Лори Андре. Атлантида

   — Дочь моя! — проговорил Харикл, — сама мудрость говорит твоими устами. Но точно ли, сын мой, это дитя отгадало твои сокровенные мысли?
   — Да! — отвечал Рене, восхищенный словами своей невесты, — действительно, подобные опасения не раз тревожили меня. Красота Атлантис и мое собственное ничтожество служили тому причиной, но теперь все мои опасения кончены навсегда. Благословляю тебя, Харикл, за то счастье, которое ты вручил мне в лице твоей дочери, прекраснейшей из всех девушек, живущих на земле!
   — А я благословляю богов за ниспосланную мне счастливую кончину, — проговорил старик, — и молю к послать вам долгие и счастливые дни! Однако я забыл о материальных вопросах, а силы мои все уходят. Слушайте же, дети, мои последние наставления.
   Больной замолчал, видимо, собираясь с силами; затем едва слышным голосом продолжал:
   — Мне не нужно другой могилы, кроме этого ложа, на котором я умираю и где испустили дух все мои предки…
   — Сын мой, Рене, я тебя прошу принять ради твоей жены драгоценности, которые ты найдешь в сундуке из слоновой кости, стоящем у меня в изголовье. Они составляют приданое, достойное дочери атлантов, и могут быть без труда увезены отсюда. Я желаю, чтобы вы уехали немедленно после моей смерти!
   Голос Харикла так ослаб, что Рене и Атлантис едва могли расслышать, что он говорил. Однако он продолжал с усилием:
   — Мне остается вам указать…
   Но слова замерли на его устах, лицо подернулось мертвенной бледностью и стало совершенно неподвижно.
   Атлантис, с отчаянием склонившаяся над отцом, старалась отыскать своей дрожащей рукой его сердце. Рене схватил зеркало и поднес его к бледным губам старика.
   — Он дышит! — воскликнул он. — Посмотрите, как затуманилось зеркало! Не будем же отчаиваться! Мой друг спасет его!

ГЛАВА XVIII. Первый звон

 
   Но несмотря на все усилия, употребляемые Рене и Атлантис, им не удалось вывести Харикла из его бессознательного состояния. Им оставалось одно утешение — сознавать, что он жив, что в этом сне, похожем на смерть, он, может быть, почерпнет новые силы и здоровье. Кроме того, они помнили наставление Харикла не предаваться отчаянию, а их личное счастье было настолько велико, что заставляло временами забывать о грустной действительности. Они не отходили от больного, сменяя друг друга около него для принятия пищи и короткого сна; остальное время они проводили вместе в бесконечных разговорах, которые соединяли их все теснее и теснее.
   Прошло между тем уже семь дней со времени отъезда Кермадека. Рене не сомневался, что матрос прекрасно исполнит свою миссию и возвратится вместе с Патрисом, на преданность которого Рене мог вполне рассчитывать. Весь вопрос заключался только во времени их прибытия, которое могло быть задержано разными непредвиденными обстоятельствами. Рене был оптимистом по натуре, и его вера в собственные силы действовала гипнотически на окружающих, которые никогда не могли противиться его желанию.
   Так проходили часы около изголовья больного, как вдруг тишина была нарушена сильным звоном. Рене бросился к входу и с невыразимой радостью различил корпус «Титании». С бьющимся сердцем повернул он рычаг, открывающий шлюз. Дверь приоткрылась, вода залила внутреннюю комнату, — и «Титания» свободно проникла в нее. Наружная дверь снова заперлась, и с помощью насоса осушилась вся нижняя комната, так что «Титания» очутилась на сухом песчаном дне. Нетерпеливой рукой открыл Рене дверь, ведущую в эту комнату, и бросился к судну, ожидая увидеть перед собой Патриса или Кермадека…
   Вместо этого он очутился в объятиях своей матери!
   Последовали восклицания, объятия, слезы.
   Мадам Каудаль не в силах была оторваться от сына и с радостными слезами обнимала его, беспрестанно повторяя, что не надеялась больше увидеть его. Она то бранила его за безрассудство, то восторгалась его храбростью, осыпала ласковыми словами, которыми привыкла называть его в детстве.
   — Тетя! — вмешалась наконец Елена, — было бы недурно, если бы вы уступили на минутку и нам вашего Рене. Мы тоже не прочь обнять его!
   — Ты должен благодарить ее! — проговорила мадам Каудаль, освобождаясь от объятий сына.
   — Я решилась приехать сюда только благодаря ей. Она внезапно остановилась, как будто пораженная каким-то невиданным зрелищем. Кермадек, тоже стоявший лицом к двери, раскланивался с самой любезной улыбкой. Присутствующие обернулись, и у всех вырвалось невольно восклицание удивления и восхищения: на пороге показалась Атлантис. Привлеченная шумом и веселыми голосами, она остановилась в изумлении перед неожиданной картиной. Такое многочисленное общество было, конечно, непривычно для молодой отшельницы, но более всего ее внимание было приковано к Елене, которая в своем светло-сером дорожном костюме была в высшей степени грациозным существом.
   Прислонившись к косяку двери, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу, молодая гречанка прислушивалась с волнением к бессвязному потоку слов любви и ласки, которые вырывались у мадам Каудаль. В эту минуту она поняла, какое тяжелое горе быть сиротой, не испытать никогда материнской ласки и любви. Она была так поглощена созерцанием, что не замечала того, что сама служит предметом всеобщего внимания.
   Одетая в белые одежды, ниспадавшие широкими грациозными складками, которым позавидовал бы сам Фидий, красавица производила впечатление богини. Вместе с тем ее лицо выражало такую детскую наивность и желание принять участие в общей радости, что она сразу завоевала всеобщую симпатию. Елена тотчас поняла ее настроение и первая бросилась к ней с неподражаемой грацией:
   — Атлантис, — проговорила она, — я давно знакома с вами: Рене так много рассказывал мне о своем приключении, что я уже искренне полюбила вас.
   Две слезы, как росинки, засверкали на длинных ресницах красавицы.
   — Я также знаю и люблю вас, Елена!
   Затем голосом, в котором слышалось и почтение, и боязливая нежность, она спросила:
   — Это его мать?
   Ее голос, ее взгляд ясно выражали: «О, если бы эта женщина могла меня полюбить!»
   Рене молчал. Его сердце также билось усиленно от волнения и ожидания; он знал доброту своей матери и рассчитывал, что эта доброта победит все предрассудки. Его надежды были не напрасны. Мадам Каудаль с теплым участием смотрела на молодую красавицу, отгадав под наружной красотой душу одинокого ребенка, жаждущую любви и опоры.
   Она протянула к ней руки.
   — Придите ко мне, дитя мое! — проговорила она.
   С криком радости бросилась Атлантис к матери своего жениха и упала к ее ногам, стараясь поймать ее руку для поцелуя, но мадам Каудаль подняла ее и нежно прижала к своей груди.
   Елена и Патрис обменялись с Рене быстрым взглядом. Они поняли, что в эту минуту решалась их собственная судьба.
   Между тем, желая исполнить обязанности гостеприимства, Атлантис предложила своим гостям отдохнуть после утомительного путешествия, но доктор Патрис отказался и попросил проводить его к больному, чему молодая хозяйка очень обрадовалась. Поручив Кермадеку проводить дам для отдыха в маленькую, предназначенную для этого комнату и подать им завтрак, Атлантис в сопровождении доктора Патриса направилась к отцу; Рене, по знаку матери, последовал за ними.
   — Ты понимаешь, дитя мое, — обратилась мадам Каудаль к Елене, располагаясь на широких подушках дивана, — что было бы неудобно пройти нам с тобой к больному без разрешения доктора. С другой стороны, приличие требует, чтобы Рене…
   — Приличие! — засмеялась Елена. — Мне кажется, тетя, что мы не особенно обращали на него внимание, когда решили явиться сюда без всякого приглашения!
   — О, Боже мой, ты права! — воскликнула мадам Каудаль, пораженная этим открытием. — Как ты думаешь, Елена, мадемуазель Атлантис считает нас очень навязчивыми?
   — Она! — воскликнула Елена. — Чтобы эта божественная головка скрывала бы какую-нибудь мелкую мысль! О, тетя, тетя! Разве вы не видите, что это чудное создание готово отдать нам весь свой дворец и свое сердце? Она очаровательна, и я ее обожаю!
   — Ты слишком легкомысленна в своих привязанностях, Елена! — с напускной строгостью проговорила мадам Каудаль.
   — О, вы, наверно, тоже любите ее, тетя! Ее невозможно не любить. Не правда ли, Кермадек? — обратилась Елена к матросу, расставлявшему перед ними на столе разные фрукты, которые казались сорванными в волшебном саду.
   — Есть, барышня! — отвечал матрос, вытягиваясь в струнку, как перед начальством.
   — Признайся, Кермадек, что ты ее больше любишь, чем меня?
   — Никак нет, барышня! Для меня, что ни на есть выше всех мать и сестра моего офицера. А только и морская барышня также хоть куда.
   — Елена! — заметила мадам Каудаль, когда Кермадек удалился, — зачем ты разговариваешь так фамильярно с этим матросом?
   — О, тетя, разве он простой матрос? Он наш друг! И притом я так счастлива, здесь так хорошо! Это царство красоты, счастливая Аркадия! Здесь нет ни злобы, ни слез, ни господ. Мы все равны, и всякая ложь здесь невозможна. Будем же повиноваться только влечению нашего сердца!
   — Что ты хочешь сказать, Елена? — проговорила мадам Каудаль, растроганная и взволнованная.
   — О, вы хорошо сами знаете, дорогая тетя, но я буду говорить откровенно. Сегодня, при виде Атлантис, я более, чем когда-либо прежде, почувствовала, что я многим вам обязана. Вы для меня были самой нежной матерью, разделявшей все мои горести и радости. Я могла поделиться с вами всяким волновавшим меня чувством, зная, что найду всегда сочувствие и поддержку, и когда я увидела сейчас взгляд этой царственной красавицы, устремленный на вас с мольбой любви, тут-то только мне стало вполне понятно счастье иметь мать. Бедная девушка! Несмотря на окружающую ее роскошь, она более достойна участия, чем какой-нибудь нищий мальчуган, которого утром мать будит своим поцелуем. Мне кажется, тетя, что наша обязанность сделать ее счастливой, окружить ее любовью и заботой; она вполне достойна их!
   — Можешь ли ты сомневаться, дитя мое, — проговорила мадам Каудаль, несколько смущенная словами племянницы, — в моем желании разделить твой великодушный порыв. Все, происходящее здесь, странно, очень странно, но, во всяком случае, ты видела, я поцеловала эту красавицу…
   — Да, вы, как всегда, повиновались первому движению вашего доброго сердца, но я вижу, что уже сожалеете об этом. О, тетя, не слушайтесь вашего рассудка, а повинуйтесь всегда только вашей природной доброте и великодушию. Не ждите, чтобы вас умоляли о согласии, а соедините сами руку Рене с рукой его невесты!
   — Елена, что ты говоришь? — воскликнула мадам Каудаль вне себя. — Разве ты не знаешь, что это значило бы разбить самую дорогую мою надежду? И ты, ты говоришь так, ты — моя избранница, моя дочь!
   Слезы полились у нее из глаз.
   — Я всегда была и останусь, тетя, самой преданной вашей дочерью! — говорила Елена, обнимая и целуя мадам Каудаль. — Но откажитесь же от намерения, которое не принесет никому счастья. Будем откровенны. Рене не хочет меня в жены, а я, простите за дерзость, не хочу его в мужья. Согласитесь, что такое начало не обещает ничего доброго, да, кроме того, его выбор уже бесповоротно сделан. Неужели из-за какой-то химеры вы разрушите его счастье?
   — Разрушить его счастье, Боже меня сохрани! Моя единственная мечта видеть его счастливым!
   — Дайте же ему согласие, которого он жаждет, скажите, что с радостью назовете Атлантис своей дочерью.
   — Атлантис — моя невестка! Эта нереида, Ундина, одетая какой-то музой!
   — Я с удовольствием одолжу ей одно из моих платьев! — спокойно заметила Елена.
   — Что скажут наши друзья, какого мнения будет о нас все общество?
   — Они скажут, что никогда не видели более идеальной красавицы, и позавидуют Рене. Да и что, в сущности, может останавливать вас? Вы не можете сомневаться в благородстве сердца и ума Атлантис. Кроме того, если ее отец решился принять Рене как сына, то наверное ему пришлось сделать над собой большое усилие, а всякому ясно, что он сделал это. Не будьте же менее великодушны, чем он. Поверьте, Рене сумеет оценить вашу жертву!
   Елена продолжала адвокатствовать за своего кузена, не замечая, что на повороте аллеи показался доктор Патрис и остановился, любуясь ею.
   Мадам Каудаль первая заметила его.
   — Что нового, Этьен? — спросила она.
   — Ничего не могу пока сказать положительного, но во всяком случае я не отчаиваюсь. Продолжить надолго его жизнь я, конечно, не могу, но, во всяком случае, надеюсь поддержать на некоторое время. Я уже попробовал применить к нему электрическое лечение, и первый опыт был успешен. В настоящую минуту наша прекрасная хозяйка потребовала, чтобы я отдохнул здесь, возле вас.
   — По правде сказать, — продолжал он, усаживаясь рядом с дамами, — я ничуть не устал. Чувствую себя свежим и бодрым, как никогда. Но какое здесь чудное место! Настоящий сад Армиды!
   — Пришел ли больной в себя?
   — Нет еще, но, вероятно, скоро очнется.
   — Как вы думаете, не будет с нашей стороны нескромностью пройти в его комнату? Мне хотелось бы быть там при его пробуждении и извиниться за наш непрошенный приезд, — продолжала мадам Каудаль. — Вместе с тем, мне хотелось бы облегчить этой бедной девочке тяжелые минуты, хотя мы не можем дать ей другого утешения, кроме нашей любви.
   — Будьте уверены, что она будет вам горячо благодарна за нее! — с одушевлением заметил Патрис. — Много видел я на свете умирающих, но никогда смерть не производила на меня такого потрясающего впечатления, как здесь. Сколько горя причинит она дочери, для которой в ее отце заключается весь мир. Как трогательна ее скорбь! Сколько в ней искренности и благородства!
   — Пойдемте же скорее к ней! — проговорила мадам Каудаль, живо вставая со своего места. — Не будем терять ни минуты.
   Они поднялись все трое и, сопровождаемые доктором, направились в комнату больного, где застали Рене и Атлантис сидящими у его изголовья. Старик лежал также неподвижно на своем пурпурном ложе, но вид его совершенно изменился. Легкая краска разлилась по лицу, придавая чертам невыразимую прелесть; он напоминал дивную статую, перед которой остановились очарованными обе посетительницы. Рене и Атлантис просили всех сесть, но доктор, привыкший читать в сердцах людей, понял, что мать и сын жаждали в эту минуту остаться наедине, и с обычной своей добротой поспешил прийти к ним на помощь. Кроме того, он сознавал, что никто не сумеет лучше его ненаглядной
   Елены пролить целебный бальзам на душевные раны Атлантис.
   — С вашего позволения, мадам, — начал он, — я попрошу разрешения остаться наедине со своим больным часа на два. Вот маленькая гостиная, — указал он на соседнюю комнату, — где ты, Каудаль, можешь удобно устроить для отдыха твою мать и остаться с ней, чтобы я мог, в случае надобности, прибегнуть к тебе за помощью. Что же касается вас, мадемуазель, то, в качестве доктора, я предлагаю вам совершить небольшую прогулку, чтобы набраться сил на будущее время, когда мне понадобится ваша помощь. Я уверен, что мадемуазель Атлантис доставит большое удовольствие показать гостье свои волшебные сады.
   — Согласны? — спросила Елена с очаровательной улыбкой.
   — О, да, с удовольствием! — ответила Атлантис, устремив на Елену свой кроткий взгляд. Молодые девушки удалились. Сперва они шли молча, занятые каждая своими мыслями, но на повороте одной аллеи Атлантис заговорила первая.
   — Елена, — сказала она, — я хотела бы спросить… Как мог Рене предпочесть меня вам?
   — Я — сестра Рене, следовательно, и ваша! — просто ответила Елена.
   — Вы хотите быть моей сестрой? О, это слишком большое счастье для меня!
   — Дорогая Атлантис! — проговорила Елена, обнимая ее. — Я так люблю вас!
   Разговор, начатый таким образом, продолжался так же сердечно и откровенно. Сколько здесь было передано друг другу сокровенных мыслей, чувств! Когда через два часа Рене пришел за ними, молодые девушки были уже подругами на всю жизнь.
   Между тем доктор Патрис ожидал с минуты на минуту пробуждения больного, около которого собралась вся семья. Вдруг произошло необыкновенное явление: звонок у входной двери зазвонил со страшной силой два раза подряд. Этот звон на глубине нескольких сот метров от поверхности океана привел всех в необычайное волнение. Кто мог быть этот неожиданный посетитель?

ГЛАВА XIX. Вторичный звон

 
   — Прикажете открыть, ваше благородие? — проговорил наконец Кермадек.
   — Открыть! Кого это принесла нелегкая? Нет возможности нигде скрыться от людей! Стоило бы заставить их звонить до второго пришествия в наказание за навязчивость…
   В эту минуту раздался третий звонок, еще сильнее предыдущих.
   — Однако, видимо, их разбирает нетерпение! — заметил Патрис, улыбаясь. — А что скажет наша очаровательная хозяйка? Разрешит ли она войти сюда этим незваным гостям?
   — Наше уединение кончено навсегда! — кротко ответила Атлантис. — Я уверена, что Харикл принял бы этих новых пришельцев; заменяя его в настоящую минуту, я должна поступить, как он. Иди же, молодой слуга, — продолжала она, обращаясь к Кермадеку. — Приветствуй путешественников от имени Харикла и предложи им пищи и питья, а затем проводи их к нам!
   Кермадек вышел; через несколько минут послышались удивленные восклицания, и вскоре матрос показался в дверях и, широко распахнув их, провозгласил:
   — Его сиятельство граф Монте-Кристо и капитан Сакрипанти свидетельствуют свое почтение!
   У Рене и Патриса вырвался невольный возглас неудовольствия; мадам Каудаль, как бы защищаясь от докучных посетителей, крепче завернулась в свою шаль, причем Елена не могла удержаться от хитрой усмешки. Что касается Атлантис, она совершенно спокойно и равнодушно ожидала появления новых лиц, которые не заставили себя ждать.
   Монте-Кристо появился с видом победителя, преисполненный, как всегда, самодовольства и самоуверенности. Позади него шел Сакрипанти, напомаженный, расфранченный, весь увешанный брелками и цепочками; он отвешивал почтительные поклоны, выходившие у него очень неуклюже.
   — Капитан Сакрипанти согласился сопровождать меня в качестве переводчика, так как все современные и древние языки ему одинаково хорошо известны, и я думал, что он поможет мне завязать знакомство с интересными обитателями этого подводного царства. Между прочим, любезный Каудаль, представьте меня этому благородному старику и его очаровательной дочери.
   — Позвольте вам заметить, — несколько резко возразил Рене, — что вы очень неудачно выбрали время для знакомства, так как Харикл не в состоянии принимать кого-либо. Объясните нам лучше, как вы очутились здесь, так как, по правде, я ничего не понимаю.
   — Я отвечу вам на этот вопрос по ирландской моде, то есть тоже вопросом, — ответил Монте-Кристо, бесцеремонно усаживаясь в кресло из слоновой кости, которое затрещало под его тяжестью. — Разве я не видел уже однажды, во время нашего погружения, в водолазном аппарате «Синдерельи», это чудо красоты и грации, которое находится теперь перед нашими восхищенными взорами?
   — Что же дальше? — нетерпеливо проговорил Рене.
   — Думаю, что дальнейшее объяснение излишне. Тот, кто знаком хотя немного с Монте-Кристо, знает, что он всегда достигает того, чего хочет!
   И он с полным самодовольством обвел глазами все общество.
   — Увы, ты забыта, моя бедная Елена, — проговорила вполголоса мадам Каудаль, — но ты не в претензии на это, надеюсь?
   — Все это прекрасно, но все-таки не объясняет нам того, как вы сюда попали! — холодно заметил Рене.
   — Ага, любезный Каудаль, любопытство вас мучает. Хорошо, я удовлетворю его. Своим прибытием сюда я обязан вам. Когда вы так бесцеремонно покинули меня, я решил следить за вами и узнать ваши намерения. Мой уважаемый друг, капитан Сакрипанти, помог мне в этом отношении.
   — То есть, говоря прямо, вы шпионили за мной! — резко проговорил Рене.
   — Шпионили! Вы, мой друг, употребляете слишком сильные выражения!» В этом не было надобности, так как вы и не скрывались. Сакрипанти узнал, что вы заняты постройкой подводного судна, о предназначении которого я, конечно, тотчас догадался, и так как мои доходы не иссякли, то я и обратился с заказом к вашим же рабочим, которые и исполнили его в очень короткий срок, так что мое судно было готово через несколько дней после вашей «Титании». Капитан Сакрипанти любезно предложил сопровождать меня, — и вот мы здесь, где я нашел такое многочисленное и очаровательное общество, что было для меня совершенной неожиданностью! — галантно закончил Монте-Кристо.
   — Как и для нас — ваш приезд, которого мы также совершенно не ждали, — холодно возразил Рене. — Однако, Патрис, кажется, наш почтенный хозяин проявляет некоторые признаки жизни; не следует ли нам возобновить электризацию?
   — Я с удовольствием к вашим услугам, — великодушно предложил Монте-Кристо. — Думаю, что не унижу своего достоинства уходом за этим почтенным старцем: он, видимо, благородного происхождения.
   Рене с нетерпением отвернулся и вместе с Патрисом и Кермадеком приступил к электризации больного, прерванной прибытием Монте-Кристо, который в это время вступил в оживленную беседу с мадам Каудаль, видимо, совершенно забывшей свои прежние антипатии к нему.
   Елена и Атлантис разговаривали в уголке, смеясь от всего сердца над ошибками, которые молодая гречанка делала во французском языке. Сакрипанти был предоставлен самому себе, что его ничуть не смущало; он чувствовал себя как дома, разгуливал по зале, заглядывая во все уголки и любуясь видневшимися повсюду редкостями, которые, видимо, ему очень нравились.
   Между тем, по истечении часа электризации, Харикл испустил глубокий вздох, открыл глаза и сделал движение, желая подняться. Рене помог ему сесть; больной с удивлением обвел глазами всю комнату.
   — Где я? — прошептал он. — Неужели я уже в царстве теней? Кто эти люди?
   — Успокойтесь, я около вас! — проговорил Рене, пожимая больному руку.
   — Атлантис! — добавил Харикл, стараясь говорить громче.
   Атлантис с быстротой птички бросилась к отцу и обвила руками его шею, покрывая его нежными поцелуями.
   Старик с любовью прижал ее к сердцу.
   — Дорогая моя девочка! Какое счастье, что я снова вижу тебя. Но скажи мне, кто эти чужестранцы? Может быть, это бред моего больного воображения? Когда я заснул, я оставил тебя одну с нашим молодым другом, а теперь вижу здесь такое многочисленное общество. Кто эта женщина в черном, с седыми волосами и бледным благородным лицом? Она похожа на мать Гектора. А эта очаровательная нимфа, достойная быть твоей сестрой?
   — Ее зовут Елена, — улыбаясь ответила Атлантис — Она сестра Рене.
   — Елена, — задумчиво повторил старик, — но эта Елена чиста и невинна. Подойди сюда, красавица! Дай мне полюбоваться твоей красотой и молодостью!
   — Верно, этот человек с серьезным лицом и гордым взглядом — твой будущий муж? Он похож на Рене. Да благословит небо ваш союз!
   Такой неожиданный вопрос заставил покраснеть Елену и доктора; Харикл между тем продолжал:
   — А кто этот человек зрелого возраста с самодовольным видом? Он тоже вашего племени? Может быть, он твой отец, Рене?
   Старик с трудом скрывал неблагоприятное впечатление, которое на него произвел Монте-Кристо.
   Заметив по направлению взгляда больного, что разговор касался его, Монте-Кристо, давно ждавший случая принять в нем участие, не замедлил тотчас вмешаться.
   — В самом деле, Каудаль, вы слишком медлите представить меня, — с упреком проговорил он. — Объясните же этому почтенному старику, что он видит перед собой представителя такого же древнего рода, из которого происходит и он сам, одним словом, скажите ему, что я — Монте-Кристо! — и граф с гордостью обвел глазами присутствующих.
   Рене в кратких словах объяснил Хариклу все происшедшее во время его сна. Старик, подкрепившийся несколькими глотками вина, с интересом выслушал все подробности и припомнил, что слышал сквозь сон сильный звон колокольчика; затем он поблагодарил Патриса за его заботу и обратился к мадам Каудаль с похвалами ее мужеству, что, вероятно, сильно сконфузило бы ее, если бы она поняла хотя бы одно слово. Больной с удовольствием заметил Кермадека, который всегда нравился ему своим открытым лицом и услужливостью; осведомившись затем, исполнила ли Атлантис все обязанности гостеприимства по отношению к Монте-Кристо, он совершенно перестал обращать на него внимание.
   Однако такое отношение к его особе не входило в расчет графа. Пошептавшись о чем-то в углу со своим верным Лепорелло, они оба подошли к постели больного, и Сакрипанти обратился к нему на исковерканном греческом языке.
   — Принц Харикл, — проговорил он, — обращаюсь к вам с просьбой от имени графа Монте-Кристо, древнее происхождение которого вам уже известно.
   — Говори! — отрывисто отвечал ему старик, невольно сдвигая брови.
   — Граф Монте-Кристо остался до сих пор холостым, что вас, конечно, удивит ввиду его лет и высокого положения в обществе, — торжественно начал Сакрипанти. — Вы спросите, почему мой высокий друг остался неженатым, перейдя ту ступень человеческого возраста, о которой говорят поэты? Вы спросите, почему он пренебрег обязанностью заботиться о продолжении своего рода, лежащей на каждом человеке его положения. Одним словом, вы спросите, почему благородный граф до сих пор не женат?