Страница:
Позже, во время Первой мировой войны, собственные имена отдельных командиров стали давать их воинским частям, подчеркивая важность героической личности. Например, сам Гитлер служил в 16-м резервном Баварском пехотном полку, но известен полк был как «полк Листа», в честь полковника Юлиуса фон Листа, который командовал им в начале войны. Тенденция называть отряды в честь конкретных командиров укрепилась во времена формирования военизированных добровольческих отрядов — фрайкоров, сразу же после окончания Первой мировой войны. Один из самых крупных отрядов, например, был известен как Rossbach Freikorps, в честь командира отряда Герхарда Россбаха, другой назывался «Бригадой Эрхарда» в честь его командира бывшего капитана императорского флота Германа Эрхарда. Такие отряды, говорил Фридолин фон Шпаун, сам бывший членом фрайкора, «полностью зависели от личности командира и его качеств»9. Более того, Людвиг Генглер отмечал, что «командира отряда фрайкора часто называли фюрером. Его боготворили, как воплощение всех тех качеств, которые доброволец хотел воспитать в себе. Фюрер олицетворял обобщенный идеал. Мессию»10.
Помимо исторической предрасположенности к культу «героя», у Гитлера и партии нацистов в начале 1920-х годов появился конкретный пример того, как героический «человек будущего» может оказывать влияние на всю страну. В Италии Бенито Муссолини, который, как и Гитлер, был ранен во время Первой мировой войны, а затем стал активным ультранационалистическим политиком, исповедующим насильственные методы борьбы, создал в 1919 году партию фашистов для того, чтобы бороться с влиянием социалистов и коммунистов. Это убедило Гитлера: именно так «героический» лидер должен явиться миру.
Человеком, который особенно помог Адольфу Гитлеру превратиться в своего рода немецкий аналог итальянского диктатора Бенито Муссолини, был драматург, журналист и выпивоха Дитрих Эккарт. Впервые Гитлер встретил его во время второго посещения собрания Немецкой рабочей партии осенью 1919 года. Эккарт был лыс, вспыльчив и выглядел старше своих пятидесяти лет, но при этом он был отъявленным антисемитом, который, как и Гитлер, считал окончание войны и Версальский мирный договор предательством Германии. Он настолько сильно ненавидел евреев, что мечтал, по его собственному признанию, «погрузить их всех в один поезд и сбросить в Красное море»11. Но, в отличие от Гитлера, у Эккарта были хорошие связи в высших кругах Мюнхена и относительный материальный достаток — его пьесы, в особенности, его переложение «Пер Гюнта» Ибсена, приносили неплохой доход. И Эккарт ожидал появления такого человека, как Гитлер. В 1919 году он сказал, что Германия нуждается в лидере, который «мог бы строчить из пулемета. Толпа должна быть до смерти напугана. Я не вижу в этой роли офицера — люди перестали уважать их. Лучше всего подошел бы простой вояка, умеющий открывать рот в нужное время… Большого ума ему не нужно; политика — одно из самых глупых дел на свете»12. Неудивительно, что Эккарт сразу же разглядел заложенный в Гитлере потенциал. Перед ним был обычный солдат — вопиющий глас обездоленных и побежденных. Простой солдат, который тем не менее был награжден за мужество Железным крестом. После первой встречи с Гитлером Эккарт отметил: «Вот он — будущий немецкий мессия, однажды о нем заговорит весь мир»13.
В Мюнхене Эккарт представил Гитлера потенциальным покровителям со средствами, и тот неожиданно стал весьма популярен среди женщин определенного возраста. Он так взволновал одну вдову, что ее прозвали Hitler-Mutti («мамочка Гитлера»). До самой смерти, настигшей его в 1923 году от сердечного приступа, Эккарт помогал Гитлеру и молодой партии нацистов деньгами, в частности, собрал средства на покупку газеты для пропаганды нацистских взглядов — «Völkischer Beobachter».
Но, пожалуй, наибольшую практическую помощь Эккарт оказал Гитлеру, поддержав его летом 1921 года, когда лидерство Гитлера в партии нацистов оказалось под угрозой. Антон Дрекслер рассматривал возможность объединения партии нацистов с похожей Немецкой социалистической партией (DSP). Дрекслер видел в этом быстрый путь для роста партии. Затем, летом 1921 года, он увлекся работой профессора философии Аугсбургского университета Отто Дикеля. Профессор Дикель написал книгу «Возрождение Запада», идеи которой были схожи с программой «25 пунктов», возникшей годом ранее, хотя Дикель выразил свои мысли на более высоком интеллектуальном уровне. Когда Дрекслер услышал выступление профессора Дикеля, он вместе с другими представителями партии нацистов начал задумываться о возможном альянсе с Дикелем и его партией Abendländischer Bund («Западный союз»).
Все эти маневры происходили в тот момент, когда Гитлера не было в Мюнхене, и по возвращении он был глубоко возмущен всеми этими дискуссиями за его спиной. Гитлер в гневе покинул встречу с Дикелем и даже объявил о выходе из партии нацистов. Поведение Гитлера в очередной раз подтверждало то, что он не умел и не хотел участвовать в интеллектуальных дебатах.
Вначале Эккарт заинтересовался Дикелем и тем, что он мог нового дать партии, например — интеллект и респектабельность. Но, узнав о выходе Гитлера из партии, он сделал все, чтобы убедить его вернуться. И Гитлер вернулся, но на своих собственных условиях, как бесспорный диктатор партии нацистов. Эккарт даже выразил личную поддержку Гитлеру на первой странице газеты «Völkischer Beobachter»14.
Это был важный момент на жизненном пути Гитлера: он больше не был глашатаем будущего, но все еще неизвестного нового вождя Германии. Теперь он самого себя выдвинул кандидатом в вожди. Гитлер продемонстрировал всем, что не готов делиться властью, и что при определенных обстоятельствах может просто отказаться от дальнейшего сотрудничества.
Важно учитывать, что к этому моменту многие люди начали воспринимать Гитлера так, как он оценивал себя сам. Дитрих Эккарт, например, хотел бы привлечь профессора Дикеля в нацистскую партию, но, когда Гитлер поставил ультиматум, Эккарт был вынужден выбирать, и в дальнейшем ему пришлось принять Гитлера как неоспоримого вождя нацистского движения. Гитлер теперь мог изображать из себя героя, отчасти потому, что другим его непримиримость казалась «героической». С ним очень часто было трудно иметь дело, но именно это и подкупало многих. В конце концов, кто сказал, что «герой» должен быть благоразумен?
