Раиса Павловна не откликнулась ни на стук в дверь, ни на музыкальную трель звонка, ни на мой относительно мелодичный голос. Я заволновалась, не случилось ли с одинокой больной бабулькой чего плохого, и побежала в двадцать первую квартиру, к своей собственной подруге Алке Трошкиной. У нее с давних пор хранится запасной ключ от хором Раисы Павловны.
Ключик этот достался Алке, можно сказать, по наследству, от бабушки, которая была закадычной подружкой Раисы Павловны и моей собственной бабули. Замечательная была старушка, царство ей небесное! Кроткая, сговорчивая, добродушная – я, бывало, Алке завидовала. Ее бабушка всю жизнь проработала чертежницей, болтать языком не любила и образовывала прекрасную буферную зону между двумя деспотичными и говорливыми училками.
– Алка! Почему у тебя опять дверь нараспашку? – недовольно спросила я, без стука войдя в двадцать первую квартиру.
– Разве она нараспашку? – отозвалась подружка. – Странно… Вроде я закрывала за Лелем.
– Опять у тебя был этот педик? – Я вошла в комнату, бухнулась на диван и взмахнула свернутой в трубочку газетой, как саблей. – Гони ты его куда подальше! Ясно же, что никакого толку от мужика по имени Лель не будет!
– А какого толку, по-твоему, мне от него надо? – кротко поинтересовалась Алка. – Приятный мальчик, хорошей косметикой торгует. Я у него чудный антицеллюлитный кремчик прикупила.
Я оглядела хрупкую фигурку подружки, восседающей на высоком стуле за письменным столом точь-в-точь, как первоклассница за партой – тряся косичками над раскрытой тетрадью, и спросила:
– И зачем тебе этот крем? У тебя бараний вес, сорок кило, и ни грамма жира. У тебя никак не может быть целлюлита!
– А вдруг? – Алка уперлась. – Целлюлит – он, знаешь, какой коварный! Подкрадется незаметно, а я его – раз! И сниму на подходе!
По Алкиным словам, можно было подумать, что целлюлит – это тайное имя японского ниндзя, который может материализоваться из воздуха в любой момент, к чему предусмотрительная Трошкина, к счастью, уже готова.
– Отлично, – невпопад заметила я. – А чем это ты занимаешься?
Алка чикала ножничками, старательно кромсая иллюстрированный журнал. Заметив интерес к своему рукоделию, она растопырила локти и тщетно попыталась закрыть от меня белый ватманский лист, густо заляпанный цветными кляксами.
– Опять карта желаний? – догадалась я. – Ну-ка, дай посмотреть, что тут у тебя новенького появилось!
Бесцеремонно потеснив подружку, я подсела к столу и с интересом рассмотрела ее сложную аппликацию.
В центре листа помещалось хорошее цветное фото радостно улыбающейся Трошкиной. От ее сияющей физиономии, как лучики от солнышка, в разные стороны отходили линии, каждая из которых вела к какой-нибудь картинке. Рисунки, вырезанные из журналов, символизировали Алкины желания. Большой красивый дом, сияющий лаком автомобиль, сказочный ларец с золотом и каменьями (жадные руки Кощея Бессмертного Трошкина безжалостно отрезала) и груда модных тряпок говорили сами за себя. Отдельной кучкой помещались пирамида Хеопса, Эйфелева башня, статуя Свободы и вислоухий каменный идол с острова Пасхи: это Алка мечтала о путешествиях. Интеллектуальные потребности Трошкиной воплощали открытки с изображением Лувра, Эрмитажа, планетария и буддистского монастыря, наклеенные веером. Амбиции оптом выражала статуэтка «Оскара», имеющая, как я понимаю, глубоко символическое значение общей творческой успешности, потому как к искусству кино Трошкина до сих пор никакого отношения не имела. Отдельными пунктами были выведены дети (фото шестерки желтокожих близнецов в коммунальной кроватке китайского роддома) и любимый мужчина, у которого было смуглое мускулистое тело Антонио Бандераса без его родной бандерасовской головы.
С личностью любимого мужчины Алка еще не определилась, поэтому для данного персонажа у нее имелся целый набор съемных голов на липучках из двустороннего скотча. В настоящий момент у сборно-составного мужчины на плечах не было вообще ничего. Роман с последним кавалером (им весьма недолго был мой переменчивый братец Зяма) Трошкина тактично перевела в плоскость сугубо дружеских отношений и пока еще никем не заполнила опустевшую постельную горизонталь. Я порадовалась, что она не прилепила на плечи Бандераса встрепанную головенку Леля – этот худосочный юноша, занимающийся не мужским делом распространения косметики, мне решительно не нравился.
– А это к чему?
Меня живо заинтересовала незаконченная картинка, изображающая Бабу-ягу, выглядывающую из окошка маломерной избушки на мозолистых куриных ногах. Трошкина зачем-то дала Яге в одну руку подзорную трубу, в другую – брызжущую водой садовую лейку, а к желтой голени избушки боком прислонила толстого рыжего кота из мультика про попугая Кешу. С фрейдистским толкованием картинки, выражающей какое-то из Алкиных желаний в столь замысловатой форме, я затруднилась.
– Сейчас объясню, только закончу, – пообещала Трошкина, старательно приклеивая над окошком вывеску: «Роспечать».
– Алка, неужели ты мечтаешь на склоне лет торговать газетами в окрестностях птицефабрики? Между делом организуя водные процедуры для домашних животных, страдающих ожирением? – озадаченно разглядывая непростую картинку, спросила я.
– С ума сошла? – Трошкина недоверчиво посмотрела на собственный шедевр. – Мне казалось, тут все понятно! Я желаю, чтобы бедная старуха снова была дома. Чтобы она сидела, как обычно, у окошка, наблюдая в бинокль за соседями, скирдовала в прихожей макулатуру с кроссвордами, поливала герань в горшке и закармливала «Вискасом» своего наглого жирного кота!
– Бедная старуха – это не Баба-яга? – я что-то начала понимать.
– Конечно, не Баба-яга! Стала бы я мечтать о Бабе-яге! – возмутилась Алка. – Я о Раисе Павловне беспокоюсь! С ней сегодня приступ случился, и теперь она в больнице лежит. Хоть бы выкарабкалась, бедняжка!
– Ах, так это Раиса Павловна! – я вздохнула с облегчением и с новым интересом посмотрела на крючконосую бородавчатую Бабу-ягу. – Ты только не показывай Раисе Павловне эту картинку, когда она выйдет из больницы, а то можешь спровоцировать новый приступ, на этот раз – с летальным исходом!
– Да ладно тебе критиковать, у меня просто нет ни одной ее фотографии, и другой нарисованной старушки я не нашла, – смущенно объяснила Алка.
– Да, в гламурных журналах фото моделей пенсионного возраста – большая редкость, – согласилась я, вставая со стула.
– Ты уже домой? – спросила Алка. – Возьми в прихожей на тумбочке журнальчик. Раиса Павловна, бедненькая, очень волновалась, что не может вернуть его твой бабуле. Уже на носилках все повторяла: «Кате, Кате!» – и трясла журналом.
– Азартная бабуленция! – с невольным уважением сказала я. – Нет, она так просто не умрет, не волнуйся! Ей еще счет сравнять надо, а то бабуля на этой неделе здорово опередила ее по очкам.
Подбодрив подружку, я взяла журнал Раисы Павловны и пошла домой. Денек выдался такой бурный, что мне очень хотелось завалиться на диванчик и поспать часок-другой перед поздним ужином. Я предвидела, что запланированная на вечер дегустация викторианской куропатки с улитками потребует большого напряжения всех душевных сил: ну, не люблю я ползучих тварей, ни живых, ни запеченных! А отказаться от экзотической трапезы нельзя, для папули это будет смертельная обида.
