Логинов Святослав. Черный смерчь (главы из романа)

   Калюта осторожно перевернул погибших лицом к грязному небу. Сдул приставшую копоть. Все трое были чернявыми, волосы, такие, что женщине впору, заплетены в десятки тонких косичек. Данок поджал губы, глядя на это непотребство. В западных краях рыжие воины тоже заплетают волосы перед походом, но зато их никто и не любит. Воины с косами - настоящие люди, но пока еще никому не удалось заключить с ними союз. Тут и глупый поймет, что и от этих добра не жди. К тому же и лица у погибших странные: широкоскулые и слишком спокойные. Не должно быть такого лица у человека, погибшего насильственной смертью. Двое встречных - воины в самом расцвете сил: темные бороды заплетены в такие же тугие пряди, что и волосы на голове; нетающий траурный снег почти не виден на скрученных прядях. Третий еще безбородый парень, небось как и Данок с Таши лишь в этом году получил копье.
   - Жалко, красивый мальчик, - жалостливо бормотнула за спинами Лишка.
   - Ничего себе! - Данок едва удержался, чтобы не фыркнуть смешливо, что было бы неприлично рядом с телами погибших. - Да таких красавчиков медведь испугается! Лицо поперек себя шире, нос будто кочка, и волосища!.. - в следующее мгновение недостойная мысль споткнулась, сменившись острым стыдом - Данок понял, кого ему напоминают незнакомцы. Да это же Лишкины соплеменники, те самые неведомцы, о которых рассказывают старики!
   Данок сокрушенно затряс головой. Стыдно! Лишка, с которой на пару диатрим бьем - из этих людей. Лучший друган - Таши, тоже носит в себе четвертинку их крови, а он об этих людях нехорошо подумал. Даже о врагах, ежели они настоящие люди, нельзя худо думать, а эти покуда перед родом зубра ничем не провинились.
   Затем Данок разобрал, что бормочет шаман, и испугался. Калюта читал не просто напутствие погибшим, но причудливый заговор полный угрозы. Шаман собирался кому-то мстить и призывал на чью-то голову сорок сороков бед и напастей. Такое только чужинцам желать впору, но чужинцы людских бед не страшатся. Так кого проклинает шаман?
   - Что случилось? - шепотом спросила Лишка, когда Калюта умолк.
   - Они не сами умерли, - тихо ответствовал шаман, указав на лежащие фигуры. - Их убили.
   - Карлики?
   - Нет. Диатриты людей в корм своим птицам отдали бы. Их убил в спину кто-то из своих. Где их колдун? Где четвертый из их отряда?
   - Может быть, он просто выжил или испугался и сбежал, оставив товарищей одних под черным снегом? - неуверенно спросил Таши. Уж очень трудно было поверить, что может найтись кто-то, способный ударить в спину своего. Такой мерзости ни среди зверей ни между чужинцами не водится. А тут, как-никак, люди. Легче поверить в труса, который мечется сейчас один по степи, проклиная минутную слабость.
   - Черная пурга может задушить хворого старика или младенца. Сильного мужчину она так просто не убьет. Отчего умерли эти люди?
   - Не знаю, шаман, - честно ответил Таши.
   - И все-таки их задушил смерч... - Калюта говорил, не глядя на молодых спутников. - Задушил, потому что тот, кто должен был прикрывать воинов от беды, напротив, усилил вредоносность тьмы. А потом - ограбил убитых и ушел, бросив тела под открытым небом.
   - Как ограбил? - вразнобой переспросили воины.
   - Именно ограбил, - подтвердил Калюта. - Оружие, инструмент - на месте. Вон в мешке еда. Сколь ее было - не знаю, но лишнее вор оставил. А где хоть одна фляга? В пустыне лишней воды не бывает, значит, воду унес оставшийся в живых. Но не это я называю преступлением. Твоя бабушка, Таши, единственная из родовичей, жившая среди бородатых, рассказала, что эти люди всегда носят в кисете кусочек чистой киновари и не расстаются с ней даже после смерти. Киноварь это кровь умерших, без нее они не смогут жить среди предков и станут неприкаянными духами. А теперь глядите: - Калюта поднял с земли припорошенный злым снегом мешочек. Кисет был вывернут наизнанку, на коже виднелись следы краски, что всеми народами исстари почиталась равной крови.
