Логунова Елена. Моя вечная жизнь

Елена Логунова
Моя вечная жизнь

   Ствол и ветви старого грушевого дерева были похожи на черный бархат, словно их выкроили из того же материала, что и мой вечерний пиджак. Вот и все, что показалось мне хоть сколько-нибудь знакомым. Эту невероятной красоты цветущую грушу я никогда раньше не видела.
   Небо, куполом нависающее над деревом, как само оно – надо мной, было ярко-голубым.
   Цветы, облепившие ветки, напоминали шелковые лоскутки.
   Пчелы, беспрерывно снующие над ними, растянулись частой золотой сеткой, и не было еще в моей жизни зрелища прекраснее!
   Так я думала до того момента, пока надо мной не склонилось знакомое лицо. Глаза на нем были ярче, чем небо, а голос, назвавший меня по имени, показался нежнее бархата.
   И то, что имя это вовсе не «Анна», не имело никакого значения.
   Пальцы мои заплутали в густой шерсти некошеной травы. Выпутывая их, чтобы обнять любимого, я потеряла пару тяжелых колец, и это тоже ничего не значило. Все, ради чего стоит жить, было со мной и во мне.
   Я блаженно зажмурилась, но тут же услышала повелительное:
   – Смотри мне в глаза! – и послушно разлепила ресницы.
   Чистейшей, небесной, ангельской голубизны глаза с неодолимой силой затягивали в себя мой взгляд, мою любовь и мою жизнь. Лицо надо мной менялось, переставая быть знакомым и делаясь незабываемым.
   – Даниэль! – хрипло выдохнула я и умерла счастливой.

1

   Запущенной и неухоженной эта могила не была, на том же кладбище я видела совершенно заброшенные захоронения. У полуразвалившейся часовни вообще лежала груда древних костей, непочтительно и небрежно прикрытая черным полиэтиленом. Кладбищу было лет сто, как минимум, и вновь прибывшие на вечное поселение активно теснили старожилов.
   Могила имела очень скромный вид: небольшой прямоугольник дерна с мраморным кубиком посередине. На камне – только дата смерти. Но зеленая лужайка была ровной, как танцплощадка лесных фей, без сорняков, и аккуратно – щетинка к щетинке – подстрижена, а камень сиял белизной, точно его недавно почистили с моющим средством. Поэтому выглядело все вполне пристойно, но как-то формально. Сразу чувствовалось: здесь никто никогда не плакал. Во всяком случае, до моего появления.
   Да и я не рыдала, не буду врать. Прослезилась – это правда, но и только. Не было у меня ощущения, что Даниэль навеки остался здесь, в этой желтовато-серой сухой земле, на старом кладбище, выползающем из глубокой лощины высоко на склон холма, где от буйного субтропического леса осталась одна узкая полоса деревьев вдоль гребня. С него склон, утыканный мясистыми колючими кактусами, круто падал на скоростное шоссе в берегах из кубических цементных глыб – слегка приглушенный шум автострады слышался и на погосте. Доверительно поговорить с усопшим, возникни у меня такое желание, вряд ли получилось бы.
   Чувствуя себя несколько глупо, я открыла сумку и глубоко погрузила руку внутрь.
   Пятьдесят самых лучших красных роз – крупных, на длинных стеблях, – я купила поутру на знаменитом цветочном рынке Ниццы на бульваре Кур Салейя. Благоуханные лепестки еще пару часов назад были скручены в тугие бутоны и еще не утратили свежести. Они были прохладными и шелковистыми. Я зачерпнула их полной горстью и выплеснула алую массу к основанию могильного камня, а потом рассеяла остальные над зеленым прямоугольником.
   – О!
   Громкий возглас, исполненный неподдельного изумления, заставил меня обернуться.
   У поворота тропинки застыла молодая, на вид – не старше меня, особа в наряде, который даже отдаленно не мог сойти за чинный полутраур. Девица была в мешковатых джинсовых штанах со множеством карманов, толстовке с аппликацией и пухлых кедах. В руках у нее был модный журнал.
   – О, пардон, мадам!
   Сообразив, что она мне, должно быть, помешала, барышня круто развернулась и затопала прочь. Я деловито вытряхнула из сумки на могилу остатки розовых лепестков, пробормотала, сама себя смущаясь:
   – В общем, покойся тут с миром! – и последовала за девицей.
   Та ни разу не оглянулась, поэтому ни о чем не подозревала и даже не подумала убавить громкость, взволнованно загомонив:
   – Дед, ты слышишь, дед? Там, на могиле Любострастного Старца, така-ая дамочка – просто шик!
   Я с интересом прислушалась.
   – Дед, у нее шоколадное шелковое платье по фигуре, с вырезом лодочкой и рукавом три четверти, бусы из хрусталя, лакированные розовые балетки и коричневая сумка «Луи Вьюттон» с тиснением монограммой и розовыми ручками! А в сумке за триста евро, дед, ты не поверишь, целая куча розовых лепестков, и она прямо сейчас заваливает ими ту самую могилу!
   – Софи…
   Пожилой мужчина в потрепанном джинсовом комбинезоне садовника растерянно смотрел на меня поверх плеча возбужденно подпрыгивающей девицы.
   – Прошу прощения, – пробормотала я, поправив на плече пресловутую сумку. – Я там уже закончила.
   Болтушка Софи подпрыгнула и развернулась в воздухе. Глаза у нее сделались круглые, как вишни, а щеки такие же красные.
   – И это не хрусталь, а розовый оникс, – объяснила я про свои бусы, чтобы хоть что-то сказать.
   – О, пардон…
   – Пардон, мадам!
   – Не стоит извинений, – я улыбнулась и приблизилась к собеседникам. – Мсье, я полагаю, вы смотритель этого кладбища?
   – Дедушку зовут Пьер, а я Софи! – ответила бойкая внучка.
   – Очень приятно, – я расстегнула вторую сумочку.
   Она была маленькой и потому востроглазая Софи ее не заметила.
   – Мсье Пьер, могу я попросить вас продолжать ухаживать за той могилой и иногда приносить на нее цветы?
   – Конечно, я и так это делаю! – старик попытался отвести мою руку с денежной купюрой.
   – Так мне будет спокойнее, – я с настойчивостью вложила бумажку ему в кулак. – Большое спасибо. Всего вам доброго.
   – Постойте, мадам! – девчонка побежала за мной. – Скажите, а вы ему кто? Любострастному Старцу? Родственница, знакомая или просто так? Как его звали, где он жил, и кто тот парень, с которым…
   – Как много вопросов, Софи! – я неохотно остановилась и снова полезла в маленькую сумочку. – И на них у меня для вас есть только один ответ. Вот.
   Я протянула ей двадцатку.
   – Такой ответ вас устроит?
   – Мне не нужны деньги! – девчонка возмутилась и с усилием отвела взгляд от купюры.
   – А мне не нужны проблемы, – сказала я и сняла с шеи бусы. – Возьмите, это вам. Просто как сувенир, они недорогие.
   Это была неправда, но мне не было жаль безделушки. Подумаешь, оникс! Благодаря Даниэлю в моем распоряжении оказались драгоценности княжеского рода Радзивиллов.
   – О, спасибо…
   Софи застыла, как вкопанная, восторженно и недоверчиво созерцая гирлянду из полупрозрачных бледно-розовых шариков. Через пару минут, уже с расстояния в полсотни метров, я оглянулась и увидела барышню все в той же позе.
   Не знаю, какой бес меня толкнул: неожидано для себя самой я громко позвала:
   – Софи!
   – Да, мадам?
   Девчонка вздрогнула, и на лице ее отразилось разочарование: наверное, глупышка решила, что я передумала ее одаривать.
   – Пожалуйста, не называйте его больше Любострастным Старцем, Софи! Его звали Даниэль!
   – Даниэль, – как зачарованная, повторила она.
   – Даниэль.
   Что-то ласково коснулась моей щеки. Я подняла руку и поймала, как бабочку, нежный розовый лепесток.
   Водителя такси, которое ожидало меня в тени магнолии на подъезде к кладбищу, моя солнечная улыбка заметно удивила, но от вопросов он удержался и только всю дорогу до Жуан-ле-Пена заинтересованно посматривал на меня в зеркальце заднего вида.
   Я чувствовала тихую радость и удивительное благостное умиротворение, которые, впрочем, не удержали меня от падения в бездну порока. На ночь глядя я завалилась в самый дорогой ночной клуб Ниццы с твердым намерением подарить себе забвение хотя бы до утра.
   Твердостью и величием мои намерения бывают сопоставимы с тем айсбергом, который потопил «Титаник». И в данном случае тоже не обошлось без жертв.

2

   Тео сказал, что девчонка придет именно в этот день, потому что она заранее предупредила дирекцию банка о своем визите.
   – Деловая! – с усмешкой сказал Тео.
   – А я люблю деловых!
   Макс ухмыльнулся и посигналил бармену, требуя повторить заказ.
   Тео заслужил добрую выпивку, и Макс приготовился оставить в баре немалую сумму. Экономить на стадии подготовки нового проекта, как он это про себя называл, было бы глупо и неразумно. Как игрок Макс хорошо знал, что только крупная ставка может принести фантастический куш. Максу уже надоело размениваться по мелочам! Он чувствовал, что зря тратит время и силы. Пора порвать с бурным прошлым и обеспечить себе спокойное будущее! Тридцать пять лет – хороший возраст, чтобы остепениться.
   Тридцать четыре года тоже подходили, но тогда Максимилиана подвела Аделаида. Угораздило же старую дуру разбиться за месяц до свадьбы!
   Вспоминая то утро, когда ему сообщили о том, что серебристый «Бентли» его невесты сорвался в пропасть с горного серпантина под Ниццей, Макс до сих пор скрипел зубами от ярости: не будь Аделаида такой идиоткой, сейчас он был бы уже богатым мужем! А может быть, даже вдовцом. Не могла подождать с уходом на тот свет всего пару месяцев, дура старая…
   – А чем… п-по-твоему… хороши деловы-йе? – икнув, поинтересовался Тео.
   Язык у него уже заплетался, ноги тоже. Белый воротничок, что с него взять!
   Переглянувшись с барменом, Макс жестом отказался от новой порции водки и приобнял захмелевшего приятеля, заботливо удерживая его от падения с высокого табурета. Утро завтрашнего дня Тео должен был встретить в полной кондиции и с неповрежденным лицом. С расквашенной физиономией ему не позволят остаться в операционном зале, отпугивая клиентов!
   – Ну, так чем же? – пьяный Тео жаждал откровений.
   Максимилиан снова ухмыльнулся. В его персональной классификации доступных дамочек «деловые» занимали вторую позицию после восторженных старых дев, чьи оледеневшие, как свежезамороженная клубника, сердечки таяли и истекали сладким соком от одного жаркого признания. Деловые, по опыту Макса, немногим сложнее в обработке. Внутренне измученные неестественным для женщины сухим, неэмоциональным и жестким стилем общения, характерным для бизнеса, такие дамочки поначалу бывали колючими и твердыми, но первая же пробоина в их доспехах позволяла нащупать внутри существо мягкое, нежное и беззащитное, как моллюск. А Максимилиан очень любил моллюсков. Они такие вкусные!
   – Л-лично мне деловые не нравятся! – капризно промолчал Тео, скривив лицо, как ребенок при виде нелюбимой еды.
   – Да и ты им не очень-то симпатичен, так? – Макс сочувственно похлопал приятеля по плечу, осторожно ссаживая его с табурета. – Пойдем, дружище, тебе пора в кроватку!
   – Опя-ать одному! – расхныкался Тео.
   Бизнес-вумен его не то чтобы не любили – просто не замечали. На уходящей в головокружительную высоту карьерной лестнице финансиста Тео давно и надолго приклеился к малопрестижной ступеньке в середине первого лестничного марша, а за пределами банка он и вовсе становился незаметным, как человек-невидимка. У Тео была приятная, но абсолютно незапоминающаяся внешность: он стал бы идеальным манекеном в витрине магазина одежды для офиса.
   Совсем другое дело – роскошный Макс, Максимилиан Торн с первого взгляда производил неизгладимое впечатление как на женщин, так и на мужчин. Причем дамы замирали от восторга, а джентльмены застывали в боевой стойке: эффектное сочетание мужественной красоты, дерзкого взгляда, хищной улыбки и звериной грации, отличающее Макса, выдавали в нем опаснейшего соперника.
   Впрочем, лютый тигр умел при необходимости прикинуться ласковым котиком.
   – Ну почему? – тоскливо вопрошал пьяный Тео, пока Макс на широких плечах волок его по пустынному ночному городу в пансион. – Почему тебя все они любят, а меня – нет? Чем я хуже?
   – Ничем, – сквозь зубы выдавил из себя Макс.
   Ему уже надоела роль грузчика. Он, пожалуй, оставил бы пьяного дружка ночевать в одной из пышных клумб городского сада, но Тео еще должен был завтра отработать свою сегодняшнюю выпивку, а для этого необходимо довести его до кроватки. И еще завести будильник на семь утра, чтобы этот олух вовремя проснулся и успел привести себя в порядок к началу рабочего дня. Максимилиан знал, что в Банке Лугано очень строгая кадровая политика. Явись Тео на службу небритым или в несвежем костюме – уволят в два счета!
   – Только не завтра! – пробормотал Макс и поудобнее подхватил оседающее тело Тео.
   Завтрашний день в персональном календаре Максимилиана Торна был отмечен красным цветом, и Макс не мог допустить, чтобы кто-то или что-то испортило ему торжество.

3

   Итак, я опять разбила кому-то сердце!
   Впрочем, поутру, когда это выяснилось, меня заботило совсем другое. Я здорово проспала, и это могло серьезно нарушить мои дальнейшие планы.
   – Ты что, в самом деле ничего не помнишь? Совсем ничего?!
   Судя по тону, мужчина был оскорблен в лучших чувствах. Я иронично покосилась на него и молча пожала плечами. Шпилька, которую я держала во рту, позволяла мне дипломатично отмолчаться.
   – Это была такая ночь… Т-такая! – он был так раздосадован и сердит, что пропускал слова и заикался. – Ведь я же… А ты!
   Я ловко вонзила шпильку в узел волос на затылке, улыбнулась и подтвердила:
   – А я ничего не помню! Извини. Не надо было мешать абсент с шампанским.
   Мой бархатный пижак лежал на полу, как свернувшаяся клубком черная кошка. Я наклонилась, подняла его, встряхнула и решила не надевать. День предстоял жаркий: солнце уже лупило в иллюминатор, превращая его в прожектор.
   Я забросила на плечо сумку, пристроила на нее свернутый пиджак, чтобы оставались свободными руки, и небрежно обняла мужчину за плечи. Они вздрагивали – бедняга кипел от возмущения.
   – Всего тебе хорошего, счастливо оставаться, пока! – я чмокнула его в щеку и заторопилась.
   – И ты уходишь вот так? – он пошел за мной. – После всего, что между нами было?!
   – Послушай, дорогой!
   Я остановилась и обернулась так резко, что шпилька из моей прически вылетела стрелой и волосы рассыпались по плечам:
   – Я не помню подробностей того, что было между нами этой ночью, и именно это позволяет мне думать, что ничего особенного не было! Уж извини, но я ухожу, мне пора.
   – И… – он надул губы, как обиженный ребенок.
   – И если среди того, о чем я забыла, не было обряда бракосочетания, то ты не вправе меня задерживать! – чуть мягче закончила я и еще раз поцеловала его – в другую щеку. – Пока!
   На палубе свежо и солнечно. Я пожалела, что не взяла черные очки – вчера вечером, собираясь в ночной клуб, не подумала, что понадобятся.
   – Доброе утро, мадам! – дополнительно ослепив меня улыбкой, прокричал общительный малый с соседней яхты.
   Я его толком не рассмотрела.
   – Бон жур!
   Мучительно щурясь, я приветливо помахала ручкой, кое-как сориентировалась и зашагала к пирсу.
   Высоченные каблуки вечерних босоножек страшно грохотали по палубе, сопровождая каждый шаг барабаным боем. Я обрадовалась, когда добралась до причала: по бетону каблуки не гремели, и в мире стало заметно тише. Я даже расслышала молящий голос за спиной:
   – Оставь хотя бы свой телефон! Пожалуйста, Анна!
   – Вспомнить бы, как тебя зовут-то, – досадливо прошептала я себе под нос и обернулась с сияющей улыбкой. – Не волнуйся, у меня есть твоя карточка, я позвоню!
   – Нет, Анна, постой! – палуба снова загремела африканским тамтамом. – Неужели мы так и расстанемся? И это после всего, что между нами было?!
   – О Боже! Опять! – выдохнула я и максимально ускорила шаг. – Такси! Такси, такси!
   Никакое это не такси, просто машина, очевидно, ночевавшая на многорядной парковке Вобана – самого большого на Лазурном Берегу порта приписки лучших в мире яхт. Большие и маленькие, они тесными рядами стояли в гавани, и с некоторых из них уже выглянули на шум яхтсмены и яхтсвумены. Я почувствовала себя клоунессой – такая Коломбина в броском не по времени наряде. Или, точнее, Мальвина, убегающая от Карабаса!
   На мое счастье, водитель авто оказался галантным господином, всегда готовым помочь девушке, оказавшейся в трудной жизненной ситуации. Машина, вильнув, остановилась рядом со мной, передняя дверца справа гостеприимно открылась, донесся веселый смех и голос рыцаря:
   – Садитесь, мадам, я умчу вас от этого варвара!
   – Гран мерси!
   Я поспешно шлепнулась на сиденье, втянула ноги в салон и захлопнула дверцу. Машина рванула с места, как на гонках. Мой безымянный ночной приятель, едва успевший дотянуться до капота, чуть не упал.
   – Надеюсь, он вам не муж? – поглядев в зеркало заднего вида, дрожащим от смеха голосом спросил мой спаситель.
   – Надеюсь, что нет, – пробормотала я.
   – Вы говорите об этом без уверенности, – насмешливо покосился на меня водитель.
   – Вы когда-нибудь пили коктейль из абсента с шампанским? – спросила я вместо ответа.
   – О! – он весело рассмеялся. – Отважная девушка!
   Я пожала плечами и обернулась. Карабас, от которого я так эффектно сбежала, понуро сидел на причальной банке, бессильно свесив руки между колен. Многорядный частокол мачт, блистающая морская гладь и внушительного вида старинный замок с мощными серо-желтыми бастионами, вырастающими из коричневой скалы, образовали эффектный фон для его трагической фигуры. Мой безымянный ночной друг походил на пирата, потерпевшего сокрушительную неудачу при попытке штурма неприступной крепости.
   – Отважная и бессовестная, – прошептала я со вздохом.
   Того парня, кто бы он ни был, стало жалко. Кажется, с вечера я не предупредила его, что поутру растаю, как белый парус в морской дали. Я еще раз вздохнула и полезла в свою сумочку, чтобы найти в ней визитку, которую он дал мне в ночном клубе. Может, настолько расчувствуюсь, что и в самом деле ему позвоню!
   – Куда вас отвезти, мадам?
   Я захлопнула сумочку и посмотрела на дорогу. Машина ехала так быстро, что до развилки осталось всего метров двести. Если мой спаситель держит путь в Жуан-ле-Пен, Канны или дальше – в Марсель, то нам с ним не по пути.
   – Мне нужно направо, в Ниццу, – объявила я.
   – Значит, мы попутчики, – как мне показалось, с удовольствием, констатировал водитель. – Тогда давайте знакомиться! Я Рэй.
   – Анна, – кивнула я, хотя вовсе не считала, что нам обязательно нужно познакомиться.
   – Вы не француженка, – догадался он.
   – Нет, я иностранка, – я повернула голову и посмотрела любопытному в глаза. – И в Ницце мне нужно в аэропорт. Сегодня я улетаю.
   – Как жаль! – это прозвучало вполне искренне и положило конец назревающему перспективному знакомству.
   Через двадцать минут Рэй высадил меня у здания аэровокзала. Поблагодарив доброго человека – от денег он отказался, – я пожелала ему счастливого пути, куда бы он ни вел, и шагнула с июньского солнцепека в приятную прохладу кондиционированного зала.
   По твердому покрытию пола злополучные каблуки гремели со звоном, словно я топала в сапогах со шпорами! На меня оглядывались и даже засматривались. Представление продолжалось.
   – Выброшу при первой возможности! – сердитым шепотом пообещала я проклятой обувке и ускорила шаг.
   Регистрация на рейс «Ал-Италия» Ницца – Милан уже началась. Я не обманывала того парня с яхты, когда сказала, что очень спешу.
   Я соврала ему, когда сказала, что ничего не помню.
   Я прекрасно помнила свой сон.
   Синий день, цветущая груша, мягкое ложе в травяных зарослях, тяжесть мужского тела и повелительный шепот – это все было не мое, не из моей жизни! И лица Даниэля таким – лучезарным, торжествующим, убийственно прекрасным – я никогда не видела. В моей истории все было наоборот: сияющий лазурный взгляд погас, гладкое юное лицо сморщилось и застыло жуткой маской, сочный голос высох и выдохся хрипом.
   В моей истории Даниэль умер, а я забрала себе его жизнь и стала на двадцать пять лет моложе [Подробнее читайте об этом в романе Е. Логуновой «Вкус заката».]. Примерно на двадцать пять – о полной точности с этой метафизикой говорить не приходится.
   Мой друг Даниэль был сексуальным вампиром – так я для простоты и понятности называю про себя таких, как мы. Вампы. Вслух, а также для красоты и романтичности, говорю о нас «Алые Ангелы». Именно «о нас», а не «о себе», потому что факты, обнаруженные мои другом Павлом (не вампиром и отнюдь не ангелом, с какой стороны ни посмотреть), уверенно свидетельствуют: в мире есть еще, как минимум, несколько человек, способных убивать любовью.
   Я не знаю, как долго это продолжается и как давно началось. Это может сказать лишь тот, чей жизненный путь жутким образом напоминает спортивную эстафету: каждый новый этап начинается с передачи факела, но вместо символического огня он забирает себе чью-то молодую жизнь – и это может продолжаться вечно… Если только предел череде смертей, отмечающих Его бесконечный путь, не положит другой Алый Ангел.
   Наверняка можно сказать, что это может быть только женщина. Женщина-вамп не в переносном смысле, а в буквальном. Особенная женщина, отмеченная той же самой печатью – не скажу «дьявольской», потому что не думаю, что древняя могучая сила, изначально присутствующая в каждом из нас, является чистым злом. Она не проклятие и не благословение – просто великая природная мощь, которая, как магия, творит и добро, и зло. Результат применения – в большой степени вопрос личного выбора.
   К сожалению, у жертвы никакого выбора нет. С того момента, когда она вовлечена в магический периметр постели, ее судьба решена. Алый Ангел убьет ее, иначе быть не может. Это, конечно, ужасно… Но и прекрасно!
   Я могу привести несколько аргументов в защиту Алого Ангела (по понятным причинам, я заинтересована в оправдании). Во-первых, жертва всегда вступает в контакт добровольно, охотно и радостно, следуя собственному желанию и обоюдной симпатии, а то и любви. Конечно, она не знает, что ее ждет. А если б знала? Может, все равно решила бы, что сказочная ночь с Алым Ангелом стоит дороже, чем долгая серая жизнь?
   Я задумалась и не обратила внимания на обращенные ко мне слова. Служащий вынужден был повторить:
   – Мадам, простите, но вам придется снять обувь!
   Виновато улыбаясь, сотрудник службы безопасности указывал на мои вечерние босоножки.
   Я с трудом сдержала стон. О чем я думала, покупая эту обувь?!
   – Да уж, конечно, не о том, каково в них будет бежать от мужчин! – ехидно ответил мой внутренний голос. – Скорее, наоборот!
   Это было справедливое замечание, и оно меня разозлило. Впрочем, злость – это как раз обычная человеческая реакция на справедливые упреки.
   – Конечно, это ведь очень опасная обувь! В таких каблуках запросто можно спрятать пару стилетов! – радостно хмыкнул мужчина, стоящий в очереди за мной.
   Я покосилась на него – уже в тихом бешенстве – ах, вам хочется зрелища? Прекрасно, вы его получите.
   Я молча разулась, с грохотом бухнула босоножки в пластиковый контейнер, где уже лежала моя сумка, и величественно сбросила с плеч прямо на ленту транспортера бархатный пиджак. Под трикотажным платьем, которое было на мне, спрятать хоть что-либо не представлялось возможным, к тому же я даже белья не надела, только чулки. Наглец в очереди за мной одобрительно присвистнул, сотрудник службы безопасности стыдливо спрятал глаза, а гестаповского вида дама в форме охраны и белых перчатках даже не потянулась меня ощупать. В самом деле, зачем?
   С высоко поднятой головой я прошла кордон и, оказавшись в зоне дьюти фри, первым делом купила в единственном имеющемся магазине одежды огорчительно дорогие джинсы и футболку. Бархатный пиджак прекрасно подходил и к ним, а от провокационных босоножек мне избавиться, увы, не удалось: магазина обуви в зоне беспошлинной торговли аэропорта Ниццы не имелось.
   Мой чемодан остался в отеле, куда я уже не успевала вернуться после затянувшейся ночевки на яхте в Вобане. Меня это не слишком беспокоило: вещи, которые я оставила в номере, и счет, который еще не оплатила, пришлют, куда попрошу. Наоборот, я даже порадовалась: сам собой возник прекрасный повод обновить гардероб! И как удачно, что я лечу именно в столицу моды – Милан!
   – Ты не летишь в Милан, ты прилетаешь в миланский аэропорт, а это большая разница! – напомнил внутренний голос.
   Это было еще одно справедливое замечание.
   Мальпенса, крупнейший международный аэропорт Северной Италии, связанный регулярными рейсами с большинством стран мира, находится в получасе езды от Милана – это если на север. А если на юг, как это и собиралась сделать я, то через полчаса окажешься в Лугано – маленьком космополитичном городке, который является центром самого южного швейцарского кантона Тичино.
   Это настоящий город-сад, который называют и «солнечной прихожей Швейцарии», и «европейским Рио-де-Жанейро», и даже «бриллиантом итальянской Швейцарии».
   В IX веке Лугано был бойким торговым городком, в эпоху Средневековья стал одним из центров борьбы гвельфов и гибеллинов, в 1434 году перешел к Миланскому герцогству, в 1512 году в ходе Итальянских войн был отдан Швейцарскому союзу, но по духу остался итальянским навсегда.
   Общая история и территориальная близость к Италии отчетливо проявились в архитектуре, быте и языке Лугано. Характер города и окрестностей чисто итальянский – именно этим я объясняю выбор Даниэля, который долго-долго (дольше, чем можно себе представить) был клиентом Банка Лугано. Хотя я до сих пор не знаю – и уже, наверное, никогда не узнаю – из какого места и времени был родом Даниэль. Его незабываемые рассказы позволяют мне думать, что мой дорогой друг отнюдь не случайно особенно хорошо знал и любил историю средневековых государств Средиземноморья.