Мы выпили за здоровье братцев мыслеводителей и за здоровье Самого Братца Президента, и братец Цезарь X вкрадчиво продолжил:
— А скажи-ка, братец Пилат III, ведь ты, как я предполагаю по моим агентурным данным, никогда не принадлежал ни к одной оппозиции…
Так точно! — радостно выпятил вперед свою грудь я. — Как и любая другая особо порядочная шлюха, я очень тонко чувствую попутную конъюнктуру и на выборах всегда голосую за нужную партию…
— Кому нужную? — вкрадчиво перебил меня братец Цезарь X.
Я кашлянул, мгновенно подумал и рявкнул:
— Всем, кому нужную!
Братец Цезарь X задумчиво позвенел штанами. Минут через пять сказал:
— Оч-чень тонко отвечено, но уж слишком, слишком… Ну просто на грани дозволенного. Однако грань не перешел, за это ценю, молодец… А домовые перевороты?
— Чувствую за версту! улыбаясь, словно счастливчик, отчеканил я. — При малейших намеках на домовой переворот мгновенно меняю доминанту полушарий желудка. Еще ни разу не ошибся. Я ведь, братец Цезарь X, произошел в Наш Дом на первом ярусе, однозубочником, маленьким таким, плюгавеньким, совсем крошечным и незаметным. Изо всех своих слабых силенок карабкался вниз. И вот уже девятизубочник… в мои-то двадцативосьмилетние годы. Все собственным безотказным трудом, все своими стараниями, возглавляемыми Самим Братцем Президентом.
— Похвально, оч-чень похвально. Именно вот такой трудолюбивый, именно вот такой карабкающийся вниз, именно такой вот чувствующий за версту братец нам и нужен. А скажи-ка, братец Пилат III, не чувствуешь ли ты сейчас за версту приближение домового переворота?
— Никак нет!
— Досадно! Ай-яй-яй как досадно… Но ведь что нам с тобой и со мной мешает сделать так, чтобы это ужасное «никак нет» преобразовалось в благородное «никак есть»? Чтобы ты почувствовал за версту и доложил мне: «Никак, братец Цезарь X, есть приближение домового переворота…» Как ты сам знаешь, последние выборы закончились для нас легким поражением, но, как, возможно, ты не очень знаешь, оппозиция свое грозное оружие не сложила. Если нам удастся поменять доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента с левого на правое направление и занять Кабинет Избранных, я помогу тебе вскарабкаться очень и очень низко.
Он замолчал, вкрадчиво на меня посмотрел, позвенел хрустально штанами и вдруг выпалил:
— Ты ведь, как я предполагаю по агентурным данным, знаком с самим братцем Принцессой…
— Не очень, — с готовностью ответил я.
— А вот тут твой тонкий юмор не совсем уместен, хотя я его и ценю.
Братец Цезарь X опять замолчал. Мы молча промолчали полчаса.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Не очень, — повторил мою цитату из речи Самого Братца Президента на открытии спецтуалета для братцев из Кабинета Избранных на арене гладиагоров братец Цезарь X. — Сам Братец Президент сказал не совсем так, ты только начал его гениальную мысль, но не докончил. К тому же она была произнесена совсем по другому поводу, хотя высказывания Самого Братца Президента пригодны, как ты справедливо решил, на все случаи жизни. Полностью цитата выглядит вот как: «Не очень писается…» Хотя… быть может, ты и прав… Я тебя спрашиваю: «Ты ведь знаком с самим братцем Принцессой?» А ты отвечаешь цитатой: «Не очень писается…», имея в виду, что не очень писается, поскольку не очень знаком. Гм… Да, именно так, на все случаи жизни… А ты, выходит, братец молодец! Кто бы мог такое придумать…
— Служу Нашему Дому! — рявкнул я.
— Значит, не очень тебе писается, поскольку ты не очень знаком с самим братцем Принцессой, так? Но скажи-ка, братец Пилат III, что тебе мешает сделать так, чтобы писалось даже очень? Что тебе мешает познакомиться с ним поближе? Не скрою от тебя эту важную домовую тайну: в таком сближении мы весьма заинтересованы. Некоторые его… причуды под твоим настойчивым содействием могут сильно развиться и оказать нам неоценимую для тебя услугу.
— Но ведь он заразна! — Как того и требовали правила хорошего тона, начал я торговаться. — Я подвергаю свою драгоценную жизнь смертельной опасности!
— За что мы тебе неплохо платим.
— А что, если это мое сближение сблизит меня с сумасшедшим домом?
— С одной стороны, левой, тебе покровительствует сам братец Белый Полковник. С другой стороны, правой, если домовой переворот удастся, а я не сомневаюсь, что он удастся, то синекуру Великого Ревизора займу лично я. Опасаться тут совершенно нечего, да и от сумасшествия пока никто не умирал.
Я стал осмысливать сказанное. Сказанное было сказано сильно. Однако торговаться все еще требовали приличия, и я хорошим тоном сказал:
— Я думаю, мне положена доплата за вредность.
Братец Цезарь X улыбнулся как можно более вкрадчиво, а потом посмотрел на меня так, что мне враз расхотелось не то что придерживаться приличий, но даже и думать о них.
— Что делать? — бодро рявкнул я.
— Войти в полное доверие к братцу Принцессе. Всеми силами способствовать развитию его странных причуд. Докладывать лично мне обо всех его разговорах. Это — первая часть задания.
— А вторая? — осмелился очень смело спросить я.
— О второй узнаешь тогда, когда это мне понадобится, — вкрадчиво отрезал свой ответ от моего вопроса братец Цезарь X, но вдруг снизошел и добавил: — Возможно, примешь самое непосредственное участие в активной акции.
Услышав о своем возможном участии в активной акции, я чуть не свалился со стула, который на самом деле был креслом, но не свалился, так как полулегального отдела активных акций, свалиться не посмел.
— Теперь относительно братца Белого Полковника, — продолжил братец Цезарь X, не дав мне вида, что заметил, что я чуть было не посмел посметь. — Скажи-ка, не назначил ли он тебе сегодня встречу?