   Лишка стояла пригорюнившись, Таши и Данок бешеными глазами обводили окрестности, словно могли увидеть поблизости того, кто так страшно поступил с людьми. Неважно, что они из неведомых краев, о которых дети Лара и не слыхивали - есть вещи запредельные, преступления, которые нельзя прощать никому. И первое среди них - лишить родовича загробной жизни. Это страшней убийства.
   Калюта раскрыл мешок с колдовскими причиндалами, откупорил крошечную долбленку с киноварным порошком, начертал на лицах умерших знаки спокойствия, затем вздохнул и, выбрав три комочка волшебной краски, вложил их в опустевшие кисеты. Люди молчали, но все понимали, что шаман поступает правильно. Неважно, что чистая киноварь стоит баснословно дорого и приносится из неведомых земель, пройдя через сотни человеческих рук. Но раз есть у людей такой обычай, он должен быть выполнен. Бородатые не виновны, что у них не нашлось могучего предка, который всякого своего потомка умеет привести в верхний мир. Так или иначе, встреч с неведомцами не миновать, а как глядеть им в глаза, если обошелся с их мертвыми словно с падалью? А так - расскажут умершие своему шаману о последней услуге, и, глядишь, доброе дело обернется благом для живых.
   Тела как могли завалили пластами растрескавшейся глины и поспешили в путь. Время позднее, охотничий отряд, промышлявший зверя по левому берегу Великой должно быть уже заждался четверку, ушедшую на кочевья диатритов. Эти набеги повторялись ежегодно шесть лет подряд, с тех пор, как молодой шаман вошел в силу, и покуда Калюта не потерял ни одного воина, уничтожая иной раз до десятка птичьих гнезд. Последние два года диатриты уже не высовывались за пределы солончаков, а ведь было время, когда они разгуливали по всему Завеличью.
   Этот поход был также удачен, как и предыдущие, однако тягостная находка отравила радость, и четверо воинов шли с таким чувством, словно погиб кто-то из своих, а родичи в восстановленном селении, что раскинулось на правом берегу, еще ничего не знают.
   * * *
   Тейко Быстроногий - молодой вождь, всего два года носящий на поясе кистень из зеленого нефрита, вышел из круглой землянки, аккуратно поправил шкуру зубра, запиравшую вход. В круглой землянке должен жить главный шаман племени, потому и форма у нее такая, и вместо двери висит шкура покровителя рода. Вот только шаман уже не жил, а умирал. Много лет неведомый недуг терзал слепого Матхи, все реже люди видели шамана бьющим в бубен и призывающим тени предков. Люди больше привыкли полагаться на Калюту - тот хоть и не столь мудр, но помоложе, его потревожить не грех. Вождь тоже привык не считаться с ослабевшим шаманом, и оказалось, что зря. Сегодня утром Матхи позвал к себе вождя, и когда Тейко пришел, приказал разыскать нефритовый нож.
   Не о том думалось вождю, когда шел он к круглой землянке. Надеялся Тейко услышать добрый совет, как поступать с далекими западными соседями. Дело там шло к войне, и хотя сам Тейко воевать был не прочь, но понимал, что тут за весь род решать приходится и, значит, будут недовольные. Война на западных границах прежде всего коснется селения, что на Белоструйной. Народ там разнежился от удобной жизни, воевать не хочет. И старейшины, четверо из пяти, там живут. А слово старейшин на племенном совете веско. В таких случаях, когда вождь со старейшинами мыслью расходятся, люди ждут, что скажет шаман. А слепец Матхи, вишь, не о войне мыслит, а о поисках ножа!
   Конечно, о войне Тейко задумался не из любви к раздорам. Причина была немалая, прежде из-за меньшего, бывало, люди в поход выходили.
