Страница:
«Странно, — подумал Влад, — у генерала совершенно европейская внешность при таком-то имени».
Вслух он сказал:
— А вам не кажется, господин генерал-барон, что, делая ставку на незамутненную ненависть, вы совершаете ошибку? Ведь ради того, чтобы досадить вам, я могу просто покончить с собой. И что тогда?
Генерал вскочил со стула.
— Умница! — проникновенно выговорил он. — Положительно, мы не ошиблись в вас, вы задаете именно те вопросы, какие нужно. Так вот, вы не покончите с собой. Если бы у вас не было никакой надежды — тогда другое дело, но надежда у вас есть. Не забывайте, что во время полета вы будете один, гравигенная связь на таких расстояниях ненадежна, а поводок… это же психотропное устройство, при максимальных значениях пси-верктора он просто не будет работать. Потом, конечно, восстановится и связь, и поводок, так что вам придется давать отчет, чем вы занимались, но тем не менее значительную часть времени вы будете полностью независимы. Кстати, ученые утверждают, что снять поводок абсолютно невозможно: мол, необратимые изменения в мозгу и все такое прочее… Но единственное, в чем я абсолютно убежден: что абсолюта не существует. Завтра на инструктаже вам категорически запретят предпринимать хоть что-то в отношении поводка, но здесь, в приватной обстановке, я благословляю вас на этот подвиг. Снимете — будете свободны. А я буду знать, что такая штука возможна. Это тоже чрезвычайно ценная информация. — Мирзой-бек шагнул через комнату, коснулся дверной ручки. Улыбнулся штатской, не подходящей к мундиру улыбкой. — Вот теперь я рассказал вам все, так что на завтрашнем инструктаже меня не будет. Там дадут технические вводные и наговорят кучу благоглупостей. Не надо перечить инструкторам, к чему смущать честных офицеров? А послезавтра вы улетите и на время станете свободным. Вы будете улетать все дальше и надольше, выполнять все более сложные задания. Вы отыщете для нас планеты торпедников или их базы, ненавидя империю, вы будете спасать ее, и дрожащий призрак свободы будет светить вам вдали. А я искренне желаю вам удачи.
Генерал вышел, тихо прикрыв дверь. Влад подошел к окну, глянул на улицу. Там темнело, на небе высыпали звезды, и среди них, словно небольшая луна, ярко светился шар Седьмой опорной базы космических войск. Там было его прошлое место службы, оттуда послезавтра он вылетит в свой первый поиск.
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
Вслух он сказал:
— А вам не кажется, господин генерал-барон, что, делая ставку на незамутненную ненависть, вы совершаете ошибку? Ведь ради того, чтобы досадить вам, я могу просто покончить с собой. И что тогда?
Генерал вскочил со стула.
— Умница! — проникновенно выговорил он. — Положительно, мы не ошиблись в вас, вы задаете именно те вопросы, какие нужно. Так вот, вы не покончите с собой. Если бы у вас не было никакой надежды — тогда другое дело, но надежда у вас есть. Не забывайте, что во время полета вы будете один, гравигенная связь на таких расстояниях ненадежна, а поводок… это же психотропное устройство, при максимальных значениях пси-верктора он просто не будет работать. Потом, конечно, восстановится и связь, и поводок, так что вам придется давать отчет, чем вы занимались, но тем не менее значительную часть времени вы будете полностью независимы. Кстати, ученые утверждают, что снять поводок абсолютно невозможно: мол, необратимые изменения в мозгу и все такое прочее… Но единственное, в чем я абсолютно убежден: что абсолюта не существует. Завтра на инструктаже вам категорически запретят предпринимать хоть что-то в отношении поводка, но здесь, в приватной обстановке, я благословляю вас на этот подвиг. Снимете — будете свободны. А я буду знать, что такая штука возможна. Это тоже чрезвычайно ценная информация. — Мирзой-бек шагнул через комнату, коснулся дверной ручки. Улыбнулся штатской, не подходящей к мундиру улыбкой. — Вот теперь я рассказал вам все, так что на завтрашнем инструктаже меня не будет. Там дадут технические вводные и наговорят кучу благоглупостей. Не надо перечить инструкторам, к чему смущать честных офицеров? А послезавтра вы улетите и на время станете свободным. Вы будете улетать все дальше и надольше, выполнять все более сложные задания. Вы отыщете для нас планеты торпедников или их базы, ненавидя империю, вы будете спасать ее, и дрожащий призрак свободы будет светить вам вдали. А я искренне желаю вам удачи.
Генерал вышел, тихо прикрыв дверь. Влад подошел к окну, глянул на улицу. Там темнело, на небе высыпали звезды, и среди них, словно небольшая луна, ярко светился шар Седьмой опорной базы космических войск. Там было его прошлое место службы, оттуда послезавтра он вылетит в свой первый поиск.
ГЛАВА 3
Кто-то из богословов прошлого, доказывая истинность Священного писания, призывал читателя глянуть на небо. Мол, на Земле все изменчиво, временно и преходяще, ураганы случаются, извержения вулканов и землетрясения, а на небеси все движется по раз и навсегда определенным путям, словно в отлаженном часовом механизме. Этого бы ученого дурака посадить на патрульный катер и отправить в свободный поиск… Помер бы, бедняга, со страху вместе со своим богом. И не нужно даже серьезных катаклизмов, никаких взрывов сверхновой, никаких слияний черных дыр, достаточно сближения двух нейтронных звезд, что в плотных скоплениях происходит сплошь и рядом. Беда эта может случиться очень далеко, а отголоски ее аукнутся чуть не за полгалактики. Гравитационное поле начинает непредсказуемо пульсировать, и в такт ему бьется плазма в реакторе, грозя вырваться на волю и испарить корабль. Не хочешь сгорать — глуши реактор и ложись в дрейф, но и это приводит лишь к отсрочке гибели. Обезумевшие звезды испускают потоки гамма-квантов, нейтронов и заряженных частиц, и эта небесная артиллерия за пару суток превращает человеческое тело в комок слизи. Потом, может быть, товарищи найдут твои оплывшие останки и по наведенной радиации определят, как быстро и сколь мучительно ты помирал. Никакая броня не спасет неудачливого астронавта, настоящей защитой может служить только плотная атмосфера вовремя подвернувшейся планеты. Если, конечно, сподобит счастливый случай добраться туда на барахлящем движке.
