Страница:
Ярких цветовых пятен там не наблюдалось, Ирка стирала исключительно светлые летние одежды, поэтому зрелище было не настолько интересное, чтобы увлечься им надолго. Тем не менее моя подружка застыла подобием памятника Пушкину, созерцающему современную российскую действительность с горестным неудовольствием. Поэтому минуты через две я не выдержала и прямо спросила:
– Ирусик, что случилось?
Она перестала таращиться на стиралку, посмотрела на меня, скривила губы и плаксиво сказала:
– По-моему, Моржик мне изменяет.
– Да с чего ты взяла?! – искренне изумилась я.
Иркин супруг Сержик, которого все близкие называют Моржиком, предпоследний человек, которого я заподозрила бы в супружеской измене (последним был бы мой собственный муж). Мы с Иркой всегда считали, что с благоверными нам повезло почти так же, как им с нами, и очень этому радовались.
Теперь, однако, на румяной физиономии подруги никакой радости не читалось.
– Сейчас я тебе кое-что покажу, и ты убедишься, что Моржик пошел налево, – пообещала Ирка и сняла с полки кухонного шкафчика богато иллюстрированную кулинарную книгу «Еврейская мамочка».
Пока я озадаченно искала мистическую связь между кошерной пищей и левизной в супружестве, подруга раскрыла поварской талмуд, вытащила вложенную в него тетрадку и забормотала, перелистывая страницы:
– Творожная запеканка с черносливом, не то… Кисель по-министерски… Вот! Зайчик!
– Лучше домашний кролик, зайцы воняют, – доброжелательно подсказала я.
– Это я читаю тебе эсэмэску, которую списала с мобильника Моржика! – поморщившись, объяснила Ирка. – Вот, слушай: «Зайчик, двадцать ноль-ноль, юность, приготовь морковку». И что, по-твоему, это значит?
Я крепко задумалась. Ирка, сурово сведя брови галочкой, терпеливо ждала ответа.
– Ну двадцать ноль-ноль – это, понятно, время, – протянула я.
– Время встречи, – уверенно кивнула Ирка. – Место встречи не названо, из чего я заключаю, что оно моему неверному мужу и так известно. Видимо, он бывал там уже не единожды.
– Даже если и так, не понимаю, почему ты сразу ведешь речь о супружеской неверности! – возразила я. – Моржик…
– Его называют зайчиком и просят приготовить к условленному свиданию морковку! – оборвав меня, горько усмехнулась Ирка. – Думаешь, я начисто лишена фантазии? Думаешь, я не догадываюсь, какими подвигами ознаменована жизнь среднестатистического половозрелого зайчика? Тем более его юность? Да я тысячу раз видела эмблему «Плейбоя» и слышала выражение «плодятся как кролики»!
– А объяснения Моржика ты услышать не пыталась? – спросила я. – Спросила бы его как законная зайчиха, куда твой резвый зайчик бегает по вечерам с морковкой наготове?
– Спросить – и спугнуть? – возмущенно фыркнула Ирка. – Чтобы мой зайчик начал петлять и путать следы? Нет уж! Я предпочитаю сама во всем разобраться!
– Сама? – Меня посетило нехорошее предчувствие.
– С твоей помощью, конечно! – подтвердила мои худшие подозрения Ирка.
Я застонала:
– Совести у вас нет: и у тебя, и у Анки!
– У нас не совести: у нас дедуктивного мышления нет, – сказала подружка, откровенно стараясь мне польстить. – Зато у Анки есть деньги, а у меня время…
Она посмотрела на красочный календарь «Традиционные праздники русских крестьян» и добавила:
– До конца недели.
– «До пятницы я совершенно свободен!» – съязвила я.
– До субботы, – поправила Ирка, снова посмотрев на календарь.
Я взглянула туда же и узнала, что в субботу будет День защиты живой природы. Точно, это Иркин профессиональный праздник, они с Моржиком держат торговую сеть «Наше семя», снабжают кубанских аграриев высококачественным посевным материалом.
– Хочешь, я на время стану твоим доктором Ватсоном? – предложила подружка.
– Да какой из тебя доктор! Ты даже горчичники лепить не умеешь, – отмахнулась я. – И Ватсон из тебя никакущий, потому что ты своенравна и абсолютна чужда англосаксонской невозмутимости.
– Зато я машину хорошо вожу! – с намеком сказала Ирка. – А тебе ведь понадобится собственный транспорт? Ты же не захочешь ловить наемные кабриолеты, как Шерлок Холмс, потому как тоже не обладаешь англосаксонским спокойствием!
– И лишними деньгами тоже не обладаю, – вспомнила я.
Это соображение решило дело.
Итак, я взяла на себя моральное обязательство найти куда-то пропавшую старую подругу Анки – раз и невесть откуда взявшуюся новую подругу Иркиного мужа – два. В свою очередь, Анюта вызвалась снабдить меня деньгами на расходы, а Ирка – обеспечить транспортом. Оставалось придумать, где взять время на детективную деятельность, но тут мне на помощь пришел Его Величество Случай.
Коммерческому директору телекомпании, в которой я работаю, удалось осуществить вековую мечту всего нашего трудового коллектива – заманить в число клиентов фирму, согласную расплатиться за наши рекламно-информационные услуги своими ремонтно-строительными. Для начала решено было в массовом порядке заменить трухлявые деревянные окна на пластиковые, и наш директор Гадюкин немедленно отправил всех сотрудников в принудительный недельный отпуск без содержания. Вот об этом-то никто из нас не мечтал! В штатном расписании телекомпании Рокфеллеры и Онассисы не числятся, подавляющее большинство моих коллег, как и я сама, живет от зарплаты до зарплаты.
– Теперь ты просто вынуждена принять мое предложение! – радовалась Анка, торопливо потроша бумажник.
Из толстого портмоне на пол сыпались купюры, с которыми избалованная младшенькая Анюты играла, как с сухой листвой, на что семнадцатилетний старший смотрел с недовольством. Наверное, парень думал, что мог бы распорядиться этими денежками лучше, чем его мамочка и сестричка.
– Ладно, сыщицкий гонорар можешь не брать, но твой недельный журналистский заработок я компенсирую, это будет справедливо, – заявила Анка.
Я уже не возражала. Гадская выходка жадюги Гадюкина не оставила мне выбора.
– Это судьба! – сказала Ирка и с намеком забренчала ключами в кармане.
Ей не терпелось пуститься по следу своего неверного зайчика.
Начало охоты мы назначили на утро нерабочего для меня понедельника.
Для разнообразия я предполагала объявить это самое утро открытым часиков в десять, не раньше, и думала начать хождение по детективным мукам с посещения кондитерской. Там мы с подружкой, мужественно превозмогая страх утратить стройность фигур, слопали бы по паре-тройке пирожных, запили бы их молочным коктейлем и между прочим составили бы черновой планчик ближайших сыщицких дел. Подчеркиваю: это была программа-минимум, из кондитерской мы с Иркой вполне могли совершить марш-бросок через модные лавки в ресторанчик и уже там за первым-вторым-третьим доработать проект в деталях.
К сожалению, этот прекрасный план пришлось изменить.
Ирка позвонила мне вечером. Мы с малышом как раз смотрели фильм про Буратино. На экране кот и лиса, ряженные разбойниками, безжалостно трясли деревянного мальчишку, некультурно называя его паршивцем и настойчиво допытываясь, куда он дел четыре золотых. Масяня хмуро смотрел на это фискальное безобразие и все чаще недобро поглядывал на кота Филимона, имеющего большое портретное сходство с толстомордым Базилио. Я предвидела, что бедняге Филимону предстоит сполна ответить за грехи киношного собрата, и заранее жалела кота. Он переехал к нам всего на три недели, на время тотального ремонта в квартире соседки, и еще не успел привыкнуть к тому, что сразу после утренней побудки Масяня принудительно вовлекает его в подвижную игру «Охота на тигра». Роль тигра почетна, но беспокойна – в процессе охоты Мася задействует весь арсенал своего игрушечного оружия. Отчасти благодаря этому, отчасти из-за того, что толстый кот убегает от преследования недостаточно быстро, Масина охота неизменно проходит удачно. «Тигра» всегда удается завалить, и остаток дня он лежит на ковре в состоянии, среднем между глубоким обмороком и летаргическим сном.
– Не обижай Филю! – предупредила я Масю, встав с дивана, чтобы подойти к телефону.
– А это не слепой кот? – с надеждой спросил ребенок, склоняясь над спящим зверем.
– Слепой, глухой, немой и парализованный! – хмыкнула я.
– Дзи-и-инь! – нетерпеливо повторил свой призыв телефонный аппарат.
– Иду! – я сняла трубку. – Да!
– Крекс-пекс-фекс! – командным голосом гаркнул Масяня в шерстистое кошачье ухо.
Волшебные слова чудесным образом оживили полумертвого карликового тигра. Он высоко подскочил и понесся в кухню, цокая когтями в беге по прямой и скрежеща ими на поворотах.
– Держи его! – восторженно завопил маленький разбойник и побежал следом.
Я вовремя распласталась по стеночке, пропустила мимо себя кавалькаду и повторила в трубку:
– Алло, я слушаю вас!
– У-у-у-у! – из динамика послышалось жалобное завывание. – А-а-а!
– Добавьте согласных, – попросила я, настороженно прислушиваясь к происходящему в кухне.
Там с грохотом упала деревянная табуретка, послышался радостный визг и что-то разбилось.
– Я-а-а-а…
– Перезвоните, когда надумаете поговорить! – Я хотела повесить трубку, но не успела.
– Ле-е-енка! У-у-у! – прорыдала Ирка. – Я в отчаянии! Моржик… Он опять!
– Играет в зайчика? – догадалась я.
– Хуже! Теперь он ласточка! Как тебе?
– Ласточка?!
Я представила себе Моржика, проносящегося над постелью в бреющем полете, и потрясла головой.
Стремительные ласточки прежде никогда не казались мне особенно эротичными созданиями, хотя ведь и они как-то умудряются размножаться…
– Да, пока Моржик был в ванной, я проверила его мобильный и обнаружила такое сообщение: «Завтра в 18.30, ласточка, сделаем это у фонтана!»
– В восемнадцать тридцать в октябре еще светло, а у фонтанов в жару многолюдно, – заметила я. – Какие смелые ласточки! Делают «это» белым днем в месте массового скопления народа! Вроде я раньше не замечала за Моржиком склонности к эксгибиционизму!
– Это все она, эта дрянь, его тайная пассия, – мрачно сказала Ирка. – Она очень дурно влияет на Моржика.
– Тогда мы еще более дурно повлияем на нее! – заявила я, торопясь утешить расстроенную подружку.
– Набьем ей заячью морду? – с надеждой спросила обманутая жена.
– И повыдергаем птичьи перышки! – добавила я.
– Отлично! – Кровожадный энтузиазм вытеснил из голоса Ирки обиду и скорбь. – Значит, я заеду за тобой завтра в половине пятого. Мы сядем Моржику на хвост, проследим за ним, потому что иначе не найдем нужный фонтан, и накроем зайцевидных ласточек прямо на месте преступления против морали и нравственности!
– Завтрашний вечер обещает быть интересным, – без большого восторга пробормотала я, но подруга уже отключилась и моих слов не услышала.
Дверь квартиры, к которой я в процессе разговора удобно привалилась спиной, содрогнулась и затряслась. Думая, что это пришел с работы глава нашего семейства, я посторонилась и открыла дверь, но за ней стоял не Колян, а чокнутая бабка Светлана Михеевна со второго этажа. На ней были байковые пижамные штаны и большая, некрасиво растянутая трикотажная майка, под которой явственно виднелся бюст, конфигуративно вполне соответствующий майке. Когда-то Михеевна была красоткой, но те времена давно прошли, оставив пожилой даме на память о себе неистребимую привычку броско наряжаться. Штаны на Михеевне были ярко-зеленые, майка желтая, а на голове пламенел широкий красный ободок, похожий на кокошник. Он удерживал от эмиграции с полуголого черепа престарелой кокетки последние волосики, выкрашенные в насыщенный бордовый цвет.
Пробегающий мимо Мася при виде красно-желто-зеленой Михеевны остановился и громко, с радостной надеждой спросил:
– Мамочка, уже пришел Новый год?
– Нет еще, – ответила я и вопросительно взглянула на пришедшую вместо Нового года Михеевну.
Она была мало похожа на Деда Мороза и еще меньше – на Снегурочку. Бабка нервно притопывала ногой и похлопывала себя по расплывшемуся бедру пластмассовой мухобойкой.
– Опять грохочете?! – накинулась она на меня. – Я уже предупреждала, будете грохотать – милицию вызову! И грохочут, и грохочут, сволочи! Сколько можно грохотать?
– По закону любой сволочи можно грохотать до одиннадцати часов вечера! – вежливо ответила я, посмотрев на наручные часы. – А сейчас только восемь.
– Так вы еще три часа грохотать будете?! – возмутилась соседка.
– Нет, не будем, – успокоила я ее, не желая скандалить с сумасшедшей. – Мы на сегодня свой норматив по грохоту уже выполнили, идите к себе.
– Мамочка, бабушка идет на елку? – встрял в разговор Масяня.
– О чем говорит этот ребенок? – напряглась Михеевна.
– Не знаю, – я пожала плечами. – Нет, Коля, бабушка не идет на елку.
– А почему она в костюме? – не отставал любознательный ребенок.
– Чем ему не нравится мой костюм? – заволновалась старая модница.
– Красивый костюм! – совершенно искренне похвалил Масяня. – Красный, желтый, зеленый! Ты, бабушка, в костюме Светофорика, правильно?
Я прыснула в ладошку. Михеевна гневно покраснела, еще глубже вживаясь в колоритный образ Светофорика, и угрожающе сказала:
– Ах, вы так! Ну ладно! Сволочи! – и захлопнула дверь.
Я вздохнула. С соседями надо жить мирно, а с такими соседями, как Михеева, – в особенности. Она жутко вредная бабка. Ее манера всех вокруг называть сволочами – это еще полбеды. В прошлом году, когда маленький Мася дорос до почтового ящика и повадился хлопать его металлической дверцей, эта грымза в борьбе за кладбищенскую тишь намазала нам ящик солидолом! Пришлось покупать новое вместилище для почты и новые варежки для ребенка. Жаль, не было возможности заодно купить новую квартиру.
– Коленька, пожалуйста, не надо больше топать, кричать и ронять табуретки, – попросила я. – Баба Света очень сердится, когда шумят.
– Ба-бах! – с грохотом распахнулась входная дверь.
– А вот и я! – радостно возвестил Колян.
Говорил он в полный голос, но слышно его было плохо, человеческую речь заглушил возмущенный животный крик: карликового тигра Филимона, неразумно спрятавшегося от Масяни за дверью, прижало к стене.
– Филя! – закричала я.
– Папа! – завопил Масяня.
– Сволочи! – заорала Михеевна, разноцветная фигура которой нарисовалась на лестничной площадке позади Коляна.
– Баба Света-Светофорик! – громогласно возрадовался Мася.
– Да чтоб вас всех приподняло и шлепнуло! Сволочи! – заругалась взбешенная Михеевна. – Ненавижу! Никакой жизни через вас нет!
– Да чтоб вы онемели! – Я не выдержала и рявкнула еще громче.
Не ожидавшая этого Михеевна ненадолго заткнулась, и Колян молча закрыл перед ней дверь. Крикливая бабка потопала к себе и, пока шла вниз по лестнице, костерила наше семейство на все корки.
Этот неприятный инцидент не заслуживал бы упоминания, не получи он продолжения на следующий день.
Понедельник
– Ирусик, что случилось?
Она перестала таращиться на стиралку, посмотрела на меня, скривила губы и плаксиво сказала:
– По-моему, Моржик мне изменяет.
– Да с чего ты взяла?! – искренне изумилась я.
Иркин супруг Сержик, которого все близкие называют Моржиком, предпоследний человек, которого я заподозрила бы в супружеской измене (последним был бы мой собственный муж). Мы с Иркой всегда считали, что с благоверными нам повезло почти так же, как им с нами, и очень этому радовались.
Теперь, однако, на румяной физиономии подруги никакой радости не читалось.
– Сейчас я тебе кое-что покажу, и ты убедишься, что Моржик пошел налево, – пообещала Ирка и сняла с полки кухонного шкафчика богато иллюстрированную кулинарную книгу «Еврейская мамочка».
Пока я озадаченно искала мистическую связь между кошерной пищей и левизной в супружестве, подруга раскрыла поварской талмуд, вытащила вложенную в него тетрадку и забормотала, перелистывая страницы:
– Творожная запеканка с черносливом, не то… Кисель по-министерски… Вот! Зайчик!
– Лучше домашний кролик, зайцы воняют, – доброжелательно подсказала я.
– Это я читаю тебе эсэмэску, которую списала с мобильника Моржика! – поморщившись, объяснила Ирка. – Вот, слушай: «Зайчик, двадцать ноль-ноль, юность, приготовь морковку». И что, по-твоему, это значит?
Я крепко задумалась. Ирка, сурово сведя брови галочкой, терпеливо ждала ответа.
– Ну двадцать ноль-ноль – это, понятно, время, – протянула я.
– Время встречи, – уверенно кивнула Ирка. – Место встречи не названо, из чего я заключаю, что оно моему неверному мужу и так известно. Видимо, он бывал там уже не единожды.
– Даже если и так, не понимаю, почему ты сразу ведешь речь о супружеской неверности! – возразила я. – Моржик…
– Его называют зайчиком и просят приготовить к условленному свиданию морковку! – оборвав меня, горько усмехнулась Ирка. – Думаешь, я начисто лишена фантазии? Думаешь, я не догадываюсь, какими подвигами ознаменована жизнь среднестатистического половозрелого зайчика? Тем более его юность? Да я тысячу раз видела эмблему «Плейбоя» и слышала выражение «плодятся как кролики»!
– А объяснения Моржика ты услышать не пыталась? – спросила я. – Спросила бы его как законная зайчиха, куда твой резвый зайчик бегает по вечерам с морковкой наготове?
– Спросить – и спугнуть? – возмущенно фыркнула Ирка. – Чтобы мой зайчик начал петлять и путать следы? Нет уж! Я предпочитаю сама во всем разобраться!
– Сама? – Меня посетило нехорошее предчувствие.
– С твоей помощью, конечно! – подтвердила мои худшие подозрения Ирка.
Я застонала:
– Совести у вас нет: и у тебя, и у Анки!
– У нас не совести: у нас дедуктивного мышления нет, – сказала подружка, откровенно стараясь мне польстить. – Зато у Анки есть деньги, а у меня время…
Она посмотрела на красочный календарь «Традиционные праздники русских крестьян» и добавила:
– До конца недели.
– «До пятницы я совершенно свободен!» – съязвила я.
– До субботы, – поправила Ирка, снова посмотрев на календарь.
Я взглянула туда же и узнала, что в субботу будет День защиты живой природы. Точно, это Иркин профессиональный праздник, они с Моржиком держат торговую сеть «Наше семя», снабжают кубанских аграриев высококачественным посевным материалом.
– Хочешь, я на время стану твоим доктором Ватсоном? – предложила подружка.
– Да какой из тебя доктор! Ты даже горчичники лепить не умеешь, – отмахнулась я. – И Ватсон из тебя никакущий, потому что ты своенравна и абсолютна чужда англосаксонской невозмутимости.
– Зато я машину хорошо вожу! – с намеком сказала Ирка. – А тебе ведь понадобится собственный транспорт? Ты же не захочешь ловить наемные кабриолеты, как Шерлок Холмс, потому как тоже не обладаешь англосаксонским спокойствием!
– И лишними деньгами тоже не обладаю, – вспомнила я.
Это соображение решило дело.
Итак, я взяла на себя моральное обязательство найти куда-то пропавшую старую подругу Анки – раз и невесть откуда взявшуюся новую подругу Иркиного мужа – два. В свою очередь, Анюта вызвалась снабдить меня деньгами на расходы, а Ирка – обеспечить транспортом. Оставалось придумать, где взять время на детективную деятельность, но тут мне на помощь пришел Его Величество Случай.
Коммерческому директору телекомпании, в которой я работаю, удалось осуществить вековую мечту всего нашего трудового коллектива – заманить в число клиентов фирму, согласную расплатиться за наши рекламно-информационные услуги своими ремонтно-строительными. Для начала решено было в массовом порядке заменить трухлявые деревянные окна на пластиковые, и наш директор Гадюкин немедленно отправил всех сотрудников в принудительный недельный отпуск без содержания. Вот об этом-то никто из нас не мечтал! В штатном расписании телекомпании Рокфеллеры и Онассисы не числятся, подавляющее большинство моих коллег, как и я сама, живет от зарплаты до зарплаты.
– Теперь ты просто вынуждена принять мое предложение! – радовалась Анка, торопливо потроша бумажник.
Из толстого портмоне на пол сыпались купюры, с которыми избалованная младшенькая Анюты играла, как с сухой листвой, на что семнадцатилетний старший смотрел с недовольством. Наверное, парень думал, что мог бы распорядиться этими денежками лучше, чем его мамочка и сестричка.
– Ладно, сыщицкий гонорар можешь не брать, но твой недельный журналистский заработок я компенсирую, это будет справедливо, – заявила Анка.
Я уже не возражала. Гадская выходка жадюги Гадюкина не оставила мне выбора.
– Это судьба! – сказала Ирка и с намеком забренчала ключами в кармане.
Ей не терпелось пуститься по следу своего неверного зайчика.
Начало охоты мы назначили на утро нерабочего для меня понедельника.
Для разнообразия я предполагала объявить это самое утро открытым часиков в десять, не раньше, и думала начать хождение по детективным мукам с посещения кондитерской. Там мы с подружкой, мужественно превозмогая страх утратить стройность фигур, слопали бы по паре-тройке пирожных, запили бы их молочным коктейлем и между прочим составили бы черновой планчик ближайших сыщицких дел. Подчеркиваю: это была программа-минимум, из кондитерской мы с Иркой вполне могли совершить марш-бросок через модные лавки в ресторанчик и уже там за первым-вторым-третьим доработать проект в деталях.
К сожалению, этот прекрасный план пришлось изменить.
Ирка позвонила мне вечером. Мы с малышом как раз смотрели фильм про Буратино. На экране кот и лиса, ряженные разбойниками, безжалостно трясли деревянного мальчишку, некультурно называя его паршивцем и настойчиво допытываясь, куда он дел четыре золотых. Масяня хмуро смотрел на это фискальное безобразие и все чаще недобро поглядывал на кота Филимона, имеющего большое портретное сходство с толстомордым Базилио. Я предвидела, что бедняге Филимону предстоит сполна ответить за грехи киношного собрата, и заранее жалела кота. Он переехал к нам всего на три недели, на время тотального ремонта в квартире соседки, и еще не успел привыкнуть к тому, что сразу после утренней побудки Масяня принудительно вовлекает его в подвижную игру «Охота на тигра». Роль тигра почетна, но беспокойна – в процессе охоты Мася задействует весь арсенал своего игрушечного оружия. Отчасти благодаря этому, отчасти из-за того, что толстый кот убегает от преследования недостаточно быстро, Масина охота неизменно проходит удачно. «Тигра» всегда удается завалить, и остаток дня он лежит на ковре в состоянии, среднем между глубоким обмороком и летаргическим сном.
– Не обижай Филю! – предупредила я Масю, встав с дивана, чтобы подойти к телефону.
– А это не слепой кот? – с надеждой спросил ребенок, склоняясь над спящим зверем.
– Слепой, глухой, немой и парализованный! – хмыкнула я.
– Дзи-и-инь! – нетерпеливо повторил свой призыв телефонный аппарат.
– Иду! – я сняла трубку. – Да!
– Крекс-пекс-фекс! – командным голосом гаркнул Масяня в шерстистое кошачье ухо.
Волшебные слова чудесным образом оживили полумертвого карликового тигра. Он высоко подскочил и понесся в кухню, цокая когтями в беге по прямой и скрежеща ими на поворотах.
– Держи его! – восторженно завопил маленький разбойник и побежал следом.
Я вовремя распласталась по стеночке, пропустила мимо себя кавалькаду и повторила в трубку:
– Алло, я слушаю вас!
– У-у-у-у! – из динамика послышалось жалобное завывание. – А-а-а!
– Добавьте согласных, – попросила я, настороженно прислушиваясь к происходящему в кухне.
Там с грохотом упала деревянная табуретка, послышался радостный визг и что-то разбилось.
– Я-а-а-а…
– Перезвоните, когда надумаете поговорить! – Я хотела повесить трубку, но не успела.
– Ле-е-енка! У-у-у! – прорыдала Ирка. – Я в отчаянии! Моржик… Он опять!
– Играет в зайчика? – догадалась я.
– Хуже! Теперь он ласточка! Как тебе?
– Ласточка?!
Я представила себе Моржика, проносящегося над постелью в бреющем полете, и потрясла головой.
Стремительные ласточки прежде никогда не казались мне особенно эротичными созданиями, хотя ведь и они как-то умудряются размножаться…
– Да, пока Моржик был в ванной, я проверила его мобильный и обнаружила такое сообщение: «Завтра в 18.30, ласточка, сделаем это у фонтана!»
– В восемнадцать тридцать в октябре еще светло, а у фонтанов в жару многолюдно, – заметила я. – Какие смелые ласточки! Делают «это» белым днем в месте массового скопления народа! Вроде я раньше не замечала за Моржиком склонности к эксгибиционизму!
– Это все она, эта дрянь, его тайная пассия, – мрачно сказала Ирка. – Она очень дурно влияет на Моржика.
– Тогда мы еще более дурно повлияем на нее! – заявила я, торопясь утешить расстроенную подружку.
– Набьем ей заячью морду? – с надеждой спросила обманутая жена.
– И повыдергаем птичьи перышки! – добавила я.
– Отлично! – Кровожадный энтузиазм вытеснил из голоса Ирки обиду и скорбь. – Значит, я заеду за тобой завтра в половине пятого. Мы сядем Моржику на хвост, проследим за ним, потому что иначе не найдем нужный фонтан, и накроем зайцевидных ласточек прямо на месте преступления против морали и нравственности!
– Завтрашний вечер обещает быть интересным, – без большого восторга пробормотала я, но подруга уже отключилась и моих слов не услышала.
Дверь квартиры, к которой я в процессе разговора удобно привалилась спиной, содрогнулась и затряслась. Думая, что это пришел с работы глава нашего семейства, я посторонилась и открыла дверь, но за ней стоял не Колян, а чокнутая бабка Светлана Михеевна со второго этажа. На ней были байковые пижамные штаны и большая, некрасиво растянутая трикотажная майка, под которой явственно виднелся бюст, конфигуративно вполне соответствующий майке. Когда-то Михеевна была красоткой, но те времена давно прошли, оставив пожилой даме на память о себе неистребимую привычку броско наряжаться. Штаны на Михеевне были ярко-зеленые, майка желтая, а на голове пламенел широкий красный ободок, похожий на кокошник. Он удерживал от эмиграции с полуголого черепа престарелой кокетки последние волосики, выкрашенные в насыщенный бордовый цвет.
Пробегающий мимо Мася при виде красно-желто-зеленой Михеевны остановился и громко, с радостной надеждой спросил:
– Мамочка, уже пришел Новый год?
– Нет еще, – ответила я и вопросительно взглянула на пришедшую вместо Нового года Михеевну.
Она была мало похожа на Деда Мороза и еще меньше – на Снегурочку. Бабка нервно притопывала ногой и похлопывала себя по расплывшемуся бедру пластмассовой мухобойкой.
– Опять грохочете?! – накинулась она на меня. – Я уже предупреждала, будете грохотать – милицию вызову! И грохочут, и грохочут, сволочи! Сколько можно грохотать?
– По закону любой сволочи можно грохотать до одиннадцати часов вечера! – вежливо ответила я, посмотрев на наручные часы. – А сейчас только восемь.
– Так вы еще три часа грохотать будете?! – возмутилась соседка.
– Нет, не будем, – успокоила я ее, не желая скандалить с сумасшедшей. – Мы на сегодня свой норматив по грохоту уже выполнили, идите к себе.
– Мамочка, бабушка идет на елку? – встрял в разговор Масяня.
– О чем говорит этот ребенок? – напряглась Михеевна.
– Не знаю, – я пожала плечами. – Нет, Коля, бабушка не идет на елку.
– А почему она в костюме? – не отставал любознательный ребенок.
– Чем ему не нравится мой костюм? – заволновалась старая модница.
– Красивый костюм! – совершенно искренне похвалил Масяня. – Красный, желтый, зеленый! Ты, бабушка, в костюме Светофорика, правильно?
Я прыснула в ладошку. Михеевна гневно покраснела, еще глубже вживаясь в колоритный образ Светофорика, и угрожающе сказала:
– Ах, вы так! Ну ладно! Сволочи! – и захлопнула дверь.
Я вздохнула. С соседями надо жить мирно, а с такими соседями, как Михеева, – в особенности. Она жутко вредная бабка. Ее манера всех вокруг называть сволочами – это еще полбеды. В прошлом году, когда маленький Мася дорос до почтового ящика и повадился хлопать его металлической дверцей, эта грымза в борьбе за кладбищенскую тишь намазала нам ящик солидолом! Пришлось покупать новое вместилище для почты и новые варежки для ребенка. Жаль, не было возможности заодно купить новую квартиру.
– Коленька, пожалуйста, не надо больше топать, кричать и ронять табуретки, – попросила я. – Баба Света очень сердится, когда шумят.
– Ба-бах! – с грохотом распахнулась входная дверь.
– А вот и я! – радостно возвестил Колян.
Говорил он в полный голос, но слышно его было плохо, человеческую речь заглушил возмущенный животный крик: карликового тигра Филимона, неразумно спрятавшегося от Масяни за дверью, прижало к стене.
– Филя! – закричала я.
– Папа! – завопил Масяня.
– Сволочи! – заорала Михеевна, разноцветная фигура которой нарисовалась на лестничной площадке позади Коляна.
– Баба Света-Светофорик! – громогласно возрадовался Мася.
– Да чтоб вас всех приподняло и шлепнуло! Сволочи! – заругалась взбешенная Михеевна. – Ненавижу! Никакой жизни через вас нет!
– Да чтоб вы онемели! – Я не выдержала и рявкнула еще громче.
Не ожидавшая этого Михеевна ненадолго заткнулась, и Колян молча закрыл перед ней дверь. Крикливая бабка потопала к себе и, пока шла вниз по лестнице, костерила наше семейство на все корки.
Этот неприятный инцидент не заслуживал бы упоминания, не получи он продолжения на следующий день.
Понедельник
– Ключи! Мобильник! Кошелек! Коля, пошел!
– Сок! Печенье! Машинка! Где няня?
– Я здесь!
– Мася, пошел!
Мои любимые мужчины в боевой тройке с няней, данной в сопровождение младшему Коляну, дружно десантировались с третьего этажа.
– Восемь сорок восемь! – я посмотрела на часы, смахнула пот со лба, устало бухнулась в кресло и оглядела ежеутренний разгром. – Нормально пошли…
Коля-большой не успел заправить постель, зато маленькому вполне хватило времени, чтобы разбросать по всей детской игрушки. На кухонном столе стояла грязная посуда, а вот кошачья миска сияла девственной чистотой.
– Мя! – неподобающе тонким голосом вякнул толстяк Филимон, устремив на меня молящий взор круглых зеленых глаз.
Я неохотно поднялась, задала корма скотинке, привела в порядок квартиру, а потом завалилась на диван с намерением поспать до полудня, но с удивлением обнаружила, что никак не могу уснуть. Организм, приученный существовать в режиме постоянной гонки, жаждал движений и действий.
– Отлично, – я приняла вертикальное положение, переместилась к телефону и стала названивать по номерам, которые дала мне Анка.
Номер телефона в квартире, где год назад жила Анютина подруга Маша Петропавловская, остался прежним, но хозяйка там поменялась. Басовитая тетка, снявшая трубку, популярным языком с преобладанием ругательств сообщила, что чернявая курва с этой хаты давно съехала к чертям собачьим, и мне тоже было рекомендовано незамедлительно отправиться в указанном направлении. Адрес показался мне недостаточно точным, поэтому я не тронулась с места и позвонила одному из Машиных экс-супругов. Его телефончик Анюта раскопала в старой записной книжке.
– Мария Петропавловская? А кто такая Мария Петропавловская? – высокомерно поинтересовался дребезжащий тенор. – Ах, моя бывшая супруга! В мое время она звалась Марией Кашиной. Нет, я давно не общаюсь с этой гражданкой. Извините!
Тут у меня возникла мысль, которой я поделилась со спящим Филимоном:
– Похоже, эта Маша не самая приятная особа!
Филя со мной согласился – то есть промолчал. Я позвонила парикмахерше, которая пару лет назад регулярно обслуживала Анку и изредка – за компанию – ее подружку, но мастерица Марию Петропавловскую-Кашину даже не вспомнила, хотя об Анюте говорила с нежностью и тоской. Вероятно, Маша в отличие от Анки не была щедра на чаевые.
Последней моей надеждой была некая Анфиса Блок, пожелтевшую визитку которой Анюта нашла в кармане своей старой шубы. Вроде эта самая Анфиса когда-то работала с Марией Петропавловской в одном офисе.
– Да это же было сто лет назад! – сказала однофамилица поэта, когда мне удалось прорваться к ней сквозь бесконечные короткие гудки.
Чувствовалось, что госпожа Блок очень любит поговорить.
– Мы вместе работали… Дай бог памяти… В «Покупайке»? Или в «Пассаже»? А, нет, в «Городских огнях»!
– В журнале? – заинтересовалась я.
Анка снабдила меня чрезвычайно скудными сведениями о жизни подруги. На вопрос, чем Маша занималась, она ответила в двух словах: «Фигней всякой». Теперь же выяснялось, что обидное словечко «фигня» обозначает достойнейшую профессию журналиста! Я с трудом преодолела позыв обидеться.
– Да разве это журналы? – пренебрежительно фыркнула моя собеседница. – Вот сейчас я в настоящем журнале работаю, в «Женском клубе», там мы не только рекламу гоним, а даже интервью с бизнес-леди печатаем!
– Прекрасно, – сказала я, торопясь вернуться к интересующей меня теме. – А где сейчас работает бизнес-леди Петропавловская, не знаете?
– Не знаю, я о ней давненько ничего не слышала.
– Чудесно! – с досадой сказала я Филимону, положив трубку. – Замечательная девушка эта Маша! Никто ее не видит, никто не слышит и, главное, ни видеть ни слышать не хочет! А я должна ее, такую глубоко законспирированную, найти!
Тут телефон требовательно звякнул, я сняла трубку и услышала голос условно любимого директора Гадюкина.
– Елена, ты нам мрамор не найдешь? – деловито спросил он.
Подумав, что окружающие сильно преувеличивают мою находчивость, я покачала головой. Мрамор у меня ассоциировался, главным образом, с надгробиями. Лично Гадюкину я организовала бы прекрасную могильную плиту в два счета, но местоимение «мы» явно указывало, что мрамора он жаждет не только для себя. Может, для братской могилки сотрудников?
– Готовите массовое захоронение, Иван Афанасьевич? – съехидничала я.
– Нет, мрамор нужен для ступенек, – терпеливо объяснил директор. – Мы решили рискнуть и пойти на евроремонт.
Это монаршее «мы» меня разозлило. Их Величество Гадюкин отважно пойдут на евроремонт, а бедные телевизионные смерды останутся в отпусках без денежного содержания до Нового года!
– Тогда на могилки тоже рассчитывайте, – посоветовала я. – Если ваш рисковый евроремонт затянется, можно прогнозировать падеж коллектива от бескормицы!
– О какой бескормице ты говоришь? – обиделся директор. – Тебе-то голодная смерть точно не грозит, ты без работы не останешься. Я вас с Рябушкиным в командировку отправляю.
– Куда?! – ужаснулась я.
Командировки означают для меня разлуку с горячо любимой семьей и потому категорически не приветствуются.
– На форум, – ответил Гадюкин. – Будете нашими консультантами при оргкомитете. И смотрите там, чтобы на этот раз фланцы стояли как надо!
– Флайки, а не фланцы! – облегченно засмеялась я.
Форум, на который меня командировали, проводится в нашем городе.
– Фланцы, флайки – не вижу разницы! – буркнул Гадюкин и отключился, напоследок еще раз наказав мне крепко подумать, где взять мрамор.
На радостях, что не надо никуда ехать, я проявила не свойственную мне доброту и не сказала этому идиоту, нашему директору, что фланцы – это такие штуки по водопроводно-канализационной части, а флайками на профессиональном жаргоне называются специальные машины, которые передают телевизионный сигнал на спутник по принципу «fly away». Гадюкину никакой ликбез не поможет, он в телевидении не просто дуб, а дубовый пень, вполне довольный своим древесно-стружечным существованием.
Тем не менее, движимая чувством благодарности к начальству, не сославшему меня в тьмутаракань, я не поленилась открыть бесплатную газетку, которую только вчера вечером извлекла из почтового ящика и еще не успела отправить по более правильному адресу – в мусорку. Черно-белая, точнее, черно-серая газетенка в четыре полосы претенциозно называлась «Мир камня» и являла собой нечто среднее между стенгазетой Саянского мраморного карьера и ассортиментным перечнем изделий артели кустарей-камнерезов. Иллюстративная часть издания была представлена скверными фотографиями мраморных умывальников, подоконников, ступеней и балясин, а содержательная – рядом тематических рекламных объявлений и одной передовой статьей под аксиоматичным заголовком «Искусство вечно». По-своему аргументируя этот, в общем-то, не нуждающийся в доказательствах тезис, автор материала оригинально увязывал творчество Праксителя, опыт эксплуатации древнеримских терм, исторически сложившиеся требования к сооружению склепов и мавзолеев и традиции современного садово-паркового дизайна. У потенциального покупателя должно было сложиться впечатление, что мраморные конструкции, приобретенные им по сходной цене, он может использовать как при жизни, так и по окончании таковой, а при похвальном отсутствии эгоизма – оставить их в наследство своим потомкам до седьмого колена включительно. Я не без удовольствия прочитала этот опус, заинтересовалась личностью автора и пришла в полный восторг, узрев подпись: Мария Петропавловская! Мне чудесным образом повезло.
«Это не везение, а прямое вознаграждение за хорошее поведение, – менторским тоном сказал мой внутренний голос. – Ты проявила душевное благородство, решив помочь гадкому Гадюкину, и высшие силы немедленно засчитали тебе это в плюс!»
– Интересная версия, – сказала я вслух. – А вот еще одна: путем повседневных страданий и мук я поднялась до духовных вершин, подобающих высшим силам, и сама обрела толику сверхчеловеческих способностей!
Теперь уже смешливо фыркнул мой внутренний голос. Похохатывая и хмыкая, я приступила к поиску редакционных контактов.
В самом низу последней страницы газеты были указаны адрес и телефон редакции. Набрав указанный номер, я нетерпеливо прослушала двухминутную музыкальную композицию из серии долгих гудков, фрагмента «Лунной сонаты» и задорного мышиного писка факса, включенного в автоматический режим. Уяснив, что дозвониться в «Мир камня» можно только при наличии такого количества времени и терпения, которым в этом мире я располагать не могу, я решила, что проще будет съездить по указанному адресу.
Собралась я быстро, но с выходом из дома немного задержалась. На лестничной площадке переминался незнакомый мне юноша. Поскольку на нашем третьем этаже всего две квартиры, а выше – только крыша, с моей стороны было вполне естественно поинтересоваться:
– Вы к кому?
В моем голосе прозвучало невысказанное подозрение. Домоуправление никак не поставит металлическую подъездную дверь, которая препятствовала бы проникновению в дом посторонних. Правда, обычно некультурные граждане, испытывающие внезапную и непреодолимую потребность в уборной, не поднимаются выше первого этажа, но незнакомец мог оказаться исключением из правила.
– К вам, – сказал юноша, глядя на меня с опаской и интересом.
Такое выражение было мне хорошо знакомо – его приобретает морда кота Филимона, когда Масяня приближается к нему с открытым забралом и без оружия.
– Вы не ошиблись? – на всякий случай я попятилась.
У меня неплохая память на лица (в отличие от памяти на имена), и такую веснушчатую физиономию с носом-картошкой и глазками-смородинками я бы точно не забыла. Вдобавок молодой человек был рыжеволос, как мультипликационный Антошка.
– Это же вы из двадцать третьей квартиры? – спросил он.
Я покосилась на собственную дверь, украшенную блестящими желтыми цифирками «2» и «3». Их сочетание не оставляло мне возможности ответить отрицательно.
– Ну я. А что?
– Отворожите меня.
– Чего?!
– Отворожите, – повторил рыжий. – Я знаю, вы можете.
– Сок! Печенье! Машинка! Где няня?
– Я здесь!
– Мася, пошел!
Мои любимые мужчины в боевой тройке с няней, данной в сопровождение младшему Коляну, дружно десантировались с третьего этажа.
– Восемь сорок восемь! – я посмотрела на часы, смахнула пот со лба, устало бухнулась в кресло и оглядела ежеутренний разгром. – Нормально пошли…
Коля-большой не успел заправить постель, зато маленькому вполне хватило времени, чтобы разбросать по всей детской игрушки. На кухонном столе стояла грязная посуда, а вот кошачья миска сияла девственной чистотой.
– Мя! – неподобающе тонким голосом вякнул толстяк Филимон, устремив на меня молящий взор круглых зеленых глаз.
Я неохотно поднялась, задала корма скотинке, привела в порядок квартиру, а потом завалилась на диван с намерением поспать до полудня, но с удивлением обнаружила, что никак не могу уснуть. Организм, приученный существовать в режиме постоянной гонки, жаждал движений и действий.
– Отлично, – я приняла вертикальное положение, переместилась к телефону и стала названивать по номерам, которые дала мне Анка.
Номер телефона в квартире, где год назад жила Анютина подруга Маша Петропавловская, остался прежним, но хозяйка там поменялась. Басовитая тетка, снявшая трубку, популярным языком с преобладанием ругательств сообщила, что чернявая курва с этой хаты давно съехала к чертям собачьим, и мне тоже было рекомендовано незамедлительно отправиться в указанном направлении. Адрес показался мне недостаточно точным, поэтому я не тронулась с места и позвонила одному из Машиных экс-супругов. Его телефончик Анюта раскопала в старой записной книжке.
– Мария Петропавловская? А кто такая Мария Петропавловская? – высокомерно поинтересовался дребезжащий тенор. – Ах, моя бывшая супруга! В мое время она звалась Марией Кашиной. Нет, я давно не общаюсь с этой гражданкой. Извините!
Тут у меня возникла мысль, которой я поделилась со спящим Филимоном:
– Похоже, эта Маша не самая приятная особа!
Филя со мной согласился – то есть промолчал. Я позвонила парикмахерше, которая пару лет назад регулярно обслуживала Анку и изредка – за компанию – ее подружку, но мастерица Марию Петропавловскую-Кашину даже не вспомнила, хотя об Анюте говорила с нежностью и тоской. Вероятно, Маша в отличие от Анки не была щедра на чаевые.
Последней моей надеждой была некая Анфиса Блок, пожелтевшую визитку которой Анюта нашла в кармане своей старой шубы. Вроде эта самая Анфиса когда-то работала с Марией Петропавловской в одном офисе.
– Да это же было сто лет назад! – сказала однофамилица поэта, когда мне удалось прорваться к ней сквозь бесконечные короткие гудки.
Чувствовалось, что госпожа Блок очень любит поговорить.
– Мы вместе работали… Дай бог памяти… В «Покупайке»? Или в «Пассаже»? А, нет, в «Городских огнях»!
– В журнале? – заинтересовалась я.
Анка снабдила меня чрезвычайно скудными сведениями о жизни подруги. На вопрос, чем Маша занималась, она ответила в двух словах: «Фигней всякой». Теперь же выяснялось, что обидное словечко «фигня» обозначает достойнейшую профессию журналиста! Я с трудом преодолела позыв обидеться.
– Да разве это журналы? – пренебрежительно фыркнула моя собеседница. – Вот сейчас я в настоящем журнале работаю, в «Женском клубе», там мы не только рекламу гоним, а даже интервью с бизнес-леди печатаем!
– Прекрасно, – сказала я, торопясь вернуться к интересующей меня теме. – А где сейчас работает бизнес-леди Петропавловская, не знаете?
– Не знаю, я о ней давненько ничего не слышала.
– Чудесно! – с досадой сказала я Филимону, положив трубку. – Замечательная девушка эта Маша! Никто ее не видит, никто не слышит и, главное, ни видеть ни слышать не хочет! А я должна ее, такую глубоко законспирированную, найти!
Тут телефон требовательно звякнул, я сняла трубку и услышала голос условно любимого директора Гадюкина.
– Елена, ты нам мрамор не найдешь? – деловито спросил он.
Подумав, что окружающие сильно преувеличивают мою находчивость, я покачала головой. Мрамор у меня ассоциировался, главным образом, с надгробиями. Лично Гадюкину я организовала бы прекрасную могильную плиту в два счета, но местоимение «мы» явно указывало, что мрамора он жаждет не только для себя. Может, для братской могилки сотрудников?
– Готовите массовое захоронение, Иван Афанасьевич? – съехидничала я.
– Нет, мрамор нужен для ступенек, – терпеливо объяснил директор. – Мы решили рискнуть и пойти на евроремонт.
Это монаршее «мы» меня разозлило. Их Величество Гадюкин отважно пойдут на евроремонт, а бедные телевизионные смерды останутся в отпусках без денежного содержания до Нового года!
– Тогда на могилки тоже рассчитывайте, – посоветовала я. – Если ваш рисковый евроремонт затянется, можно прогнозировать падеж коллектива от бескормицы!
– О какой бескормице ты говоришь? – обиделся директор. – Тебе-то голодная смерть точно не грозит, ты без работы не останешься. Я вас с Рябушкиным в командировку отправляю.
– Куда?! – ужаснулась я.
Командировки означают для меня разлуку с горячо любимой семьей и потому категорически не приветствуются.
– На форум, – ответил Гадюкин. – Будете нашими консультантами при оргкомитете. И смотрите там, чтобы на этот раз фланцы стояли как надо!
– Флайки, а не фланцы! – облегченно засмеялась я.
Форум, на который меня командировали, проводится в нашем городе.
– Фланцы, флайки – не вижу разницы! – буркнул Гадюкин и отключился, напоследок еще раз наказав мне крепко подумать, где взять мрамор.
На радостях, что не надо никуда ехать, я проявила не свойственную мне доброту и не сказала этому идиоту, нашему директору, что фланцы – это такие штуки по водопроводно-канализационной части, а флайками на профессиональном жаргоне называются специальные машины, которые передают телевизионный сигнал на спутник по принципу «fly away». Гадюкину никакой ликбез не поможет, он в телевидении не просто дуб, а дубовый пень, вполне довольный своим древесно-стружечным существованием.
Тем не менее, движимая чувством благодарности к начальству, не сославшему меня в тьмутаракань, я не поленилась открыть бесплатную газетку, которую только вчера вечером извлекла из почтового ящика и еще не успела отправить по более правильному адресу – в мусорку. Черно-белая, точнее, черно-серая газетенка в четыре полосы претенциозно называлась «Мир камня» и являла собой нечто среднее между стенгазетой Саянского мраморного карьера и ассортиментным перечнем изделий артели кустарей-камнерезов. Иллюстративная часть издания была представлена скверными фотографиями мраморных умывальников, подоконников, ступеней и балясин, а содержательная – рядом тематических рекламных объявлений и одной передовой статьей под аксиоматичным заголовком «Искусство вечно». По-своему аргументируя этот, в общем-то, не нуждающийся в доказательствах тезис, автор материала оригинально увязывал творчество Праксителя, опыт эксплуатации древнеримских терм, исторически сложившиеся требования к сооружению склепов и мавзолеев и традиции современного садово-паркового дизайна. У потенциального покупателя должно было сложиться впечатление, что мраморные конструкции, приобретенные им по сходной цене, он может использовать как при жизни, так и по окончании таковой, а при похвальном отсутствии эгоизма – оставить их в наследство своим потомкам до седьмого колена включительно. Я не без удовольствия прочитала этот опус, заинтересовалась личностью автора и пришла в полный восторг, узрев подпись: Мария Петропавловская! Мне чудесным образом повезло.
«Это не везение, а прямое вознаграждение за хорошее поведение, – менторским тоном сказал мой внутренний голос. – Ты проявила душевное благородство, решив помочь гадкому Гадюкину, и высшие силы немедленно засчитали тебе это в плюс!»
– Интересная версия, – сказала я вслух. – А вот еще одна: путем повседневных страданий и мук я поднялась до духовных вершин, подобающих высшим силам, и сама обрела толику сверхчеловеческих способностей!
Теперь уже смешливо фыркнул мой внутренний голос. Похохатывая и хмыкая, я приступила к поиску редакционных контактов.
В самом низу последней страницы газеты были указаны адрес и телефон редакции. Набрав указанный номер, я нетерпеливо прослушала двухминутную музыкальную композицию из серии долгих гудков, фрагмента «Лунной сонаты» и задорного мышиного писка факса, включенного в автоматический режим. Уяснив, что дозвониться в «Мир камня» можно только при наличии такого количества времени и терпения, которым в этом мире я располагать не могу, я решила, что проще будет съездить по указанному адресу.
Собралась я быстро, но с выходом из дома немного задержалась. На лестничной площадке переминался незнакомый мне юноша. Поскольку на нашем третьем этаже всего две квартиры, а выше – только крыша, с моей стороны было вполне естественно поинтересоваться:
– Вы к кому?
В моем голосе прозвучало невысказанное подозрение. Домоуправление никак не поставит металлическую подъездную дверь, которая препятствовала бы проникновению в дом посторонних. Правда, обычно некультурные граждане, испытывающие внезапную и непреодолимую потребность в уборной, не поднимаются выше первого этажа, но незнакомец мог оказаться исключением из правила.
– К вам, – сказал юноша, глядя на меня с опаской и интересом.
Такое выражение было мне хорошо знакомо – его приобретает морда кота Филимона, когда Масяня приближается к нему с открытым забралом и без оружия.
– Вы не ошиблись? – на всякий случай я попятилась.
У меня неплохая память на лица (в отличие от памяти на имена), и такую веснушчатую физиономию с носом-картошкой и глазками-смородинками я бы точно не забыла. Вдобавок молодой человек был рыжеволос, как мультипликационный Антошка.
– Это же вы из двадцать третьей квартиры? – спросил он.
Я покосилась на собственную дверь, украшенную блестящими желтыми цифирками «2» и «3». Их сочетание не оставляло мне возможности ответить отрицательно.
– Ну я. А что?
– Отворожите меня.
– Чего?!
– Отворожите, – повторил рыжий. – Я знаю, вы можете.