Логунова Елена. Дефиле озорных толстушек

   Тетка решительно застеклила глазницы плавательными окулярами, и я поняла, что она считает наш разговор оконченным.
   – Постойте! – вскричала я, ногой отпихнув рвущуюся в калитку болонку. – Что же мне теперь в третий раз приходить? Хоть телефончик скажите, я вашей Милене Витальевне предварительно позвоню!
   Суровая кухарка приостановилась:
   – Есть куда записать?
   – Есть! – обрадовавшись, я вытянула из кармана мобильник. – Диктуйте, я сразу в память занесу!
   Получив телефончик хозяйки, я пропустила во двор вякающую болонку, глубоким кивком поблагодарила за помощь любезную кухарку, повторила про себя адрес дома – улица Подгорная, дом пятнадцать – и поторопилась вернуться к синей «Ауди».
   Меня немного беспокоила судьба машины, брошенной вблизи магазина, экспонаты с витрины которого можно было рекомендовать в качестве наглядных пособий для семинара по повышению профессионального мастерства взломщиков-домушников. На мой взгляд неспециалиста, там были все возможные новинки запорных механизмов. Оставалось надеяться, что Денис не переусердствует и купит для Трошкиной что попроще – лучше всего простой амбарный замок, который в случае утери ключа можно сбить топором, не калеча дверь. На моей памяти раззява Алка потеряла столько ключей, что их общего веса хватило бы пионерскому звену, чтобы с большим отрывом победить в школьном соревновании по сбору цветных металлов.
   Денис уже вышел из магазина и громко отчитывал, понуро свесившего уши Барклая.
   – Ты оставил машину без присмотра и не закрыл даже дверцу! – справедливо сердился Денис. – Куда тебя понесло? Где ты шлялся? Только не говори, что побежал по нужде, я не поверю!
   – О, ты уже вернулся! Можно поздравить с покупкой? – самым светским тоном молвила я, нарисовавшись у заднего бампера «Ауди».
   – Ты оставила машину без присмотра и даже не закрыла дверцу! – Денис оставил в покое собаку и, не меняя текста, накинулся на меня. – Куда тебя понесло? Где ты шлялась?
   – Ты не поверишь, но я отошла по нужде! – ответила я, упреждая следующую фразу. – А Барклай ходил со мной.
   – Вы справляли нужду вместе? – Денис, как и обещал, сказанному не поверил. – Мочились на брудершафт?!
   – Нет, Барклай стоял на шухере – охранял меня, пока я сидела под кустиком, – легко соврала я. – Тут ужасный район, ни одной общественной уборной!
   – Сидела под кустиком? – ошеломленно повторил Денис.
   – Согласись, это вполне сочетается с моим нынешним имиджем! – Я нарисовала в воздухе вертикаль, более или менее параллельную своему телу, облаченному в маскарадный костюм Леди Бомж.
   – М-да, – вякнул милый.
   – Ты замок-то купил? – спросила я, кивнув на витрину. – Кажется, здесь богатый ассортимент?
   – Ха! Богатый ассортимент! – высокомерно хмыкнул эксперт-криминалист, залезая на водительское место. – Особенно широкий выбор деревянных щеколд и железных засовов времен царя Гороха!
   – И чугунных шпингалетов, – пробормотала я, вспомнив известную миниатюру одного из наших комиков. – Самовывозом из Нижнего Тагила…
   – Чего?! – Денис обернулся и посмотрел на меня с откровенным беспокойством.
   – Не отвлекайся, едем домой, – попросила я. – Что-то у меня с головой не в порядке, наверное, от жары. Надо поскорее лечь в постель.
   – Со мной? – быстро и с нескрываемой надеждой спросил мой любимый мент.
   – С холодным компрессом! – возразила я.
