Страница:
Драма из жизни женщин в испанских селениях
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Н. Наумова
Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения в двух томах.
Стихи. Театр. Проза. Том. 2
М., "Художественная литература", 1986
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Бернарда, 60 лет.
Мария Xосефа, мать Бернарды, 80 лет.
Ангустиас, дочь Бернарды, 39 лет.
Магдалена, дочь Бернарды, 30 лет.
Амелия, дочь Бернарды, 27 лет.
Мартирио, дочь Бернарды, 24 лет.
Адела, дочь Бернарды, 20 лет.
Понсия, служанка, 60 лет.
Служанка, 50 лет.
Пруденсия, 50 лет.
Нищенка.
Первая женщина.
Вторая женщина.
Третья женщина.
Четвертая женщина.
Девушка.
Женщины в трауре.
Автор уведомляет, что в основу этой трехактной пьесы положены действительные
события, которые он стремился воспроизвести с документальной,
фотографической точностью.
Сверкающая белизной комната в доме Бернарды. Толстые стены. Арочные двери с
джутовыми гардинами, отделанными кисточками и рюшем. Плетеные стулья.
Картины, изображающие сказочных королей или нимф на фоне неправдоподобных
пейзажей. Лето. Сцена погружена в тень и тишину. При поднятии занавеса на
сцене никого нет. Слышится колокольный звон. Входит Служанка.
Служанка. От этих-колоколов у меня уже в голове гудит.
Входит Понсия, жуя колбасу и хлеб.
Понсия. Уже третий час отпевают. Со всей округи съехались священники. А
церковь-то как разубрана! При первом поминании Магдалена лишилась чувств,
Служанка. Она больше всех горюет.
Понсия. Только она и любила отца. Ох, господи! Слава богу, хоть
довелось немножко побыть одним. Я пришла поесть.
Служанка. Увидела бы тебя Бернарда!..
Понсия. Что же теперь, раз она не ест, нам всем помирать с голоду? Ишь
чего захотела! Всех бы она держала в кулаке, всеми бы помыкала! Да провались
она! Я назло ей почала корчагу с колбасой.
Служанка (жалобно, с мольбою в голосе). Что же ты мне не дашь для
дочки, Понсия?
Понсия. Поди и возьми малость фасоли. Сегодня она не заметит!
Голос (из глубины дома). Бернарда!
Понсия. Старуха. Она хорошо заперта?
Служанка. На ключ. На два поворота.
Понсия. Для верности надо и на засов запирать. У нее пальцы что
отмычки.
Голос. Бернарда!
Понсия (кричит). Сейчас придет. (Служанке.) Хорошенько все вычисти,
чтобы блестело, не то Бернарда мне выдерет остатние волосы.
Служанка. Что за женщина!
Понсия. Одно слово - тиранка. Она будет из тебя по капельке кровь
выжимать и с улыбочкой смотреть, как ты подыхаешь, - ни одна жилка у
проклятой не дрогнет. Не стой, не стой, перетри-ка все в горке!
Служанка. Терла, терла, уж руки раскровенила.
Понсия. Она, видишь ли, самая чистоплотная, самая чинная, самая
главная. Бедный ее муженек, только теперь и отдохнет!
Колокольный звон стихает.
Служанка. Наверно, пришла вся их родня?
Понсия. Только с ее стороны. Его родичи ненавидят Бернарду. А эти
пришли, посмотрели на покойника - и с плеч долой.
Служанка. Стульев-то хватит?
Понсия. За глаза. А нет, так пусть на пол садятся. С тех пор как умер
отец Бернарды, в этом доме ни разу не было гостей. Она не хочет, чтобы люди
видели, какие здесь порядки. Будь она проклята!
Служанка. Да ведь с тобой-то она обходится хорошо.
Понсия. Тридцать лет я стираю ее простыни; тридцать лет ем ее объедки;
ночи не сплю, когда ей неможется; по целым дням через щелку подглядываю за
соседями и обо всем ей докладываю; одной жизнью живем, друг от друга ничего
не таим, и все-таки будь она проклята! Чтоб ей глаза повылазили!
Служанка. Полно тебе!
Понсия. Но я хорошая собака: когда велят - лаю, когда науськивают -
кусаю за пятки побирушек. Мои сыновья работают на ее земле и двое уже
женаты, но когда-нибудь у меня лопнет терпение.
Служанка. И тогда...
Понсия. И тогда я запрусь с ней в комнате и целый год буду плевать ей в
лицо да приговаривать: "Вот тебе за одно, Бернарда, вот тебе за другое, вот
тебе за третье". Не успокоюсь, пока она у меня не станет вроде змеи, которую
дети поймали и измочалили. Да она и есть змея, и вся ее родня такая же.
Конечно, ей не позавидуешь. У нее на руках пять дочерей, пять дурнушек, и
только у старшей, Ангустиас, есть деньги - она от первого мужа, - а у
остальных одни кружева да тонкие рубашки: в наследство им досталось всего
ничего - только с хлеба на воду перебиваться.
Служанка. Хотела бы я иметь то, что они!
Понсия. У нас есть руки да три аршина земли на погосте.
Служанка. Только эту землю нам, беднякам, и оставляют.
Понсия (заглядывая в стенной шкаф). На стекле какие-то пятнышки.
Служанка. Я уж и с мылом мыла, и фланелью терла - не отходят.
Звонят колокола.
Понсия. Последнее поминание. Пойду послушаю. Уж больно мне нравится,
как поет наш священник. Намедни, когда тянул "Отче наш", он забирал все выше
и выше - ни дать ни взять вода в кувшин льется тоненькой струйкой. Под
конец, правда, пустил петуха, но все-таки слушать его одно удовольствие.
Конечно, теперь уж никто так не поет, как, бывало, пел пономарь Трончапинос.
Помню, как он отпевал мою мать, царство ей небесное. Стены дрожали, а когда
он возглашал "Аминь", можно было подумать, что в церкви волк завыл.
(Подражая ему.) Ами-и-инь! (Закашливается.)
Служанка. Горло побереги.
Понсия. Чего его беречь! Я и кое-что другое не берегла! (Уходит,
смеясь.)
Служанка вытирает пыль. Звонят колокола.
Служанка (подпевая). Динь-динь-дон, динь-динь-дон. Прости его бог!
Входит Нищенка с девочкой.
Нищенка. Хвала господу!
Служанка. Динь-динь-дон. Пусть он ждет нас много лет. Динь-динь-дон.
Нищенка (громко и с некоторым раздражением). Хвала господу!
Служанка (с досадой). Во веки веков!
Нищенка. Я пришла за остатками.
Колокольный звон стихает.
Служанка. Вот тебе бог, а вот порог. Сегодня остатки я возьму себе.
Нищенка. Милая, у тебя ведь есть кому заработать, а мы с дочкой
одни-одинешеньки.
Служанка. Собаки тоже одинокие, и ничего, живут.
Нищенка. Мне здесь всегда подают.
Служанка. Ступай отсюда. Кто вам позволил войти? Уже наследили.
Нищенка с ребенком уходят.
Служанка продолжает наводить чистоту.
Натертые полы, - сколько на них постного масла ушло! - поставцы, железные
кровати, а мы, горемычные, почитай что в норах живем, а не в домах, и
всего-то пожитков у нас - плошка да ложка. Хоть бы когда-нибудь такие, как
мы, перевелись, чтобы и рассказывать про это было некому.
Снова звонят колокола.
Ну, ну, пусть звонят! Пусть глядят на гроб с золотыми кистями, пока его не
опустили на полотенцах в могилу! Все там будем! Так-то, Антонио Мариа
Бенавидес, ни дна тебе, ни покрышки! Лежишь вот окоченелый в своем суконном
костюме и опойковых сапогах - пожил, и хватит! Так-то! Уж больше не будешь
задирать мне юбки в хлеву!
Из-за кулис начинают по двое выходить женщины в трауре - в черных платках, в
черных юбках, с черными веерами. Они медленно заполняют сцену. Служанка
принимается голосить.
Ох, Антонио Мариа Бенавидес, уж не увидишь ты больше этих стен, не поешь
хлеба в этом доме! Ни одна служанка тебя так не любила, как я! (Рвет на себе
волосы.) Как же мне жить-то без тебя? Как же мне жить?
Вслед за шествием женщин появляется Бернарда со своими пятью дочерьми.
Бернарда (Служанке). Тихо!
Служанка (плача). Бернарда!
Бернарда. Меньше крика, больше дела. Лучше бы прибрала как следует в
доме к нашему приходу, чтобы не стыдно было людей принять после похорон.
Ступай. Тебе здесь не место.
Служанка уходит, плача.
Бедняки что скотина; точно из другого теста сделаны.
Первая женщина. Бедняки тоже чувствуют горе.
Бернарда. Только забывают его перед тарелкой с фасолью.
Девушка (робко). Без еды нельзя жить.
Бернарда. Молода еще встревать, когда старшие разговаривают.
Первая женщина. Помолчи, дочка.
Бернарда. Я никому не позволю себя учить. Садитесь.
Женщины садятся. Пауза.
(Громко.) Магдалена, не плачь; если хочешь плакать, залезай под кровать.
Слышишь?
Вторая женщина. Вы уже начали молотить?
Бернарда. Вчера.
Третья женщина. Спасу нет, как солнце палит.
Первая женщина. Много лет такой жары не было.
Пауза. Все обмахиваются веерами.
Бернарда. Лимонад приготовили?
Понсия. Да, Бернарда. (Входит с большим подносом, уставленным белыми
кружками, и раздает их присутствующим.)
Бернарда. Обнеси и мужчин.
Понсия. Они уже пьют во дворе.
Бернарда. Уходят пусть как вошли, через калитку. Я не хочу, чтобы они
заходили в дом.
Девушка (обращаясь к Ангустиас). Пепе Римлянин тоже был на панихиде.
Ангустиас. Да, я знаю.
Бернарда. Не он, а мать его была. Ее она и видела. Пепе никто не видел,
ни она, ни я.
Девушка. Мне показалось...
Бернарда. Вот вдовец из Дарахали там и правда был. Все к твоей тетке
жался. Его-то все видели.
Вторая женщина (в сторону, тихо). Ну и злыдня!
Третья женщина (тоже тихо). Не язык, а жало!
Бернарда. Женщины в церкви не должны смотреть ни на кого из мужчин,
кроме как на священника: он в сутане, а это все равно что в юбке. Головой
вертят те, кого тянет на скоромное, - штаны выискивают.
Первая женщина (тихо). Старая жаба!
Понсия (сквозь зубы). Небось самой невтерпеж постничать, да кончилось
ее времечко. Оттого и иссохла, как лоза в засуху.
Бернарда. Хвала господу!
Все (крестясь). Да святится имя его во веки веков!
Бернарда. Покойному царствие небесное со святыми силами!
Все. Царствие небесное!
Бернарда. С праведным воинством архангела Михаила.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Со ключом всевратным, с дланью всемогущею.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. С душами блаженными, со светами лучезарными.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Нашими молитвами, божьей милостью.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Упокой, господи, раба твоего Антонио Мариа Бенавидеса и
сподобь его твоей святой благостыни.
Все. Аминь!
Бернарда (встает со стула и поет). Requiem aeternam donat eis Domine.
Все (стоя поют на грегорианский лад). Et lux perpetua luceat eis.
(Крестятся.)
Первая женщина. Доброго здоровья тебе, чтобы молиться за его душу.
Женщины попарно направляются к выходу.
Третья женщина. Дай бог, чтоб у тебя всегда была коврига свежего хлеба.
Вторая женщина. И кров для твоих дочерей.
Все проходят мимо Бернарды и скрываются за кулисами.
Ангустиас выходит через другую дверь, которая ведет в патио.
Четвертая женщина. Чтоб не переводились у тебя денежки из приданого.
Понсия (входя с кошельком в руке). Это от мужчин кошелек с деньгами на
поминание.
Бернарда. Поблагодари их и поднеси им по стопке водки.
Девушка (Магдалене). Магдалена...
Бернарда (Магдалене, которая начинает плакать). Ш-ш!
Все выходят.
(Вслед ушедшим.) Ну, ступайте по домам судачить обо всем, что видели! Даст
бог, много лет не переступите больше мой порог!
Понсия. Тебе не на что жаловаться. Все селение пришло.
Бернарда. Велика радость. Весь дом провоняли своими потными исподними и
опоганили ядовитыми языками.
Амелия. Не говорите так, мама!
Бернарда. А как же еще говорить, когда живешь в этом проклятом селении,
где и реки-то нет, одни колодцы, из которых страшно напиться, - того и
гляди, воду отравят.
Понсия. Наследили-то как!
Бернарда. Как будто стадо коз прошло.
Понсия вытирает пол.
Дочка, дай-ка мне веер.
Адела. Возьмите. (Подает ей веер с красными и зелеными цветами.)
Бернарда (швыряя веер на пол). Разве такой веер дают вдове? Дай мне
черный и научись соблюдать траур по отцу.
Мартирио. Возьмите мой.
Бернарда. А ты?
Мартирио. Мне не жарко.
Бернарда. Все равно, достань другой, он тебе понадобится. Восемь лет,
пока не кончится траур, в этот дом и ветру не будет доступа. Считайте, что
окна и двери кирпичами заложены. Так было в доме моего отца и в доме моего
деда, так будет и у нас. А пока что готовьте себе приданое. У меня в сундуке
двадцать кусков полотна, раскроите их на простыни и подзоры. Магдалена может
их вышить.
Магдалена. Мне все равно, что с вышивкой, что без вышивки.
Адела (язвительно). Не хочешь вышивать, обойдемся и так. Зато твои
будут краше всех.
Магдалена. Не хочу я вышивать ни мои, ни ваши. Я знаю, что не выйду
замуж. По мне, уж лучше мешки на мельницу таскать, чем по целым дням сидеть
взаперти в этой комнате и света белого не видеть.
Бернарда. Такова женская доля.
Магдалена. Будь она проклята.
Бернарда. Здесь я хозяйка. Теперь уж ты не пожалуешься отцу. Женщинам -
полотно и иголки, мужчине - мул и плетка. Так водится у людей с достатком.
Адела выходит.
Голос. Бернарда! Выпусти меня!
Бернарда (громко). Ладно, выпустите ее!
Входит Служанка.
Служанка. Насилу справилась с ней. Твоя мать, хоть ей и восемьдесят
лет, еще крепкая, как дуб.
Бернарда. В моего деда пошла.
Служанка. Во время поминок мне то и дело приходилось ей тряпкой рот
затыкать: все кричала, чтобы ты ей дала хоть помои попить и псины поесть, -
говорит, ты ее псиной кормишь.
Мартирио. Вот зловредная!
Бернарда (Служанке). Выпусти ее во двор, пусть продышится.
Служанка. Достала из ларца свои кольца и аметистовые серьги, надела их
и говорит, что собирается замуж.
Дочери Бернарды смеются.
Бернарда. Пойди с ней и смотри, чтобы она не подходила к колодцу.
Служанка. Не бойся, не утопится.
Бернарда. Не в том дело... На этом месте ее могут увидеть из окна
соседки.
Служанка выходит.
Мартирио. Мы пойдем переодеться.
Бернарда. Хорошо, но платков не снимайте.
Входит Адела.
А где Ангустиас?
Адела (с намеком). Я увидела ее у калитки, она смотрела в щелку на
улицу. Мужчины только что ушли.
Бернарда. А ты что делала у калитки?
Адела. Я подошла взглянуть, снеслись ли курицы.
Бернарда. Чего же ей было высматривать? Ведь мужчины уже ушли.
Адела (с намеком). Несколько человек еще стояли неподалеку.
Бернарда (в ярости). Ангустиас! Ангустиас!
Ангустиас (входя). Что прикажете?
Бернарда. На что ты смотрела и на кого?
Ангустиас. Ни на кого.
Бернарда. По-твоему, женщине из такой семьи, как наша, прилично
гоняться за мужчиной в день панихиды по отцу? Отвечай! На кого ты смотрела?
Пауза.
Ангустиас. Я...
Бернарда. Да, ты!
Ангустиас. Ни на кого!
Бернарда (бросается к ней и бьет ее). Ах ты дрянь! А еще тихоней
прикидывается!
Понсия (подбегая). Успокойся, Бернарда! (Удерживает ее.)
Ангустиас плачет.
Бернарда. Вон отсюда все!
Дочери выходят.
Понсия. Она это сделала не подумавши, но что плохо, то плохо. Я глазам
своим не поверила, когда увидела, как она выскользнула во двор. А потом еще
постояла у окна, послушала, о чем разговаривают мужчины. Ну, известное дело,
разговор был такой, что хоть уши затыкай.
Бернарда. Вот для чего они приходят на похороны. (С любопытством.) О
чем же они говорили?
Понсия. О Паке Росите. Вчера вечером ее мужа привязали к яслям, а ее
посадили на круп лошади и увезли в оливковую рощу.
Бернарда. А она?
Понсия. Она с полным удовольствием. Говорят, ехала, заголя груди, а
Максимилиано держал ее, как гитару. Ужас!
Бернарда. И чем же кончилось?
Понсия. Известно чем. Вернулись уж под утро. Пака Росита с распущенными
волосами и с венком на голове.
Бернарда. Вот шлюха-то! В нашем селении она одна такая.
Понсия. Потому что не здешняя. Она издалека. И те мужчины, которые были
с ней, тоже из пришлых. Здешние на это не способны.
Бернарда. Да, но они не прочь поглазеть и почесать языки. Для них это
потеха - пальчики оближешь.
Понсия. Они еще много чего рассказывали.
Бернарда (с опаской, оглядываясь по сторонам). Что же, к примеру?
Понсия. Стыдно пересказывать.
Бернарда. И моя дочь все это слышала?
Понсия. Ясное дело!
Бернарда. В своих теток пошла; эти дуры дебелые так и млели, когда их
улещал какой-нибудь враль. Сколько нужно мучений принять, сколько сил
потратить, чтобы приучить детей вести себя как положено и не очень-то
вольничать!
Понсия. Да ведь у тебя дочери уже на выданье! Они еще мало с тобой
воюют. Ангустиас, должно, далеко за тридцать.
Бернарда. Тридцать девять исполнилось.
Понсия. Ну вот. А у нее до сих пор нет жениха...
Бернарда (в ярости). Ни у кого из них нет, и не надо! Обойдутся и без
женихов.
Понсия. Я это не в обиду тебе сказала.
Бернарда. Тут во всей округе не сыщешь человека, который мог бы к ним
подступиться. Здешние мужчины им не пара. Что же ты хочешь, чтобы я выдала
их за каких-нибудь батраков?
Понсия. Тебе бы надо попытать счастья в другом селении.
Бернарда. Ну да, продать их на сторону!
Понсия. Нет, Бернарда, просто перебраться в другое место... Правда, в
другом месте они считались бы бедными.
Бернарда. Прикуси свой ехидный язык!
Понсия. Вот и поговори с тобой! Мы свои люди или нет?
Бернарда. Нет. Ты мне служишь, а я тебе плачу, вот и все.
Служанка (входя). Пришел дон Артуро насчет раздела наследства.
Бернарда. Иду. (Служанке.) Ты начинай белить стены и патио. (Понсии.) А
ты убери в сундук все вещи покойного.
Понсия. Кое-что можно бы отдать бедным.
Бернарда. Ничего они не получат! Ни единой пуговицы! Даже платка,
которым мы прикрывали ему лицо. (Медленно выходит, в дверях оборачивается и
смотрит на служанок.)
Служанки выходят вслед за ней.
Входят Амелия и Мартирио.
Амелия. Ты приняла лекарство?
Мартирио. Да что от него толку?
Амелия. Однако же ты его приняла.
Мартирио. Я все делаю как заведенная.
Амелия. С тех пор как приехал новый доктор, ты вроде приободрилась.
Мартирио. Я чувствую себя все так же.
Амелия. Ты обратила внимание, что Аделаида не была на похоронах?
Мартирио. Я так и знала, что она не придет. Ее жених не позволяет ей
выйти за порог. Раньше она была веселая, а теперь совсем сникла, даже не
попудрится.
Амелия. Уж и не знаешь, что лучше, иметь жениха или нет.
Мартирио. Все одно.
Амелия. А все из-за этих пересудов, житья от них нет. Аделаиде, должно
быть, туго пришлось.
Мартирио. Она боится нашу мать. Только мать и знает, что за плечами у
ее отца и откуда у него земли. Всякий раз, как они встретятся, она ей этим
колет глаза. Отец Аделаиды убил на Кубе одного человека, чтобы жениться на
его вдове. Потом, уже здесь, он ее бросил и сошелся с другой, у которой была
дочь, а потом спутался с этой девушкой, матерью Аделаиды, и, когда вторая
жена сошла с ума и умерла, женился на ней.
Амелия. А почему же этого подлеца не засадили в тюрьму?
Мартирио. Потому что мужчины в таких делах покрывают друг друга и никто
не хочет донести на него.
Амелия. Но ведь Аделаида ни в чем не виновата.
Мартирио. Не виновата. Но такие истории повторяются. И вообще, я вижу,
все на свете повторяется, то-то и ужасно. И ей на роду написано то же самое,
что ее матери и бабке, которые обе были женами того, кто ее породил.
Амелия. Боже ты мой!
Мартирио. Лучше уж никогда не видеть мужчин. Я их с детства боялась.
Когда я была маленькой, я видела, как они во дворе запрягают быков и
взваливают на плечи мешки с зерном, слышала, как они кричат и топают
ножищами, и всегда мне было страшно подумать, что я вырасту - вдруг меня
обнимет кто-нибудь из них. Но бог меня создал хилой и некрасивой, и они даже
не смотрят в мою сторону.
Амелия. Не скажи! Энрике Уманас поглядывал на тебя, ты ему нравилась.
Мартирио. Выдумки! Как-то раз я до утра простояла в одной рубашке у
окна, потому что он через дочь своего батрака передал мне, что придет, а сам
не пришел. Все это была одна болтовня. Потом он женился на другой, она была
побогаче меня.
Амелия. А страшна как черт!
Мартирио. Ну и что ж, что страшна! На это им наплевать! Им бы только
чтоб была земля и скотина да чтобы ты обхаживала их и, как собака, ползала
перед ними на брюхе.
Амелия. Ах!
Входит Магдалена.
Магдалена. Что вы делаете?
Мартирио. Ничего.
Амелия. А ты?
Магдалена. Да так, прошлась по комнатам. Ноги размять. Посмотрела на
бабушкины вышивки по канве, на пуделька и на негра, который борется со
львом, - как он нам нравился, когда мы были маленькие! Тогда жилось веселее.
Свадьбу справляли десять дней, и пересудов не было. А теперь все на тонкую
ногу, невесты надевают белую фату, как городские, и вино пьют бутылочное, но
нас так и точит - что люди скажут.
Мартирио. Кто его знает, что тогда было!
Амелия (Магдалене). У тебя развязались шнурки на ботинке.
Магдалена. Ну и пусть!
Амелия. Наступишь - упадешь и убьешься.
Магдалена. Одной меньше будет!
Мартирио. А где Адела?
Магдалена. А! Она надела зеленое платье, которое сшила себе ко дню
рожденья, вышла на скотный двор и давай кричать: "Курочки, курочки,
посмотрите на меня". Я чуть со смеху не покатилась!
Амелия. Если бы мама ее увидела!
Магдалена. Бедняжка! Она у нас самая младшая и еще на что-то надеется.
Я бы много дала, чтобы она была счастлива.
Пауза. Через сцену проходит Ангустиас с полотенцами в руках.
Ангустиас. Который час?
Магдалена. Должно быть, уже двенадцать.
Ангустиас. Неужели?
Амелия. Около того.
Ангустиас выходит.
Магдалена (многозначительно). Вы уже все знаете? (Показывает вслед
Ангустиас.)
Амелия. Нет.
Магдалена. Рассказывай!
Мартирио. Не знаю, про что ты говоришь...
Магдалена. Обе знаете лучше меня. Вы вечно шушукаетесь между собой, а
другим ни гуту. Про Пепе Римлянина, вот про что!
Мартирио. Ах!
Магдалена. Вот тебе и "ах"! Об этом уже судачат в селении. Пепе
Римлянин женится на Ангустиас. Вчера вечером он крутился возле нашего дома
и, наверное, скоро пришлет свата.
Мартирио. Я очень рада. Он хороший парень.
Амелия. Я тоже. Ангустиас хорошая девушка.
Магдалена. Лжете. Ни капельки вы не рады.
Мартирио. Магдалена! Что ты говоришь!
Магдалена. Если бы ему полюбилась сама Ангустиас, Ангустиас как
женщина, я была бы рада, но он зарится на ее деньги. Хотя Ангустиас наша
сестра, что греха таить, она старая, хворая и всегда была плоше всех нас.
Она и в двадцать-то лет была похожа на пугало, а уж теперь, когда ей сорок,
нечего и говорить!
Мартирио. Мало ли что. Счастье приваливает тому, кто его меньше всего
ожидает.
Амелия. Если на то пошло, она правду говорит! Ангустиас достались все
деньги ее отца, она одна богатая в нашей семье, и поэтому теперь, когда дело
дошло до наследства, он и сватается к ней!
Магдалена. Пепе двадцать пять лет, он самый видный парень в округе.
Добро бы он задумал жениться на тебе, Амелия, или на нашей Аделе, которой
всего двадцать лет, но он почему-то выбрал самую невзрачную в доме, да еще
гнусавую, как ее отец.
Мартирио. Может, она ему нравится!
Магдалена. Терпеть не могу, когда ты притворяешься!
Мартирио. Боже избави!
Входит Адела.
Магдалена. Ну, покрасовалась перед курами?
Адела. А что же мне делать?
Амелия. Увидела бы мать, она бы тебя за волосы оттаскала!
Адела. Я так радовалась этому платью. Думала надеть его, когда мы
пойдем на гулянье. Второго такого ни у кого нет.
Мартирио. Да, нарядное платье.
Адела. И оно мне очень идет. Изо всех платьев, которые шила Магдалена,
это самое лучшее.
Магдалена. А что тебе сказали куры?
Адела. Ничего, только наградили меня блохами, и они мне ноги искусали.
Все смеются.
Мартирио. Ты можешь покрасить его в черный цвет.
Магдалена. А лучше всего подари его Ангустиас к свадьбе с Пепе.
Адела (со сдержанным волнением). Разве Пепе Римлянин...
Амелия. А ты не слыхала?
Адела. Нет.
Магдалена. Ну, теперь ты знаешь.
Адела. Не может быть!
Магдалена. Деньги все могут!
Адела. Значит, вот на кого она смотрела через щелку в калитке?
Пауза.
И этот человек способен...
Магдалена. Он на все способен.
Пауза.
Мартирио. О чем ты думаешь, Адела?
Адела. О том, что в мои двадцать лет мочи нет соблюдать этот траур.
Магдалена. Привыкнешь.
Адела (разражаясь плачем, со злостью). Не привыкну. Не могу я сидеть
взаперти. Я не хочу зачахнуть, как вы, не хочу пожелтеть в этих комнатах.
Завтра надену свое зеленое платье и пойду гулять по улице. Я хочу на волю!
Входит Служанка.
Магдалена (властно). Адела!
Служанка. Бедняжка! Как она горюет по отцу... (Выходит.)
Мартирио. Замолчи!
Амелия. У всех нас одна судьба.
Адела успокаивается.
Магдалена. Чуть служанка не услышала, что ты говоришь.
Появляется Служанка.
Служанка. Пепе Римлянин идет вниз по улице.
Амелия, Мартирио и Магдалена бросаются к двери.
Магдалена. Пойдем посмотрим!
Выбегают.
Служанка (Аделе). А ты не пойдешь?
Адела. Мне неинтересно.
Служанка. Когда он завернет за угол, из окна твоей комнаты будет лучше
видно. (Выходит.)
Адела остается на сцене. Она с минуту колеблется, потом тоже торопливо
уходит.
Входят Бернарда и Понсия.
Бернарда. Проклятый раздел!
Понсия. Сколько денег достается Ангустиас!
Бернарда. Да.
Понсия. А остальным-то гораздо меньше.
Бернарда. Ты мне это уже три раза сказала, и я не стала спорить.
Гораздо меньше, много меньше. Не напоминай мне про это.
Входит густо напудренная Ангустиас.
Бернарда. Ангустиас!
Ангустиас. Да, мама.
Бернарда. Как у тебя хватило духу напудриться? Как ты могла умыть лицо
в день смерти отца?
Ангустиас. Он мне не отец. Мой отец умер давно. Неужели вы уже не
помните?
Бернарда. Этот человек, твой отчим, сделал для тебя больше, чем родной
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Н. Наумова
Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения в двух томах.
Стихи. Театр. Проза. Том. 2
М., "Художественная литература", 1986
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Бернарда, 60 лет.
Мария Xосефа, мать Бернарды, 80 лет.
Ангустиас, дочь Бернарды, 39 лет.
Магдалена, дочь Бернарды, 30 лет.
Амелия, дочь Бернарды, 27 лет.
Мартирио, дочь Бернарды, 24 лет.
Адела, дочь Бернарды, 20 лет.
Понсия, служанка, 60 лет.
Служанка, 50 лет.
Пруденсия, 50 лет.
Нищенка.
Первая женщина.
Вторая женщина.
Третья женщина.
Четвертая женщина.
Девушка.
Женщины в трауре.
Автор уведомляет, что в основу этой трехактной пьесы положены действительные
события, которые он стремился воспроизвести с документальной,
фотографической точностью.
Сверкающая белизной комната в доме Бернарды. Толстые стены. Арочные двери с
джутовыми гардинами, отделанными кисточками и рюшем. Плетеные стулья.
Картины, изображающие сказочных королей или нимф на фоне неправдоподобных
пейзажей. Лето. Сцена погружена в тень и тишину. При поднятии занавеса на
сцене никого нет. Слышится колокольный звон. Входит Служанка.
Служанка. От этих-колоколов у меня уже в голове гудит.
Входит Понсия, жуя колбасу и хлеб.
Понсия. Уже третий час отпевают. Со всей округи съехались священники. А
церковь-то как разубрана! При первом поминании Магдалена лишилась чувств,
Служанка. Она больше всех горюет.
Понсия. Только она и любила отца. Ох, господи! Слава богу, хоть
довелось немножко побыть одним. Я пришла поесть.
Служанка. Увидела бы тебя Бернарда!..
Понсия. Что же теперь, раз она не ест, нам всем помирать с голоду? Ишь
чего захотела! Всех бы она держала в кулаке, всеми бы помыкала! Да провались
она! Я назло ей почала корчагу с колбасой.
Служанка (жалобно, с мольбою в голосе). Что же ты мне не дашь для
дочки, Понсия?
Понсия. Поди и возьми малость фасоли. Сегодня она не заметит!
Голос (из глубины дома). Бернарда!
Понсия. Старуха. Она хорошо заперта?
Служанка. На ключ. На два поворота.
Понсия. Для верности надо и на засов запирать. У нее пальцы что
отмычки.
Голос. Бернарда!
Понсия (кричит). Сейчас придет. (Служанке.) Хорошенько все вычисти,
чтобы блестело, не то Бернарда мне выдерет остатние волосы.
Служанка. Что за женщина!
Понсия. Одно слово - тиранка. Она будет из тебя по капельке кровь
выжимать и с улыбочкой смотреть, как ты подыхаешь, - ни одна жилка у
проклятой не дрогнет. Не стой, не стой, перетри-ка все в горке!
Служанка. Терла, терла, уж руки раскровенила.
Понсия. Она, видишь ли, самая чистоплотная, самая чинная, самая
главная. Бедный ее муженек, только теперь и отдохнет!
Колокольный звон стихает.
Служанка. Наверно, пришла вся их родня?
Понсия. Только с ее стороны. Его родичи ненавидят Бернарду. А эти
пришли, посмотрели на покойника - и с плеч долой.
Служанка. Стульев-то хватит?
Понсия. За глаза. А нет, так пусть на пол садятся. С тех пор как умер
отец Бернарды, в этом доме ни разу не было гостей. Она не хочет, чтобы люди
видели, какие здесь порядки. Будь она проклята!
Служанка. Да ведь с тобой-то она обходится хорошо.
Понсия. Тридцать лет я стираю ее простыни; тридцать лет ем ее объедки;
ночи не сплю, когда ей неможется; по целым дням через щелку подглядываю за
соседями и обо всем ей докладываю; одной жизнью живем, друг от друга ничего
не таим, и все-таки будь она проклята! Чтоб ей глаза повылазили!
Служанка. Полно тебе!
Понсия. Но я хорошая собака: когда велят - лаю, когда науськивают -
кусаю за пятки побирушек. Мои сыновья работают на ее земле и двое уже
женаты, но когда-нибудь у меня лопнет терпение.
Служанка. И тогда...
Понсия. И тогда я запрусь с ней в комнате и целый год буду плевать ей в
лицо да приговаривать: "Вот тебе за одно, Бернарда, вот тебе за другое, вот
тебе за третье". Не успокоюсь, пока она у меня не станет вроде змеи, которую
дети поймали и измочалили. Да она и есть змея, и вся ее родня такая же.
Конечно, ей не позавидуешь. У нее на руках пять дочерей, пять дурнушек, и
только у старшей, Ангустиас, есть деньги - она от первого мужа, - а у
остальных одни кружева да тонкие рубашки: в наследство им досталось всего
ничего - только с хлеба на воду перебиваться.
Служанка. Хотела бы я иметь то, что они!
Понсия. У нас есть руки да три аршина земли на погосте.
Служанка. Только эту землю нам, беднякам, и оставляют.
Понсия (заглядывая в стенной шкаф). На стекле какие-то пятнышки.
Служанка. Я уж и с мылом мыла, и фланелью терла - не отходят.
Звонят колокола.
Понсия. Последнее поминание. Пойду послушаю. Уж больно мне нравится,
как поет наш священник. Намедни, когда тянул "Отче наш", он забирал все выше
и выше - ни дать ни взять вода в кувшин льется тоненькой струйкой. Под
конец, правда, пустил петуха, но все-таки слушать его одно удовольствие.
Конечно, теперь уж никто так не поет, как, бывало, пел пономарь Трончапинос.
Помню, как он отпевал мою мать, царство ей небесное. Стены дрожали, а когда
он возглашал "Аминь", можно было подумать, что в церкви волк завыл.
(Подражая ему.) Ами-и-инь! (Закашливается.)
Служанка. Горло побереги.
Понсия. Чего его беречь! Я и кое-что другое не берегла! (Уходит,
смеясь.)
Служанка вытирает пыль. Звонят колокола.
Служанка (подпевая). Динь-динь-дон, динь-динь-дон. Прости его бог!
Входит Нищенка с девочкой.
Нищенка. Хвала господу!
Служанка. Динь-динь-дон. Пусть он ждет нас много лет. Динь-динь-дон.
Нищенка (громко и с некоторым раздражением). Хвала господу!
Служанка (с досадой). Во веки веков!
Нищенка. Я пришла за остатками.
Колокольный звон стихает.
Служанка. Вот тебе бог, а вот порог. Сегодня остатки я возьму себе.
Нищенка. Милая, у тебя ведь есть кому заработать, а мы с дочкой
одни-одинешеньки.
Служанка. Собаки тоже одинокие, и ничего, живут.
Нищенка. Мне здесь всегда подают.
Служанка. Ступай отсюда. Кто вам позволил войти? Уже наследили.
Нищенка с ребенком уходят.
Служанка продолжает наводить чистоту.
Натертые полы, - сколько на них постного масла ушло! - поставцы, железные
кровати, а мы, горемычные, почитай что в норах живем, а не в домах, и
всего-то пожитков у нас - плошка да ложка. Хоть бы когда-нибудь такие, как
мы, перевелись, чтобы и рассказывать про это было некому.
Снова звонят колокола.
Ну, ну, пусть звонят! Пусть глядят на гроб с золотыми кистями, пока его не
опустили на полотенцах в могилу! Все там будем! Так-то, Антонио Мариа
Бенавидес, ни дна тебе, ни покрышки! Лежишь вот окоченелый в своем суконном
костюме и опойковых сапогах - пожил, и хватит! Так-то! Уж больше не будешь
задирать мне юбки в хлеву!
Из-за кулис начинают по двое выходить женщины в трауре - в черных платках, в
черных юбках, с черными веерами. Они медленно заполняют сцену. Служанка
принимается голосить.
Ох, Антонио Мариа Бенавидес, уж не увидишь ты больше этих стен, не поешь
хлеба в этом доме! Ни одна служанка тебя так не любила, как я! (Рвет на себе
волосы.) Как же мне жить-то без тебя? Как же мне жить?
Вслед за шествием женщин появляется Бернарда со своими пятью дочерьми.
Бернарда (Служанке). Тихо!
Служанка (плача). Бернарда!
Бернарда. Меньше крика, больше дела. Лучше бы прибрала как следует в
доме к нашему приходу, чтобы не стыдно было людей принять после похорон.
Ступай. Тебе здесь не место.
Служанка уходит, плача.
Бедняки что скотина; точно из другого теста сделаны.
Первая женщина. Бедняки тоже чувствуют горе.
Бернарда. Только забывают его перед тарелкой с фасолью.
Девушка (робко). Без еды нельзя жить.
Бернарда. Молода еще встревать, когда старшие разговаривают.
Первая женщина. Помолчи, дочка.
Бернарда. Я никому не позволю себя учить. Садитесь.
Женщины садятся. Пауза.
(Громко.) Магдалена, не плачь; если хочешь плакать, залезай под кровать.
Слышишь?
Вторая женщина. Вы уже начали молотить?
Бернарда. Вчера.
Третья женщина. Спасу нет, как солнце палит.
Первая женщина. Много лет такой жары не было.
Пауза. Все обмахиваются веерами.
Бернарда. Лимонад приготовили?
Понсия. Да, Бернарда. (Входит с большим подносом, уставленным белыми
кружками, и раздает их присутствующим.)
Бернарда. Обнеси и мужчин.
Понсия. Они уже пьют во дворе.
Бернарда. Уходят пусть как вошли, через калитку. Я не хочу, чтобы они
заходили в дом.
Девушка (обращаясь к Ангустиас). Пепе Римлянин тоже был на панихиде.
Ангустиас. Да, я знаю.
Бернарда. Не он, а мать его была. Ее она и видела. Пепе никто не видел,
ни она, ни я.
Девушка. Мне показалось...
Бернарда. Вот вдовец из Дарахали там и правда был. Все к твоей тетке
жался. Его-то все видели.
Вторая женщина (в сторону, тихо). Ну и злыдня!
Третья женщина (тоже тихо). Не язык, а жало!
Бернарда. Женщины в церкви не должны смотреть ни на кого из мужчин,
кроме как на священника: он в сутане, а это все равно что в юбке. Головой
вертят те, кого тянет на скоромное, - штаны выискивают.
Первая женщина (тихо). Старая жаба!
Понсия (сквозь зубы). Небось самой невтерпеж постничать, да кончилось
ее времечко. Оттого и иссохла, как лоза в засуху.
Бернарда. Хвала господу!
Все (крестясь). Да святится имя его во веки веков!
Бернарда. Покойному царствие небесное со святыми силами!
Все. Царствие небесное!
Бернарда. С праведным воинством архангела Михаила.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Со ключом всевратным, с дланью всемогущею.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. С душами блаженными, со светами лучезарными.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Нашими молитвами, божьей милостью.
Все. Царствие небесное!
Бернарда. Упокой, господи, раба твоего Антонио Мариа Бенавидеса и
сподобь его твоей святой благостыни.
Все. Аминь!
Бернарда (встает со стула и поет). Requiem aeternam donat eis Domine.
Все (стоя поют на грегорианский лад). Et lux perpetua luceat eis.
(Крестятся.)
Первая женщина. Доброго здоровья тебе, чтобы молиться за его душу.
Женщины попарно направляются к выходу.
Третья женщина. Дай бог, чтоб у тебя всегда была коврига свежего хлеба.
Вторая женщина. И кров для твоих дочерей.
Все проходят мимо Бернарды и скрываются за кулисами.
Ангустиас выходит через другую дверь, которая ведет в патио.
Четвертая женщина. Чтоб не переводились у тебя денежки из приданого.
Понсия (входя с кошельком в руке). Это от мужчин кошелек с деньгами на
поминание.
Бернарда. Поблагодари их и поднеси им по стопке водки.
Девушка (Магдалене). Магдалена...
Бернарда (Магдалене, которая начинает плакать). Ш-ш!
Все выходят.
(Вслед ушедшим.) Ну, ступайте по домам судачить обо всем, что видели! Даст
бог, много лет не переступите больше мой порог!
Понсия. Тебе не на что жаловаться. Все селение пришло.
Бернарда. Велика радость. Весь дом провоняли своими потными исподними и
опоганили ядовитыми языками.
Амелия. Не говорите так, мама!
Бернарда. А как же еще говорить, когда живешь в этом проклятом селении,
где и реки-то нет, одни колодцы, из которых страшно напиться, - того и
гляди, воду отравят.
Понсия. Наследили-то как!
Бернарда. Как будто стадо коз прошло.
Понсия вытирает пол.
Дочка, дай-ка мне веер.
Адела. Возьмите. (Подает ей веер с красными и зелеными цветами.)
Бернарда (швыряя веер на пол). Разве такой веер дают вдове? Дай мне
черный и научись соблюдать траур по отцу.
Мартирио. Возьмите мой.
Бернарда. А ты?
Мартирио. Мне не жарко.
Бернарда. Все равно, достань другой, он тебе понадобится. Восемь лет,
пока не кончится траур, в этот дом и ветру не будет доступа. Считайте, что
окна и двери кирпичами заложены. Так было в доме моего отца и в доме моего
деда, так будет и у нас. А пока что готовьте себе приданое. У меня в сундуке
двадцать кусков полотна, раскроите их на простыни и подзоры. Магдалена может
их вышить.
Магдалена. Мне все равно, что с вышивкой, что без вышивки.
Адела (язвительно). Не хочешь вышивать, обойдемся и так. Зато твои
будут краше всех.
Магдалена. Не хочу я вышивать ни мои, ни ваши. Я знаю, что не выйду
замуж. По мне, уж лучше мешки на мельницу таскать, чем по целым дням сидеть
взаперти в этой комнате и света белого не видеть.
Бернарда. Такова женская доля.
Магдалена. Будь она проклята.
Бернарда. Здесь я хозяйка. Теперь уж ты не пожалуешься отцу. Женщинам -
полотно и иголки, мужчине - мул и плетка. Так водится у людей с достатком.
Адела выходит.
Голос. Бернарда! Выпусти меня!
Бернарда (громко). Ладно, выпустите ее!
Входит Служанка.
Служанка. Насилу справилась с ней. Твоя мать, хоть ей и восемьдесят
лет, еще крепкая, как дуб.
Бернарда. В моего деда пошла.
Служанка. Во время поминок мне то и дело приходилось ей тряпкой рот
затыкать: все кричала, чтобы ты ей дала хоть помои попить и псины поесть, -
говорит, ты ее псиной кормишь.
Мартирио. Вот зловредная!
Бернарда (Служанке). Выпусти ее во двор, пусть продышится.
Служанка. Достала из ларца свои кольца и аметистовые серьги, надела их
и говорит, что собирается замуж.
Дочери Бернарды смеются.
Бернарда. Пойди с ней и смотри, чтобы она не подходила к колодцу.
Служанка. Не бойся, не утопится.
Бернарда. Не в том дело... На этом месте ее могут увидеть из окна
соседки.
Служанка выходит.
Мартирио. Мы пойдем переодеться.
Бернарда. Хорошо, но платков не снимайте.
Входит Адела.
А где Ангустиас?
Адела (с намеком). Я увидела ее у калитки, она смотрела в щелку на
улицу. Мужчины только что ушли.
Бернарда. А ты что делала у калитки?
Адела. Я подошла взглянуть, снеслись ли курицы.
Бернарда. Чего же ей было высматривать? Ведь мужчины уже ушли.
Адела (с намеком). Несколько человек еще стояли неподалеку.
Бернарда (в ярости). Ангустиас! Ангустиас!
Ангустиас (входя). Что прикажете?
Бернарда. На что ты смотрела и на кого?
Ангустиас. Ни на кого.
Бернарда. По-твоему, женщине из такой семьи, как наша, прилично
гоняться за мужчиной в день панихиды по отцу? Отвечай! На кого ты смотрела?
Пауза.
Ангустиас. Я...
Бернарда. Да, ты!
Ангустиас. Ни на кого!
Бернарда (бросается к ней и бьет ее). Ах ты дрянь! А еще тихоней
прикидывается!
Понсия (подбегая). Успокойся, Бернарда! (Удерживает ее.)
Ангустиас плачет.
Бернарда. Вон отсюда все!
Дочери выходят.
Понсия. Она это сделала не подумавши, но что плохо, то плохо. Я глазам
своим не поверила, когда увидела, как она выскользнула во двор. А потом еще
постояла у окна, послушала, о чем разговаривают мужчины. Ну, известное дело,
разговор был такой, что хоть уши затыкай.
Бернарда. Вот для чего они приходят на похороны. (С любопытством.) О
чем же они говорили?
Понсия. О Паке Росите. Вчера вечером ее мужа привязали к яслям, а ее
посадили на круп лошади и увезли в оливковую рощу.
Бернарда. А она?
Понсия. Она с полным удовольствием. Говорят, ехала, заголя груди, а
Максимилиано держал ее, как гитару. Ужас!
Бернарда. И чем же кончилось?
Понсия. Известно чем. Вернулись уж под утро. Пака Росита с распущенными
волосами и с венком на голове.
Бернарда. Вот шлюха-то! В нашем селении она одна такая.
Понсия. Потому что не здешняя. Она издалека. И те мужчины, которые были
с ней, тоже из пришлых. Здешние на это не способны.
Бернарда. Да, но они не прочь поглазеть и почесать языки. Для них это
потеха - пальчики оближешь.
Понсия. Они еще много чего рассказывали.
Бернарда (с опаской, оглядываясь по сторонам). Что же, к примеру?
Понсия. Стыдно пересказывать.
Бернарда. И моя дочь все это слышала?
Понсия. Ясное дело!
Бернарда. В своих теток пошла; эти дуры дебелые так и млели, когда их
улещал какой-нибудь враль. Сколько нужно мучений принять, сколько сил
потратить, чтобы приучить детей вести себя как положено и не очень-то
вольничать!
Понсия. Да ведь у тебя дочери уже на выданье! Они еще мало с тобой
воюют. Ангустиас, должно, далеко за тридцать.
Бернарда. Тридцать девять исполнилось.
Понсия. Ну вот. А у нее до сих пор нет жениха...
Бернарда (в ярости). Ни у кого из них нет, и не надо! Обойдутся и без
женихов.
Понсия. Я это не в обиду тебе сказала.
Бернарда. Тут во всей округе не сыщешь человека, который мог бы к ним
подступиться. Здешние мужчины им не пара. Что же ты хочешь, чтобы я выдала
их за каких-нибудь батраков?
Понсия. Тебе бы надо попытать счастья в другом селении.
Бернарда. Ну да, продать их на сторону!
Понсия. Нет, Бернарда, просто перебраться в другое место... Правда, в
другом месте они считались бы бедными.
Бернарда. Прикуси свой ехидный язык!
Понсия. Вот и поговори с тобой! Мы свои люди или нет?
Бернарда. Нет. Ты мне служишь, а я тебе плачу, вот и все.
Служанка (входя). Пришел дон Артуро насчет раздела наследства.
Бернарда. Иду. (Служанке.) Ты начинай белить стены и патио. (Понсии.) А
ты убери в сундук все вещи покойного.
Понсия. Кое-что можно бы отдать бедным.
Бернарда. Ничего они не получат! Ни единой пуговицы! Даже платка,
которым мы прикрывали ему лицо. (Медленно выходит, в дверях оборачивается и
смотрит на служанок.)
Служанки выходят вслед за ней.
Входят Амелия и Мартирио.
Амелия. Ты приняла лекарство?
Мартирио. Да что от него толку?
Амелия. Однако же ты его приняла.
Мартирио. Я все делаю как заведенная.
Амелия. С тех пор как приехал новый доктор, ты вроде приободрилась.
Мартирио. Я чувствую себя все так же.
Амелия. Ты обратила внимание, что Аделаида не была на похоронах?
Мартирио. Я так и знала, что она не придет. Ее жених не позволяет ей
выйти за порог. Раньше она была веселая, а теперь совсем сникла, даже не
попудрится.
Амелия. Уж и не знаешь, что лучше, иметь жениха или нет.
Мартирио. Все одно.
Амелия. А все из-за этих пересудов, житья от них нет. Аделаиде, должно
быть, туго пришлось.
Мартирио. Она боится нашу мать. Только мать и знает, что за плечами у
ее отца и откуда у него земли. Всякий раз, как они встретятся, она ей этим
колет глаза. Отец Аделаиды убил на Кубе одного человека, чтобы жениться на
его вдове. Потом, уже здесь, он ее бросил и сошелся с другой, у которой была
дочь, а потом спутался с этой девушкой, матерью Аделаиды, и, когда вторая
жена сошла с ума и умерла, женился на ней.
Амелия. А почему же этого подлеца не засадили в тюрьму?
Мартирио. Потому что мужчины в таких делах покрывают друг друга и никто
не хочет донести на него.
Амелия. Но ведь Аделаида ни в чем не виновата.
Мартирио. Не виновата. Но такие истории повторяются. И вообще, я вижу,
все на свете повторяется, то-то и ужасно. И ей на роду написано то же самое,
что ее матери и бабке, которые обе были женами того, кто ее породил.
Амелия. Боже ты мой!
Мартирио. Лучше уж никогда не видеть мужчин. Я их с детства боялась.
Когда я была маленькой, я видела, как они во дворе запрягают быков и
взваливают на плечи мешки с зерном, слышала, как они кричат и топают
ножищами, и всегда мне было страшно подумать, что я вырасту - вдруг меня
обнимет кто-нибудь из них. Но бог меня создал хилой и некрасивой, и они даже
не смотрят в мою сторону.
Амелия. Не скажи! Энрике Уманас поглядывал на тебя, ты ему нравилась.
Мартирио. Выдумки! Как-то раз я до утра простояла в одной рубашке у
окна, потому что он через дочь своего батрака передал мне, что придет, а сам
не пришел. Все это была одна болтовня. Потом он женился на другой, она была
побогаче меня.
Амелия. А страшна как черт!
Мартирио. Ну и что ж, что страшна! На это им наплевать! Им бы только
чтоб была земля и скотина да чтобы ты обхаживала их и, как собака, ползала
перед ними на брюхе.
Амелия. Ах!
Входит Магдалена.
Магдалена. Что вы делаете?
Мартирио. Ничего.
Амелия. А ты?
Магдалена. Да так, прошлась по комнатам. Ноги размять. Посмотрела на
бабушкины вышивки по канве, на пуделька и на негра, который борется со
львом, - как он нам нравился, когда мы были маленькие! Тогда жилось веселее.
Свадьбу справляли десять дней, и пересудов не было. А теперь все на тонкую
ногу, невесты надевают белую фату, как городские, и вино пьют бутылочное, но
нас так и точит - что люди скажут.
Мартирио. Кто его знает, что тогда было!
Амелия (Магдалене). У тебя развязались шнурки на ботинке.
Магдалена. Ну и пусть!
Амелия. Наступишь - упадешь и убьешься.
Магдалена. Одной меньше будет!
Мартирио. А где Адела?
Магдалена. А! Она надела зеленое платье, которое сшила себе ко дню
рожденья, вышла на скотный двор и давай кричать: "Курочки, курочки,
посмотрите на меня". Я чуть со смеху не покатилась!
Амелия. Если бы мама ее увидела!
Магдалена. Бедняжка! Она у нас самая младшая и еще на что-то надеется.
Я бы много дала, чтобы она была счастлива.
Пауза. Через сцену проходит Ангустиас с полотенцами в руках.
Ангустиас. Который час?
Магдалена. Должно быть, уже двенадцать.
Ангустиас. Неужели?
Амелия. Около того.
Ангустиас выходит.
Магдалена (многозначительно). Вы уже все знаете? (Показывает вслед
Ангустиас.)
Амелия. Нет.
Магдалена. Рассказывай!
Мартирио. Не знаю, про что ты говоришь...
Магдалена. Обе знаете лучше меня. Вы вечно шушукаетесь между собой, а
другим ни гуту. Про Пепе Римлянина, вот про что!
Мартирио. Ах!
Магдалена. Вот тебе и "ах"! Об этом уже судачат в селении. Пепе
Римлянин женится на Ангустиас. Вчера вечером он крутился возле нашего дома
и, наверное, скоро пришлет свата.
Мартирио. Я очень рада. Он хороший парень.
Амелия. Я тоже. Ангустиас хорошая девушка.
Магдалена. Лжете. Ни капельки вы не рады.
Мартирио. Магдалена! Что ты говоришь!
Магдалена. Если бы ему полюбилась сама Ангустиас, Ангустиас как
женщина, я была бы рада, но он зарится на ее деньги. Хотя Ангустиас наша
сестра, что греха таить, она старая, хворая и всегда была плоше всех нас.
Она и в двадцать-то лет была похожа на пугало, а уж теперь, когда ей сорок,
нечего и говорить!
Мартирио. Мало ли что. Счастье приваливает тому, кто его меньше всего
ожидает.
Амелия. Если на то пошло, она правду говорит! Ангустиас достались все
деньги ее отца, она одна богатая в нашей семье, и поэтому теперь, когда дело
дошло до наследства, он и сватается к ней!
Магдалена. Пепе двадцать пять лет, он самый видный парень в округе.
Добро бы он задумал жениться на тебе, Амелия, или на нашей Аделе, которой
всего двадцать лет, но он почему-то выбрал самую невзрачную в доме, да еще
гнусавую, как ее отец.
Мартирио. Может, она ему нравится!
Магдалена. Терпеть не могу, когда ты притворяешься!
Мартирио. Боже избави!
Входит Адела.
Магдалена. Ну, покрасовалась перед курами?
Адела. А что же мне делать?
Амелия. Увидела бы мать, она бы тебя за волосы оттаскала!
Адела. Я так радовалась этому платью. Думала надеть его, когда мы
пойдем на гулянье. Второго такого ни у кого нет.
Мартирио. Да, нарядное платье.
Адела. И оно мне очень идет. Изо всех платьев, которые шила Магдалена,
это самое лучшее.
Магдалена. А что тебе сказали куры?
Адела. Ничего, только наградили меня блохами, и они мне ноги искусали.
Все смеются.
Мартирио. Ты можешь покрасить его в черный цвет.
Магдалена. А лучше всего подари его Ангустиас к свадьбе с Пепе.
Адела (со сдержанным волнением). Разве Пепе Римлянин...
Амелия. А ты не слыхала?
Адела. Нет.
Магдалена. Ну, теперь ты знаешь.
Адела. Не может быть!
Магдалена. Деньги все могут!
Адела. Значит, вот на кого она смотрела через щелку в калитке?
Пауза.
И этот человек способен...
Магдалена. Он на все способен.
Пауза.
Мартирио. О чем ты думаешь, Адела?
Адела. О том, что в мои двадцать лет мочи нет соблюдать этот траур.
Магдалена. Привыкнешь.
Адела (разражаясь плачем, со злостью). Не привыкну. Не могу я сидеть
взаперти. Я не хочу зачахнуть, как вы, не хочу пожелтеть в этих комнатах.
Завтра надену свое зеленое платье и пойду гулять по улице. Я хочу на волю!
Входит Служанка.
Магдалена (властно). Адела!
Служанка. Бедняжка! Как она горюет по отцу... (Выходит.)
Мартирио. Замолчи!
Амелия. У всех нас одна судьба.
Адела успокаивается.
Магдалена. Чуть служанка не услышала, что ты говоришь.
Появляется Служанка.
Служанка. Пепе Римлянин идет вниз по улице.
Амелия, Мартирио и Магдалена бросаются к двери.
Магдалена. Пойдем посмотрим!
Выбегают.
Служанка (Аделе). А ты не пойдешь?
Адела. Мне неинтересно.
Служанка. Когда он завернет за угол, из окна твоей комнаты будет лучше
видно. (Выходит.)
Адела остается на сцене. Она с минуту колеблется, потом тоже торопливо
уходит.
Входят Бернарда и Понсия.
Бернарда. Проклятый раздел!
Понсия. Сколько денег достается Ангустиас!
Бернарда. Да.
Понсия. А остальным-то гораздо меньше.
Бернарда. Ты мне это уже три раза сказала, и я не стала спорить.
Гораздо меньше, много меньше. Не напоминай мне про это.
Входит густо напудренная Ангустиас.
Бернарда. Ангустиас!
Ангустиас. Да, мама.
Бернарда. Как у тебя хватило духу напудриться? Как ты могла умыть лицо
в день смерти отца?
Ангустиас. Он мне не отец. Мой отец умер давно. Неужели вы уже не
помните?
Бернарда. Этот человек, твой отчим, сделал для тебя больше, чем родной