   Что-то там старики про рыбий зуб говорили... Но не из-за рыбьего же зуба закатные племена свару начинают? И все же, караван, ушедший за Белоструйную, вернулся без товаров. Прямо на издавна освященных торжищах, где и ссор-то вовек не бывало, набросились на безоружных стариков бесчестные соседи, ограбили, избили и хорошо хоть смертью не поубивали. И волосы у грабежников заплетены были по-походному - в две тугие косы.
   Не можно такое прощать, у всякого при известии о предательстве рука сама должна тянуться к копью. Однако, нашлись-таки и среди детей зубра любители оглядки, что мир ставят выше чести. Сход на Белоструйной решил торговлю с обманщиками разорвать, а с войной погодить. Мол мы, без пемзы, киновари и малахита как-нибудь проживем, а вот как они без кремня и наждака обойдутся? Казалось бы, биты жители Белоструйной, так какое дело до этого Тейко?.. но он вождь и должен думать обо всем народе. Раз позволишь, чтобы твоих людей на торгах били, так потом уважения от сопредельных племен не жди...
   Короче, было о чем молодому вождю толковать с шаманом, и входил Тейко в круглую землянку, настроенный на самый серьезный лад. А Матхи о делах и слушать не стал, говорил только о потерянном полжизни назад ноже. Пятнадцать лет род без потерянной святыни жил, нашествие диатритов за это время окончательно отбили, отстояли перед другими родами свои права на лучшие земли по берегам Великой, отстроили два разгромленных селения, вернули чуть не все, что было потеряно. А теперь, значит, без волшебного ножа погибнем. Что-то Матхи, с постели не вставая, вызнал такое, что показалось ему важнее предстоящей войны.
   Беда близится, - шептал умирающий слепец, - без родовой святыни не выстоять роду...
   А была ли святыня, или это в бреду привиделось старому Матхи?
   С таким делом Тейко столкнулся впервые. Прежде заботы вождя были просты и понятны, дела волшебные его не касались. Конечно, всякий родич знал, что совсем недавно священный родовой нефрит был куда больше, чем ныне. В прежние времена вожди носили нефритовую дубинку в полтора локтя длины. Тейко в молодые годы бывало поглядывал на каменный скипетр, мысленно примеряя его к своей руке. Мог ли он думать, что человеческий век окажется прочнее несокрушимого камня? Многие помнят годы небывалой засухи, когда остановилась полноводная река и из дальних степей хлынули орды диатритов. Тогда, в последней битве погиб вождь Бойша, а святыня рода переломилась пополам. Сам Тейко не видал этого, ему выпало сражаться в другом месте, но люди рассказывали, как это было, и рассказы их рознились не больше, чем рознятся всякие рассказы очевидцев.
   Однако, оказалось, что сломанный нефрит не сгинул бесследно. Тихоня Стакн - мастер, какого не знавала земля, подобрал обломки и смастерил из одного чудесный кистень, который с тех пор оставался священным оружием рода. Двенадцать лет кистень принадлежал хитроумному мастеру, а теперь травянисто-зеленый кругляк носит Тейко. Из второго куска, как говорят, был сделан нож, которым Таши Лучник убил Кюлькаса. Но мало ли, что говорят в минуты отдыха! Если всякой болтовне веру давать, то лучше и на свете не жить. Кто-кто, а уж Тейко Таши Лучника как облупленного знал. Однажды, было дело, и морду ему начистить собирался, да рука на мальчишку не поднялась. Это теперь о Таши песни поют, а тогда ему вслед плевали, мангасу проклятому. Потому и сказкам о волшебном ноже Тейко не слишком доверял: рассказать можно что угодно, а как все на деле было, надо у живых спрашивать. Вот только спрашивать-то не у кого, стариков в роду после всех бед, почитай, и не осталось. Прежний вождь ничего о ноже не говорил, безрукий колдун и старая ведьма - мать нынешнего Таши, и подавно помалкивали. Вот и уверился Тейко, что нет на свете никакого нефритового ножа, и никогда не было.
   А теперь слепой шаман, что когда-то посвящал в воины самого Тейко, позвал вождя в свою землянку и, лежа на теплых шкурах, прошептал:
   - Найди нефритовый нож, которым убит Кюлькас.
   - Так разве он есть на свете? - не поверил вождь.
   - Есть. Я видел его тогда и вижу сейчас, - Матхи приподнялся было на постели, но старческая немощь опрокинула его назад. - Я вижу: надвигается беда, а потомки Лара ослабели, и предки не хотят помогать тем, кто потерял священный нефрит.
   Как же, много он видит своими бельмами...
   - Где ж я его найду? - зло проскрипел Тейко.
   - Нож лежит на дне Великой, там, где река делает излучину, прощаясь с Истрецом. Это чуть ниже тех мест, где прежде было Низовое селение. Там, в одной из придонных ям и лежит нож. Найди... Без священного ножа род не сможет отстоять себя.
   Холодом продрало вождя от этих слов. Кто же не знает последней излучины Великой реки? Когда-то там на крутом берегу стояло одно из четырех селений рода - Низовое. По нему первому ударили проклятые диатриты, напустили на людей своих птиц, залили благодатную землю человечьей кровью. Такое место не бывает добрым: непогребенные родовичи не прощают живым небрежения. Случись такое в иное время - шаман со стариками дневали и ночевали бы на смертном поле, приносили бы жертвы, собирали частицы праха, стремясь умилостивить погибших родовичей. По каждому из погибших вырезали бы деревянную куколку - чурку и похоронили бы честь-честью. Но тогда, в страшную годину было людям не до того. Кто станет чуров резать, если выжил едва ли один человек из пяти? А из Низового в ту пору вырвался всего один человек: Лихор. Он и сейчас живет в Верхнем, что в двух неделях пути от родного пепелища.
   Так что на старые пепелища людям пути нет. Некому там жить и незачем. Совсем рядом от тех мест лежит Сухой лиман, логово, из которого начинает свой путь Хобот. Именно там среди соленой грязи и полынных кустов встретил смерть предвечный владыка Кюлькас. Оттуда ползет по миру нечисть и нежить. Погиб предвечный властелин, но магия Кюлькаса осталась, свободно растеклась по миру, меняя его. Прежде-то куда как проще жилось, колдовства да волхования меньше было. Оттого и старая кровь на Низовом упокоиться не хочет. Когда-то Тейко ходил в те края, в ту пору, пока люди еще не смирились, что нет больше Низового селения. Так еле ноги оттуда унесли. Не поняли даже, что там буянит, а Тейко так и не старался понять. Он воин, а духами и демонами пускай колдуны занимаются. Вон, йога паршивая пусть в тех краях живет. Тоже мне колдунья - не могла убитого Кюлькаса как следует сжечь. А может и не пыталась, свидетелей-то нет... Может это ее любовник Таши там бродит неупокоенный... - Тейко передернул плечами: разбередил шепот умирающего шамана старую ненависть, и не будет теперь на душе мира.
   Жестом, ставшим привычным за последний год, Тейко огладил висящий на поясе кругляш кистеня. Камень был холоден, никакой особой силы в нем не ощущалось. А ведь в те времена, когда нефрит целым был, Бойша им такое вытворял - вспомнить жутко! Неужто на самом деле вся сила в другом куске осталась? Тогда и впрямь - беда. Кто станет искать волшебный нож, если к излучине у Низового живому человеку не пройти? Да и Великая там поперек с доброе поприще будет - хоть ныряй, хоть сети бросай, вовек ничего не сыщешь. Затянуло небось камень илом, ищи его до послебудущих времен. Да и вообще, с чего бы волшебному ножу напротив Низового лежать? Конечно, лиман оттуда близок, а все - день пути. Не ведьма же проклятая нож в реку бросила... хотя, с нее станется, нефрит камень мужской, колдуньям ненавистный. Но ведь Ромар рядом был, он бы не позволил. С какой стороны ни посмотри - ерунда получается.
   - Не было никакого ножа, - прошептал Тейко. - Сказки это. А то что же получается? Два нефрита, две святыни и два вождя? Не бывать такому! Просто у старика разум мутится, померещилось что-то сослепу, вот он и бредит.
   В проулочке между домами появился мальчишка-гонец, крикнул, что за Великой виден сигнальный дым. Значит охотники с лова возвращаются. Давно пора. Не иначе, опять задержались из-за отряда, что против диатритов ходил. Дело хорошее - чужинцев бить, а вот не лежит у вождя сердце к яйцеедам, что вместе с молодым шаманом ходят. Молодой Таши там и девка-чужинка. Их бы самих проверить, что за кровь в них течет. Небось только с виду красная, а на деле - черней ночи.
   - Передай рыбакам, пусть плоты готовят, - скомандовал вождь, хотя и знал, что плоты для перевозки добычи уже неделю как излажены и ждут возвращения охотников.
   * * *
   Таши, как и полагается холостому охотнику, жил в Доме молодых вождей. Конечно, у него есть мать, но всякий знает - не дело воину прятаться за материнской спиной. К тому же, Уника - мать Таши была не просто пожилой женщиной, недавно разменявшей четвертый десяток лет, а колдуньей, с которой вернулось к людям древнее искусство баб-йог. Большую часть жизни Уника проводила в дальних лесах, где и сильный охотник не вдруг сумеет выжить. О дремучей нечисти и лесных зверях вслух даже говорить не принято, чтобы не накликать беды на родичей. А Уника жила себе в тех краях словно за спиной у всего рода.
   Впрочем, Таши волшебствами не интересовался: В отца уродился, - частенько повторяла мать. Легендарный Лучник тоже не любил волшебные силы, с которыми ему столько пришлось сражаться. Куда больше он полагался на силу рук и верный глаз, оставив колдовские заботы безрукому Ромару, который и сейчас живет среди людей.
   Вернувшись из похода, Таши с головой погрузился в простые заботы молодого воина. В свою очередь выстаивал караул на воротах, что с тех пор, как погибло Низовое селение, считалось обязательным, охранял от потравы зреющие нивы, копал в речных обрывах кремневые желваки, мастерил оружие и всякий инструмент. А вечерами болтал с отдыхающими родичами, слушал рассказчиков или возился с какой безделицей из тех, что украшают жизнь. История похода на диатритов была рассказана и обсуждена много раз, так что Таши забыл и тревожиться о странной смерти бородатых неведомцев. Жаль людей, но что поделаешь, от удара в спину никто не заговорен. А об остальном пусть беспокоятся колдуны.
   Этой ночью к отаре выходили волки. Должно, какая-то приблудная стая, из тех, что не привыкли обходить людские селения стороной. Псы, ночевавшие поблизости, подняли гай, всполошив пастухов. Таши и Данок, караулившие посевы, тоже примчались на шум. Данку повезло взять на копье матерого волчину, а Таши просто побегал и поорал в свое удовольствие. Теперь он, предвкушая свободный день, шагал через селение. Под навесом возле Дома молодых вождей на огромном очаге кипела похлебка для будущего обеда. Конопатая Калинка металась вокруг, успевая помешивать варево, что-то добавлять в него и в то же время печь на раскаленном глиняном противне пресные, круто замешанные лепешки. Ничего не скажешь - немалый труд накормить едва ли не сотню здоровых парней.
   - Вкусно пахнет вкусным супом, - произнес Таши, подходя, и получил в награду за похвалу румяную ячменную лепешку, такую горячую, что если куснуть неловко, то волдыри на языке выскочат. Никто лучше Калинки не умел делать пресный хлеб, и похлебки у нее были духмяные - с чабрецом и еще какими-то травками. Недаром уже десять лет кряду Калинку нарекали Мокошью лучшей хозяйкой. Вроде бы привыкнуть пора, а она радуется ровно девчонка.
   Перебрасывая подарок с руки на руку, Таши прошел в дом. Оказавшись в своем закутке, открыл берестяной туес со всякими пожитками и поделками, выбрал наждачное точильце, десяток костяных сверл и прозрачный камешек.
   В прошлом году во время осеннего похода на левый берег Великой Таши сумел найти редкостную вещь: каменное гнездо. Расколол на пробу тугой неподатливый булыжник и обнаружил внутри сверкающую друзу лиловых кристаллов. Камень аметист еще реже и ценней, чем чистый хрусталь. Среди людей самоцветные камешки во все времена ценились, а прозрачные - особо. Кто такой амулет носит, тому никто худа сделать не сможет и даже нехорошо подумать о таком человеке никак невозможно. В прозрачном камне скрыта незамутненная сила предвечных властелинов, сила огня, воздуха, льда и чистой воды. Конечно, шаман предпочитает носить яшму, оникс, а из мягких камней - малахит. Это камни тайные, с хитрым рисунком. Такой самоцвет для колдовства хорош, необученный взор сквозь них ничего не увидит. Но для простых дел прозримый камень лучше. Никакой знахарь не выйдет на сбор трав без хрусталька на шее. А уж для девушки нет желанней подарка, чем подвеска из стеклистого камня. В семье такие сокровища, словно хороший инструмент, из поколения в поколение передаются, от матери к дочке.
   Делать украшение из самоцветных камней - великая наука. Тут не колоть надо, а сверлить и шлифовать покуда хватит терпения. А уж с хрусталем и аметистом работать, почитай никто не умеет, разве что Каяк - молодой мастер, пришедший в селение от людей лосося в обмен на Лишкину сестру Тину. А следом и Таши с этим делом возиться начал - мягкой костью твердейший прииск сверлить. И ведь поддается камень - глядишь через год будет готово небывалое ожерелье из пятнадцати синеалых аметистов. А уж кому его подарить, Таши знает.
   На этот раз вволю повозиться со своим рукодельем не довелось: на улице раздался призывный крик, и Таши, схватив лук и копье, бросился к воротам. Оказывается, за рекой объявилось два дыма, а это значит, что караул, ежедневно отправляющийся в Завеличье, предупреждает родичей, чтобы были наготове. Два дыма - еще не опасность, но на всякий случай стоит взяться за оружие. Поэтому все свободные воины спешно собрались и отправились к переправе, что напротив Сухого острова. Подготовили лодки и стали ждать. Прежде, говорят, люди лодок не знали, эта придумка тоже от лососей пришла - Ромар принес. Сначала народ остерегался доверяться шатким долбленкам, плоты казались надежнее, а теперь привык. Те кто помоложе и не верят: как это, на реке и без лодки? Если что грузное везти надо, тогда плот лучше, а так - лодчонка куда способнее.
   Часа через полтора на том берегу появились люди, приветственно помахали ожидающим и тоже начали спускать лодки.
   - Ты гляди, - негромко произнес Тукот, бывший старшим в отряде, - у них там, никак чужаки. Человек пятнадцать будет.
   Все и без того видели, что народу на противный берег высыпало порядком больше, чем уходило. Но раз вместе шагают, значит, войны не будет. Может, торговать незнакомцы наметились, или еще по какой надобности идут. Об этом простым воинам рядить нечего: соберутся старшие, они и решат. Жаль, что из пяти старейшин в Большом селении живет всего один - Мугон. Остальные четверо на Белоструйной, там ни войны ни разгрома не было, вот старики и уцелели.
   Воины разом перевели дух, опустили оружие. Мирные гости - всегда к добру, на свете и без того слишком много врагов, чтобы без веской причины ссориться пусть даже с дальними соседями. Лишь Таши стоял, напряженно вглядываясь вдаль. Он уже видел, что вместе с разведчиками идут соплеменники тех людей, что встретились им в пустыне. Теперь Таши не отпускало тяжкое предчувствие, что среди этих путников прячется и тот, кто убил своих товарищей в далеких владениях диатритов. Нельзя такого пускать в родимые земли, предатель - хуже чужинца, ни один нормальный человек не станет иметь с таким дела. Но и гнать волосатых тоже нельзя, ведь они не виноваты, что среди них затесался такой выродок; может быть, они даже и не знают о предательстве, думают, что из всего отряда случайно спасся всего один. А может быть, это и вовсе другой род, мало ли на свете схожих людей... Посоветоваться бы, да не с кем. Вождю о таком не скажешь, крут Тейко и не любит чужаков - враз рассорит потомков Лара с незнакомцами. Калюта бы разобрался, но его нет в селении, ушел к Белоструйной, по делам, и родных навестить - все братья и сестры шамана живут в Западном селении. А Матхи уже никто и не упомнит, когда последний раз выходил из круглой землянки. Умирает старый шаман. И Ромара нет, и матери, вот ведь незадача!.. Смотри теперь на незваных гостей и мучайся неизвестностью.
   Между тем, лодки отплыли от закатного берега и наискось пошли поперек течения. Уже всем было видно, кого везут разведчики, и разговоры среди встречающих смолкли. Ох, непохожи гости на торговых людей, вздумавших менять лунный алебастр на кремень и лесной мед на хлеб! Среди полутора десятков незнакомцев было две или три женщины, одна так даже с ребенком, и не было ни единого старика, хотя именно старики первыми идут беседовать с новыми людьми.
   - Нехорошо, - громко вздохнул Тукот. - Не ладно... Пятнадцать лет назад, помнится, люди тура также через реку шли, а за ними по следам - диатриты...
   Таши едва не фыркнул от возмущения. Откуда сейчас диатритам взяться? Об этом они с Калютой позаботились - укоротили карликов. Их теперь и от земли не видать. Да и не может Тукот помнить возвращение людей тура, в том году ему едва исполнилось семь лет, и никто бы его с копьем на крутояр не пустил. И лишь через минуту Таши понял, о чем говорил старшой. Не гостей везут разведчики, а беженцев! И от кого они спасаются - покуда никто не знает. Уж не от того ли сородича, что своих в спину бьет?
   Перегруженные долбленки пристали к берегу куда ниже привычного места. Разведчики вместе с волосатыми гостями по мелководью погнали лодки наверх. Встречающие продолжали молча стоять над обрывом. Покуда никто ничего не сказал - их дело ждать. Таши лихорадочно соображал: а как они будут разговаривать с пришельцами? Люди неведомые и говорят по-своему. Ромар их язык знает - научился у Ташиной бабки, что была у волосатых в плену. От Ромара чуть не полплемени обучилось здороваться на незнакомом языке, а больше, пожалуй, никто и не скажет.
   Управились с лодками, поднялись на крутизну. Полтора десятка смертельно усталых людей, женщина с ребенком двумя руками прижимает к груди свое дитя, затравленно смотрит на незнакомых вооруженных мужчин: что-то они принесут ее младенцу.
   Тукот негромко переговорил со старшиной разведчиков. Тот тоже ничего не мог сказать: встретили этих вчера в степи. Поздороваться поздоровались, признали друг друга людьми, а дальше разговаривали картинками. Что случилось в селении у волосатых, понять так и не сумели. Ясно одно - беда. Кто-то напал, а кто - неясно. Кроме этих никто вроде не спасся, а было, если правильно поняли, тысячи полторы человек - неслабый род.
   - Ладно... - вздохнул Тукот. - Пошли к дому, старшие разберутся, что там у них случилось.
   Воины окружили приехавших, повели через поля туда, где грозно прокалывал небо неприступный частокол, ограждавший селение. Навстречу вылетел пяток собак, что всегда крутились вокруг людей. Впереди бежал Турбо - вожак, единственный из собачьего племени, имевший собственное имя. При виде чужаков Турбо зашелся хриплым ревом, наскакивая на идущих. Таши пришлось прикрикнуть на пса, а то наверняка мохнатый сторож вцепился бы в одну из женщин. Что случилось, с какой стати пес на бабу лаять вздумал? Не иначе почуял Турбо гнильцу, да не умеет сказать... Может быть, эта самая девка и есть тот злодей, что своих бьет? Да не может такого быть, женщина же, и на Лишку похожа, словно родная сестра! Лишь бы вождь по-умному поступил, не сделал какой ошибки... А то, может, Матхи ради такого дела встанет с одра, спросит предков - им из верхнего мира людские дела хорошо видны...