— Так точно! — как можно подобострастнее рявкнул я, чтобы этой подобострастностью немного загладить то, что я чуть было не посмел и о чем не подал вида братец Цезарь X.
— Можешь сказать ему, что мы интересуемся братцем Принцессой. Можешь поставлять ему некоторые агентурные данные о братце Принцессе, но делая упор на то, что он представляется тебе вполне нормальной… так, за редкими исключениями, без которых не бывает правил, конечно, если эти правила не касаются правил, установленных возглавляемым Самим Братцем Президентом Кабинетом Избранных. Дай ему понять, что мы обеспокоены редкими исключениями и желаем ему помочь с ними справиться. Намекни, что, сотрудничая с нами, все же глобальнее сотрудничаешь с ним. Это будет убедительно, поскольку на данный момент ты левосторонний. Все ли тебе понятно, братец Пилат III?
— Так точно!
Братец Цезарь X, закончив наши переговоры, назвал тайный пароль и прошел куда-то сквозь стену. Я же, выпив подряд три бокала божественного нектара, стал есть огромную то ли гроздь, то ли I кисть винограда. Мои мысли перескакивали с братца Цзаря X на братца Белого Полковника, с братца Белого Полковника на братца Принцессу, с братца Принцессы на братца Пилата III, с братца Пилата III на братца Цезаря X… К ним примешивались мысли о моем понижении: завтрашнем и грядущем, об оппозиции и ее планах, о наших замечательных мыслеводителях, о моем участии в активной акции… Было похоже на то, что братца Пилата III разные силы тянули в разные стороны. Эти силы могли вынести его прямиком в Великую Мечту, но могли и разорвать на части. Работать на обе силы сразу было заманчиво. Не угодить хотя бы одной — опасно. Ко всему прочему, братец Принцесса была заразна. Однако платить они собирались щедро…
Назвав тайный пароль, в залу вернулся братец Цезарь X, но не один, а с каким-то маленьким сухоньким братцем десятизубочником, глаза которого таинственно закрывала белая таинственная повязка. В правой руке сухонький братец держал обнаженную шпагу.
Мой ум подумал: вот и пришел твой конец. Наверное, братец Цезарь X все же разгадал твое было возникшее желание посметь чть не свалиться со стула и вот привел с собой таинственного мстителя... Но братец Цезарь X примирительно провозгласил:
— Сейчас, братец Пилат III, ты пройдешь обряд предварительного посвящения в стройные ряды Я было захотел захотеть попятиться назад, поскольку я вовсе не думал, что мне очень нужно это их предварительное посвящение.
— Зачем? — в целях прояснения ситуации шепотом пролепетал я.
— Затем, — вкрадчиво объяснил мне братец Цезарь X.
И мне все-все стало понятно. Десятизубый братец в таинственной белой повязке на глазах опустил на мое правое плечо шпагу и легонько подтолкнул к стене. Переступая стену, я ожидал увидеть за ней целую кучу братцев с повязками на глазах, чадящие лампы-факелы… и что-нибудь еще в этом же роде, однако увидел шикарную белую комнату, в центре которой на белом постаменте стояла большая черная ванна. Кроме ла черной ванны, в белой комнате стояли различнейшие орудия пыток. Орудия пыток также висели во множестве на стенах…
Братец, державший на моем правом плече шпагу, сорвал повязку с глаз, и я увидел, что глаз под ней не было, а были две пустые глазницы.
Душа братца Пилата III переместилась в пятки. А тут еще братец Цезарь X весело рассмеялся и зловеще сказал:
— Это — братец Иуда MCXIII, предатель.
От сказанного душа братца Пилата III переместилась из пяток в каблуки его ботинок, которые были на моих ногах. Каблуки от души задымились. Братец Цезарь X продолжил:
— Предатели всегда умирают, но братцу Иуде МСХIII дарована жалкая жизнь, чтобы он пытал срашными пытками и потом умерщвлял, бросая вот в эту черную ванну, всех других предателей, имевших несчастный шанс появиться в нашем самом лучшем из всех других домов Нашем замечательном Доме. В ванне истерзанные справедливой карой, разорванные на куски возмездием, обезглавленные правосудием, молящие о скорейшей кончине братцы предатели бесследно исчезают, от них не остстается даже пепла, который бы мог возродиться в новых братцах и новых свершениях… Скажи-ка, оратец Пилат III, ты основательно все запомнил?
Моя душа, дымившаяся в каблуках, бодро рявнула:
— Так точно!
А братец Цезарь X приказал:
— Трепещи!
И я стал трепетать.
— От чего трепещешь, братец Пилат III?
— От восторга, что живу в Нашем замечательном Доме, — трепеща от восторга, что живу в нашем замечательном Доме, бодро рявкнул я.
— Идиот! Трепещи от ужаса!
Я перестал трепетать от восторга и стал трепетать от ужаса. От моего жуткого трепета завибрировала сначала ванна, потом — орудия пыток, потом — сама белая комната вместе с находившимися в ней братцем Цезарем X и братцем Иудой MCXIII, не говоря уже о братце Пилате III.
Вибрируя зубами и голосом, братец Цезарь X приказал:
— На колени!
Я рухнул коленями об пол.
— Повторяй за мной слова трепетной клятвы! Клянусь… — начал трепетным речитативом вибрировать братец Цезарь X, и ему трепетным эхом вторил братец Иуда MCXIII. которому, трепеща и вибрируя, вторил я. — Клянусь, не щадя ничьих жизней, служить великому делу правостороннего движения, являющемуся самым истинным изо всех других истинных движений во всем этом Нашем Общем Доме. Клянусь, что буду беспрекословно и точно исполнять все распоряжения нижестоящих в движении братцев, как учит нас бессмертное правое полушарие желудка Самого Братца Президента, ради беззаветного служения которому не пожалею ничьей до последней капли крови. Клянусь, что отныне буду активным участником полулегального отдела активных акций и делом докажу преданность его святым идеалам. Клянусь, что покарает меня за предательство братец Иуда MCXIII страшными братцевскими пытками: выкалыванием глаз, отрезанием ушей, вырыванием ноздрей, ногтей, зубов, пальцев, волос, всех моих членов, а также расчленением, четвертованием, обезглавливанием, повешением, расстрелом, сажанием на кол, на электрический стул… и полным умерщвлением с полным растворением в ванне. Слава Самому Братцу Президенту! Слава! Слава! Слава!
Наши трепетные голоса замолкли, но я продолжал трепетать. От моего трепета со стен стали соскакивать и падать на пол орудия пыток…
— Хорошо, истинно братцевски трепещешь, братец Пилат III, — вибрируя зубами, короной, голосом, телом, поблагодарил меня за истинно братцевский трепет братец Цезарь X. — Однако хватит…
Я продолжал трепетать. Даже несмотря на приказ братца Цезаря X, что, однако, хватит. Черная ванна от моего истинно братцевского трепета съехала с постамента, стены белой комнаты пошли трещинами…
— Служить! — рявкнул братец Цезарь X.
Я застыл по стойке «смирно» двадцатой степени. Комната и все, что в ней находилось, продолжали трепетать еще примерно три минуты. Когда и этот трепет закончился, братец Цезарь X прикрепил к груди моего фрака медаль «За трепетное отношение к долгу».
После награждения, оставив братца Иуду MCXIII в белой комнате, мы перешли с братцем Цезарем X в залу, где опять уселись вокруг прежнего столика. Братец Цезарь X наполнил бокалы и сказал:
— А скажи-ка, братец Пилат III, не снился ли тебе недавно сон о какой-то ванной комнате?
— Приснился, — охотно подтвердил я свой сон, который мне недавно снился, рассматривая левым глазом полученную на грудь фрака медаль. Медаль была очень красивая, она очень шла к моей короне, и ее очень хотелось гладить рукой, но на это я не отваживался, так как чувствовал себя виноватым, что не смог сразу же выполнить приказ братца Цезаря X «однако хватит».
— Надеюсь, ты никогда его не забудешь... Впредь мы будем встречаться не здесь, а если ты когда-либо снова здесь появишься... — Он немного вкрадчиво помолчал, а потом крайне вкрадчиво закончил: — Значит, сон был с глубоким смыслом.
Я залпом осушил бокал и то, что в нем было. Братец Цезарь X наполнил бокал снова. Я осушил еще раз. Сном было не только произошедшее, но и происходящее: братец Цезарь X порылся в кармане, достал оттуда медаль «Заслуженный мелиоратор» и прицепил ее к груди моего фрака. Я скосил на нее правый глаз...
— А здорово это ты отмочил: «Трепещу от восторга», — вдруг захихикал братец Цезарь X. — Ценю... Молодец, истинно правостороннее чувство юмора...
От гордости я выпятил вперед правую часть груди. Медали на груди мелодично позвякивали, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X, которые гармонично вплетали свою мелодию в вечную песню радости Железного Бастиона. Видя и слыша все это, очень хотелось жить.
Братец Цезарь X назвал пароль, и стена залы отъехала в сторону, открыв за собой коридор, выпустивший меня на улицу. Несколько минут я постоял не шевелясь в развалинах подворотни. Рядом тускло тлел шикарный грязный фонарь. Мне стало холодно, и я залязгал от счастья зубами.
Познав счастье, я закутался в длинные фалды фрака и заспешил направиться к спецпроходной.
Случившееся предварительное посвящение в полулегальный отдел активных акций породило в моем желудке несколько мыслей. Одна из них была та, которая подсказывала мне, что я испытываю против братца Принцессы что-то вроде раздражения, поскольку это именно он была причиной того, что я теперь состоял в полулегальном отделе, в котором состоять не то чтобы очень хотел и состояние в котором было чревато. Но другая из них была та, которая говорила, что я испытываю к братцу Принцессе сильнейшую благодарность, так как именно ему я обязан своим коронокружительным понижением с выходом в ядовитую окружающую среду, окружающая среда ее подери, а в дальнейшем, по всему видно, буду обязан многим другим, причем таким, каким мне никогда до сих пор не снилось, слава Самому Братцу Президенту. Третья мысль была та, которая напоминала мне, что сны тоже ведь бывают разными...
Занятый этими умными мыслями, я незаметно приблизился к спецпроходной, где однозубый и одноглазый таможенник, заметив меня, почтительно проверил мою прописку, В дезинфекционной камере я позволил себя раздеть, опрыскать с ног до короны какой-то благоухающей вонючей дрянью, ополоснуть под дождем душа и снова одеть в уже продезинфицированный фрак. А в кабине лифта я думал о том, как провел этот вечер. До встречи с братцем Белым Полковником оставалось сорок минут. Потом я увижусь c братцем Принцессой. Наверное, наше сближение продлится не очень долго, и я успею заскочить в хранилище за платьем, купленным специально для братца Моны Лизы.
Вспомнив о платье, я вспомнил о братце Мои Лизе и решил заехать в свой шикарный дворец чтобы, во-первых, по-быстрому посмотреть, на сколько братец Мона Лиза физиологически от меня отличается, а во-вторых, чтобы намекнуть ему дождаться моего прихода, когда в вопросах физиологического различия можно будет разобраться по настоящему.
Лифт остановился на девятом ярусе. Я вышел из лифта и побежал к остановке трамвая. К остановке трамвая трамвай подошел мут через пять, я забрался в трамвай, но не сел, а стал стоять возле окошечка кассы «не для спецбратцев», купив билет на разделявшие остановку трамвая «Южный Железный Бастион» от остановки трамвая моего шикарного дворца пять трамвайных перегонов. Трамвай проехал только четыре трамвайных перегона, закрылся на спецобслуживание, и последний трамвая ный перегон мне пришлось преодолевать без трамвая пешком на своих двух ногах.
В моем шикарном дворце все по-прежнему был шикарно. Заглянув на минутку в свой дворцовьи кабинет, я помочился в шикарный унитаз, совмещенный с шикарной ванной. В минуту мочениия крикнул:
— Братец Мона Лиза!
Однако шикарный дворец хранил странное молчание. Тогда я закончил мочиться, вышел из дворцового кабинета, пересек дворцовую прихожую и очутился в своей шикарной спальне, совмещенной гостиной, столовой, библиотекой, будуаром, бальным залом, площадкой для игры в гольф, гаражом, а также шикарной кухней.
На моей шикарной кровати лежала братец Мона Лиза, его глаза смотрели на вздувшийся пузырям потолок, а из горла шеи торчала рукоятка нож. Белое пятно крови испачкало мое шикарное одеяло. Меня замутило.
Чтобы, за неимением в шикарном дворце два глотка божественного нектара, выпить хотя бы глоток небожественной воды, я подошел к кухонном крану. Там вдруг вспомнил о фруктах, которые по моему личному распоряжению должна была доставить сюда убитая братец Мона Лиза, и открыл холодильник, совмещенный с мусорным ведром, фруктов, как и ничего другого, кроме мусора, там оказалось. Убийство с целью братцевского ограбления — решил я, бедная, бедная братец Мона Лиза...
А ведь на его месте мог оказаться и я, сам братец Пилат III! Наверное, он вошла в шикарный дворец и забыла закрыть за собой на бронированный засов дверь. А за ним уже, выслеживая, следили братцы преступники. Или у братцев преступников были универсальные противобронированные спецотмычки. На ярусах выше десятого братцев преступников, слава Самому Братцу Президенту, на всех братцев хватало.
Следовало как можно скорее, согласно инструкции Самого Братца Президента, сообщить о происшествии в ближайший участок Ордена Святой Экзекуции.
— Служу Нашему Дому! — рявкнул я.
— Значит, не очень тебе писается, поскольку ты не очень знаком с самим братцем Принцессой, так? Но скажи-ка, братец Пилат III, что тебе мешает сделать так, чтобы писалось даже очень? Что тебе мешает познакомиться с ним поближе? Не скрою от тебя эту важную домовую тайну: в таком сближении мы весьма заинтересованы. Некоторые его… причуды под твоим настойчивым содействием могут сильно развиться и оказать нам неоценимую для тебя услугу.
— Но ведь он заразна! — Как того и требовали правила хорошего тона, начал я торговаться. — Я подвергаю свою драгоценную жизнь смертельной опасности!
— За что мы тебе неплохо платим.
— А что, если это мое сближение сблизит меня с сумасшедшим домом?
— С одной стороны, левой, тебе покровительствует сам братец Белый Полковник. С другой стороны, правой, если домовой переворот удастся, а я не сомневаюсь, что он удастся, то синекуру Великого Ревизора займу лично я. Опасаться тут совершенно нечего, да и от сумасшествия пока никто не умирал.
Я стал осмысливать сказанное. Сказанное было сказано сильно. Однако торговаться все еще требовали приличия, и я хорошим тоном сказал:
— Я думаю, мне положена доплата за вредность.
Братец Цезарь X улыбнулся как можно более вкрадчиво, а потом посмотрел на меня так, что мне враз расхотелось не то что придерживаться приличий, но даже и думать о них.
— Что делать? — бодро рявкнул я.
— Войти в полное доверие к братцу Принцессе. Всеми силами способствовать развитию его странных причуд. Докладывать лично мне обо всех его разговорах. Это — первая часть задания.
— А вторая? — осмелился очень смело спросить я.
— О второй узнаешь тогда, когда это мне понадобится, — вкрадчиво отрезал свой ответ от моего вопроса братец Цезарь X, но вдруг снизошел и добавил: — Возможно, примешь самое непосредственное участие в активной акции.
Услышав о своем возможном участии в активной акции, я чуть не свалился со стула, который на самом деле был креслом, но не свалился, так как полулегального отдела активных акций, свалиться не посмел.
— Теперь относительно братца Белого Полковника, — продолжил братец Цезарь X, не дав мне вида, что заметил, что я чуть было не посмел посметь. — Скажи-ка, не назначил ли он тебе сегодня встречу?
— Так точно! — как можно подобострастнее рявкнул я, чтобы этой подобострастностью немного загладить то, что я чуть было не посмел и о чем не подал вида братец Цезарь X.
— Можешь сказать ему, что мы интересуемся братцем Принцессой. Можешь поставлять ему некоторые агентурные данные о братце Принцессе, но делая упор на то, что он представляется тебе вполне нормальной… так, за редкими исключениями, без которых не бывает правил, конечно, если эти правила не касаются правил, установленных возглавляемым Самим Братцем Президентом Кабинетом Избранных. Дай ему понять, что мы обеспокоены редкими исключениями и желаем ему помочь с ними справиться. Намекни, что, сотрудничая с нами, все же глобальнее сотрудничаешь с ним. Это будет убедительно, поскольку на данный момент ты левосторонний. Все ли тебе понятно, братец Пилат III?
— Так точно!
Братец Цезарь X, закончив наши переговоры, назвал тайный пароль и прошел куда-то сквозь стену. Я же, выпив подряд три бокала божественного нектара, стал есть огромную то ли гроздь, то ли I кисть винограда. Мои мысли перескакивали с братца Цзаря X на братца Белого Полковника, с братца Белого Полковника на братца Принцессу, с братца Принцессы на братца Пилата III, с братца Пилата III на братца Цезаря X… К ним примешивались мысли о моем понижении: завтрашнем и грядущем, об оппозиции и ее планах, о наших замечательных мыслеводителях, о моем участии в активной акции… Было похоже на то, что братца Пилата III разные силы тянули в разные стороны. Эти силы могли вынести его прямиком в Великую Мечту, но могли и разорвать на части. Работать на обе силы сразу было заманчиво. Не угодить хотя бы одной — опасно. Ко всему прочему, братец Принцесса была заразна. Однако платить они собирались щедро…
Назвав тайный пароль, в залу вернулся братец Цезарь X, но не один, а с каким-то маленьким сухоньким братцем десятизубочником, глаза которого таинственно закрывала белая таинственная повязка. В правой руке сухонький братец держал обнаженную шпагу.
Мой ум подумал: вот и пришел твой конец. Наверное, братец Цезарь X все же разгадал твое было возникшее желание посметь чть не свалиться со стула и вот привел с собой таинственного мстителя... Но братец Цезарь X примирительно провозгласил:
— Сейчас, братец Пилат III, ты пройдешь обряд предварительного посвящения в стройные ряды Я было захотел захотеть попятиться назад, поскольку я вовсе не думал, что мне очень нужно это их предварительное посвящение.
— Зачем? — в целях прояснения ситуации шепотом пролепетал я.
— Затем, — вкрадчиво объяснил мне братец Цезарь X.
И мне все-все стало понятно. Десятизубый братец в таинственной белой повязке на глазах опустил на мое правое плечо шпагу и легонько подтолкнул к стене. Переступая стену, я ожидал увидеть за ней целую кучу братцев с повязками на глазах, чадящие лампы-факелы… и что-нибудь еще в этом же роде, однако увидел шикарную белую комнату, в центре которой на белом постаменте стояла большая черная ванна. Кроме ла черной ванны, в белой комнате стояли различнейшие орудия пыток. Орудия пыток также висели во множестве на стенах…
Братец, державший на моем правом плече шпагу, сорвал повязку с глаз, и я увидел, что глаз под ней не было, а были две пустые глазницы.
Душа братца Пилата III переместилась в пятки. А тут еще братец Цезарь X весело рассмеялся и зловеще сказал:
— Это — братец Иуда MCXIII, предатель.
От сказанного душа братца Пилата III переместилась из пяток в каблуки его ботинок, которые были на моих ногах. Каблуки от души задымились. Братец Цезарь X продолжил:
— Предатели всегда умирают, но братцу Иуде МСХIII дарована жалкая жизнь, чтобы он пытал срашными пытками и потом умерщвлял, бросая вот в эту черную ванну, всех других предателей, имевших несчастный шанс появиться в нашем самом лучшем из всех других домов Нашем замечательном Доме. В ванне истерзанные справедливой карой, разорванные на куски возмездием, обезглавленные правосудием, молящие о скорейшей кончине братцы предатели бесследно исчезают, от них не остстается даже пепла, который бы мог возродиться в новых братцах и новых свершениях… Скажи-ка, оратец Пилат III, ты основательно все запомнил?
Моя душа, дымившаяся в каблуках, бодро рявнула:
— Так точно!
А братец Цезарь X приказал:
— Трепещи!
И я стал трепетать.
— От чего трепещешь, братец Пилат III?
— От восторга, что живу в Нашем замечательном Доме, — трепеща от восторга, что живу в нашем замечательном Доме, бодро рявкнул я.
— Идиот! Трепещи от ужаса!
Я перестал трепетать от восторга и стал трепетать от ужаса. От моего жуткого трепета завибрировала сначала ванна, потом — орудия пыток, потом — сама белая комната вместе с находившимися в ней братцем Цезарем X и братцем Иудой MCXIII, не говоря уже о братце Пилате III.
Вибрируя зубами и голосом, братец Цезарь X приказал:
— На колени!
Я рухнул коленями об пол.
— Повторяй за мной слова трепетной клятвы! Клянусь… — начал трепетным речитативом вибрировать братец Цезарь X, и ему трепетным эхом вторил братец Иуда MCXIII. которому, трепеща и вибрируя, вторил я. — Клянусь, не щадя ничьих жизней, служить великому делу правостороннего движения, являющемуся самым истинным изо всех других истинных движений во всем этом Нашем Общем Доме. Клянусь, что буду беспрекословно и точно исполнять все распоряжения нижестоящих в движении братцев, как учит нас бессмертное правое полушарие желудка Самого Братца Президента, ради беззаветного служения которому не пожалею ничьей до последней капли крови. Клянусь, что отныне буду активным участником полулегального отдела активных акций и делом докажу преданность его святым идеалам. Клянусь, что покарает меня за предательство братец Иуда MCXIII страшными братцевскими пытками: выкалыванием глаз, отрезанием ушей, вырыванием ноздрей, ногтей, зубов, пальцев, волос, всех моих членов, а также расчленением, четвертованием, обезглавливанием, повешением, расстрелом, сажанием на кол, на электрический стул… и полным умерщвлением с полным растворением в ванне. Слава Самому Братцу Президенту! Слава! Слава! Слава!
Наши трепетные голоса замолкли, но я продолжал трепетать. От моего трепета со стен стали соскакивать и падать на пол орудия пыток…
— Хорошо, истинно братцевски трепещешь, братец Пилат III, — вибрируя зубами, короной, голосом, телом, поблагодарил меня за истинно братцевский трепет братец Цезарь X. — Однако хватит…
Я продолжал трепетать. Даже несмотря на приказ братца Цезаря X, что, однако, хватит. Черная ванна от моего истинно братцевского трепета съехала с постамента, стены белой комнаты пошли трещинами…
— Служить! — рявкнул братец Цезарь X.
Я застыл по стойке «смирно» двадцатой степени. Комната и все, что в ней находилось, продолжали трепетать еще примерно три минуты. Когда и этот трепет закончился, братец Цезарь X прикрепил к груди моего фрака медаль «За трепетное отношение к долгу».
После награждения, оставив братца Иуду MCXIII в белой комнате, мы перешли с братцем Цезарем X в залу, где опять уселись вокруг прежнего столика. Братец Цезарь X наполнил бокалы и сказал:
— А скажи-ка, братец Пилат III, не снился ли тебе недавно сон о какой-то ванной комнате?
— Приснился, — охотно подтвердил я свой сон, который мне недавно снился, рассматривая левым глазом полученную на грудь фрака медаль. Медаль была очень красивая, она очень шла к моей короне, и ее очень хотелось гладить рукой, но на это я не отваживался, так как чувствовал себя виноватым, что не смог сразу же выполнить приказ братца Цезаря X «однако хватит».
— Надеюсь, ты никогда его не забудешь... Впредь мы будем встречаться не здесь, а если ты когда-либо снова здесь появишься... — Он немного вкрадчиво помолчал, а потом крайне вкрадчиво закончил: — Значит, сон был с глубоким смыслом.
Я залпом осушил бокал и то, что в нем было. Братец Цезарь X наполнил бокал снова. Я осушил еще раз. Сном было не только произошедшее, но и происходящее: братец Цезарь X порылся в кармане, достал оттуда медаль «Заслуженный мелиоратор» и прицепил ее к груди моего фрака. Я скосил на нее правый глаз...
— А здорово это ты отмочил: «Трепещу от восторга», — вдруг захихикал братец Цезарь X. — Ценю... Молодец, истинно правостороннее чувство юмора...
От гордости я выпятил вперед правую часть груди. Медали на груди мелодично позвякивали, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X, которые гармонично вплетали свою мелодию в вечную песню радости Железного Бастиона. Видя и слыша все это, очень хотелось жить.
Братец Цезарь X назвал пароль, и стена залы отъехала в сторону, открыв за собой коридор, выпустивший меня на улицу. Несколько минут я постоял не шевелясь в развалинах подворотни. Рядом тускло тлел шикарный грязный фонарь. Мне стало холодно, и я залязгал от счастья зубами.
Познав счастье, я закутался в длинные фалды фрака и заспешил направиться к спецпроходной.
Случившееся предварительное посвящение в полулегальный отдел активных акций породило в моем желудке несколько мыслей. Одна из них была та, которая подсказывала мне, что я испытываю против братца Принцессы что-то вроде раздражения, поскольку это именно он была причиной того, что я теперь состоял в полулегальном отделе, в котором состоять не то чтобы очень хотел и состояние в котором было чревато. Но другая из них была та, которая говорила, что я испытываю к братцу Принцессе сильнейшую благодарность, так как именно ему я обязан своим коронокружительным понижением с выходом в ядовитую окружающую среду, окружающая среда ее подери, а в дальнейшем, по всему видно, буду обязан многим другим, причем таким, каким мне никогда до сих пор не снилось, слава Самому Братцу Президенту. Третья мысль была та, которая напоминала мне, что сны тоже ведь бывают разными...
Занятый этими умными мыслями, я незаметно приблизился к спецпроходной, где однозубый и одноглазый таможенник, заметив меня, почтительно проверил мою прописку, В дезинфекционной камере я позволил себя раздеть, опрыскать с ног до короны какой-то благоухающей вонючей дрянью, ополоснуть под дождем душа и снова одеть в уже продезинфицированный фрак. А в кабине лифта я думал о том, как провел этот вечер. До встречи с братцем Белым Полковником оставалось сорок минут. Потом я увижусь c братцем Принцессой. Наверное, наше сближение продлится не очень долго, и я успею заскочить в хранилище за платьем, купленным специально для братца Моны Лизы.
Вспомнив о платье, я вспомнил о братце Мои Лизе и решил заехать в свой шикарный дворец чтобы, во-первых, по-быстрому посмотреть, на сколько братец Мона Лиза физиологически от меня отличается, а во-вторых, чтобы намекнуть ему дождаться моего прихода, когда в вопросах физиологического различия можно будет разобраться по настоящему.
Лифт остановился на девятом ярусе. Я вышел из лифта и побежал к остановке трамвая. К остановке трамвая трамвай подошел мут через пять, я забрался в трамвай, но не сел, а стал стоять возле окошечка кассы «не для спецбратцев», купив билет на разделявшие остановку трамвая «Южный Железный Бастион» от остановки трамвая моего шикарного дворца пять трамвайных перегонов. Трамвай проехал только четыре трамвайных перегона, закрылся на спецобслуживание, и последний трамвая ный перегон мне пришлось преодолевать без трамвая пешком на своих двух ногах.
В моем шикарном дворце все по-прежнему был шикарно. Заглянув на минутку в свой дворцовьи кабинет, я помочился в шикарный унитаз, совмещенный с шикарной ванной. В минуту мочениия крикнул:
— Братец Мона Лиза!
Однако шикарный дворец хранил странное молчание. Тогда я закончил мочиться, вышел из дворцового кабинета, пересек дворцовую прихожую и очутился в своей шикарной спальне, совмещенной гостиной, столовой, библиотекой, будуаром, бальным залом, площадкой для игры в гольф, гаражом, а также шикарной кухней.
На моей шикарной кровати лежала братец Мона Лиза, его глаза смотрели на вздувшийся пузырям потолок, а из горла шеи торчала рукоятка нож. Белое пятно крови испачкало мое шикарное одеяло. Меня замутило.
Чтобы, за неимением в шикарном дворце два глотка божественного нектара, выпить хотя бы глоток небожественной воды, я подошел к кухонном крану. Там вдруг вспомнил о фруктах, которые по моему личному распоряжению должна была доставить сюда убитая братец Мона Лиза, и открыл холодильник, совмещенный с мусорным ведром, фруктов, как и ничего другого, кроме мусора, там оказалось. Убийство с целью братцевского ограбления — решил я, бедная, бедная братец Мона Лиза...
А ведь на его месте мог оказаться и я, сам братец Пилат III! Наверное, он вошла в шикарный дворец и забыла закрыть за собой на бронированный засов дверь. А за ним уже, выслеживая, следили братцы преступники. Или у братцев преступников были универсальные противобронированные спецотмычки. На ярусах выше десятого братцев преступников, слава Самому Братцу Президенту, на всех братцев хватало.
Следовало как можно скорее, согласно инструкции Самого Братца Президента, сообщить о происшествии в ближайший участок Ордена Святой Экзекуции.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
И я подумал: согласно инструкции Самого Братца Президента, следует как можно скорее сообщить о происшествии в ближайший участок. Но тут услышал за спиной громкий шорох. Я повернул на шорох взгляд. В двух шагах от меня, стоявшего возле стены, стояли два братца в форменных фраках Ордена Святой Экзекуции: девятизубочник и пятизубочник.
— Слава Самому Братцу Президенту! — сказал я. А девятизубочник сказал:
— Именем Самого Братца Президента, братец Пилат III, ты обвиняешься в содеянном предумышленном убийстве ассистента при славном знамени Департамента круглой печати братца Моны Лизы, ударника братцевского труда.
Приблизившись, пятизубочник сунул мне что-то в руку. Я посмотрел на это — в моей дрожащей руке был зажат кровавый нож. Я разжал руку — нож упал. Пятизубочник поднял нож и положил в целлофановый мешочек, который был у него в руках. На его руках были черные перчатки.
Девятизубочник, присев к столу, принялся что-то писать на черном листе бумаги. Я скосил взгляд на убитую ударника братцевского труда. В горле его шеи ножа уже не было, а была только шея.
— Зачем ты это сделал, братец Пилат III? Зачем ты убил братца Мону Лизу? А ведь он, если бы не твое злодейство, завершила бы эту четырехлетку за Два года, тем самым сделав нашу счастливую жизнь в Нашем замечательном Доме еще более счастливой. Ведь ты, братец Пилат III, тем самым покусился на счастье всех братцев всего Нашего Дома, не говоря уже о счастье Самого Братца Президента и братцев из Кабинета Избранных. На что ты покусился, а, братец Пилат III?
— Это не я покусился! — воскликнул я. — Это не я убил братца Мону Лизу!
— Антинашдомовец! — заклеймил меня страшным клеймом, отмыть которое я мог только собственной кровью, братец девятизубочник.
— Это не я! — закричал я.
— Зачем же ты завлек братца Мону Лизу в свой шикарный дворец?
— Мы только хотели немножко подумать над рацпредложением о бронировании нашего славного знамени... Я не убивал!
Братец пятизубочник влепил мне такую затрещину, что я отскочил к стене, возле которой стоял, отчего в стене появилась трещина.
— Мразь антинашдомовская! Верхний подпевала! В твоих же интересах сделать добровольное признание! — сказал братец пятизубочник и двинул своей ногой по моей голени.
— Мотивы этого страшного политического убийства? — спросил братец девятизубочник. — Подрыв основ Нашего Дома? Мы осведомлены о твоих подпевающих Верху безумных высказываниях относительно магазинов в Великой Мечте. Может, братец Мона Лиза, ударник и патриот, собиралась о них куда следует сообщить?
Я помотал короной. Пятизубочник ударил меня в живот, отчего все мои мысли окончательно перемешались, а я сам перегнулся в животе пополам.
— Быть может, он собиралась также сообщить куда следует о твоих грязных связях с полулегальным отделом активных акций правосторонних?
Пятизубочник ударил меня ребром ладони по шее. Я повалился на пол, откуда мне подниматься не хотелось, за что я тут же получил под мои братцевские ребра пару братцевских пинков, осуждающих во мне подпевалу.
— Значит, он собиралась рассказать о твоей встрече на первом нулевом ярусе с братцем Цезарем X?
Я продолжал молчать. Пятизубочник пнул меня братцевской ногой в братцевский пах.
— Ладно, братец Мефистофель IX, — приказал братец девятизубочник, — пока хватит.
Пятизубочник поставил меня на ноги, которые меня не держали, и мне пришлось поддерживать их руками.
— Прочитай и подпиши.
Я посмотрел на листок. Белые буквы на черном листке никак не выстраивались в положенные им по инструкции строчки.
— Дай ему воду, братец Мефистофель IX.
Пятизубочник плеснул в стакан воду из фляжки. Я залпом выпил. Вода оказалась горькой, и меня залпом вырвало. Святые экзекуторы рассмеялись, схватили меня за воротник моего дрожавшего фрака и ткнули лицом в мою же блевотину.
— Жри, собака антинашдомовец! — приказал мне девятизубочник.
Я стал есть. Моя блевотина оказалась несколько менее вкусной, чем обеды в нашем департаментском спецбуфете, но зато в ней не было ни одного таракана, что меня очень обрадовало. Святые экзекуторы засмеялись сильнее, а меня вырвало еще раз.
Тогда они подняли меня и засунули под кран. Когда мне стало немного легче, девятизубочник сказал:
— Дай ему воду из фляжки, братец Мефистофель IX.
Я покаянно помотал короной. Они усадили меня за стол. Я кое-как сосредоточился на тексте.
Там ничего не говорилось ни о моей антинашдомовской деятельности, ни о братце Цезаре X, ни о каком отделе активных акций. Там говорилось о том, что я, попытавшись силой вступить в некоторые физиологические связи, убил на почве маниакальной физиологической неудовлетворенности братца Мону Лизу. Не хватало только моей собственной подписи братца Пилата III.
Братец девятизубочник ударил меня в ухо, а потом помиловал:
— Подписать эту бумагу ты всегда успеешь, не так ли, братец Пилат III? Торопить тебя мы не будем. Нож с отпечатками твоих кровавых рук приобщен к делу. А сейчас ты поедешь с нами.
Ехать с ними мне не хотелось, но меня выволокли на улицу и швырнули в большой белый автомобиль с зарешеченными белыми решетками окнами, закрыли двери и повезли в том направлении, о котором лучше не думать.
Перестав думать, я стал просить Самого Братца Президента, чтобы он сделал как-нибудь так, чтобы я как-нибудь избавился от всего этого свалившегося на мою корону кошмара, стал горячо шептать ему, что никакой я не антинашдомовец, что я истинно наш, истинно домовой братец, а если меня и втянули в отдел активных акций правосторонних, то ведь мне так приказали. Как же я мог бы не выполнить приказание? Никак не мог, наш славный Сам Братец Президент! Как учит нас твое бессмертное левое полушарие! Как правое бессмертное тоже! А если меня порой одолевают разные вражеские галлюцинации, то это вовсе не я, наш дорогой Сам Братец Президент, это — проклятая окружающая Наш Общий Дом ядовитая среда, от нее все идет, все наши редкие неудачи от этой проклятой… Прости меня, наш любимый Сам Братец Президент, прости и помилуй…
— Слава Самому Братцу Президенту! — сказал я. А девятизубочник сказал:
— Именем Самого Братца Президента, братец Пилат III, ты обвиняешься в содеянном предумышленном убийстве ассистента при славном знамени Департамента круглой печати братца Моны Лизы, ударника братцевского труда.
Приблизившись, пятизубочник сунул мне что-то в руку. Я посмотрел на это — в моей дрожащей руке был зажат кровавый нож. Я разжал руку — нож упал. Пятизубочник поднял нож и положил в целлофановый мешочек, который был у него в руках. На его руках были черные перчатки.
Девятизубочник, присев к столу, принялся что-то писать на черном листе бумаги. Я скосил взгляд на убитую ударника братцевского труда. В горле его шеи ножа уже не было, а была только шея.
— Зачем ты это сделал, братец Пилат III? Зачем ты убил братца Мону Лизу? А ведь он, если бы не твое злодейство, завершила бы эту четырехлетку за Два года, тем самым сделав нашу счастливую жизнь в Нашем замечательном Доме еще более счастливой. Ведь ты, братец Пилат III, тем самым покусился на счастье всех братцев всего Нашего Дома, не говоря уже о счастье Самого Братца Президента и братцев из Кабинета Избранных. На что ты покусился, а, братец Пилат III?
— Это не я покусился! — воскликнул я. — Это не я убил братца Мону Лизу!
— Антинашдомовец! — заклеймил меня страшным клеймом, отмыть которое я мог только собственной кровью, братец девятизубочник.
— Это не я! — закричал я.
— Зачем же ты завлек братца Мону Лизу в свой шикарный дворец?
— Мы только хотели немножко подумать над рацпредложением о бронировании нашего славного знамени... Я не убивал!
Братец пятизубочник влепил мне такую затрещину, что я отскочил к стене, возле которой стоял, отчего в стене появилась трещина.
— Мразь антинашдомовская! Верхний подпевала! В твоих же интересах сделать добровольное признание! — сказал братец пятизубочник и двинул своей ногой по моей голени.
— Мотивы этого страшного политического убийства? — спросил братец девятизубочник. — Подрыв основ Нашего Дома? Мы осведомлены о твоих подпевающих Верху безумных высказываниях относительно магазинов в Великой Мечте. Может, братец Мона Лиза, ударник и патриот, собиралась о них куда следует сообщить?
Я помотал короной. Пятизубочник ударил меня в живот, отчего все мои мысли окончательно перемешались, а я сам перегнулся в животе пополам.
— Быть может, он собиралась также сообщить куда следует о твоих грязных связях с полулегальным отделом активных акций правосторонних?
Пятизубочник ударил меня ребром ладони по шее. Я повалился на пол, откуда мне подниматься не хотелось, за что я тут же получил под мои братцевские ребра пару братцевских пинков, осуждающих во мне подпевалу.
— Значит, он собиралась рассказать о твоей встрече на первом нулевом ярусе с братцем Цезарем X?
Я продолжал молчать. Пятизубочник пнул меня братцевской ногой в братцевский пах.
— Ладно, братец Мефистофель IX, — приказал братец девятизубочник, — пока хватит.
Пятизубочник поставил меня на ноги, которые меня не держали, и мне пришлось поддерживать их руками.
— Прочитай и подпиши.
Я посмотрел на листок. Белые буквы на черном листке никак не выстраивались в положенные им по инструкции строчки.
— Дай ему воду, братец Мефистофель IX.
Пятизубочник плеснул в стакан воду из фляжки. Я залпом выпил. Вода оказалась горькой, и меня залпом вырвало. Святые экзекуторы рассмеялись, схватили меня за воротник моего дрожавшего фрака и ткнули лицом в мою же блевотину.
— Жри, собака антинашдомовец! — приказал мне девятизубочник.
Я стал есть. Моя блевотина оказалась несколько менее вкусной, чем обеды в нашем департаментском спецбуфете, но зато в ней не было ни одного таракана, что меня очень обрадовало. Святые экзекуторы засмеялись сильнее, а меня вырвало еще раз.
Тогда они подняли меня и засунули под кран. Когда мне стало немного легче, девятизубочник сказал:
— Дай ему воду из фляжки, братец Мефистофель IX.
Я покаянно помотал короной. Они усадили меня за стол. Я кое-как сосредоточился на тексте.
Там ничего не говорилось ни о моей антинашдомовской деятельности, ни о братце Цезаре X, ни о каком отделе активных акций. Там говорилось о том, что я, попытавшись силой вступить в некоторые физиологические связи, убил на почве маниакальной физиологической неудовлетворенности братца Мону Лизу. Не хватало только моей собственной подписи братца Пилата III.
Братец девятизубочник ударил меня в ухо, а потом помиловал:
— Подписать эту бумагу ты всегда успеешь, не так ли, братец Пилат III? Торопить тебя мы не будем. Нож с отпечатками твоих кровавых рук приобщен к делу. А сейчас ты поедешь с нами.
Ехать с ними мне не хотелось, но меня выволокли на улицу и швырнули в большой белый автомобиль с зарешеченными белыми решетками окнами, закрыли двери и повезли в том направлении, о котором лучше не думать.
Перестав думать, я стал просить Самого Братца Президента, чтобы он сделал как-нибудь так, чтобы я как-нибудь избавился от всего этого свалившегося на мою корону кошмара, стал горячо шептать ему, что никакой я не антинашдомовец, что я истинно наш, истинно домовой братец, а если меня и втянули в отдел активных акций правосторонних, то ведь мне так приказали. Как же я мог бы не выполнить приказание? Никак не мог, наш славный Сам Братец Президент! Как учит нас твое бессмертное левое полушарие! Как правое бессмертное тоже! А если меня порой одолевают разные вражеские галлюцинации, то это вовсе не я, наш дорогой Сам Братец Президент, это — проклятая окружающая Наш Общий Дом ядовитая среда, от нее все идет, все наши редкие неудачи от этой проклятой… Прости меня, наш любимый Сам Братец Президент, прости и помилуй…