– Ба, это тебе от бабы Раи! – я мимоходом отдала бабуле журнал и со всей возможной деликатностью сообщила, что Раиса Павловна попала в больницу.
Хотя наши старушки-подружки общаются между собой примерно так же нежно, как две бодливые коровы, они очень привязаны друг к другу. Узнав о болезни Раисы Павловны, бабуля очень расстроилась, даже сама стала хвататься за сердце. Мамуля повела ее на кухню пить валериановые капли вприкуску с мятным пряником, а папуля принялся выгребать из холодильника яблоки и апельсины, чтобы собрать передачку захворавшей соседке.
– Что за день такой? – недовольно бурчала я, взбивая подушку на своем диванчике. – Бронич в больнице, Раиса Павловна в больнице… Не хватало еще, чтобы бабуля угодила на больничную койку, и тогда мы точно разоримся на фруктах и соках!
Это не был приступ жадности, просто сказалась усталость. Я бухнулась на подушку, закрыла глаза и некоторое время размеренно сопела, страстно желая уснуть. Не вышло: сначала в прихожей зазвонил телефон, а потом послышался настойчивый стук в мою дверь.
– Никого нет дома! – сердито крикнула я, натягивая плед на голову.
– Дюша, тебя к телефону! – громко сказала мамуля. А потом еще прошептала в щелочку приоткрытой двери:
– Это из милиции!
– Из милиции?
Я неохотно вылезла из-под пледа, покинула уютный диванчик и побрела к телефону, отчаянно зевая и мысленно клянясь себе убить Дениса Кулебякина, если это он лишает меня покоя и сна, прикрываясь служебным положением.
Это был не Денис. Позвонил тот милицейский товарищ, который час назад принял мое заявление о краже мобильника. У него были для меня две новости, одна хорошая, другая не очень. Во-первых, бравая троллейбусная кондукторша своими собственными силами на подведомственной ей территории задержала, а затем сдала милиции карманника, у которого при обыске в отделении обнаружили мой телефон. Эта новость была для меня хорошей, а для милицейского товарища просто чудесной, он так и сказал, не тая удивления:
– Чудеса, да и только! Надо же, как повезло вам, Индия Борисовна, даже не верится!
Вторая новость была похуже: за мобильником, обретенным столь чудесным образом, мне предложили прибыть незамедлительно. К счастью, папуля с бабулей как раз собрались ехать на нашем семейном «Форде» в больницу к Раисе Павловне. Они подбросили меня к отделению и пообещали подхватить на обратном пути.
– Не задерживайтесь там! – попросила я, вылезая из машины у чугунной ограды милицейского заведения.
По дороге мы успели позвонить в больницу и выяснить, что Раиса Павловна чувствует себя гораздо лучше. Я всерьез опасалась, что бабуля с подруженькой на радостях устроят в лазарете сеанс одновременного разгадывания кроссвордов, а мне очень хотелось поскорее вернуться домой и воссоединиться с диванчиком.
Я еще не знала, что истязать мозги головоломками придется мне самой.
Глава 6
Глава 7
Ключик этот достался Алке, можно сказать, по наследству, от бабушки, которая была закадычной подружкой Раисы Павловны и моей собственной бабули. Замечательная была старушка, царство ей небесное! Кроткая, сговорчивая, добродушная – я, бывало, Алке завидовала. Ее бабушка всю жизнь проработала чертежницей, болтать языком не любила и образовывала прекрасную буферную зону между двумя деспотичными и говорливыми училками.
– Алка! Почему у тебя опять дверь нараспашку? – недовольно спросила я, без стука войдя в двадцать первую квартиру.
– Разве она нараспашку? – отозвалась подружка. – Странно… Вроде я закрывала за Лелем.
– Опять у тебя был этот педик? – Я вошла в комнату, бухнулась на диван и взмахнула свернутой в трубочку газетой, как саблей. – Гони ты его куда подальше! Ясно же, что никакого толку от мужика по имени Лель не будет!
– А какого толку, по-твоему, мне от него надо? – кротко поинтересовалась Алка. – Приятный мальчик, хорошей косметикой торгует. Я у него чудный антицеллюлитный кремчик прикупила.
Я оглядела хрупкую фигурку подружки, восседающей на высоком стуле за письменным столом точь-в-точь, как первоклассница за партой – тряся косичками над раскрытой тетрадью, и спросила:
– И зачем тебе этот крем? У тебя бараний вес, сорок кило, и ни грамма жира. У тебя никак не может быть целлюлита!
– А вдруг? – Алка уперлась. – Целлюлит – он, знаешь, какой коварный! Подкрадется незаметно, а я его – раз! И сниму на подходе!
По Алкиным словам, можно было подумать, что целлюлит – это тайное имя японского ниндзя, который может материализоваться из воздуха в любой момент, к чему предусмотрительная Трошкина, к счастью, уже готова.
– Отлично, – невпопад заметила я. – А чем это ты занимаешься?
Алка чикала ножничками, старательно кромсая иллюстрированный журнал. Заметив интерес к своему рукоделию, она растопырила локти и тщетно попыталась закрыть от меня белый ватманский лист, густо заляпанный цветными кляксами.
– Опять карта желаний? – догадалась я. – Ну-ка, дай посмотреть, что тут у тебя новенького появилось!
Бесцеремонно потеснив подружку, я подсела к столу и с интересом рассмотрела ее сложную аппликацию.
В центре листа помещалось хорошее цветное фото радостно улыбающейся Трошкиной. От ее сияющей физиономии, как лучики от солнышка, в разные стороны отходили линии, каждая из которых вела к какой-нибудь картинке. Рисунки, вырезанные из журналов, символизировали Алкины желания. Большой красивый дом, сияющий лаком автомобиль, сказочный ларец с золотом и каменьями (жадные руки Кощея Бессмертного Трошкина безжалостно отрезала) и груда модных тряпок говорили сами за себя. Отдельной кучкой помещались пирамида Хеопса, Эйфелева башня, статуя Свободы и вислоухий каменный идол с острова Пасхи: это Алка мечтала о путешествиях. Интеллектуальные потребности Трошкиной воплощали открытки с изображением Лувра, Эрмитажа, планетария и буддистского монастыря, наклеенные веером. Амбиции оптом выражала статуэтка «Оскара», имеющая, как я понимаю, глубоко символическое значение общей творческой успешности, потому как к искусству кино Трошкина до сих пор никакого отношения не имела. Отдельными пунктами были выведены дети (фото шестерки желтокожих близнецов в коммунальной кроватке китайского роддома) и любимый мужчина, у которого было смуглое мускулистое тело Антонио Бандераса без его родной бандерасовской головы.
С личностью любимого мужчины Алка еще не определилась, поэтому для данного персонажа у нее имелся целый набор съемных голов на липучках из двустороннего скотча. В настоящий момент у сборно-составного мужчины на плечах не было вообще ничего. Роман с последним кавалером (им весьма недолго был мой переменчивый братец Зяма) Трошкина тактично перевела в плоскость сугубо дружеских отношений и пока еще никем не заполнила опустевшую постельную горизонталь. Я порадовалась, что она не прилепила на плечи Бандераса встрепанную головенку Леля – этот худосочный юноша, занимающийся не мужским делом распространения косметики, мне решительно не нравился.
– А это к чему?
Меня живо заинтересовала незаконченная картинка, изображающая Бабу-ягу, выглядывающую из окошка маломерной избушки на мозолистых куриных ногах. Трошкина зачем-то дала Яге в одну руку подзорную трубу, в другую – брызжущую водой садовую лейку, а к желтой голени избушки боком прислонила толстого рыжего кота из мультика про попугая Кешу. С фрейдистским толкованием картинки, выражающей какое-то из Алкиных желаний в столь замысловатой форме, я затруднилась.