Влад Кукаш не доверял счастливым случаям и выбирал маршруты так, чтобы поблизости всегда была система с подходящей планетой. И когда первый толчок заставил взвыть аварийную сигнализацию, нужная планета была в двух часах лета. Едва прошла гравитационная волна, Влад врубил двигатели на форсаж, понимая, что через несколько минут следует ожидать радиационного всплеска, а дальше начнется круговерть, выбраться из которой уже не получится. Поле искусственной гравитации он расширил насколько возможно, чтобы хоть немного прикрыть двигатель от внешних воздействий. Он успел набрать достаточную скорость, чтобы уйти от фронта тяжелых частиц, а гамма-кванты, зацепившие катер через полчаса, на этих скоростях обернулись относительно безобидным рентгеном. За полчаса Влад успел подготовиться к посадке, крепко изругать пропащую жизнь и отправить на базу гравиграмму, хотя у него не было никакой уверенности, что сообщение дойдет. Однако оно дошло, более того, надсадно хрипящий передатчик вдруг взмекнул голосом лорд-капитана Кутерлянда: «Посадку запрещаю!..» — и вновь разразился серией хрипов.
— Ага, запрещаешь! Так я тебя и послушал. Тебя бы сюда, мигом бы в штаны наделал. Не слыхал я твоего запрещения, понял, лорд? Связи у меня нет.
Больным местом всех пилотов было то, что воинский устав обязывал их беспрекословно выполнять указания, присылаемые с базы. Боевой генерал, командующий флотом, должен был подчиняться какому-то майоришке только потому, что тот сидел в штабе и перед званием имел приставку «гранд». А генерал был просто генералом, безо всяких титулов, и с пространством сталкивался вживую.
Космос на экранах пылал. Особо впечатляла гравитационная картина: закручивающийся спиралью смерч, уродливый слепок галактики, сквозь него смутными пятнами просвечивает звезда, к которой он приблизился вплотную, и пара планет, на одну из которых предстоит свалиться. Жесткая область электромагнитных колебаний бьет по глазам мешаниной сполохов, а радиодиапазон залит ровным белым светом. И лишь видимый свет позволял разглядывать безмятежную картину свободного космоса.
Тормозил Влад, прикрываясь гравитационным полем звезды, и к планете вышел совершенно на нулевой по межзвездным понятиям скорости. Теперь, когда его прикрывают магнитные поля звезды и планеты, корпускулярные потоки можно не принимать в расчет, поэтому Влад, не желая рисковать напрасно, вырубил двигатель, позволив истребителю свободно падать на планету. Затормозить он успеет и в атмосфере, а стукнет его все равно прилично, патрульный катер не приспособлен к посадке на планеты земного типа, особенно если у него не работают гравигенераторы.
За бортом уже начал светиться разреженный газ ионосферы, когда на оптическом экране, единственном, который продолжал служить, Влад заметил косой кометный росчерк. Ошибиться было невозможно, слишком часто за годы службы Влад видел эти росчерки. На перехват падающему кораблю шла вражеская торпеда.
Что представляют собой торпедники, не знал никто. У генерал-барона Мирзой-бека были все основания называть войну бездарной. Триста лет назад имперский флот, идущий на подавление восстания в одной из провинций, был внезапно атакован неизвестным противником. Командование сгоряча решило, что это новое оружие повстанцев, но потом выяснилось, что мятежные провинции также были атакованы. При этом противника обнаружить не удалось. Светящиеся капсулы, формой напоминающие веретено, были слишком малы, чтобы нести хоть какой-то экипаж. Собственно говоря, они не могли иметь даже двигателя, трехметровая величина просто не позволяла им этого. Тем не менее веретена, тут же прозванные торпедами, не только развивали скорость, тысячекратно превышающую скорость света, но и маневрировали на этих скоростях, посмеиваясь над законами физики.
Поначалу торпедники едва не парализовали всякую жизнь в галактике. В первых же боях были потеряны сотни истребителей, что неудивительно, если учесть, что предельная скорость имперского корабля в ту пору составляла десять це. Спасало только явное преимущество в огневой мощи. Слабенькие энергетические разрядники, зачем-то имевшиеся на торпедах, не могли причинить никакого вреда кораблю землян, а подойти вплотную к тихоходному броненосцу или крейсеру торпеда не успевала, ее сжигали раньше. Зато истребители, транспортные катера и крошечные исследовательские кораблики гибли пачками. А ведь именно они, а не медлительные летающие крепости осуществляли львиную долю межзвездных перевозок. Яркая точка торпеды сливалась с кораблем, и, спустя несколько секунд, следовал взрыв. Анализ газов, оставшихся на месте взрыва, неизменно показывал, что взорвались батареи плазменных пушек. Иногда на месте катастрофы находили части корабельного оборудования, но никогда ни единой частицы брони или двигателя. И никаких следов торпеды. Загадка эта оставалась необъяснимой, но и без того ясно, что звездолет, у которого взорвались артиллерийские батареи, будет разрушен до основания.
Казалось, война проиграна вчистую. Капитуляции не было лишь потому, что ее никто не требовал. Единственным положительным следствием войны оказалось то, что перед лицом внешней агрессии сепаратисты уже не смели выступать в открытую. Космические форты, способные выжечь все пространство окрест и потому неуязвимые для торпед, были пусть сомнительным, но единственным гарантом безопасности.
А потом в войне случился если не перелом, то частичное выравнивание сил. Произошло это случайным и совершенно нелепым образом. Исследовательский кораблик, принадлежащий одному из провинциальных университетов, был атакован одиночной торпедой. И на что надеялся молодой профессор биологии, в одиночку отправляясь в опасное путешествие? То есть это как раз понятно — сначала он надеялся проскочить незамеченным, а потом надеяться стало не на что, но умирать не хотелось, и штафирка, лысый очкарик, стал драться. Стрелком он был никудышным, в пять минут расстрелял боезапас единственной пушчонки и, когда торпеда красиво, как на параде, пошла на таран, применил последнее средство, которое оказалось у него, — биоманипулятор.