   Он фыркнул и придавил педаль газа. Через четверть часа мы уже выгружались из машины в родном дворе. Денис со мной не разговаривал – похоже, обиделся на то, что я предпочла горячему милицейскому парню холодный компресс. До двадцать первой квартиры мы дошли в напряженном молчании, но, когда увидели Алкину дверь, заговорили разом:
   – Это еще что? – воскликнула я.
   – Что за хрень? – продолжил Денис.
   На двери, которая была закрыта кое-как – сбоку оставалась косая щель, – белела бумажная полоска с чернильным оттиском. Мне стало дурно: ноги задрожали, голова закружилась. В этот момент я и впрямь не отказалась бы от холодного компресса, желательно с нашатырем. Подобные бумажки я тысячу раз видела в кино: таким образом милиция опечатывает квартиры, в которых произошло убийство!
   Подумав про милицию, я, конечно же, вспомнила, что эксперт-криминалист стоит рядом со мной, и перевела взгляд на Дениса. Его симпатичная физиономия сделалась непроницаемой, как дверца сейфа. Еще бы! Бравый капитан Кулебякин наверняка и не такое видел!
   – Никогда такого не видел! – сказал между тем Денис, этим неожиданным заявлением спутав все мои мысли.
   Он присел на корточки и приблизил свою бронированную физиономию к напугавшей меня бумажке. Поглазел на нее, непонятно цокая языком, а потом поддел полоску ногтем и бесцеремонно сорвал с двери.
   – Как ты думаешь, что это?
   Я никак не ожидала, что эксперт обратится с этим вопросом ко мне, и замешкалась с ответом. В руках у Дениса трепетала полоска бумаги, вырезанная из школьной тетрадки в клетку. На ней аккуратным ученическим почерком шариковой ручкой было выведено странное слово «апичатана», хвостик которого был придавлен отштампованным изображением гнусно ухмыляющегося черепа. Из его глазницы выглядывала кобра, судя по всему, молодая и энергичная. От раздутого капюшона до кончика хвоста, которым гадина игриво щекотала скрещенные под черепом берцовые кости, змея была полна самодовольства и скрытой угрозы.
   – Я не поняла, это какого же ведомства печать? Минздрава, который катастрофически опоздал с предупреждениями? – глупо спросила я, не зная, что и думать.
   Может, злокозненные гаитянские колдуны обиделись на Трошкину за то, что она их разлюбила и изменила пугающей магии Вуду с кротким природничеством, а потому взяли да и прислали Алке черную метку?
   – Сейчас узнаем, – сквозь зубы сказал Денис и решительно постучал в соседнюю квартиру.
   За дверью что-то грохнуло, шлепнуло, а затем послышался частый топот, затихший в глубине квартиры.
   – Васька, – с уверенностью сказал Денис. – Подслушивал, заразёнок, под дверью!
   – И подсматривал в глазок, – добавила я, угадав природу шума: сто процентов, это упала табуретка!
   Алкин сосед Васька Кулешов по прозвищу Василиса Микулишна – на диво шустрый, но мелкорослый пацан неполных десяти лет. У пацана обманчивая наружность сказочной королевны – глазки-незабудки, ресницы веером, ротик бантиком, точеный носик в россыпи умильных веснушек и пышная копна золотистых локонов, которые Васькина мамаша Татьяна не стрижет из ностальгических соображений – видите ли, буйная грива сына напоминает ей собственную великолепную шевелюру, от которой только воспоминания и остались. Васькина маменька уже лет двадцать работает парикмахершей и за это время смелыми экспериментами над собственным волосяным покровом истребила таковой почти напрочь.
   – Татьяна небось на работе еще, Василиса один дома сидит, – предположила я, видя, что никто не спешит нам открывать.
   Денис бухнул в дверь кулаком и бармалейским голосом проревел:
   – Откройте, уголовный розыск!
   По линолеуму влажно зашлепали быстрые шаги, и дверь распахнулась настежь.
   – Честно, не врете, уголовный розыск?! – захлебываясь от восторга, пропел Василиса.