В следующем 1922 году партия нацистов выросла за счет новых пополнений. В октябре 1922 года Гитлер смог убедить сторонников Deutsche Werkgemeinschaft в Нюрнберге объединиться с партией нацистов. Причем это был уже не тот свободный альянс, который им предлагали год назад, теперь от них потребовали признания Гитлера своим вождем. Этот союз возник в первую очередь благодаря лидеру Deutsche Werkgemeinschaft — человеку по имени Юлиус Штрайхер.
Штрайхер слышал выступление Гитлера годом ранее и был потрясен. Выступая свидетелем на суде уже после войны, он сказал: «Я никогда раньше не видел этого человека. Я присел послушать его, среди незнакомых мне людей. Я увидел его незадолго до полуночи, после того, как он выступал на протяжении трех часов. Он был совершенно мокрым от пота, но весь просто светился. Мой сосед утверждал, что видел у него над головой сияние, и я сам чувствовал, что происходит нечто, выходящее за рамки обыденного»15.
Сам Штрайхер был отъявленным негодяем. В 1923 году он начал выпускать «Der Stürmer», садистскую и полу-порнографическую газету, в которой публиковал самые мерзкие антисемитские карикатуры и статьи. Но Штрайхер не слишком выделялся на фоне других сторонников Гитлера, тех, кто составлял костяк партии. Среди видных деятелей НСДАП на тот момент оказались такие люди, как Кристиан Вебер, бывший вышибала ночного клуба, Герман Эссер, крайне агрессивный антисемит, и Эрнст Рем, распутный капитан немецкой армии, который впоследствии напишет: «Я хочу служить народу воинов, а не народу поэтов и мечтателей».16 Все эти люди имели репутацию отъявленных негодяев, и все они получат в дальнейшем высокие посты в партии нацистов. Однако все эти крайне низкие типы без тени сомнения подписались бы под словами Германа Геринга, который на Нюрнбергском трибунале заявил, что вступил в начале 1920-х в нацистскую партию, потому что был «революционером». Мнение же Отто Штрассера на этот счет было очень простым: «Гитлеру нравилась такая компания, поскольку она подтверждала его глубокое убеждение, что человек по сути своей низок и отвратителен»17.
Эрнст Рем, в частности, был важной фигурой для нацистов на раннем этапе существования партии отчасти и потому, что помогал вооружать недавно организованное военизированное крыло нацистской партии, СА (SA, Sturmabteilung — штурмовые отряды, или штурмовики). Штурмовые отряды официально были созданы в ноябре 1921 года, однако фактически с первых дней существования партии ряд нацистских головорезов — в основном из бывших солдат — «охраняли» партийные собрания в пивных, то есть попросту вышвыривали всех, кто позволял себе прерывать Гитлера. Именно из таких бывших вышибал и был сформирован первый отряд СА18.
В октябре из Италии пришла весть о том, что Бенито Муссолини стал премьер-министром Италии, и эта новость вызвала большое возбуждение в рядах «революционеров» из партии нацистов. Ведь если ультранационалистический лидер смог получить власть в Италии, почему же это не может произойти в Германии? 3 ноября 1922 года, через несколько дней после прихода Муссолини к власти, Герман Эссер объявил толпе, собравшейся в облюбованном гнездышке нацистов — мюнхенской пивной «Хофбройхаус» — что будущего «немецкого Муссолини зовут Адольф Гитлер»19. В следующем месяце, декабре 1922 года, газета «Völkischer Beobachter» опубликовала статью, где заявила, что Адольф Гитлер больше не является «глашатаем», он и есть тот самый вождь, который спасет Германию»20.
В наступившем 1923 году Гитлер нашел возможность подтвердить свой статус героического революционера. Однако — и это стало ключевым моментом его взлета на вершины власти — для достижения этой цели ему было необходимо воспользоваться кризисом в государстве. К счастью для Гитлера, в 1923 году Германия столкнулась как раз с таким кризисом, когда Франция оккупировала Рур, промышленный регион на западе Германии. По условиям Версальского договора немцам было запрещено размещать войска в этой области, поэтому французы почти не встретили сопротивления, когда 11 января 1923 года вошли на территорию Германии. Премьер-министр Франции Раймон Пуанкаре решился на столь решительные действия, поскольку немцы не выполняли своих обязательств по поставке угля и древесины во Францию, которые должны были составлять часть их репарационных платежей.
Разумеется, французская оккупация вызвала волну народного гнева. «Вот когда мы на самом деле узнали, что французы правят стальной рукой, — говорит Ютта Рюдигер21, которая в те времена была еще подростком. — Если что-то было им не по нраву, нам приходилось отведать хлыста, например — если вы вышли на тротуар, вас тут же сгоняют на мостовую… Было много притеснений». Германия была вынуждена, с одной стороны, как-то справляться с французами в Руре, а с другой — как-то существовать в условиях гиперинфляции. «В 1923 году, — вспоминает Ютта Рюдигер, — школьная тетрадка стоила около трех миллиардов марок».
Гитлер не призывал своих сторонников участвовать в пассивном сопротивлении, которое некоторые немцы по призыву правительства оказывали французам в Руре. Его внимание по-прежнему было приковано к Муссолини в Италии, и этот пример вдохновлял его. Гитлер понимал, что ему необходима, — по крайней мере, негласная — поддержка рейхсвера, немецких вооруженных сил, для «марша на Берлин» (по итальянскому образцу), чтобы свергнуть правительство. Однако, когда в мае 1923 года нацисты попробовали в качестве первого шага к национальной революции возмутить солдат рейхсвера, маршировавших по полю Обервизенфельд в Мюнхене, их попытки полностью провалились. Несмотря на это, Гитлер считал, что пришло время действовать. Кто знает, как долго продлится кризис? Поэтому в ноябре 1923 года он устроил Пивной путч — и это событие впервые сделает имя Гитлера известным на всю страну, хоть и вовсе не таким образом, как он на это рассчитывал.
Никто из организаторов «Пивного путча» до конца не понимал, станет ли Гитлер настоящим «героическим» соответствием Муссолини. Гитлер пригласил принять участие в нацистском перевороте генерала Эриха Людендорфа, героя-победителя битвы при Танненберге времен Первой мировой войны. Однако было неясно, какая роль отводилась генералу. Будет ли Людендорф просто боевым военным командиром, а Гитлер — политическим вождем революции, или Людендорф станет настоящим героем, для которого Гитлер просто подготовит почву?
К концу 1923 года стало понятно, что Гитлер решил взять инициативу в свои руки. План был прост: заставить лидеров авторитарного правительства Баварии заявить о своей поддержке нацистского «марша на Берлин» с целью свержения находящихся при власти «ноябрьских преступников».
И хотя было совершенно очевидно, что нацисты нуждаются в помощи — или хотя бы в молчаливом согласии — баварских политических лидеров и сил государственной безопасности, Гитлер решил, что переворот должен произойти в тот момент, когда комиссар земли Бавария Густав фон Кар будет выступать на митинге в пивной «Бюргербройкеллер» в Мюнхене. Кар фактически был диктатором Баварии, назначенным в сентябре 1923 года в связи с кризисом берлинского правительства, вызванным угрозой повторения революции.
По некоторым признакам, план мог сработать — правительство Баварии, например, относилось к нацистам с большей симпатией, чем власти других немецких земель. В большей части Германии нацистское движение было запрещено за год до этого, после убийства Вальтера Ратенау, министра иностранных дел и еврея по национальности. Но в Баварии нацисты по-прежнему активно действовали, а Кар разделял презрительное отношение Гитлера к берлинскому правительству.
Решение начать мятеж во время выступления Кара давало нацистам определенные преимущества, ведь на собрании будут присутствовать и глава баварской полиции Ганс фон Зайссер, и командующий вооруженными силами Баварии генерал Отто фон Лоссов. Авантюрный замысел Гитлера заключался в том, что, будучи поставленными перед фактом, все ключевые фигуры Баварии согласятся примкнуть к запланированному им перевороту.
Итак, приблизительно в 8.20 вечера 8 ноября 1923 года Гитлер и свыше дюжины его единомышленников, включая Германа Геринга, Рудольфа Гесса и Альфреда Розенберга, направились в пивную «Бюргербройкеллер», в которой фон Кар выступал перед многотысячной аудиторией. В это время штурмовики незаметно оцепили зал. Выстрелив в потолок пивной, Гитлер объявил, что национальная революция началась. Фон Кар, фон Лоссов и фон Зайссер были заперты в одной из примыкающих к залу комнат.
И тут Гитлер столкнулся с проблемой: ни один из троих захваченных баварских деятелей не горел желанием поддерживать нацистов. Понадобился приезд Людендорфа в пивную для того, чтобы получить их вялое согласие. Гитлер, мелодраматично заявив Кару и его коллегам, что покончит с собой в случае провала государственного переворота, удалился искать поддержку в других местах Мюнхена, оставив Людендорфа контролировать пивную «Бюргербройкеллер». Однако Людендорф, будучи офицером старой закалки, взяв с фон Кара, фон Зайссера и фон Лоссова слово чести, что они поддержат революцию, отпустил их. Это была катастрофическая ошибка, которую Гитлер осознал, вернувшись поздней ночью в «Бюргербройкеллер» и обнаружив, что столь важная троица исчезла. Причем все трое тут же отреклись от поддержки Гитлера и стали активно выступать против нацистского путча.
Нацисты не разрабатывали для переворота никакой стратегии, поэтому на следующий день без подготовки был спешно организован марш по улицам Мюнхена. В ночь перед ним группа нацистов успела совершить ограбление — была ограблена фабрика, на которой печатались банкноты достоинством в один миллиард марок. В марше принимал участие Эмиль Клейн. Он вспоминает о выстрелах, которые начали раздаваться, как только нацисты и их сторонники достигли военного мемориала Feldherrnhalle («Зала баварских полководцев») в центре Мюнхена, где они и столкнулись с баварской полицией. «Первое, о чем все подумали: ранен ли Гитлер? — говорит Эмиль Клейн. — Ранен ли Людендорф? Люди бросились врассыпную. Конечно, если стреляют, нужно искать укрытие. Мы же, будучи хорошо обученными штурмовиками СА, знали что делать, когда начинается пальба… Затем люди снова стали собираться, чтобы посмотреть, что же произошло. Творилась полная неразбериха, никто толком не понимал, что происходит. Одно мы знали наверняка. Кар и остальные предали дело. Все они не сдержали слова. Они дали слово чести, скрепив его рукопожатием, но тут же нарушили его. Гитлер остался в одиночестве»22.
В самый разгар перестрелки возле Feldherrnhalle — никто так точно и не узнал, кто первым открыл огонь — человек, стоявший возле Гитлера, Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, был убит. Гитлер бросился на землю, что в дальнейшем его недоброжелатели назовут проявлением трусости23. Однако Эмиль Клейн категорически это отрицает, утверждая, что Гитлер «всегда» был храбрым. «Я всегда удивлялся тому, что Гитлера сопровождали в поездках всего два человека личной охраны, [и] он всегда ездил на машине с открытым верхом».
Людендорф продемонстрировал большую личную отвагу, продолжив идти через ряды полицейских и вывел на другую сторону площади, не получив при этом ни царапины. Всего в тот день было убито 16 сторонников Гитлера и четверо баварских полицейских. Значительно большее количество людей было ранено, среди них — Герман Геринг. После ранения в паховую область его вынесли с площади и, оказав первую медицинскую помощь, тайно вывезли через австрийскую границу в одну из больниц Инсбрука.
Гитлер был арестован через два дня после этих событий. Он чудовищно плохо руководил операцией. Не сумел после захвата пивной «Бюргербройкеллер» обеспечить надежной охраны фон Кару, фон Зайссеру и фон Лоссову. Не имел вразумительного плана на случай, если баварские руководители откажутся поддерживать путч. Более того, Гитлер не сдержал своего обещания покончить с собой в случае провала революции, и теперь находился под арестом баварских властей в ожидании суда. Все это как-то мало напоминало поведение «харизматичного героя».
Суд над Гитлером начался 26 февраля 1924 года в Мюнхене. С самого начала Гитлер выбрал тактику, которая со стороны казалась весьма рискованной — он не только признался в содеянном, но и, казалось, гордился им. Мало того, он открыто заявил на суде о том, какую роль он отводит себе в дальнейшей борьбе. «Я решил истребить марксизм», — сообщил он. И хотя, по его словам, раньше он был лишь «глашатаем», теперь он «требовал себе руководство в политической борьбе». В заключение он заявил, что является тем самым «героем», который спасет Германию: «Я требую, чтобы руководство организацией, в которой мы все испытываем потребность и к которой вы также внутренне стремитесь, должно перейти к герою, который, в глазах всей немецкой молодежи, призван для этого»24.
Баварские сторонники Гитлера рассматривали его поведение на суде как свидетельство силы характера их вождя. «Я сказал себе, что Гитлер проявил себя отменно и вел себя достойно перед судом, — говорит Эмиль Кляйн. — Важно, чтобы человек мог постоять за себя, даже если он делает что-то не так. И у меня создалось впечатление, что на этом процессе Гитлер постоял за себя»25. Судебный процесс широко освещался, и Гитлер впервые стал известен большому количеству людей по всей Германии. Многие, вслед за Эмилем Клейном, стали считать его человеком цельным, храбрым и отважным — фактически «харизматичным героем». В значительной степени это произошло из-за вызывающего поведения Гитлера на суде, обвинявшем его в государственной измене, несмотря на необоримые доказательства, что сам по себе переворот серьезно недооценивался.
Однако еще до своего выступления Гитлер знал, что судьи будут к нему снисходительны. Председательствующий судья Георг Найтхард уже однажды доказал, что симпатизирует Гитлеру и нацистам26. К тому же Гитлер осознавал, что в принципе он может выступить с разоблачениями Кара и властей Баварии, которые оказались в откровенно щекотливом положении. Ведь разве Кар лично не согласился участвовать в «государственном перевороте» перед многотысячной аудиторией в «Бюргербройкеллер»?
Людей, посвященных в такие подробности, совершенно не удивил снисходительный приговор, вынесенный Гитлеру. Лондонская газета «Таймс» писала: «Весь Мюнхен смеется над приговором, который подтверждает, что заговор против конституции рейха не считается в Баварии серьезным преступлением»27.
Гитлеру дали минимально возможный срок — пять лет — и выпустили значительно раньше его истечения: преступник получил условное освобождение на поруки. Однако и в тюрьме он не терял времени зря. Находясь в заключении, Гитлер строил планы и размышлял, как недвусмысленно выставить себя в глазах народа харизматичным «героем», чья «миссия» — спасти Германию.
Глава 4
Помимо исторической предрасположенности к культу «героя», у Гитлера и партии нацистов в начале 1920-х годов появился конкретный пример того, как героический «человек будущего» может оказывать влияние на всю страну. В Италии Бенито Муссолини, который, как и Гитлер, был ранен во время Первой мировой войны, а затем стал активным ультранационалистическим политиком, исповедующим насильственные методы борьбы, создал в 1919 году партию фашистов для того, чтобы бороться с влиянием социалистов и коммунистов. Это убедило Гитлера: именно так «героический» лидер должен явиться миру.
Человеком, который особенно помог Адольфу Гитлеру превратиться в своего рода немецкий аналог итальянского диктатора Бенито Муссолини, был драматург, журналист и выпивоха Дитрих Эккарт. Впервые Гитлер встретил его во время второго посещения собрания Немецкой рабочей партии осенью 1919 года. Эккарт был лыс, вспыльчив и выглядел старше своих пятидесяти лет, но при этом он был отъявленным антисемитом, который, как и Гитлер, считал окончание войны и Версальский мирный договор предательством Германии. Он настолько сильно ненавидел евреев, что мечтал, по его собственному признанию, «погрузить их всех в один поезд и сбросить в Красное море»11. Но, в отличие от Гитлера, у Эккарта были хорошие связи в высших кругах Мюнхена и относительный материальный достаток — его пьесы, в особенности, его переложение «Пер Гюнта» Ибсена, приносили неплохой доход. И Эккарт ожидал появления такого человека, как Гитлер. В 1919 году он сказал, что Германия нуждается в лидере, который «мог бы строчить из пулемета. Толпа должна быть до смерти напугана. Я не вижу в этой роли офицера — люди перестали уважать их. Лучше всего подошел бы простой вояка, умеющий открывать рот в нужное время… Большого ума ему не нужно; политика — одно из самых глупых дел на свете»12. Неудивительно, что Эккарт сразу же разглядел заложенный в Гитлере потенциал. Перед ним был обычный солдат — вопиющий глас обездоленных и побежденных. Простой солдат, который тем не менее был награжден за мужество Железным крестом. После первой встречи с Гитлером Эккарт отметил: «Вот он — будущий немецкий мессия, однажды о нем заговорит весь мир»13.
В Мюнхене Эккарт представил Гитлера потенциальным покровителям со средствами, и тот неожиданно стал весьма популярен среди женщин определенного возраста. Он так взволновал одну вдову, что ее прозвали Hitler-Mutti («мамочка Гитлера»). До самой смерти, настигшей его в 1923 году от сердечного приступа, Эккарт помогал Гитлеру и молодой партии нацистов деньгами, в частности, собрал средства на покупку газеты для пропаганды нацистских взглядов — «Völkischer Beobachter».
Но, пожалуй, наибольшую практическую помощь Эккарт оказал Гитлеру, поддержав его летом 1921 года, когда лидерство Гитлера в партии нацистов оказалось под угрозой. Антон Дрекслер рассматривал возможность объединения партии нацистов с похожей Немецкой социалистической партией (DSP). Дрекслер видел в этом быстрый путь для роста партии. Затем, летом 1921 года, он увлекся работой профессора философии Аугсбургского университета Отто Дикеля. Профессор Дикель написал книгу «Возрождение Запада», идеи которой были схожи с программой «25 пунктов», возникшей годом ранее, хотя Дикель выразил свои мысли на более высоком интеллектуальном уровне. Когда Дрекслер услышал выступление профессора Дикеля, он вместе с другими представителями партии нацистов начал задумываться о возможном альянсе с Дикелем и его партией Abendländischer Bund («Западный союз»).
Все эти маневры происходили в тот момент, когда Гитлера не было в Мюнхене, и по возвращении он был глубоко возмущен всеми этими дискуссиями за его спиной. Гитлер в гневе покинул встречу с Дикелем и даже объявил о выходе из партии нацистов. Поведение Гитлера в очередной раз подтверждало то, что он не умел и не хотел участвовать в интеллектуальных дебатах.
Вначале Эккарт заинтересовался Дикелем и тем, что он мог нового дать партии, например — интеллект и респектабельность. Но, узнав о выходе Гитлера из партии, он сделал все, чтобы убедить его вернуться. И Гитлер вернулся, но на своих собственных условиях, как бесспорный диктатор партии нацистов. Эккарт даже выразил личную поддержку Гитлеру на первой странице газеты «Völkischer Beobachter»14.
Это был важный момент на жизненном пути Гитлера: он больше не был глашатаем будущего, но все еще неизвестного нового вождя Германии. Теперь он самого себя выдвинул кандидатом в вожди. Гитлер продемонстрировал всем, что не готов делиться властью, и что при определенных обстоятельствах может просто отказаться от дальнейшего сотрудничества.
Важно учитывать, что к этому моменту многие люди начали воспринимать Гитлера так, как он оценивал себя сам. Дитрих Эккарт, например, хотел бы привлечь профессора Дикеля в нацистскую партию, но, когда Гитлер поставил ультиматум, Эккарт был вынужден выбирать, и в дальнейшем ему пришлось принять Гитлера как неоспоримого вождя нацистского движения. Гитлер теперь мог изображать из себя героя, отчасти потому, что другим его непримиримость казалась «героической». С ним очень часто было трудно иметь дело, но именно это и подкупало многих. В конце концов, кто сказал, что «герой» должен быть благоразумен?
В следующем 1922 году партия нацистов выросла за счет новых пополнений. В октябре 1922 года Гитлер смог убедить сторонников Deutsche Werkgemeinschaft в Нюрнберге объединиться с партией нацистов. Причем это был уже не тот свободный альянс, который им предлагали год назад, теперь от них потребовали признания Гитлера своим вождем. Этот союз возник в первую очередь благодаря лидеру Deutsche Werkgemeinschaft — человеку по имени Юлиус Штрайхер.
Штрайхер слышал выступление Гитлера годом ранее и был потрясен. Выступая свидетелем на суде уже после войны, он сказал: «Я никогда раньше не видел этого человека. Я присел послушать его, среди незнакомых мне людей. Я увидел его незадолго до полуночи, после того, как он выступал на протяжении трех часов. Он был совершенно мокрым от пота, но весь просто светился. Мой сосед утверждал, что видел у него над головой сияние, и я сам чувствовал, что происходит нечто, выходящее за рамки обыденного»15.
Сам Штрайхер был отъявленным негодяем. В 1923 году он начал выпускать «Der Stürmer», садистскую и полу-порнографическую газету, в которой публиковал самые мерзкие антисемитские карикатуры и статьи. Но Штрайхер не слишком выделялся на фоне других сторонников Гитлера, тех, кто составлял костяк партии. Среди видных деятелей НСДАП на тот момент оказались такие люди, как Кристиан Вебер, бывший вышибала ночного клуба, Герман Эссер, крайне агрессивный антисемит, и Эрнст Рем, распутный капитан немецкой армии, который впоследствии напишет: «Я хочу служить народу воинов, а не народу поэтов и мечтателей».16 Все эти люди имели репутацию отъявленных негодяев, и все они получат в дальнейшем высокие посты в партии нацистов. Однако все эти крайне низкие типы без тени сомнения подписались бы под словами Германа Геринга, который на Нюрнбергском трибунале заявил, что вступил в начале 1920-х в нацистскую партию, потому что был «революционером». Мнение же Отто Штрассера на этот счет было очень простым: «Гитлеру нравилась такая компания, поскольку она подтверждала его глубокое убеждение, что человек по сути своей низок и отвратителен»17.
Эрнст Рем, в частности, был важной фигурой для нацистов на раннем этапе существования партии отчасти и потому, что помогал вооружать недавно организованное военизированное крыло нацистской партии, СА (SA, Sturmabteilung — штурмовые отряды, или штурмовики). Штурмовые отряды официально были созданы в ноябре 1921 года, однако фактически с первых дней существования партии ряд нацистских головорезов — в основном из бывших солдат — «охраняли» партийные собрания в пивных, то есть попросту вышвыривали всех, кто позволял себе прерывать Гитлера. Именно из таких бывших вышибал и был сформирован первый отряд СА18.
В октябре из Италии пришла весть о том, что Бенито Муссолини стал премьер-министром Италии, и эта новость вызвала большое возбуждение в рядах «революционеров» из партии нацистов. Ведь если ультранационалистический лидер смог получить власть в Италии, почему же это не может произойти в Германии? 3 ноября 1922 года, через несколько дней после прихода Муссолини к власти, Герман Эссер объявил толпе, собравшейся в облюбованном гнездышке нацистов — мюнхенской пивной «Хофбройхаус» — что будущего «немецкого Муссолини зовут Адольф Гитлер»19. В следующем месяце, декабре 1922 года, газета «Völkischer Beobachter» опубликовала статью, где заявила, что Адольф Гитлер больше не является «глашатаем», он и есть тот самый вождь, который спасет Германию»20.
В наступившем 1923 году Гитлер нашел возможность подтвердить свой статус героического революционера. Однако — и это стало ключевым моментом его взлета на вершины власти — для достижения этой цели ему было необходимо воспользоваться кризисом в государстве. К счастью для Гитлера, в 1923 году Германия столкнулась как раз с таким кризисом, когда Франция оккупировала Рур, промышленный регион на западе Германии. По условиям Версальского договора немцам было запрещено размещать войска в этой области, поэтому французы почти не встретили сопротивления, когда 11 января 1923 года вошли на территорию Германии. Премьер-министр Франции Раймон Пуанкаре решился на столь решительные действия, поскольку немцы не выполняли своих обязательств по поставке угля и древесины во Францию, которые должны были составлять часть их репарационных платежей.
Разумеется, французская оккупация вызвала волну народного гнева. «Вот когда мы на самом деле узнали, что французы правят стальной рукой, — говорит Ютта Рюдигер21, которая в те времена была еще подростком. — Если что-то было им не по нраву, нам приходилось отведать хлыста, например — если вы вышли на тротуар, вас тут же сгоняют на мостовую… Было много притеснений». Германия была вынуждена, с одной стороны, как-то справляться с французами в Руре, а с другой — как-то существовать в условиях гиперинфляции. «В 1923 году, — вспоминает Ютта Рюдигер, — школьная тетрадка стоила около трех миллиардов марок».
Гитлер не призывал своих сторонников участвовать в пассивном сопротивлении, которое некоторые немцы по призыву правительства оказывали французам в Руре. Его внимание по-прежнему было приковано к Муссолини в Италии, и этот пример вдохновлял его. Гитлер понимал, что ему необходима, — по крайней мере, негласная — поддержка рейхсвера, немецких вооруженных сил, для «марша на Берлин» (по итальянскому образцу), чтобы свергнуть правительство. Однако, когда в мае 1923 года нацисты попробовали в качестве первого шага к национальной революции возмутить солдат рейхсвера, маршировавших по полю Обервизенфельд в Мюнхене, их попытки полностью провалились. Несмотря на это, Гитлер считал, что пришло время действовать. Кто знает, как долго продлится кризис? Поэтому в ноябре 1923 года он устроил Пивной путч — и это событие впервые сделает имя Гитлера известным на всю страну, хоть и вовсе не таким образом, как он на это рассчитывал.
Никто из организаторов «Пивного путча» до конца не понимал, станет ли Гитлер настоящим «героическим» соответствием Муссолини. Гитлер пригласил принять участие в нацистском перевороте генерала Эриха Людендорфа, героя-победителя битвы при Танненберге времен Первой мировой войны. Однако было неясно, какая роль отводилась генералу. Будет ли Людендорф просто боевым военным командиром, а Гитлер — политическим вождем революции, или Людендорф станет настоящим героем, для которого Гитлер просто подготовит почву?
К концу 1923 года стало понятно, что Гитлер решил взять инициативу в свои руки. План был прост: заставить лидеров авторитарного правительства Баварии заявить о своей поддержке нацистского «марша на Берлин» с целью свержения находящихся при власти «ноябрьских преступников».
И хотя было совершенно очевидно, что нацисты нуждаются в помощи — или хотя бы в молчаливом согласии — баварских политических лидеров и сил государственной безопасности, Гитлер решил, что переворот должен произойти в тот момент, когда комиссар земли Бавария Густав фон Кар будет выступать на митинге в пивной «Бюргербройкеллер» в Мюнхене. Кар фактически был диктатором Баварии, назначенным в сентябре 1923 года в связи с кризисом берлинского правительства, вызванным угрозой повторения революции.
По некоторым признакам, план мог сработать — правительство Баварии, например, относилось к нацистам с большей симпатией, чем власти других немецких земель. В большей части Германии нацистское движение было запрещено за год до этого, после убийства Вальтера Ратенау, министра иностранных дел и еврея по национальности. Но в Баварии нацисты по-прежнему активно действовали, а Кар разделял презрительное отношение Гитлера к берлинскому правительству.
Решение начать мятеж во время выступления Кара давало нацистам определенные преимущества, ведь на собрании будут присутствовать и глава баварской полиции Ганс фон Зайссер, и командующий вооруженными силами Баварии генерал Отто фон Лоссов. Авантюрный замысел Гитлера заключался в том, что, будучи поставленными перед фактом, все ключевые фигуры Баварии согласятся примкнуть к запланированному им перевороту.
Итак, приблизительно в 8.20 вечера 8 ноября 1923 года Гитлер и свыше дюжины его единомышленников, включая Германа Геринга, Рудольфа Гесса и Альфреда Розенберга, направились в пивную «Бюргербройкеллер», в которой фон Кар выступал перед многотысячной аудиторией. В это время штурмовики незаметно оцепили зал. Выстрелив в потолок пивной, Гитлер объявил, что национальная революция началась. Фон Кар, фон Лоссов и фон Зайссер были заперты в одной из примыкающих к залу комнат.
И тут Гитлер столкнулся с проблемой: ни один из троих захваченных баварских деятелей не горел желанием поддерживать нацистов. Понадобился приезд Людендорфа в пивную для того, чтобы получить их вялое согласие. Гитлер, мелодраматично заявив Кару и его коллегам, что покончит с собой в случае провала государственного переворота, удалился искать поддержку в других местах Мюнхена, оставив Людендорфа контролировать пивную «Бюргербройкеллер». Однако Людендорф, будучи офицером старой закалки, взяв с фон Кара, фон Зайссера и фон Лоссова слово чести, что они поддержат революцию, отпустил их. Это была катастрофическая ошибка, которую Гитлер осознал, вернувшись поздней ночью в «Бюргербройкеллер» и обнаружив, что столь важная троица исчезла. Причем все трое тут же отреклись от поддержки Гитлера и стали активно выступать против нацистского путча.
Нацисты не разрабатывали для переворота никакой стратегии, поэтому на следующий день без подготовки был спешно организован марш по улицам Мюнхена. В ночь перед ним группа нацистов успела совершить ограбление — была ограблена фабрика, на которой печатались банкноты достоинством в один миллиард марок. В марше принимал участие Эмиль Клейн. Он вспоминает о выстрелах, которые начали раздаваться, как только нацисты и их сторонники достигли военного мемориала Feldherrnhalle («Зала баварских полководцев») в центре Мюнхена, где они и столкнулись с баварской полицией. «Первое, о чем все подумали: ранен ли Гитлер? — говорит Эмиль Клейн. — Ранен ли Людендорф? Люди бросились врассыпную. Конечно, если стреляют, нужно искать укрытие. Мы же, будучи хорошо обученными штурмовиками СА, знали что делать, когда начинается пальба… Затем люди снова стали собираться, чтобы посмотреть, что же произошло. Творилась полная неразбериха, никто толком не понимал, что происходит. Одно мы знали наверняка. Кар и остальные предали дело. Все они не сдержали слова. Они дали слово чести, скрепив его рукопожатием, но тут же нарушили его. Гитлер остался в одиночестве»22.
В самый разгар перестрелки возле Feldherrnhalle — никто так точно и не узнал, кто первым открыл огонь — человек, стоявший возле Гитлера, Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, был убит. Гитлер бросился на землю, что в дальнейшем его недоброжелатели назовут проявлением трусости23. Однако Эмиль Клейн категорически это отрицает, утверждая, что Гитлер «всегда» был храбрым. «Я всегда удивлялся тому, что Гитлера сопровождали в поездках всего два человека личной охраны, [и] он всегда ездил на машине с открытым верхом».
Людендорф продемонстрировал большую личную отвагу, продолжив идти через ряды полицейских и вывел на другую сторону площади, не получив при этом ни царапины. Всего в тот день было убито 16 сторонников Гитлера и четверо баварских полицейских. Значительно большее количество людей было ранено, среди них — Герман Геринг. После ранения в паховую область его вынесли с площади и, оказав первую медицинскую помощь, тайно вывезли через австрийскую границу в одну из больниц Инсбрука.
Гитлер был арестован через два дня после этих событий. Он чудовищно плохо руководил операцией. Не сумел после захвата пивной «Бюргербройкеллер» обеспечить надежной охраны фон Кару, фон Зайссеру и фон Лоссову. Не имел вразумительного плана на случай, если баварские руководители откажутся поддерживать путч. Более того, Гитлер не сдержал своего обещания покончить с собой в случае провала революции, и теперь находился под арестом баварских властей в ожидании суда. Все это как-то мало напоминало поведение «харизматичного героя».
Суд над Гитлером начался 26 февраля 1924 года в Мюнхене. С самого начала Гитлер выбрал тактику, которая со стороны казалась весьма рискованной — он не только признался в содеянном, но и, казалось, гордился им. Мало того, он открыто заявил на суде о том, какую роль он отводит себе в дальнейшей борьбе. «Я решил истребить марксизм», — сообщил он. И хотя, по его словам, раньше он был лишь «глашатаем», теперь он «требовал себе руководство в политической борьбе». В заключение он заявил, что является тем самым «героем», который спасет Германию: «Я требую, чтобы руководство организацией, в которой мы все испытываем потребность и к которой вы также внутренне стремитесь, должно перейти к герою, который, в глазах всей немецкой молодежи, призван для этого»24.
Баварские сторонники Гитлера рассматривали его поведение на суде как свидетельство силы характера их вождя. «Я сказал себе, что Гитлер проявил себя отменно и вел себя достойно перед судом, — говорит Эмиль Кляйн. — Важно, чтобы человек мог постоять за себя, даже если он делает что-то не так. И у меня создалось впечатление, что на этом процессе Гитлер постоял за себя»25. Судебный процесс широко освещался, и Гитлер впервые стал известен большому количеству людей по всей Германии. Многие, вслед за Эмилем Клейном, стали считать его человеком цельным, храбрым и отважным — фактически «харизматичным героем». В значительной степени это произошло из-за вызывающего поведения Гитлера на суде, обвинявшем его в государственной измене, несмотря на необоримые доказательства, что сам по себе переворот серьезно недооценивался.
Однако еще до своего выступления Гитлер знал, что судьи будут к нему снисходительны. Председательствующий судья Георг Найтхард уже однажды доказал, что симпатизирует Гитлеру и нацистам26. К тому же Гитлер осознавал, что в принципе он может выступить с разоблачениями Кара и властей Баварии, которые оказались в откровенно щекотливом положении. Ведь разве Кар лично не согласился участвовать в «государственном перевороте» перед многотысячной аудиторией в «Бюргербройкеллер»?
Людей, посвященных в такие подробности, совершенно не удивил снисходительный приговор, вынесенный Гитлеру. Лондонская газета «Таймс» писала: «Весь Мюнхен смеется над приговором, который подтверждает, что заговор против конституции рейха не считается в Баварии серьезным преступлением»27.
Гитлеру дали минимально возможный срок — пять лет — и выпустили значительно раньше его истечения: преступник получил условное освобождение на поруки. Однако и в тюрьме он не терял времени зря. Находясь в заключении, Гитлер строил планы и размышлял, как недвусмысленно выставить себя в глазах народа харизматичным «героем», чья «миссия» — спасти Германию.
Глава 4
Замысел
Политический лидер, который хочет, чтобы его считали по-настоящему харизматичным, должен иметь вразумительное представление о будущем — картину мира, основанную на особенном понимании действительности. Согласно Максу Веберу, харизматичный лидер должен быть не просто героем, но пророком1. В 1924 году Гитлер попытался изложить свои убеждения в книге «Майн кампф» («Моя борьба») и, несмотря на незрелость и ужасную манеру изложения, «Майн кампф» имеет первостепенное значение для понимания эволюции Гитлера как харизматичного лидера.
Тремя годами ранее Гитлер столкнулся с этой задачей, когда первые лица НСДАП стали носиться с идеей о сотрудничестве с профессором Дикелем, автором книги «Возрождение Запада». И хотя Гитлер задушил эту инициативу в зародыше и серьезно расширил с тех пор свои полномочия, его до сих пор тревожили воспоминания о том, как этот «интеллектуал» продемонстрировал ущербность его политических рассуждений. «Майн кампф» предназначалась, чтобы показать всем: Гитлер больше не является агитатором из пивной, он теперь — политический мыслитель с широким кругозором.
Эта книга, безусловно, представляет вниманию читателя связную картину мира, но от этой картины волосы встают дыбом. По Гитлеру, мы живем в холодной вселенной, где существует только непрерывная борьба. И если ты не можешь победить в этой борьбе, то заслуживаешь смерти. За жесткой реальностью борьбы между различными людьми за превосходство нет никакой моральной структуры. «Тот, кто хочет жить, — пишет Гитлер, — должен бороться, а тот, кто не хочет бороться в мире всеобщей борьбы, не заслуживают права на жизнь»2.
А вот чему и вовсе нет места в «Майн кампф» — и этому факту до сих пор не уделяют должного внимания, — так это какого-либо внимания к христианству. Германия была христианским обществом на протяжении тысячи лет, и поэтому вера в христианского Бога, в искупление людских грехов и бессмертие души лежала в основе жизни миллионов немцев. Но в книге «Майн кампф» Гитлер оставил мало места для этих чувств. Позднее он будет вносить изменения в свои речи о религии в зависимости от времени и ситуации, но основные его убеждения выражены именно в этой работе. И хотя в одном-единственном предложении он упомянул о том, что «религию арийцев невозможно себе представить без жизни после смерти в той или иной форме»3, суть книги заключается в полном скептицизме. Гитлер никогда не интересовался тем, какую «форму» может принять жизнь после смерти, он даже не задумывался над тем, верит ли он в это сам. Как следствие, читая «Майн кампф», мы видим, что, хотя Гитлер и допускал мысль о Боге как о Творце, он не признавал христианской трактовки рая и ада, а также — спасения каждой отдельной души. Этот анализ, как увидим позднее, подтверждается многими более поздними высказываниями Гитлера на эту тему в приватных высказываниях4. Мало места отводилось в его трактовке и отдельной личности за пределами практического опыта «здесь» и «сейчас». Мы все животные и, подобно другим животным, имеем ограниченный выбор — уничтожать или быть уничтоженными.
Гитлер изображает животную природу человеческой жизни в мельчайших подробностях. Эрнст Беккер описал последствия подобных убеждений спустя 50 лет в книге «Отрицание смерти», за которую он получил Пулитцеровскую премию. Он спрашивает: «Что мы можем поделать с мирозданием, в котором организмы борются за существование с помощью зубов и клыков — грызут, обгладывают плоть, поедают растения, перемалывают кости, с восторгом заглатывают все живое, усваивая его субстанцию, а затем выделяют его, сопровождая процесс зловонными газами? Каждый стремится сожрать другого, если тот для него съедобен»5.
Мнение, которое выразил здесь Беккер, было бы, безусловно, поддержано Гитлером. Гитлер считал, что жизнь — это «пожирание» слабых сильными, хотя он не согласился бы с выводами Беккера о том, к чему это может привести. Согласно Беккеру, нельзя требовать от человека поверить, что после звериной борьбы за выживание он исчезнет навсегда. «Вы понимаете, насколько ужасно ощутить себя животным. Те, кто утверждает, что полностью осознав свое положение, человек может сойти с ума, — правы, несомненно, правы»6. Гитлер же, напротив, находил весьма жизнеутверждающими мысли о мире, в котором сильные уничтожают слабых. Это было потому, что он объединял свои квазидарвинистские взгляды с идеей расы. Ведь речь шла не столько о том, что одна сильная личность уничтожает другую, более слабую, сколько о том, что более сильная раса должна уничтожить другие расы. «Арийская» раса, писал Гитлер, является «высшей» расой, ответственной за «всю человеческую культуру».7 Суть его идеи сводится к тому, что отдельная человеческая жизнь важна лишь потому, что вливается в жизнь «расы». Личности, подчиняющие себя благу своего расового сообщества, ведут самую лучшую жизнь. Жизнь твоя на самом деле имеет следовательно некий смысл, и хотя ты, как отдельная личность, можешь больше не жить, но если ты вел правильную жизнь, то тогда расовое сообщество, к которому ты принадлежал, будет процветать после твоей смерти.
Тремя годами ранее Гитлер столкнулся с этой задачей, когда первые лица НСДАП стали носиться с идеей о сотрудничестве с профессором Дикелем, автором книги «Возрождение Запада». И хотя Гитлер задушил эту инициативу в зародыше и серьезно расширил с тех пор свои полномочия, его до сих пор тревожили воспоминания о том, как этот «интеллектуал» продемонстрировал ущербность его политических рассуждений. «Майн кампф» предназначалась, чтобы показать всем: Гитлер больше не является агитатором из пивной, он теперь — политический мыслитель с широким кругозором.
Эта книга, безусловно, представляет вниманию читателя связную картину мира, но от этой картины волосы встают дыбом. По Гитлеру, мы живем в холодной вселенной, где существует только непрерывная борьба. И если ты не можешь победить в этой борьбе, то заслуживаешь смерти. За жесткой реальностью борьбы между различными людьми за превосходство нет никакой моральной структуры. «Тот, кто хочет жить, — пишет Гитлер, — должен бороться, а тот, кто не хочет бороться в мире всеобщей борьбы, не заслуживают права на жизнь»2.
А вот чему и вовсе нет места в «Майн кампф» — и этому факту до сих пор не уделяют должного внимания, — так это какого-либо внимания к христианству. Германия была христианским обществом на протяжении тысячи лет, и поэтому вера в христианского Бога, в искупление людских грехов и бессмертие души лежала в основе жизни миллионов немцев. Но в книге «Майн кампф» Гитлер оставил мало места для этих чувств. Позднее он будет вносить изменения в свои речи о религии в зависимости от времени и ситуации, но основные его убеждения выражены именно в этой работе. И хотя в одном-единственном предложении он упомянул о том, что «религию арийцев невозможно себе представить без жизни после смерти в той или иной форме»3, суть книги заключается в полном скептицизме. Гитлер никогда не интересовался тем, какую «форму» может принять жизнь после смерти, он даже не задумывался над тем, верит ли он в это сам. Как следствие, читая «Майн кампф», мы видим, что, хотя Гитлер и допускал мысль о Боге как о Творце, он не признавал христианской трактовки рая и ада, а также — спасения каждой отдельной души. Этот анализ, как увидим позднее, подтверждается многими более поздними высказываниями Гитлера на эту тему в приватных высказываниях4. Мало места отводилось в его трактовке и отдельной личности за пределами практического опыта «здесь» и «сейчас». Мы все животные и, подобно другим животным, имеем ограниченный выбор — уничтожать или быть уничтоженными.
Гитлер изображает животную природу человеческой жизни в мельчайших подробностях. Эрнст Беккер описал последствия подобных убеждений спустя 50 лет в книге «Отрицание смерти», за которую он получил Пулитцеровскую премию. Он спрашивает: «Что мы можем поделать с мирозданием, в котором организмы борются за существование с помощью зубов и клыков — грызут, обгладывают плоть, поедают растения, перемалывают кости, с восторгом заглатывают все живое, усваивая его субстанцию, а затем выделяют его, сопровождая процесс зловонными газами? Каждый стремится сожрать другого, если тот для него съедобен»5.
Мнение, которое выразил здесь Беккер, было бы, безусловно, поддержано Гитлером. Гитлер считал, что жизнь — это «пожирание» слабых сильными, хотя он не согласился бы с выводами Беккера о том, к чему это может привести. Согласно Беккеру, нельзя требовать от человека поверить, что после звериной борьбы за выживание он исчезнет навсегда. «Вы понимаете, насколько ужасно ощутить себя животным. Те, кто утверждает, что полностью осознав свое положение, человек может сойти с ума, — правы, несомненно, правы»6. Гитлер же, напротив, находил весьма жизнеутверждающими мысли о мире, в котором сильные уничтожают слабых. Это было потому, что он объединял свои квазидарвинистские взгляды с идеей расы. Ведь речь шла не столько о том, что одна сильная личность уничтожает другую, более слабую, сколько о том, что более сильная раса должна уничтожить другие расы. «Арийская» раса, писал Гитлер, является «высшей» расой, ответственной за «всю человеческую культуру».7 Суть его идеи сводится к тому, что отдельная человеческая жизнь важна лишь потому, что вливается в жизнь «расы». Личности, подчиняющие себя благу своего расового сообщества, ведут самую лучшую жизнь. Жизнь твоя на самом деле имеет следовательно некий смысл, и хотя ты, как отдельная личность, можешь больше не жить, но если ты вел правильную жизнь, то тогда расовое сообщество, к которому ты принадлежал, будет процветать после твоей смерти.