До той поры биоманипулятор не считался оружием и был принадлежностью не боевых, а исследовательских кораблей. Механизм этот представляет собой упругий липкий жгут длиной около двухсот метров, который наподобие лягушачьего языка выстреливается в сторону добычи. Он с равным успехом может отбирать образцы микрофлоры и спеленать хищного звероящера. Опытный оператор может на расстоянии ста шагов выхватить из роя насекомых заранее указанную мушку, да так, что остальные и не поймут, куда девалась их подруга.
Опрометчивый профессор оказался виртуозом, так что торпеда была крепко спелената во мгновение ока. Она сияла всеми цветами побежалости и вовсю хлесталась своими жалкими молниями, но ничего не могла поделать. Так профессор и доставил ее к ближайшей базе, бережно держа на весу и не осмеливаясь втащить страшную добычу в корабль. Это уже потом установили, что пойманная торпеда не взрывается.
Далее пленницей занимались военные, и окончание истории скрыто покровом секретности. Ходят слухи, что разобрать торпеду так и не удалось, а когда после долгих мытарств непроницаемое свечение погасло, на месте торпеды обнаружилась горстка мелкого сора и двухметровая палка, выстроганная из дерева неизвестной породы. Все это, впрочем, относится к области фольклора, после отбоя в казармах кадетских училищ рассказывают и не такое.
Во всяком случае, именно военные обнаружили, что если спеленатую торпеду поместить в створ плазменной камеры, обычный гиперпространственный двигатель начинает развивать непредставимую мощность, а вернее, при той же мощности позволяет кораблю разгоняться до немыслимых прежде скоростей, хотя и эта скорость была меньше, чем у торпед.
С этого времени всякий самый незначительный борт оборудовался биоманипулятором, и искусству обращения с ним уделялось не меньше времени, чем огневой подготовке. Началась охота за торпедами, и первые быстроходные истребители появились на театре военных действий. Ими и были обнаружены корабли-призраки — настоящие корабли торпедников, которых, по словам генерал-барона Мирзой-бека, за всю войну было сбито, в лучшем случае, несколько десятков. А ведь это были не крейсера, а кораблики, размерами не отличавшиеся от истребителей империи. Огневой мощью призраки похвастаться не могли, но их окружало опасное торпедное свечение, и они обладали неприятной способностью исчезать в самые неподходящие моменты, за что и были прозваны призраками. От прямого боя призраки, стремились уйти, что было им вовсе не трудно.
Война вновь зашла в тупик, что, кажется, удовлетворяло всех сановников империи, кроме Мирзой-бека — европейца с азиатским именем.
Сталкиваться с торпедой один на один Владу еще не доводилось. Тем более в такой критической ситуации. Обычно пилоты старались не рисковать и держались плотным строем. Охотников получить очередное звание за пойманную торпеду было не так много, и большинство из них ловило торпеду не манипулятором, а собственным бортом. Влад не стремился к воинской карьере и предпочитал не подпускать торпеды на расстояние манипуляторного броска. Но сейчас — совсем иное дело. Торпеда была нужна ему во что бы то ни стало. Торпеды не летают при повышенном пси-векторе, и поводок, нацепленный гранд-майором Кальве, тоже не работает в этих условиях. Значит, между ними есть что-то общее. Помудрить бы с пойманной торпедой, с разрядами, которыми она стегается, со свечением, а быть может, и с другими свойствами, о которых даже слухи не ходят… Всяко дело, это лучше, чем впустую скрежетать зубами от чистой, незамутненной ненависти.
Краем глаза Влад глянул на указатель пси-вектора, специально установленный на его корабле. Прибор зашкаливал.
Ничего себе — не летают! Хотя эта торпеда и впрямь не летит, она падает, точно так же, как и корабль Влада.
Торпеда скользила в каких-то трехстах километрах, так что оптика позволяла отчетливо видеть ее — крошечную светящуюся сигарку, оставляющую след, слегка напоминающий инверсионный. Спектрометр можно не включать, и так известно — нет там никакого спектра, сплошная белизна, словно радиодиапазон во время космического шторма.
— Посадку запрещаю! — квакнул приемник и захохотал треском помех.
Торпеда вошла в перекрестье прицела, бортовой компьютер замигал зеленым, призывая стрелять, потом обиженно бипнул.
Нет, стрелять нельзя. Даже разбившаяся о камни торпеда ценнее, чем сожженная. Падай, голубушка, падай, а я посмотрю, куда ты упадешь и что там с тобой случится…
В этот момент торпеда ударила.
Никогда прежде торпеды не применяли гравитационный удар против обычного сторожевика. Случалось, уходя от истребителя с торпедным ускорителем, призрак или обычная торпеда притормаживали его, но ни разу еще земляне не регистрировали такой силы удара. Вероятно, эти энергии и позволяли торпеде совершать лихие развороты. Но сейчас чудовищный удар, способный смять собственное поле катера и размазать Влада по стенкам рубки, пропал втуне. Более того, он притормозил падающий сторожевик, словно приглашая его совершить мягкую посадку. Случайными такие промахи не бывают, Влад понял — его сажают. Что ж, это уже интересно… Терять ему считай что нечего, значит, можно играть в самые рискованные игры.
Второго тормозного импульса владельцы торпеды дать не успели, не смогли или не сочли нужным. Сама торпеда тоже падала, мертво кувыркаясь в воздухе и не предпринимая никаких попыток выправить свое бедственное положение. Словно и не она только что тормознула падающий космический катер. Ладно, играйся, сейчас не до тебя, земля уже слишком близко…
Автоматику Влад перебросил на слежение за падающей торпедой, а сам принялся сажать корабль вручную. Справился он с этим идеально, будь на земле захваты наподобие тех, что стоят в посадочных шахтах, истребитель так и остался бы стоять, устремленный носом в зенит и готовый в любую секунду взмыть в небо. Увы, никаких захватов на девственной поверхности не было, и, постояв пару секунд, башня корабля накренилась и загрохотала по склону, пропоров меж камней полукилометровой длины шрам.
Перегрузок Влад не ощущал, но и без того впечатление было не из приятных. К тому же совершенно неясно, как теперь взлетать. Если посадка истребителя на планету с атмосферой весьма проблематична, то самостоятельно взлететь удавалось лишь героям легенд и мифов. Теперь, задним числом, можно понять лорд-капитана Кутерлянда и даже посочувствовать ему. Ради недовешенного смертника посылать спасательную экспедицию, поднимать с поверхности планеты покореженный корабль… беда, морока, головная боль…
Торпеда была потеряна из виду уже в те секунды, когда катер кувыркало по камням. Судя по всему, противник не ожидал от Влада такой зоркости и пытался в последний миг спасти ценное оборудование, однако земля оказалась слишком близко, и торпеда, уже начавшая вираж, все-таки упала в каких-то десяти километрах.
Что ж, это приятно, когда противник, пусть даже бесконечно сильнейший, не ожидает от тебя чего-то, а еще лучше, когда у него, противника, что-то не получается. Такие вещи внушают надежду на добрый исход дела.
Наружу Влад выбрался через амбразуру, предназначенную для действий биоманипулятора. Обычный люк, где имелась кессонная камера, которую можно было бы задраить снаружи, оказался плотно прижат к камням. Проход из боевой рубки, где обитал Влад, в технические помещения был опечатан, так что Влад нарушил еще один строжайший запрет. Но, как говорится, кто не рискует, тот не только не станет Наполеоном, но и одноименных коньяка с пирожным не попробует.
К месту падения торпеды Влад добежал за два часа. Можно было бы и побыстрей, но все-таки пересеченная местность, да и снимок, сделанный с километровой высоты из падающего корабля, получился не вполне четким. Никакой торпеды найти не удалось, обнаружилась лишь свежая воронка, выбитая в глинистой земле. И еще — цепочка босых человеческих следов на рыхлом отвале, окружающем воронку. Следов, ведущих из центра ямы в сторону его корабля.
Назад Влад примчался, побив все личные рекорды, но все же опоздал. Возле распахнутой амбразуры сидела девчонка лет семнадцати с виду и самозабвенно, в голос рыдала, размазывая слезы по чумазым щекам.
Влад Кукаш не доверял счастливым случаям и выбирал маршруты так, чтобы поблизости всегда была система с подходящей планетой. И когда первый толчок заставил взвыть аварийную сигнализацию, нужная планета была в двух часах лета. Едва прошла гравитационная волна, Влад врубил двигатели на форсаж, понимая, что через несколько минут следует ожидать радиационного всплеска, а дальше начнется круговерть, выбраться из которой уже не получится. Поле искусственной гравитации он расширил насколько возможно, чтобы хоть немного прикрыть двигатель от внешних воздействий. Он успел набрать достаточную скорость, чтобы уйти от фронта тяжелых частиц, а гамма-кванты, зацепившие катер через полчаса, на этих скоростях обернулись относительно безобидным рентгеном. За полчаса Влад успел подготовиться к посадке, крепко изругать пропащую жизнь и отправить на базу гравиграмму, хотя у него не было никакой уверенности, что сообщение дойдет. Однако оно дошло, более того, надсадно хрипящий передатчик вдруг взмекнул голосом лорд-капитана Кутерлянда: «Посадку запрещаю!..» — и вновь разразился серией хрипов.
— Ага, запрещаешь! Так я тебя и послушал. Тебя бы сюда, мигом бы в штаны наделал. Не слыхал я твоего запрещения, понял, лорд? Связи у меня нет.
Больным местом всех пилотов было то, что воинский устав обязывал их беспрекословно выполнять указания, присылаемые с базы. Боевой генерал, командующий флотом, должен был подчиняться какому-то майоришке только потому, что тот сидел в штабе и перед званием имел приставку «гранд». А генерал был просто генералом, безо всяких титулов, и с пространством сталкивался вживую.
Космос на экранах пылал. Особо впечатляла гравитационная картина: закручивающийся спиралью смерч, уродливый слепок галактики, сквозь него смутными пятнами просвечивает звезда, к которой он приблизился вплотную, и пара планет, на одну из которых предстоит свалиться. Жесткая область электромагнитных колебаний бьет по глазам мешаниной сполохов, а радиодиапазон залит ровным белым светом. И лишь видимый свет позволял разглядывать безмятежную картину свободного космоса.
Тормозил Влад, прикрываясь гравитационным полем звезды, и к планете вышел совершенно на нулевой по межзвездным понятиям скорости. Теперь, когда его прикрывают магнитные поля звезды и планеты, корпускулярные потоки можно не принимать в расчет, поэтому Влад, не желая рисковать напрасно, вырубил двигатель, позволив истребителю свободно падать на планету. Затормозить он успеет и в атмосфере, а стукнет его все равно прилично, патрульный катер не приспособлен к посадке на планеты земного типа, особенно если у него не работают гравигенераторы.
За бортом уже начал светиться разреженный газ ионосферы, когда на оптическом экране, единственном, который продолжал служить, Влад заметил косой кометный росчерк. Ошибиться было невозможно, слишком часто за годы службы Влад видел эти росчерки. На перехват падающему кораблю шла вражеская торпеда.
Что представляют собой торпедники, не знал никто. У генерал-барона Мирзой-бека были все основания называть войну бездарной. Триста лет назад имперский флот, идущий на подавление восстания в одной из провинций, был внезапно атакован неизвестным противником. Командование сгоряча решило, что это новое оружие повстанцев, но потом выяснилось, что мятежные провинции также были атакованы. При этом противника обнаружить не удалось. Светящиеся капсулы, формой напоминающие веретено, были слишком малы, чтобы нести хоть какой-то экипаж. Собственно говоря, они не могли иметь даже двигателя, трехметровая величина просто не позволяла им этого. Тем не менее веретена, тут же прозванные торпедами, не только развивали скорость, тысячекратно превышающую скорость света, но и маневрировали на этих скоростях, посмеиваясь над законами физики.
Поначалу торпедники едва не парализовали всякую жизнь в галактике. В первых же боях были потеряны сотни истребителей, что неудивительно, если учесть, что предельная скорость имперского корабля в ту пору составляла десять це. Спасало только явное преимущество в огневой мощи. Слабенькие энергетические разрядники, зачем-то имевшиеся на торпедах, не могли причинить никакого вреда кораблю землян, а подойти вплотную к тихоходному броненосцу или крейсеру торпеда не успевала, ее сжигали раньше. Зато истребители, транспортные катера и крошечные исследовательские кораблики гибли пачками. А ведь именно они, а не медлительные летающие крепости осуществляли львиную долю межзвездных перевозок. Яркая точка торпеды сливалась с кораблем, и, спустя несколько секунд, следовал взрыв. Анализ газов, оставшихся на месте взрыва, неизменно показывал, что взорвались батареи плазменных пушек. Иногда на месте катастрофы находили части корабельного оборудования, но никогда ни единой частицы брони или двигателя. И никаких следов торпеды. Загадка эта оставалась необъяснимой, но и без того ясно, что звездолет, у которого взорвались артиллерийские батареи, будет разрушен до основания.
Казалось, война проиграна вчистую. Капитуляции не было лишь потому, что ее никто не требовал. Единственным положительным следствием войны оказалось то, что перед лицом внешней агрессии сепаратисты уже не смели выступать в открытую. Космические форты, способные выжечь все пространство окрест и потому неуязвимые для торпед, были пусть сомнительным, но единственным гарантом безопасности.
А потом в войне случился если не перелом, то частичное выравнивание сил. Произошло это случайным и совершенно нелепым образом. Исследовательский кораблик, принадлежащий одному из провинциальных университетов, был атакован одиночной торпедой. И на что надеялся молодой профессор биологии, в одиночку отправляясь в опасное путешествие? То есть это как раз понятно — сначала он надеялся проскочить незамеченным, а потом надеяться стало не на что, но умирать не хотелось, и штафирка, лысый очкарик, стал драться. Стрелком он был никудышным, в пять минут расстрелял боезапас единственной пушчонки и, когда торпеда красиво, как на параде, пошла на таран, применил последнее средство, которое оказалось у него, — биоманипулятор.
До той поры биоманипулятор не считался оружием и был принадлежностью не боевых, а исследовательских кораблей. Механизм этот представляет собой упругий липкий жгут длиной около двухсот метров, который наподобие лягушачьего языка выстреливается в сторону добычи. Он с равным успехом может отбирать образцы микрофлоры и спеленать хищного звероящера. Опытный оператор может на расстоянии ста шагов выхватить из роя насекомых заранее указанную мушку, да так, что остальные и не поймут, куда девалась их подруга.
Опрометчивый профессор оказался виртуозом, так что торпеда была крепко спелената во мгновение ока. Она сияла всеми цветами побежалости и вовсю хлесталась своими жалкими молниями, но ничего не могла поделать. Так профессор и доставил ее к ближайшей базе, бережно держа на весу и не осмеливаясь втащить страшную добычу в корабль. Это уже потом установили, что пойманная торпеда не взрывается.
Далее пленницей занимались военные, и окончание истории скрыто покровом секретности. Ходят слухи, что разобрать торпеду так и не удалось, а когда после долгих мытарств непроницаемое свечение погасло, на месте торпеды обнаружилась горстка мелкого сора и двухметровая палка, выстроганная из дерева неизвестной породы. Все это, впрочем, относится к области фольклора, после отбоя в казармах кадетских училищ рассказывают и не такое.
Во всяком случае, именно военные обнаружили, что если спеленатую торпеду поместить в створ плазменной камеры, обычный гиперпространственный двигатель начинает развивать непредставимую мощность, а вернее, при той же мощности позволяет кораблю разгоняться до немыслимых прежде скоростей, хотя и эта скорость была меньше, чем у торпед.
С этого времени всякий самый незначительный борт оборудовался биоманипулятором, и искусству обращения с ним уделялось не меньше времени, чем огневой подготовке. Началась охота за торпедами, и первые быстроходные истребители появились на театре военных действий. Ими и были обнаружены корабли-призраки — настоящие корабли торпедников, которых, по словам генерал-барона Мирзой-бека, за всю войну было сбито, в лучшем случае, несколько десятков. А ведь это были не крейсера, а кораблики, размерами не отличавшиеся от истребителей империи. Огневой мощью призраки похвастаться не могли, но их окружало опасное торпедное свечение, и они обладали неприятной способностью исчезать в самые неподходящие моменты, за что и были прозваны призраками. От прямого боя призраки, стремились уйти, что было им вовсе не трудно.
Война вновь зашла в тупик, что, кажется, удовлетворяло всех сановников империи, кроме Мирзой-бека — европейца с азиатским именем.
Сталкиваться с торпедой один на один Владу еще не доводилось. Тем более в такой критической ситуации. Обычно пилоты старались не рисковать и держались плотным строем. Охотников получить очередное звание за пойманную торпеду было не так много, и большинство из них ловило торпеду не манипулятором, а собственным бортом. Влад не стремился к воинской карьере и предпочитал не подпускать торпеды на расстояние манипуляторного броска. Но сейчас — совсем иное дело. Торпеда была нужна ему во что бы то ни стало. Торпеды не летают при повышенном пси-векторе, и поводок, нацепленный гранд-майором Кальве, тоже не работает в этих условиях. Значит, между ними есть что-то общее. Помудрить бы с пойманной торпедой, с разрядами, которыми она стегается, со свечением, а быть может, и с другими свойствами, о которых даже слухи не ходят… Всяко дело, это лучше, чем впустую скрежетать зубами от чистой, незамутненной ненависти.
Краем глаза Влад глянул на указатель пси-вектора, специально установленный на его корабле. Прибор зашкаливал.
Ничего себе — не летают! Хотя эта торпеда и впрямь не летит, она падает, точно так же, как и корабль Влада.
Торпеда скользила в каких-то трехстах километрах, так что оптика позволяла отчетливо видеть ее — крошечную светящуюся сигарку, оставляющую след, слегка напоминающий инверсионный. Спектрометр можно не включать, и так известно — нет там никакого спектра, сплошная белизна, словно радиодиапазон во время космического шторма.
— Посадку запрещаю! — квакнул приемник и захохотал треском помех.
Торпеда вошла в перекрестье прицела, бортовой компьютер замигал зеленым, призывая стрелять, потом обиженно бипнул.
Нет, стрелять нельзя. Даже разбившаяся о камни торпеда ценнее, чем сожженная. Падай, голубушка, падай, а я посмотрю, куда ты упадешь и что там с тобой случится…
В этот момент торпеда ударила.
Никогда прежде торпеды не применяли гравитационный удар против обычного сторожевика. Случалось, уходя от истребителя с торпедным ускорителем, призрак или обычная торпеда притормаживали его, но ни разу еще земляне не регистрировали такой силы удара. Вероятно, эти энергии и позволяли торпеде совершать лихие развороты. Но сейчас чудовищный удар, способный смять собственное поле катера и размазать Влада по стенкам рубки, пропал втуне. Более того, он притормозил падающий сторожевик, словно приглашая его совершить мягкую посадку. Случайными такие промахи не бывают, Влад понял — его сажают. Что ж, это уже интересно… Терять ему считай что нечего, значит, можно играть в самые рискованные игры.
Второго тормозного импульса владельцы торпеды дать не успели, не смогли или не сочли нужным. Сама торпеда тоже падала, мертво кувыркаясь в воздухе и не предпринимая никаких попыток выправить свое бедственное положение. Словно и не она только что тормознула падающий космический катер. Ладно, играйся, сейчас не до тебя, земля уже слишком близко…
Автоматику Влад перебросил на слежение за падающей торпедой, а сам принялся сажать корабль вручную. Справился он с этим идеально, будь на земле захваты наподобие тех, что стоят в посадочных шахтах, истребитель так и остался бы стоять, устремленный носом в зенит и готовый в любую секунду взмыть в небо. Увы, никаких захватов на девственной поверхности не было, и, постояв пару секунд, башня корабля накренилась и загрохотала по склону, пропоров меж камней полукилометровой длины шрам.
Перегрузок Влад не ощущал, но и без того впечатление было не из приятных. К тому же совершенно неясно, как теперь взлетать. Если посадка истребителя на планету с атмосферой весьма проблематична, то самостоятельно взлететь удавалось лишь героям легенд и мифов. Теперь, задним числом, можно понять лорд-капитана Кутерлянда и даже посочувствовать ему. Ради недовешенного смертника посылать спасательную экспедицию, поднимать с поверхности планеты покореженный корабль… беда, морока, головная боль…
Торпеда была потеряна из виду уже в те секунды, когда катер кувыркало по камням. Судя по всему, противник не ожидал от Влада такой зоркости и пытался в последний миг спасти ценное оборудование, однако земля оказалась слишком близко, и торпеда, уже начавшая вираж, все-таки упала в каких-то десяти километрах.
Что ж, это приятно, когда противник, пусть даже бесконечно сильнейший, не ожидает от тебя чего-то, а еще лучше, когда у него, противника, что-то не получается. Такие вещи внушают надежду на добрый исход дела.
Наружу Влад выбрался через амбразуру, предназначенную для действий биоманипулятора. Обычный люк, где имелась кессонная камера, которую можно было бы задраить снаружи, оказался плотно прижат к камням. Проход из боевой рубки, где обитал Влад, в технические помещения был опечатан, так что Влад нарушил еще один строжайший запрет. Но, как говорится, кто не рискует, тот не только не станет Наполеоном, но и одноименных коньяка с пирожным не попробует.
К месту падения торпеды Влад добежал за два часа. Можно было бы и побыстрей, но все-таки пересеченная местность, да и снимок, сделанный с километровой высоты из падающего корабля, получился не вполне четким. Никакой торпеды найти не удалось, обнаружилась лишь свежая воронка, выбитая в глинистой земле. И еще — цепочка босых человеческих следов на рыхлом отвале, окружающем воронку. Следов, ведущих из центра ямы в сторону его корабля.
Назад Влад примчался, побив все личные рекорды, но все же опоздал. Возле распахнутой амбразуры сидела девчонка лет семнадцати с виду и самозабвенно, в голос рыдала, размазывая слезы по чумазым щекам.
ГЛАВА 4
Кракен вовсю бушевал в зените, так что Чайка, оглохшая и ослепшая, заметила чужака, только когда он выступил из-за груды камней, наваленных опрокинутой ступой.
Поначалу Чайка решила, что кто-то из сестер оказался случайно на островке и, заметив падающую ступу, примчался на поживу.
— Опоздала, подруженька, — мстительно произнесла она и, лишь бросив взгляд в сторону гостя, поняла, что ошиблась. Явившийся был слишком высок, широк в плечах и чем-то резко отличался от любой из сестер. Пружинисто вскочив, Чайка изготовилась к бою.
— Тогда уж не подруженька, а мил-дружок, — сказал Влад для того, чтобы что-нибудь сказать. Беспомощная девчонка преобразилась во мгновение ока, зареванное лицо стало холодным и сосредоточенным, ладная фигурка, затянутая в кожаный комбинезончик, напружинилась для стремительного броска, а вокруг левой руки опасно засветились огни Эльма, что так любят изображать кинематографисты и иллюстраторы фэнтезийных романов. Огни эти не понравились Владу больше всего, и он быстро добавил, мотнув головой в сторону неприятного свечения: — Ты это дело погаси, нечего зря электричество тратить.
Говорил незнакомец странно, с силой выдыхая воздух и производя громкие бессмысленные звуки, но все-таки основной смысл его речей был понятен. Главное, что нападать он не собирался, по крайней мере — сейчас.
Чайка успокоила раздраженно шипящую бирюзовицу и произнесла более миролюбиво:
— А хоть бы и мил-дружок, но ступа-то все равно сдохла. Так что мы оба на бобах остались.
Мил-дружок ничего не понял. Он стоял, переводя взгляд с перемазанного лица на лоснящуюся кожу комбинезона, затем на исцарапанные ноги. Не вязались эти детали друг с другом. То есть лицо с босыми ногами гармонировало, а комбинезончик был явно из другой оперы. Затем взгляд зацепился за длинную палку, что, словно дедовская берданка, торчала у девушки над плечом. Сразу наполнились живой памятью казарменные страшилки, что звучали в дортуарах после отбоя. Можно и к гадалке не ходить: палка выстрогана из неизвестного науке дерева.
— На метлу не зыркай, — предупредила девушка, и Влад обратил внимание, что говорит она, не разжимая плотно сжатых губ.
Вот, значит, каков враг, с которым империя сражается уже три сотни лет… Веснушки и свежая ссадина над бровью — неужто результат падения с космической орбиты? Вполне возможно, если вспомнить потрескивающие молнии между пальцев. Серьезная девочка… но почему-то совершенно не хочется выхватывать оружие, которого осужденному Кукашу иметь при себе не полагается ни в какой ситуации.
— Милости прошу в гости, — сказал Влад, указывая на открытый люк.
— Говорят тебе, нет там ничего, — сразу поникнув, ответила девушка. — Я смотрела, сдохла ступа, внутри одна мертвечина.
— Ты что, внутри хозяйничала? — взревел Влад и ринулся в рубку. Контрольные огоньки успокоили его.
О неблагополучии сообщали лишь два сигнала: катер неверно ориентирован относительно твердой поверхности и потому не может взлететь, да входной люк блокирован все той же нештатной поверхностью. Ну, не приспособлен межзвездный разведчик к посадке на планеты — слишком длинный, слишком тонкий, чтобы отнести жилые отсеки подальше от реактора, да и от носа корабля, где слишком сильно встречное излучение. А уж поднять его — задача и вовсе нереальная. Хотя, как говорят, бывали случаи, когда пилоту удавалось самостоятельно поднять катер с земли. При наличии искусственной гравитации вес не играет роли, остается управиться только с массой, и хотя инерция — штука упрямая, но человек порой еще упрямее.
Впрочем, Влад и не собирался предпринимать никаких шагов для своего спасения. Вот стихнет шторм, наладится связь, тогда Влад пошлет на базу гравиграммку, выслушает матюги дежурного лорда, а потом примется ждать спасателей. И ни у кого не возникнет ни малейших сомнений… ну да, не стал смертник совершать трудовых подвигов, так на то и мудрость изречена: «Солдат спит — служба идет». А каторжник Кукаш тем временем потолкует по душам с босоногой летуньей.
Чайка стояла возле распахнутого створа и наблюдала за действиями нового знакомца. Судя по всему, мил-дружок и впрямь не первый раз был внутри ступы. Он по-хозяйски оглядел огни на стенке, что-то слегка переменил в их расположении. Сквозь решетку на одном из выступов доносились неразборчивые механические хрипы. «Замолкни, дурак!» — прикрикнул мил-дружок, и наступила тишина. Слишком уж одновременно случились два эти события, чтобы объяснять их случайностью. Между тем хрипящая штуковина была так же мертва, как и все кругом, а магию, вздумай мил-дружок применить ее, первым заметил бы кракен, раскинувший лапы на полмира.
— Ты что, — настороженно спросила Чайка, — умеешь приказывать мертвым вещам?
— Ерунда, — отмахнулся Влад. — Он просто настроен на звук моего голоса. Вот и вся хитрость.
— Но ведь он мертвый, — словно маленькому, повторила Чайка очевидную вещь.
— И что с того? — мил-дружок в упор не желал понимать самых очевидных вещей. — Ты что же, только с живым дело имеешь? Так не можешь? — Влад поднял с пола сорванную с запретной двери пломбу, подкинул на ладони, поймал, разжав кулак, продемонстрировал пломбу летунье.
— Так могу. Но для этого силы нужно — совсем ничего. А ты хриплую решетку голосом пришиб. И потом… — Чайка запнулась, но все же задала главный вопрос: — Я правильно поняла, что ты в этой скорлупе давно?
— Больше месяца.
— И кроме тебя тут не было ничего живого?
Влад кивнул, и кивок этот прозвучал для изощренного слуха кратким, но исполненным горечи «да».
— И падал сюда вместе с ней?
— Конечно.
— Но ведь я видела, как ступа маневрировала. И хорошо, между прочим, маневрировала, мне аж завидно стало.
— Это я маневрировал, а сама она, на автопилоте, может только простейшие маневры совершать.
— Вот и я о том! — закричала Чайка. — Мы ведь тоже на таких ступах летаем, но чтобы им приказывать, надо, чтобы она была живая! А твоя — умерла давно, сам же сказал: больше месяца. Как же она тебя слушалась?
— Она и сейчас слушается, только взлететь не может, для этого ее вертикально поднять надо. А так… — Влад, не садясь в кресло пилота, привел в действие сервомоторы биоманипулятора, и Чайка с ужасом увидела, как, чмокнув, распались запоры на внутреннем створе и язык ступы, который она так и не успела ампутировать, длинный, белый и смертельно опасный, вылетел из пасти, дрожа, завис над камнями, метнулся в сторону и сорвал одиноко растущий цветок. Потом, изогнувшись петлей, ринулся к ней.
Чайка с трудом сдержала крик. В замкнутом помещении было некуда деваться от убийственного языка и нечем защищаться. Это была верная гибель, то, чего сестры боялись больше всего. Но язык, не коснувшись ее, замер в полушаге. Неимоверно истончившийся кончик языка сжимал сорванное растение.
Поначалу Чайка решила, что кто-то из сестер оказался случайно на островке и, заметив падающую ступу, примчался на поживу.
— Опоздала, подруженька, — мстительно произнесла она и, лишь бросив взгляд в сторону гостя, поняла, что ошиблась. Явившийся был слишком высок, широк в плечах и чем-то резко отличался от любой из сестер. Пружинисто вскочив, Чайка изготовилась к бою.
— Тогда уж не подруженька, а мил-дружок, — сказал Влад для того, чтобы что-нибудь сказать. Беспомощная девчонка преобразилась во мгновение ока, зареванное лицо стало холодным и сосредоточенным, ладная фигурка, затянутая в кожаный комбинезончик, напружинилась для стремительного броска, а вокруг левой руки опасно засветились огни Эльма, что так любят изображать кинематографисты и иллюстраторы фэнтезийных романов. Огни эти не понравились Владу больше всего, и он быстро добавил, мотнув головой в сторону неприятного свечения: — Ты это дело погаси, нечего зря электричество тратить.
Говорил незнакомец странно, с силой выдыхая воздух и производя громкие бессмысленные звуки, но все-таки основной смысл его речей был понятен. Главное, что нападать он не собирался, по крайней мере — сейчас.
Чайка успокоила раздраженно шипящую бирюзовицу и произнесла более миролюбиво:
— А хоть бы и мил-дружок, но ступа-то все равно сдохла. Так что мы оба на бобах остались.
Мил-дружок ничего не понял. Он стоял, переводя взгляд с перемазанного лица на лоснящуюся кожу комбинезона, затем на исцарапанные ноги. Не вязались эти детали друг с другом. То есть лицо с босыми ногами гармонировало, а комбинезончик был явно из другой оперы. Затем взгляд зацепился за длинную палку, что, словно дедовская берданка, торчала у девушки над плечом. Сразу наполнились живой памятью казарменные страшилки, что звучали в дортуарах после отбоя. Можно и к гадалке не ходить: палка выстрогана из неизвестного науке дерева.
— На метлу не зыркай, — предупредила девушка, и Влад обратил внимание, что говорит она, не разжимая плотно сжатых губ.
Вот, значит, каков враг, с которым империя сражается уже три сотни лет… Веснушки и свежая ссадина над бровью — неужто результат падения с космической орбиты? Вполне возможно, если вспомнить потрескивающие молнии между пальцев. Серьезная девочка… но почему-то совершенно не хочется выхватывать оружие, которого осужденному Кукашу иметь при себе не полагается ни в какой ситуации.
— Милости прошу в гости, — сказал Влад, указывая на открытый люк.
— Говорят тебе, нет там ничего, — сразу поникнув, ответила девушка. — Я смотрела, сдохла ступа, внутри одна мертвечина.
— Ты что, внутри хозяйничала? — взревел Влад и ринулся в рубку. Контрольные огоньки успокоили его.
О неблагополучии сообщали лишь два сигнала: катер неверно ориентирован относительно твердой поверхности и потому не может взлететь, да входной люк блокирован все той же нештатной поверхностью. Ну, не приспособлен межзвездный разведчик к посадке на планеты — слишком длинный, слишком тонкий, чтобы отнести жилые отсеки подальше от реактора, да и от носа корабля, где слишком сильно встречное излучение. А уж поднять его — задача и вовсе нереальная. Хотя, как говорят, бывали случаи, когда пилоту удавалось самостоятельно поднять катер с земли. При наличии искусственной гравитации вес не играет роли, остается управиться только с массой, и хотя инерция — штука упрямая, но человек порой еще упрямее.
Впрочем, Влад и не собирался предпринимать никаких шагов для своего спасения. Вот стихнет шторм, наладится связь, тогда Влад пошлет на базу гравиграммку, выслушает матюги дежурного лорда, а потом примется ждать спасателей. И ни у кого не возникнет ни малейших сомнений… ну да, не стал смертник совершать трудовых подвигов, так на то и мудрость изречена: «Солдат спит — служба идет». А каторжник Кукаш тем временем потолкует по душам с босоногой летуньей.
Чайка стояла возле распахнутого створа и наблюдала за действиями нового знакомца. Судя по всему, мил-дружок и впрямь не первый раз был внутри ступы. Он по-хозяйски оглядел огни на стенке, что-то слегка переменил в их расположении. Сквозь решетку на одном из выступов доносились неразборчивые механические хрипы. «Замолкни, дурак!» — прикрикнул мил-дружок, и наступила тишина. Слишком уж одновременно случились два эти события, чтобы объяснять их случайностью. Между тем хрипящая штуковина была так же мертва, как и все кругом, а магию, вздумай мил-дружок применить ее, первым заметил бы кракен, раскинувший лапы на полмира.
— Ты что, — настороженно спросила Чайка, — умеешь приказывать мертвым вещам?
— Ерунда, — отмахнулся Влад. — Он просто настроен на звук моего голоса. Вот и вся хитрость.
— Но ведь он мертвый, — словно маленькому, повторила Чайка очевидную вещь.
— И что с того? — мил-дружок в упор не желал понимать самых очевидных вещей. — Ты что же, только с живым дело имеешь? Так не можешь? — Влад поднял с пола сорванную с запретной двери пломбу, подкинул на ладони, поймал, разжав кулак, продемонстрировал пломбу летунье.
— Так могу. Но для этого силы нужно — совсем ничего. А ты хриплую решетку голосом пришиб. И потом… — Чайка запнулась, но все же задала главный вопрос: — Я правильно поняла, что ты в этой скорлупе давно?
— Больше месяца.
— И кроме тебя тут не было ничего живого?
Влад кивнул, и кивок этот прозвучал для изощренного слуха кратким, но исполненным горечи «да».
— И падал сюда вместе с ней?
— Конечно.
— Но ведь я видела, как ступа маневрировала. И хорошо, между прочим, маневрировала, мне аж завидно стало.
— Это я маневрировал, а сама она, на автопилоте, может только простейшие маневры совершать.
— Вот и я о том! — закричала Чайка. — Мы ведь тоже на таких ступах летаем, но чтобы им приказывать, надо, чтобы она была живая! А твоя — умерла давно, сам же сказал: больше месяца. Как же она тебя слушалась?
— Она и сейчас слушается, только взлететь не может, для этого ее вертикально поднять надо. А так… — Влад, не садясь в кресло пилота, привел в действие сервомоторы биоманипулятора, и Чайка с ужасом увидела, как, чмокнув, распались запоры на внутреннем створе и язык ступы, который она так и не успела ампутировать, длинный, белый и смертельно опасный, вылетел из пасти, дрожа, завис над камнями, метнулся в сторону и сорвал одиноко растущий цветок. Потом, изогнувшись петлей, ринулся к ней.
Чайка с трудом сдержала крик. В замкнутом помещении было некуда деваться от убийственного языка и нечем защищаться. Это была верная гибель, то, чего сестры боялись больше всего. Но язык, не коснувшись ее, замер в полушаге. Неимоверно истончившийся кончик языка сжимал сорванное растение.