– Сейчас объясню, только закончу, – пообещала Трошкина, старательно приклеивая над окошком вывеску: «Роспечать».
– Алка, неужели ты мечтаешь на склоне лет торговать газетами в окрестностях птицефабрики? Между делом организуя водные процедуры для домашних животных, страдающих ожирением? – озадаченно разглядывая непростую картинку, спросила я.
– С ума сошла? – Трошкина недоверчиво посмотрела на собственный шедевр. – Мне казалось, тут все понятно! Я желаю, чтобы бедная старуха снова была дома. Чтобы она сидела, как обычно, у окошка, наблюдая в бинокль за соседями, скирдовала в прихожей макулатуру с кроссвордами, поливала герань в горшке и закармливала «Вискасом» своего наглого жирного кота!
– Бедная старуха – это не Баба-яга? – я что-то начала понимать.
– Конечно, не Баба-яга! Стала бы я мечтать о Бабе-яге! – возмутилась Алка. – Я о Раисе Павловне беспокоюсь! С ней сегодня приступ случился, и теперь она в больнице лежит. Хоть бы выкарабкалась, бедняжка!
– Ах, так это Раиса Павловна! – я вздохнула с облегчением и с новым интересом посмотрела на крючконосую бородавчатую Бабу-ягу. – Ты только не показывай Раисе Павловне эту картинку, когда она выйдет из больницы, а то можешь спровоцировать новый приступ, на этот раз – с летальным исходом!
– Да ладно тебе критиковать, у меня просто нет ни одной ее фотографии, и другой нарисованной старушки я не нашла, – смущенно объяснила Алка.
– Да, в гламурных журналах фото моделей пенсионного возраста – большая редкость, – согласилась я, вставая со стула.
– Ты уже домой? – спросила Алка. – Возьми в прихожей на тумбочке журнальчик. Раиса Павловна, бедненькая, очень волновалась, что не может вернуть его твой бабуле. Уже на носилках все повторяла: «Кате, Кате!» – и трясла журналом.
– Азартная бабуленция! – с невольным уважением сказала я. – Нет, она так просто не умрет, не волнуйся! Ей еще счет сравнять надо, а то бабуля на этой неделе здорово опередила ее по очкам.
Подбодрив подружку, я взяла журнал Раисы Павловны и пошла домой. Денек выдался такой бурный, что мне очень хотелось завалиться на диванчик и поспать часок-другой перед поздним ужином. Я предвидела, что запланированная на вечер дегустация викторианской куропатки с улитками потребует большого напряжения всех душевных сил: ну, не люблю я ползучих тварей, ни живых, ни запеченных! А отказаться от экзотической трапезы нельзя, для папули это будет смертельная обида.
– Ба, это тебе от бабы Раи! – я мимоходом отдала бабуле журнал и со всей возможной деликатностью сообщила, что Раиса Павловна попала в больницу.
Хотя наши старушки-подружки общаются между собой примерно так же нежно, как две бодливые коровы, они очень привязаны друг к другу. Узнав о болезни Раисы Павловны, бабуля очень расстроилась, даже сама стала хвататься за сердце. Мамуля повела ее на кухню пить валериановые капли вприкуску с мятным пряником, а папуля принялся выгребать из холодильника яблоки и апельсины, чтобы собрать передачку захворавшей соседке.
– Что за день такой? – недовольно бурчала я, взбивая подушку на своем диванчике. – Бронич в больнице, Раиса Павловна в больнице… Не хватало еще, чтобы бабуля угодила на больничную койку, и тогда мы точно разоримся на фруктах и соках!
Это не был приступ жадности, просто сказалась усталость. Я бухнулась на подушку, закрыла глаза и некоторое время размеренно сопела, страстно желая уснуть. Не вышло: сначала в прихожей зазвонил телефон, а потом послышался настойчивый стук в мою дверь.
– Никого нет дома! – сердито крикнула я, натягивая плед на голову.
– Дюша, тебя к телефону! – громко сказала мамуля. А потом еще прошептала в щелочку приоткрытой двери:
– Это из милиции!
– Из милиции?
Я неохотно вылезла из-под пледа, покинула уютный диванчик и побрела к телефону, отчаянно зевая и мысленно клянясь себе убить Дениса Кулебякина, если это он лишает меня покоя и сна, прикрываясь служебным положением.
Это был не Денис. Позвонил тот милицейский товарищ, который час назад принял мое заявление о краже мобильника. У него были для меня две новости, одна хорошая, другая не очень. Во-первых, бравая троллейбусная кондукторша своими собственными силами на подведомственной ей территории задержала, а затем сдала милиции карманника, у которого при обыске в отделении обнаружили мой телефон. Эта новость была для меня хорошей, а для милицейского товарища просто чудесной, он так и сказал, не тая удивления:
– Чудеса, да и только! Надо же, как повезло вам, Индия Борисовна, даже не верится!
Вторая новость была похуже: за мобильником, обретенным столь чудесным образом, мне предложили прибыть незамедлительно. К счастью, папуля с бабулей как раз собрались ехать на нашем семейном «Форде» в больницу к Раисе Павловне. Они подбросили меня к отделению и пообещали подхватить на обратном пути.
– Не задерживайтесь там! – попросила я, вылезая из машины у чугунной ограды милицейского заведения.
По дороге мы успели позвонить в больницу и выяснить, что Раиса Павловна чувствует себя гораздо лучше. Я всерьез опасалась, что бабуля с подруженькой на радостях устроят в лазарете сеанс одновременного разгадывания кроссвордов, а мне очень хотелось поскорее вернуться домой и воссоединиться с диванчиком.
Я еще не знала, что истязать мозги головоломками придется мне самой.
Глава 6
Едва придя в чувство, благородная старушка Раиса Павловна первым делом вспомнила об опасности, нависшей над родным городом отчасти по ее собственной вине. Перед ее мысленным взором, заслонив белый свет, встала страшная картина: вскрытый пакет с белым порошком на фоне обезлюдевших кварталов некогда населенного пункта.
– Детка… – слабым голосом позвала Раиса Павловна женщину, которая семенящим шагом вошла в палату, держа в руках полную тарелку.
В фаянсовой плошке с выщербленным краем плескалась бледно-желтая жижица не самого аппетитного вида. «Детка», безвозвратно вышедшая из младшего школьного возраста с полвека тому назад, осторожно поставила тарелку на тумбочку, бочком присела на соседнюю кровать и заворковала:
– Серенький, зайчик мой, просыпайся, будем кушать бульончик!
Повернув голову, Раиса Павловна разглядела торчащий из подушек острый нос с топорщащимися под ним лохматыми усами. И нос, и усы действительно были серенькими. На предложение откушать их обладатель отозвался капризным бормотанием, в котором наиболее отчетливо прозвучали слова «бульончик» и «хрен». Простодушная Раиса Павловна подумала, что Серенький Зайчик с присущей грызунам любовью к кореньям просит сдобрить больничный супчик хреном, но ошиблась.
– На хрен так на хрен! – сговорчиво согласилась Детка и принялась сама хлебать отвергнутый Сереньким бульон.
– Детка! – повторила Раиса Павловна, дождавшись, пока женщина откушает (это не заняло много времени).
– А? – Детка, уже двинувшаяся с пустой тарелкой к двери, обернулась. – Очухались, бабуля? Ну и правильно! Нечего на тот свет торопиться, похороны нынче дорогое удовольствие! Живите пока что!
С этими словами она ласково улыбнулась сначала Раисе Павловне, а потом Серенькому, словно предлагая им обоим постараться дотянуть до сезона оптовых скидок на ритуальные услуги.
– Детка, мне бы телефон, – попросила Раиса Павловна.
– Какой телефон, бабуля, вы что? – удивилась женщина. – Это же палата интенсивной терапии, тут кругом аппараты сложные, электроника, с мобильными никак нельзя! Вот погодите, даст бог, оклемаетесь, переведут вас в обычную палату на восемь койкомест, там говорите по телефону хоть сутки напролет. Были бы деньги! Телефон нынче дорогое удовольствие.
Раиса Павловна заерзала, спуская ноги с кровати.
– Куда?! – испугалась Детка. – А ну, лягте, как лежали! Я сейчас сестру позову.
Она ушла, но через минуту вернулась с другой женщиной в белом, и они вдвоем стали объяснять неразумной больной, что лечение нынче удовольствие дорогое, и если ей повезло своевременно получить качественную медицинскую помощь, то нечего сводить на нет усилия врачей.
– Вы не понимаете, я предупредить должна, – лепетала Раиса Павловна, со страхом глядя на полный шприц, который медсестра воздела вверх. Из отверстия иглы выплеснулся миниатюрный фонтанчик. – Дело в том, что одна женщина достала из помойки яд, которым другая женщина травила одного мужчину…
– И потом они все жили долго и счастливо и умерли в один день! – успокаивающе прожурчала Детка.
А невозмутимая медсестра вкатила беспокойной пациентке укол, после которого ту быстро и надолго перестала волновать судьба как всего города, так и отдельных его жителей.
Проснувшись, Раиса Павловна обнаружила, что народу в палате прибавилось, а интерьер ее сильно изменился, деградировав от хай-тека к классическому сиротскому стилю. Никаких аппаратов сложнее карликового холодильника «Саратов» в помещении не имелось, а под больной была не высокая кровать с удобным ровным ложем, а скрипучая койка с провисшей сеткой, вполне пригодной для ловли раков. Трепыхнувшись в ней карасиком, Раиса Павловна выжала из своего спально-музыкального инструмента пару минорных аккордов. Этот звук привлек внимание других обитателей палаты.
– Прошнулаш? – дружелюбно прошамкала с соседней кровати дряхлая бабушка, до самого подбородка укрытая синим больничным одеялом.
Над его верхним краем торчала маленькая голова в трикотажной шапочке, надвинутой на самые глаза. Это придавало бабушке лихой и задиристый вид уличной хулиганки.
– Та, милая, вще шпала да шпала, мы уж думали – померла шовшем! – Старушка забулькала веселым смехом, перешедшим в пугающие хрипы.
– Тут есть телефон? – болезненно моргая от слишком яркого света, спросила Раиса Павловна.
– Не, тута нема, – покачала головой ее соседка с другой стороны, дородная молодайка в цветастом сатиновом халате. – У кого трубки были, дохтор забрал.
А общительная старушенция в шапочке, отперхав, набрала в грудь воздуха и выдохнула в три приема, как стих:
– Телефончик есть в ординаторской, – подсказала девочка-медсестричка, занятая установкой капельницы. – Попросите, и вас пустят позвонить.
– Спасибо, – поблагодарила Раиса Павловна, садясь в кровати и отбрасывая в сторону одеяло.
Из одежды на ней была одна казенная ночнушка из блеклого ситца с неприлично большим вырезом и жирным чернильным штампом больницы в качестве оригинального декоративного элемента. В другое время Раиса Павловна, за десятилетия учительской практики привыкшая одеваться строго и аккуратно, постыдилась бы разгуливать по больничному учреждению в таком жутком наряде, но сейчас ее это не волновало. Набросив на плечи одеяло, она поплелась в ординаторскую.
Пока шла по коридору, решала, кому позвонить. По идее, об угрозе массового отравления следовало сообщить в милицию, но звонить по «ноль два» Раиса Павловна откровенно боялась. Она опасалась, что милиция не станет вникать в тонкости мотивов, которыми она руководствовалась, когда выбрасывала пакет с ядом в общедоступный мусорный бак. Пожилую женщину до сердечных спазмов пугала перспектива оказаться «стрелочницей», которую объявят виновной в распространении ядовитого вещества. Мысленно Раиса Павловна кляла себя за моральную и физическую слабость. Если бы не этот крайне не своевременный сердечный приступ, она сразу же догнала бы Римму, чтобы забрать у нее опасный пакет. Теперь за нее это должен был сделать кто-то другой. Если еще не поздно, конечно.
Обмирая от дурного предчувствия, Раиса Павловна добралась до ординаторской, попросилась к телефону и принялась дрожащим пальцем нажимать на кнопочки. Ей не повезло, в квартире лучшей и единственной подруги Катерины Максимовны трубку не снимали. Не отзывался и Катин мобильный. Других добрых знакомых, которым можно было бы доверить деликатное поручение, у Раисы Павловны не было. Врачи, присутствующие в ординаторской, поглядывали на занимающую телефон пациентку без одобрения, и Раиса Павловна решилась потревожить Игоря Валентиновича Солоушкина. Взрослый сын Валентина Ивановича должен был знать, что случилось. В конце концов, именно он пристроил к отцу подлую Анжелику!
– Солоушкин, слушаю, – коротко и важно бросил в трубку Игорь Валентинович.
Раиса Павловна знала его еще Игорьком, но теперь сынок Валентина Ивановича занимал важный пост в каком-то департаменте. Робея от того, что она беспокоит такую значительную персону, бывшая учительница со множеством извинений и запинок изложила недовольно сопящему собеседнику суть своего дела.
– Баба Рая, напомните, как ваша фамилия? – выслушав ее, вполне доброжелательно спросил высокий чиновник.
– Чернова, Раиса Павловна Чернова, – успокаиваясь, ответила пенсионерка.
– Какая больница, палата, отделение? Кто лечащий врач?
Растроганная вниманием Раиса Павловна обстоятельно ответила на все вопросы.
– Будьте спокойны, я все устрою, – заверил ее Игорь Валентинович.
Утомленная, но успокоенная пенсионерка вернулась в свою палату и оставшиеся два часа до отбоя азартно разгадывала на пару с молодайкой Любашей непростой кроссворд в журнале «Смена».
– Детка… – слабым голосом позвала Раиса Павловна женщину, которая семенящим шагом вошла в палату, держа в руках полную тарелку.
В фаянсовой плошке с выщербленным краем плескалась бледно-желтая жижица не самого аппетитного вида. «Детка», безвозвратно вышедшая из младшего школьного возраста с полвека тому назад, осторожно поставила тарелку на тумбочку, бочком присела на соседнюю кровать и заворковала:
– Серенький, зайчик мой, просыпайся, будем кушать бульончик!
Повернув голову, Раиса Павловна разглядела торчащий из подушек острый нос с топорщащимися под ним лохматыми усами. И нос, и усы действительно были серенькими. На предложение откушать их обладатель отозвался капризным бормотанием, в котором наиболее отчетливо прозвучали слова «бульончик» и «хрен». Простодушная Раиса Павловна подумала, что Серенький Зайчик с присущей грызунам любовью к кореньям просит сдобрить больничный супчик хреном, но ошиблась.
– На хрен так на хрен! – сговорчиво согласилась Детка и принялась сама хлебать отвергнутый Сереньким бульон.
– Детка! – повторила Раиса Павловна, дождавшись, пока женщина откушает (это не заняло много времени).
– А? – Детка, уже двинувшаяся с пустой тарелкой к двери, обернулась. – Очухались, бабуля? Ну и правильно! Нечего на тот свет торопиться, похороны нынче дорогое удовольствие! Живите пока что!
С этими словами она ласково улыбнулась сначала Раисе Павловне, а потом Серенькому, словно предлагая им обоим постараться дотянуть до сезона оптовых скидок на ритуальные услуги.
– Детка, мне бы телефон, – попросила Раиса Павловна.
– Какой телефон, бабуля, вы что? – удивилась женщина. – Это же палата интенсивной терапии, тут кругом аппараты сложные, электроника, с мобильными никак нельзя! Вот погодите, даст бог, оклемаетесь, переведут вас в обычную палату на восемь койкомест, там говорите по телефону хоть сутки напролет. Были бы деньги! Телефон нынче дорогое удовольствие.
Раиса Павловна заерзала, спуская ноги с кровати.
– Куда?! – испугалась Детка. – А ну, лягте, как лежали! Я сейчас сестру позову.
Она ушла, но через минуту вернулась с другой женщиной в белом, и они вдвоем стали объяснять неразумной больной, что лечение нынче удовольствие дорогое, и если ей повезло своевременно получить качественную медицинскую помощь, то нечего сводить на нет усилия врачей.
– Вы не понимаете, я предупредить должна, – лепетала Раиса Павловна, со страхом глядя на полный шприц, который медсестра воздела вверх. Из отверстия иглы выплеснулся миниатюрный фонтанчик. – Дело в том, что одна женщина достала из помойки яд, которым другая женщина травила одного мужчину…
– И потом они все жили долго и счастливо и умерли в один день! – успокаивающе прожурчала Детка.
А невозмутимая медсестра вкатила беспокойной пациентке укол, после которого ту быстро и надолго перестала волновать судьба как всего города, так и отдельных его жителей.
Проснувшись, Раиса Павловна обнаружила, что народу в палате прибавилось, а интерьер ее сильно изменился, деградировав от хай-тека к классическому сиротскому стилю. Никаких аппаратов сложнее карликового холодильника «Саратов» в помещении не имелось, а под больной была не высокая кровать с удобным ровным ложем, а скрипучая койка с провисшей сеткой, вполне пригодной для ловли раков. Трепыхнувшись в ней карасиком, Раиса Павловна выжала из своего спально-музыкального инструмента пару минорных аккордов. Этот звук привлек внимание других обитателей палаты.
– Прошнулаш? – дружелюбно прошамкала с соседней кровати дряхлая бабушка, до самого подбородка укрытая синим больничным одеялом.
Над его верхним краем торчала маленькая голова в трикотажной шапочке, надвинутой на самые глаза. Это придавало бабушке лихой и задиристый вид уличной хулиганки.
– Та, милая, вще шпала да шпала, мы уж думали – померла шовшем! – Старушка забулькала веселым смехом, перешедшим в пугающие хрипы.
– Тут есть телефон? – болезненно моргая от слишком яркого света, спросила Раиса Павловна.
– Не, тута нема, – покачала головой ее соседка с другой стороны, дородная молодайка в цветастом сатиновом халате. – У кого трубки были, дохтор забрал.
А общительная старушенция в шапочке, отперхав, набрала в грудь воздуха и выдохнула в три приема, как стих:
Дикция у беззубой рэперши была жуткая, но общий смысл сказанного Раиса Павловна уловила.
– Шибко вредная шещаш
Для наш
Шотовая швящ!
– Телефончик есть в ординаторской, – подсказала девочка-медсестричка, занятая установкой капельницы. – Попросите, и вас пустят позвонить.
– Спасибо, – поблагодарила Раиса Павловна, садясь в кровати и отбрасывая в сторону одеяло.
Из одежды на ней была одна казенная ночнушка из блеклого ситца с неприлично большим вырезом и жирным чернильным штампом больницы в качестве оригинального декоративного элемента. В другое время Раиса Павловна, за десятилетия учительской практики привыкшая одеваться строго и аккуратно, постыдилась бы разгуливать по больничному учреждению в таком жутком наряде, но сейчас ее это не волновало. Набросив на плечи одеяло, она поплелась в ординаторскую.
Пока шла по коридору, решала, кому позвонить. По идее, об угрозе массового отравления следовало сообщить в милицию, но звонить по «ноль два» Раиса Павловна откровенно боялась. Она опасалась, что милиция не станет вникать в тонкости мотивов, которыми она руководствовалась, когда выбрасывала пакет с ядом в общедоступный мусорный бак. Пожилую женщину до сердечных спазмов пугала перспектива оказаться «стрелочницей», которую объявят виновной в распространении ядовитого вещества. Мысленно Раиса Павловна кляла себя за моральную и физическую слабость. Если бы не этот крайне не своевременный сердечный приступ, она сразу же догнала бы Римму, чтобы забрать у нее опасный пакет. Теперь за нее это должен был сделать кто-то другой. Если еще не поздно, конечно.
Обмирая от дурного предчувствия, Раиса Павловна добралась до ординаторской, попросилась к телефону и принялась дрожащим пальцем нажимать на кнопочки. Ей не повезло, в квартире лучшей и единственной подруги Катерины Максимовны трубку не снимали. Не отзывался и Катин мобильный. Других добрых знакомых, которым можно было бы доверить деликатное поручение, у Раисы Павловны не было. Врачи, присутствующие в ординаторской, поглядывали на занимающую телефон пациентку без одобрения, и Раиса Павловна решилась потревожить Игоря Валентиновича Солоушкина. Взрослый сын Валентина Ивановича должен был знать, что случилось. В конце концов, именно он пристроил к отцу подлую Анжелику!
– Солоушкин, слушаю, – коротко и важно бросил в трубку Игорь Валентинович.
Раиса Павловна знала его еще Игорьком, но теперь сынок Валентина Ивановича занимал важный пост в каком-то департаменте. Робея от того, что она беспокоит такую значительную персону, бывшая учительница со множеством извинений и запинок изложила недовольно сопящему собеседнику суть своего дела.
– Баба Рая, напомните, как ваша фамилия? – выслушав ее, вполне доброжелательно спросил высокий чиновник.
– Чернова, Раиса Павловна Чернова, – успокаиваясь, ответила пенсионерка.
– Какая больница, палата, отделение? Кто лечащий врач?
Растроганная вниманием Раиса Павловна обстоятельно ответила на все вопросы.
– Будьте спокойны, я все устрою, – заверил ее Игорь Валентинович.
Утомленная, но успокоенная пенсионерка вернулась в свою палату и оставшиеся два часа до отбоя азартно разгадывала на пару с молодайкой Любашей непростой кроссворд в журнале «Смена».
Глава 7
Уже давно стемнело, на улицах зажглись фонари, стало заметно прохладнее, и я перестала жалеть, что спросонья и в спешке снова влезла в шубку. Долгий и утомительный день все не кончался, и от чередования в нем черных и белых полос начинало рябить в глазах. Мне повезло – я получила обратно мобильник, с которым по совету скептика Кулебякина успела было попрощаться, а вот бабуле нашей не посчастливилось. В больничном отделении, куда положили Раису Павловну, объявили карантин из-за гриппа, и бабуле не удалось повидать хворую подружку.
– Как же нам теперь общаться? Ведь у Раечки даже сотового телефона нет! – сокрушалась бабуля по дороге домой.
Я тихо улыбалась, радуясь, что у меня-то сотовый снова есть. Потом я вспомнила, что вернулся ко мне только один телефон, тогда как украдено их у меня было два! Радость моя потускнела и уступила место смутному беспокойству. Я чувствовала себя отчасти виноватой в том, как невесело сложилась судьба чужого мобильника. Сначала он потерялся, потом нашелся, но не успел с моей помощью вернуться к хозяину, как был украден троллейбусным воришкой…
– А ведь мы в ответе за тех, кого приручили! – назидательно сказал мой внутренний голос.
– И что я могу сделать? – с досадой спросила я. – Заявление о краже чужого мобильника у меня все равно не приняли бы, потому что не я его владелица.
– Тебе следовало хотя бы поинтересоваться в отделении, сколько краденых мобильников нашли при воришке! Может, два? Тогда хозяин «раскладушки» тоже мог бы получить свой телефон обратно.
– А что я? Пусть этим милиционеры занимаются, – отбрыкивалась я. – Это их прямая обязанность, возвращать краденые вещи законным владельцам!
– Так ведь милиционеры знать не знают, кто этот владелец! – резонно напомнил внутренний. – И сам телефончик им ничего не подскажет, симка-то из него тю-тю!
На это мне сказать было нечего. Троллейбусный воришка успел вытряхнуть сим-карту из моего собственного мобильника, и не было оснований надеяться, что он не сделал то же самое со вторым аппаратом. Не знаю, что в таком случае сможет сделать милиция. Пожалуй, ничем не поможет даже допрос с пристрастием, ведь вор, как и я сама, в глаза не видел настоящего владельца «раскладушки», он ее уже у меня стырил! Если вдуматься, у стражей порядка даже нет оснований считать этот мобильник краденым, раз на него никто не претендует.
И тут вдруг я вспомнила, что есть у меня одна ниточка, за которую вполне можно результативно потянуть! Я торопливо проинспектировала шубные карманы и нашла то, что искала – бумажку с записанным на ней телефонным номером чужого Солнышка. В машине было достаточно тихо – угнетенная бабуля помалкивала, а папуля наш вообще не из болтливых, и я решила немедленно приступить к розыскной деятельности – позвонить этому самому Солнышку.
Утрата сим-карты не стала помехой – у меня в кошельке, в практически не в используемом отделении для мелочи, лежала запасная «симка». Когда-то она была основной, но потом один нехороший человек скомпроментировал этот номер, написав его на визитке девицы по вызову.[1] Поскольку главным украшением той визитки было мое собственное фото в стиле «ню» (а этот стиль представляет мою внешность даже более выгодно, чем парадный дворцовый портрет), злосчастный телефончик возымел бешеную популярность, так что я предпочла его поменять. Однако «симку» выбрасывать не стала, рассудив, что запас карман не тянет. К сожалению, насмерть разряженный телефон в данный момент не позволял воспользоваться стратегическим запасом, поэтому я просто одолжила мобильник у бабули.
У Солнышка оказался бесконечно усталый мужской голос. Короткое словечко «алло» он произнес с такой безнадежностью и смертной тоской, что я испугалась, как бы данное животворящее светило не угасло в самом начале нашего разговора.
– Здравствуйте, сударь! – бодро сказала я, послав в трубку заряд позитивной ментальной энергии, которого хватило бы, чтобы наполнить до краев пару черных дыр.
И сразу же перешла к делу:
– Вы меня не знаете, но это неважно, гораздо важнее, что вы знаете, кто называет вас Солнышком. Ведь знаете же?
Утомленное Солнце озадаченно помолчало, а затем с тяжелым подозрением вопросило:
– Я не понял, в чем дело?
– Дело в трубке, – по-прежнему бодро и любезно ответила я. – Понимаете, сегодня днем я нашла потерянный кем-то мобильный телефон. Трубка лежала на троллейбусном сиденье, а в салоне уже никого не было, вот я ее и подобрала.
– Вы кто? – как мне показалось, испуганно спросил мужчина.
Не пойму, за что только его Солнышком прозвали? Мрачнейший тип, и притом туповатый, ему гораздо больше подошло бы красивое индейское имя Полное Солнечное Затмение!
– Я кто? Я-то добропорядочная гражданка, которая хочет вернуть законному владельцу утерянное им имущество! – ответила я, быстро раздражаясь. – Повторяю: сегодня днем я нашла в троллейбусе десятого маршрута бесхозный мобильник, «раскладушку», модель, извините, не запомнила. Да к бесу модель! Там в списке был ваш номер, обозначенный милым именем «Солнышко». Вас так родители окрестили? Нет? Я так и думала. Ну, и кто же та наделенная безграничной фантазией личность, которая называет вас Солнышком?
– А-а-а, я понял, – в трубке послышался тяжкий вздох. Мне показалось, что Утомленное Солнце приготовилось закатиться. – Вы нашли сотовый телефон моей подруги. Он у вас?
– Нет, не у меня. Он в милиции!
Обрадовавшись, что разговор сдвинулся с мертвой точки, я вновь сделалась любезна и вкратце пересказала собеседнику приключения блудного мобильника. Мне показалось, что рассказ получился забавным, но тусклое Солнышко моего остроумия не оценило. Уяснив сложившуюся ситуацию, мужчина все так же уныло поблагодарил меня за проявленную гражданскую сознательность и пообещал все уладить. Я не стала выяснять, что под этим подразумевается, решив, что свою роль в истории сыграла, а дальше пусть подруга-растеряша и ее неласковое Солнышко разбираются сами.
Мы подъехали к дому, и я первой забежала в подъезд, опередив бабулю и папулю. Они еще выгружались из машины, а я уже поднималась в лифте на пятый этаж, к Трошкиной. Алка сильно волновалась о состоянии здоровья Раисы Павловны, и мне захотелось порадовать ее хорошей вестью.
– Ага! – возликовала Трошкина, узнав, что ей стало лучше. – Значит, моя карта желаний работает!
Она на несколько секунд задумалась, глядя остановившимся взором на роговую пуговицу моей шубы, а потом подняла глаза к лампочке под потолком и спросила непосредственно у нее:
– Кому бы оторвать голову для мужчины моей мечты?
Это прозвучало весьма кровожадно.
– Трошкина, прекращай собирать любимого из запчастей и неликвидов! – поежившись, попросила я. – А то получишь в супруги монстра Франкенштейна!
Алка вздрогнула, очнулась и перевела взгляд с осветительного прибора на меня. На ее лице отразилось легкое удивление.
– В чем дело? – спросила я. – Почему ты так смотришь? Что со мной не так?
– Ты почему в шубе? – спросила Алка.
– А что, мне голой по улицам ходить? – огрызнулась я.
– Нет, голой уже будет холодно, но для шубы, по-моему, тоже не сезон, – рассудительно сказала подружка.
– Утром срывался снег!
– Ты что? – Трошкина вытаращила глаза. – Ночью было плюс шесть, я смотрела вчерашний прогноз по телевизору!
– Не морочь мне голову, ладно? – устало попросила я, разворачиваясь спиной к Алке и берясь за ручку двери. – Мало ли, что скажут по телевизору!
С этими словами я ушла от подружки, но дома тема сомнительной правдивости телевизионных передач получила продолжение.
Мамуля в прихожей висела на телефоне и на повышенных тонах разговаривала с Максом Смеловским, телевизионным деятелем местного масштаба и другом нашей семьи. Собеседники орали в полный голос, так что я волей-неволей услышала их разговор.
– Макс, я прошу тебя! Я тебя у-мо-ля-ю! – громогласно стенала мамуля, не видя, что я стою у нее за спиной. – Сними с показа сегодняшнюю программу! Что угодно для тебя сделаю! Хочешь, уговорю Дюшу пойти с тобой в кино?
Я громко кашлянула и строго погрозила обернувшейся мамуле пальчиком. Макс Смеловский влюблен в меня с наших общих с ним студенческих лет, для мамули это не секрет, и она ничего не имеет против Макса, даже покровительствует ему. Но торговать собственной дочерью в корыстных интересах – это уже перебор!
Мамуля покраснела, виновато развела руками и чуть не выронила трубку, из которой рокотал красивый дикторский голос Смеловского:
– Да вы что, Варвара Петровна? Сегодняшняя программа пошла в эфир сразу же после записи! Она такая чистенькая получилась, резать ничего не надо было, а у нас в сетке вещания случайно дырка образовалась, вот мы ее этим вашим шоу и заткнули.
– Кошмар! Ужас! Что же теперь будет! – заныла мамуля, свободной от трубки рукой обезображивая свою стильную прическу. – Максик, но ты хоть повтор сразу не ставь, сначала вырежи из записи мою пикировку с Пряниковым! Помнишь, он всячески намекал, что я психопатка, которая пишет свои ужастики с натуры?
– Варварочка Петровна, дорогая, ну, кто же ему поверит? – ласково прожурчал Макс.
– Поверят, Максик! Теперь поверят! – вздохнула мамуля. – Знаешь, что сегодня случилось? Я нашла труп в бассейне!
– В воде?! – ахнул Макс.
– Нет, в раздевалке, в шкафчике! Он сидел там, скрюченный, как жертва компрачикосов, голый, холодный и омерзительно мокрый! – гениальная писательница в нескольких словах мастерски описала картину. – Ты представляешь, как это выглядит?
– Скрюченный и мерзкий… Представляю… – протянул слабеющий дикторский голос, уходя за пределы слышимости.
– Да нет же! – гаркнула мамуля. – Ты не то представляешь! Ты представь, как теперь выгляжу я сама! Теперь все будут думать, что Пряников прав! Обыватели сочтут меня психически больной, а милиция вполне может записать меня в главные подозреваемые!
Тут Смеловский ожил и восторженно взвыл:
– Вау!
– Что – вау?!
– Вау…рвара Петровна, это же просто шикарно! – дикторский голос загромыхал во всю мощь. – Вы у нас теперь будете прямо как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте»! Вот это супер! Вот это реклама!
– Реклама, ты думаешь? – услышав волшебное слово, мамуля чудесным образом успокоилась.
Про рекламу мне было ничуть не интересно, эта тема мне смертельно прискучила на работе, поэтому я обошла мамулю и хотела потихонечку нырнуть в свою комнату, но вывернувший из кухни папуля ухватил меня за шубный рукав:
– Дюша! Мы ждали только тебя! Сейчас будем кушать куропатку с улитками.
Он снова умчался в кухню и воодушевленно загремел там посудой.
– Господи, что за день! – я подкатила глаза и по примеру Трошкиной пожаловалась потолочному светильнику: – Дела в упадке, шеф в больнице! Сайра в троллейбусе! Труп в бассейне! Потом дырка в сумке и вечер в милиции, а теперь еще и улитки в тарелке?!
Не сдержавшись, я с силой пнула ближайшую дверь, она распахнулась, с грохотом ударилась о стену, и потревоженный Зяма, приподнявшись на софе, устремил на меня пасмурный дремотный взор.
– Привет! – сонно пробормотал благовоспитанный братишка, приглаживая разлохматившиеся кудри. – Что, уже все дома? Как прошел день?
– О-о-о! – дуэтом взвыли мы с мамулей, и понятливый Зяма временно воздержался от расспросов.
Румяная куропатка, скрывающая в своем хорошо пропеченном нутре ненавистных мне улиток, уже была возложена на мою тарелку, когда в дверь постучали.
– Неужели? – светлея лицом, с надеждой пробормотала я.
Зяма сбегал в прихожую, открыл дверь и впустил гостей – Дениса Кулебякина и его бассета Барклая.
– Барклашка! Иди сюда, мой любимый! – в полном восторге закричала я, шумно радуясь появлению супередока, который с готовностью сожрет всех моих улиток вместе со скорлупой.
– Как же нам теперь общаться? Ведь у Раечки даже сотового телефона нет! – сокрушалась бабуля по дороге домой.
Я тихо улыбалась, радуясь, что у меня-то сотовый снова есть. Потом я вспомнила, что вернулся ко мне только один телефон, тогда как украдено их у меня было два! Радость моя потускнела и уступила место смутному беспокойству. Я чувствовала себя отчасти виноватой в том, как невесело сложилась судьба чужого мобильника. Сначала он потерялся, потом нашелся, но не успел с моей помощью вернуться к хозяину, как был украден троллейбусным воришкой…
– А ведь мы в ответе за тех, кого приручили! – назидательно сказал мой внутренний голос.
– И что я могу сделать? – с досадой спросила я. – Заявление о краже чужого мобильника у меня все равно не приняли бы, потому что не я его владелица.
– Тебе следовало хотя бы поинтересоваться в отделении, сколько краденых мобильников нашли при воришке! Может, два? Тогда хозяин «раскладушки» тоже мог бы получить свой телефон обратно.
– А что я? Пусть этим милиционеры занимаются, – отбрыкивалась я. – Это их прямая обязанность, возвращать краденые вещи законным владельцам!
– Так ведь милиционеры знать не знают, кто этот владелец! – резонно напомнил внутренний. – И сам телефончик им ничего не подскажет, симка-то из него тю-тю!
На это мне сказать было нечего. Троллейбусный воришка успел вытряхнуть сим-карту из моего собственного мобильника, и не было оснований надеяться, что он не сделал то же самое со вторым аппаратом. Не знаю, что в таком случае сможет сделать милиция. Пожалуй, ничем не поможет даже допрос с пристрастием, ведь вор, как и я сама, в глаза не видел настоящего владельца «раскладушки», он ее уже у меня стырил! Если вдуматься, у стражей порядка даже нет оснований считать этот мобильник краденым, раз на него никто не претендует.
И тут вдруг я вспомнила, что есть у меня одна ниточка, за которую вполне можно результативно потянуть! Я торопливо проинспектировала шубные карманы и нашла то, что искала – бумажку с записанным на ней телефонным номером чужого Солнышка. В машине было достаточно тихо – угнетенная бабуля помалкивала, а папуля наш вообще не из болтливых, и я решила немедленно приступить к розыскной деятельности – позвонить этому самому Солнышку.
Утрата сим-карты не стала помехой – у меня в кошельке, в практически не в используемом отделении для мелочи, лежала запасная «симка». Когда-то она была основной, но потом один нехороший человек скомпроментировал этот номер, написав его на визитке девицы по вызову.[1] Поскольку главным украшением той визитки было мое собственное фото в стиле «ню» (а этот стиль представляет мою внешность даже более выгодно, чем парадный дворцовый портрет), злосчастный телефончик возымел бешеную популярность, так что я предпочла его поменять. Однако «симку» выбрасывать не стала, рассудив, что запас карман не тянет. К сожалению, насмерть разряженный телефон в данный момент не позволял воспользоваться стратегическим запасом, поэтому я просто одолжила мобильник у бабули.
У Солнышка оказался бесконечно усталый мужской голос. Короткое словечко «алло» он произнес с такой безнадежностью и смертной тоской, что я испугалась, как бы данное животворящее светило не угасло в самом начале нашего разговора.
– Здравствуйте, сударь! – бодро сказала я, послав в трубку заряд позитивной ментальной энергии, которого хватило бы, чтобы наполнить до краев пару черных дыр.
И сразу же перешла к делу:
– Вы меня не знаете, но это неважно, гораздо важнее, что вы знаете, кто называет вас Солнышком. Ведь знаете же?
Утомленное Солнце озадаченно помолчало, а затем с тяжелым подозрением вопросило:
– Я не понял, в чем дело?
– Дело в трубке, – по-прежнему бодро и любезно ответила я. – Понимаете, сегодня днем я нашла потерянный кем-то мобильный телефон. Трубка лежала на троллейбусном сиденье, а в салоне уже никого не было, вот я ее и подобрала.
– Вы кто? – как мне показалось, испуганно спросил мужчина.
Не пойму, за что только его Солнышком прозвали? Мрачнейший тип, и притом туповатый, ему гораздо больше подошло бы красивое индейское имя Полное Солнечное Затмение!
– Я кто? Я-то добропорядочная гражданка, которая хочет вернуть законному владельцу утерянное им имущество! – ответила я, быстро раздражаясь. – Повторяю: сегодня днем я нашла в троллейбусе десятого маршрута бесхозный мобильник, «раскладушку», модель, извините, не запомнила. Да к бесу модель! Там в списке был ваш номер, обозначенный милым именем «Солнышко». Вас так родители окрестили? Нет? Я так и думала. Ну, и кто же та наделенная безграничной фантазией личность, которая называет вас Солнышком?
– А-а-а, я понял, – в трубке послышался тяжкий вздох. Мне показалось, что Утомленное Солнце приготовилось закатиться. – Вы нашли сотовый телефон моей подруги. Он у вас?
– Нет, не у меня. Он в милиции!
Обрадовавшись, что разговор сдвинулся с мертвой точки, я вновь сделалась любезна и вкратце пересказала собеседнику приключения блудного мобильника. Мне показалось, что рассказ получился забавным, но тусклое Солнышко моего остроумия не оценило. Уяснив сложившуюся ситуацию, мужчина все так же уныло поблагодарил меня за проявленную гражданскую сознательность и пообещал все уладить. Я не стала выяснять, что под этим подразумевается, решив, что свою роль в истории сыграла, а дальше пусть подруга-растеряша и ее неласковое Солнышко разбираются сами.
Мы подъехали к дому, и я первой забежала в подъезд, опередив бабулю и папулю. Они еще выгружались из машины, а я уже поднималась в лифте на пятый этаж, к Трошкиной. Алка сильно волновалась о состоянии здоровья Раисы Павловны, и мне захотелось порадовать ее хорошей вестью.
– Ага! – возликовала Трошкина, узнав, что ей стало лучше. – Значит, моя карта желаний работает!
Она на несколько секунд задумалась, глядя остановившимся взором на роговую пуговицу моей шубы, а потом подняла глаза к лампочке под потолком и спросила непосредственно у нее:
– Кому бы оторвать голову для мужчины моей мечты?
Это прозвучало весьма кровожадно.
– Трошкина, прекращай собирать любимого из запчастей и неликвидов! – поежившись, попросила я. – А то получишь в супруги монстра Франкенштейна!
Алка вздрогнула, очнулась и перевела взгляд с осветительного прибора на меня. На ее лице отразилось легкое удивление.
– В чем дело? – спросила я. – Почему ты так смотришь? Что со мной не так?
– Ты почему в шубе? – спросила Алка.
– А что, мне голой по улицам ходить? – огрызнулась я.
– Нет, голой уже будет холодно, но для шубы, по-моему, тоже не сезон, – рассудительно сказала подружка.
– Утром срывался снег!
– Ты что? – Трошкина вытаращила глаза. – Ночью было плюс шесть, я смотрела вчерашний прогноз по телевизору!
– Не морочь мне голову, ладно? – устало попросила я, разворачиваясь спиной к Алке и берясь за ручку двери. – Мало ли, что скажут по телевизору!
С этими словами я ушла от подружки, но дома тема сомнительной правдивости телевизионных передач получила продолжение.
Мамуля в прихожей висела на телефоне и на повышенных тонах разговаривала с Максом Смеловским, телевизионным деятелем местного масштаба и другом нашей семьи. Собеседники орали в полный голос, так что я волей-неволей услышала их разговор.
– Макс, я прошу тебя! Я тебя у-мо-ля-ю! – громогласно стенала мамуля, не видя, что я стою у нее за спиной. – Сними с показа сегодняшнюю программу! Что угодно для тебя сделаю! Хочешь, уговорю Дюшу пойти с тобой в кино?
Я громко кашлянула и строго погрозила обернувшейся мамуле пальчиком. Макс Смеловский влюблен в меня с наших общих с ним студенческих лет, для мамули это не секрет, и она ничего не имеет против Макса, даже покровительствует ему. Но торговать собственной дочерью в корыстных интересах – это уже перебор!
Мамуля покраснела, виновато развела руками и чуть не выронила трубку, из которой рокотал красивый дикторский голос Смеловского:
– Да вы что, Варвара Петровна? Сегодняшняя программа пошла в эфир сразу же после записи! Она такая чистенькая получилась, резать ничего не надо было, а у нас в сетке вещания случайно дырка образовалась, вот мы ее этим вашим шоу и заткнули.
– Кошмар! Ужас! Что же теперь будет! – заныла мамуля, свободной от трубки рукой обезображивая свою стильную прическу. – Максик, но ты хоть повтор сразу не ставь, сначала вырежи из записи мою пикировку с Пряниковым! Помнишь, он всячески намекал, что я психопатка, которая пишет свои ужастики с натуры?
– Варварочка Петровна, дорогая, ну, кто же ему поверит? – ласково прожурчал Макс.
– Поверят, Максик! Теперь поверят! – вздохнула мамуля. – Знаешь, что сегодня случилось? Я нашла труп в бассейне!
– В воде?! – ахнул Макс.
– Нет, в раздевалке, в шкафчике! Он сидел там, скрюченный, как жертва компрачикосов, голый, холодный и омерзительно мокрый! – гениальная писательница в нескольких словах мастерски описала картину. – Ты представляешь, как это выглядит?
– Скрюченный и мерзкий… Представляю… – протянул слабеющий дикторский голос, уходя за пределы слышимости.
– Да нет же! – гаркнула мамуля. – Ты не то представляешь! Ты представь, как теперь выгляжу я сама! Теперь все будут думать, что Пряников прав! Обыватели сочтут меня психически больной, а милиция вполне может записать меня в главные подозреваемые!
Тут Смеловский ожил и восторженно взвыл:
– Вау!
– Что – вау?!
– Вау…рвара Петровна, это же просто шикарно! – дикторский голос загромыхал во всю мощь. – Вы у нас теперь будете прямо как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте»! Вот это супер! Вот это реклама!
– Реклама, ты думаешь? – услышав волшебное слово, мамуля чудесным образом успокоилась.
Про рекламу мне было ничуть не интересно, эта тема мне смертельно прискучила на работе, поэтому я обошла мамулю и хотела потихонечку нырнуть в свою комнату, но вывернувший из кухни папуля ухватил меня за шубный рукав:
– Дюша! Мы ждали только тебя! Сейчас будем кушать куропатку с улитками.
Он снова умчался в кухню и воодушевленно загремел там посудой.
– Господи, что за день! – я подкатила глаза и по примеру Трошкиной пожаловалась потолочному светильнику: – Дела в упадке, шеф в больнице! Сайра в троллейбусе! Труп в бассейне! Потом дырка в сумке и вечер в милиции, а теперь еще и улитки в тарелке?!
Не сдержавшись, я с силой пнула ближайшую дверь, она распахнулась, с грохотом ударилась о стену, и потревоженный Зяма, приподнявшись на софе, устремил на меня пасмурный дремотный взор.
– Привет! – сонно пробормотал благовоспитанный братишка, приглаживая разлохматившиеся кудри. – Что, уже все дома? Как прошел день?
– О-о-о! – дуэтом взвыли мы с мамулей, и понятливый Зяма временно воздержался от расспросов.
Румяная куропатка, скрывающая в своем хорошо пропеченном нутре ненавистных мне улиток, уже была возложена на мою тарелку, когда в дверь постучали.
– Неужели? – светлея лицом, с надеждой пробормотала я.
Зяма сбегал в прихожую, открыл дверь и впустил гостей – Дениса Кулебякина и его бассета Барклая.
– Барклашка! Иди сюда, мой любимый! – в полном восторге закричала я, шумно радуясь появлению супередока, который с готовностью сожрет всех моих улиток вместе со скорлупой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента