Страница:
Лучше всего отправляться на экскурсию в квартал Ёси-вара после наступления сумерек, когда зажигаются фонари. Именно в это время женщины, последние два часа занятые тем, что золотили губы, чернили брови, белили шею и грудь, старательно оставляя три коричневых полосы в виде кружевного воротника с зубцами там, где затылок соединяется с шеей, в соответствии с одним из строжайших правил японской косметической науки, выходят из задних комнат и занимают свои места в неком подобии длинной узкой клетки, деревянные решетки которой выходят на оживленную улицу. Здесь они, величественные, в шелковых нарядах, вышитых золотом и серебром, сидят часами, безмолвные и неподвижные, словно восковые фигуры, до тех пор, пока не привлекут внимание какого-нибудь прохожего, толпы которых начинают заполнять улицы. Действительно, в Йокогаме и в других открытых портах женщины квартала Ёсивара громко зазывают посетителей, частенько оживляя монотонность родной речи богохульными выражениями и ласковыми словечками, которым они научились у британских и американских матросов. Но в эдоском «квартале цветов» и повсюду в Японии, где придерживаются национальных обычаев, преобладают крайне строгие внешние приличия. Хотя форма, которую принимает порок, достаточно безобразна, все же она имеет то достоинство, что порок этот ненавязчивый. Никогда чистый не будет запятнан нечистым. Тот, кто посещает Ёсивару, идет туда, прекрасно зная, что именно там найдет, но добродетельный человек может прожить всю жизнь без того, чтобы порок был у него перед глазами. Йокогама ночью – место столь же прокаженное, как и лондонская улица Хаймаркет.
Публичная женщина или певица при вступлении в профессию берет псевдоним, под которым она будет известна до тех пор, пока срок ее контракта не закончится. Некоторые из этих имен столь милы и причудливы, что я взял несколько образчиков из «Ёсивара Сайкэн» – путеводителя, на основе которого и написано это обозрение. Сосенка, Маленькая Баттерфляй, Яркость Цветка, Драгоценная Река, Золотая Гора, Жемчужная Арфа, Аист, Живущий Тысячу Лет, Цветочная Деревня, Морской Берег, Дракончик, Пурпур, Серебро, Хризантема, Водопад, Белое Сияние, Вишневый Лес – эти и множество других причудливых образов – единственное очарование очень грязного места.
МЕСТЬ КАДЗУМЫ
Публичная женщина или певица при вступлении в профессию берет псевдоним, под которым она будет известна до тех пор, пока срок ее контракта не закончится. Некоторые из этих имен столь милы и причудливы, что я взял несколько образчиков из «Ёсивара Сайкэн» – путеводителя, на основе которого и написано это обозрение. Сосенка, Маленькая Баттерфляй, Яркость Цветка, Драгоценная Река, Золотая Гора, Жемчужная Арфа, Аист, Живущий Тысячу Лет, Цветочная Деревня, Морской Берег, Дракончик, Пурпур, Серебро, Хризантема, Водопад, Белое Сияние, Вишневый Лес – эти и множество других причудливых образов – единственное очарование очень грязного места.
МЕСТЬ КАДЗУМЫ
Закон гласит: тот, кто живет мечом, от меча и умрет. В Японии, где существует большое воинское сословие, над которым практически нет никакого контроля, сословные и клановые стычки, а также личные ссоры, заканчивающиеся кровопролитием и смертью, – явления повседневные. И если проводить параллель между европейским и японским миром, то, по-видимому, лучше всего провести ее между Эдинбургом в старые добрые времена, когда представители кланов, бесчинствовавшие на улицах по ночам, переходят от высокопарных слов к смертельным ударам, и современным Эдо или Киото.
Отсюда следует, что из принадлежащего ему имущества самурай больше всего дорожит мечом, своим постоянным товарищем и союзником, средством защиты и нападения. Цена меча, выполненного известным мечником, достигает большой суммы: за поясом японца благородного происхождения иногда можно обнаружить меч, лезвие которого без ножен стоит от 600 до 1000 рё (приблизительно от 200 до 300 английских фунтов), а ножны тонкой ковки соответственно увеличивают эту цену. Такие мечи передаются в качестве фамильной ценности от отца к сыну и становятся почти неотъемлемой частью своего владельца. Иэясу, основатель последней династии сёгунов, писал в своем «Наследии», своде правил, составленном для руководства преемникам и их правительственным советникам: «Поясной меч является живой душой самурая. В случае если самурай забудет надеть свой меч, действуйте как указано: такое нельзя оставить незамеченным».
Ремесло мечника – почетная профессия, представители этого ремесла благородной крови. В стране, где занятие каким-либо ремеслом считается занятием унизительным для благородного господина, странно обнаружить такое единичное исключение из общего правила. Традиции этого ремесла многочисленны и любопытны. При наступлении самого критического момента ковки меча, когда стальная заготовка превращается в острое лезвие, существует обычай, которого до сих пор придерживаются оружейники старой закалки, – надевать шапку и платье кугэ, или придворных микадо, и, закрыв двери мастерской, трудиться тайком, чтобы никто не мог помешать. Полумрак добавляет этому действию таинственности. Иногда этому случаю придается ореол священности – соломенная веревка с кистями, такая, какие висят перед святилищами богини Ками или других древних японских божеств, подвешивается между двумя бамбуковыми шестами в кузнечном горне, который для этого случая превращается в священный алтарь.
В Осаке я проживал напротив некоего Кусано Ёсиаки, мечника, умнейшего и любезнейшего господина, известного соседям добрыми и милосердными поступками. Философия его жизни заключалась в том, что поскольку он был взращен для ремесла, которое «торгует» жизнью и смертью, то обязан, насколько это в его силах, искупить это стремлением облегчить страдания, существующие в мире, и он придерживался своего принципа до такой степени, что сам обеднел. Ни один сосед не знал от него отказа в просьбе, будь то уход за больным или похороны умершего. Ни один нищий или прокаженный не уходил от его дверей, не получив ничего от его щедрот либо в виде денег, либо в виде доброго поступка. А его честность, доходящая до щепетильности, не менее примечательна, чем милосердие. В то время как другие мечники имели обыкновение грести большие деньги, подделывая клейма знаменитых старых мастеров, он мог похвастать, что ни разу не выковал оружия, которое носило бы не его личное клеймо. Он унаследовал свое ремесло от отца и его предков, которое, в свою очередь, передавал сыну – трудолюбивому, честному человеку крепкого здоровья, звон молота которого о наковальню слышен был от рассвета до заката.
Острота кончика японского меча легендарна. Говорят, что самые лучшие лезвия в руке человека, преуспевшего в искусстве владения мечом, разрубают за один удар мертвые тела трех человек, сложенные друг на друга. Мечи сёгуна обычно испытывают на подвергаемых казни преступниках. Эта обязанность доверена государственному палачу, но за «лекарство для носа», то есть взятку в два бу (около трех шиллингов), он может подменить оружие своего господина оружием взяткодателя. Негодяи нередко опробуют свои мечи на бродячих собаках и нищих, беспомощно лежащих в придорожной канаве, однако палач получает щедрую плату от тех, кто желает увидеть, как лезвие их меча отрубает голову человека.
Государственный деятель, который решился бы издать закон, запрещающий ношение этого смертоносного оружия, сослужил бы своей стране хорошую службу, но это будет очень сложная задача, а к тому же и опасная. Немного бы я дал за жизнь этого человека. Рука каждого рубаки в империи была бы поднята на него. Как-то мы беседовали на эту и другие подобные темы, и один мой друг, человек передовых и либеральных взглядов, записал свое мнение следующей стихотворной строфой: «Хотелось бы мне, чтобы все мечи и кинжалы, какие только есть в стране, были бы собраны в одном месте и расплавлены, а из полученного металла был выкован один огромный меч, который стал бы единственным мечом – поясным мечом Великой Японии».
Следующее повествование во всех отношениях ближе к этой теме, чем «Притча о мече».[31]
Приблизительно двести пятьдесят лет назад властителем провинции Инаба был Икэда Кунайсёю. Среди его подданных было два благородных господина, которых звали Ватанабэ Юкиэ и Каваи Матадзаэмон. Связанные друг с другом тесными узами дружбы, они имели привычку часто ходить друг к другу в гости. Однажды Юкиэ сидел за разговорами с Матадзаэмоном в доме последнего, когда совершенно неожиданно его взгляд упал на меч, лежащий в токонома. Увидев его, он вздрогнул и спросил:
– Умоляю, скажи мне, откуда у тебя этот меч?
– Ну, как тебе известно, когда господин Икэда последовал за господином Токугавой Иэясу, чтобы участвовать в сражении при Нагакудэ, мой отец был в его процессии, и этот меч он подобрал в битве при Нагакудэ.
– Мой отец тоже был там и погиб в сражении, а его меч, наша фамильная реликвия на протяжении многих поколений, потерялся именно в это время. Так как он представляет для меня огромную ценность, я хочу, если только у тебя нет на него особых видов, чтобы ты оказал любезность и вернул меч мне.
– Нет ничего проще! Чего только не сделаешь для друга! Прошу, возьми его.
После таких слов Юкиэ с благодарностью принял меч, отнес его домой и тщательно спрятал.
В начале следующего года Матадзаэмон заболел и умер, а Юкиэ, горько скорбя о потере доброго друга и искренне желая отплатить добром за возврат отцовского меча, сделал много хорошего сыну умершего, молодому двадцатидвухлетнему человеку по имени Матагоро.
А этот самый Матагоро оказался подлым и плохо воспитанным, он пожалел меч, отданный его отцом Юкиэ, и часто жаловался на людях, что Юкиэ так и не сделал подарка в ответ, поэтому тот прослыл во дворце господина скупым и скаредным человеком.
У Юкиэ был сын по имени Кадзума, шестнадцатилетний юноша, служивший в почетном карауле князя. Однажды вечером, когда он и его собрат по службе мирно беседовали, последний обмолвился:
– Матагоро рассказывает всем и каждому, что твой отец принял в дар от него прекрасный меч, но так и не получил подарка в обмен. И об этом уже расползаются сплетни.
– Действительно, – отвечал Кадзума, – мой отец получил этот меч от отца Матагоро в знак дружбы и доброй воли и, сочтя, что посылать за него деньги будет оскорбительно, решил отплатить за это добрыми поступками в отношении Матагоро. Полагаю, тот желает, чтобы ему заплатили.
Когда дежурство Кадзумы закончилось, он вернулся домой и отправился в отцовские покои сообщить ему о сплетнях, распространявшихся во дворце, и попросил его послать Матагоро щедрую сумму денег. Юкиэ задумался, а потом сказал:
– Ты слишком молод, чтобы понимать верную линию поведения в подобных делах. Мы с отцом Матагоро были очень близкими друзьями, поэтому, увидев, что он по своей щедрости вернул мне меч моих предков, я, намереваясь отплатить за его доброту, после его смерти оказывал важные услуги Матагоро. Уладить это дело, послав ему денег в подарок, было бы легче легкого, но лучше я верну этот меч, чем буду в долгу у этого подлого невоспитанного невежды, который не знает законов общения и дружеских отношений людей благородной крови.
И Юкиэ в праведном гневе отнес меч Матагоро домой и сказал ему:
– Я пришел в твой дом сегодня вечером с одной целью – вернуть тебе меч, который отдал мне твой отец. – С этими словами он положил меч перед Матагоро.
– В самом деле, – отвечал тот, – полагаю, вы не хотели меня задеть, возвращая подарок, который сделал вам мой отец.
– Среди людей благородного происхождения, – продолжил Юкиэ с презрительным смешком, – существует обычай благодарить за подарки в первую очередь добром, а затем подходящим случаю даром, подносимым от всего сердца. Но что толку говорить об этом с невеждой, который и понятия не имеет ни о гири,[32] ни о воспитании, поэтому я имею честь отдать тебе этот меч назад.
Юкиэ продолжил горько укорять Матагоро, отчего тот сильно разгневался, и убил бы Юкиэ на месте, но, зная, что старик отлично владеет мечом, струсил и, будучи негодяем, вознамерился выждать момента, когда сможет напасть на него врасплох. Не подозревая такого вероломства, Юкиэ отправился домой, а Матагоро, сделав вид, что хочет проводить его до двери, пошел за ним следом, обнажил меч и нанес ему удар в плечо. Старик, обернувшись, выхватил меч из ножен и стал защищаться, но рана, которую он получил, оказалась очень глубокой, и вскоре он лишился сознания от потери крови. Тогда Матагоро убил его.
Мать Матагоро, услышав шум схватки, вышла из своих покоев, а когда узнала о содеянном, пришла в ужас и сказала:
– Какой же ты вспыльчивый! Что ты наделал? Ты – убийца, и теперь заплатишь за это жизнью!
– Я убил его, и тут ничего не поделаешь. Давай, мама, прежде чем об этом станет всем известно, бежим из дома.
– Я последую за тобой, а ты иди и найди господина Абэ Сирогоро, предводителя хатамото,[33] который доводится тебе молочным братом. Тебе лучше бежать под его защиту и скрыться у него.
Вот так старуха и послала своего сына во дворец Сирогоро.
Случилось так, что именно в это самое время хатамото сплотились в союз против могущественных даймё, а Абэ Сирогоро с двумя благородными господами по имени Кондо Нобориносукэ и Мидзуно Дзюродзаэмон стояли во главе этого союза. Само собой разумеется, в войско Абэ Сирогоро зачастую вербовали людей порочных, у которых не было возможности зарабатывать себе средства к существованию другим способом. Им не задавали никаких вопросов об их прошлой жизни. И уж тем более, когда к Абэ Сирогоро обратился с просьбой о предоставлении убежища сын его кормилицы, он охотно взял его под свое покровительство и дал гарантию, что отныне тому не грозит никакая опасность. Он позвал к себе начальников хатамото и представил им Матагоро, сказав:
– Этот человек – вассал Икэды Кунайсёю, который, возненавидев человека по имени Ватанабэ Юкиэ, убил его и бежал ко мне под защиту. Мать этого человека была моей кормилицей, и всеми правдами и неправдами я буду помогать ему. Следовательно, если Икэда Кунайсёю отправит ко мне гонца с требованием выдать ему моего молочного брата, надеюсь, вы все как один соберетесь с силами и поможете мне защитить его.
– Мы с удовольствием это сделаем! – отвечал Кондо Нобориносукэ. – У нас уже давно есть причина жаловаться на презрение, с которым даймё к нам относятся. Пусть только Икэда Кунайсёю потребует этого человека, и мы покажем ему всю силу и мощь хатамото.
Все остальные хатамото единодушно выразили свое согласие и решимость аплодисментами и подготовились к вооруженному сопротивлению на случай, если господин Кунайсёю отправит гонца с требованием выдать Матагоро. Так что он пребывал в доме Абэ Сирогоро как желанный гость.
Ватанабэ Кадзума с наступлением ночи понял, что его отец Юкиэ не вернулся домой, заволновался и отправился на поиски его в дом к Матагоро. К своему ужасу, обнаружив, что отец убит, бросился к его телу и заплакал. Тут в голову ему пришла мысль, что это определенно дело рук Матагоро, поэтому он в ярости бросился в дом с намерением зарубить убийцу своего отца на месте. Но Матагоро к тому времени уже скрылся, и он нашел только его мать, которая делала приготовления, чтобы последовать за сыном в дом Абэ Сирогоро. Он связал старуху и обыскал весь дом в поисках сына, но, видя, что поиски не приносят результата, увел мать и вручил ее одному из старейшин рода, одновременно выдвинув обвинение Матагоро в убийстве своего отца.
Об этом происшествии сообщили князю, тот сильно разгневался и приказал оставить старуху связанной и держать в темнице до тех пор, пока не обнаружится местонахождение ее сына. Кадзума же похоронил тело отца с большими почестями. Вдова и сирота горько оплакивали свою потерю.
Вскоре среди людей Абэ Сирогоро распространился слух, что мать Матагоро томится в темнице за преступление сына, и они сразу же принялись строить план ее освобождения, поэтому отправили гонца во дворец господина Кунайсёю, который, когда его представили советнику князя, сказал:
– Прослышали мы, что из-за убийства Юкиэ мой господин имел удовольствие заключить в темницу мать Матагоро. Наш хозяин Сирогоро держит преступника под арестом и доставит его к вам. Но ведь его мать не совершила никакого преступления, поэтому мы просим, чтобы ее освободили из узилища, так как наш хозяин, ее молочный сын, ходатайствует перед вами о том, чтобы сохранить ей жизнь. Если вы согласны, то завтра мы передадим вам убийцу за воротами дома нашего хозяина.
Советник повторил это предложение князю, и тот, довольный, что Кадзума уже на следующий день сможет отомстить за смерть своего отца, тотчас согласился, а посыльный вернулся, торжествуя по поводу удачного завершения своей миссии. На следующий день князь приказал посадить мать Матагоро в паланкин и отнести к жилищу хатамото, под ответственность вассала по имени Сасаво Данъэмон, который по прибытии к дверям дома Абэ Сирогоро сказал:
– Мне поручено сопроводить к вам мать Матагоро, а также у меня санкция в обмен получить ее сына из ваших рук.
– Мы немедленно передадим его вам, но, так как мать и сын приготовились сказать друг другу последнее прости перед вечным расставанием, мы просим вас оказать любезность и немного подождать.
С такими словами слуги Сирогоро повели старуху в дом своего господина, а Сасаво Данъэмон остался ждать за воротами. Он ждал, пока терпение его не иссякло, и отважился поторопить людей в доме.
– Мы премного благодарны, – отвечали ему, – за то, что вы были столь любезны привести нам мать, но в настоящее время сын не может с пойти с вами, поэтому вам лучше как можно скорее отправиться восвояси. Мы сожалеем, что доставили вам столько лишних хлопот.
Вот так они над ним посмеялись.
Когда Данъэмон понял, что его не только обманули, заставив отдать старуху, но и выставили на всеобщее посмешище, он разъярился и подумал было ворваться в дом и захватить Матагоро и его мать силой, но, заглянув во двор, увидел, что там полно хатамото, вооруженных мушкетами и обнаженными мечами.
Тогда, не имея желания пасть в безнадежной битве и одновременно полагая, что после такого обмана потерял лицо перед своим господином, Сасаво Данъэмон отправился к месту упокоения своих предков и взрезал себе живот на их могилах.
Князь, услышав, как обошлись с его посланником, пришел в негодование и, собрав советников, принял решение созвать вассалов и напасть на Абэ Сирогоро. Другие великие даймё, когда об этом стало широко известно, вступили в дело, решив, что хатамото нужно покарать за их оскорбительное высокомерие. Хатамото же со своей стороны собрали все силы, чтобы оказать сопротивление даймё. Вскоре Эдо охватили беспорядки, и смута в городе вызвала большое беспокойство правительства, которое собрало совет, чтобы решить, как восстановить мир и покой. Поскольку хатамото непосредственно подчинялись приказам сёгуна, подавить их не составляло труда, вопрос состоял в том, как обуздать великих даймё. Однако один из городзю,[34] по имени Мацудайра Идзу-но Ками, человек великого ума, придумал план достижения нужной цели.
В то время у сёгуна на службе был лекарь по имени Накараи Цусэн, который имел обыкновение частенько навещать дворец господина Кунайсёю и вот уже некоторое время лечил того от болезни, причинявшей сильные страдания. Идзу-но Ками тайно послал за этим лекарем и, призвав его в свои покои, завязал с ним ничего не значащий разговор, посередине которого вдруг понизил голос и сказал шепотом:
– Послушай, Цусэн. Сёгун всегда проявлял по отношению к тебе благосклонность. Сейчас правительство находится в очень стесненных обстоятельствах. Не желаешь ли ты доказать свою преданность, пожертвовав ради этого жизнью?
– О, мой господин, на протяжении нескольких поколений мои предки обрели собственность милостью сёгуна. Я всем сердцем желаю сегодня ночью отдать свою жизнь за моего господина, как и подобает преданному вассалу.
– Ну, тогда я обо всем тебе расскажу. Великие даймё и хатамото перессорились из-за этой истории с Матагоро, и, похоже, дело дойдет до серьезной потасовки. Страну охватят волнения, жестокие невзгоды обрушатся на крестьян и городских жителей, если мы не сумеем подавить мятеж. Хатамото легко приструнить, но успокоить великих даймё – задача не такая уж и простая. Если ты готов положить жизнь ради исполнения моей хитроумной задумки, в стране снова воцарится мир и покой. Но ты докажешь свою преданность ценой смерти.
– Я сослужу эту службу и готов пожертвовать своей жизнью.
– Вот мой план. Ты пользуешь господина Кунайсёю в его болезни. Завтра ты должен навестить его и положить отраву в его лекарство. Если нам удастся его умертвить, волнения стихнут. Вот о какой услуге я тебя и прошу.
Цусэн согласился исполнить поручение и на следующий день, когда отправился навестить Кунайсёю, взял с собой отравленные ядом пилюли. Половину он принял сам[35] и таким образом усыпил бдительность князя, поэтому тот проглотил оставшиеся пилюли бесстрашно. Увидев это, Цусэн поспешил прочь и по пути домой в паланкине умер от кровавой рвоты.
Господин Кунайсёю умер точно так же в сильных мучениях, и в суматохе по поводу его смерти и последующих похоронных церемоний назревающая борьба с хатамото была отложена.
Тем временем городзю Идзу-но Ками собрал трех главных хатамото и обратился к ним со следующими словами:
– Тайные заговоры и изменническое непокорное поведение, столь неприличествующее вашему положению хатамото, разгневали его величество сёгуна до такой степени, что он имел удовольствие приказать заточить вас в храме, а ваше имущество передать наследникам.
Итак, эти трое хатамото после строгих увещеваний были заточены в храме Канэйдзи, а остальные, напуганные их примером, разбрелись по миру. Что же касается великих даймё, ввиду того что после смерти господина Кунайсёю все хатамото разбрелись кто куда, у них не осталось врага, с которым можно было бы воевать, поэтому мятеж утих, и мир был восстановлен.
Так случилось, что Матагоро потерял своего покровителя, поэтому, взяв с собой мать, он ушел и устроился под покровительство человека преклонных лет по имени Сакураи Дзиюдзаэмон. Этот почтенный человек был известным учителем искусства владения копьем, обладал не малыми средствами и пользовался почетом, поэтому он принял Матагоро, наняв в качестве охраны тридцать ронинов, решительных все как один и искушенных в военном искусстве. Все вместе они сбежали в отдаленное местечко Сагара.
Все это время Ватанабэ Кадзума предавался размышлениям о смерти своего отца и придумывал, как отомстить убийце, поэтому, когда господин Кунайсёю внезапно умер, он отправился к юному князю, который стал его преемником, и получил отпуск со службы, чтобы отправиться на поиски врага своего отца. В то время старшая сестра Кадзумы вышла замуж за человека по имени Араки Матаэмон, который прославился в Японии как первый в искусстве владения мечом. Поскольку Кадзуме было всего шестнадцать лет от роду, Матаэмон, принимая во внимание их близкое родство и будучи зятем убитому, вознамерился пойти с юношей в качестве его наставника и помочь ему в поисках Матагоро, а двое слуг Матаэмона по имени Исидомэ Бусукэ и Икэдзоэ Магохати приняли решение во что бы то ни стало следовать за своим хозяином. Узнав об их намерении, тот поблагодарил их, но отказался от этого предложения, сказав, что стал на путь кровной мести и теперь постоянно рискует своей жизнью. Если же кто-то из них будет ранен при несении службы, это сильно его опечалит, поэтому он должен просить их отказаться от своего намерения. Но те отвечали:
Отсюда следует, что из принадлежащего ему имущества самурай больше всего дорожит мечом, своим постоянным товарищем и союзником, средством защиты и нападения. Цена меча, выполненного известным мечником, достигает большой суммы: за поясом японца благородного происхождения иногда можно обнаружить меч, лезвие которого без ножен стоит от 600 до 1000 рё (приблизительно от 200 до 300 английских фунтов), а ножны тонкой ковки соответственно увеличивают эту цену. Такие мечи передаются в качестве фамильной ценности от отца к сыну и становятся почти неотъемлемой частью своего владельца. Иэясу, основатель последней династии сёгунов, писал в своем «Наследии», своде правил, составленном для руководства преемникам и их правительственным советникам: «Поясной меч является живой душой самурая. В случае если самурай забудет надеть свой меч, действуйте как указано: такое нельзя оставить незамеченным».
Ремесло мечника – почетная профессия, представители этого ремесла благородной крови. В стране, где занятие каким-либо ремеслом считается занятием унизительным для благородного господина, странно обнаружить такое единичное исключение из общего правила. Традиции этого ремесла многочисленны и любопытны. При наступлении самого критического момента ковки меча, когда стальная заготовка превращается в острое лезвие, существует обычай, которого до сих пор придерживаются оружейники старой закалки, – надевать шапку и платье кугэ, или придворных микадо, и, закрыв двери мастерской, трудиться тайком, чтобы никто не мог помешать. Полумрак добавляет этому действию таинственности. Иногда этому случаю придается ореол священности – соломенная веревка с кистями, такая, какие висят перед святилищами богини Ками или других древних японских божеств, подвешивается между двумя бамбуковыми шестами в кузнечном горне, который для этого случая превращается в священный алтарь.
В Осаке я проживал напротив некоего Кусано Ёсиаки, мечника, умнейшего и любезнейшего господина, известного соседям добрыми и милосердными поступками. Философия его жизни заключалась в том, что поскольку он был взращен для ремесла, которое «торгует» жизнью и смертью, то обязан, насколько это в его силах, искупить это стремлением облегчить страдания, существующие в мире, и он придерживался своего принципа до такой степени, что сам обеднел. Ни один сосед не знал от него отказа в просьбе, будь то уход за больным или похороны умершего. Ни один нищий или прокаженный не уходил от его дверей, не получив ничего от его щедрот либо в виде денег, либо в виде доброго поступка. А его честность, доходящая до щепетильности, не менее примечательна, чем милосердие. В то время как другие мечники имели обыкновение грести большие деньги, подделывая клейма знаменитых старых мастеров, он мог похвастать, что ни разу не выковал оружия, которое носило бы не его личное клеймо. Он унаследовал свое ремесло от отца и его предков, которое, в свою очередь, передавал сыну – трудолюбивому, честному человеку крепкого здоровья, звон молота которого о наковальню слышен был от рассвета до заката.
Острота кончика японского меча легендарна. Говорят, что самые лучшие лезвия в руке человека, преуспевшего в искусстве владения мечом, разрубают за один удар мертвые тела трех человек, сложенные друг на друга. Мечи сёгуна обычно испытывают на подвергаемых казни преступниках. Эта обязанность доверена государственному палачу, но за «лекарство для носа», то есть взятку в два бу (около трех шиллингов), он может подменить оружие своего господина оружием взяткодателя. Негодяи нередко опробуют свои мечи на бродячих собаках и нищих, беспомощно лежащих в придорожной канаве, однако палач получает щедрую плату от тех, кто желает увидеть, как лезвие их меча отрубает голову человека.
Государственный деятель, который решился бы издать закон, запрещающий ношение этого смертоносного оружия, сослужил бы своей стране хорошую службу, но это будет очень сложная задача, а к тому же и опасная. Немного бы я дал за жизнь этого человека. Рука каждого рубаки в империи была бы поднята на него. Как-то мы беседовали на эту и другие подобные темы, и один мой друг, человек передовых и либеральных взглядов, записал свое мнение следующей стихотворной строфой: «Хотелось бы мне, чтобы все мечи и кинжалы, какие только есть в стране, были бы собраны в одном месте и расплавлены, а из полученного металла был выкован один огромный меч, который стал бы единственным мечом – поясным мечом Великой Японии».
Следующее повествование во всех отношениях ближе к этой теме, чем «Притча о мече».[31]
Приблизительно двести пятьдесят лет назад властителем провинции Инаба был Икэда Кунайсёю. Среди его подданных было два благородных господина, которых звали Ватанабэ Юкиэ и Каваи Матадзаэмон. Связанные друг с другом тесными узами дружбы, они имели привычку часто ходить друг к другу в гости. Однажды Юкиэ сидел за разговорами с Матадзаэмоном в доме последнего, когда совершенно неожиданно его взгляд упал на меч, лежащий в токонома. Увидев его, он вздрогнул и спросил:
– Умоляю, скажи мне, откуда у тебя этот меч?
– Ну, как тебе известно, когда господин Икэда последовал за господином Токугавой Иэясу, чтобы участвовать в сражении при Нагакудэ, мой отец был в его процессии, и этот меч он подобрал в битве при Нагакудэ.
– Мой отец тоже был там и погиб в сражении, а его меч, наша фамильная реликвия на протяжении многих поколений, потерялся именно в это время. Так как он представляет для меня огромную ценность, я хочу, если только у тебя нет на него особых видов, чтобы ты оказал любезность и вернул меч мне.
– Нет ничего проще! Чего только не сделаешь для друга! Прошу, возьми его.
После таких слов Юкиэ с благодарностью принял меч, отнес его домой и тщательно спрятал.
В начале следующего года Матадзаэмон заболел и умер, а Юкиэ, горько скорбя о потере доброго друга и искренне желая отплатить добром за возврат отцовского меча, сделал много хорошего сыну умершего, молодому двадцатидвухлетнему человеку по имени Матагоро.
А этот самый Матагоро оказался подлым и плохо воспитанным, он пожалел меч, отданный его отцом Юкиэ, и часто жаловался на людях, что Юкиэ так и не сделал подарка в ответ, поэтому тот прослыл во дворце господина скупым и скаредным человеком.
У Юкиэ был сын по имени Кадзума, шестнадцатилетний юноша, служивший в почетном карауле князя. Однажды вечером, когда он и его собрат по службе мирно беседовали, последний обмолвился:
– Матагоро рассказывает всем и каждому, что твой отец принял в дар от него прекрасный меч, но так и не получил подарка в обмен. И об этом уже расползаются сплетни.
– Действительно, – отвечал Кадзума, – мой отец получил этот меч от отца Матагоро в знак дружбы и доброй воли и, сочтя, что посылать за него деньги будет оскорбительно, решил отплатить за это добрыми поступками в отношении Матагоро. Полагаю, тот желает, чтобы ему заплатили.
Когда дежурство Кадзумы закончилось, он вернулся домой и отправился в отцовские покои сообщить ему о сплетнях, распространявшихся во дворце, и попросил его послать Матагоро щедрую сумму денег. Юкиэ задумался, а потом сказал:
– Ты слишком молод, чтобы понимать верную линию поведения в подобных делах. Мы с отцом Матагоро были очень близкими друзьями, поэтому, увидев, что он по своей щедрости вернул мне меч моих предков, я, намереваясь отплатить за его доброту, после его смерти оказывал важные услуги Матагоро. Уладить это дело, послав ему денег в подарок, было бы легче легкого, но лучше я верну этот меч, чем буду в долгу у этого подлого невоспитанного невежды, который не знает законов общения и дружеских отношений людей благородной крови.
И Юкиэ в праведном гневе отнес меч Матагоро домой и сказал ему:
– Я пришел в твой дом сегодня вечером с одной целью – вернуть тебе меч, который отдал мне твой отец. – С этими словами он положил меч перед Матагоро.
– В самом деле, – отвечал тот, – полагаю, вы не хотели меня задеть, возвращая подарок, который сделал вам мой отец.
– Среди людей благородного происхождения, – продолжил Юкиэ с презрительным смешком, – существует обычай благодарить за подарки в первую очередь добром, а затем подходящим случаю даром, подносимым от всего сердца. Но что толку говорить об этом с невеждой, который и понятия не имеет ни о гири,[32] ни о воспитании, поэтому я имею честь отдать тебе этот меч назад.
Юкиэ продолжил горько укорять Матагоро, отчего тот сильно разгневался, и убил бы Юкиэ на месте, но, зная, что старик отлично владеет мечом, струсил и, будучи негодяем, вознамерился выждать момента, когда сможет напасть на него врасплох. Не подозревая такого вероломства, Юкиэ отправился домой, а Матагоро, сделав вид, что хочет проводить его до двери, пошел за ним следом, обнажил меч и нанес ему удар в плечо. Старик, обернувшись, выхватил меч из ножен и стал защищаться, но рана, которую он получил, оказалась очень глубокой, и вскоре он лишился сознания от потери крови. Тогда Матагоро убил его.
Мать Матагоро, услышав шум схватки, вышла из своих покоев, а когда узнала о содеянном, пришла в ужас и сказала:
– Какой же ты вспыльчивый! Что ты наделал? Ты – убийца, и теперь заплатишь за это жизнью!
– Я убил его, и тут ничего не поделаешь. Давай, мама, прежде чем об этом станет всем известно, бежим из дома.
– Я последую за тобой, а ты иди и найди господина Абэ Сирогоро, предводителя хатамото,[33] который доводится тебе молочным братом. Тебе лучше бежать под его защиту и скрыться у него.
Вот так старуха и послала своего сына во дворец Сирогоро.
Случилось так, что именно в это самое время хатамото сплотились в союз против могущественных даймё, а Абэ Сирогоро с двумя благородными господами по имени Кондо Нобориносукэ и Мидзуно Дзюродзаэмон стояли во главе этого союза. Само собой разумеется, в войско Абэ Сирогоро зачастую вербовали людей порочных, у которых не было возможности зарабатывать себе средства к существованию другим способом. Им не задавали никаких вопросов об их прошлой жизни. И уж тем более, когда к Абэ Сирогоро обратился с просьбой о предоставлении убежища сын его кормилицы, он охотно взял его под свое покровительство и дал гарантию, что отныне тому не грозит никакая опасность. Он позвал к себе начальников хатамото и представил им Матагоро, сказав:
– Этот человек – вассал Икэды Кунайсёю, который, возненавидев человека по имени Ватанабэ Юкиэ, убил его и бежал ко мне под защиту. Мать этого человека была моей кормилицей, и всеми правдами и неправдами я буду помогать ему. Следовательно, если Икэда Кунайсёю отправит ко мне гонца с требованием выдать ему моего молочного брата, надеюсь, вы все как один соберетесь с силами и поможете мне защитить его.
– Мы с удовольствием это сделаем! – отвечал Кондо Нобориносукэ. – У нас уже давно есть причина жаловаться на презрение, с которым даймё к нам относятся. Пусть только Икэда Кунайсёю потребует этого человека, и мы покажем ему всю силу и мощь хатамото.
Все остальные хатамото единодушно выразили свое согласие и решимость аплодисментами и подготовились к вооруженному сопротивлению на случай, если господин Кунайсёю отправит гонца с требованием выдать Матагоро. Так что он пребывал в доме Абэ Сирогоро как желанный гость.
Ватанабэ Кадзума с наступлением ночи понял, что его отец Юкиэ не вернулся домой, заволновался и отправился на поиски его в дом к Матагоро. К своему ужасу, обнаружив, что отец убит, бросился к его телу и заплакал. Тут в голову ему пришла мысль, что это определенно дело рук Матагоро, поэтому он в ярости бросился в дом с намерением зарубить убийцу своего отца на месте. Но Матагоро к тому времени уже скрылся, и он нашел только его мать, которая делала приготовления, чтобы последовать за сыном в дом Абэ Сирогоро. Он связал старуху и обыскал весь дом в поисках сына, но, видя, что поиски не приносят результата, увел мать и вручил ее одному из старейшин рода, одновременно выдвинув обвинение Матагоро в убийстве своего отца.
Об этом происшествии сообщили князю, тот сильно разгневался и приказал оставить старуху связанной и держать в темнице до тех пор, пока не обнаружится местонахождение ее сына. Кадзума же похоронил тело отца с большими почестями. Вдова и сирота горько оплакивали свою потерю.
Вскоре среди людей Абэ Сирогоро распространился слух, что мать Матагоро томится в темнице за преступление сына, и они сразу же принялись строить план ее освобождения, поэтому отправили гонца во дворец господина Кунайсёю, который, когда его представили советнику князя, сказал:
– Прослышали мы, что из-за убийства Юкиэ мой господин имел удовольствие заключить в темницу мать Матагоро. Наш хозяин Сирогоро держит преступника под арестом и доставит его к вам. Но ведь его мать не совершила никакого преступления, поэтому мы просим, чтобы ее освободили из узилища, так как наш хозяин, ее молочный сын, ходатайствует перед вами о том, чтобы сохранить ей жизнь. Если вы согласны, то завтра мы передадим вам убийцу за воротами дома нашего хозяина.
Советник повторил это предложение князю, и тот, довольный, что Кадзума уже на следующий день сможет отомстить за смерть своего отца, тотчас согласился, а посыльный вернулся, торжествуя по поводу удачного завершения своей миссии. На следующий день князь приказал посадить мать Матагоро в паланкин и отнести к жилищу хатамото, под ответственность вассала по имени Сасаво Данъэмон, который по прибытии к дверям дома Абэ Сирогоро сказал:
– Мне поручено сопроводить к вам мать Матагоро, а также у меня санкция в обмен получить ее сына из ваших рук.
– Мы немедленно передадим его вам, но, так как мать и сын приготовились сказать друг другу последнее прости перед вечным расставанием, мы просим вас оказать любезность и немного подождать.
С такими словами слуги Сирогоро повели старуху в дом своего господина, а Сасаво Данъэмон остался ждать за воротами. Он ждал, пока терпение его не иссякло, и отважился поторопить людей в доме.
– Мы премного благодарны, – отвечали ему, – за то, что вы были столь любезны привести нам мать, но в настоящее время сын не может с пойти с вами, поэтому вам лучше как можно скорее отправиться восвояси. Мы сожалеем, что доставили вам столько лишних хлопот.
Вот так они над ним посмеялись.
Когда Данъэмон понял, что его не только обманули, заставив отдать старуху, но и выставили на всеобщее посмешище, он разъярился и подумал было ворваться в дом и захватить Матагоро и его мать силой, но, заглянув во двор, увидел, что там полно хатамото, вооруженных мушкетами и обнаженными мечами.
Тогда, не имея желания пасть в безнадежной битве и одновременно полагая, что после такого обмана потерял лицо перед своим господином, Сасаво Данъэмон отправился к месту упокоения своих предков и взрезал себе живот на их могилах.
Князь, услышав, как обошлись с его посланником, пришел в негодование и, собрав советников, принял решение созвать вассалов и напасть на Абэ Сирогоро. Другие великие даймё, когда об этом стало широко известно, вступили в дело, решив, что хатамото нужно покарать за их оскорбительное высокомерие. Хатамото же со своей стороны собрали все силы, чтобы оказать сопротивление даймё. Вскоре Эдо охватили беспорядки, и смута в городе вызвала большое беспокойство правительства, которое собрало совет, чтобы решить, как восстановить мир и покой. Поскольку хатамото непосредственно подчинялись приказам сёгуна, подавить их не составляло труда, вопрос состоял в том, как обуздать великих даймё. Однако один из городзю,[34] по имени Мацудайра Идзу-но Ками, человек великого ума, придумал план достижения нужной цели.
В то время у сёгуна на службе был лекарь по имени Накараи Цусэн, который имел обыкновение частенько навещать дворец господина Кунайсёю и вот уже некоторое время лечил того от болезни, причинявшей сильные страдания. Идзу-но Ками тайно послал за этим лекарем и, призвав его в свои покои, завязал с ним ничего не значащий разговор, посередине которого вдруг понизил голос и сказал шепотом:
– Послушай, Цусэн. Сёгун всегда проявлял по отношению к тебе благосклонность. Сейчас правительство находится в очень стесненных обстоятельствах. Не желаешь ли ты доказать свою преданность, пожертвовав ради этого жизнью?
– О, мой господин, на протяжении нескольких поколений мои предки обрели собственность милостью сёгуна. Я всем сердцем желаю сегодня ночью отдать свою жизнь за моего господина, как и подобает преданному вассалу.
– Ну, тогда я обо всем тебе расскажу. Великие даймё и хатамото перессорились из-за этой истории с Матагоро, и, похоже, дело дойдет до серьезной потасовки. Страну охватят волнения, жестокие невзгоды обрушатся на крестьян и городских жителей, если мы не сумеем подавить мятеж. Хатамото легко приструнить, но успокоить великих даймё – задача не такая уж и простая. Если ты готов положить жизнь ради исполнения моей хитроумной задумки, в стране снова воцарится мир и покой. Но ты докажешь свою преданность ценой смерти.
– Я сослужу эту службу и готов пожертвовать своей жизнью.
– Вот мой план. Ты пользуешь господина Кунайсёю в его болезни. Завтра ты должен навестить его и положить отраву в его лекарство. Если нам удастся его умертвить, волнения стихнут. Вот о какой услуге я тебя и прошу.
Цусэн согласился исполнить поручение и на следующий день, когда отправился навестить Кунайсёю, взял с собой отравленные ядом пилюли. Половину он принял сам[35] и таким образом усыпил бдительность князя, поэтому тот проглотил оставшиеся пилюли бесстрашно. Увидев это, Цусэн поспешил прочь и по пути домой в паланкине умер от кровавой рвоты.
Господин Кунайсёю умер точно так же в сильных мучениях, и в суматохе по поводу его смерти и последующих похоронных церемоний назревающая борьба с хатамото была отложена.
Тем временем городзю Идзу-но Ками собрал трех главных хатамото и обратился к ним со следующими словами:
– Тайные заговоры и изменническое непокорное поведение, столь неприличествующее вашему положению хатамото, разгневали его величество сёгуна до такой степени, что он имел удовольствие приказать заточить вас в храме, а ваше имущество передать наследникам.
Итак, эти трое хатамото после строгих увещеваний были заточены в храме Канэйдзи, а остальные, напуганные их примером, разбрелись по миру. Что же касается великих даймё, ввиду того что после смерти господина Кунайсёю все хатамото разбрелись кто куда, у них не осталось врага, с которым можно было бы воевать, поэтому мятеж утих, и мир был восстановлен.
Так случилось, что Матагоро потерял своего покровителя, поэтому, взяв с собой мать, он ушел и устроился под покровительство человека преклонных лет по имени Сакураи Дзиюдзаэмон. Этот почтенный человек был известным учителем искусства владения копьем, обладал не малыми средствами и пользовался почетом, поэтому он принял Матагоро, наняв в качестве охраны тридцать ронинов, решительных все как один и искушенных в военном искусстве. Все вместе они сбежали в отдаленное местечко Сагара.
Все это время Ватанабэ Кадзума предавался размышлениям о смерти своего отца и придумывал, как отомстить убийце, поэтому, когда господин Кунайсёю внезапно умер, он отправился к юному князю, который стал его преемником, и получил отпуск со службы, чтобы отправиться на поиски врага своего отца. В то время старшая сестра Кадзумы вышла замуж за человека по имени Араки Матаэмон, который прославился в Японии как первый в искусстве владения мечом. Поскольку Кадзуме было всего шестнадцать лет от роду, Матаэмон, принимая во внимание их близкое родство и будучи зятем убитому, вознамерился пойти с юношей в качестве его наставника и помочь ему в поисках Матагоро, а двое слуг Матаэмона по имени Исидомэ Бусукэ и Икэдзоэ Магохати приняли решение во что бы то ни стало следовать за своим хозяином. Узнав об их намерении, тот поблагодарил их, но отказался от этого предложения, сказав, что стал на путь кровной мести и теперь постоянно рискует своей жизнью. Если же кто-то из них будет ранен при несении службы, это сильно его опечалит, поэтому он должен просить их отказаться от своего намерения. Но те отвечали: