Страница:
«Дорогой товарищ Исаковский! Милостивый государь!
Революционный привет из Зимина! Битва за Мировую революцию крепнет! Живем мы тут словно на острове посреди океана, как Робинзон. Стараемся изо всех сил искоренять несознательность за власть советов. Но есть отдельные бандиты. Засели в Филаретовой чаще. Бунтуют народ. Охватывают противоречивыми чувствами. Не выкурить их оттудова. Мы бьемся не жалеючи себя.
Подавили контрреволюционный мятеж на селе. Зачинщик – Федор Назаров, видно, сбежал быстрее лани. Он хотел разоружить нашу боевую дружину и подбивал народ. Но помыслы – провалились. Видимо, будет отныне обретаться в родном селе Глуховке.
С выражением величайшего удовольствия сообщаем вам эту приятнейшую новость.
Мы хотим разбить наголову бандитское гнездо. Подмога нужна. Штыков двадцать бы. А то, может, и завтра нагрянут. Ходют такие сведения. Верные. Покончим с буржуйской гидрой контрреволюции!
Засим позвольте откланяться. Погода у нас стоит чудесная, от которой всю душу охватывает радостное ожидание ждущего нас впереди счастья.
Председатель Комитета Революционной Бедноты села Зимино и ейного же отряда Красной гвардии товарищ Семен Слепак».
Теперь оставалось отправить пакет в уезд я ждать. Может, Назаров сюда сам явится, если далеко от села не ушел. А может, и не явится. Тогда можно вплотную заняться Ларькой.
– Почему окно открыла? Бежать хочешь? – Взгляд Комара тревожно рыскал по комнате, видимо, в поиске приспособлений для побега.
Лариса не торопилась с ответом. Каждый день в ожидании, когда же ее найдут, она дрожала от страха. Но сейчас страх удивительным образом прошел.
– Душно у вас, – не глядя ни на кого из вошедших, наконец сказала она.
– Можно и в подвал перевести. Посвежей будет, – усмехнулся Комар.
Лариса ничего на это не ответила, а только отвернулась к окну.
Комар демонстративно подошел к окошку и закрыл его, громко хлопнув рамой. Потом он рыгнул, свалился на диван и стал неприлично почесываться. Никакой реакции со стороны пленницы не последовало.
Фильку слегка разозлило такое пренебрежение. Нормальная баба, влипнувшая в такую историю, подскочила бы к начальнику, заарестовавшему ее, в ноги бы кинулась. А тут – будто она постоялица гостиницы, равнодушно взирающая на суетящегося лакея.
– Ох зря, Ларька, ты из себя барыню корчишь, – зло сказал Комар. – Барыни сейчас не в чести. Мы бар отменили. И церковный брак заодно. Скоро из уезда указ придет – сознательным бойцам революции брать невест по своему выбору. Вот тогда трудовой народ тебе муженька и подыщет. Сеню нашего, к примеру. А то и меня. Я парень видный. И умелый, ха-ха. Другая баба за свою жисть столько горшков не перебила, сколько я девок перепортил.
– Семен, – Лариса посмотрела в глаза переминающемуся за спиной Комарова Слепаку, – ты что, теперь барскую привычку завел: всюду со своей собакой ходить?
– Ты тут разговорчики не разводи. – Комар вскочил, широкими хозяйскими шагами зашагал по комнате, пытаясь выплеснуть в атмосферу как можно больше самогонного перегара. Слепак наблюдал за помощником, и его разбирала злость. Видимо, на обоих.
– Командиры… Накомандовались, – продолжала Лариса. – Хуже татар, честное слово. Своих соседей грабите, в лес загнали, под арест сажаете.
– Будем слушать эту барскую подстилку? – Филька плюхнулся на скрипучую и старую кровать. – А может, ее вдвоем обыщем, для начала?
– Семен, – недрогнувшим голосом продолжала Лариса, – одумайтесь. Бог простит, да и люди – забудут. Пока не поздно.
– Ты нам грозишь?! – вскочил с кровати Комар. – Нам?!
– Все! – крикнул Слепак. – Хватит, пошли.
– Да я ей сейчас…
– Комар, пошли отсюда, – твердость в голосе предкомбеда охладила Фильку.
– Ладно, Ларенька, – все-таки Комаров не мог уйти просто так, ничего не сказав напоследок, – договорим после. Ты вместо чтоб про нас переживать, за старого хрыча и каргу помолись, которые тебя укрывали. Коли в Бога своего так веруешь.
– Помолюсь, – сказала Лариса. – И за тебя помолюсь. Я за любую Божью тварь помолиться готова.
– Пойдем, Филька, твою мать, быстро, – Слепак чувствовал приступ дурноты. Он хотел избавиться от нее поскорей и знал, как это сделать – выпить.
Наконец Комар соизволил выйти из комнаты.
– В подвал ее перевести надо, – пробурчал он, запирая замок. – А то сбежит через окно. Или разобьется, дура. Ни себе, ни людям.
«Вот сволочь, – подумал Слепак. – А ну как он к ней ночью заявится? Ключик-то от подвала у него».
– Хорошо, запрем, – сказал Сенька. – Но не в подвал. Кому она будет нужна, коль пару дней на мокром посидит? Я ее в башню переведу, на самую верхотуру. И часового приставлю. Который сам не попользуется и от разных кобелей устережет. Нашего идейного дурака Лешку.
Слепак думал, что Филька тотчас ему возразит, но тот согласился:
– Ну ладно, решили с нашей голубушкой, а сами пошли выпьем.
От сигарет образца начала третьего тысячелетия он давно отвык. Как отвык и от всего прочего, оставшегося в будущем. Все это – дело привычки, и не более того. Сама жизнь – это тоже, в конце концов, всего лишь одна большая привычка.
Вообще его свыкание с новой жизнью, начавшейся в 15-м году, прошло быстро и легко. Конечно же, благодаря войне. На войне как-то не до умствований, не до рефлексии, не до нравственных и прочих терзаний. Выжить – вот что главное на войне.
Однако война закончилась, и Федор стал задумываться о том, что делать дальше. Ведь его угораздило попасть не куда-нибудь, а на самое что ни на есть перепутье истории, истории его страны. Здравый житейский смысл нашептывал в одно ухо: «Тебе же известно, касатик, что будет дальше, какие вихри враждебные пронесутся по расейским просторам. Не лучше ли забиться в глухой покойный уголок, а хотя бы и в заграничный уголок, и там в сытости, в спокойствии жить-поживать и добра наживать. А добра можно нажить немало, касатик, ежели, к примеру, использовать всякие познания в том да в этом, до которых еще только предстоит додуматься людишкам этой эпохи».
А в другом ухе раздавался иного рода шепот: «А вдруг ты избранный, вдруг ты мессия. Ты можешь изменить ход истории. Ты знаешь ключевые события и ключевые фигуры ближайшего будущего, так используй же это! Ты можешь спасти Николая Второго и его невинно убиенную семью, можешь уничтожить Сталина, пока он еще не вознесся над страной, можешь стать соратником Ленина и на пару с ним командовать Империей, а в двадцать четвертом году занять его место и стать Вождем. А там и не допустить Вторую мировую. Или наоборот – напасть на Гитлера первым, уничтожить его и расширить границы Империи до краев материка. Смотря что тебе надо».
И с тех пор эти противоречивые мысли не давали ему покоя. Истина – она, конечно, как всегда, лежала где-то посередине, но все никак не удавалось эту середину нащупать.
Однако с тем, куда направиться сразу после фронта, вопросов не возникало. Летней ночью 15-го года он дал обещание человеку, который умер у него на руках, и он должен это обещание выполнить.
Также не было вопросов и по сегодняшнему дню. Он должен идти в Усадьбу, вызволить оттуда Ларису и поучить этих комбедовских выродков уму-разуму…
Захлопнулся люк, скрипнул засов. Лариса сразу же закашлялась – в башне было так же пыльно, как и темно. Единственное окошко, в которое можно было с трудом просунуть голову, со стеклом, изнутри измазанным какой-то краской, дозволяло проникать внутрь лишь нескольким худосочным лучикам света. Девушка стояла бездвижно, давая глазам привыкнуть к темноте. В башне, превращенной в скопище разного хлама, какой обычно встречается на чердаках, легко можно было споткнуться обо что-нибудь, упасть, удариться.
Стали проступать очертания предметов, в разное время заключенных сюда – а вдруг еще пригодятся. Лариса осторожно переступила через сломанные настенные часы, отодвинула детскую лошадку-качалку и опустилась на перевязанную бечевкой кипу журналов. Здесь, среди паутины, трухи и рухляди, вдыхая пыль, слушая мышиную возню, лишаясь с наступлением вечерних сумерек последнего света, она и будет ждать. А чего – сама не знает. Просто ждать. Она к этому привыкла.
Перед ее глазами вставали воспоминания.
Мать умерла при родах. Спасти удалось только ребенка, Ларису. Так трагически окончилось странное замужество. Авдотья, мать Ларисы, спешно была выдана замуж за барского конюха Матвея, поселилась с ним в Усадьбе, а через восемь месяцев появилась на свет девочка.
По селу поползли слухи, что отец ребенка вовсе не конюх, а сам барин. Сплетни подтверждало и поведение Матвея, вовсе не интересовавшегося судьбой девочки, и участие в судьбе Ларисы помещика. Владимир Иванович поселил девочку в Усадьбе. Там она и жила безвылазно, лишь изредка гуляла по окрестностям. Хотя Владимир Иванович не выказывал особого отношения к девочке, потерявшей мать, сельской молве оказалось достаточно и того, что было.
Уж слишком непонятной оказалась эта девица, жившая в барском доме, питавшаяся от барского стола и окруженная барским почетом, но к барской родне не относящаяся. Зиминский народ так и не понял, как же ему следует обращаться с этой жительницей Усадьбы. На сельскую девку, которую можно при случае ущипнуть за задницу, она не походила. А почитать ее как барыню – тоже было бы странно. Поэтому с ней здоровались почтительно, но, не дав отойти и на три шага, тут же начинали шушукаться за спиной. Называли ее «Барынькой». Говорили всякое, в том числе и то, что барин, наразвлекавшись в свое время с ее матерью, ждет, когда же дочка войдет в самый сок, и хочет вдоволь повеселиться под старость. Кто-то жалел Барыньку, кто-то, наоборот, ее ненавидел: мол, место ей в хлеву или на кухне, как любой девке, урожденной от барской любви.
А она почти все дни проводила за книжками, взятыми из барской библиотеки. Что еще делать? Иногда поместье посещали племянники Владимира Ивановича. Когда они были в малолетстве, играли во что ни попадя. Когда повзрослели, Ларисе пришлось быть поосторожней в играх. Гимназисты старших классов уже прочли «Санина», но Лариса прочла «Воскресение» и понимала, чем может кончиться общение с подобными гостями. Деревенские же парни, хоть и говорили гадости за ее спиной, заигрывать с ней не осмеливались.
Лишь однажды Сенька Слепак, только что вернувшийся из города, прогуливаясь с лучшим дружком Филькой Комаром, вздумал познакомиться с ней поближе. Лариса тогда чуть не померла со страху. До Усадьбы было бы не докричаться. Да выручил ее посторонний парень, гостивший тогда в этом селе.
Уже потом Лариса узнала, кто это был. Звали ее спасителя Федором Назаровым. Но вчера, похоже, Назаров ее и погубил. Из-за него избу добрых людей, ставших ее пристанищем на несколько месяцев, посетил комбедовский патруль. Теперь Назаров, судя по всему, далеко. А она во власти тех, кого больше всех ненавидела и боялась.
«Что же я могу сделать? – подумала Лариса в полной темноте. – Даже не удавиться».
Подумав, она нашарила качающуюся доску и оторвала ее от стены. «Вот ею – и по первой же голове. Пусть со злости пристрелят. Хоть позора не будет».
В очередной раз ему пришло в голову заглянуть за каретный сарай. Едва он сделал это, как из темноты скользнул силуэт, и не успел часовой крикнуть, не то что сорвать винтовку с плеч, как тяжелый удар ноги под вздох отбросил его на кирпичную стену.
Придя в себя, парень решил, что своей бедой надо как можно скорее поделиться с товарищами. Но сделать это было невозможно, так как рядом стоял Назаров, заботливо державший его за горло. Винтовку, снятую с плеч пленника, он воткнул штыком в землю, считая ее сейчас никому не нужным предметом.
– Ты на часах? – не шепотом, но очень тихо спросил Назаров.
Парень согласно кивнул головой – разговаривать ему было очень уж неудобно.
– Значит, на сегодня твое дежурство закончилось. Теперь давай думать, как нам с тобой лучше поступить. Или я тебя придушу, или ты мне поможешь. Придушить?
Парень отчаянно замотал головой. Это предложение Назарова ему очень не понравилось.
– Хорошо. Значит, ты мне хочешь помочь. Надо мне в дом войти, а проводить – некому. – Назаров чуть ослабил хватку и прибавил: – Скажешь хоть слово громче, чем я, придушу без предупреждения.
– Пожалейте, дяденька, – пролепетал парень так тихо, что Назаров с трудом смог расслышать его голос. – Я ни в чем не виноват.
– Это, брат, очень плохо получится. Мне придется невинного задушить. Если не поможешь, – участливо сказал Назаров. – Сколько ваших в доме?
– Весь комбед в сборе. Двадцать человек.
– Где они?
– В гостиной. Там у нас вечернее собрание, – прошептал парень, да так тихо, что Назарову пришлось заставить его повторить. В этот момент из дома донесся звон стаканов.
– Хорошее у вас собрание. Где Лариса?
– Барская поблядушка, что ли?
Болезненный тычок в бок объяснил парню, что он должен осторожней выбирать выражения.
– Извините, дяденька. Ее наш председатель приказал в башне запереть, чтобы никто не обидел.
– Ты знаешь, как до башни добраться?
– Не-е. Я в зиминской усадьбе всего неделю как поселился.
– Тогда пошли. – И Назаров, продолжая держать парня за горло, осторожно двинулся к дому.
Они взошли на крыльцо и приблизились к раскрытой двери. В этот момент пленник, видимо, ободренный знакомыми голосами, раздававшимися из гостиной, рванулся из назаровских рук, пытаясь крикнуть «караул». Ничего хорошего эта затея ему не принесла. Назаров тотчас сжал пальцы на его горле и два раза двинул головой о стенку. Тело парня потеряло природную устойчивость и сползло по стенке вниз.
Назаров вынул нож, отрезал кусок от шинели пленника. Через минуту во рту у парня торчал кляп, а руки были связаны. Оставив неподвижное тело возле крыльца, Назаров поднялся по ступенькам и оказался в Усадьбе.
В прихожей, которая с легкой руки архитектора-британца называлась мудреным словом «холл», было просторно и темно. Налево, в гостиную, вел широкий коридор, его дальний конец был озарен отсветом ламп, освещавших комбедовскую пирушку. Назаров на минутку остановился, припоминая рассказы Тимохи Баранова об Усадьбе. Здесь должна быть лестница. Вроде бы немного пройти направо. А там и наверх.
Из раздумий его вывел скрип открывшейся, невидимой в темноте двери, и Назаров нос к носу столкнулся с невысоким мужичком, державшим в одной руке лампу, а в другой – корзину с разной закуской. Изо рта у мужика торчал здоровенный ломоть ветчины – видно, он решил удовлетворить голод еще по дороге. Сделать это ему не удалось, так как от удара под ребра мужик тотчас согнулся и раскрыл рот, чтобы набрать побольше воздуха. Ветчина мягко шлепнулась на пол. Рядом с ней упала корзина, по коридору разнесся глуховатый звон разбившихся крынок. Лампу постигла бы та же участь, не подхвати ее Назаров. Другой рукой он выхватил финку, и мужик почувствовал под подбородком неприятный холодок, а потом и легкий укол.
– Вавила! – раздалось из гостиной. – Ты что, курвин сын, всю сметану побил?
– Вавила, – сказал Назаров, быстро поставив лампу на пол и взяв своего противника за волосы освободившейся рукой. – Жить хочешь?
– Да. – Вавила протрезвел мгновенно и уже сообразил, что за штучка уперлась ему в горло.
– Тогда крикни, что задержишься немножко. Скажешь не то, что надо, – понимаешь, что будет, не дурак.
– Товарищи, я тут всю провизию просыпал, и не собрать! Лучше я в погреб обратно схожу, – во всю глотку, истово заорал Вавила.
– Послали болвана, – донеслось из гостиной. – Он всю нашу жратву растрясет. Мы тебя в село за салом отправим.
Комбедовцы еще пару минут костерили Вавилу. Но вскоре крики замолкли – видимо, зиминские красногвардейцы переключились на более интересное занятие.
Назаров оттащил Вавилу на несколько шагов в сторону, продолжая демонстрировать пленнику, что нож – по-прежнему у горла.
– А теперь расскажи, где Лариса. Только тихо.
– Ее на этой самой колокольне заперли, что над домом поставлена.
– Охрана?
– Один паренек с ружьем стоит. Никого, кроме товарища Слепака, к ней пускать не велено.
– Как туда пройти?
– Вот рядом лестница. По ней подняться, и там такой домашний проулок.
– Коридор, что ли? – спросил Назаров.
– Ну да, колидор. Надо этим колидором пройти, пока в последнюю стенку не упрешься, а там – лестница наверх. Я сам ее туда с товарищами отводил и запомнил.
– Ну, пока, Вавила. Повезло тебе сегодня, дураку.
Пока Вавила соображал, в каком же смысле ему сегодня повезло, Назаров убрал нож, взял мужика за шиворот обеими руками и умело стукнул его затылком о стену, как обходился он прежде с австрийскими и турецкими часовыми. После этого он оттащил Вавилу под лестницу, а сам направился наверх.
Напуганный Вавила не обманул: в конце коридора действительно была узкая деревянная лестница, ведущая на чердак, точнее туда, где в любом нормальном доме был бы чердак. Однако, благодаря стараниям чудака-британца, под крышей находился широкий, хотя и очень низкий коридор, который упирался в винтовую лестницу. Перед ней на табурете клевал носом часовой. При виде Назарова он тотчас вскочил и схватился за винтовку, прислоненную к стене.
– Тихо, – сказал Назаров, плавным движением вынимая пистолет. – Смена пришла.
– Стой, стой! – крикнул парень, бедный батрачонок Лешка, поднимая винтовку. – Караул, товарищи! Бандиты!
– Спокойно, дурак. – Назаровский пистолет был направлен Лешке в грудь. – Жить не хочешь?
Однако Лешка не хотел жить, а хотел исполнить долг часового. Он неумело передернул затвор и навел винтовку на Назарова. Противников разделяло шагов десять, и Назаров, увидев, как Лешкин палец ищет спусковой крючок, понял, что времени у него одна секунда…
Первая пуля отбросила Лешку к стене. Однако он, с пробитой грудью, все еще не выпускал винтовку из рук. Вторая пуля прошила ему голову, и парень вместе со своим оружием опустился на грязный пол.
– Вот дурень, – сказал Назаров, подойдя к нему. – И мне помешал, и для себя сделал глупость. А мог бы жить и жить.
Федор по привычке нагнулся к мертвому телу, но ни гранат, ни пистолета на бывшем бойце не было. Перешагнув через него, Назаров подошел к подножию отвесной лестницы, ведущей в башенку. Там он оставил лампу, которая светила убитому часовому, и через пару секунд оказался наверху. Даже романтическому проектировщику башни не могло прийти в голову, что в ней будут держать пленных красавиц, поэтому комбедовцам пришлось самим приколачивать две скобы, между которыми была вставлена палка, не позволявшая открыть люк изнутри. Назаров выбил ее и, приподняв крышку, одним прыжком очутился в башне.
Перед ним стояла Лариса с доской в руках. Из доски торчал здоровенный гвоздь, который пробил бы любую черепушку.
– Федор Иванович! – крикнула она и обняла Назарова. – Дождалась, знала, что вы придете.
– Времени нет, Лариса, – быстро ответил ей Назаров. – Я всех местных гоблинов всполошил, так что уходить надо поскорее. Вы подскажете, как выйти, если по главной лестнице будет не пробиться?
– По винтовой лестнице надо. Она прямо в подвал ведет.
– Ладно. Там придумаем. Пошли скорей.
И верно, надо было трогаться в путь, так как снизу уже раздавались крики и топот комбедовцев, бросившихся наверх.
– А-а! Так это Вавила. Кто тебя скрутил?
– Как там его… ох, башка гудить! Назаров это… который с фронтов возвернулся.
Витька еще раз выругался, подхватил винтовку и бросился вслед за остальной толпой. Двое комбедовцев уже намного опередили ее. Поднявшись на второй этаж, они влетели в коридор… который осветила вспышка и грохот, заставивший бегущую толпу замереть на лестнице. Потом все затихло.
– Ребята, что там? – крикнул Топоров.
Ответом была полная тишина, не считая напряженного дыхания затаившихся на лестнице бойцов. Ребята не отзывались.
– В чем дело? – крикнул Витьке подбежавший Слепак. Он был одним из немногих бойцов, потративших время на то, чтобы вооружиться как следует.
– Бомбами ручными, гад, швыряется, – ответил Витька.
– Не бомбами, а бомбой, какую у тебя, дурака, отобрал. Так. Комаров! Возьмешь двух ребят и посмотри, как во дворе. Топоров! Ты хотел до Назарова добраться. Сейчас доберешься. Ты и еще двое, с разбега на площадку и в коридор. Он высунется, а вы его хлопните. Вперед!
Витька Топоров отставил в угол винтовку и достал из кармана браунинг. Затем он подозвал двух бойцов. Они передернули затворы, и вот все трое одним прыжком влетели на последнюю лестничную площадку. Они оказались в дверном проеме и увидели в противоположном конце темного коридора человека, на которого падал отсвет из одной из комнат. Этот человек тотчас прыгнул на пол, и почти сразу же прозвучали четыре выстрела из маузера.
У Витьки хватило ума броситься на паркет, правда, с такой поспешностью, что он разбил себе нос. Второй боец подзадержался, но последовал Витькиному примеру и через секунду лежал возле стены, заработав пулю в левое плечо. А вот третий комбедовец на ту же секунду задержался в проеме, стараясь сообразить – куда же делся Назаров и куда теперь надо стрелять. Первую пуля вошла ему в грудь, вторая же – застряла в голове.
Витька Топоров наудачу три раза стрельнул из браунинга, но тут же сам понял – ни одна из пуль и близко не пролетела от Назарова. Что-то шарахнуло о стенку, к которой прижался ухом лежащий Витька. Одновременно с этим он увидел два огонька в другом конце коридора и услышал выстрелы. На одну ладонь левее – тогда бы конец Топору! Рядом с ним шмякнулась о паркет винтовка и послышался короткий стон. Раненый комбедовец, который и лежа пытался возобновить огонь, более в медицинской помощи не нуждался.
Не дожидаясь, пока невидимый противник сделает поправку и выстрелит удачней, Витька перекатился к противоположной стене, вскочил на ноги и рванулся обратно на лестницу. Назаров вслед ему не стрелял, берег патроны.
Федька Мезенцев приподнялся на верхней ступеньке и наискосок выпалил в коридор из винтовки. Пуля вошла в стену где-то посередине коридора, не принеся никому вреда. Немного погодя он повторил тот же опыт еще два раза, пока Слепак, заботясь об экономии боезарядов, не дал как следует ему по шее.
– Витька! – крикнул председатель. – Чего вы назад подались?
– Сам попробуй пройти, – огрызнулся тот, смахивая рукавом кровь с лица. – Иди, иди. Мы потом нового председателя выберем. Может, поумней будет.
Больше ничего обидного по адресу своего командира Виктор Топоров сказать не успел. Ему в шею ткнулся ствол маузера.
– Это я тебя сейчас переведу в могилевскую губернию, – сказал Слепак. – Вам только с бабами воевать. И то вдесятером на одну. Вот как прикажу сейчас тебе Назарова в одиночку пристрелить. Попробуй не пойди.
– Товарищ председатель, – забормотал перетрусивший Топоров, сообразивший, что оказался между двух огней. – Эта курва Назаров там плотно засела. Если на него прямо коридором лезть, то он столько наших положит, сколько у него патронов в обойме. Как-нибудь обойти надо.
– Через крышу, – раздалось сзади. – Или сбегать за керосином да подпалить.
– А нам где жить потом, дубина? – ответил другой комбедовец. – Бомбами его закидать.
– Через коридор? – сказал подошедший Филька Комар. – Как ты докинешь, дубина? – И обратился к Слепаку: – Сеня, во дворе порядок. Только еще один кусковский дурак во дворе валялся. Я его в чувства привел и послал вооружиться, сейчас сюда поднимется. А Колька Савельев в обход пошел, чтобы гад через окно не сиганул.
Революционный привет из Зимина! Битва за Мировую революцию крепнет! Живем мы тут словно на острове посреди океана, как Робинзон. Стараемся изо всех сил искоренять несознательность за власть советов. Но есть отдельные бандиты. Засели в Филаретовой чаще. Бунтуют народ. Охватывают противоречивыми чувствами. Не выкурить их оттудова. Мы бьемся не жалеючи себя.
Подавили контрреволюционный мятеж на селе. Зачинщик – Федор Назаров, видно, сбежал быстрее лани. Он хотел разоружить нашу боевую дружину и подбивал народ. Но помыслы – провалились. Видимо, будет отныне обретаться в родном селе Глуховке.
С выражением величайшего удовольствия сообщаем вам эту приятнейшую новость.
Мы хотим разбить наголову бандитское гнездо. Подмога нужна. Штыков двадцать бы. А то, может, и завтра нагрянут. Ходют такие сведения. Верные. Покончим с буржуйской гидрой контрреволюции!
Засим позвольте откланяться. Погода у нас стоит чудесная, от которой всю душу охватывает радостное ожидание ждущего нас впереди счастья.
Председатель Комитета Революционной Бедноты села Зимино и ейного же отряда Красной гвардии товарищ Семен Слепак».
Теперь оставалось отправить пакет в уезд я ждать. Может, Назаров сюда сам явится, если далеко от села не ушел. А может, и не явится. Тогда можно вплотную заняться Ларькой.
* * *
Лариса обернулась на шум отпираемого запора. Она стояла у распахнутого окна. В помещение ввалился Комаров, за ним осторожно вступил Слепак.– Почему окно открыла? Бежать хочешь? – Взгляд Комара тревожно рыскал по комнате, видимо, в поиске приспособлений для побега.
Лариса не торопилась с ответом. Каждый день в ожидании, когда же ее найдут, она дрожала от страха. Но сейчас страх удивительным образом прошел.
– Душно у вас, – не глядя ни на кого из вошедших, наконец сказала она.
– Можно и в подвал перевести. Посвежей будет, – усмехнулся Комар.
Лариса ничего на это не ответила, а только отвернулась к окну.
Комар демонстративно подошел к окошку и закрыл его, громко хлопнув рамой. Потом он рыгнул, свалился на диван и стал неприлично почесываться. Никакой реакции со стороны пленницы не последовало.
Фильку слегка разозлило такое пренебрежение. Нормальная баба, влипнувшая в такую историю, подскочила бы к начальнику, заарестовавшему ее, в ноги бы кинулась. А тут – будто она постоялица гостиницы, равнодушно взирающая на суетящегося лакея.
– Ох зря, Ларька, ты из себя барыню корчишь, – зло сказал Комар. – Барыни сейчас не в чести. Мы бар отменили. И церковный брак заодно. Скоро из уезда указ придет – сознательным бойцам революции брать невест по своему выбору. Вот тогда трудовой народ тебе муженька и подыщет. Сеню нашего, к примеру. А то и меня. Я парень видный. И умелый, ха-ха. Другая баба за свою жисть столько горшков не перебила, сколько я девок перепортил.
– Семен, – Лариса посмотрела в глаза переминающемуся за спиной Комарова Слепаку, – ты что, теперь барскую привычку завел: всюду со своей собакой ходить?
– Ты тут разговорчики не разводи. – Комар вскочил, широкими хозяйскими шагами зашагал по комнате, пытаясь выплеснуть в атмосферу как можно больше самогонного перегара. Слепак наблюдал за помощником, и его разбирала злость. Видимо, на обоих.
– Командиры… Накомандовались, – продолжала Лариса. – Хуже татар, честное слово. Своих соседей грабите, в лес загнали, под арест сажаете.
– Будем слушать эту барскую подстилку? – Филька плюхнулся на скрипучую и старую кровать. – А может, ее вдвоем обыщем, для начала?
– Семен, – недрогнувшим голосом продолжала Лариса, – одумайтесь. Бог простит, да и люди – забудут. Пока не поздно.
– Ты нам грозишь?! – вскочил с кровати Комар. – Нам?!
– Все! – крикнул Слепак. – Хватит, пошли.
– Да я ей сейчас…
– Комар, пошли отсюда, – твердость в голосе предкомбеда охладила Фильку.
– Ладно, Ларенька, – все-таки Комаров не мог уйти просто так, ничего не сказав напоследок, – договорим после. Ты вместо чтоб про нас переживать, за старого хрыча и каргу помолись, которые тебя укрывали. Коли в Бога своего так веруешь.
– Помолюсь, – сказала Лариса. – И за тебя помолюсь. Я за любую Божью тварь помолиться готова.
– Пойдем, Филька, твою мать, быстро, – Слепак чувствовал приступ дурноты. Он хотел избавиться от нее поскорей и знал, как это сделать – выпить.
Наконец Комар соизволил выйти из комнаты.
– В подвал ее перевести надо, – пробурчал он, запирая замок. – А то сбежит через окно. Или разобьется, дура. Ни себе, ни людям.
«Вот сволочь, – подумал Слепак. – А ну как он к ней ночью заявится? Ключик-то от подвала у него».
– Хорошо, запрем, – сказал Сенька. – Но не в подвал. Кому она будет нужна, коль пару дней на мокром посидит? Я ее в башню переведу, на самую верхотуру. И часового приставлю. Который сам не попользуется и от разных кобелей устережет. Нашего идейного дурака Лешку.
Слепак думал, что Филька тотчас ему возразит, но тот согласился:
– Ну ладно, решили с нашей голубушкой, а сами пошли выпьем.
* * *
Федор присел на пенек. Усадьба темнела поблизости, до нее рукой подать. Оттуда доносились невнятные голоса и граммофонные хрипы. Под этот аккомпанемент Федор принялся неторопливо сворачивать самокрутку. Последний перекур перед боем.От сигарет образца начала третьего тысячелетия он давно отвык. Как отвык и от всего прочего, оставшегося в будущем. Все это – дело привычки, и не более того. Сама жизнь – это тоже, в конце концов, всего лишь одна большая привычка.
Вообще его свыкание с новой жизнью, начавшейся в 15-м году, прошло быстро и легко. Конечно же, благодаря войне. На войне как-то не до умствований, не до рефлексии, не до нравственных и прочих терзаний. Выжить – вот что главное на войне.
Однако война закончилась, и Федор стал задумываться о том, что делать дальше. Ведь его угораздило попасть не куда-нибудь, а на самое что ни на есть перепутье истории, истории его страны. Здравый житейский смысл нашептывал в одно ухо: «Тебе же известно, касатик, что будет дальше, какие вихри враждебные пронесутся по расейским просторам. Не лучше ли забиться в глухой покойный уголок, а хотя бы и в заграничный уголок, и там в сытости, в спокойствии жить-поживать и добра наживать. А добра можно нажить немало, касатик, ежели, к примеру, использовать всякие познания в том да в этом, до которых еще только предстоит додуматься людишкам этой эпохи».
А в другом ухе раздавался иного рода шепот: «А вдруг ты избранный, вдруг ты мессия. Ты можешь изменить ход истории. Ты знаешь ключевые события и ключевые фигуры ближайшего будущего, так используй же это! Ты можешь спасти Николая Второго и его невинно убиенную семью, можешь уничтожить Сталина, пока он еще не вознесся над страной, можешь стать соратником Ленина и на пару с ним командовать Империей, а в двадцать четвертом году занять его место и стать Вождем. А там и не допустить Вторую мировую. Или наоборот – напасть на Гитлера первым, уничтожить его и расширить границы Империи до краев материка. Смотря что тебе надо».
И с тех пор эти противоречивые мысли не давали ему покоя. Истина – она, конечно, как всегда, лежала где-то посередине, но все никак не удавалось эту середину нащупать.
Однако с тем, куда направиться сразу после фронта, вопросов не возникало. Летней ночью 15-го года он дал обещание человеку, который умер у него на руках, и он должен это обещание выполнить.
Также не было вопросов и по сегодняшнему дню. Он должен идти в Усадьбу, вызволить оттуда Ларису и поучить этих комбедовских выродков уму-разуму…
Захлопнулся люк, скрипнул засов. Лариса сразу же закашлялась – в башне было так же пыльно, как и темно. Единственное окошко, в которое можно было с трудом просунуть голову, со стеклом, изнутри измазанным какой-то краской, дозволяло проникать внутрь лишь нескольким худосочным лучикам света. Девушка стояла бездвижно, давая глазам привыкнуть к темноте. В башне, превращенной в скопище разного хлама, какой обычно встречается на чердаках, легко можно было споткнуться обо что-нибудь, упасть, удариться.
Стали проступать очертания предметов, в разное время заключенных сюда – а вдруг еще пригодятся. Лариса осторожно переступила через сломанные настенные часы, отодвинула детскую лошадку-качалку и опустилась на перевязанную бечевкой кипу журналов. Здесь, среди паутины, трухи и рухляди, вдыхая пыль, слушая мышиную возню, лишаясь с наступлением вечерних сумерек последнего света, она и будет ждать. А чего – сама не знает. Просто ждать. Она к этому привыкла.
Перед ее глазами вставали воспоминания.
Мать умерла при родах. Спасти удалось только ребенка, Ларису. Так трагически окончилось странное замужество. Авдотья, мать Ларисы, спешно была выдана замуж за барского конюха Матвея, поселилась с ним в Усадьбе, а через восемь месяцев появилась на свет девочка.
По селу поползли слухи, что отец ребенка вовсе не конюх, а сам барин. Сплетни подтверждало и поведение Матвея, вовсе не интересовавшегося судьбой девочки, и участие в судьбе Ларисы помещика. Владимир Иванович поселил девочку в Усадьбе. Там она и жила безвылазно, лишь изредка гуляла по окрестностям. Хотя Владимир Иванович не выказывал особого отношения к девочке, потерявшей мать, сельской молве оказалось достаточно и того, что было.
Уж слишком непонятной оказалась эта девица, жившая в барском доме, питавшаяся от барского стола и окруженная барским почетом, но к барской родне не относящаяся. Зиминский народ так и не понял, как же ему следует обращаться с этой жительницей Усадьбы. На сельскую девку, которую можно при случае ущипнуть за задницу, она не походила. А почитать ее как барыню – тоже было бы странно. Поэтому с ней здоровались почтительно, но, не дав отойти и на три шага, тут же начинали шушукаться за спиной. Называли ее «Барынькой». Говорили всякое, в том числе и то, что барин, наразвлекавшись в свое время с ее матерью, ждет, когда же дочка войдет в самый сок, и хочет вдоволь повеселиться под старость. Кто-то жалел Барыньку, кто-то, наоборот, ее ненавидел: мол, место ей в хлеву или на кухне, как любой девке, урожденной от барской любви.
А она почти все дни проводила за книжками, взятыми из барской библиотеки. Что еще делать? Иногда поместье посещали племянники Владимира Ивановича. Когда они были в малолетстве, играли во что ни попадя. Когда повзрослели, Ларисе пришлось быть поосторожней в играх. Гимназисты старших классов уже прочли «Санина», но Лариса прочла «Воскресение» и понимала, чем может кончиться общение с подобными гостями. Деревенские же парни, хоть и говорили гадости за ее спиной, заигрывать с ней не осмеливались.
Лишь однажды Сенька Слепак, только что вернувшийся из города, прогуливаясь с лучшим дружком Филькой Комаром, вздумал познакомиться с ней поближе. Лариса тогда чуть не померла со страху. До Усадьбы было бы не докричаться. Да выручил ее посторонний парень, гостивший тогда в этом селе.
Уже потом Лариса узнала, кто это был. Звали ее спасителя Федором Назаровым. Но вчера, похоже, Назаров ее и погубил. Из-за него избу добрых людей, ставших ее пристанищем на несколько месяцев, посетил комбедовский патруль. Теперь Назаров, судя по всему, далеко. А она во власти тех, кого больше всех ненавидела и боялась.
«Что же я могу сделать? – подумала Лариса в полной темноте. – Даже не удавиться».
Подумав, она нашарила качающуюся доску и оторвала ее от стены. «Вот ею – и по первой же голове. Пусть со злости пристрелят. Хоть позора не будет».
* * *
Часовой обнаружился, едва лишь Назаров подкрался к дому. Возле крыльца бродил долговязый парень, насвистывая «На сопках Маньчжурии». Время от времени, видимо, понимая, что круг обязанностей часового более широк, он отходил от здания шагов на тридцать, обходил какую-нибудь пристройку, шумно плевал на землю и возвращался к крыльцу.В очередной раз ему пришло в голову заглянуть за каретный сарай. Едва он сделал это, как из темноты скользнул силуэт, и не успел часовой крикнуть, не то что сорвать винтовку с плеч, как тяжелый удар ноги под вздох отбросил его на кирпичную стену.
Придя в себя, парень решил, что своей бедой надо как можно скорее поделиться с товарищами. Но сделать это было невозможно, так как рядом стоял Назаров, заботливо державший его за горло. Винтовку, снятую с плеч пленника, он воткнул штыком в землю, считая ее сейчас никому не нужным предметом.
– Ты на часах? – не шепотом, но очень тихо спросил Назаров.
Парень согласно кивнул головой – разговаривать ему было очень уж неудобно.
– Значит, на сегодня твое дежурство закончилось. Теперь давай думать, как нам с тобой лучше поступить. Или я тебя придушу, или ты мне поможешь. Придушить?
Парень отчаянно замотал головой. Это предложение Назарова ему очень не понравилось.
– Хорошо. Значит, ты мне хочешь помочь. Надо мне в дом войти, а проводить – некому. – Назаров чуть ослабил хватку и прибавил: – Скажешь хоть слово громче, чем я, придушу без предупреждения.
– Пожалейте, дяденька, – пролепетал парень так тихо, что Назаров с трудом смог расслышать его голос. – Я ни в чем не виноват.
– Это, брат, очень плохо получится. Мне придется невинного задушить. Если не поможешь, – участливо сказал Назаров. – Сколько ваших в доме?
– Весь комбед в сборе. Двадцать человек.
– Где они?
– В гостиной. Там у нас вечернее собрание, – прошептал парень, да так тихо, что Назарову пришлось заставить его повторить. В этот момент из дома донесся звон стаканов.
– Хорошее у вас собрание. Где Лариса?
– Барская поблядушка, что ли?
Болезненный тычок в бок объяснил парню, что он должен осторожней выбирать выражения.
– Извините, дяденька. Ее наш председатель приказал в башне запереть, чтобы никто не обидел.
– Ты знаешь, как до башни добраться?
– Не-е. Я в зиминской усадьбе всего неделю как поселился.
– Тогда пошли. – И Назаров, продолжая держать парня за горло, осторожно двинулся к дому.
Они взошли на крыльцо и приблизились к раскрытой двери. В этот момент пленник, видимо, ободренный знакомыми голосами, раздававшимися из гостиной, рванулся из назаровских рук, пытаясь крикнуть «караул». Ничего хорошего эта затея ему не принесла. Назаров тотчас сжал пальцы на его горле и два раза двинул головой о стенку. Тело парня потеряло природную устойчивость и сползло по стенке вниз.
Назаров вынул нож, отрезал кусок от шинели пленника. Через минуту во рту у парня торчал кляп, а руки были связаны. Оставив неподвижное тело возле крыльца, Назаров поднялся по ступенькам и оказался в Усадьбе.
В прихожей, которая с легкой руки архитектора-британца называлась мудреным словом «холл», было просторно и темно. Налево, в гостиную, вел широкий коридор, его дальний конец был озарен отсветом ламп, освещавших комбедовскую пирушку. Назаров на минутку остановился, припоминая рассказы Тимохи Баранова об Усадьбе. Здесь должна быть лестница. Вроде бы немного пройти направо. А там и наверх.
Из раздумий его вывел скрип открывшейся, невидимой в темноте двери, и Назаров нос к носу столкнулся с невысоким мужичком, державшим в одной руке лампу, а в другой – корзину с разной закуской. Изо рта у мужика торчал здоровенный ломоть ветчины – видно, он решил удовлетворить голод еще по дороге. Сделать это ему не удалось, так как от удара под ребра мужик тотчас согнулся и раскрыл рот, чтобы набрать побольше воздуха. Ветчина мягко шлепнулась на пол. Рядом с ней упала корзина, по коридору разнесся глуховатый звон разбившихся крынок. Лампу постигла бы та же участь, не подхвати ее Назаров. Другой рукой он выхватил финку, и мужик почувствовал под подбородком неприятный холодок, а потом и легкий укол.
– Вавила! – раздалось из гостиной. – Ты что, курвин сын, всю сметану побил?
– Вавила, – сказал Назаров, быстро поставив лампу на пол и взяв своего противника за волосы освободившейся рукой. – Жить хочешь?
– Да. – Вавила протрезвел мгновенно и уже сообразил, что за штучка уперлась ему в горло.
– Тогда крикни, что задержишься немножко. Скажешь не то, что надо, – понимаешь, что будет, не дурак.
– Товарищи, я тут всю провизию просыпал, и не собрать! Лучше я в погреб обратно схожу, – во всю глотку, истово заорал Вавила.
– Послали болвана, – донеслось из гостиной. – Он всю нашу жратву растрясет. Мы тебя в село за салом отправим.
Комбедовцы еще пару минут костерили Вавилу. Но вскоре крики замолкли – видимо, зиминские красногвардейцы переключились на более интересное занятие.
Назаров оттащил Вавилу на несколько шагов в сторону, продолжая демонстрировать пленнику, что нож – по-прежнему у горла.
– А теперь расскажи, где Лариса. Только тихо.
– Ее на этой самой колокольне заперли, что над домом поставлена.
– Охрана?
– Один паренек с ружьем стоит. Никого, кроме товарища Слепака, к ней пускать не велено.
– Как туда пройти?
– Вот рядом лестница. По ней подняться, и там такой домашний проулок.
– Коридор, что ли? – спросил Назаров.
– Ну да, колидор. Надо этим колидором пройти, пока в последнюю стенку не упрешься, а там – лестница наверх. Я сам ее туда с товарищами отводил и запомнил.
– Ну, пока, Вавила. Повезло тебе сегодня, дураку.
Пока Вавила соображал, в каком же смысле ему сегодня повезло, Назаров убрал нож, взял мужика за шиворот обеими руками и умело стукнул его затылком о стену, как обходился он прежде с австрийскими и турецкими часовыми. После этого он оттащил Вавилу под лестницу, а сам направился наверх.
* * *
Полнотелая луна уже поднялась над селом. Ее свет падал из окон на лестничные ступени и даже освещал коридор, так как двери комнат (кроме барского кабинета) были распахнуты настежь. По всему второму этажу проходила анфилада, позволявшая гостям переходить из комнаты в комнату, однако для слуг существовал коридор, дабы, бегая с подносами, они не мешали гостям. По полутемному коридору как раз и шел Назаров своим давно выработанным шагом, почти не производящим шума. Посередине коридора он остановился, присел и приподнял ножом одну из половиц. Под ней он укрепил лимонку, вынул чеку и привязал веревку к кольцу. Другой ее конец он привязал к дверной ручке запертого барского кабинета. До ближайшей распахнутой двери в одну из комнат было три шага. На обратном пути разрядить ловушку труда не составит, зато теперь никто за спину не зайдет.Напуганный Вавила не обманул: в конце коридора действительно была узкая деревянная лестница, ведущая на чердак, точнее туда, где в любом нормальном доме был бы чердак. Однако, благодаря стараниям чудака-британца, под крышей находился широкий, хотя и очень низкий коридор, который упирался в винтовую лестницу. Перед ней на табурете клевал носом часовой. При виде Назарова он тотчас вскочил и схватился за винтовку, прислоненную к стене.
– Тихо, – сказал Назаров, плавным движением вынимая пистолет. – Смена пришла.
– Стой, стой! – крикнул парень, бедный батрачонок Лешка, поднимая винтовку. – Караул, товарищи! Бандиты!
– Спокойно, дурак. – Назаровский пистолет был направлен Лешке в грудь. – Жить не хочешь?
Однако Лешка не хотел жить, а хотел исполнить долг часового. Он неумело передернул затвор и навел винтовку на Назарова. Противников разделяло шагов десять, и Назаров, увидев, как Лешкин палец ищет спусковой крючок, понял, что времени у него одна секунда…
Первая пуля отбросила Лешку к стене. Однако он, с пробитой грудью, все еще не выпускал винтовку из рук. Вторая пуля прошила ему голову, и парень вместе со своим оружием опустился на грязный пол.
– Вот дурень, – сказал Назаров, подойдя к нему. – И мне помешал, и для себя сделал глупость. А мог бы жить и жить.
Федор по привычке нагнулся к мертвому телу, но ни гранат, ни пистолета на бывшем бойце не было. Перешагнув через него, Назаров подошел к подножию отвесной лестницы, ведущей в башенку. Там он оставил лампу, которая светила убитому часовому, и через пару секунд оказался наверху. Даже романтическому проектировщику башни не могло прийти в голову, что в ней будут держать пленных красавиц, поэтому комбедовцам пришлось самим приколачивать две скобы, между которыми была вставлена палка, не позволявшая открыть люк изнутри. Назаров выбил ее и, приподняв крышку, одним прыжком очутился в башне.
Перед ним стояла Лариса с доской в руках. Из доски торчал здоровенный гвоздь, который пробил бы любую черепушку.
– Федор Иванович! – крикнула она и обняла Назарова. – Дождалась, знала, что вы придете.
– Времени нет, Лариса, – быстро ответил ей Назаров. – Я всех местных гоблинов всполошил, так что уходить надо поскорее. Вы подскажете, как выйти, если по главной лестнице будет не пробиться?
– По винтовой лестнице надо. Она прямо в подвал ведет.
– Ладно. Там придумаем. Пошли скорей.
И верно, надо было трогаться в путь, так как снизу уже раздавались крики и топот комбедовцев, бросившихся наверх.
* * *
– Банда в доме! – крикнул Сенька Слепак, вскакивая из-за стола. Толпа комбедовцев, матерясь и вооружаясь на ходу, выкатилась из гостиной. Добежав до лестницы, Витька Топоров обо что-то споткнулся.– А-а! Так это Вавила. Кто тебя скрутил?
– Как там его… ох, башка гудить! Назаров это… который с фронтов возвернулся.
Витька еще раз выругался, подхватил винтовку и бросился вслед за остальной толпой. Двое комбедовцев уже намного опередили ее. Поднявшись на второй этаж, они влетели в коридор… который осветила вспышка и грохот, заставивший бегущую толпу замереть на лестнице. Потом все затихло.
– Ребята, что там? – крикнул Топоров.
Ответом была полная тишина, не считая напряженного дыхания затаившихся на лестнице бойцов. Ребята не отзывались.
– В чем дело? – крикнул Витьке подбежавший Слепак. Он был одним из немногих бойцов, потративших время на то, чтобы вооружиться как следует.
– Бомбами ручными, гад, швыряется, – ответил Витька.
– Не бомбами, а бомбой, какую у тебя, дурака, отобрал. Так. Комаров! Возьмешь двух ребят и посмотри, как во дворе. Топоров! Ты хотел до Назарова добраться. Сейчас доберешься. Ты и еще двое, с разбега на площадку и в коридор. Он высунется, а вы его хлопните. Вперед!
Витька Топоров отставил в угол винтовку и достал из кармана браунинг. Затем он подозвал двух бойцов. Они передернули затворы, и вот все трое одним прыжком влетели на последнюю лестничную площадку. Они оказались в дверном проеме и увидели в противоположном конце темного коридора человека, на которого падал отсвет из одной из комнат. Этот человек тотчас прыгнул на пол, и почти сразу же прозвучали четыре выстрела из маузера.
У Витьки хватило ума броситься на паркет, правда, с такой поспешностью, что он разбил себе нос. Второй боец подзадержался, но последовал Витькиному примеру и через секунду лежал возле стены, заработав пулю в левое плечо. А вот третий комбедовец на ту же секунду задержался в проеме, стараясь сообразить – куда же делся Назаров и куда теперь надо стрелять. Первую пуля вошла ему в грудь, вторая же – застряла в голове.
Витька Топоров наудачу три раза стрельнул из браунинга, но тут же сам понял – ни одна из пуль и близко не пролетела от Назарова. Что-то шарахнуло о стенку, к которой прижался ухом лежащий Витька. Одновременно с этим он увидел два огонька в другом конце коридора и услышал выстрелы. На одну ладонь левее – тогда бы конец Топору! Рядом с ним шмякнулась о паркет винтовка и послышался короткий стон. Раненый комбедовец, который и лежа пытался возобновить огонь, более в медицинской помощи не нуждался.
Не дожидаясь, пока невидимый противник сделает поправку и выстрелит удачней, Витька перекатился к противоположной стене, вскочил на ноги и рванулся обратно на лестницу. Назаров вслед ему не стрелял, берег патроны.
Федька Мезенцев приподнялся на верхней ступеньке и наискосок выпалил в коридор из винтовки. Пуля вошла в стену где-то посередине коридора, не принеся никому вреда. Немного погодя он повторил тот же опыт еще два раза, пока Слепак, заботясь об экономии боезарядов, не дал как следует ему по шее.
– Витька! – крикнул председатель. – Чего вы назад подались?
– Сам попробуй пройти, – огрызнулся тот, смахивая рукавом кровь с лица. – Иди, иди. Мы потом нового председателя выберем. Может, поумней будет.
Больше ничего обидного по адресу своего командира Виктор Топоров сказать не успел. Ему в шею ткнулся ствол маузера.
– Это я тебя сейчас переведу в могилевскую губернию, – сказал Слепак. – Вам только с бабами воевать. И то вдесятером на одну. Вот как прикажу сейчас тебе Назарова в одиночку пристрелить. Попробуй не пойди.
– Товарищ председатель, – забормотал перетрусивший Топоров, сообразивший, что оказался между двух огней. – Эта курва Назаров там плотно засела. Если на него прямо коридором лезть, то он столько наших положит, сколько у него патронов в обойме. Как-нибудь обойти надо.
– Через крышу, – раздалось сзади. – Или сбегать за керосином да подпалить.
– А нам где жить потом, дубина? – ответил другой комбедовец. – Бомбами его закидать.
– Через коридор? – сказал подошедший Филька Комар. – Как ты докинешь, дубина? – И обратился к Слепаку: – Сеня, во дворе порядок. Только еще один кусковский дурак во дворе валялся. Я его в чувства привел и послал вооружиться, сейчас сюда поднимется. А Колька Савельев в обход пошел, чтобы гад через окно не сиганул.