   Я с иронией покосилась на Дениса. Если он думал испугать пацана, то промахнулся! Василиса – один из самых преданных фанатов нашей мамули, он добровольно тестирует ее новые кошмарные произведения с пяти лет и развил у себя стойкий иммунитет к любым страхам и ужасам.
   – Ее убили, да?! – Мелкорослый Василиса возбужденно подпрыгивал у наших ног, и его ясные голубые глаза светились, как ксеноновые лампы. – Я так сразу и подумал!
   – Стоять смирно! – гаркнул Денис. – Твоя работа?
   Пацан поглядел на бумажку с устрашающей печатью и согласно тряхнул кудрями:
   – Ага, классно получилось, да?
   – Где же ты взял такую печать? – я не удержалась от вопроса.
   – Да это же не печать вовсе, теть Ин, вы че, совсем темная? – укорил меня Василиса. – Разбираться надо, это же временная татуировка, вроде переводной картинки!
   – О картинках после поговорите, – строго сказал Денис. – Скажи лучше, с чего это тебе вздумалось чужую квартиру опечатывать?
   – «Апичатывать»! – ехидно уточнила я.
   Сказав, что я «темная», Василиса меня нешуточно обидел. Я не какая-нибудь сельская клуша, а вполне прогрессивная девушка, стремящаяся быть в курсе всего нового и интересного!
   – А как же?! – Пацан одарил Дениса взглядом, который ясно говорил, что мой милый тоже безоговорочно причислен к темным массам. Я повеселела. – Когда теть Аллу увезли, дверь открытой осталась! Замок сломан, так не гвоздями же ее забивать? Вот я и придумал опечатать помещение, чтобы не лезли, кому не нужно!
   – Погоди, Василиса, а кто увез Алку? – быстро спросила я, вновь начиная волноваться.
   – Ну кто? – Василиса пожал плечами, и ниспадающие на них локоны зашевелились. – «Скорая», конечно!
   – «Ско-орая»? – я потеряла дар речи.
   Тогда за допрос малолетнего свидетеля взялся Денис, и вскоре мы уже знали следующее.
   После школы хороший мальчик Василиса пошел на стадион «Юность» собирать на беговой дорожке гильзы от стартового пистолета, а потом весь вечер трудолюбиво набивал их серой, которую соскабливал со спичечных головок. Предвкушая, как чудесно будут взрываться эти самодельные хлопушки в костерке, разложенном дворничихой в палисаднике с пошлой целью кремации сухих листьев, Василиса излишне увлекся и остановился лишь тогда, когда в доме кончились спички. Только тут маленький террорист спохватился, что ему нечем зажечь газ и разогреть ужин, оставленный заботливой маменькой, не удастся. Между тем, за трудами неправедными Василиса проголодался. Почесав лохматый затылок, предприимчивый пацан побежал за спичками к соседке.
   Дверь двадцать первой квартиры была открыта, а хозяйка где-то пряталась. Василиса с удовольствием поаукал, а когда перестал шуметь, то заметил, что в санузле горит свет, и из-за двери слышатся мучительные стоны и жалобные рыдания.
   – Эй, теть Ал, тебе плохо? – спросил Василиса.
   Стоны и рыдания стали громче и горше. Смышленый пацан принял это за утвердительный ответ и без колебаний вызвал «неотложку». «Скорая» приехала быстро, но отсмотреть шоу полностью Василисе не дали. Прибывший доктор крепко взял любопытного мальчишку за плечо и бесцеремонно выставил из чужой квартиры.
   – Но когда ее выносили, я все-таки посмотрел, – похвастался Василиса. – Теть Алла на носилках скукожилась, простынкой по макушку укрылась и стонала жалобно, как котенок.
   – Стонала – значит, еще живая была, – резюмировал Денис.
   Это его «еще» мне совсем не понравилось!
   – Боже, сделай так, чтобы она не умерла! – взмолилась я.
   – Не причитай! – поморщился Денис. – Мы все выясним. Знать бы только, куда ее увезли…
   – Бедная Алка! – я продолжала кручиниться.
   Мысленным взором я видела худосочную Трошкину завалившейся в ямку на продавленной сетке больничной кровати. С тихим котеночьим писком к белому потолку отлетала Алкина душа…
   Тут примерещившийся мне жалобный писк напрочь заглушил немелодичный скрежет, сопровождающий движение лифта. Подъемный механизм наконец-то ожил и натужно волок кого-то вверх. Кабинка пришвартовалась на пятом этаже, створки лифта разъехались, и из него вышла… Алка Трошкина, живая и невредимая!
   – Ну, братцы, вас только за смертью посылать! – недовольно сказала она, протолкавшись мимо меня и опешившего Василисы к своей двери. – Ну, купили замок?
   – Купили, – бесцветным голосом ответил Денис, поморщившись при упоминании о смерти.
   – Трошкина, ты живая! – обрадовалась я.
   – Я полуживая, – сердито возразила Алка. – Жрать хочу – спасу нет, а в холодильнике пусто, пришлось в магазин бежать, хоть и не хотелось квартиру бросать открытой. Спасибо, Пална согласилась присмотреть!
   Не обращая внимания на наши удивленные лица, она толкнула перекошенную дверь, забросила в прихожую распухший от покупок пакет с логотипом супермаркета, после чего по-свойски рванула на себя дверь квартиры номер двадцать и проорала в щель, ширина которой равнялась длине дверной цепочки:
   – Вера Пална! Я уже вернулась!
   Ответа не последовало, но Алка его, видимо, и не ждала. Аккуратно прикрыв чужую дверь, она прошла в свою квартиру, на ходу неласково бросив через плечо:
   – Не стойте как вкопанные, я не хочу ночевать с открытой дверью!
   Мы с Денисом проводили ее изумленно-недоверчивыми взглядами, а потом, не сговариваясь, уставились на Василису.
   – А я что? Я ничего! – опасливо пробормотал пацан, ретируясь в глубь своей квартиры.
   – Андерсен маленький! – запоздало ругнулся Денис. – Сказочник юный! Начинающий сочинитель ужастиков!
   – С кем поведешься, от того и наберешься, – пробормотала я, имея в виду свою мамулю – кого же еще! – Ну, ладно, ты занимайся замком, а я домой пойду, раз с Трошкиной все в порядке.
   – Гау! – прощально взлаял мне вслед Барклай, врастяжку лежащий на прохладном бетоне лестничной площадки.
   Надутый Денис ничего мне не ответил, а Алке велел тащить инструменты. Под треск раздираемого дерева и лязг металла я быстрым шагом поднялась на седьмой этаж и придавила кнопку звонка.
   – Индюха, ты как раз вовремя! – обрадовался Зяма, открывший мне дверь. Братец был наглажен, напомажен и расфуфырен. – Топай в гостиную, папуля собрался сделать программное заявление. Да не копайся, я тороплюсь, мне уже уходить пора!
   Подгоняемая братцем, я не стала копаться и прошла в гостиную, даже не сняв растерзанный пиджак. Папуля внимательно посмотрел на меня поверх очков, но от вопросов и комментариев удержался.
   – Все, мы уже в сборе и готовы внимать! – глянув на часы, скороговоркой произнес Зяма.
   Он нетерпеливо притопывал ногой, дожидаясь возможности сорваться с места и убежать.
   – Наш Зяма, кажется, влюбился? – на мотив известной песни про Костю-моряка напела я.
   – Кгх-м! Попрошу тишины! – веско сказал папуля. – Басенька, присоединись к нам, пожалуйста!
   Мамуля вошла в комнату тихой поступью призрака. Судя по выражению лица и особенно – по зловещему сверканью глаз, призрак был отнюдь не безвредный и наверняка беспокойный, как полтергейст. Я поняла, что какого-то компромисса со своей редакторшей мамуля все-таки достигла, но это ее отнюдь не радует.
   – Дорогие мои, я собрал нас всех, чтобы сообщить неприятное известие! – с суровой торжественностью возвестил папуля.
   – К нам едет ревизор? – ляпнул Зяма.
   Папа строго посмотрел на него. Братец пробормотал:
   – Все, все, молчу! – и высоко поднял руки, как капитулирующий фриц в кино про войну.
   – Дорогие мои, у нас проблема, – продолжил папуля. – Под угрозой оказались писательская популярность мамули и, как следствие, один из источников финансового благополучия нашей семьи. И хотя она достигла определенных договоренностей со своим издательством…
   Зяма, не опустивший рук, сцепил их над головой в крепкий замок и победно потряс, безмолвно приветствуя достигнутые договоренности независимо от сути таковых.
   – Но всем нам придется постараться, чтобы благополучно разрешить конфликтную ситуацию и пережить кризис, – заявил папуля.
   – Ма, ты согласилась оживить Кузьму? – быстро спросила я, устав следить за нитью папулиного витиеватого повествования.
   – Только через мой труп! – непримиримо вскричала она.
   – Мама согласилась найти Кузьме достойную замену, – объяснил папуля. – К концу недели она должна предложить кандидатуру, которая полностью устроит издательство. В противном случае придется действительно оживить Кузьму.
   – Только через трупы! – кровожадно оскалилась мамуля.
   Я заметила, что она внесла в свою предыдущую реплику поправку на массовость.
   – Я понял! – быстро сказал Зяма, распутав руки и между прочим поглядев на часы. – Нам надо придумать главного героя, который будет ничем не хуже Кузьмы!
   – Объявляю всеобщую мобилизацию! – пафосно подтвердил папуля.
   – Рад стараться! – Зяма козырнул, круто повернулся на каблуках и, звонко печатая шаг, вышел из комнаты.
   Через пару секунд громко хлопнула входная дверь.
   – Да чего там, придумаем что-нибудь! – я ободряюще улыбнулась папе и тоже покинула гостиную, мимоходом приобняв расстроенную мамулю.
   Обещание помощи писательницу не сильно успокоило. Остаток вечера она была сердита, все ее раздражало. Я слышала, как она возмущается, перестилая в их с папулей комнате постель. Мама громогласно костерила недобросовестных производителей постельного белья, которые шьют пододеяльники на новый, упрощенный манер – не оставляя большого ромбовидного выреза. Яростно заталкивая сминающееся одеяло в узкую прорезь на боку, она призывала громы и молнии на головы работников швейной фабрики «Снежинка», которые, по ее мнению, должны были после смерти всем своим трудовым коллективом оказаться в десятом круге ада и там до скончания веков вдевать в микроскопические прорези собственных изделий просторные комкающиеся одеяла.
   В нашей многоэтажной башне не очень хорошая звукоизоляция, и мне было неплохо слышно, как ярится мамуля, тяжело переносящая творческий кризис. Я посочувствовала ей, а потом – за компанию – и себе. У меня ведь нынче тоже тяжелый денек выдался, один испорченный костюм чего стоит! Маловероятно, что его удастся привести в божеский вид, хотя попробовать, конечно, надо…
   Чтобы не предаваться бесплодному унынию, я пошла в ванную и затолкала испачканный костюм в стиральную машинку. Умный агрегат, оживленный нажатием кнопочек, принялся за дело, а я присела на бортик ванны и некоторое время тупо таращилась на коловращение за стеклянным иллюминатором, вяло радуясь, что шум машины заглушил мамулины экспрессивные речи. Потом меня вдруг осенило, что я отправила костюм на постирушку, не вывернув карманы! Вот дура-то! Там ведь остался листок, который я вынула из конверта, подобранного в Алкиной прихожей!
   Еще раз самокритично обругав себя идиоткой, я остановила урчащую стиралку, вытянула мокрый жакет и проверила карманы. Ну так и есть, бумажка размокла и расползлась, и чернила с нее великолепно отстирались! Ох, как нехорошо получилось, прямо по поговорке «и сам не гам, и другому не дам»: теперь ни я, ни Трошкина не узнаем, что было в этом письме!
   – Индюшечка, там твой сотовый звонит! – громко сказал за дверью папуля.
   – Иду, – буркнула я, шмякнула недостиранный жакет обратно в мыльную водицу, воскресила стиральную машину и побежала в свою комнату.
   – Кузнецова! – гневным фальцетом Алки Трошкиной сказала трубка. – У тебя, вообще, совесть есть?
   – Вообще, да, – виновато ответила я.
   – Ладно, ты мне дверь сломала! – кипятилась подружка. – Медитацию испортила! Полы затоптала! Но сожрать все мое зерно – такого свинства я даже от тебя не ожидала!
   – Извини? – я растерялась. – Что за сказки ты рассказываешь?
   И тут же я поняла, в какой сказке был бы уместен Алкин монолог. Трошкина пищала так, словно она была запасливой мышью-полевкой, а я не в меру прожорливой Дюймовочкой, опустошившей ее кладовые.
   – Какое зерно? – уточнила я, начиная нервно хихикать.
   – Самое обыкновенное! Нечищенное!
   – Ты не отделяешь зерна от плевел? – меня разобрал смех. – Фи, плохая мышка!
   – Кузнецова, ты пьяная? – помолчав, с подозрением спросила Алка.
   – Нет, но спасибо за идею! – искренне поблагодарила я. – У меня был такой трудный день, что остограммиться, пожалуй, не помешает! Так что там у тебя с зерном случилось?
   – Оно пропало! – мрачно сообщила Алка.
   – Из кладовой?
   – Из кастрюльки! Я сварила коричневый рис, закутала кастрюлю в старую шубу и оставила доходить до кондиции, потому что зерно должно хорошенько распариться и набухнуть. А сама тем временем побежала в магазин, потому что у меня закончились простокваша, капуста, черные бобы и постное масло, – затарахтела Трошкина. – Я все купила, вернулась домой, и что?
   – Что? – с интересом повторила я.
   – И ничего! Исчез мой рис, поминай как звали! Шуба разворошена, кастрюлька выскоблена, словно ее собака языком вылизала! – тут Алка замолчала, словно ей в голову пришло неожиданное соображение.
   – Барклай тут совершенно ни при чем! – поспешила заявить я, безошибочно угадав ход мыслей подружки. – Ни он, ни я твой рис не ели, клянусь своими новыми французскими колготками!
   – В сеточку? – зачем-то спросила она.
   – Ага. Слушай, а почему этот твой рис был коричневым? – я мудро сменила тему. – Ты его сварила с какао? Или заправила шоколадом?
   – Да ты что?! – ужаснулась Трошкина. – Скажешь тоже, с шоколадом! Я ем только простые натуральные продукты, произведенные в моей естественной среде обитания!
   – В наркодиспансере?!
   Я ахнула и замолчала, соображая, какими такими кормами может снабдить Алку краевой наркодиспансер, в котором она лениво и нерегулярно подрабатывает инструктором по лечебной физкультуре. Простые натуральные продукты, она сказала? Так-так! Чистый спирт, маковая соломка, листья конопли…
   – Черт, забыла траву купить! – словно услышав мои мысли, чертыхнулась Алка. – Как же я без травки-то? Слышь, Кузнецова, можно у вас пучок стрельнуть? У дяди Бори, я знаю, всегда есть…
   – У папули?!
   – Открывай дверь, я сейчас к вам поднимусь! – деловито сказала Алка и положила трубку.
   Я высоко подняла брови и с глубоким недоумением посмотрела на размеренно гудящий мобильник: наш папуля, военный пенсионер и действующий кулинар-изобретатель, – наркодилер?! Не верю!
   Я понеслась в коридор, открыла Алке дверь и пробежала в кухню, чтобы учинить допрос папуле, но тут примчалась Трошкина и прямо с порога крикнула:
   – Дядя Боря, дайте, пожалуйста, укропчику или петрушечки, бобы надо заправить!
   – На постном масле или на сливочном? – деловито уточнил папуля, оторвавшись от кулинарной книги, которую он читал, недоверчиво хмыкая и делая пространные иронические пометки на полях.
   – Бобы на постном масле! – умиленно повторила я, невнимательно слушая дискуссию о правилах приготовления блюд из бобовых культур. – Значит, наркоманов среди нас нет! Уже хорошо!
   – Что ты сказала о наркоманах? – прищурилась мамуля.
   С незажженной сигаретой в руке она следовала в кухню, производя другой мелкие хватательные движения – вероятно, желала обрести какое-то огниво. Остановившись, мамуля требовательно уставилась на меня. Между бровей у нее залегла вертикальная складочка, похожая на восклицательный знак.
   – Я сказала, что среди нас нет наркоманов, и это хорошо, – немного робея, ответила я.
   Когда у мамули делается такое лицо – отрешенное и сосредоточенное одновременно, – я ее немного побаиваюсь. С такой миной моя родительница становится похожа на впавшую в транс прорицательницу, и ей ничего не стоит авторитетно заявить что-нибудь вроде:
   – Ах, не стоило этого делать, дорогая! Ты очень, очень пожалеешь!
   И гадай потом, чего именно не стоило делать – соглашаться на свидание с новым поклонником, покупать помаду цвета лососины или есть на ночь сырники с абрикосовым вареньем. Главное, практика показывает, что в чем-нибудь мамуля непременно окажется права! Либо поклонник, либо помада не выдержат испытания первым поцелуем, или же сырники в желудке вступят в непримиримую войну с абрикосами!
   – Наркоман? – повторила мамуля.
   Мечтательность, отчетливо прозвучавшую в ее голосе, я осудила, но не успела об этом заявить.
   – После длительного употребления сильнодействующих веществ он скончался от передозировки, но к тому времени наркотики радикально изменили биохимию его организма, так что он, можно сказать, был уже не человеком, – нежно улыбаясь, доверительно нашептала мне мамуля. – Поэтому после смерти он продолжает жить какой-то особой жизнью! Тело его под воздействием препаратов вроде как мумифицировалось, почему бы и нет, правда? Пусть себе бродит по земле, как Вечный Жид, я сочиню ему какую-нибудь особую кармическую задачу, наделю своеобразным чувством юмора и назову… М-м-м… Варфоломей, а? Как тебе?
   – Ты придумываешь нового героя ужастиков? – догадалась я. – Неплохо! От твоего Варфоломея у меня уже заранее мурашки по коже бегают!
   В подтверждение сказанного я показала мамуле свой локоть, волоски на котором вздыбились, как щетинки на ржаном колоске. Писательница, удовлетворенно хмыкнув, удалилась к себе. Я с уважением поглядела на дверь, за которой, набирая темп, застучала пишущая машинка. Молодец мамуля! Постоянно думает о работе!
   – Чего не скажешь о других! – пробормотала я себе в укор.
   Совсем запямятовала, что собиралась позвонить великанской красотке с кукольным именем Милена! А время уже почти подходящее, на часах половина десятого.
   Я вернулась к себе, нашла в памяти мобильника телефонный номер и позвонила.
   – Какого дьявола?! – после серии долгих гудков рявкнул мне в ухо очень сердитый женский голос.
   – Мне бы Милену Витальевну, – струхнув, промямлила я.
   – Я Милена! Что нужно? Кто такая?
   Голосок у Милены был громкий, хриплый и булькающий, как у французского гренадера, заработавшего зимой восемьсот двенадцатого года разом бронхит, фарингит и отит и активно применяющего для лечения крепкие спиртовые настойки перорально. Представляться воображаемому гренадеру мне не захотелось, и я уклончиво ответила: